Эпилог
Солнце палило беспощадно. Сидящий рядом Феликс обмахивался
веером, сделанным из экзаменационных шпаргалок. Хёнджин прикрывал голову
джинсовой курткой, но это вряд ли его хоть как-то спасало. Чонин потягивал
кофе со льдом, Сынмин поглядывал по сторонам из-под козырька кепки. Чанбин
посматривал на часы и обмахивался воротником рубашки, а Чан пританцовывал
под льющуюся из динамиков музыку.
— Долго ещё? — буркнул Феликс.
— Выход выпускников через пять минут, начало вручения дипломов через
десять, — оповестил его Чанбин и отобрал у Чонина стакан с кофе.
Они сидели на скамейке у главного корпуса, где изначально была тень, но с
течением времени солнце вошло в зенит, и их покой тоже прекратился. Джисон
расстегнул ещё две пуговицы, наплевав на откровенный вырез рубашки,
который явил свету несколько засосов на груди, полученных этой ночью, и
принял из рук Чанбина стакан. Сделал пару глотков и отдал обратно.
— Не понимаю, — ворчал Феликс, рассматривая грудь Джисона, — как вы друг
друга ещё не сожрали. А главное, почему не приглашаете меня.
— И меня, — вклинился Хёнджин.
— Да. Ты думаешь, мы не умеем делать засосы? Ещё как умеем, и не только их.
Отмахнувшись от них, Джисон снова посмотрел на раскрытые настежь
деревянные двери главного корпуса. Ни намёка на хоть какое-то движение.
Вся поляна у главного корпуса была заполнена людьми, мимо то и дело сновали
студенты и преподаватели. Небо ярко-голубого оттенка слепило не хуже солнца,
а пышные кроны деревьев колыхались от слабого ветерка. В воздухе летали
золотистые ленты серпантина. Громкие голоса, смех, новые надежды на светлое
будущее перемешивались между собой. У Джисона кружилась голова. Ну где там
Лино?
Стоит сказать, царила атмосфера, довольно нетипичная для угрюмой серости
Чанми. Университет находился в своей среде обитания именно осенью, а сейчас,
на фоне летних красок, не ощущалась угроза, обычно исходящая от этих стен.
Дышалось запредельно легко, и если бы Джисону два года назад показали
именно такую картинку, то он бы согласился сюда приехать без раздумий.
Фоновая музыка стихла. Включился гимн всего студенчества, и парни мгновенно
подобрались поближе к ступеням главного учебного корпуса, где по обе стороны
уже выстраивались студенты, преподаватели и гости. Джисон вытянул шею,
высматривая Лино среди толпы выпускников, которая начала шествие из
главного холла к сцене, располагавшейся на поляне.
Выпускники в бордовых мантиях и шапках-конфедератках, все улыбающиеся и
красивые, проходили мимо собравшихся гостей и махали родственникам и
друзьям. Наконец показался Лино: он болтал со своим одногруппником и смеялся
над только им известной шуткой. Друзей и Джисона он пока не видел. Отросшие волосы и челка красиво торчали из-под студенческой шапочки, расстегнутая
мантия открывала вид на прозрачную белую рубашку (очень летнюю и лёгкую,
через которую легко виднелся засос на верхней части живота), узкие черные
брюки идеально обтягивали бёдра. Джисон прикусил губу, и именно в этот
момент Лино его увидел.
Он улыбнулся. Не ухмыльнулся, как он обычно делал, не высокомерно растянул
губы, а именно улыбнулся, обнажив зубы и заставив сердце Джисона
затрепетать, словно они увиделись впервые в жизни. Лино жестом показал на
рубашку, чтобы Джисон прикрылся, но было слишком жарко, а засосы — вещь
довольно естественная, чтобы её стесняться. Поэтому Джисон помотал головой и
так же ярко улыбнулся в ответ.
Парни одобрительно кричали, и свистели, и аплодировали. Феликс даже
растолкал каких-то подростков и выкликнул:
— Лино! Я хочу от тебя детей!
На этот возглас обернулось как минимум пятеро выпускников, в числе которых
оказался и Лино. Он помахал Феликсу и остальным парням, а потом сделал
недвузначное движение двумя руками, намекая на попытки зачатия. Феликс ещё
больше расхохотался — именно он его этому научил. Джисон уже ничему не
удивлялся.
Когда выпускники заняли центральное место у сцены, и за ними расположились
все остальные, началась торжественная часть вручения дипломов и
поздравлений с завершением студенческого пути. Каждый мог сказать в
микрофон слова напутствия или что-то пожелать. Один за другим выпускники
выходили, получали долгожданный диплом, и говорили то, что хотели.
«Не списывайте на экзамене по французскому».
«Надеюсь стать хорошим специалистом».
«Хочу купить машину и квартиру своей маме».
«Никогда не забуду свою первую вечеринку в Мерло. Да здравствует король!».
«Оставляю здесь частичку своего сердца».
«Я ещё вернусь, так что… папа, прости, я целовался с парнем. Не выгоняй меня
из дома».
«Спасибо Ночи Розы и этому университету за любовь всей моей жизни».
«Лино, я хочу от тебя детей!» — крикнул в микрофон тот самый одногруппник, с
которым Лино шёл к сцене, и Феликс снова расхохотался, пихнув рядом
стоящего Джисона в бок.
Наконец настала очередь Лино говорить короткие слова напутствия или
благодарности. Подняв диплом над головой, он приблизился к микрофону и
сказал:
«Спасибо этому дому, пойду к другому. И…» — глаза его метнулись к толпе, быстро выискивая кого-то. Джисон поймал его блуждающий взгляд. — «Хан
Джисон, отвергаешь мою розу?»
Отправив агрессивный воздушный поцелуй, Лино под аплодисменты сбежал со
сцены, а Джисон с красными щеками (явно от жары) остался на месте хлопать.
Он произнес одними губами «нет, предлагаю свою» и смутился ещё больше,
когда все стали оборачиваться в его сторону. Конечно, Лино не мог не
воспользоваться случаем публичного проявления любви. Он сумасшедший. Или
глотнул чего-то крепкого в аудитории, пока все надевали мантии. В принципе,
обе версии в его стиле.
По окончании церемонии вручения дипломов началась торжественная часть,
когда ректор и преподаватели толкали свои речи, а выпускники могли
присоединиться к родным и близким. Бордовые мантии разбрелись по толпе.
