. . .
Бледный луч солнечного света скользил по стенам комнаты. За окном вернулся безжизненно серый октябрьский день, отливающий потемневшим золотом. Дина в койке не было, я лежала одна, обнимая пустоту рядом с собой и чувствуя сковывающий меня лёд. Боль острилась на кончиках игл и проникала под кожу. Я проснулась, его не оказалось рядом, и я всё поняла. Но...
— Хей, до обеда проспать хочешь?
... в очередной раз ошиблась. Толика радости отозвалась во мне тупым уколом в сердце. И я была бы рада, если бы через каких-то полчаса мне не нужно было провожать Дина в дорогу и расставаться с ним навсегда.
— Я думала, ты ушел, — глухо отозвалась я.
— Глупости, я бы так не поступил, — сказал парень. Дин был в приподнятом настроении, а мне было всё хуже, но я заставила себя ему улыбнуться.
Я обняла его очень крепко, утыкаясь ему в шею и вдыхая, впитывая аромат его кожи. Дин положил руки мне на спину, прижимая сильнее к себе. Он тоже понимал, что это конец. Я была уверена, что у Дина было много беспорядочных отношений, длящихся не больше суток или двух дней. И я была такой. Я никогда не имела настоящего парня и никогда не влюблялась по-настоящему. Честно, я не знала, что представляет из себя любовь. Я не ощущала в себе что-то похожее на любовь с другими парнями, зато Дин помог постичь самые глубокие и острые ощущения, которые во мне были. Он словно оживил каждую мою клеточку тела, и теперь я была полна силы и... любви.
Любовь. Такое простое, но глупое слово. Я люблю тебя. Еще глупее.
Я не могла сказать это Дину. То, что я ощущала, было, вроде бы, любовью, но я не понимала, что это означает на самом деле. Я не могла разбрасываться такими громкими и глупыми признаниями, даже самой себе. Дин меня притягивал. Он — магнит, а я — скрепка. На том и условились.
— Мы больше не увидимся? — спросила я.
— Я ещё здесь, Сидни, — он улыбнулся, словно успокаивал ребенка. Я была подавлена, но его улыбка, она дарила мне спокойствие.
— Ты прощаешься? — снова спросила я, смотря в его зеленые глаза. Дин прикусил губу, отводя взгляд:
— Сэм должен заехать за мной через двадцать минут.
Нас отделяло двадцать минут до того момента, как я должна была его отпустить. И я не теряла ни секунды, собираясь и анализируя на ходу. Я натыкалась на взгляд Дина, он выглядел бодрым, но всё же что-то за этим было, может, печаль.
У выхода из дома я посмотрела в зеркало, замечая в отражении девушку с грустными синими глазами и светящейся серебристо-серой аурой. Дин улыбнулся моему отражению, а от его мятно-зеленой ауры посыпались маленькие искорки. Я улыбнулась, и девушка с синими глазами улыбнулась тоже.
Улица встретила нас шумными объятьями, а Сэм — блеклой улыбкой и изумрудно-зеленым, искрящимся светом. На темном асфальте полуяркими красками были размазаны желтые и оранжевые цвета опавших листьев. Прохожие напоминали бледных, злых и не выспавшихся зомби, снующих в куртках и пальто, со стаканчиками дымящихся кофе в руках. И два абсолютно ярких пятна, затмевающих всю эту серость и обыденность. Изумрудно-зеленый и мятно-зеленый. Сэм и Дин. Два совершенно «особенных» человек.
Дин обнял меня, прижимая к себе. Я цеплялась за его серую ветровку, вдыхала его аромат и была на грани. Мне не хотелось расставаться. Не хотелось отпускать Дина из своих рук, я должна была удержать его. Но я не могла.
Мятно-зеленый цвет. Я связывала его с Дином. С его запахом сладкой выпечки и корицы с яблоками. С его зелеными глазами и россыпью золотистых веснушек на носу. Я была бы не я, если бы этот цвет не стал моим любимым. Мятно-зеленый обозначал Дина. Всегда.
