Охотясь на Аделин

Глава 32. Алмаз
Я трясусь, как старый кондиционер на последнем издыхании.
Мы только что вернулись домой. Зейд сейчас в подвале, устраивает Ксавьера, а я отчаянно цепляюсь за последние крохи здравомыслия. В моих костях поселилась тревога, и я чувствую себя животным, запертым в клетке.
Сердце колотится, я закрываю за собой дверь спальни, а затем принимаюсь расхаживать по комнате, запустив руки в волосы и туго натягивая их в жалкой попытке успокоить нервозность.
Не волнуйся, Алмаз, я сделаю это медленно и аккуратно. Я хочу, чтобы ты прочувствовала каждый сантиметр меня.
Нет, я не хочу.
На мои глаза наворачиваются слезы, и я трясу головой, пытаясь прогнать этот демонический голос.
Должно быть, я забыла запереть эту чертову дверь, потому что через несколько минут ко мне врывается Зейд и захлопывает ее. В его глазах бушует дикий огонь.
– Пора поговорить, Аделин. Я дал тебе возможность подумать уже более четырех часов. Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной.
Меня накрывает истерика. Он что, не понимает? Я не хочу слушать его гребаные слова и не хочу говорить что-то в ответ. Их слишком много в моей голове, и я тону в них.
Резко развернувшись, я бросаюсь к балконным дверям. Понятия не имею, что собираюсь делать, когда окажусь там, – может быть, просто перемахну через перила и покончу со всем этим, – но его рука обвивается вокруг моей талии и разворачивает меня к себе.
Как только мои ноги касаются пола, я вырываюсь из его хватки и оказываюсь к нему лицом.
– Перестань, – огрызаюсь я. – Просто оставь меня в покое, Зейд.
– Сколько еще ты будешь убегать, прежде чем поймешь, что от меня тебе не отделаться? – рычит он, врываясь в мое личное пространство, не дав мне даже вздохнуть.
Я делаю шаг назад, отступая от его напора. Но он не отпускает меня, снова тесня, пока я не оказываюсь прижатой к стене.
– Сколько тебе потребуется, чтобы понять, что я не хочу, чтобы меня удерживали, – рычу я, и моя собственная злость нарастает.
Я даже не знаю, на что злюсь, – просто злюсь потому, что злится он.
Дай мне ощутить каждый кусочек этого сладкого тела, Алмаз. Черт, как же с тобой хорошо. Разве тебе не хорошо тоже, детка?
– Ты идешь ко дну, Адди. Позволь помочь тебе.
Я прищуриваю глаза, и мой рот превращается в прямую линию.
– Я прекрасно справляюсь! – горячо возражаю я, все больше уходя в оборону просто потому, что он прав.
Я иду ко дну. И что самое страшное – не испытываю потребности всплывать на поверхность.
– Нет, не справляешься. И знаешь что? Я тоже, черт возьми, не справляюсь.
Его рука дрожит, когда он убирает прядь волос мне за ухо.
Человек, на долю которого выпало столько трудностей; каменный столб, стоящий несмотря на все беспощадные попытки сбить его с ног. Но дело в том, что камень все равно крошится. Он ломается, откалывается, трескается. Даже когда он продолжает стоять, всегда найдутся недостающие части.
И вот он стоит передо мной – разваливаясь, пока мы говорим.
– Я сплю и вижу, как я заставляю их страдать, – шепчет он. – Я мечтаю об их крови на моих руках и зубах. Я убью их всех до единого ради тебя, мышонок, и буду, черт побери, наслаждаться этим.
Смотрю на него, и мои губы дрожат, но я заставляю себя сдерживать эмоции. Сначала я ощущала все, оказавшись в ловушке этого дома. А затем перестала чувствовать вообще что-либо.
Теперь на месте моего сердца лежит груда осколков, и я не знаю, как его починить, не порезавшись еще сильнее.
