Глава 7
Выбрать цвет текста
Выбрать цвет фона
100% Выбрать размер отступов
100% Выбрать размер шрифта
Она знала. С самого начала, с первой секунды пробуждения в этом странном мире, знала, что это будет не просто сложно, а очень сложно. Но она даже представить себе не могла, насколько…
В Шахтах Мэрилин привела ее к себе домой, вручила кружку горячего кофе, поставила пепельницу, села рядом и огорошила вопросом:
— Ну, и как у нее дела?
Смысла переспрашивать не было никакого. По глазам — холодным, суровым, очень злым глазам — было видно, что Мэрилин знает, о чем спрашивает. И знает, что Джулия знает, что она знает.
— Я еще не нашла ее, Маш.
Это было правдой, но Мэрилин ей не поверила. Губы ее скривились в усмешке, превращая лицо в искаженную гримасу.
— Чушь. Ее бы ты нашла в первую очередь.
Джулия вздохнула и полезла в сумку за сигаретами: выигрывала время.
Что бы она ни сказала, Мэрилин все равно не поверит. Она может простить то, что Джулия приняла решение за нее, но то, что в конечном счете она выбрала Таню, она не простит никогда.
— Я еще не нашла ее, — повторила Джулия, закурив. — Вернее… Думаю, я знаю, где она, но, откровенно говоря, боюсь с ней встречаться.
— И где же? — теперь Мэрилин откровенно насмехалась. — Вершит судьбы? Разрушает города? Или твой фокус сработал и теперь она — пушистый цветочек?
Джулия поняла, что с нее достаточно. Чувство вины по-прежнему было при ней, но всему же должен быть предел, верно?
— Это не твое дело, Маш, — сказала она холодно. — Это никогда не было твоим делом.
Мэрилин покачала головой.
— Нет, Юль. Это СТАЛО моим делом в тот момент, когда ты полезла развязывать этот чертов узел. Хочешь сказать, что спасала нас с Сашкой? Уверена, мы не были решающим аргументом в твоем выборе.
Она была права, и от этого было еще хуже. Что возразить? Да, не были. Все верно.
— Чего ты хочешь от меня? — спросила Джулия. — Что сделано, то сделано. Если я могу как-то загладить свою вину — только скажи как.
Мэрилин засмеялась и, отобрав у Джулии сигарету, глубоко затянулась.
— Ладно, — сказала, выдыхая дым тонкой струйкой. — Давай о насущном. У тебя есть идеи о том, как мы можем все исправить?
Джулия кивнула.
— Для начала нужно убедить Сашку в том, что я не чокнутая. Как бы там ни было, для того, чтобы вернуть все на свои места, будем нужны мы все — все четверо.
— Убедить Сашку… Это будет непросто.
— Знаю.
Она вспомнила мальчика, очень похожего на отца, с такими же красивыми глубокими глазами и пятнами от мороженого на полосатой футболке.
— Но допустим, мы его убедим, — сказала Мэрилин. — Что дальше?
— Дальше нам нужно будет уехать в Москву. У меня там… квартира, — Джулия позволила себе чуть-чуть усмехнуться. — Поселимся вместе и займемся восстановлением связи с Хаосом. Без магических сил у нас вряд ли что-то получится.
Было непонятно, понравилась Мэрилин эта идея или нет: лицо осталось каменно-отстраненным.
— Что потом?
Джулия вздохнула.
— Пока будем учиться, попытаемся разобраться, какая сволочь развязала этот чертов узел. И — завяжем его снова.
Мэрилин подалась вперед. Джулии показалось, что еще секунда — и она снова начнет ее бить, но она сдержалась.
— Здорово, — прошипела сквозь зубы. — Прекрасный план, Юль. Особенно мне нравится часть про «сволочь». Ты понимаешь, что, кто бы это ни сделал, начали все это мы? Именно мы.
— Понимаю, — Джулия честно старалась не злиться, но выходило плохо. — У тебя есть другие предложения? Хочешь остаться в этом варианте реальности?
— А почему нет?
Мэрилин откровенно насмехалась.
— Здесь не так уж плохо, верно? Особенно для тех, кто привык за прошедшие годы. С Сашкой я теперь знакома, завязать с ним отношения будет довольно просто. Выйду за него замуж и буду счастлива. А? Почему бы и нет?
Джулия подошла и опустила руки ей на плечи, нависая сверху. Она смотрела в ее глаза и видела, как постепенно стекает с лица напускная бравада, как начинают дрожать губы, как шевелятся крылья носа.