Только когда снова включили музыку, и на сцену вышли творческие коллективы
со своими номерами, можно было спокойно кричать и радоваться, не беспокоясь
ни о чем.
Лино быстро выцепил друзей глазами и, жарко впившись в Джисона поцелуем,
приобнял его за шею, а потом стал принимать объятия от каждого, при этом ни
на шаг не отпуская парня от себя. По итогу это получилось одно большое
кучкообразное объятие, состоящее из восьми пар рук и ног. Они радовались
вместе с Лино и за него, пока вокруг мельтешили люди и летал в разные стороны
золотистый серпантин.
— Как вам мой прикид? — Лино пошире раскрыл мантию, демонстрируя
прозрачную рубашку, а заодно с ней и свой оголенный торс. Да, он точно выпил.
Положив руку ему на живот, Феликс заигрывающе потянул её вниз. Под брюки.
Лино чуть согнулся и шутливо поиграл бровями.
— Ёнбок-а. Только через письменное согласие Хан Джисона.
— Он мне уже дал, — закивал Феликс.
— Это я знаю. А согласие?
И эти два придурка, пребывающие в последнее время на одной волне, снова
расхохотались. Джисону оставалось только любовно качать головой и улыбаться
в ответ на их заразительный смех. Оказывается, когда Лино ничего не тревожит
и он не запирается в своих мыслях, с Феликсом они становятся как две капли
воды. Кто бы мог подумать.
Парни тоже подхватили общее настроение и теперь бросались шутками направо
и налево, пока из динамиков лилась оживленная музыка. Некоторые студенты
уже вовсю танцевали. Вдруг Джисон ощутил, как кто-то подошел к нему сзади и
положил ладони на глаза. Ощупав их, он понял только то, что ладони очень
тонкие и нежные, а значит, скорее всего, женские. Но Джисону не дали время
угадать: Бинна обошла его и крепко обняла.
— Хан Джисон, отвергаешь мою розу? — прыснула она, покосившись на Лино. —
Это очень мило. Мало кто признается в любви у всех на виду. Я просмотрела
сотни записей с церемонии вручения дипломов, когда готовила статью для
газеты, и знаешь что заметила?
— Что? — убрав прядь ей за ухо, спросил Джисон.
— Что никто до этого не признавался никому в любви! — Она мечтательно
посмотрела на сцену, сцепив с Джисоном руки. — Романтика.
— Хочешь сказать, я не романтик? — раздался позади голос Чана.
Он приобнял девушку за талию, поцеловав в висок, и встал по другую сторону.
— Романтик, — передразнила Бинна, усмехнувшись. — Ты? Нет.
— А как же вчерашний вечер при свечах?
— У вас в блоке каждый вечер такой, — потрясла она обоих за локти. — Творите
романтику ввосьмером, а? С Чанбином ты другой, я готова поспорить.
— Начинается, — в шутку закатил глаза Чан.
— Так они целый год одну комнату делили! — обратилась она к Джисону. — Я
хоть и девушка, но знаю, как вы, парни, развлекаетесь со своими дружкамисоседями.
— О да, — кивнул Джисон, улыбнувшись. — У нас с Ликсом в комнате сплошное
веселье.
— Джисон, — хохотнул Чан. — Ты не помогаешь.
— Так это правда.
— Нет ничего крепче рояля в Шато и мужской дружбы, — наигранно вздохнула
Бинна и потянула Чана танцевать.
Джисон рассмеялся им вслед и тут же столкнулся с другой парочкой, которая
вдруг преградила ему путь, когда он захотел подойти к Лино и остальным.
Чанбин и мисс Чон, конечно, за руки не держались, да и вообще старались не
проявлять привязанность на публике, но чем дольше они проводили друг с
другом время, тем больше друг на друга походили.
— Ты приглашен на свадьбу, — ни с того, ни с сего сказал Чанбин. Причем вполне
серьезно. Хоть бы подготовил сначала.
— Уже? — вылупился Джисон.
— Через два года.
— Ого. — Он перевел глаза на мисс Чон и учтиво кивнул. — Примите мои
подравления.
— Ты первый, кому мы сказали, — поделилась она, улыбнувшись. Здоровый
румянец расползся по щекам, глаза сияли. Видно, как она расцвела рядом с
Чанбином.
— Я очень за вас рад, — искренне выразил Джисон. — И обязательно приду. Мы все придем.
— Остальным пока не говори, — попросил Чанбин. — Мы сами скажем.
— Хорошо. Лино…
— А, ну да. У вас же не бывает друг от друга секретов, — хохотнул Чанбин. —
Лино расскажи. С остальными мы сами справимся. Феликс как-то сказал, что на
моей свадьбе будет танцевать без трусов. Так что, похоже, нам предстоит
долгий разговор.
— Пускай танцует, — пожала плечами мисс Чон.
— О? — Чанбин кивнул Джисону и повёл её в сторону главного корпуса. — Мы
ведь уже обсуждали…
Дальше Джисон не слушал. Обмахнув себя воротником рубашки, он подошёл к
общей куче, где стояли все из их «квир-вечеринки», как назвал их однажды
Феликс, и удивлённо посмотрел на Лино и Хёнджина, которые то ли в шутку
боролись, то ли обнимались, при этом звонко смеясь и осыпая друг друга
ругательствами.
— О, Джи, — присвистнул Феликс, — ты посмотри. Я просто дал им по глотку
вина из моей карманной фляги и пошло-поехало.
— К слову, там было не вино, — качнулся Чонин на пятках и шепнул Джисону: —
Чистая водка.
Джисон небрежно отмахнулся.
— Ещё осталось? — спросил он Феликса.
— Джи. — Подойдя ближе, Феликс приобнял Джисона за талию и чмокнул в
щёку. Его перегар можно было за пару метров учуять. — Вот скажи: я хоть когданибудь с тобой не делился?
— Всё, я понял. Не дыши.
Феликс воспринял эти слова буквально. Задержав дыхание, он надул щёки и не
прекращал, пока шея не покраснела, а глаза не стали похожи на стекло. Только
когда Джисон ткнул ему пальцем в щёку, Феликс со всей силы выдохнул и жадно
втянул ртом свежую порцию воздуха.
— Придурок, — беззлобно покачал головой Джисон и снова посмотрел на
Хёнджина и Лино, которые не прекращали дурачиться.
