Расследование. Часть 11
Меня посадили напротив строгого, но, как оказалось, вполне дружелюбного адвоката. Женщина лет сорока, с короткими русыми волосами в прямом каре и внимательным взглядом, представилась:
— Меня зовут Рэйчел Маршалл. Я ваш адвокат. Давайте спокойно разберёмся в вашем деле.
Я кивнула, хотя внутри всё ещё бушевал страх. Рэйчел Маршалл вытащила блокнот и начала задавать вопросы. Я рассказала всё, что знала: про найденное тело, про то, как меня забрали в участок, про мои отпечатки на шее отца.
—Судмедэкспертиза установила, что ваш отец был убит за два дня до того, как вы его нашли. Вам нужно вспомнить, где вы были в день убийства, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Любая деталь может быть важна.
Я задумалась. В день, когда это случилось, я сначала ходила к врачу...
— «МедиоЛаб», частная клиника, — вспомнила я. — У меня был приём у терапевта утром.
— Отлично. Это можно проверить. Что дальше?
— Потом я пошла в школу. К директору. Из-за Хелены. Мы там долго разговаривали. Хелена подралась...Не смогли дозвониться до родителей, поэтому вызвали меня. Тогда папа уже перестал отвечать.
Адвокат снова кивнула и сделала пометки.
— Это важные сведения. Если мы докажем, что вы не могли находиться в районе отца в момент убийства, вас оправдают.
Следователи занялись проверкой. Они подняли записи из клиники и с камер наблюдения в школе. Долгие часы ожидания давили на меня, но адвокат держала меня в курсе.
— Есть хорошие новости, — сказала она, войдя в комнату для допросов. — Мы подняли записи с камер в клинике, а также договор, который Вы заключали и оплату медицинских расходов картой.
Я замерла, осознавая смысл этих слов.
— То есть... — выдохнула я. — Это значит, что я...
— Свидетель, а не подозреваемая, — улыбнулась адвокат. — Вас отпустят. Но, учтите.... — Женщина перешла на шепот и полу-хриплым голосом проговорила, наклонившись ближе ко мне, — Если они не смогут найти улики против кого-то, то Вас снова будут подозревать из-за отпечатков, несмотря на записи из больницы. Они на вся закроют глаза.
Когда я вышла из участка, в груди было странное чувство облегчения и тревоги одновременно. Я вернулась домой. Дом казался пустым и чужым. Мама была в больнице, Хелена у подруги. Только тишина.
Я подошла к своей тумбочке, открыла нижний ящик. Там, среди прочего хлама, лежала та самая серёжка в прозрачном пластиковом пакетике. Я взяла её в руки, рассматривая. Она казалась знакомой...
«Где же я её видела?» — пронеслось в голове.
И тут меня осенило.
Я схватила телефон, быстро набрала Хелену.
— Привет... Слушай, ты можешь мне прислать ещё раз то фото с отдыха, где та рыжая девица?
— Зачем? — удивилась сестра.
— Просто пришли, пожалуйста.
Спустя минуту мне пришло фото. Я увеличила изображение и замерла. Та самая рыжая, которая стояла рядом с моим отцом... У неё в ушах были точно такие же серьги.
Моё сердце забилось чаще. Что это значит? Либо она была в квартире до убийства, либо... либо она и есть убийца.
Я внимательно рассмотрела серьгу. Но даже если это улика, я же дура! Я забрала её с места преступления! Теперь она бесполезна.
Я ходила по дому, лихорадочно соображая. Если её серьга осталась в студии, значит, она там была. Если бы серьгу нашли следователи, это стало бы уликой. Но я забрала её...
«Что теперь?»
Я глубоко вдохнула. Единственный выход — вернуть её обратно. Чтобы её нашли. Но как? Студия была опечатана, полиция дежурила у входа.
Я положила серьгу в карман пуховика, двинулась на такси к студии отца, попросив остановиться за два квартала до дома. Я аккуратно и тихо выглянула из-за угла старого пошарпанного дома. Полицейский скучающе курил у подъезда.
В голове закрутилось несколько вариантов:
Попробовать проникнуть внутрь ночью, когда меньше шансов столкнуться с охраной. Но что это мне даст?
Просто зайти в подъезд и сказать, что я в другую квартиру? Боже... Это глупо, они меня знают, я живу не здесь... Это так подозрительно будет выглядеть.
