6
Драгош верил в призраков.
Они шептали свои истории, говорили с ним. О жизни, которая у них была, о собственных страхах и боли, об одиночестве в смерти. Вместе с ними приходили видения, похожие на сны — только старые жизни, теперь истлевшие и забытые, покрытые надгробными плитами и заколоченные досками гробов.
От некоторых ему самому становилось легко — как после истории той девочки, которая осталась одна в запертом доме с мёртвыми родителями во время чумы. Никто не заходил в их дом, а она сама не могла понять, почему родители не просыпаются. И смерть мягко увела её за собой, только на той улице порой слышался тихий детский плач.
А были и такие, после которых Драгош долго сидел у камина с виски и смотрел в огонь с надеждой, что в его пламени сгорят призрачные истории.
Как про двух сестёр, которые хотели вечной молодости и красоты. Одержимые этой мыслью, они искали по всему миру врачей, которые могли бы остановить старение и годы скорби в сухих сгорбившихся и слабых телах.
Один врач предложил им способ. Он приготовил лекарство, которое бы остановило их сердца — те не будут никогда биться снова, но и стареть сёстры тоже не будут. Те согласились и приняли его предложение. Врач не соврал, но это было лишь сильное снотворное, доза которого смертельна, и сёстры умерли, вздохнув одновременно в последний раз. Тот врач заспиртовал кусочки их изящных фарфоровых тел и шептал им в застывшие лица: «я исполнил ваше желание».
Драгош помнил, сколько боли было в тех двух призрачных фигурах, которые маялись без могилы и с разрушенными телами. Ему хотелось дать им одно — утешение и свободу.
Но сейчас его волновали вовсе не истории, а то, что призраки легко уводили за собой.
Он всегда держался за Стефана, ощущал его дар врачевания, но после сеанса Драгош испугался, что однажды не сможет вернуться, а сам Стефан потянется вслед за ним.
Драгош не чувствовал себя так, будто умирает, а что он уже умер.
Слишком близко к тому, чтобы истончиться и застыть, как те заспиртованные сёстры. Он представил себя разделенным на кусочки, а банки с его головой, руками, ногами, сердцем стоят в гостиной Стефана среди других костей.
— Это мой брат, — говорит он, небрежный взмах руки в сторону полочки, — он умер так рано. Но навсегда остался рядом со мной. Предложить вам чай?
Драгош сдавил запястьями глаза и едва не швырнул чернильницей в стену от накатившего отчаяния.
Стефан так никогда не сделает, конечно. Но в последнее время сам Драгош чувствовал лёгкое напряжение между ними, повисшие в воздухе несказанные слова с привкусом горечи.
Да лучше бы Стефан никогда не бывал в Хоя-Бачу! Может, всё как раз из-за этого. Зря Драгош тогда признался, что умирает, а потом полез в странный призрачный лес, из которых мало кто возвращался. Спасибо Элен, которая вывела их обратно, но разве они вернулись? Разве всё не стало только хуже? Разве теперь Драгош не причиняет одни страдания Стефану?
Стоило переехать в Бухарест ближе к нему — и начались убийства. Стоило Элен обручиться, как у Матея оказывается проклятие за спиной, и он лезет помогать Драгошу. А призраки всё ближе и гуще, ненасытные, неживые. Мёртвые.
Впрочем, если бы призраки были единственной проблемой.
Всё утро Драгош посвятил ответу на письмо Талэйты, которая переживала за них обоих и вежливо извинялась, что настойчивость её отца со спиритическим сеансом так дурно повлияла на всех них. Честно говоря, он пребывал в лёгком недоумении и растерянности — да бывали сеансы и похуже, в конце концов, ни у кого даже сердечного приступа не случилось, а проклятие Матея никого не тронуло.
Но письмо требовало ответа, да и самому Драгошу стало неловко, что в итоге они причинили столько хлопот. Увлекшись написанием ответа, он даже не услышал, как сзади подошёл Стефан.