Сынмин и Чонин, засунув руки друг другу в задние карманы, тоже смотрели на
них с разной степенью весёлости.
— Никогда прежде не видел, чтобы Лино и Хёнджин друг друга трогали, —
усмехнулся Сынмин и перевернул кепку козырьком назад. Сейчас на них падала
тень от дерева, поэтому можно было себе позволить.
— Так бывает, — подтвердил Чонин и ущипнул его за задницу. — Мы тоже не часто друг друга трогали.
— Не люблю тактильность.
— Сейчас любишь.
— Сейчас… другое, — ущипнул Сынмин в ответ. — Мамы рядом нет?
Обернувшись, Чонин просканировал толпу и хмыкнул:
— Смотрит прямо на нас.
— Цвет красный или зелёный?
— Думаю, желтый.
— Значит, привыкает.
Улыбнувшись друг другу, они позволили себе стукнуться лбами, что со стороны
выглядело довольно мило и естественно. Своеобразный поцелуй, если рядом
полно людей и где-то вдалеке стоит грозная мама, всё прекрасно понимающая и
принимающая, но не любящая, когда любовь проявляют у всех на глазах. Джисон
помахал миссис Ким рукой, и она тут же смягчилась, помахав в ответ.
Лино несильно оттолкнул Хёнджина и, отдышавшись, поднял шапкуконфедератку с травы.
— Ну тебя, — махнул он на него рукой и вплотную приблизился к Джисону, тут
же обхватив его ягодицы руками и прижав к себе максимально близко. Носом
провел дорожку по шее. Джисон на автомате зарылся в его волосы рукой. —
Наконец-то. Я хочу сорвать с тебя одежду прямо здесь. Оцени сумасшествие по
шкале от одного до десяти.
— Четыре.
— Четыре? — фыркнул Лино и несильно отстранился. Пахло от него так же, как
от Феликса и наверняка Хёнджина. — Четыре?
— Если бы ты предложил нагнуть меня у того дерева, — кивнул Джисон на
раскидистый дуб неподалеку, — тогда было бы восемь.
Лино проследил за его траекторией и, хмыкнув, согласился.
— А если прямо сейчас и на глазах у всех, то все десять?
— Девять.
— Как мне тебя удивить? — топнул Лино ногой, а Джисон весело рассмеялся.
— Ты сам по себе удивительный.
Джисон поправил у него выбившуюся прядь и стал массировать ладонями щёки.
Лино смотрел на него не отрываясь, наверняка придумывая что-нибудь
новенькое, чем можно выбить из легких воздух, а сердце заставить биться чаще. Знал бы он, что ему даже стараться не нужно. Джисон и так до сих пор замирает
от чувств, переполняющих всё нутро.
Хёнджин и Феликс устремились танцевать поближе к сцене, Чонин и Сынмин
скрылись подальше от внимательных глаз миссис Ким. Все разбрелись кто куда,
хотя на сцене вовсю продолжалось выступление и играла музыка. Лино
наклонился к Джисону и поцеловал в нос.
— Я немного выпил, — признался он, словно Джисон сам ещё не догадался. — И
мне так хорошо сейчас. Я мог бы горы свернуть.
— Ты можешь всё, Минхо, — ласково коснулся его шеи Джисон. — Кому диплом
отдал?
— Мама Ким забрала, — кивнул Лино на толпу. — Чтобы не потерял. А то сегодня
я могу. Кажется, сегодня я всё могу. — Он поднял Джисона и раскрутился,
крепко держа его ноги.
Оба рассмеялись. Когда Джисон вновь оказался на земле, Лино плотно прижал
его к себе, словно не мог насытиться одними лишь касаниями, и снова зарылся в
шею. Поцелуя было мало — пришлось нетерпеливо лизнуть и укусить.
— Когда, — бормотал Лино, — когда, скажи мне, у меня закончится ломка по
тебе. Это ведь ненормально, да? Я наслаждаюсь тобой каждый день, но мне всё
равно хочется ещё и ещё.
— Кажется, мы открыли ящик Пандоры моим обморожением. Или ты много
выпил.
— Я не много выпил. — Лино зажал нежную кожу шеи губами. Посмотрел: да,
ещё один след. А как сдерживать себя, если Джисон будто создан для того,
чтобы его постоянно целовали? — Ты весь в пятнах. Боже. Мне пора
остановиться.
— Думаю, это всё роза, — промычал Джисон. — Она исцелила и тебя, и твое
влечение. Не вздумай останавливаться.
— Да, но у меня скоро отсохнет член, — чуть тише произнес Лино, чем вызвал
новый приступ смеха.
— Будем использовать мой.
— Ты меня успокоил. — Какое-то время Лино молчал, всё так же прижавшись
лицом к шее Джисона, а потом сказал: — Как тебе моя речь при получении
диплома?
Джисон собирался ответить и даже потребовать Лино повторить их особое
признание в любви, но не успел, так как оба отвлеклись. За воротами
университета сегодня было много машин, и ничего удивительного в том, что
подъехала ещё одна. Однако что-то привлекло их внимание. Нечто невесомое и
неощутимое, но очевидно важное.
Из машины сначала никто не выходил, и Джисон подумал, что кто-то из
родственников выпускников просто вызвал такси, чтобы раньше уехать, пока у дороги не началась толкучка или пробка. Но он ошибся. Тяжело сглотнув, он
узнал это платье: голубое, с мелкими белыми цветами. Мама всегда надевала
его на различные домашние праздники, но никогда не выходила в нём в люди.
Удивительно, что она надела его именно сюда — в Чанми. В университет, в
котором она не была вот уже более двадцати лет.
Джисон уже собрался подойти ближе, чтобы как следует её встретить, но замер
на месте. Она была не одна. С другой стороны машины вышла женщина, которая
была ниже мамы на целую голову, одетая в брючный костюм глубокого зеленого
цвета. Во внутреннем дворике психлечебницы она выглядела иначе, лишенная
любых красок. Сейчас мама Лино была другой. Вероятно, здоровой. Джисон сразу
всё понял. Он взглянул на Лино и крепко-крепко сжал его пальцы.
— Минхо. — В горле резко стало сухо. — Они пойдут через толпу. Думаю, нам
стоит самим подойти и встретить.
