Разбей свой нимб

16

Меня закрутило в водоворот дел и по большей части из-за того, что приходилось снова тратить уйму времени, чтобы добраться до офиса и потом назад домой. Боже мой, как же неудобно всё это, и я бы не сказал, что качество моей работы понизилось, когда я пахал удалённо, но моего присутствия требовали, и больше у меня не было причин откладывать это печальное событие. Естественно, из дому я не работал по восемь часов в день, а тут придётся торчать до вечера, слишком часто сбегать не позволят даже мне. Ко мне и так отнеслись очень лояльно в связи со всеми последними событиями, и хотя я до сих пор жаждал сменить работу, какое-то время это делать не стоило. Во-первых, нужно было проявить благодарность. И во-вторых, сейчас было не лучшее время менять работу, которая будет относительно без стрессов и приносить достаточно денег для нормального проживания. Какое-то время придётся жить в этом режиме и пытаться выбросить из головы метки, дабы не стать одержимым психом, потерявшимся в иллюзорной реальности. Может быть, эта ответственность была именно тем, что мне сейчас нужно, трудотерапия порой спасает от депрессий, навязчивых мыслей и страхов, и хотя это были слабые утешения для жаждущего познать истину, я убеждал себя, что это было временно.

В честь моего возвращения моя начальница, ухоженная и помешанная на спорте и диетах женщина средних лет (выглядящая на лет пятнадцать моложе), устроила маленький банкет. Я догадывался, что это ради того, чтобы каждый работающий в фирме «Русстурвояж» смог не просто кинуть на меня взгляд, но и разглядеть. Людей почему-то страшно интересуют личности, которые пытались покончить с собой. Я ж говорил, это клеймо никогда не удастся смыть, и хотя я привык к повышенному интересу, я чувствовал себя неловко. Это была не моя компания, где я ощущал себя расслабленно и мог быть саркастичным троллем. Роль диковинки я играть не собирался, решив проявить максимальную вежливость и чисто рабочее отношение. Тут главное было умело поставить на место тех, кто попытается перейти на личное, но я надеялся, что всё пройдёт как можно официальнее. Если мне предстоит видеть эти лица пять раз в неделю, надо привыкать к тому, что их мнение обо мне изменилось, самоубийство – такая вещь, которая мало кого оставляет равнодушным. Каждый имеет своё мнение по поводу этого феномена, и обычно оно ярко выражено – молодые люди более эмпатически настроены к горе-самоубийцам, а люди постарше скорее склонны к осуждению, даже если на словах и будут ворковать.

Банкет длился весь обеденный перерыв, пока моя начальница не отправила всех работать. Я оказался прав насчёт поведения коллег, молодые вели себя непринуждённо, вежливо и ни одного намёка не поднимали насчёт того, почему я так долго отсутствовал. Коллеги постарше постоянно выходили на опасную тему, но не до такой степени, чтобы говорить прямо, и я ловко лавировал между их любопытством и желанием остаться тактичным с искусностью профессионала. Я не стыдился того, что сделал прошлой осенью, но мне не нужно было кричать о своей боли и страхах или взывать о помощи. Я просто хотел делового отношения к себе, без заботливой фамильярности или замаскированного осуждения.

В последнее время я уже не походил на живой труп, я набрал несколько килограмм, мои синяки на лице уже не напоминали бездну потухшего вулкана, а бледность не ассоциировалась с трупными явлениями. Я возобновил спортивные тренировки, старался правильно питаться, больше спать, но всё это у меня получалось с переменным успехом. Но всё же результаты кое-какие были, и хотя я никогда не заморачивался насчёт того как выгляжу, меня несколько достали сочувственные взгляды. Я был здоровым и хотел, чтобы это знали и все вокруг. Больше всего меня напряг в этот день анонимный подарок от коллеги (я догадывался, от кого именно), когда на моём столе появилась карта таро с повешенным. Меня аж передёрнуло от жестокой аналогии, и теперь каждый раз, когда я садился за свой рабочий стол, у меня перед глазами всплывал образ повешенного. Но если сейчас мыслить символично, я действительно сейчас проходил в своей жизни период необходимой трансформации, жёстких уроков и самопожертвования. Но подобная шутка у меня совсем убила желание ходить на работу.

