Untitled Part 9
9
Разочарование после облома со швейцарской клиникой, отношение окружающих, считающих меня больным, и унылая погода за окном были не самыми лучшими спутниками в моём исцелении. Я не видел прогресса своего выздоровления, вернее я до сих пор затруднялся распознать в себе болезнь, осознавая, что моё неприятие проблемы тормозит моё лечение. Но зачем мне лечение, если я здоров, твердил голос разума. Я попал в затруднительное положение в своей голове, одна сторона, которая хотела быть слабой и принимать всё, что за меня нарешали, противоречила второй стороне, которая твердила всё громче, тебе это не нужно, ты самостоятельно можешь справиться со всей этой неразберихой. В итоге я не мог разобраться даже в том, здоровый я или больной, безобидный я или опасный, добрый я или злой.
Что-то посередине, как всегда, вечная середина. Слишком слабый, чтобы иметь своё собственное мнение, но слишком упёртый и любопытный, чтобы поверить в это. Впервые в жизни я осознал своё одиночество. Я всегда спокойно переносил одиночество, я бы даже мог назвать себя одиночкой, мне подходило это состояние, когда я сам выбирал его. Сейчас же выбора у меня не было, весь мир как будто прекратил слышать меня, видеть меня, понимать меня, у всех был какой-то больной и заклеймённый образ, который не имел ко мне никакого отношения.
Беседы с психиатром стали чаще по моему собственному желанию, я их сменил уже три раза, но все они были из того же теста, что и первая толстая тётка, утверждая, что я прячусь в своём коконе, и мои депрессивные мысли тянут вниз моё лечение. Я хочу жить, говорил я прямо, меня устраивает моя жизнь, объяснял я, я просто хочу перестроиться на новую жизнь, потому что никто не способен воспринимать меня тем, кем я являюсь. Тем, кем я был до девятого сентября! Я не изменился, я всё осознал, так почему мир вокруг стал таким тихим, таким замкнутым, таким далёким? Банальные проблемы, читалось в их лицах, пока они объясняли мне, что многие после подобных событий чувствуют себя изгоями – надо больше говорить, надо продолжать делать рутинные дела, надо видеться с людьми, надо ловить позитив, и ни в коем случае не закрываться от мира. Это не мир отвергает меня, а я его. Может оно и так, но я был в нетерпении, это был период новой жизни, когда энергия била через край. Энергия познавать всё новое, быть частью чего-то грандиозного, делиться своими чувствами со всем миром! А вместо этого я застрял в своём любимом промежуточном состоянии, когда апатия заглушала все мои экстравертные всплески энергии.
Пока я боролся с приступами меланхолии и чувством вины, что не сворачиваю горы, мне меньше всего хотелось думать, что у меня ещё развивается биполярка. И единственный вариант, как прекратить об этом думать, была активная жизнь. Я должен был больше общаться с нормальными людьми, которые не считают меня больным. Но ведь я осознанно решил не убегать от своего прошлого и от самого себя, так что хорошим вариантом было возобновить общение с такими же несчастными, как я сам. И я начал с того же самого, снова записался на курс терапии несостоявшихся самоубийц.
Особых надежд на откровения я не питал, и хотя после переписки со швейцарской клиникой я имел некоторые сомнения по поводу деятельности больницы, это никак не влияло на участие в групповой терапии. У меня было слишком мало информации, чтобы начать серьёзно воспринимать эту теорию, и я как обычно, отложил свои опасения в долгий ящик. Все навязчивые мысли я также спрятал подальше. Мне надо было концентрироваться на важном – разобраться, почему я решился на самоубийство, потому что без понимания причин, я не мог извлечь из полученных уроков необходимый опыт.