– Ты мне не нужен, Зейд. Мне не нужно, чтобы ты что-то для меня делал.
Он обхватывает мою шею и притягивает меня к себе.
– А вот этого мы делать не будем, Аделин, – рявкает он, обнажая зубы. – Мы не будем вести себя так, будто ты настолько крута, что я тебе больше не нужен. Потому что знаешь что, детка? В этом мире очень мало людей, способных убить меня. И это ты мне чертовски нужна. Ты меня поняла?
Я стискиваю зубы, отказываясь отвечать.
– Неужели ты думаешь, что нужда во мне делает тебя слабой?
– А разве нет? – огрызаюсь я.
– Нет, детка, она делает тебя сильной. – Он наклоняется и прижимает свое лицо к моему. – Я властвую над каждым вздохом твоего тела, но не забывай, Аделин, что ты тоже обладаешь мной. Я – твой, и ты можешь повелевать мной, как тебе захочется. Гнуть и ломать. Придавать мне форму и отдавать приказы. Думаешь, это делает меня слабым? Или ты полагаешь, что я достаточно силен, чтобы мое тело смогло продолжать жить без тебя? Это так, признаю, но я никогда не смогу вернуть свою гребаную душу.
Его рука скользит по моим волосам и крепко стискивает пряди.
– Без тебя я рассыпаюсь на части. Но с тобой я несокрушим.
Я резко вдыхаю и сжимаю челюсть, борясь со множеством эмоций, бурлящих внутри меня.
Но самая главная и самая страшная из них – это желание во что бы то ни стало избавиться от этого человека.
Моя кожа покрывается мурашками от его прикосновений. Искры, которые раньше казались мне такими божественными, теперь кажутся шипами, пронзающими мою плоть.
– Каждый мужчина, который положил на тебя глаз с тех самых пор, как ты поселилась в этом доме, умрет медленной и мучительной смертью. Я убил уже стольких… и мне все равно мало.
Он притягивает меня к себе, и я напрягаюсь, когда он обнимает меня.
Столько мужчин уже делали это. Пот пропитывает мою кожу, когда я вспоминаю, как они брали мое тело, как их кожа скользила по моей. Внутри меня. Надо мной. Вокруг меня.
Как он может ощущать себя так спокойно, так уверенно и в то же время заставлять меня словно быть похороненной заживо?
Его губы шепчут мне что-то, и меня охватывает паника. Дыхание учащается, а легкие сдавливает, когда его вторая рука тянется, чтобы коснуться меня. Я вздрагиваю, когда перед моими глазами оживают воспоминания. Лица, так много лиц. Улыбающиеся, пока они обирают меня.
Шепчущие мерзкие слова своими погаными гнилыми ртами.
Такая красивая девочка.
Ты будешь так хорошо смотреться, когда обхватишь губами мой член.
Черт, да я могу кончить от одного только прикосновения к тебе.
Эти сиськи просто идеальны, сколько ты за них заплатила?
Я не могу себя контролировать. Ты нужна мне.
Я не могу себя контролировать.
Я не могу контролировать…
– Отпусти меня, – шепчу я.
Он замирает, его губы на моей щеке останавливаются.
– Не трогай… Не трогай меня, черт побери.
Я слышу, как он сглатывает.
– Это все равно, что попросить меня вырезать мое гребаное сердце.
– Если я могу жить без своего, то и ты сможешь, – бросаю я.
Он застывает на месте, переваривая мои слова. И все, что я хочу, – это разбить его. Заставить его рассыпаться под моими пальцами.
Он медленно отстраняется, его разноцветные глаза встречаются с моими.
Что он видит, пока смотрит на меня?
Видит ли он гнев, бурлящий под моей кожей? Мои глаза – жерло вулкана, и в них отражаются его внутренности. Красного цвета. В них так много красного цвета, черт возьми.
Так выглядят внутренности человека, но во мне больше нет крови. Только огонь.
