Часть 5. Медленно нити сплетаются.
Под проливным дождем, перед лицом неминуемой гибели, Дора вспоминала свою жизнь. Полная печали, но мертвенного спокойствия, Дора взирала в лицо неминуемой гибели и решила, что добровольно не отдаться судьбе. Её сущность разрушала дисбаланс, невиданная мощь и тяжесть, которая сопровождала в человеческом мире, становилась всё сильней. Дора уклонилась от взмаха меча, затем от второго и третьего. Она использовала ослабшее воплощение силы.
Как и все хранители, Дора родилась из силы Божества и Крылатой. Её облик состоял в молодой женщине, а силой Доры стало удвоение. Она удвоила своё существование, чтобы усилить эффект хранительницы. И для извращённого баланса отрицательной частью стало сокращение продолжительности жизни. Дора помнила, что влекло вмешательство в историю. Примером стала Крылатая, глава и первая хранительница, которой вырвали её прямое воплощение — крылья. Крылатая вмешалась в битву бога и демона во время Священной войны, а затем преклонила свои колени перед статуей Божества. Её крылья, прекрасные, белоснежные крылья, внушающие трепет и безопасность, надежду и благоговение, начали осыпаться пеплом. Сильное тело покрылось трещинами и разрушилось. В мучительные минуты Крылатая осыпалась пеплом, пока от неё не осталась белая ткань одеяний, броня и шлем. Дора как наяву ощущала свой ужас при виде смерти Крылатой. Однако, подобно знаменитому фениксу, она возродилась из пепла. Ибо в этом пепле, среди раскиданных тканей плакала Крылатая, заточенная в теле младенца. Крылатая росла и со временем её воспоминания возвращались. Но крыльев не было. От них остались лишь уродливые шрамы, украшавшие мощную спину. Дора, когда-то не понимала, почему Крылатая решилась нарушить прямой закон, почему не стыдилась своих шрамов. Почему глава хранителей способствовала существованию Ванессы. По сути, первым ребенком Доры была Ванесса, ибо все хранители во главе Крылатой создали Ванессу, отдавая частицу своей силы, своего воплощения. Ванесса влюбилась в демона, что способствовал кончине всех хранителей. Крылатая отправила Дору в людской мир, а сама отправилась сражаться с Первым Повелителем, прямым слугой или кем бы то не было для Божества.
Неясные чувства, которые не понимала раньше Дора, называлось завистью и обидой. Они преследуют её и сейчас, на моменте смерти. Почему Божество так жестоко к своим созданиям? Дора захлёбывалась кровью, наблюдала мутным взглядом за расхитителями гробниц. В угасающем разуме она сожалела о судьбе своих детей и о человеке, которого она полюбила. Теперь, Ванессе, Четвертой Повелительнице и последней хранительнице баланса предстояло нести ношу самой. Когда умрет последняя из хранителей... Грядет конец. Дора лишь надеялась, что Алексайо, которая, к сожалению, унаследовала её силу, а значит судьбу хранителей, проживет дольше, чем ей суждено.
— «Совсем скоро я присоединюсь к своим братьям и сестрам, Алекс», — подумала Дора, сплевывая кровь.
Пошатываясь она из последних сил нанесла удар ладонью по челюсти вверх, а затем в живот одному из её убийц. Мечи разрезали плоть, так легко, плавно и ровно, как нож разрезал масло. Человеческая жизнь в глазах алчных убийц не стоила ни гроша, где всё решали богатство и власть.
— «Умирая, хранители воссоединяются, чтобы встретиться и вместе продолжать сохранять порядок, став силой Крылатой», — Дора криво улыбается, вспомнив слова Алекс, её глаза медленно теряют свет. — «Так... Ты говорила...»
Дора упала. Кровь растекалась по грязи, дождь размывал всё, превращаясь в ливень. Сила, сокрытая в ней, постепенно рассеивалась. С ней тлело и удвоение самой силы хранительницы. Дисбаланс разрушал само её существо, душа разлагалась. Хранителям запрещено вмешиваться в историю, табу наложенное Божеством. Если и был маленький шанс, собрать разбитую душу по осколкам, а сильным и ярким душам получить перерождение, то хранители обречены на уничтожение после смерти, а если уничтожить саму суть хранителей, как крылья у Крылатой, то они обречены умереть мучительной, но скорой смертью до полного уничтожения. Возможность попасть в реку времён, чтоб стать песком, навсегда терялась для таковых. Расхитители гробниц обыскивали вещи, одеяния Доры, чтобы найти длинную, толстую иглу. Её творение, способное избавить от божественной силы в теле, полностью её рассеяв. Этакое исцеление, за которое они могли получить баснословные деньги.