— Ты этого хочешь? — прошептала Джулия, наклонившись чуть ниже, так, что Мэрилин могла почувствовать на губах ее дыхание. — Ты действительно хочешь именно этого?
Она почувствовала момент, в который Мэрилин подалась ей навстречу, и отшатнулась. Убрала руки, сделала шаг назад. Насмешки на лице больше не было, ее сменила грусть.
— Ты права, — голос Мэрилин звучал так тихо, что Джулия едва его слышала. — Это не сработает. Могло бы сработать, если бы я не помнила. А теперь — нет. Вряд ли.
Джулия кивнула и вернулась на свое место. Сделала глоток остывшего кофе. Закурила новую сигарету.
— Итак, нам нужен Сашка. И нам нужна Таня. Я подозреваю, что с ней все тоже будет непросто: думаю, она, как и он, ничего не помнит.
— Скорее всего, — согласилась Мэрилин. — Ты сказала, что знаешь, где она. Где же?
Замужем за темным мальчиком, который, похоже, в этой реальности вовсе не темный.
— В Петербурге. У нее есть муж, но нет детей. И она… домохозяйка.
Мэрилин сглотнула: Джулия заметила движение на ее горле, очень судорожное движение, давшееся, по-видимому, с трудом.
— Я познакомилась с ее мужем, — добавила Джулия, пристально глядя на нее. — И он пригласил меня поехать к ним в гости. Через несколько дней.
— И ты поедешь?
Слишком быстро, девочка. Равнодушные холодные стервы не задают таких вопросов ТАК быстро. Слишком быстро.
— Да.
Джулия подошла к раковине, поискала взглядом стакан и налила себе воды. Выпила залпом, в несколько глотков, сполоснула стакан и поставила его на место. Повернулась к Мэрилин.
— Я хочу увидеть, как сложилась ее жизнь в этой реальности. Если все хорошо, если она счастлива…
Мэрилин вспыхнула, заливаясь краской.
— Что тогда? — спросила она сквозь зубы. — Что ты будешь делать тогда? Уйдешь и оставишь эту реальность основной, да?
Джулия покачала головой. Ей было больно, но она знала, что поступает правильно.
— Нет. Черт, Маша, конечно нет. Думаю, я просто попытаюсь все исправить без нее. А если не получится, тогда…
Странно, но такой вариант Мэрилин вполне устроил. Джулия ждала нового потока обвинений, но его не последовало.
— Давай выпьем, — предложила вдруг Мэрилин после долгой паузы. — У меня есть купленный из-под полы виски. Немного, но, думаю, нам хватит.
— Хорошо. Но я бы хотела принять душ и переодеться, если ты не против.
Джулия поежилась под оценивающим взглядом, которым Мэрилин обвела ее с ног до головы.
— Хорошо. Ванная там. Полотенца тоже. И, Юль…
Она уже успела дойти до двери, но остановилась, обернувшись. Мэрилин смотрела на нее, и этот взгляд Джулия понять не смогла.
— Возвращайся быстрее.
Виски хватило на полтора часа задушевных разговоров. Они пили на кухне, устроившись прямо на покрытом линолеумом полу: Джулия, переодевшаяся в брюки и майку, и Мэрилин в своей дурацкой короткой юбке, задравшейся почти до ягодиц.
Сигаретного дыма становилось все больше, мышцы с каждой минутой расслаблялись все сильнее, и какая-то печаль обреченности укутывала Джулию от головы до кончиков пальцев ног.
— Знаешь, — говорила Мэрилин, опуская голову на ее плечо. — Первым, что я вспомнила, была именно ты. Твои руки, твой запах, твоя нелепая татуировка на пояснице. Ты возвращалась в мою память деталями, и я никак не могла поймать образ целиком.
Сейчас, в эти мгновения, Джулия чувствовала: да. Это она. Мэрилин, которую она знала. Которую по-своему всегда любила. Мэрилин-люблю-всех-и-каждого. Мэрилин-дарю-тепло-и-нежность. Мэрилин-скучаю-по-тебе-каждый-день.
— В эти первые годы злости не было. Она пришла потом, а до тех пор я ощущала только что-то очень светлое, что-то нежное и воздушное. Ты была моей первой любовью, знаешь? И похоже, что я вспоминала именно это.