Залезть в окно, пробраться как человек паук по стене...Софи, ты головой думаешь? Серьезный момент же...
Я задумалась. Любой шаг был рискованным. Но я не могла просто сидеть и ждать.
Я должна была что-то сделать.
***
Я решила вернуться ночью. Пусть даже это был такой же риск, пусть даже это кажется безумным, но мне необходимо что-то сделать, исправить свою глупую ошибку, вернуть серьгу на место.
Когда ночь опустилась, я выскользнула из-за угла многоэтажного дома, пряча лицо в темноте. На улице был холод, и воздух пах дождем и дымом. У подъезда стоял полицейский, сонно курящий сигарету, его глаза казались затуманенными. Я знала, что если он меня увидит, все может закончиться. Он не смотрел в мою сторону. Я понаблюдала около двадцати минут. Он докурил сигарету, выбросил окурок на асфальт рядом со своей ногой и аккуратно прижал его ботинком. Следом он слегка зевнул и присел на лавочку рядом. Достал свой мобильник и прислонил телефон к уху.
—Джонатан, черт тебя побери, где тебя носит? - недовольно буркнул он своему собеседнику, — Я уже не могу здесь стоять, глаза сами закрываются.
Около минуты он внимательно слушал Джонатана, а потом продолжил:
—Чертовы уроды... Пусть сами попробуют весь день на одном месте простоять и каждого жителя запомнить.... Ну и работенка! Ай, ладно.... Никого нет... Я подремлю пару минут... Жду тебя, гаденыш!
Он кинул телефон обратно в карман, и я заметила, как его веки начали аккуратно опускаться вниз, грудь то подыматься, то снова чахнуть.
Я прошла незаметно, как тень, и, стараясь не шуметь, поднялась по лестнице.
На шестом этаже я услышала голоса — кто-то громко смеялся и разговаривал. Я быстро проскочила в лифт, дверь закрылась. Лифт поднялся до седьмого, и я вышла, стоя на носочках, словно дышала этим волнительным напряжением. Студия была всего на этаж выше, я поднялась по лестнице.
Тишина, ослепительный свет в коридоре. Я застыла, когда увидела, как наклейка с печатью на двери слегка отходит от основы. Я замерла, постояв на месте, а потом аккуратно начала отклеивать её, не разорвав. Каждый звук был как удар в тишине. С большим трудом я поддела ногтем и отклеила печать. Она сорвалась с потрескавшимся звуком, и я с трудом открыла дверь. Студия отца была темной и тихой, а воздух был пахнущим старым деревом и пылью. В комнате не было света, только отблеск от тусклого уличного фонаря пробивался через жалюзи. Я вошла осторожно, пытаясь не наступить на что-то важное.
Мое сердце билось, как безумное. Я тихо прошла к креслу отца, которое теперь стояло пустое. Там, где он сидел, в тот момент, когда все случилось. Прогибаясь, я вытащила серьгу из кармана и бросила её за кресло. Сережка скользнула по полу, и я быстро вернулась к двери, тихо закрыв её, оставив всё, как было.
Обратно я проделала тот же путь, но каждый шаг был как вызов судьбе. Я вновь прошла мимо того полицейского, его глаза стали казаться мне менее живыми, и я, с облегчением, вышла из здания.
***
Раннее утро выдалось серым и промозглым. Я посмотрела на время, на телефоне отобразилась дата, от удивления я приблизила мобильный ближе. Сегодня мой день рождения. Я и забыла про него. Никто меня не поздравил, мама лежит в больнице, от нее куча пропущенных, но я не могу ответить даже на секунду. Хелена ночуют у семьи подруги, на пару дней там, так безопаснее и спокойнее для нее.
Туман цеплялся за верхушки зданий, как будто не хотел отпускать ночь. Я сидела в такси, напряженно сжимая пальцы на коленях, а внутри бурлила злость. Я не знала, зачем еду туда. Просто не могла иначе.
Офис моего отца находился в высотном здании из стекла и бетона. Он выглядел слишком холодным, слишком безжизненным. У входа сидел администратор, мужчина средних лет с усталым взглядом. Он поднял глаза, когда я вошла, и сразу нахмурился.
— Простите, но без пропуска или приглашения пройти нельзя, — сказал он сухо.