⊹──⊱✠⊰──⊹
— Правительственные пешки сюда пожаловали? — будничным, но холодным тоном скорее озвучивал факт, чем спрашивал мужчина, внушительной и властной фигурой, сидящий за столом, лишь приподнял бровь, и информатор стремительно побледнел под взором равнодушных глаз, заливаясь потом он подтвердил свои слова:
— Да, женщина, с оранжевыми глазами и русыми волосами, она явно не желала, чтобы кто-то узнал об этой встрече, но её рукава выдали в ней принадлежность к правительству.
Невзрачная комната, едва освещённая светом сквозь отрытые окна. Цветы в горшках должны были создать имитацию уюта, но кабинет оставался мрачным, а растения на фоне блеклых серых стен, темной мебели, становились бельмом на глазу. В углу находилась огромная ширма, разделяющая комнату с креслами и низким столиком. Господин сидел на стуле, облокотившись рукой о стол и молчаливой тенью смотрел долгим взглядом. Его глаза казались почти черными, рубашка подчеркивала мускулистую фигуру. Информатор опустил голову, в ужасе бегая глазами по полу. Господин пылал едва сдержанной злобой и раздраженностью, скрытой в каждом его движении.
— Ступай, узнайте мне причину, с кем контактировала, где остановилась, что делала и о чем говорила, — он махнул рукой.
— Так точно, глава! — информатор быстро убежал, но тихо закрыл дверь, побоявшись потревожить господина. Из ширмы раздался смешок и с лукавой улыбкой вышел Гликас с чашкой ароматного чая. Глава информационной гильдии усмехнулся и откинулся на стул, посмотрев в потолок.
— Не боишься, что они все сбегут от тебя такими темпами? — поинтересовался Пандор Гликас и отпил чай. Глава махнул рукой, лениво сказав:
— В прошлый раз они напортачили, потому боятся моего гнева.
Усмехнувшись, Пандор Гликас отметил:
— Не припоминаю, чтобы в детстве у тебя были вспышки гнева, Теодор.
Многозначно Теодор посмотрел на него и присоединился в распитии чая, сев за одно из свободных кресел.
— Как попытка освежить мысли? Стало ли лучше? — Теодор лениво смотрел на узор чашки, рассматривая чайный сервиз, осознание тут же проявилось в приподнятых бровях, выражая крайнюю степень заинтересованности и долю опаски. — Не боишься гнева Маргарет?
Пандор сделал картинно удивленное лицо, с широко раскрытыми глазами прикрыл нижнюю часть лица и невинно спросил:
— О чем ты говоришь, Теодор? — его лицо стало спокойным, он лениво провел пальцем по краю чашки и с весельем в голосе произнес. — Я встретил госпожу Лорс. Карты Гликерии, интуиция Маргарет, чуйка Луки сошлись. Кто бы мог подумать? Все говорят, что Элен ключ к желанной правде. Стоит ли нам поторопить события? То, что... Грызуны вторглись в Тэф несет в себе начало крупномасштабного события.
— Мне больше интересует, что здесь забыла главная правительственная лекарша.
Не зная ответа, молчаливо Пандор быстро выпил чай и также стремительно покинул его, сверкнув улыбкой. Пандор промолчал, что имел знание, когда стоило уйти, чтобы не попасться. Теодор подозрительно смотрел как Гликас ушел в очевидной спешке. После него дверь быстро открылась и Теодор услышал голос Маргарет с обреченностью он осознал ситуацию, в которую его поставил Пандор. На его губах появилась нервная улыбка, пока Теодор рассматривал мотив облаков на чашке, а стук каблуков ознаменовал приближение хозяйки чайного сервиза, любимого и самого первого.
⊹──⊱✠⊰──⊹
После недолго прогулки и слов Аглаи, новой знакомой, чьи слова до сих пор отзывались в голове, а голос навевал приятные, но в свете событий неуместные, воспоминания, Элен потерянная вернулась домой. Она крепко держала в руке дневник, отказываясь его отпускать. Необходимое заземление и утешение принес дневник и Элен не могла позволить себе его потерять. Аглая, лекарша из столицы, работающая на государя. Сказала, что знала о Алексайо и что с ней стало. Элен не могла... Она не собиралась верить её словам.