В офисе работать хотелось ещё меньше чем дома, концентрация была нулевой, живот постоянно жаловался на количество съеденного тортика, коллеги то и дело заходили поболтать, а в голове у меня самого неистово крутились суицидальные колёсики. Так что пока я на автомате оформлял заказы, отвечал на бесчисленные звонки, аннулировал брони и писал письма, я представлял себя принцем самоубийц. Моя фантазия разгоралась, пока я вынужден был корпеть над этой тягомотиной, служа людям, чтобы облегчить им путешествия, а ведь я бы мог в это время избавлять мир от смерти! Я пока скорее стебался с этих теорий, но как-то это благотворно влияло на мою самооценку, во всяком случае, пока это напрямую не воздействовало на мою жизнь, над этим можно было смеяться. Но когда я серьёзно размышлял о метках и о том, что меченые люди так быстро уходили из жизни, мне было не до смеха.

Я жаждал знаний, а также возможностей делиться своими размышлениями, потому что я себя всё время накручивал, что-то додумывал и не видел себя со стороны. Знакомство с кружком Пафнутия у меня было в планах, но если они меня воспринимают как Мессию, никакого равенства я там не получу, не говоря уже о том, что никто из них тупо не поверит в мои сомнения или слабости. Да даже советов я от них не рассчитывал получить, но может зря я их преждевременно хоронил, возможно, некоторые в секте окажутся адекватнее Пафнутия. Но если он был одним из лидеров, что-то я в этом сомневался. Я написал ему письмо с банальными благодарностями, что посветил меня в тайную деятельность секты и попросил о встрече. Он ответил мне, что напишет за сутки место и время встречи. Попахивало неоправданной конспирацией. То ли они мне до сих пор не доверяли, то ли их деятельность настолько маскировалась, что каждая новая встреча проходила в новом месте.

Я решил стать активнее в сети, выискивая собеседников, интересующихся эстетикой смерти или с высокой суицидальной идеацией. Клубы самоубийц были достаточно популярным феноменом в своё время, но новые законы запрещали легальность подобной деятельности, так что приходилось поднапрячься, чтобы отыскать что-то интересное. Я уже занимался этим как выписался из больницы, так что осталось просто внедриться в виртуальные группы с целью отыскать хоть кого-то, у кого были схожие со мной проблемы. Самым простым методом было создать свою тему и в лоб спросить о метках. Но мои попытки уже в октябре не оправдали ожиданий, и я до сих пор получал сообщения о галлюцинациях от странных и одиноких людей. Я не верил даже половине из них, воспринимая их сообщения как фантазии или психиатрические отклонения. Были там повёрнутые на мистике анонимы, явно начитанные, умные, с подвешенным языком, но это не гарантировало, что именно эти люди имеют реальный суицидальный опыт, окрашенный мистикой. За некоторыми я внимательно наблюдал, но как правило, самые молчаливые и были теми, кто меня интересовал. Обычно те, кто воистину обладает мистическими дарами, не трубит об этом всему свету. Я ведь тоже этого не делал. Но я был растерян, мне необходимо было понять, кто я такой. Люди моего поколения привыкли к тому, что они говорят «окей, гугл», и находят всё, что им нужно. И я так привык жить. Только сейчас эта система дала сбой, и я искал традиционные методы, как разобраться в себе. На самом деле, меня всё это немного пугало, и хотя я до сих пор был реалистичным скептиком, бронь моего атеистического материализма рушилась на глазах. Да и всё время ещё эти накрученные страхи всплывали, что мой мозг немного повредился после кислородного голодания, вот и выдавал свои суицидальные свистопляски. Чем больше людей могли бы подтвердить реальность меток, тем я буду спокойнее за свою психику.

Это также был мой запасной вариант, как искать людей для своих экспериментов, и хотя не факт, что среди этих людей были те, кто в скором времени собирался уйти из жизни, я сейчас цеплялся за любую возможность. То же самое с сектой, я планировал держать глаза широко раскрытыми, и если наметится хоть один человек с меткой, я возьмусь за его анализ, и ничто меня не остановит! Всё казалось таким сложным и неоднозначным, что меня начали одолевать сомнения, что это вообще важно, даже если и являлось правдой. Я запутался, зачем обращал внимания на всю эту белиберду, которая окончательно лишила меня покоя. Но потом вновь и вновь сопоставлял все факты, перебирал совпадения, и чувство изнутри душило меня, что я хороню великий дар, а ведь мог бы спасать мир! Короче, меня кидало из крайности в крайность, когда полное неверие и желание окончательно забросить свои эксперименты чередовались с манией величия, что после временной смерти я действительно стал избранным и должен воспользоваться своими божественными талантами. Реальность, насколько я понимал, была где-то посередине. Да, я немного был ку-ку, но способности всё же кое-какие обрёл после клинической смерти.