– Ты вспоминаешь о них, когда я касаюсь тебя? – спрашивает он, и его голос становится жестким.
Огонь нарастает, скапливаясь в животе, и поднимается вверх по груди, подобно лаве.
Кто дал ему право трогать меня? Кто вообще имеет право трогать меня?
Моя дрожь усиливается до тех пор, пока у меня не начинают трещать кости и стучать зубы.
Огонь.
Я, не раздумывая, протягиваю руку к пистолету, засунутому за пояс его джинсов, и выдергиваю его. Когда он понимает, что произошло, он отступает назад, поднимая руки в знак капитуляции.
Я навожу пистолет на его чертову голову, и все, что я хочу сделать, – это разнести ее. Я хочу увидеть, как его мозг разлетится от этой пули.
Потому что не вижу лица человека, которого люблю.
Я не вижу его совершенно.
Все, что я вижу, – это абстрактного человека, пытающегося взять у меня то, что он хочет, без моего на то разрешения.
И я хочу, чтобы он сгорел к чертовой матери за это.
Слезы наворачиваются на мои глаза, и зрение затуманивается. Пистолет в моей ладони вибрирует – так сильно дрожит моя рука, но он стоит достаточно близко, чтобы я не промахнулась. А куда попадет пуля – в голову, горло или грудь – мне безразлично.
– Мышонок, – шепчет он.
Я зажмуриваю глаза, прогоняя этот сладкий шепот из своей головы. Я не хочу его слышать. Не хочу, чтобы он смешивался с остальными голосами.
Ведь их так много.
Черт, ты такая узенькая. Ты уверена, что тебя уже трахали?
Не плачь, Алмаз, больно будет только секунду.
Не могу дождаться, когда ты закричишь.
Покажи мне свою кровь, детка. Покажи мне, как сильно я разрываю тебя своим членом.
– Ты ведь ничем не отличаешься от них, да? – кричу я надтреснутым голосом. – Ты ведь и раньше принуждал меня, помнишь? Брал у меня то, что я не хотела отдавать, крал у меня. Так чем же ты отличаешься, а?
Мои глаза жгут наворачивающиеся слезы. И через несколько секунд они проливаются и текут по моим щекам.
– Неужели эти воспоминания не дают тебе спать по ночам? – мягко спрашивает он. – Они мучают тебя?
А потом он оскаливает зубы, и в его глазах вспыхивает ярость.
– Значит, ты думаешь о моих ласках как о чем-то ином, а вовсе не как о гребаном даре богов?
– Теперь да! – кричу я, снова направляя на него пистолет.
Я резко вдыхаю, к моему горлу подбираются рыдания.
Он медленно кивает, и гнев в его глазах гаснет. В глубине души я знаю, что мне стало лучше. Я понимаю, что он злится не на меня.
Он злится, потому что беспомощен.
Утратил надежду.
Проклятая травма.
Я уже никогда не буду прежней. И он это знает.
Но чего он не знает, так это того, что это значит для него. Для нас.
Я рыдаю, но ярость меня не покидает.
Медленно, словно приближаясь к испуганному зверю с оскаленными зубами, он делает ко мне шаг. Его глаза не отрываются от моих, и я так близка к тому, чтобы снова попасть в парализующие сети, в которых он меня держит. И внезапно он оказывается передо мной, прижимаясь лбом к дулу пистолета.
– Чувствуешь себя сильной? – шепчет он.
У меня вырывается еще один всхлип, но я не опускаю оружие.
– Чувствуешь себя снова живой?
Я хмурюсь, но не могу набраться смелости, чтобы ответить. Не могу сформулировать, что именно я чувствую. Знаю только то, что это заставляет меня хоть что-то ощущать.
