Глава 4 Зал Разлуки
Первое утро после испытания застало меня у окна. Я не спала почти всю ночь — глаза жгло, как от пепла, сердце стучало будто в такт чужому дыханию. В груди что-то сдвинулось, и уже не возвращалось на место.
Мне отвели новую комнату на третьем уровне северного крыла. Узкая, с высоким потолком и арочным окном, из которого открывался вид на сад — но не тот, где росли цветы. Здесь росли имена. Каждое дерево имело табличку, и на ней были выгравированы фразы, такие, как: "Тот, кто забыл — оставил корни", или "Ты не один в своей памяти".
Комнату мне показала Мира. Всё с той же быстрой походкой, будто каждый шаг — попытка обогнать мысли.
— Вот, — сказала она, распахнув дверь. — Пространство памяти. Или, проще: спи, думай, ломайся.
Я усмехнулась, но было горько.
— Спасибо.
— Здесь всегда чуть холодно. Даже если свечи горят. Это из-за того, что стены помнят. — Она провела ладонью по гладкому камню. — Не бойся, они не укусят. Но могут напомнить.
Я осталась одна, положив на узкий стол свёрток с вещами. Комната пахла старыми страницами и пылью, будто её не проветривали с тех пор, как в последний раз кто-то плакал в ней.
Следующие дни тянулись, как затяжной сумеречный час. Я училась слушать и различать. В школе Памяти учат не словам, а тишине между ними. Как различить голос Наставницы от шёпота Безымянного. Как не потерять своё "я" в череде чужих воспоминаний.
Лин стала моей тенью. Или, скорее, я — её.
— У нас тут все немного странные. Это как дышать через чужую трубочку. Но ты привыкаешь, — говорила она, устроившись на подоконнике в зале с песочными лампами. — Главное — не забывать, зачем ты пришла. И кем была.
— А если я не знаю, кем была? — спросила я.
Лин не ответила. Только посмотрела так, будто знала ответ, но не имела права его произнести.
Сефир продолжал резать знаки. Он не говорил, но иногда писал фразы и протягивал мне:
"Не верь первым словам. Настоящее всегда вторым слоем."
Тамир оказался молчалив, но рядом с ним было спокойно. Его присутствие было как древнее дерево — твёрдое, надёжное. Иногда он присаживался рядом и просто сидел. Этого было достаточно.
Однажды, когда я возвращалась с занятий, по коридору пронёсся лёгкий порыв ветра. Я остановилась, почувствовав знакомое. Не запах — присутствие.
Я обернулась. Коридор был пуст. Но не тишиной — настороженностью. Словно стены затаились.
Позднее, в тени витражей, я заметила его. Элэстир. Стоял между колоннами, почти сливаясь с камнем. Я не знала, как долго он наблюдает, но его взгляд не был пустым. В нём — поиск, сомнение. Боль.
Я не сказала ничего. Только шагнула в сторону — прямо в свет.
Он понял, что я видела его. Но не ушёл. И не подошёл.
На следующий день мы столкнулись у зала Вопрошающих.
— Ты следил за мной, — сказала я прямо.
Его брови дрогнули.
— Я наблюдал. Это не одно и то же.
— Почему?
Он медлил.
— Потому что есть вещи, о которых ты должна узнать раньше, чем они найдут тебя сами.
Я чувствовала, как в груди разрастается тревога. Не из-за него. Из-за того, что я знала — он говорит правду. Но говорит не всё.
— Тогда говори.
Он покачал головой.
— Скоро. Когда ты услышишь её имя — настоящее. Когда ты вспомнишь то, что не твоё. Тогда и я скажу своё.
Я замерла.
— Имя? — переспросила.
Он смотрел на меня с болью, которую прятал слишком долго.
— Твоё имя — не только твоё. Ты — не только ты. И я... я тоже должен вспомнить.
И ушёл.
В груди что-то оборвалось, но одновременно — появилось. Как шаг в пропасть, за которым неожиданно находишь крылья.
Ночью мне приснилась Наставница. Она стояла у дерева с именем, которое было стёрто. Лицо её — закрыто пеплом, но голос — знаком.
— Он помнит тебя. Даже если не верит. Но ты должна вспомнить себя — раньше, чем вспомнит он.
Я проснулась в слезах. Свет пробивался сквозь окно, как через решётку времени.