— Стой. — Джисон мог поклясться, что в глазах Лино собралась влага, а пальцы
сжались с неимоверной силой. Он боялся. — Подожди.
— Что такое?
— Ты знал об этом?
Джисон неверяще уставился на него и качнул головой.
— Нет… Я бы сказал тебе. Эй, — обхватив чужое лицо руками, Джисон заставил
Лино посмотреть на себя. — Всё хорошо. Это просто твоя мама. Мы подойдем, и
если она всё вспомнила, ты сразу это поймешь. Оставь шапку на ветке, возьми
меня за руку и пошли. Я рядом.
Лино послушно снял студенческую шапочку, встряхнул волосы, которые даже
под ней лежали идеально, и вложил в ладонь Джисона свою. Его хватка была
крепкой, словно он держался за единственный спасательный трос. Они
направились в сторону ворот, пока сердца обоих бились о грудную клетку,
грозясь выбить её к чертям.
Едва они приблизились к воротам, мамы ступили на территорию кампуса, смотря
по сторонам, но тут же перепуганно уставились на юношей, которые оказались у
них на пути, словно материализовались из воздуха. Мама Джисона приоткрыла
рот от неожиданности. В руках у неё был пышный букет белых роз, идеально
подходящий платью.
Никто не решался заговорить первым. Даже миссис Хан, хотя в обычное время у
неё не было с этим проблем. Она, как и Джисон, напряженно посматривала на
свою подругу, а та в свою очередь не моргая смотрела на Лино.
Вдруг её губы дрогнули, то ли от улыбки, то ли от накатывающих слёз. В глазах
было столько сожаления, боли и одновременно самой чистой любви, что Джисон
прикрыл глаза, а когда снова их открыл, женщина поднесла ладонь к щеке Лино
и неуверенно дотронулась. Стекло треснуло, а потом разлетелось на сотни
осколков. Лино зажмурился, а потом сильнее прижался к руке матери и положил
на её ладонь свою.
— Мама, — произнес он едва слышно. Неуверенно, словно проверяя.
— Мой Ли Минхо.
И тут же упал в объятия женщины, которая обняла его так крепко, что ткань
мантии выпускника собралась в гармошку.
— Мама…
— Мой Ли Минхо.
Лино уткнулся ей в плечо, спрятав в ткани пиджака лицо. Джисон же никогда
скрытностью не отличался, поэтому мокрые дорожки побежали по его щекам,
пока он смотрел на воссоединение матери и сына, которых жизнь разделила, но
затем свела снова. У него болело сердце, но иначе: то была приятная боль. Он
был счастлив, потому что его любимый человек был счастлив. Он болел душой,
потому что Лино ей болел. Всё, что испытывал Лино, Джисон ощущал так же
сильно и ярко.
И все они позволили слезе (а может, и не одной) пролиться. Миссис Хан, резво
утерев щеки, подошла к Джисону и вытерла его лицо рукавом платья. Он
шмыгнул и нахмурился.
— Своим любимым платьем, мам.
— Постираю, не беда. Ну, иди сюда, — притянула она его к себе за шею и
чмокнула в щёку. Отстранившись, улыбнулась, но потом её глаза опустились к
шее и груди и вмиг округлились. — Что с тобой стряслось? Тебя били?
От её резкого возгласа Лино и миссис Ли пришлось расцепить объятия и
посмотреть в их сторону. Джисон обменялся с Лино говорящими взглядами и
застегнул рубашку на все пуговицы, пытаясь придумать достойное оправдание.
Если сказать маме правду про засосы, то потом придется её нести в тень и
откачивать.
— Это… комары, — попытался Джисон.
— Ты где таких диких комаров нашёл? — Миссис Хан подозрительно покосилась
на него и вкрадчивее спросила: — В лес ходил?
— Да. Люблю природу.
— Кому ты чешешь, сын. Тебя на природу пинками не выгнать. Говори, кто тебя
избил. Пока я здесь, разберемся.
— Ну хватит, — закатил глаза Джисон. — Я ведь уже взрослый, без пяти минут
мужчина. Это задевает моё эго.
— То, что у тебя есть щетина, ещё не делает тебя мужчиной. И не сочиняй мне
тут про эго. Говори, с кем сцепился.
— Ни с кем.
— Говори, — настаивала миссис Хан. — Ты же знаешь, я не отстану.
Джисон действительно знал, поэтому, недолго думая, кивнул в сторону Лино. Тот
ухмыльнулся и попытался подыграть:
— У нас был спарринг. Извините меня, я перестарался. В следующий раз буду
осторожнее.
Миссис Хан обернулась на него. Потом снова на Джисона, потом снова на Лино.
Прочистив горло, она тактично промолчала, хотя было видно, что всё прекрасно
поняла, и вручила Лино букет цветов.
— Поздравляю с выпуском. — Она тонко улыбнулась и, невзначай опустив взгляд,
увидела на чужом животе, просвечивающем через рубашку, похожее пятно. —
Господи!..
Джисон вовремя подоспел и подхватил маму под руку, чтобы она не подвернула
ногу на выступающей каменной плите. Миссис Ли стала обмахивать её своей
сумкой, успокаивая:
— В спарринге часто бывает, что оба партнера получают травмы. Чего ты
разнервничалась? Как будто никогда синяков не видела.
— Это не синяки, — пролепетала миссис Хан. Потом вдруг выпрямилась, стряхнув
руки Джисона, и всхлипнула. Ну всё, начинается. — Это… это же…
— Не выдумывай, — остановила её миссис Ли. — Что ещё это может быть? Их
покусали комары, пока они друг с другом дрались. Разве не очевидно? Природа
здесь дикая.
— Да… — Миссис Хан словно получила дозу успокоительного. — Точно. Ты,
наверное, права. Не будут же они, в самом деле… ох, что у меня за мысли. Какой
ужас. Извините меня. В последнее время одни глупости в голове. — Подойдя к
Лино, она уже более дружелюбно улыбнулась и приобняла его за шею, как и
Джисона. На ухо шепнула: — Извини меня, дорогой. Это твой день, не хочется
его портить. — А затем ещё тише: — Я постараюсь сделать вид, что вам
поверила.
И, мило улыбнувшись, миссис Хан потрепала Лино по щеке, как самого
миловидного ребенка, а он лишь захлопал глазами, не зная, куда себя деть.