Я отказывался чувствовать себя неловко и неуместно в этот раз. Я пришёл сюда добровольно, так что никто теоретически не мог вызвать неловкость и дискомфорт во мне. Вся команда была в сборе, хотя не вся, не было наркоманки, чья метка над головой до сих пор не давала мне покоя. На самом деле, не только её, было два новых человека, но поскольку нас всё равно было одиннадцать, значит, не хватало кого-то ещё. Кого-то из сидящих с пустыми взглядами, решил я, людей без личностей, которые затеряются в любом обществе. Возможно, это и была причина, почему они не хотели жить – их никто не замечал, они были невидимками, и пока вокруг кипела жизнь, и реальные люди её реально проживали, они были лишь свидетелями этой настоящей жизни. Чёрт, неужели я становлюсь таким же, как мои родственники, раздавая диагнозы и додумывая, даже не разобравшись в ситуации? Нет, не надо мне этого счастья, стоило настроиться на то, что возможно всё, и зачастую судьба удивляет самыми неожиданными поворотами.
Пафнутий снова начал свои речи, которые казались ещё более бессвязными, пестря метафорами, символическими сравнениями и устаревшими словечками. Наверное, я ничем не отличался от присутствующих здесь, и мне стало не по себе, а что если со стороны я выгляжу таким же пустым, одна лишь сломанная оболочка? Или ещё хуже, а что если не только выгляжу, но и являюсь? Тогда почему я настолько сюда не вписывался? Может быть, я был здесь единственный, кто действительно преодолел свою тягу умереть раньше положенного срока? А может, я просто пытался себя в этом убедить, что я хочу жить, и что моя жизнь – нормальная и не пустая?
Тревожные мысли не давали мне внимательно слушать пафосные рассуждения Пафнутия, а краем уха я потом улавливал, как один из безымянных пустоглазых пытается выразить словами своё состояние после аварии, где погибла вся его семья. Боже мой, бедные люди, их личные трагедии не просто подкосили их, они высосали у них всю жажду жизни, оставив лишь всепоглощающую пустоту, которая даже была сильнее смерти.
Чтобы как-то отвлечься от пугающих откровений, что я действительно сюда не вписываюсь, потому что в моей жизни не было трагедий, я уставился в одну точку, чтобы сфокусироваться на словах говорящего. И тут я её и увидел, знакомая мне метка над головой мужчины неопределённого возраста, нервно теребящего скомканную бумажную салфетку. Я уставился на него, пытаясь понять, не брежу ли, но как и в прошлый раз, никто не замечал ничего подозрительного. Так, так, так, пытался я собраться с мыслями, кажется, кто-то действительно сходит с ума. Чёрт, пора бросать пить все эти колёса, они меня не лечат, а калечат, и все эти побочные эффекты – бессонница, одышка, навязчивые мысли, паранойя, желание начать новую жизнь и при этом спрятаться подальше от общества, были доказательством того, что время пришло. Может быть, первые две недели или даже месяц я и нуждался в антидепрессантах, но теперь я видел лишь их негативное влияние. В тот вечер я принял, что вижу галлюцинации, и видел я их только в этой клинике, да я не удивлюсь, что здесь реально проводят эксперименты над людьми. Тут было что-то неладное в этом уютном зале с мягкими диванчиками, пушистыми подушками и картинами с букетами цветов. Мне не стоило сюда возвращаться, дабы не будоражить свою чувствительную психику, прямо-таки приглашая в своё подсознание нелепые видения.
Я прослушал всё и не дал себе возможности выговориться, я не задавал вопросов, не воспринимая ни одного слова. Весь мир вокруг застыл, превратившись в ненавязчивый фон, пока я любовался переливом кислотных цветов, которые я с трудом распознавал – фуксия, электрик, циановый. Иногда они трансформировались в неоновые оттенки, а потом плавно переходили в пастельные и успокаивающие тона – мятный, ванильный, лавандовый, перламутровый. Я не мог разглядеть, что за узоры они образуют, те были абстрактными и постоянно менялись, как струящийся материал под порывом ветра. Но когда мне удавалось сфокусировать на них свой взгляд, мне казалось, что те образуют более или менее статичный рисунок. То ли это была лампочка, то ли колокольчик, то ли человеческая фигура. В глазах у меня рябило от этого светопреставления, и пришёл в себя я только тогда, когда осознал, что зал опустел.