– Ты забыла, что сердце, бьющееся в твоей груди, ни хрена не твое, – рычит он. – Оно принадлежит мне. И если оно перестало работать, то нажми на курок, мышонок. Убей то, что осталось от меня. Я – ничто, если не являюсь причиной твоего существования.
Я ломаюсь и закрываю глаза от потока слез, но это все равно, что прикрывать прорвавшуюся трубу бумагой.
Мое лицо судорожно сжимается, меня поглощает мучительная агония.
– Я не хочу больше ничего чувствовать, – едва успеваю выдавить я, и с моих губ срывается всхлип.
– Позволь мне… проклятье, Адди, просто дай мне, черт подери, тебя обнять, – срывается его голос.
Он вырывает пистолет из моей руки и отшвыривает на кровать, а затем подхватывает меня на руки, и я становлюсь невесомой, пока он прижимает меня к своей крепкой груди.
Я открываю рот и кричу. Кричу до тех пор, пока мой голос не срывается от напряжения. Пока мое горло не разрывается от боли.
Я так отчаянно хочу выбраться из своего тела. Только бы убежать от этого чувства.
Нет. Я хочу, чтобы пистолет снова оказался в моей руке, чтобы я могла направить его уже на себя.
Из моего горла вырывается последний крик, настолько полный боли, что Зейд падает на колени.
Столб наконец разрушается.
Мой крик стихает, превращаясь в сиплый отрывистый плач.
Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие ненужным мне кислородом, но я слишком глубоко увязла в своем горе, чтобы вопить так, как мне хочется.
Зейд до боли сжимает мои руки, и его тело сотрясает дрожь; он цепляется за меня изо всех сил. Он утыкается лицом мне в шею и просто… слушает.
Слушает, как его сердце разрывается в моей груди.
Голоса в моей голове становятся громче, и я впиваюсь пальцами в свой череп, отчаянно пытаясь вырвать их оттуда. Однако меня останавливают его руки, хватающие их и зажимающие между нашими грудными клетками.
– Их больше нет, – сбивчиво шепчет он. – Слушай мой голос, детка.
Я трясу головой, но он продолжает говорить. Он рассказывает мне о том, как впервые увидел меня и как неуверенно я выглядела в помещении, полном людей. Я словно была заперта в стеклянной коробке, а все остальные наблюдали за мной снаружи, как за животным в зоопарке. Потом он рассказывает о том, как я впервые встретилась с ним лицом к лицу. Я выбежала из дома, вопя подобно банши, с огнем в глазах и плюясь ядом. Он вспоминает, как был ошеломлен моей смелостью и как сильно он проникся тем мгновением.
– Я видел женщину, которой было невыносимо существовать в собственной оболочке, и женщину, уютно устроившуюся в готическом особняке, в доме наедине с призраками, которые ее преследуют. И я любил обе версии тебя, как люблю и ту, какая ты сейчас, – сильную и уязвимую. Несмотря ни на что, в твоем сердце по-прежнему горит огонь, и это никогда не изменится. Этого у тебя никогда не отнять, Аделин.
Его слова заставляют меня плакать еще сильнее, но, как он и обещал, они постепенно прогоняют голоса.
Проходит неописуемое количество времени, прежде чем я наконец успокаиваюсь настолько, что могу составить членораздельное предложение.
– Иногда я не знаю, смогу ли я когда-нибудь переносить твои прикосновения, – признаюсь я сдавленным шепотом.
– А тебя это устраивает? – спрашивает он. – Ты хочешь прожить свою жизнь так? Бояться прикосновений мужчины – бояться меня?
Так ли это? Кажется, я хочу замкнуться в себе и больше никогда до конца моих дней не позволять мужчинам касаться меня. Не хочу, чтобы каждый раз, когда чувствую прикосновение чужой кожи к своей, в моей голове вспыхивали образы.
Но другая часть меня неистово противится этой мысли. Та часть, которая позволила мне сжать его руку с рукоятью ножа в ней. Я не хочу, чтобы эти люди забрали у меня еще больше, чем уже получили.