Я сделала вид, что не услышала, и быстрым шагом направилась к лифту. Мужчина что-то сказал вслед, но я даже не обернулась. Пусть попробует остановить меня. Пусть попробует помешать мне докопаться до правды.
Лифт поднялся с тихим гулом. Когда двери открылись, коридор встретил меня холодным светом и приглушенными звуками работающих компьютеров. Я чувствовала себя чужой здесь. Всё это больше не принадлежало моему отцу.
Мне нужен был момент, чтобы собраться с мыслями. Я вошла в туалет, закрыла за собой дверь и посмотрела на своё отражение в зеркале. Бледная кожа, напряжённый взгляд, чуть прикушенная губа. Всё внутри меня кипело. И вдруг дверь снова открылась.
Я сразу поняла, кто это.
Рыжая.
Она вошла легко, как будто весь мир принадлежал ей, и с ленивой грацией встала у раковины, поправляя волосы. Я сжала кулаки, но промолчала. Хотела посмотреть, что она сделает.
Она заметила меня почти сразу, и на её лице появилась медленная, змеинная улыбка.
— А где твой папочка? — протянула она мягко, с насмешкой.
Я почувствовала, как вспыхнула ярость. Сердце забилось сильнее, руки сжались до боли. Хотелось вцепиться ей в лицо, стереть эту ухмылку, заставить замолчать. Но я лишь сквозь зубы выдохнула:
— А где ваша вторая серьга?
Её взгляд мгновенно потемнел. Лицо застыло, словно лёд. На мгновение между нами повисло напряжение, вязкое и густое, как смола. Потом она сделала шаг вперёд. Я не двинулась. Ещё шаг. Я чувствовала её дыхание.
И вдруг её рука метнулась вперёд, схватила меня за горло, толкнула к стене. Я врезалась в холодную плитку затылком, вдохнула резко, но не смогла вырваться. Она наклонилась ближе, её губы почти касались моего уха.
— Кто докажет, что это моя серьга? — прошипела она, и от её голоса у меня по спине побежали мурашки.
Я стиснула зубы, сражаясь с паникой, и процедила:
— У меня есть фото.
Она отстранилась, но не убрала руки. Её глаза скользнули по моему лицу, ищущие, оценивающие. Она не знала, правду ли я говорю. Это её раздражало. Я видела, как в глубине её взгляда вспыхивает что-то похожее на убийственное желание.
Но вдруг она усмехнулась. Медленно разжала пальцы, отпуская меня. Я сделала резкий вдох, возвращая себе контроль.
— У твоего отца был секрет, — тихо сказала она. — То, что касается тебя. Ты ведь хочешь узнать, кто ты на самом деле?
Я не ответила. Только смотрела на неё, чувствуя, как внутри всё скручивается в болезненный узел.
Она улыбнулась и чуть склонила голову на бок, будто изучая меня.
— Приди вечером в старую церковь на окраине города. Если, конечно, у тебя хватит смелости.
Она развернулась и вышла, оставив меня одну. Я стояла, тяжело дыша, ощущая, как её пальцы будто всё ещё сжимают мою шею. В ушах стучала кровь
***
Я лежала дома, уставившись в потолок, пытаясь решить, стоит ли ехать. В голове пульсировал страх: старая церковь, заброшенное здание на другой стороне города, безлюдный район. Казалось, что хуже уже не может быть, и все же что-то внутри подталкивало меня сделать этот шаг.
Такси неслось по ночному городу, фары выхватывали из темноты силуэты редких прохожих, пустых зданий. Я смотрела в окно, но не видела улиц — только свое отражение и глаза, в которых читалась тревога. Машина остановилась у заброшенной церкви, обветшавшей, с потрескавшейся каменной кладкой. Высокие, темные, словно горящие глазницы окна без стекол, покосившиеся деревянные двери, покрытые сыростью и грязью.
Я глубоко вдохнула, вышла из машины и осторожно двинулась вперед. Дверь поддалась с жалобным скрипом. Внутри пахло пылью, сыростью и чем-то прелым. В лунном свете проступили покосившиеся скамьи, осыпавшаяся штукатурка на стенах, и статуя Иисуса, стоящая в центре, с опущенными глазами.
В дальнем углу, освещенная слабым светом, стояла она. Рыжая фифа. Мишель. Ее фигура выделялась в темноте, а взгляд был пронзительным.