Я знала, что скоро всё изменится. И я — вместе с этим.
Наутро после сна с Наставницей, в груди стоял гул. Не тревога — гул. Как у колокола, когда он уже прозвучал, но вибрации всё ещё живут в воздухе. Я не могла есть. Пальцы дрожали, когда застёгивала манжеты. Шепоты в коридорах казались громче обычного, а свет — резче.
Лин заметила это первой. Подошла ко мне, когда я сидела у окна.
— Ты стала... тише. Не снаружи — внутри. — Она наклонилась, заглянула в глаза. — Сны?
Я кивнула.
— Он звал?
— Не он. Она. — Я выдохнула, чувствуя, как с этими словами что-то отрывается от ребер. — Но... тень от него там была. Он как будто смотрел сквозь неё.
— Будь осторожна, Каэ. Иногда, если слишком долго смотришь в память — она начинает смотреть в ответ.
Когда я вернулась в свою комнату, у двери уже ждал Элэстир. Он стоял спокойно, как будто просто прислушивался к звуку пыли в воздухе.
— Тебя позвал Хранитель. — Голос ровный, без эмоций. — Сегодня твой вход в Зал Разлуки.
— Я ещё не готова.
— Никто никогда не готов. — Он сделал шаг вперёд. — Но Память не ждёт, Каэлин. Она выбирает момент, когда ты хрупка. Потому что только тогда ты можешь стать сосудом, а не стеной.
В груди сжалось. Лин, Тамир и Сефир узнали об этом ещё до того, как я ушла. Лин смотрела с тревогой. Сефир поднял табличку: «Не всё, что теряешь, исчезает навсегда.» Тамир просто положил руку на моё плечо.
Зал Разлуки напоминал пещеру из зеркального камня. Потолка не было видно — только тьма и серебристый свет, от которого глаза начинали слезиться. В воздухе пахло пеплом и старым мёдом. Он был тёплым, но тёплым не по-человечески — как дыхание чужого сна.
Элэстир провёл меня к порогу. Дальше он не пошёл.
— Ты войдёшь одна. Если вернёшься — ты изменилась. Если нет... — Он не договорил. — Поймёшь.
Я шагнула внутрь.
Зал не встретил меня сразу. Сначала — тьма. А потом — свет. Мягкий, золотистый, как будто я стояла под деревом в летний полдень. Я услышала пение птиц. Запах медовых пирогов. Чьи-то руки обнимают меня.
— Ма?.. — прошептала я.
Женщина с распущенными волосами обернулась ко мне, но лица не было. Оно было скрыто пеплом. Она улыбнулась — или мне так показалось. Потом исчезла.
На её месте — зеркало. А в нём — не моё отражение.
Там стояла я. Но не я. Волосы длиннее. Лицо — старше. Взгляд — чужой. И губы двигались, но звука не было. Я прислушалась — и услышала... её.
Голос Наставницы.
— Это то, что он украл. Твою память — или его след в тебе. Всё переплетено. Ты должна разорвать узел.
Я протянула руку к зеркалу — и зеркало дрогнуло, как водная гладь. Из него вышел силуэт. Высокий. Слишком гладкий. Идеальный. Без лица. Он был как я — но не я.
Безымянный.
Он не шёл — он скользил. Тень, вывернутая наружу. Вокруг него не было звука. Только искажение.
— Отдай. — сказал он. Без рта, без языка. Прямо в моё сознание.
— Что?
— Обрывок. Воспоминание. Имя, что не твоё.
— Я не отдам. — Голос сорвался, но я повторила. — Я не отдам.
Он вытянул руку. Прикосновение не было холодным. Оно было... пустым. Как будто внутри меня начали вынимать нить. Я закричала — не голосом, телом. Сердцем. Сопротивляясь.
И в тот миг — вспышка. Голос Наставницы.
— Не отпускай. Ты сосуд — но ты и страж. Память — это не слабость.
Я сжалась. Подняла руки. Произнесла имя матери. Но в голове оно оборвалось. Как будто кто-то вырезал его.
Он исчез. Зал погас.
Я упала. Тяжело дыша, прижимая ладони к груди. Элэстир подхватил меня у выхода. Его лицо — белое, как мел. В глазах — страх.
— Ты не должна была... — прошептал он. — Он был там?