Потому что, если я поддамся, этим они не ограничатся. Они продолжат отбирать каждую частичку меня, пока не останется ничего, кроме контура, обведенного мелом.
– Я не знаю, как… терпеть их.
– Даже собственную руку? – хрипит он.
Он отстраняется и аккуратно ставит меня на пол.
– Ты вернула себе силу с помощью ножа. Ты можешь вернуть ее и физическим контактом. Позволь мне помочь тебе.
Я в замешательстве смотрю на него своими опухшими глазами.
Его сверкающий взгляд изучает мое лицо, и мне не требуется зеркало, чтобы догадаться, что моя кожа раскраснелась, а на щеках засохли дорожки слез.
Он тянется через меня и поднимает розу на тумбочке, принимаясь вертеть стебель в пальцах. Шипы вонзаются в его кожу, и на них проступают крошечные капельки крови.
– Ты не обрезал шипы, – шепчу я.
– Я оберегал тебя от боли, но иногда принять боль – единственный способ ее преодолеть. Сними свое платье, – тихо велит он. Я растерянно моргаю и уже открываю рот, но он прерывает меня: – Просто доверься мне, Аделин. Я не сделаю ничего, чего бы ты не захотела сама.
Я смотрю на него, и мое сердце начинает учащенно биться, когда он говорит о желаниях.
Сглотнув, я протягиваю руку за спину и вслепую расстегиваю молнию, позволяя верхней половине платья упасть. Стягиваю ткань с тела быстро, не давая себе возможности задуматься о том, что делаю. Что он заставляет меня делать.
– Хорошая девочка, – выдыхает он. – И лифчик тоже, Адди. Сними его.
Я качаю головой, и обрывки голосов снова начинают раздаваться в моей голове.
– Не думай ни о чем. Просто делай что я говорю.
Прикусив губу, я снимаю лифчик без бретелек и отбрасываю его в сторону.
– Хорошая девочка, – хвалит он.
Его глаза прикованы к моим. Я жду, когда они опустятся, но они не делают этого.
Такой красивый Алмаз, только посмотрите…
– Не думай, Аделин.
Я зажмуриваю глаза, прогоняя мысли из головы.
В груди слишком тесно, и паника снова начинает разрастаться.
– Зейд…
– Шшш, – шепчет он.
Он садится на пол, приваливаясь спиной к каркасу кровати, и раздвигает ноги. Мои мышцы напрягаются – до тех пор, пока я не начинаю вибрировать от желания сбежать.
– Сядь сюда, – уверенно произносит он, похлопывая по полу между своих ног.
Я колеблюсь, несколько секунд уходит на то, чтобы набраться смелости и послушно подползти к нему. Я смотрю куда угодно, только не на его лицо. Если увижу его, то пойду на попятную.
– Отвернись от меня.
С облегчением отворачиваюсь и устраиваюсь между его мощными бедрами.
Я все еще напряжена, но так дышать значительно легче.
– Я собираюсь прислонить тебя к себе, – предупреждает он.
Закусив губу, киваю и позволяю его руке обхватить мое тело и опуститься на мою грудь, помогая откинуться назад.
Он словно гнет металлическую ложку. Это требует усилий, но в конце концов я откидываюсь на него. Его тепло проникает в мою кожу, подобно солнцу, освещающему лицо в первый теплый день весны после долгой холодной зимы.
– Вот так, детка. Расслабься.
Мне приходится сделать несколько вдохов, прежде чем комок, образовавшийся в моем горле, рассасывается.
– Дыши, – шепчет он.
И я дышу. По крайней мере, пытаюсь.
Воздух вырывается из меня, как из старого двигателя. Кажется, что я вдыхаю химикаты. Все горит. Мои легкие слишком сжаты.
– Возьми ее, – говорит Зейд, протягивая мне розу перевязанной рукой.