— Матушка всегда расстраивалась, когда ты пропускал завтраки. Я тоже. Да и выглядишь ты не особо здоровым. Тебе бы поесть.
Драгош вскинул голову на брата, закусив кончик перьевой ручки. Он пытался ощутить, есть ли сейчас рядом с братом призраки, тревожат ли они его, зовут ли за собой? С той ночи, когда они сорвались к бедняге, который попал под колёса кареты, Стефан больше не говорил о том, что приносит смерть, даже работал, как прежде.
Но ложился позже и больше времени посвящал переводам статей — Драгош не очень разбирался, каких именно в этот раз, только знал, что Стефан вел активную переписку с другими врачами, как в Румынии, так и по всей Европе. Они открывали что-то новое, изучали секреты человеческого организма и искали пути лечения.
Задумавшись, Драгош немного потерялся и не заметил, что уже достаточно долго молчит. Стефан покосился на пустую бумагу и оттолкнулся руками от стола.
— Не буду тебе мешать. От нашего имени я пригласил Матея с Элен к нам. Я хочу знать о нём больше. И не навредит ли он ей со своим проклятием. Надеюсь, ты присоединишься.
Драгош кивнул. И когда Стефан уже вышел, спохватился, что стоило что-то добавить, сказать чуть больше. Он даже уже поднялся, чтобы догнать брата, а потом сам же себя одёрнул — он же не маленький, чтобы гоняться за ним по всему дому. Тем более, в приёмные часы.
С сожалением, что всё идёт не так, как надо, Драгош снова вернулся к письму.
Возможно, он вообще зря приехал в Бухарест — и если бы не убийства и состояние Стефана, он бы тут же собрал вещи и вернулся в родное поместье, чтобы не докучать здесь никому. Не теряться в обществе, которое глазеет на него, как на диковинку, не видеть за каждым углом призраков — или людей?
Отец когда-то назвал его слишком впечатлительным. Это было вскоре после разрыва помолвки. Обычно сдержанный — в этом они были похожи со Стефаном — в тот раз он резко высказал сыну о его глупостях и слишком бурной реакции.
— Так нельзя, Драгош. Бери пример со Стефана, в конце концов. Разве это подобающее поведение для дворянина? Опиумная! Бордели!
Тогда у него был голос, но он так ничего и не ответил. Драгош вообще не любил ссоры и ругань, а каждый свой промах воспринимал как полное поражение. Ещё и пример брата задел. В конце концов, Стефану даже проще! И вряд ли бы с ним расторгли помолвку, наоборот, только обрадовались бы.
С тех пор уже прошло несколько лет, и Драгош больше не думал, что брату живётся легче. И он готов был на всё, чтобы освободить его от того груза, который мешает верить, что его дар — пылающая жизнь.
Он разберётся с убийствами в Бухаресте, выяснит, что за проклятие у Матея и уведёт всех призраков от Стефана обратно домой. И не будет ему мешать. Хватит и того, что из-за Драгоша они когда-то шагнули в проклятый лес Хоя-Бачу.
Может, все призраки оттуда?
Может, там, у корней изогнутых деревьев, мертвецы коснулись каждого из них куда больше, чем они сами думали? Драгош нахмурился и потёр лоб, повертел мысль с разных сторон. Если и так, то он с этим разберётся.
Пусть только Стефан дальше спасает жизни.
К Элен никогда не приходили призраки сами.
Она не ловила их взглядом среди улиц и не слушала их истории — но могла приблизить к людям, истончить завесу между миром живых и мёртвых. Одних это пугало, других — восторгало. Кто-то спрашивал о прошлых жизнях, веря, что может узнать среди призраков собственную душу и тайны. Пыльные осколки в тенях лунного света.