— Какой красивый мальчик. Хорошо, что твои гены оказались сильнее, —
обратилась она к подруге.
— Кстати об этом, — отозвалась та и подхватила Лино под локоть, взглянув на
него снизу вверх. — Я хотела поговорить, но вдали от шума. Прогуляемся до
холма? В детстве ты любил туда ходить.
— До сих пор люблю, — согласился он. — Пойдем.
Лино передал Джисону букет и вежливо склонил голову перед миссис Хан. Затем
подхватил маму под руку, и они направились к выходу, крепко держась друг за
друга, словно боялись отпустить. Джисон выдохнул, сбросив с плеч тяжелый
груз, и тело стало ощущаться в разы легче. Когда они скрылись за воротами,
Джисон кивнул маме в сторону Шато, чтобы поставить букет в вазу и тоже
поговорить вдали от шумного празднества. Белые розы в вазе и шапка-конфедератка Лино, которую Джисон снял с ветки,
заняли центр рояля. Он присел на диван у камина и в задумчивости уставился на
золу, скопившуюся за каминной решеткой. Мама тоже сидела молча до поры до
времени. Потом ласково положила ладонь ему на колено и спросила:
— Насколько всё серьезно?
— Ты о чём? — не понял Джисон.
— О тебе и Минхо.
— Мама… — Бесполезно было злиться. Сколько бы он ни говорил правду, всё
было без толку. Мама упорно закрывала на их с Лино отношения глаза. — Мы
живём вместе. Едим вместе. Спим вместе. Что ещё мне сделать, чтобы ты
поняла, что это серьезно?
— Разве такое может быть? — тихо, без осуждения, поинтересовалась она. —
Могут такие отношения быть серьезными? Ведь вы оба мужчины. Честно, я
думала, вы наиграетесь, и интерес пропадет. По молодости можно себя
исследовать сколько угодно, спать с разными людьми и так далее. Но строить
семью и провести вместе всю жизнь… Я не знаю, сын. Ведь у вас никогда не
будет детей. Не будет полноценной семьи.
— И? Это что, так важно? Тебе не понять, — буркнул Джисон, обхватив себя
руками.
— Да, не понять. Но я хочу. Правда, очень хочу. Ты — единственное, что у меня
осталось, и я хочу для тебя счастья.
— Я уже счастлив с Минхо. — Прикрыв глаза, Джисон тяжело вздохнул. — Почему
ты не понимаешь?
— Не знаю. — Миссис Хан помолчала, осматривая гостиную, а потом тихо-тихо
произнесла: — Наверное, я неправа. Да, точно. Такая глупая. Твой отец
постоянно называл меня глупой, и он был прав.
— Нет, мам…
— Он был прав во всём. И со мной был несчастен. Наверное, я и на тебя навлекаю
это несчастье своим узким мышлением. Как же мне быть… — поджав губы, она
опустила глаза. О чем-то молча подумала, вздохнула и решилась. — Давай так:
поступай как лучше для тебя. Если Минхо тот, кто делает тебя счастливым, то
пускай. Я не хочу вам мешать. Но не забывай про меня, хорошо? Я постараюсь не
затрагивать больше эту тему. Главное, чтобы ты был счастлив, а с кем — уже не
столь важно. И если сможешь меня простить за прошлые обиды, я буду
счастлива вдвойне.
Джисон посмотрел на неё: морщины, вызванные долгими ночами истерик и слез;
редкая седина в когда-то шелковистых, черных волосах; вечно стеклянные глаза,
словно она вот-вот расплачется. Она так изменилась, словно постарела лет на
десять. И эти мысли, вовсе ей не свойственные… кажется, лечение говорит о
себе. Джисон любит её. Любой. Может, его мать и не была идеальной, но сейчас
она старалась стать лучше. И за это он был ей благодарен. Приобняв маму, он поцеловал её в волосы и прижал их головы друг к другу.
— Ты изменилась после лечебницы.
— О, это всё групповые сеансы медитации, — легко усмехнулась мама. — Нам
давали тему, например, «о чем вы сожалеете больше всего», и целый час мы
должны были рефлексировать только на эту тему.
— Получалось?
— Поначалу не очень. Мысли у меня хаотичные, ты же знаешь. Потом стало
легче. Многое осознала за всё время, что там была. Сейчас даже и не знаю, как
возвращаться к прошлой жизни. К старому дому, где никого теперь нет.
— Можешь пожить со мной и Минхо, если хочешь.
Миссис Хан тихо рассмеялась.
— Нет, сын. Не хочу вас смущать, да и… не хочу смущаться. Поживу одна, если
что, вернусь в лечебницу.
— Я буду тебя навещать.
— Не забывай, — тяжело сглотнула она. — И звони почаще. Клянусь, больше не
буду говорить тебе неприятные вещи. А если не будешь отвечать, я буду звонить
Минхо. Всё-таки хороший мальчик… и какой красивый! Какие бы у вас были
хорошенькие детки… Несправедлива эта жизнь.
— Уверен, мы и без детей неплохо проживем.
— Конечно. Главное, чтобы вы оба были счастливы. Не обижай его и всегда будь
честен, в первую очередь, с самим собой.
— Я буду, мам.
— Вот и славно. — Отстранившись, она погладила Джисона по волосам и грустно
улыбнулась. — Как ты вырос. И оказался прав: ты теперь мужчина. Два года
назад был совсем мальчишкой… Как же Чанми меняет людей.
— Думаю, людей меняют другие люди. Чанми тут ни при чем.
— Ох, не скажи. Этот университет способен на многое. Хотя ты тоже прав,
безусловно. Может, это и к лучшему, что у тебя не будет детей. Вдруг бы тебе
взбрело в голову отправить их сюда учиться, — покачала она головой.
— Никогда в жизни, — сказал Джисон твердо, и мама подняла на него глаза. В
них снова застыли слезы, но никак не хотели проливаться.
— Ты лучше меня. И своего отца. Ты лучше нас обоих, сынок. — Впервые Джисон
увидел на её лице выражение огромной гордости. — Так и должно быть. Дети
должны превосходить своих родителей. У тебя всё будет хорошо, я уверена.
Теперь я за тебя спокойна.
— Я напечатаю папину книгу, — вдруг поделился Джисон и опустился головой на
мамино плечо. — Как он и хотел. Я обещал ему и теперь наконец-то могу это
сделать.
