Глава 22
Глава 22. Алмаз
Спотыкаюсь о камень, но успеваю восстановить равновесие и не упасть лицом в грязь. В моих костях глубоко засел холод, и я уже не чувствую ни рук, ни ног.
Не знаю, сколько времени бегу, но я считаю все пройденные вагоны.
Двенадцать. Я прошла только двенадцать.
На улице все так же темно, где-то вдалеке раздается уханье совы, которое глушится громадой моего тезки[10].
– Бриллиаант!
Я услышала, как меня зовут дружки Рокко, как раз в тот момент, когда только достигла поезда и была в нескольких секундах от того, чтобы нагнуться и блевануть, что непременно привело бы их прямо ко мне. Если не по звуку, то по луже рвоты, которую я оставила бы после себя.
Я не знаю этого леса, так что, чтобы снова найти поезд, потребовалось какое-то время. Я бегала по нему всего два раза, и оба раза через огромный лабиринт, полный ловушек. Учитывая, что сейчас плохо соображаю, я не хотела рисковать, споткнувшись о натянутую проволоку, и пошла в обход.
– Бриллиаант! – снова зовет мужской голос, и я задыхаюсь; адреналин в моей крови слишком высок.
Их голоса еще относительно далеко, но я не заметала следы. Не было времени. Я понятия не имею, знают ли они, как выследить меня, – скорее всего, нет, – но это и неважно. Франческа точно умеет это делать, ведь она сама охотилась на меня, когда мы тренировались перед выбраковкой.
Я нахожусь на двадцатом вагоне, когда снова спотыкаюсь, и на этот раз падаю. Лицом вперед, неловко приземляясь на руки и колени, и от удара все мое тело охватывает боль. Сумка летит из рук, и из нее вываливается еще одна гребаная бутылка с водой. Опустив голову, пытаюсь отдышаться.
Вдох-выдох. Вдох, черт, я просто не могу дышать.
Мое онемевшее лицо перекашивается, и по горлу, словно маленький паучок, ползет всхлип.
Продолжай бороться, детка. Продолжай сражаться.
Я больше не знаю как, Зейд. Я уже не знаю как.
Качаю головой, резко втягивая воздух, пытаюсь взять себя в руки. Еще один вдох, и я заставляю себя подняться. На ладонях остаются кусочки камня, листья и палки.
Отряхнув руки, обвожу взглядом вагон рядом со мной. На вид он мало чем отличается от остальных: белый, ржавый, изъеденный коррозией, но к боку прикреплена лестница.
Если я задержусь здесь, они найдут меня, поэтому мне нужно найти место, чтобы спрятаться и восстановить силы. Я все еще в состоянии шока, и мое тело уже начинает отключаться от него и переизбытка адреналина.
Вытерев нос, снова собираю свои скудные пожитки, беру пакет в одну руку, а другой хватаюсь за холодный металл лестницы.
– На водосточную трубу лез крошка-паучок, – хрипло бормочу я.
Промахиваюсь мимо перекладины и снова соскальзываю. Колено ударяется о металл, и по ноге прокатывается волна боли. Шипя, я все же поднимаюсь и пробираюсь к середине вагона. Добравшись до люка, поворачиваю рычаг и дергаю его, расходуя последние крохи своей энергии.
– Вдруг грянула гроза, и смыло его в сток[11].
Заглядываю в вагон и не вижу ничего, кроме растений, проросших сквозь щели. Может быть, я и забираюсь прямо в свою могилу, но лучше умереть здесь, а не в том доме.
Да, думаю, это неплохое местечко для смерти.
* * *
Просыпаюсь от того, что по моей ноге что-то скользит. Меня мгновенно охватывает паника, и я подскакиваю, на кончике моего языка замирает тонкий вскрик.
На какое-то мгновение мне кажется, что я снова в том доме, сижу на теле Сидни с ручкой в руке.
Несколько раз глубоко втягиваю воздух, чтобы унять панику и заставить зрение привыкнуть к окружающему освещению.
Тяжело дыша, опускаю глаза и замечаю, что мои руки все еще в крови. Кровь пропитала мою одежду, она на руках и ногах. Кожа зудит и раздражена, и я почти чувствую, как она отслаивается от меня.