Элен привыкла их не бояться, хотя ещё помнила, как странно вёл себя младший кузен, который вечно блуждал взглядом где-то за её спиной и обрывал предложения. Тот, кто говорил, что в доме соседей в стенах замурованы старые кости. От этих слов ей всегда было не по себе, но она видела спокойствие Стефана, понимание в его глазах и никакого страха.
Но теперь она боялась. За обоих кузенов, вокруг которых кружили призраки и плотнее липли к коже. Элен видела, что в Драгоше были перемены после Хоя-Бачу, но у него всегда был Стефан, незыблемый и спокойный, который не любил прикосновения призраков, но шагнул к ним следом за братом.
Сегодня ужин у них в доме, Матей обещал рассказать о проклятии. Элен заметила, как он злился после сеанса, как невзначай облокотился на стену и морщился от боли, но стоило ей подойти, и снова — улыбка и галантное внимание. Матей скрывал своё проклятие, а оно вылезло так некстати! Элен даже подумала, а не оно ли привлекло призраков.
Сейчас Элен сидела в маленькой библиотеке городского дома, удобно устроившись в алькове у высокого окна. Солнце сияло, но где-то за пеленой облаков, и на стеклах высыхали капельки недавнего дождя. Она читала «Франкенштейна», и не в первый раз.
Пока не ощутила движение среди строгих стеллажей с книгами.
Что-то было в комнате.
Элен заложила пальцем страницу и всмотрелась в полумрак, куда не доставал свет из окон. Юбки чёрного платья зашуршали, когда она поднялась, всё-таки оставив томик в алькове.
Элен чувствовала себя странно, пока кралась по библиотеке, и бархатные туфельки тонули в мягких пушистых коврах с цветочным узором. Будто она сама сейчас воровка и та, что забралась в чужой дом.
Долговязую фигуру она увидела не сразу — мужчина в тёмных старинных одеждах парил над полом и перебирал бледной рукой корешки книг, его пальцы проходили насквозь через страницы, а самой Элен вдруг стало страшно. Она не хотела, чтобы он оборачивался и видел её, не хотела увидеть его лицо и взгляд.
— Милая, что с тобой?
Элен обернулась на голос двоюродной тётушки, которая предпочитала городскую суету тишине родных земель её сестры.
— Ты, наверное, переутомилась, выглядишь совсем изможденной. Эти твои сеансы! Жуть! Хорошо, что твои кузены далеко от нас. Мне от них не по себе. Бросай эти занятия, в конце концов, ты же скоро станешь замужней женщиной, и у тебя будут другие заботы. Всё баловство исчезнет.
Тётушка, довольная собой, кивнула в подтверждение своих слов и сложила пухлые ручки на подоле пышного платья. Её нравоучения сводились к одному и тому же — счастливому браку, и неважно, с кем.
— Мертвецы — это не баловство.
— Ну как же? Всё, что ты делаешь, — садишься за стол, водишь по нему руками и что-то шепчешь. Будто призраки и правда существуют! Всегда знала, что твоя мать слишком сердобольная и во всём тебе потакает. Я в твои годы...
— В мои годы у матери случился выкидыш. А потом умер мой младший брат, чей локон она до сих пор прячет в медальоне и грустит, когда думает, что её никто не видит. И я не хочу думать, что он — просто баловство. Иногда наши призраки — лишь воспоминания, которые мы не хотим терять.
Лицо тётушки пошло красными пятнами, но, к её чести, она смогла слабо улыбнуться, и всё же голос казался холодным:
— Дерзость тебе не к лицу, Элен. Что скажет твой муж...
— Что я знаю о призраках больше вашего. Прошу меня простить.
Элен поспешно покинула библиотеку, отчасти жалея, что согласилась ехать в Бухарест, но её радовала мысль, что этот вечер она проведёт дальше от тёти и её мнения. Сейчас она думала, что не просто привыкла к призракам — она была рада, что у неё есть что-то заветное в этом мире, что принадлежало только ей.
Драгош внимательно наблюдал за Матеем.