— Мой милый мальчик, — гладила она его по голове. — Такой хороший, такой
отзывчивый. Я горжусь тобой. И бесконечно тебя люблю.
— Мама, — Джисон коротко шмыгнул носом. — Это всё, что я когда-либо хотел
услышать.
— Прости, что не говорила этого раньше.
— Ничего… — Он крепко обнял её. — Спасибо. За всё.
Кто знал, что Джисону придется испытать ужасы потери любимого человека,
отца и себя, чтобы оказаться в теплых маминых руках и услышать эти шесть
главных слов: «я горжусь тобой» и «я люблю тебя». Разве нужно ему что-то
большее? Лишь немного любви и понимания, и он уже счастлив. Настолько, что
все старые раны медленно затягивались, оставляя на месте рубцы, которые
теперь составляли его сущность. Все мы — зарубцованные души, готовые
получать ранения снова и снова. Главное, чтобы было чем или кем эти ранения
залечить.
Джисон и Лино с мамами встретились на том же месте, где и разошлись. Глаза
Лино были красными, но лицо безмятежным — без единого намека на тревогу
или грусть. Он улыбался и делал это вновь иначе — ярко, заразительно,
искренне. При одном лишь взгляде на него внутри взрывались лампочки, глаза
сверкали, а любовь расплывалась по телу, как теплое молоко в летний вечер. Он
был счастлив. И Джисон был счастлив. Идеальное уравнение для двух
израненных сердцем людей.
— Мы ещё хотели найти тут кое-кого, — начала миссис Ли, — и побродить втроем
по старым местам, вспомнить молодость.
— Кое-кого — это декана филфака? — сообразил Джисон, улыбнувшись. — Она
была у сцены, сейчас не знаю где.
— Ничего, не потеряемся. Пойдем, дама. У нас запланировано долгое турне в
прошлое.
— Пожалуйста, только без Темницы, — взмолилась миссис Хан.
Напоследок Лино сжал мамину руку, и обе отошли в сторону сцены и толпы,
которая, казалось, не собиралась сегодня редеть. Уткнувшись Джисону в шею,
Лино тяжело задышал, словно пробежал марафон, и Джисон стал гладить его по
спине, успокаивая и без слов говоря «ты в порядке», «теперь всё хорошо», «это
происходит на самом деле». Они долго стояли, не отлипая друг от друга.
Наконец Лино, так же не отстраняясь, сказал:
— Хочешь тоже прогуляться до холма? Там сейчас очень красиво.
— Конечно. С тобой куда угодно.
Они молча шли через лесную чащу, руками цепляясь друг за друга и за высокие травинки, которые выглядывали из зеленого полотнища то тут, то там. В лесу
было прохладнее, и Джисон мысленно благодарил Лино за решение пойти этим
путем. Они пересекли речку по мосту, на котором когда-то сидели, и поднялись
на холм, с которого открывался лучший вид на университет и на празднество во
дворе кампуса.
Лино снял бордовую мантию, постелил на траву и пригласил Джисона сесть. Сам
опустился рядом, зажав травинку между губ, и устремил свой взгляд вдаль.
Джисон какое-то время рассматривал его профиль, такой выразительный и такой
родной, и провел указательным пальцем у Лино под подбородком, привлекая
внимание.
— Всё хорошо? — спросил он.
— Теперь да, — посмотрел на него Лино и гулко сглотнул. — Я люблю тебя.
Джисон приоткрыл рот, но тут же его закрыл. Поджал губы, не скрывая улыбку, и
кивнул.
— Я знаю.
— Нет, Хан Джисон. Я люблю тебя.
— Я знаю. Хён, — Джисон обхватил его лицо ладонями, — я знаю. И чувствую. А
ещё знаю, что тебе пришлось провести с самим собой воспитательную беседу,
чтобы открыто об этом заявить. Я прав? Можешь не отвечать. Конечно, прав.
Джисон поцеловал Лино со всей нежностью, а когда отстранился, добавил:
— Я тоже тебя люблю. Так чертовски сильно.
Лино взял его руку и провел по кольцу с изображением белой розы пальцем. Его
белая роза, его Хан Джисон. Разве может один человек стать настолько важным?
Стать важнее самой жизни и всего, о чем Лино когда-либо знал. Он всегда
считал себя эгоистичным, не умеющим прощать и отдавать, жил одним днём и
по принципу «как пойдет». Но Джисон… вернул его. Вернул Лино самому себе. И
как можно объяснить эту магию кому-то ещё? Кто не любил, тот не поймет, а кто
любил — закатит глаза на столь очевидные выводы.
Джисон смотрел на свое кольцо и думал о том же самом, но по-другому. Он был
просто счастлив находиться в этом моменте рядом с Лино, сидеть на его мантии
выпускника, и дышать лесным воздухом, полном запаха трав и цветов. Впереди у
них целое лето и вся жизнь. А большего ему и не надо.
— Точно хочешь забрать документы? — спросил Лино, поцеловав тыльную
сторону его ладони.
— Я мог бы не забирать, но тогда у нас будут отношения на расстоянии. Ты там,
я здесь. Будешь разбираться с издательством, пока я буду засыпать над
конспектами. Это нечестно. Да и ты бы не смог без меня, признай это.
— Признаю. Просто хотел убедиться, что мы оба хотим вступить во взрослую
жизнь. Вместе.
— Как иначе? — пожал плечами Джисон. — Куда ты, туда и я.
— Но ты не должен бежать за мной, если хочешь доучиться и получить
образование.
— Хён. Я бы сюда после первого курса не вернулся и поехал только из-за тебя.
Так что прекращай. Займусь проектами издательства, а на тебе финансовая
сторона.
— Ты забыл, что я тоже гуманитарий, — усмехнулся Лино и притянул Джисона к
себе. Поцеловал в щеку, задержавшись на мягкой коже губами. — Какой из меня
финансист?
— Придется обучиться. Вообще, говорят, человек учится всю жизнь. Так что для
нас с тобой всё только начинается, да?
— Да… Прощай отчий дом.
— Будешь скучать?
— Буду. Конечно, буду, — добавил Лино чуть тише. — Я прожил здесь всю жизнь.
Но готов начать новую главу вместе с тобой, — чмокнул он Джисона в висок. —
Если бы не ты, я бы никогда отсюда не выбрался.
