Последнее проклятие царицы
Дом с витражами не один десяток лет обходили стороной. Говорили, по полнолуниям доносятся из него стоны и крики, и нет ничего ужаснее, чем муки заблудших душ. И стоило только луне округлиться, показаться на черном небе, прятались горожане по домам, зажигали лампы, отгораживаясь от холодного мерцания и древнего колдовства.
Около сотни лет назад, когда город еще не разросся, не выплеснулся узкими языками-щупальцами за реку, не поглотил каменной пастью старый лес, жил в доме с витражами богатый человек, промышленник и торговец, чьи товары путешествовали больше и дальше самых известных странников, чьи корабли давно покорили изменчивую синюю гладь морей. И задумал тогда торговец покорить и саму твердь, стянуть ее стальными обручами дорог, чтоб ни леса, ни реки, ни горы не были преградой страннику.
Много ли времени надо, чтобы даже самая безумная идея обрела плоть и кровь, если есть у тебя звонкое золото и веское слово? Вот и застучали топоры, вырубая вековой лес, прокладывая сквозь сердце его дорогу к дальним поселениям да соседним странам. Стонал лес, посылал мороки и страхи, дурные сны и гнилые болезни, но разве может темное колдовство пересилить яркое золото и холодное железо?
И когда богатые и знатные горожане собрались в доме торговца, чтобы отпраздновать окончание строительства новых чудесных дорог, поздравить его и пожелать процветания, в разгар празднества явилась незваная гостья. Словно из сказки шагнула она, из полузабытой легенды, что пахнет давней кровью и стылыми туманами.
Утонченные дамы в атласных платьях и кавалеры в строгих костюмах смотрели на нее, как на безумицу, ибо наряд девы был чуден и старомоден. Тонкое простое платье с треугольным вырезом и цепочкой-поясом да плащ, тяжелый и шерстяной, зеленый, как мох на холодных валунах.
Кожа ее была, как туман, бела, волосы, словно листья клена, алы, а глаза зеленей изумрудов и бериллов.
Сама царица земель иных и сопредельных пришла на праздник в каменный город, где давно позабыли бабкины сказки да старые законы.
- Пока еще не поздно, - обратилась она к хозяину, и голос ее журчал тихо и мягко, как ручей, - остановись. Забудь о дорогах из железа и камня, откажись от желания связать землю, ибо стара она и не терпит такого неуважения. Когда твои люди убивали мой лес и мой народ, я молчала, лишь щедрой рукой сыпала беды и неудачи в их котомки. Когда твои люди срывали холмы и осушали болота, уничтожая тех, кто жил здесь еще до вас, я молчала, лишь погребальной песней будила спящие силы. Теперь же говорю – берегись. Забудь дороги, не позволяй пользоваться ими, ибо пробудилась сама земля и жаждет крови за истерзанное свое тело. Ты не жалел мой народ, так сжалься хоть над своим!
Но никто из благородных дам и кавалеров не помнил легенд о царице, о ее лжи, о ее беспощадности, о ее хитрости. Посчитали юродивой, высмеяли, погнали прочь. Хотели спустить собак – да скулили собаки и разбегались, поджав хвосты. Хотели вывести силой – да оседали охранники на пол, тут же засыпая. Злился хозяин, ибо вечер его триумфа превращался в фарс.
- Что это за балаганные шуточки?! – В гневе кричал он, - Что за фокусы?! Ступай прочь, бродяжка, ни медяшки у меня не выдуришь своими смешными угрозами! Вот увидишь, дороги мои принесут процветание всем городам, всем людям!
Оскорбилась царица, побледнела от злости, став лицом белее ледяной зимней луны. Прищурилась и заговорила голосом рокочущим и громким, словно бурная река в горах:
- Что ж, человек, ты и сам увидишь, что принесут людям твои дороги. Никому не покинуть этого дома, так вам и праздновать чужие смерти каждое полнолуние! Год за годом будете собираться на праздник, что ни прервать, ни закончить не сможете, и на каждую полную луну будут приходить неупокоенные души тех, чью кровь земля потребовала в уплату! И будут они – ваши судья и палачи!
И исчезла. Словно и не было, и не приходило никого. Все оставшиеся силы вложила царица в это проклятие, и сама растворилась без остатка, стала чарами, тонкими нитями магии из крови и слов, что намертво привязали беспечных аристократов к каменному залу дома с витражами.
Поначалу все пытались продолжить праздник, как ни в чем не бывало, но тоскливо и гадко делалось у них на душе, словно на собственных могилах танцевали. И захотели они остановиться и разойтись, сбежать из дома проклятого торговца, да не смогли. Так и танцевали круг за кругом, до кровавых мозолей стирая ноги, пока луна не постарела и не родилась вновь. А когда ее полное белое лицо снова заглянуло в разноцветные стеклышки-окна, к празднующим присоединились и первые души.
Те, кто погиб в пути на новых дорогах. Те, кто дороги строил и чинил. Те, кто вел по новым дорогам хитрые железные машины.
Все они приходили в каменный зал, и с каждым месяцем, с каждым годом их становилось все больше и больше. И они рыдали, и рыдания их давно заглушили музыку, а аристократы все танцевали и танцевали, и только торговец стоял в центре зала, обезумев от ужаса.
Город словно и не заметил исчезновения и прославленного торговца, и знати, что его навещала. Те, кто помнили древние сказки и мрачные легенды, знали, что безопаснее делать вид, что ничего не произошло. Остальные боялись себе признаться, что что-то заметили.
Но из года в год каждое полнолуние в доме с витражами сверкают окна, а внутри под всхлипы и вой танцуют самовлюбленные, самоуверенные аристократы, прогневившие царицу.
И даже когда и город, и дороги обветшают, когда в округе не останется никого из людей, так и будет по полнолуниям длиться праздник, ибо такова сила последнего проклятии царицы земель иных и сопредельных.