Матей вёл непринужденную беседу со Стефаном и восторгался поданными блюдами и румынским красным вином. Говорили о делах — Матей неплохо разбирался в экономике и интересовался Трансильванией весьма по-деловому. Драгош в этом совсем не разбирался и слушал краем уха. Стефан, хоть и выбрал стезю врача, мог легко поддержать непринужденный разговор, а Драгош и сказать особо ничего.... не мог.
Но Матей ему не нравился.
Подали смену блюд, но есть совсем не хотелось. Плохая идея пить крепленое вино на голодный желудок, так что Драгош всё-таки подцепил несколько кусочков сыра. Как некстати он вспомнил тех сестёр сегодня утром — теперь ему виделись банки с их телами в углах комнаты, а мерцание свечей сплетало тени в причудливые узоры. Слова мёртвого цыгана беспокойно шипели внутри.
Он обещал освобождение и вечную жизнь.
Вечной жизни не бывает, всегда приходит смерть. Или это и есть вечная жизнь — как те сёстры, что оказались заперты в спиртовом растворе, разделенные и блуждающие в этом мире? Драгош залпом допил вино, и слуга тут же долил ещё.
Вино было густым, тёмным и крепким. Оно приятно обволакивало изнутри и приглушало тёмные мысли, по крайней мере, на время. Легко было представить, что в бокале вовсе не оно, а настоящая тёплая кровь, вяжущая, с металлическим привкусом.
Драгош вздрогнул — откуда он знает это ощущение? Что за мысли?
Он почти чувствовал этот вкус — на своих губах, только не такой насыщенный, как показалось сейчас. Отголосок....
Стефан рассмеялся какой-то шутке Матея, и от этого звука Драгош вынырнул из собственных мыслей, стряхнул дурное наваждение, так некстати завладевшее им. И в тот же момент он вспомнил, образы сцепились.
Старший брат, который мешал воду и кровь. Сок жизни, который течет по его венам. Тогда, когда Драгош умирал и следовал за призраками, находился в полном забытьи.
Он пил кровь собственного брата. Он привёл его в лес призраков.
Старший брат с пламенем жизни, для которого даже их шелест по окнам неприятен.
Его голова закружилась, когда он резко вскочил с места, и, коротко кивнув, торопливо вышел из обеденной комнаты. Прошёл через полутёмную гостиную, резко свернул в прихожую. Смутное волнение охватило его, он не мог сейчас думать ни о чём другом, а мысли о чужой крови не давали покоя.
Возможно, Элен говорила про него те слова на сеансе. Это он мертвец, который теперь для призраков почти такой же, как они сами. И дело не в биении сердца, не во вздохах или в том, что его рука не увязает в стене дома — а внутри. Та пустота, которую уже ничем не заменить. Он уже умер, на долю секунду, и теперь живой мир выталкивал его туда, где ему самое место.
Шаги Стефана он расслышал почти сразу. И, не повернув головы, точно знал, что это он. Драгош остановился в растерянности на краю пятна света газового фонаря на брусчатой мостовой.
— Тебе настолько неприятен Матей, что ты решил сбежать? Или у тебя свидание? Сказал бы раньше.
Драгош ожидал, что Стефан будет раздражен или зол, но тот едва ли не улыбался. Шерстяное пальто распахнуто, а цепочка часов в кармане жилетки почти вписывается в узор тёмных листьев на ней.
Он всегда верил брату. Стефан не сомневался и не шутил о призраках, только хотел понять — брату всё привиделось или те правда существуют? Даже Элен не совсем могла разделить то, что он чувствовал сам. И сейчас Драгоша разрывало на части. Он не хотел отягощать Стефана ещё и своими мыслями, мыслями, что он, настоящий, на самом деле бродит где-то там далеко, давно став призраком.
Вряд ли Стефан хотел это услышать — но если не сказать ему, то кому? Кто ещё поймёт, что возвращение из смерти всегда оставляет царапины внутри, которые никогда не заживают?