— Не благодари, — усмехнулся Джисон и получил ещё один изощрённый поцелуй
в шею. Лино снова кусался. — Эй. Вот это было больно.
— Перестарался?
— Ещё как. Сделай снова.
Лино послушно повторил, а Джисон прикрыл глаза, лишь слегка нахмурившись
от болезненного поцелуя.
— Всё. — Лино отстранился. — Я снова хочу тебя. Надо прекращать.
— Давай веселиться, пока есть силы и настроение. После тридцати прекратим.
— Справедливо. Но в лесу такое себе веселье: жуки в трусах вряд ли хоть
немного приятны.
— И когда это тебя останавливало? — хитро покосился на него Джисон и смахнул
с чужих ресниц соринку.
Лино проморгался, а потом усадил Джисона между своих ног, плотно прижав его
спину к себе и расположив подбородок на его плече.
— Сиди и молчи, Хан Джисон. Никакого секса в лесу.
— Как скажешь, — прикрыл глаза Джисон и окончательно расслабился. — Но
знай, летом я не дам тебе передохнуть.
— Семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки?
— На кухне, диване и в ванной.
— Боже. Ладно, — хохотнул Лино. — Рискуем обогнать Ёнбока и Хёнджина.
Джисон рассмеялся, сотрясаясь всем телом.
— До них нам ещё далеко. Кстати, Ликс предложил летом собраться у нас и
посидеть вчетвером. Выпить, поиграть в настолки и расслабиться.
— Он не оставляет надежд, — задорно фыркнул Лино. — Его «расслабиться» это
либо курнуть травы, либо групповой секс.
— Либо и то, и другое.
— Ага. Ну, пускай приезжают. Хоть на всё лето, без разницы.
— Ты серьезно хочешь…
— Хан Джисон, — цокнул языком Лино. — Я бы всех шестерых пригласил. Но
Сынмин с Чонином уезжают на всё лето в Пусан, Чанбин со своей дамой сердца — к её семье, а Чан с журналисткой мне вынесут все мозги. Она — болтовней, а
он — любовью к чистоте. А я не хочу мыть посуду чаще одного раза в сутки.
Поэтому твой любовник и его парень — единственная наша компания.
— Мой любовник и его парень, — прыснул Джисон. — Они стопроцентно
согласятся. А мамы?
Лино притих на какое-то время.
— А что мамы?
— Ну, мы же будем их навещать. Думаю, они нас тоже.
— Хм, да… Наверное, я ещё не привык, что теперь могу видеть маму просто так.
И она помнит, кто я такой. Успел свыкнуться с мыслью, что придется строить
свою жизнь без неё. — Он улыбнулся и спрятал лицо в шее Джисона. — До сих
пор верится с трудом, что мама ко мне вернулась.
— А где она будет жить?
— У неё ещё год реабилитации, поэтому пока в лечебнице. Потом что-нибудь
придумаем.
— Хорошо. Но она отреагировала на нас… спокойно?
— Вполне, — усмехнулся Лино. — Сразу поняла, что мы с тобой не дружеские
спарринги устраиваем.
— С этим ты, конечно, загнул. — Джисон откинулся ему на плечо и ярко
улыбнулся. — Хотя мы могли бы. Чтобы поддерживать друг друга в форме.
— А мы недостаточно её поддерживаем? — вскинул брови Лино. — У меня после
ночей с тобой не болят только волосы. Хотя и это спорно.
— Можно же совмещать. Зато будем здоровые и счастливые. Утром спорт,
вечером секс. Но это в июле, а в августе можем поменять их местами. Как по
мне, идеально.
— Распечатай это расписание и прикрепи на холодильник.
— Чтобы моя мама зашла к нам в гости и прямо на кухне упала в обморок? Нет
уж, спасибо. Сам её будешь откачивать.
— Она до сих пор в отрицании?
— Вроде нет… — Джисон хмыкнул. — Мы поговорили и, как я понял, она просто
желает мне счастья. А я счастлив с тобой. Поэтому она смирилась.
— Вау. Запомни этот день. Мы наконец-то получили одобрение.
Джисон в любом случае запомнит этот день, потому что впервые он видит жизнь
не через призму таблеток и тревожности, а такой, какая она есть. Он живёт
конкретно этим моментом, не зная, что ждёт впереди. И хотя они с Лино
примерно расписали ближайшие года два совместной жизни, всё ещё может
измениться. Не обязательно в плохую сторону, и не обязательно в хорошую.
Перемены — катализатор жизни, к которому нужно уметь приспосабливаться.
В объятиях Лино было тепло. Джисон смотрел на оживленный кампус
университета и, возможно, всего на долю секунды у него в голове промелькнула
мысль, что он не хочет прощаться с этим местом. Всё же здесь много чего
произошло. Жизнь разделилась на «до Чанми» и «после Чанми». Именно здесь
Джисон обрёл друзей, которые за короткое время стали его семьёй, и любовь,
которую он, даже будучи молодым и неопытным, готов пронести через всю
жизнь.
Однажды в Темнице Лино сказал такую вещь: «что вообще человек двадцати лет
может знать о любви?» Что-то да может. Другой вопрос: можно ли судить о
способности любить, опираясь только на возраст? Джисон ведь совсем молод,
чтобы хотеть провести свою жизнь только с одним человеком, его первой
любовью. Неудивителен в данном случае и мамин скептицизм: она думает, что
они — два юнца, у которых играют гормоны, и которые впоследствии разойдутся,
потому что страсть всегда проходит, а голова проясняется. Выбор партнёра — не
выбившийся из расписания поезд. Нельзя просто сказать «Ну, поеду на
следующем». Джисон понимал это, даже не имея другие «поезда» в истории
отношений, и полностью осознавал, что решение быть только с Лино не
подходит под определение импульсивного и необдуманного.
***
Наступил поздний вечер. Поляна перед главным корпусом, вопреки просьбам
администрации университета, не опустела и более того, празднование
выпускного стало ещё более развязным. Вместо серпантина в воздухе летали
шапочки и бутылки, которые пьяные студенты подкидывали на удачу или на чтото ещё. Крики и смех не утихали. Музыка била по ушам четкими басами.
Лино и Джисон, держась за руки, пересекли эпицентр пьянки и завернули за
главный корпус. Там их уже ждали остальные.