Я поспешил покинуть это место, отгоняя красочную рябь в глазах, что мешала вернуться безопасно назад в реальность. Надо же, размышлял я, прямо как на заказ мне были все эти психоделические картинки, и всего лишь с помощью простых антидепрессантов! Голова взрывалась после этой неподвижной концентрации на яркие точки, и хотя это и было видением, мои глаза так не считали. Я понять не мог, меня отталкивала эта метка или притягивала, в ней таилась какая-то загадка, ответ на которую скрывался где-то поблизости, и прямо-таки рвался мне в руки. Но это ведь просто видение, вызванное клиникой, моим голодавшим двенадцать минут мозгом и антидепрессантами, оправдывал я себя, пытаясь найти выход из здания. Все вывески были нечитабельными, а рисунки, которые могли указать на выход, расплывались. Людей поблизости не было, да что за напасть такая?
- Вам помочь? – услышал я голос, как будто исходящий из стальной бочки. Я с радостью ухватился за вопрошающего, и тот вывел меня на свежий воздух. На открытом пространстве я быстро пришёл в себя, но глаза ещё долго болели и привыкали к дневному свету. Я скорее по голосу узнал, что спасший меня от галлюциногенной панической атаки был не кто иной, как Пафнутий. Кажется, именно он был лидером этой импровизированной ячейки, либо был единственным, кто любил говорить, даже неважно, что именно, лишь бы говорить. Возможно, это и была его главная проблема, его никто никогда не слушал и не хотел слушать, что и довело его до попытки свести счёты с жизнью, где никто не ценит твои высокопарные речи. Но что-то я снова раздавал диагнозы и придумывал людям биографии, хватит видеть во всём драму, ругал я себя мысленно.
- Что на этот раз было не так? – спросил Пафнутий с укором без своих привычных красноречивых выпадов, видимо, для этого ему нужна более многочисленная аудитория. – Что не так с бедным Ярославом?
До меня дошло, что Ярослав – тот мужчина со скомканной салфеткой, у которого над головой застыла разноцветная метка. Ну да, очевидно даже с пустыми взглядами, устремлёнными в пол можно было заметить, как я сорок пять минут пялился на место, где у Ярослава теоретически должен быть нимб. Я не ответил, мне кажется, Пафнутий знал ответ, но раз он мне не поверил тогда, то не поверит и сейчас, так что я всего лишь поблагодарил его за помощь. Когда я уже доставал свои наушники, чтобы окунуться в мир нового музыкального путешествия в стиле space ambient, Пафнутий произнёс слова, которые я боялся услышать, отгоняя все мысли на эту тему:
- Маленькая пропала. Больше не приходит на наши собрания, и телефон её не отвечает. Ты с ней не общаешься? Ты её тогда напугал, может, тебе что-то известно?
Маленькая, значит, была той самой наркоманкой, которая просила у меня вмазку, и у которой над головой я впервые увидел светящуюся метку. Я весь похолодел изнутри, потому что осталось только перевернуть одну страницу, и я прочту ответ на мучивший меня вопрос. Нет, нет, нет, просто глюки, убеждал я себя, вспоминая дыхательные упражнения из йоги, что меня учили в этой же клинике (после странгуляции проблем с дыханием не избежать). Девочка просто пропала, она могла быть где угодно, в полной безопасности. И это абсолютно ничего не значит. Я ничего не ответил Пафнутию и смылся подальше от этой сумасшедшей клиники, решив, что теперь действительно бросаю все лекарства и начинаю новую жизнь без больниц, без медикаментов, без галлюцинаций, без суицидальных мыслей.