Придвинувшись ближе к фонарю, Драгош медленно изобразил несколько жестов руками — простые, чтобы Стефан точно понял.
— Я умер в лесу. Лес забрал меня. И мне здесь больше не место.
Стефан побледнел и пошатнулся, а потом быстро собрался и покачал головой:
— Ты — мой брат, Драгош. Всегда. Неважно, какие кошмары приходят по ночам или какие истории шепчут призраки, для меня ты всегда будет моим братом.
— Ты дал мне свою кровь.
— Капнул несколько капель в тёплую воду. Я вообще не разбираюсь в призраках и мертвецах, не знаю, как они мыслят, но вот что я скажу. Они будут верить, что ты один из них, если ты сам в это веришь. И им легче будет подобраться к тебе.
Драгош озадаченно посмотрел себе под ноги. Может, Стефан и прав. Может, он слишком поддаётся им, становится брешью и проходом. Они не чувствуют его тем, кто может призывать мертвецов и прогонять их, а брат, который рядом, в котором та же кровь Антонеску, тянет их, как мотыльков огонь. Но ещё одна фраза зацепила Драгоша, и он спросил — бесшумно, движениями пальцев и рук:
— Какие у тебя кошмары?
— Про лес, который забирает тебя.
Что-то было в его интонации, что Драгошу показалось — всё немного не так. Есть ещё что-то, то, что Стефан не хочет говорить, что запирает внутри себя, что его пугает сильнее призраков. Но сейчас он не стал настаивать — вряд ли вечерняя улица с проезжающими мимо каретами, гулом из соседнего дома и прохладным ветром самое удачное место для обсуждения ночных кошмаров. Тем более, наверняка Стефан переживает, что они оба оставили гостей одних, а сами улизнули в сумрак, как беглецы.
Драгош отвлекся от собственных мыслей и тут же вспомнил, что вообще-то не у них одних проблемы. Встрепенулся, даже будто чуточку вытянулся и решительно зашагал обратно под стук каблуков по брусчатке. Он уже думал не о себе, а снова об убийствах и странном проклятии Матея.
Элен встретила их в прихожей и окинула обоих укоризненным взглядом.
— Вы бы ещё на кладбище без нас отправились! Ничего, что в Бухаресте по улицам ходит убийца?
— Не знаю, сунется ли он сюда, но мы успели подмёрзнуть, — Стефан, правда, ничем этого не выдал, а вот Драгош обхватил себя руками, действительно почувствовав, что ладони ледяные, а одного сюртука ещё недостаточно.
— Предлагаю перебраться в гостиную к камину, а я распоряжусь, чтобы подали что-нибудь покрепче. Где Матей?
— Как раз в восторге от твоей гостиной. Я просила ничего не трогать, но ему достаточно изучать со стороны. Кажется, сейчас он уточнял, настоящий ли человеческий череп у тебя на полке.
— Настоящий.
Драгош спрятал улыбку — он-то отлично знал, что это правда, но каждый раз забавно было наблюдать за гостями. Правда, сейчас в их доме собрались те, кого вряд ли таким удивишь, как и чёрными свечами с потёком воска или заговоренными костями.
Матей крутился в гостиной, не скрывая восторга. Когда они вошли, он разглядывал натуралистичные рисунки строения человеческого тела, развешанные по стенам. В его глазах горел азарт и — как показалось Драгошу — лёгкий огонёк безумия.
Возможно, они все немного безумны. Говорящий с мертвецами, врачеватель с коллекцией костей, медиум и учёный с тёмным проклятием за спиной. Им только не хватало лаборатории для безумных экспериментов, хотя, возможно, такая есть у Матея. Элен что-то говорила об этом.
— Это потрясающе! — Матей для наглядности показал пальцем на скалящийся скелет, от которого шли стрелочки в разные стороны, а сверху — латинские названия.