По его запястью стекают тоненькие струйки крови, и что-то в этом успокаивает меня, точно так же, как и тогда, когда он разрезал себе руку ножом, чтобы доставить мне удовольствие.
Наблюдая за тем, как кто-то другой истекает кровью, я уже не чувствую себя такой одинокой.
Я беру розу, и шип тут же вонзается мне в кожу, но я почти не ощущаю этого. Все мое внимание приковано к теплу тела, прижимающегося к моей спине.
– Можно я прикоснусь к твоим бедрам, детка? – спрашивает он, его голос приглушен и глубок.
Я еще раз киваю, и его большие руки медленно раздвигают мои бедра. Все мое внимание сосредотачивается на этом движении, и ужас становится слишком сильным. На подушечках моих пальцев расцветают мурашки, и я знаю, что очень скоро они поползут вверх по моим конечностям, пока я не перестану их замечать.
– Расслабься, – успокаивает он. – Я задам тебе вопрос и хочу, чтобы ты хорошенько над ним поразмыслила, хорошо?
Вдохнув поглубже, я задерживаю дыхание на несколько секунд, а затем выпускаю воздух. Потом киваю, пытаясь успокоиться.
– Что заставляет тебя чувствовать себя сильной, Адди? Пистолет в руке? Когда он приставлен к моей голове и ты понимаешь, что можешь лишить меня жизни?
На мои глаза наворачиваются слезы, за которыми приходит чувство вины.
– Мне так…
– Мне не нужны извинения или чувство вины, Аделин. Я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Что ты почувствовала, приставив пистолет к моей голове?
Сжав губы, я подавляю стыд и пытаюсь заглянуть внутрь себя. Что же я почувствовала?
Я почувствовала… контроль. В моих руках была чья-то жизнь, и это было мое и только мое решение, если бы я нажала на курок. Я держала в руках что-то ценное. Что-то необратимое. И все это… зависело от меня.
– Я почувствовала власть, – признаюсь я.
– А что такое власть? – спрашивает он, и его голос становится глубже, когда одна из его рук пробирается к моей шее, не касаясь груди. Его прикосновения чувственны, но… безопасны. – Дай мне ощутить тебя вот здесь.
Его рука медленно скользит по моему горлу, давая время отвергнуть его. Я не отвечаю, тогда он сжимает нижнюю часть моей челюсти, заставляя подбородок подняться, и прижимает мою голову к своей груди. Мой взгляд устремляется к белому потолку, в то время как по телу ползет тревога.
– Сосредоточься, Аделин. На что похожа власть?
Я еще раз судорожно вздыхаю и, прежде чем успеваю слишком глубоко задуматься, произношу:
– Она заставляет чувствовать себя хорошо.
– Прекрасно, – бормочет он. – Я хочу, чтобы ты вспомнила это чувство. Мысленно направь пистолет на того, кого пожелаешь. На меня. На любого из тех, кто причинил тебе боль. На кого угодно, лишь бы тебе стало хорошо.
Я закрываю глаза, и первый человек, о котором я вспоминаю, – это Ксавьер. Он стоит передо мной на коленях, умоляя сохранить ему жизнь. Я все еще ощущаю тяжелый металл в своей руке, но, в отличие от произошедшего несколько минут назад, моя рука совершенно неподвижна. Она не дрожит, когда в моих руках оказывается жизнь Ксавьера.
Я прижимаю пистолет к его голове, наслаждаясь мольбами, срывающимися с его губ. И нажимаю на этот чертов курок.
– Теперь потрогай себя между ног, – шепчет Зейд, ощущая, как мое дыхание участилось по совершенно другой причине.
Моя рука медленно опускается вниз и проводит по моей киске. На пальцах остается влага, и я настолько удивлена этим открытием, что совершенно забываю обо всем остальном. На мгновение я наслаждаюсь тем, что возбуждена.