Задыхаясь, замерзая и испытывая дискомфорт, оглядываю внутреннюю обстановку вагона, в котором нахожусь. Сквозь щели пробиваются заросли, здесь грязно и душно, но в остальном – больше ничего нет. Я оставила люк на крыше приоткрытым, и через него проникает утренний свет, дающий достаточное освещение, чтобы рассмотреть окружающее пространство.
Из моего горла вырывается стон, спина болит от долгого неудобного положения. В этот момент я внезапно замечаю, что в нескольких метрах от меня сидит коричневая белка, обнюхивает землю и внимательно следит за мной.
– Привет, милашка, – шепчу я хриплым со сна голосом.
Цокаю языком и с абсолютным восхищением наблюдаю, как она медленно приближается, пока не оказывается в нескольких сантиметрах от меня. Пытаюсь ее погладить, но белка отпрыгивает в сторону, и я сдаюсь.
– Как тебя зовут? – шепчу я, улыбаясь, когда она запрыгивает мне на ногу и ее маленькие коготки впиваются в ткань моих штанов.
Несколько минут мы с любопытной белкой наблюдаем друг за другом, и впервые за несколько месяцев я чувствую себя немного легче. Это маленькое существо такое крохотное и незначительное для большинства, но я смотрю на то, как оно чистит свою маленькую мордочку, и у меня на глаза наворачиваются слезы. Я так долго была окружена живыми трупами, что видеть что-то по-настоящему живое – это потрясение.
Шмыгаю носом, вытирая мокрые дорожки со щек, но на смену им приходят новые.
– Знаешь, моя бабушка любила наблюдать за белками из своего окна, – вслух говорю я. – Так что я буду звать тебя Мэй. Ее день рождения был в мае, и, думаю, ты бы понравилась ей.
Белка стрекочет и ползет по моей ноге к ступне. Я смеюсь от того, как она обнюхивает кончик моего ботинка, слегка задевая его носом.
А потом вижу краем глаза, что к нам спешит другая белка.
– О боже, так вас двое! – пищу я, стараясь не слишком шуметь.
Мэй спрыгивает с моей ноги и идет навстречу своей подруге. Парочка бежит друг за другом, вызывая у меня очередной приступ смеха.
Прямо к люку ведут несколько лиан. Белки взбираются по ним и протискивают свои пушистые тельца в щель, а я с нежностью и грустью наблюдаю за ними.
– Пока, Мэй, – шепчу я, ощущая, как в душе поселяется одиночество.
Вместо того чтобы позволить ему запустить в меня свои когти, я заставляю себя встать – спина и ноги болезненно ноют от каждого движения.
Мало что помню после падения в вагон, кроме того, что чуть не подвернула себе лодыжку, но потом, видимо, я отключилась. Судя по тому, что в проникающих лучах проглядывает голубой оттенок, сейчас раннее утро и прошло не более нескольких часов.
Они все еще ищут меня, в этом нет никаких сомнений, и я мучительно пытаюсь решить, стоит ли мне двигаться дальше или переждать, надеясь, что они откажутся от поисков в лесу. С ужасом жду того момента, когда брошенный поезд перестанет защищать меня.
После этого я окажусь на открытом пространстве, где защитой мне станут только два кухонных ножа.
Решив продолжить путь, не спеша съедаю батончик и запиваю его половиной бутылки воды, решив есть и пить понемногу. Мне так и хочется выбросить эти дурацкие бутылки за то, что они чуть не заставили меня попасться, но я не знаю, сколько времени мне предстоит провести в лесу, так что пока они нужны.
Когда я спускалась в вагон, не очень задумывалась о том, как буду выбираться из него. И теперь жалею об этом решении.
Оглядываюсь по сторонам, надеясь найти хоть что-нибудь, что придаст мне сил, но здесь пусто.
Дерьмо.
Бог? Может, поторгуемся? Если ты поможешь мне выбраться отсюда, я разрешаю тебе сократить мою жизнь на десять лет. Тогда у меня останется лет пять, учитывая все эти стрессы, но меня вполне устроит.
Теперь, когда моя голова прояснилась, я с полной уверенностью могу сказать, что на самом деле я не хочу здесь умирать.