— Если вы о строении человеческого тела, то да. Правда, никаких чудес или созданий из ребра. Что не делает человека менее удивительным.
Стефан первым уселся в его любимое потертое кресло, закинув ногу на ногу. Он держался сейчас уверенно, как и положено хозяину дома, аристократу и успешном врачу. Никакой тени тревоги или что у него что-то может не получиться. Матей для него был таким же чужаком, как и для Драгоша, правда, в тоне Стефана никакой неприязни не было, а перед чужаками Стефан никогда не покажет, что его волнует.
— Оставим чудеса распятому мертвецу. Никогда ещё не видел, чтобы у человека вашей профессии сочеталась тяга к спасению жизней и в то же время — элементы смерти прямо рядом.
— Мне не нужны элементы смерти, домнул Василаче. Я знаю, что она есть. И то, с чем не могу справиться я, может лечь на плечи моего брата.
В отличие от брата с его выдержанным спокойствием Драгош не мог сидеть и кружил по гостиной, бросая короткие взгляды на Матея. Он, как и прежде, предпочел в одежде песочные оттенки, которые удачно сочетались с его волосами цвета кофе. Разглядывая его внимательнее, Драгош заметил уже будто приглушенный загар на коже и сразу представил его в дальних жарких странах, где под солнцем песок раскален, а ночи бескрайни под небом и резко холодны.
Но никакого ощущения проклятия или тёмной фигуры за спиной.
Слуги подали подогретое вино с пряностями и коньяк, и Драгош схватил один из бокалов и прошел к углу камина, молчаливый и хмурый наблюдатель. А Элен всматривалась в окно, но притихший город тщательно скрывал собственную тьму, впитывал её в себя с кровью умирающих, с паром от дыхания лошадей.
— Так что же вы носите с собой? — Стефан не пил в отличие от других и только медленно перекатывал рубиновую жидкость по тонким стенкам.
— Думаю, вряд ли вас можно шокировать тем, что моя мать считалась колдуньей. Она верила в то, что разбросанные кости расскажут судьбу, что в безлунные ночи на перекрестках можно заключить сделки с тёмными силами, а в снах можно путешествовать в обличии зверя по миру.
Его голос звучал ровно и спокойно, но впервые с Матея слетела напускная беззаботность, а появилось что-то другое — пожалуй, усталость человека, который долго несёт что-то внутри себя. Так порой ощущал себя Драгош, когда слишком долго общался с призраками или вызывал чей-то дух. Но он всегда восстанавливался, просто порой стоило поспать. Но каково ощущать себя так каждый день?
— Отец сначала не верил, — продолжил Матей, — он был влюблен и очарован. Мать не ходила в церковь, приводила в дом цыган, посещала бродячие цирки, порой говорила с птицами в клетках, будто те заколдованные люди. И когда она ждала ребёнка, отец увёз её в глухую деревню, чтобы она обрела спокойствие.
— Что же пошло не так?
— Для начала — роды. И акушерка что-то нашептала матери в те часы, что-то злое и горькое, что-то странное, взяла обещание — в обмен на жизнь. Потом говорили, что она немного не в себе, но...
— Ваша матушка, конечно, поверила, — предположил Стефан и слегка подался вперёд, вдруг заинтересованный историей.
— О да. И верила каждый день, что я — дитя тьмы. Порой она отгоняла нянек, чтобы те не возились со мной, а я.... кричал, потому что был голоден, а она стояла и смотрела — это я узнал уже гораздо позже. Благо, что мы не помним все ужасы младенчества, не правда ли?
Матей оскалился и откинулся на спинку кресла. Заканчивал рассказ он совершенно спокойно и даже немного лениво.
— Отец узнал и был в ярости. Устроил скандал, поклялся не подпускать её ко мне, но мать умоляла простить. Несколько месяцев всё шло нормально, пока она окончательно не поверила, что только кровь смоет с меня зло. Моя собственная кровь. Она дождалась, пока все уснут, и вынесла меня к перекрестку.