Мое дыхание сбивается, и в него просачивается стыд, но Зейд чувствует и это. По-прежнему сжимая мое горло рукой, он поворачивает голову так, что теперь его губы касаются моего уха.
На моем лице его теплое дыхание.
– Знаешь, как твердеет мой член, когда я представляю, как буду медленно мучить тех, кто причинил тебе боль? – грубо шепчет он.
Я открываю рот, но из него не вырывается ни звука. Слова испаряются на языке, когда Зейд вжимается в мою спину бедрами, и от подтверждения его слов я начинаю дрожать.
Это должно отталкивать меня. Но это не так. И я цепляюсь за это чувство, пока оно не исчезло. Мне плевать, что это за чертовщина, но она гораздо лучше, чем непрерывная агония.
Я закрываю рот и киваю, соглашаясь с этими мыслями, когда стыд отступает.
– Сейчас я коснусь твоей руки, – шепчет он.
Он не отпускает мое горло и тянется свободной рукой к моей, чтобы обхватить ее. Роза все еще зажата в моем кулаке. Он крепко сжимает ее, заставляя острые шипы вонзиться в мою ладонь.
Я резко вдыхаю, шипя сквозь зубы, а затем сжимаю их от боли. И тут он направляет наши руки вниз, пока мягкие лепестки не касаются моей киски.
Я закрываю глаза, пока он скользит бутоном вверх и вниз, покрывая розу моими соками. Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам, а он поднимает розу и показывает мне блестящий от влаги цветок.
– Зейд…
По моей руке стекает кровь, он отпускает мою шею, подносит вторую руку к цветку и проводит пальцами по лепесткам.
– Чувствуешь, какие мягкие и мокрые эти лепестки? – шепчет он.
Я облизываю губы и медленно киваю головой.
– Это то, что я чувствую каждый раз, когда нахожусь в тебе.
Черт, чувствуешь, как он…
– Держись за ощущение власти, детка. Не отпускай его.
Я снова застываю, мои мышцы напрягаются. С дрожью я вытесняю назойливый голос из головы и заменяю его образом пистолета, направленного в голову ее обладателя. А потом спокойно и невозмутимо жму на курок.
Я расслабляюсь, когда он погружает мои средний и безымянный пальцы в сердцевину розы, как если бы это была моя киска.
Боль, пронизывающая мою руку, исчезает, и я чувствую глубокое наслаждение. Впервые за долгое время я ощущаю чувственность и эротизм, продолжая погружать пальцы в розу и вынимать их из нее. С пальцами Зейда поверх моих.
Я чувствую, как в моей душе нарастает напряжение, отчаянно требующее разрядки. В голове, словно в кино, мелькают разные лица, и все они кончают одинаково. Ощущение между ног все нарастает и нарастает, пока я не понимаю, что всего одно прикосновение моих пальцев способно отправить меня за грань.
– Зейд, – умоляю я, хотя и сама не знаю, о чем именно.
– Скажи мне, что тебе нужно, – произносит он, продолжая наши действия с розой.
– Я… Прикоснись ко мне.
– Не переставай ласкать розу, – мягко приказывает он.
Я киваю, и мой живот сжимается, когда он тянется к моему центру.
От мягкого прикосновения его пальцев у меня почти выступают слезы. Я послушно погружаю пальцы в розу и вынимаю их, а его средний палец в это время находит мой клитор и начинает обводить набухший бутон по кругу.
Моя спина выгибается, и я не могу сдержать вырвавшийся наружу стон, когда по мне прокатывается блаженство.
Я заставляю себя ощущать Зейда – чувствовать прикосновения мужчины к моему телу. Мужчины, который доставляет мне наслаждение. И я упиваюсь каждой секундой. А потом выбрасываю из головы всех остальных и думаю только о том, кто обнимает меня.