— Элен, гости уже заждались, — сказал отец, прежде чем вернуться в лабораторию. Элен направилась в обеденный зал и с удивлением осматривала собравшихся. Они все сидели за столом, попивали чай и выглядели вежливо. Если бы Элен была курящей, то тут же бы закурила трубку, либо бы громко и впечатлено, на деле немного испуганно, засвистела, но, увы, манеры. Как только они увидели её, спокойная атмосфера стала на тон холоднее, будто ветер прошёлся по залу. Теплые цвета начали казаться тусклыми и невзрачными. Они выглядели серьезными. Речь взял на себя господин Гликас, который решил начать прямо, без приветствий и предусловий, явно не желая плести словесные кружева. Элен села за стол и их расположение выглядело так, что мысль о двух противоборствующих сторонах казалась не такой странной. Она судорожно пыталась вспомнить все свои грехи всевозможные причины столь внезапного визита, она позабыла был ли этот визит запланирован или нет, предполагая, что они явно что-то от неё хотят, что-то, что Элен могла знать.
— Элен, с момента твоего возвращения, до того, как ты вернулась, я чувствовал, что что-то неправильно. Уже три года каждый из нас чувствовал, что потерял что-то дорогое ему. Но мы никак не могли найти причины. Три года назад мы погрузить в траур, но не знали почему и по кому, — господин Гликас грустно улыбнулся и взглянул на картины, увешанные по залу. — Но ты... Ты явно знаешь по кому. Почему желание защищать Филона так сильно, почему мы боимся его потерять, почему мы относимся к нему как к младшему... И почему воспоминания и мысли о том, что с нами в детстве веселилась именно ты, слишком неправильная.
Подавленная Гликерия со слезами на глазах сказала, едва сдерживая свои слезы:
— Пожалуйста, скажи, почему эта боль такая невыносимая? — она не смогла сдержать слезы, безумные глаза устремились в Элен, поражая её. — В... В первый год это стало настолько невыносимо, что я... Я...
Гликерия сжала запястье, так крепко, что косточки побледнели. Она судорожно вздохнула, вытирая слезы платком. Госпожа Макрис молчала. Она подняла на неё свои затравленные глаза, тихим надломившимся голосом произнеся:
— Все помнят тот факт, что меня смог утешить после смерти папы Лука. Но это не так.
Господин Макрис кивнул в знак согласия, задумчиво глядя в потолок, он медленно заговорил:
— Я присоединился к рыцарям на временной основе, чтобы отстоять как наш город так нашу столицу. Но меня не покидает чувство, что кто-то отговаривал меня, кто-то говорил мне, что я не должен был предлагать свою кандидатуру. Что мне стоило подумать о семье, о нас, защитить нашу компанию. Это не был Пандор.
Пораженно Элен молчала. Она не знала, что сказать на это, понимая, о ком они говорили, впитывая их боль и горе как своё. Не было слов, которые она бы могла подобрать и Элен не собиралась дарить утешение, когда они даже не помнили из-за кого их пытались утешить. Но почему именно траур? Почему это началось в определенный год?
— Её зовут Алексайо, — ровным тоном сказала Элен, заправляя прядь волос. — Она моя сестра и я пытаюсь выяснить причину, по которой её позабыли. Но прежде чем мы начнем, нужно позвать Филона. Он заслуживает знать о своей сестре, пусть даже и не помнит, что она была.
Служанка Винн принесла закуски и выпечку, а также позвала Филона, который растеряно смотрел на всех собравшихся, вытирая руки от чего-то ярко-розового. Он был в лаборатории с отцом, но присоединился к ним, выглядя ничего не понимающим. Так оно и было. Элен окинула всех собравшихся уверенным взглядом и открыла дневник, под медленное озарение в глазах Филона, который узнал вещицу в руках сестры. Преисполненная желанием узнать правду, она решилась прочитать дневник до конца.
— Я собираюсь прочитать вам дневник Алексайо, потому отнеситесь с уважением к тому, что там написано. Как ни как личные эмоции, переживания на то личные, поскольку о них редко рассказывают.