Но ведь у меня был экземпляр для наблюдений, так почему я не анализировал Егора и его метку, когда были такие возможности? Я звонил тому каждый день, писал, кидал деньги на телефон (чтобы иметь с ним контакт), но мы с ним так ни разу после этого не встретились. Он всё время зависал в каких-то сомнительных компаниях, где был доступен алкоголь и наркотики. Я ведь мог пригласить его к себе, дать ему те крохи сочувствия и веры в себя, которые необходимы опустившемуся человеку для того, чтобы решиться изменить свою жизнь в лучшую сторону. Я чувствовал, что хотя бы это я ему мог дать, и кто знает, что тогда стряслось бы с его меткой? Но меня отталкивал его образ жизни, его деструктивность, его философия халявщика, я не хотел нести ответственность за кого-либо в этой жизни, потому что я еле справлялся с самим собой. Я избежал дурки, не состоял на учёте и мог жить свободно. Это было чудом, что спустя полгода, я вернулся к привычному образу жизни, и я так боялся разбить эту хрупкую реальность. Но всё равно это не оправдывало, почему я отказался от того, чего так жаждал. То ли я так боялся узнать правду, то ли страх ответственности за чужую жизнь не давал мне ступить на этот путь.

Но в тот день я решил, что готов изменить своё решение, нужно было на живом примере изучать метки. Вечером, после своего первого рабочего дня в офисе я названивал Егору. Телефон его был вне зоны и это меня напрягло. Так, это ещё ничего не значит, утешал себя я, где-нибудь нажрался, телефон разрядился, очень типичная ситуация! Но я чуял, что совесть меня начала пилить не зря именно в этот день, случилось что-то дурное, что я мог бы предотвратить. Так говорила одна моя сторона, а вторая ругала, что я упустил шанс наблюдать за процессом. Как же мне не хватало успокоительного эффекта нейролептиков, но я зарёкся зависеть от чего-либо в этой жизни, особенно в период, когда меня окружали события, максимально требующие здравого мышления.

Я пошёл в тот вечер в клуб, где впервые познакомился с Егором, поспрашивал сотрудников и постоянных клиентов, получив контакты нескольких лиц, с кем недавно мог тусоваться Егор. Последовала череда звонков, пока у меня не образовалась логическая цепочка возможных передвижений Егора за последние сутки. Теперь у меня имелось несколько потенциальных адресов. Пришлось покататься по Москве, но я понимал, что не успокоюсь, пока не удостоверюсь, что Егор в безопасности. Или мёртв.

Первый адрес находился на Первомайке, где мне никто не открыл дверь, сколько бы я ни трезвонил. А второй был на Воробьёвых горах. Я шёл пешком через лесопарк с тревожными мыслями, и хотя Егор не был моим другом, я его едва знал вообще-то, всё равно понимал, что это не освобождало меня от ответственности. Когда я звонил в дверь в одну из квартир в новой высотке, я весь продрог и валился с ног от усталости. В квартире в эту ночь была тусовка – панки, анархисты, наркоманы, левые и потрёпанные жизнью металлисты бухали здесь уже несколько дней. Квартира была дорогой, хозяина в ней не обнаружилось, как впрочем и Егора. Никто не мог вспомнить его, пока маленькая полноватая девчонка с радужными волосами не сообщила:

- Егор поссорился с Максом и вынужден был свалить, денег задолжал, не рады ему тут. Ладно, мне он должен всего пятьсот рублей, но не все такие счастливые как я.

- И куда он ушёл? – спросил я устало, с благодарностью приняв с чьих-то рук рюмку с водкой.

- Навряд ли, далеко, - ответила мне радужноволосая, оценивая меня бесцеремонно, хотя излучала ауру существа, не интересующегося мужским полом. – Думаю, к Осквернителю, у него на тусовках, конечно, не такой широкий выбор деликатесов, но для Егора сойдёт, он ни от чего не отказывается, за что платить не надо. Прохиндей. Давай, провожу тебя.

Шли мы недолго, всю дорогу она стебалась с моего имени. – Ну надо же, чё по-настоящему назвали тебя Зиновий? Охренеть, хотя сейчас мода на всё русское возвращается, ты прикинь, скоро у нас снова будут Владлены или скорее Владпуты! Ха-ха-ха!