Я не хочу кончать с образами развратных чудовищ, обокравших меня, даже если я и сношу им головы. Я хочу видеть мужчину, который подарил мне весь мир. Монстра, который сломил мою волю, чтобы я подчинилась ему, и в то же время открыл мне истинное значение любви и преданности.
– Зейд, – лепечу я, когда оргазм достигает своего пика.
Я слышу его сдавленное рычание, и он теребит мой клитор быстрее. Его вторая рука, все еще обхватывающая мою ладонь с вонзающейся в нее розой, сжимается сильнее, вгоняя острые шипы в мою плоть глубже. И боль смешивается с пьянящим наслаждением, когда раздается мой хриплый крик.
Кровь струйками стекает по моей руке и капает с локтя на живот. Я опускаю глаза и вижу, как красный цвет устремляется туда, где Зейд касается меня.
Мой рот приоткрывается, на меня накатывает эйфория, пока я наблюдаю за ним. Его рука чертовски огромна, с длинными пальцами и толстыми венами по всей ее поверхности, которые, кажется, слегка пульсируют, пока он терзает мой клитор.
Это настолько сексуально, что я не могу больше сдерживаться. Я вскрикиваю, и оргазм обрушивается на меня с такой силой, что я едва не теряю сознание.
Зейд рычит, гладя мою киску, а я катаюсь на волнах удовольствия, и мои бедра бьются о его руку, пока пространство вокруг нас оглашается его именем.
Я чувствую, как он напрягается за мной, но я слишком увлечена, чтобы обращать на это внимание. Я слишком отчаянно хочу, чтобы это чувство никогда не заканчивалось.
Мы роняем розу одновременно, и я совсем не задумываюсь о том, что делаю, когда оборачиваюсь назад, хватаю лицо Зейда обеими своими руками и прижимаю его губы к своим.
В его груди раздается глубокий рокот, и он снова хватает меня за подбородок, предоставляя нам обоим лучший угол, пока он поглощает меня.
Его язык бьется о мой, пробуя меня на вкус, пока мои губы не покрываются синяками и ссадинами, несмотря на то что оргазм уже давно угас.
Но блаженство остается. Впервые за несколько месяцев меня не мучили мысли об этих злых мужчинах. Я не слышала их голосов. Их смеха, их жестоких насмешек.
И от этого моему телу становится значительно легче.
Когда он наконец отстраняется, я могу лишь удивленно смотреть на него – человека, который прогнал всех монстров из моей головы.
Они вернутся, но Зейд тоже никуда не денется.
– Спасибо, – шепчу я.
Он закрывает глаза и нежно прижимается губами к моим.
– Ты всегда будешь в безопасности рядом со мной, маленькая мышка. Всегда.
Чувствуя прилив сил, я выкручиваюсь в его объятиях и срываю с него пиджак. Пуговицы разлетаются во все стороны, и его пылающие глаза встречаются с моими. Он медленно проводит языком по нижней губе. На его щеке красное пятно от моей окровавленной ладони, и от этого зрелища я почти слепну.
Он выглядит таким чертовски диким, кажется, что мои яичники взорвутся прямо в эту секунду. Я готова забеременеть только от одного его вида.
– Ты уверена, что хочешь пойти дальше? – спрашивает он, и в его голосе звучит порок.
– Это именно то, чего я хочу, – мягко отвечаю я, несмотря на бьющую меня дрожь.
Он приподнимается, и ткань сползает с его рук. Затем я расстегиваю его рубашку, обнажая пресс и темные татуировки на его теле. Опустив руки на его твердый живот, по которому размазалась кровь, я толкаю его на пол, но он останавливает меня.
– Не дави на себя слишком сильно. Я подожду.
Когда он уже намеревается подняться, я кладу руку ему на грудь и решительно возвращаю его назад. Его несочетаемые глаза удивленно округляются.
– Дай мне попробовать, Зейд. Я не собираюсь тебя пока трахать. Я просто хочу прикоснуться к тебе.