— Почему так долго? — увидев их, спросил Феликс. — Опять обжимались и
трогали друг друга за чл…
— Ты взял ключ? — перебив, обратился Чанбин к Лино. Тот кивнул. — Давайте
быстрее, пока не заметили.
Ввосьмером они спустились к двери Темницы, и Лино, аккуратно провернув пару
раз ключом, отпер дверь и запустил всех внутрь. Кромешная темнота и запах
пыли встретили их за порогом.
Чан и Хёнджин включили фонарики. Лино прикрыл дверь и осмотрелся:
вытянутое пространство подвала было расчищено от любых препятствий, по
типу статуй, значит, ничего двигать не придется. Он убрал ключ в карман брюк и
притянул Джисона за талию к себе.
— Какая пошлятина, — комментировал Феликс надписи, сделанные на стенах,
пока они шли к дальней стене, откуда принято начинать традиционный забег.
— А по-моему, романтично и мило, — отвечал ему Хёнджин. — Мы тоже могли бы
оставить здесь свои имена, м?
— Ты как всегда, mon artiste. Ладно, давай.
Феликс достал ключ от комнаты и стал выводить на каменной стене буквы. Когда
он закончил, то отошёл чуть в сторону и улыбнулся результату. Там было
написано скромное Ли Феликс, в скобках приписка «Ёнбок» и рисунок бокала на
тонкой ножке. Хёнджин добавил ниже свое имя, а затем соединил их знаком
плюс. Завершил композицию пухлым сердцем, которое заключило имена вместе.
— Как ванильно, — скривил губы Феликс, но отбросил показушное отвращение
на пару секунд, когда Хёнджин приобнял его за плечи и поцеловал в лоб. —
Теперь наша любовь официально увековечена. Кто-то ещё хочет? — обернулся он
и посмотрел на остальных.
Было что-то в этой традиции одновременно банальное и чувственное. Оставить
частичку себя, своей любви в пыльном и темном подвале, который немало
повидал на своем веку, но при этом сохранил атмосферу чувственности и
таинственности. Это был вызов вечности: когда-нибудь все они отсюда уедут, а
имена, вычерченные на старом камне, останутся. Поэтому, разумеется, оставить
своё имя на стене Темницы хотел каждый.
Сынмин и Чонин обошлись без сердца, но вписали свои имена в квадрат. После
короткого недоумения со стороны остальных Чонин дорисовал квадрату крышу,
дверь и окна. Получился дом. Сверху он подписал адрес и объяснил, что это
летний домик, в который они ездят вместе каждый год и который значит для
обоих не просто место с бассейном и большим телевизором, а нечто большее.
Дом для двоих. И только двое знают его значимость.
Как оказалось, Чанбин и Чан опередили остальных, и их сердца, сделанные в
разных местах, уже красовались на противоположной стене. Их они успели
сделать вместе со своими половинками месяцами ранее. Джисон постарался
изобразить на стене розу, что у него, к слову, получилось, а Лино вывел их имена
с обеих сторон от неё. Какой бы ни была их любовь, она навсегда останется с
привкусом королевы цветов. Сердце Джисон добавил в самом конце.
Ввосьмером они дошли до дальней стены, которая являлась началом событий
двадцатилетней давности и концом самой Темницы. Выключив фонарики, они
взялись за руки. Стало темно и тихо.
— Пацаны, — шепнул Феликс. — Давайте возьмем друг друга не за руки, а…
Джисон ощутил, как рука друга сместилась и ухватила его за задницу. Прыснув,
Хёнджин по всей видимости толкнул Феликса в бок, и тот вернулся к ладоням.
Остальные мало что поняли, но наверняка додумали по звукам и смешкам. Чан
вспомнил стихотворение, которое ему посвятил Чонин на вечере посвящения, и
весело предположил:
— Твой зад я б с радостью пожал?..
— Но ты мне тянешь только руку! — ответили все хором и расхохотались, как
группа детсадовцев.
— Скажи, ты тоже представлял… — продолжил Феликс, но никто не захотел
заканчивать стихотворение небезызвестной строчкой. — Как друг отсасывает
другу! Позор вам. Как вы посмели промолчать на такой гениальной строчке?
— Кстати, — произнес Чан, — всегда было интересно, Ликс. Ты эту строчку
придумал, имея кого-то конкретного в голове?
— Я рад, что ты спросил! — От возбуждения Феликс стал пританцовывать на
месте. — Есть у меня один друг, который в первую нашу встречу стоял посреди
комнаты в одних трусах, что я даже…
— Можешь не продолжать, — поспешил остановить его Джисон.
— Джи, знай, я полюбил тебя первым. Помни об этом, когда будешь ложиться
под Лино в следующий раз.
Кто-то хрюкнул от неожиданного позыва рассмеяться. Джисон только покачал
головой, хотя его никто и не мог видеть, и ласково помассировал костяшки
Феликса, без слов говоря «я знаю и тоже тебя люблю». Пока их разговоры не
зашли в неизвестную степь, Чанбин прочистил горло и сказал достаточно
громко:
— Ну что. Насчет три?
— Только не расшибите лбы, — с ехидством отметил Чонин.
— И в глаза ничем не цельтесь, — подхватил Хёнджин.
— Лично я собираюсь оттоптать Ёнбоку ноги за то, что клеится к моему парню, —
добавил Лино серьезно, но тело, сотрясающееся от смеха, его выдавало. Джисон
согласился:
— Как тот самый парень разрешаю.
— Пацаны, — вздохнул Феликс, — давайте этих двоих затопчем? Заколебали.
— Спрятать два тела сложнее, чем одно, — хмыкнул Сынмин. — Или мы пошли на
повышение уровня?
— Боже, — дрогнул голос Чана. Но, как оказалось, от смеха. — Какие мы идиоты.
И это было как никогда правдиво. Все рассмеялись, а потом покрепче схватили
друг друга за руки и дождались, пока Чанбин даст счет.
Раз. Вдох.
Два. Выдох.
Три.
По помещению эхом разошлись стуки каблуков и радостный мужской смех
вперемешку с шуточными ругательствами и криком. Они бежали в темноту. В
неизвестность. Но они не боялись, потому что знали, что в этой неизвестности их
не ждёт опасность. Дорога чиста от каменных преград. Пока восемь пар рук
держатся друг за друга нерушимой цепью, они в безопасности.
Пока они есть друг у друга, темнота не так уж и страшна.
"Конец...."