— Не уезжай, — просила я, когда Дин держал моё лицо в своих ладонях.
— Не могу, — ответил он. Я теряла ниточку, которой мы были связаны. Я бежала за ней, но она ускользала, а я не могла дотянуться.
Дин оставил мне свой поцелуй. Глубокий. Чувственный. Который я не забуду. А затем...
— Прощай, Сидни.
... Дин отпустил меня, и я потеряла под собой опору, чувствуя, как падаю и кану в Лету.
Дин уехал, забирая с собой ослепительную яркость, а я так и осталась стоять на тротуаре, провожая взглядом уже исчезнувшую черную машину...
* * *
— Я растворилась с тем серым октябрем. Мне не хватало тепла. Я была обездолена и обозлена на чертову осень. Я почти жалела, что повстречалась тогда с Дином, но это было в редкие моменты моей острой депрессии, — говорю я бесцветным голосом, глядя на золотистые лучи за спиной доктора Мартин.
— Сидни, это очень прекрасная, но грустная история. Ты красиво рассказываешь, — с теплой и восхищенной улыбкой говорит доктор Диана Мартин. — А ты не пыталась писать?
— Пыталась. Мне нравится больше рассказывать, чем писать.
Женщина кивает, снова что-то записывая в свой блокнот. На протяжении всей истории она делала пометки, иногда писала длинными предложениями. Но мне её почерк не разобрать, поэтому я не стала вчитываться.
Палата нагрелась от яркого апрельского солнца. Теперь я могу чувствовать запах книг, ванильного спрея для волос, больничный запах лимонного мыла и запах солнца. Это странно, но солнце тоже пахнет. Я не могу это описать.
— Что ты ощущаешь сейчас, Сидни? Грусть, боль, злость? — спрашивает доктор Мартин.
— Не знаю, — отвечаю я, хмурясь.
Чувствовать? Я уже давно ничего не испытывала кроме голода и нужды в том, чтобы помыть голову.
— Кто-то из родных тебя посещает? — озвучивает женщина ещё один вопрос.
— Нет. Это они меня сюда посадили, — безразлично отвечаю я. За столько лет я уже смирилась, что мои родные никогда по-настоящему не заботились обо мне и не любили меня. И навещали меня всего два раза за последний год.
Доктор Диана Мартин кивает так, будто никогда раньше об этом знала. Лгунья. Всё она знает.
— А друзья заходят? — снова глупый, никчемный вопрос.
— У меня никогда не было настоящих друзей, — раздраженно отвечаю я.
— Сидни, ты злишься? — доктор Мартин внимательно вглядывается в моё лицо, и черты её собственного становятся жесткими и какими-то острыми. — В чем дело?
— Всё хорошо, продолжайте, — сдержанно киваю я, закусывая внутреннюю сторону щеки. Она ещё секунду изучает меня, а затем вписывает несколько предложений в свой блокнот.
— Он тебя навещает? — спрашивает она.
— Кто он? — щурюсь я, но понимаю, кого она имеет в виду.
— Дин, — она улыбается уголками губ, впиваясь своими льдисто-голубыми глазами мне в лицо.
Я поднимаюсь с койки, шлепая босыми ногами по мягкому покрытию пола палаты. Мне нравится солнце. Я люблю солнечный свет, а ещё люблю дождь и снег, и град, и ветер. Но в палате такого нет, поэтому я могу получать солнце по крохам от своих маленьких окон.
— Вы же знаете ответ, — я раздражаюсь.
— Вы никогда не встречались, — звучит утверждающий ответ, я могу чувствовать в интонации её голоса улыбку.
— А знаете почему? — у меня предательски дрожит голос, но я глубоко вдыхаю сладкий запах солнца.
— Потому что ты его выдумала, — доктор Диана Мартин почти права.