Драгош прикрыл глаза и легко представил эту картину: безлунная ночь, пустая дорога, пронизывающий ветер. И мать, которая баюкает младенца, в домашней одежде и босая, с блеском безумия в глазах, в одной руке зажат нож. Она кладёт младенца на землю и с улыбкой напевает колыбельную, и волнистые волосы рассыпаются по худым плечам.
— Меня спасли — няня, которая дремала со мной в комнате, очнулась и подняла переполох. Мать не вынесла, что её сын — проклятый ребёнок и вскоре покончила с собой, а отец покинул страну вместе со мной на руках.
— Так вы прокляты, Матей?
— Она так надеялась... так жаждала, чтобы я очистился, что вернулась после смерти. Сколько себя помню, она рядом со мной — её тёмное пятно, тень колдуньи, которая верила, что её дитя — проклято, и сама стала проклятием.
— И никто не смог её прогнать?
— Не так много колдунов в нашем мире, как я считал.
Элен отошла от окна и встала рядом с ним, хотела положить руку ему на плечо, но передумала в последний момент. Она умела зажигать огни для дороги из мрака, но из собственной тьмы выхода порой нет.
— Она не причиняет зла, но это всё равно что постоянно чувствовать чужое дыхание за спиной. Просыпаться от прикосновений рук, которых нет. Видеть сны, от которых потом тошнит, а засыпать страшно. Постоянная усталость.
— И в этот омут вы забираете Элен? — резко бросил Стефан. — В собственные кошмары?
— Перестань, пожалуйста, я всё знаю.
— Но это безумие, разве вы не понимаете? Как поведёт себя это проклятие с вами обоими?
— Меньше всего я хочу причинять вред вашей кузине. Элен я рассказал всё, как есть.
— Какое благородство. Но вряд ли вам можно помочь разговорами.
— Стефан, но я могу помочь, — настаивала Элен. — Хотя бы попытаться!
Драгош подался вперёд, заметив, в какой ярости Стефан — его движения стали резкими, когда он поднялся с кресла и прошёлся по комнате, повторяя шаги Драгоша. Напряженное молчание вилось между ними, но никто больше не говорил ни слова. Матей с равнодушием смотрел на безделушки в шкафу, руки безвольно висели на ручках кресла — и весь его задор и восторг исчезли, кажется, ему стало всё равно. Драгош сталкивался с долгой мучительной смертью от тяжёлых болезней, но то, что всегда стоит за спиной, сторожит и вытягивает силы казалось ещё жутче.
— Я думала, ты проявишь больше сочувствия, — прошелестела Элен как-то глухо.
Стефан замер к ним спиной, а потом медленно обернулся.
— Его мать была безумной. Ты не думала, что это передалось и ему?
— Это просто как тяжёлая болезнь, ничего более. Ты же врач, в конце концов!
— Но излечить я его не могу.
Матей собрался и поднялся одним резким движением.
— Прошу прощения, что отнял столько времени. Не хочу никому вредить, а выбор всегда остаётся за Элен. Благодарю за ужин.
Матей удалился, а вслед за ним и Элен — она хотела что-то сказать им обоим, но только качнула головой и вышла из комнаты. Помня странного возницу Матея, Драгош почему-то не сомневался, что тот уже ждёт на улице. Он хотел бы помочь с этой странной тенью за спиной, но не сейчас — он не был уверен в своих силах.
Стефан сам не свой тяжело дошёл до столика у камина и залпом выпил вино. Налил ещё — уже из бутылки, холодного, и повторил. А потом сделал то, чего Драгош вообще не ожидал от брата: Стефан с размаху бросил бокал в камин, и тот разбился вдребезги, осколки брызнули в стороны и в жаркое пламя.
Драгош мог справиться с призраками, но куда сложнее было утихомирить боль брата.