Но похоже, именно это мне и предстоит.
Очередная пелена слез застилает мне глаза, и горло сжимается.
Как раз в тот момент, когда у меня уже начинается гипервентиляция, я слышу голоса снаружи вагона. Резко вдыхаю, меня парализует ужас, когда я слышу разговор двух людей.
Не могу разобрать, о чем именно они говорят, но отчетливо слышу шум радио.
О, черт возьми, это они…
Гипервентиляция все же начинается.
Закрываю рот рукой, внезапно осознав, что они могут услышать мое дыхание через толстую сталь. Бросаю взгляд на люк, и мое сердце замирает, когда я слышу приглушенное:
– Кажется, люк открыт.
Меня охватывает смертельный ужас, и единственное, что я могу сделать, – это тихонько вытащить оба своих ножа, зажав по одному в каждой руке, и тихо скользнуть в дальний угол – самый темный в этом вагоне.
Понятно, что ничего из этого не даст результатов, когда они откроют люк и заглянут внутрь, но ничего другого мне не остается. Нет, если они решат забраться сюда.
Звук чьих-то движений по боковой поверхности вагона отдается по всему металлу – и моему телу, и сердце заходится прямо в моем горле.
Я крепко сжимаю ножи и яростно трясусь, пока вслушиваюсь, как этот человек взбирается по вагону.
– Эй! – громко зовет голос.
Мужчина замирает, и, поскольку теперь он находится гораздо ближе к люку, я могу разобрать его речь лучше.
– Кто ты, на хрен, такой?
Я не слышу, что ответил ему его собеседник, но что бы это ни было, парню это не нравится.
– Что ты сейчас сказал, мудак? Тебе здесь делать нечего.
Второй человек уже ближе, но я все еще не могу понять, что он говорит.
– Да мне плевать, что это частная собственность. Кто ты, мать твою, такой, чтобы меня спрашивать?
Слышу, как мужчина спускается обратно, и решаю, что он уезжает вместе с тем, кто его отвлек.
Пытаюсь прислушаться к тому, что происходит, сквозь громкий стук сердца в моих ушах, но не могу разобрать ни слова.
Их голоса становятся громче, хотя большинство криков, похоже, принадлежат человеку, который чуть было не нашел меня.
В тот момент, когда кажется, что дело вот-вот дойдет до драки, на мгновение наступает гробовая тишина, а затем раздается резкий звон металла, ударяющегося о другой металл. Это что, была пуля? Самого выстрела я не слышала, но его так нетрудно пропустить за гулким шумом в моих ушах.
Кажется, мужчина произносит «ублюдок», но я не уверена.
Широко раскрыв глаза, я смотрю на люк, мои нервы на пределе, поскольку я слышу, как кто-то снова вскакивает на лестницу вагона.
О нет.
Нет, нет, нет.
Он возвращается.
К горлу подкатывает всхлип, который я заглушаю рукой, когда слышу, как человек громко топает к люку.
Если он хочет, чтобы я вылезла, ему придется спуститься за мной самому, но без боя я ни за что не сдамся.
Я скорее перережу себе горло, чем вернусь в этот дом. Чем вернусь к Ксавьеру.
Люк со скрипом открывается, и к горлу подступает тошнота. Я уже готова потерять сознание, но тут вижу его лицо.
Мои глаза расширяются еще больше, страх быстро сменяется недоверием.
Один его глаз голубой – такой светлый, почти белый, с извилистым шрамом, пересекающим его поперек. А другой – карий, такой темный, что кажется обсидиановым. Я отчетливо вижу черты его лица, даже несмотря на надвинутый на голову черный капюшон. И сейчас он с облегчением смотрит на меня.
– Зейд?
– Черт, детка, оставайся на месте. Не двигайся.
– Она там? – нетерпеливо окликает его какая-то женщина, и теперь раздаются и ее шаги.
Но я слишком потрясена, чтобы обращать на это внимание. Через секунду Зейд спускается в вагон, и стук его веса о металлическое дно гулко отдается в закрытом пространстве.
Из моего горла вырывается всхлип, я почти захлебываюсь от радости и, спотыкаясь, бегу к нему, путаясь в собственных конечностях.