Смеялась она эффектно, думаю, даже накуренная горилла звучала бы приятнее. Но ей почему-то шёл этот смех, он дополнял её бунтарский образ и желание выделиться, но внутри я видел обделённую вниманием девочку, которая до сих пор не наигралась (и даже не скрывала свою страсть к ярким цветам и мягким игрушкам).

Осквернителя так звали, потому что он был химиком и работал с ядами. Сколько тысяч крыс губят такие люди и не счесть, вот так он имя своё и получил. Вечеринка его действительно была куда скромнее, и большая часть тусовщиков уже легла спать. Но сам он бодрствовал и с умным видом рассказывал какой-то парочке со слипающимися глазами, как он снимал на камеру мучения колонии крыс, что он лично отравил своим улучшенным средством. Я надеялся, что он сочинял, потому что симпатии к человеку, который наслаждается агонией смерти живых существ и ещё и гордится сим фактом, у меня не нашлось. Мы ходили с Тусей (так звали радужноволосую, и она смела смеяться с моего имени?) по комнатам и искали Егора. Один раз я споткнулся о чьё-то храпящее тело, а ещё один раз мы получили отборный мат, когда включили свет в одной из спален.

Егор отыскался в рабочем кабинете, перепланированном под небольшую лабораторию. На полу и в скрюченной позе. Я подумал сначала, что у него был приступ эпилепсии, но тело его не выглядело естественным – слишком жёсткое и неподвижное. И самое главное, метки над ним не было, и тогда сомнения все мои рассеялись, этот человек был покойником. Что и следовало ожидать, метка исчезала после смерти, и ни у кого я тут её не обнаружил. Скорее всего, просто рассосалась, наверняка, они были индивидуальными и не передавались другим людям, но это мне ещё предстояло узнать.

Когда нам с Тусей удалось объяснить Осквернителю, что в его квартире находится труп, прошло двадцать минут. И когда сей факт был им проверен, гости начали вылезать из своих укрытий.

- Чёрт, ну, как без трупов-то у Осквернителя-то? – ныл какой-то гопник, явно уже сидевший, так как устроил настоящую истерику, когда принимали решение, вызывать ли ментов. Никто не хотел быть замешанным в этом, но Осквернитель сразу понял, что именно Егор натворил.

- Зря ты ему рассказал про своё чудо средство, - ругала его какая-то нервная девушка, возможно, цыганского происхождения. – Одна капля убивает целую колонию крыс, одна капля спасает мир от чумы, одна капля очищает человечество от зла! Да ничего хорошего твоя одна капля не приносит, только смерть, поганец ты, богомерзкий!

Из обрывков слов, вопросов, истерик и приглушённых страхов я понял, что Егор соблазнился на то, чтобы испробовать чудо средство Осквернителя, которое тот создал самостоятельно, и с дозировкой там точно всё просто – одна капля способна убить человека. Но Егор принял ни одну каплю, и яд на основе стрихнина сначала вызвал в нём мышечные сокращения и проблемы с дыханием, пока его окончательно не парализовало. Я надеялся, что мучился он недолго, хотя был в курсе, что стрихнин действует приступами, и человека долго колбасит между фазами покоя. Но это было улучшенное средство, но судя по тому, как хвастался Осквернитель мучительной и длительной агонией смерти колонии крыс, я сомневался, что смерть Егора была лёгкой и быстрой. Но это был его выбор, его лебединая песня – яд, парализованное тело, битое стекло от склянок и потухший взгляд, устремлённый в пустоту. И если верить Пафнутию, то я должен был пожрать его душу. Только мне казалось, что я наоборот потерял кусочек своей собственной души, потому что подобное в мире продолжало происходить. Люди до сих пор не желали жить, люди до сих пор выбирали смерть, а не жизнь, и я понятия не имел, как самому выжить в таком мире.

Мне больше не хотелось никакой ответственности, только домой во всепрощающую постель. Я совершил сразу несколько ошибок – опустил руки, когда мог оказать помощь, и упустил возможность изучить этот феномен на человеке, который не считал бы меня странным. Я был не единственным, кто слинял в эту ночь из проклятой квартиры Осквернителя, который до сих пор собачился с цыганкой, что делать с трупом, ведь никто не хотел быть свидетелем убийства. И хотя я-то знал, что никакого убийства не было, в полиции всё равно могут проверять эту версию, и тогда все, кто в эту ночь тут присутствовал, автоматически могут попасть в список подозреваемых. Вот мне этого точно не было нужно. К счастью, меня тут никто не знал, и уговаривать остаться не пробовал. И расставшись с невозмутимой Тусей возле дома, где я с ней познакомился, я на такси добрался до дома.