— Нет. Не я его выдумала, — говорю я, улыбаясь. Иду в угол комнаты, где книги составлены стопками мной. Я беру книжку в мягком переплете, поглаживая её пальцами. — Это книга о двух братьях, Сэме и Дине. Когда Дину было четыре годика, их мать погибла в пожаре. А потом отец воспитывал их как охотников на нечисть, натаскивал их, учил всему, что умел сам. Когда братья выросли, погиб и отец. Его погубил демон, который убил их мать и невесту Сэма — Джессику. Они остались одни, разъезжая по штатам и убивая монстров. Это книги автора Карвера Эдлунда. «Сверхъестественное». Вы должны знать о них.
— Как странно. Я ни разу о них не слышала, — говорит женщина, мягко улыбаясь и пожимая плечами.
— Ты лжешь! — кричу я, сжимая книжку в руке. Она удивленно и растерянно смотрит на меня.
— Я, правда, не знала о книгах, Сидни. Успокойся. Мне не зачем тебе врать, — примирительно говорит женщина. Её слова лживы. Я раскусила её, как только увидела, что у неё нет ауры.
— Нет, доктор Мартин, это не так. Вы пытаетесь меня запутать, но не получится. Я всё знаю.
— Правда? — она мило улыбается, приподнимая брови.
— У тебя нет ауры. Видимо, когда моё сознание создавало тебя, оно забыло про ауру.
— Эта история очень впечатлила меня, Сидни. Она в несколько раз лучше той, что была в прошлый раз, — доктор Диана Мартин улыбается, откидываясь на спинку стула.
— Спасибо, я знаю.
Мои истории. В каждой Дин разный. Я выдумываю совершенно разного Дина в каждом моем рассказе. В одном у него зеленые глаза цвета молодой травы и пахнет он порохом и виски. В другой Дин замкнутый после смерти брата, и у него шрамы на ладонях. Я выдумываю и живу в каждой истории, потому что у меня ничего больше нет, кроме моего воображения. Но тут есть дилемма. Воображение — мой враг, но и друг тоже. Я не отличаю настоящее от выдуманного.
Мой разум создавал мне моих друзей, с которыми я играла, когда была маленькой. Он помогал мне жить в выдуманном мирке, когда другие дети не хотели играть со мной и называли меня сумасшедшей. Я была фриком всю жизнь, потому что вижу то, что обычные люди не могут видеть. Я вижу ауры. Я, правда, их вижу. Никто не верил, даже родители. Поэтому мой дом — это психиатрическая лечебница. Я уродка.
— Убирайся! — громко говорю я, швыряясь в своего воображаемого психиатра книжкой. Она смеётся. А я затыкаю уши, чтобы не слышать.
— Я воображаемая, Сидни! Куда я могу уйти?
Её смех в моей голове. Она в моей голове. Доктора Дианы Мартин нет, это я её выдумала, просто я это не помню. Я ничего не запоминаю и путаю. Я путаю выдуманное и реальное.
— Прекрати! Прекрати! Уйди из моей головы! Уйди! — я кричу, впиваясь ногтями в голову.
— Сидни! Быстрее, привяжите её!
Я кричу, но никогда не сопротивляюсь. Лекарства не помогают, но благодаря им я могу побыть обычной, без голосов в голове и воображаемых людей в палате.
— Отдыхай, Сидни, — слышу я отдаляющийся от меня голос после того, как мне колют шприц в руку. — Уже третий раз за этот месяц...
Становится тихо. Блаженно тихо. Как я и хотела. Сначала меня окутывает бархатная темнота, которая щекочет мне кожу, а потом я вижу такой красивый, невероятно яркий свет. Мятно-зеленый. Он бушует, превращаясь в целое мятно-зеленое море, а потом море становится океаном... Вода и небо сливаются... Я чувствую умиротворение и бесконечность...
И снова будут новые, совершенно непохожие истории. Снова буду только я и моя выдуманная реальность.