Он тут же подхватывает меня на руки, и мои ноги обхватывают его талию, после чего он падает на колени, обнимая меня так крепко, что я едва могу вдохнуть.
Я абсолютно не верю в происходящее и задыхаюсь от рыданий, рвущихся из моего горла. Они сотрясают мое тело с такой силой, что кости трещат от напряжения.
– Я здесь, мышонок, я здесь, – повторяет он. – Черт, ты такая холодная.
Его голос срывается, пока он продолжает раскачивать нас обоих; по его телу прокатываются вибрации – он пытается не сорваться.
Кусочек за кусочком мы оба рассыпаемся, и осколки водопадом падают вокруг нас. И я знаю, что, когда Зейд соберет наши осколки и снова соберет нас, мы соединимся друг с другом уже навсегда.
Он осыпает нежными, но настойчивыми поцелуями все поверхности моего тела в пределах его досягаемости. Голову, щеки, шею, плечи. Его руки бездумно бродят по моей коже, согревая ее, хотя это больше похоже на поклонение.
Я не знаю, сколько времени мы так сидим, и в конце концов мои рыдания стихают, но Зейд не перестает меня обнимать даже тогда.
– Адди? – осторожно зовет меня голос.
Мои глаза распахиваются, и я поднимаю голову, чтобы увидеть лицо Дайи, заглядывающей в люк. Ее гладкая темно-коричневая кожа мокра от слез, а шалфейные глаза застилает пелена.
– Боже мой, Дайя, – лепечу я, снова ошеломленная, не в силах поверить в происходящее.
– Давай вытащим тебя отсюда, детка, – предлагает Зейд. – Здесь холодно, и вокруг все еще полно людей, которые тебя разыскивают.
Шмыгаю, вытираю нос и киваю. Он поднимает меня, и Дайя, ухватившись за мои руки, помогает мне выбраться из вагона. Когда я вылезаю, она тут же обнимает меня; ее объятия почти такие же крепкие, как объятия Зейда.
– Никогда больше не бросай меня, – плачет она, ее голос дрожит и срывается.
И я киваю, тоже находясь на грани срыва.
Но тут сзади нас раздается женский визг, сопровождаемый беспорядочными воплями, похожими на «О боже, вы нашли ее, должно быть, она совсем замерзла!» Или типа того.
Мы с Дайей отшатываемся друг от друга и замечаем, как к нам спешат рыжеволосая женщина и еще один незнакомый мне мужчина. Мгновение спустя Зейд подпрыгивает, цепляется за край люка и с легкостью подтягивается на крышу вагона.
– Вы нашли ее! – снова кричит женщина.
– Боже мой, Руби, можешь не вопить об этом на всю округу?! Здесь все еще крутятся те, кто ее ищет, – огрызается Зейд.
Она машет рукой, нисколько не обижаясь на его грубый тон.
– Ты их прикончишь.
И он действительно это сделает. На земле уже лежат два трупа, из грудных клеток которых сочится кровь.
– Как ты…
– Буквально сделал два шага в сторону и прострелил им обоим грудь одной чертовой пулей, – отвечает за него Дайя, выразительно глядя на меня, как бы говоря, что он чертовски сумасшедший, но в то же время чертовски крутой.
Руби подходит к вагону и поднимает руки, зовя, чтобы я спустилась к ней.
– Давай, дорогая. Надо тебя одеть.
А я просто стою на месте и смотрю на нее. Мой мозг будто погружен в желатин и медленно осмысливает происходящее. После того как Дайя легонько подталкивает меня, я нетвердо спускаюсь по лестнице; мои ноги едва не соскальзывают с перекладин. Как только я встаю на землю, женщина обхватывает меня за плечи.
– Теперь ты в безопасности, милая, – произносит она.
Она потирает мои предплечья, чтобы согреть меня, пока мы идем вдоль заброшенного поезда.
Оглядываюсь через плечо и вижу Зейда в нескольких шагах от себя; его глаза сосредоточены на мне, словно он уверен, что я исчезну, если он хоть на секунду отведет взгляд.
Я в безопасности. Но мне все еще кажется, что я до сих пор в аду.