— Ты все-таки пришла, — усмехнулась она.
Я подошла ближе, сердце гулко стучало.
— Что ты хотела рассказать? — спросила я, не сдержав волнения.
Мишель склонила голову, изучая меня.
— Я скажу тебе правду. Но за это ты пообещаешь держать язык за зубами в расследовании убийства твоего отца.
Я нахмурилась.
— Ты убила его?
Она не ответила, но ухмыльнулась, её глаза сверкнули.
— Обещай, — повторила она.
Я колебалась. Все внутри сжалось, что-то не давало мне вымолвить слово.
— Нет, — я вскинула голову. — С какой стати?
— Тогда я ухожу, — развернулась она, делая шаг в сторону.
Я стиснула зубы.
— Хорошо, — сдавленно выдохнула я. — Я обещаю.
Мишель медленно повернулась, её губы тронула улыбка.
— Садись.
Я села на скамью перед статуей Иисуса. Она возвышалась надо мной, массивная, древняя, покрытая пылью и трещинами. Лицо Иисуса было исполнено скорби, глаза опущены, словно он взирал на грешников с вечной печалью. Распростёртые руки, в которых некогда горела надежда, теперь казались застывшими в вечном молчании. Свет от редких свечей бросал на неё длинные зловещие тени, и мне казалось, что она живёт своей жизнью, судит и прощает, но не меня. Она опустилась рядом, взгляд её был напряжённым.
— Семнадцать лет назад, — начала она, — близ Лос-Анджелеса случилось необычное происшествие. Пассажирский самолет потерпел крушение в горах. Все погибли. Все, кроме одного существа.
Она взглянула на меня.
— Спасатели обнаружили младенца. Они услышали плач среди обломков, среди тел. Представляешь? Маленький, завернутый в одеяло, живой. Никого, кто мог бы быть его родителем. В списках пассажиров — ни одного упоминания о ребенке. Даже среди погибших не было матери. Они не нашли её ДНК. Тогда решили, что кто-то тайно пронес младенца в самолет, спрятал в ручной клади. Кто-то, кто не хотел этого ребенка.
Мои пальцы впились в колени.
— Этот ребенок...
Мишель кивнула.
— Да, это была ты. Чудесное спасение, проклятая жизнь.
Меня охватил холод, я сглотнула.
— И что потом?
— Потом? — Мишель фыркнула. — Тебя отдали в приют. Я тогда там работала. И знаешь, люди суеверны. Кто возьмёт девочку, выжившую среди сотен мертвых? Никто. Так ты осталась там, пока не пришла одна пара.
Я напряглась.
— Женщина отчаянно хотела малыша, но не могла забеременеть. Мужчина... он казался заботливым, ответственным, но...
Её губы исказила усмешка.
— Он начал ухаживать за мной.
Моё дыхание сбилось.
— Отец...
— О, да. Эдвард. Каждую ночь он приходил ко мне. Мы заключили сделку: я помогу им усыновить тебя, а он уйдёт от жены, когда всё уладится. Только он солгал. Как все мужчины.
Я слушала, и с каждым словом мир рушился.
— Потом его жена все-таки забеременела, и он решил остаться с семьёй. А я... Я тоже забеременела. Но Эдвард не выбрал меня. Всё из-за тебя. Чудо-ребёнка. Выжившей из авиакатастрофы. Без тебя я бы не встретила этого подлеца.
Мишель посмотрела мне в глаза, её лицо исказилось злобой.
— Ты разрушила мою жизнь. Ты и вся твоя мерзкая семья.
Я вскочила, меня охватила паника.
— Нет...
Но Мишель встала, схватила меня за волосы, толкнула к статуе.
— А теперь, — её голос стал ядовитым шёпотом, — раз Бог дал мне такие испытания, значит, я могу поступить так, как хочу.
Лезвие ножа блеснуло в тусклом свете. Я замерла. А потом почувствовала, как оно вонзается мне в живот.
Боль была ослепляющей. Тёплая кровь хлынула на руки, я застонала, колени подкосились. Мир затрепетал перед глазами.
Мишель сжала мои волосы, наклонилась к самому уху:
— Спи, малышка.
Я захрипела, из последних сил схватившись за амулет. В глазах потемнело. Тишина накрыла меня, словно саван.