Я не ответила. Только посмотрела. Внутри — зияла дыра. Я не помнила, как звали мою мать.
Он опустил взгляд.
— Я... Я знал. Но не вмешался.
— Почему? — прошептала я.
— Потому что должен был узнать, выдержишь ли ты... без меня.
Слёзы текли по щекам. Он не касался их. Только смотрел.
И тихо сказал:
— Прости.
Позже я не могла вспомнить, как именно мы вернулись — Элэстир будто нёс меня сквозь коридоры, где стены сочились тишиной, а свет дрожал в узорах. Мои ноги не чувствовали пола. Только сердце било в грудной клетке, будто птица, запертая в стеклянном сосуде.
Комната встретила меня мягким, чужим теплом. Одеяло — слишком лёгкое, подушка — пахла не мной, а кем-то, кто жил здесь до. Я лежала, распахнув глаза, не моргая. Прямо на потолке — трещинка в виде разорванного кольца. Раньше я её не замечала.
Стук. Один. Два.
— Можно? — голос Лин — осторожный, как шаг босыми ногами по снегу.
Я не ответила. Она всё равно вошла. За ней — Тамир и Сефир. Они держались чуть поодаль, но были рядом. Это было важно.
Лин подошла ближе, села у изголовья. Тихо:
— Ты... не вся здесь, да?
Я покачала головой. Медленно.
— Он был?
— Да.
Она сжала мои пальцы. Тепло её рук было настоящим. Якорем.
— Что он забрал?
Я долго молчала. Потом выдохнула, как в бездну:
— Имя. Имя моей матери.
Сефир отвёл взгляд. Тамир напряг плечи, словно готовясь ударить стену.
— Ты помнишь её? — спросила Лин, почти не шевеля губами.
— Лицо — да. Запах травы в её волосах. Голос... смех... но имя — как обугленная страница. Пусто.
Сефир поднял табличку. На ней — слово: «Твоя — или вложенная?»
— Что? — прошептала я.
Он жестом показал: Ты ли её помнишь? Или кто-то — через тебя?
И вдруг всё вспыхнуло. Я отпрянула от собственной памяти.
Комната, где окно затянуто тканью. Женщина — не мать — шепчет: «Если забудешь имя — ты не ты.» А потом — тишина. И зола.
Я зажала уши.
— Это не только моё. Что-то — вшито. Кто-то другой — до меня... уже терял это имя.
Лин вдруг резко поднялась. В её глазах — отчаяние, злость, страх.
— Он тянется через нас. Сквозь. Как щупальца. Но ты — как крючок. Он зацепился.»
— Я...
— Знаю. Ты не хотела. Но теперь мы все слышим эхо.
Тамир шагнул вперёд. Он присел рядом. Протянул ладонь. Я вложила в неё свою.
— Если начнёшь путаться — мы здесь. Я помню твоё имя. Сефир запишет. Лин вырвет тебя, если нужно.
Он смотрел прямо. Без страха.
— Мы семья. Пусть и без крови.
Я всхлипнула. Впервые — от чего-то тёплого. Живого. Настоящего.
И тогда я услышала снова. Голос. Тот, что жил внутри. Наставница.
«Имя — это не звук. Это связь. Оно может исчезнуть с языка — но не из сердца. Вспомни — не буквами. Стань памятью сама.»
Я выдохнула. Вспомнить — не значит сказать. Значит — быть.
Позже, когда все ушли, в полумраке комнаты появился Элэстир. Он стоял у стены, как тень, но не уходил.
— Ты встала.
— Ты ждал?
— Я... должен был.
Молчание.
— Ты не вмешался. Но ты чувствовал.
— Да.
— Ты хотел проверить, кто я?
— Нет. Хотел узнать, останешься ли ты собой.
Я подошла ближе. Смотрела в глаза, как в зеркало, которое не врёт.
— Я не вся осталась. Но то, что осталось — стало сильнее.
Он кивнул. Очень медленно.
— Ты помнишь её — без имени?
— Да. И это важнее, чем звук.
Он отвёл взгляд. Впервые — не в холоде. В растерянности.
— Я тоже... кое-что помню. Без имени. Но мне страшно к этому прикоснуться.
— Когда будешь готов — я рядом.
В этот момент я поняла: мы оба — сосуды. Только с разными крышками.