Она усмехнулась, обжигая горячим дыханием шею Джулии, и продолжила тихо:
— Я часто думаю: что было бы с нами, сложись все иначе. Если бы не было никого, кроме нас. Если бы между нами не стояла эта безумная, вечная любовь. Что было бы с нами, Юля?
Это прозвучало как мольба, как просьба о помощи, и Джулия не смогла не откликнуться. Она всей душой потянулась к теплу, к знакомому теплу, которого ей так не хватало, по которому она так скучала.
— Я не знаю, Маш, — прошептала она, обнимая Мэрилин за плечи и касаясь кончиками пальцев ее шеи. — Я действительно не знаю. Но, думаю, было бы что-то хорошее. Правда?
Мэрилин повернулась к ней лицом, и Джулия увидела неуверенность в ее глазах. Она была сейчас очень беззащитна, открыта, распахнута. Словно ребенок, впервые в жизни пробующий на вкус доверие.
— Ты спросила, что ты можешь сделать, чтобы загладить вину, — голос Мэрилин звенел от напряжения, переливался мелодией прекрасной музыки и срывался вниз. — Останься со мной сегодня. Только один раз, пока никто из них еще не стоит между нами. Пока мы не погрузились снова в запутанные отношения, в спасение человечества, в войну с историей. Пока мы — это просто мы. И больше никого нет. Только мы. Останься.
Как сложно порой бывает принять верное решение. Как тяжело и трудно делать выбор, зная, что, какую бы дорогу ты ни выбрала, она в любом случае будет неверной. И как было бы легко на мгновение поверить в то, что это действительно так, и «мы — это просто мы», и «никто не стоит между нами», и прошлое — всего лишь прошлое, а будущему еще только предстоит случиться.
— Маша… — прошептала Джулия, сжимая плечо и смаргивая соленые слезы. — Ты же знаешь, что так тебе будет еще больнее. Еще горче.
— Знаю. Но позволь мне хотя бы один раз решить это самой.
Теплые мягкие губы прижались к ее губам движением-просьбой, движением-вопросом. Нежные руки обвили шею, притягивая ближе, и рыжие, упоительно пахнущие волосы рассыпались по плечам, укутывая своей невесомой легкостью.
— Одна ночь, — выдохнула Мэрилин в ее губы. — Только одна ночь. Я больше ни о чем не прошу.
Их поцелуй был наполнен горечью до самых краев. Ладони, ласкающие плечи, стягивающие майку, холодили кожу. Что-то стучало в висках, что-то царапало сердце, но Джулия знала: выбор сделан и остановить это уже невозможно.
Мэрилин мягким нажатием рук на плечи заставила ее лечь на спину — прямо на покрытый линолеумом пол кухни, ногами к батарее, обжегшей холодом голые ступни. Села сверху, оседлав бедра, глядя из-под упавших на лицо рыжих волос. И медленно, будто сомневаясь, опустила ладони на грудь.
Джулия молча смотрела на нее, не пытаясь шевелиться. Она чувствовала, как напрягается все под ласковыми поглаживаниями Мэрилин, ощущала возникающее в животе желание, но тоска, заливающая грудь, переполняющая ее, распирающая тоска была сильнее.
Любовь с привкусом отчаяния. Любовь, из которой никогда ничего не могло получиться, и никогда ничего не получится в будущем. Любовь, изначально обреченная. Любовь, ни к чему не ведущая.
— Помнишь, как ты впервые отдалась мне? — спросила Мэрилин тихим, срывающимся от волнения голосом. — В Люксембургском саду, прямо на траве, под лучами заходящего солнца.
Она помнила. Конечно помнила — эти неловкие прикосновения неопытного, смущенного юноши, его пыл, его неумелые руки и наполненные нежностью глаза.
— Я тогда впервые в жизни увидела обнаженное женское тело, — ласки Мэрилин становились все настойчивее, сильнее. — И страшно боялась, что не выдержу, что все закончится раньше, чем начнется…
Джулия вздрогнула и за руку потянула ее на себя, заставив лечь сверху. Поцеловала, захватывая губы, толкаясь в них языком. Мэрилин откликалась, ее пальцы зарылись в волосы Джулии, гладили голову, сжимали. Дыхание становилось все более учащенным, все более рваным.
И как будто что-то менялось кругом. Исчезали стены кухни, исчезала странная и непонятная до конца реальность, а на смену вырастала под спиной примятая трава и возвышались рядом огромные деревья, покрытые зеленой листвой.
Их больше не было здесь. Ни Мэрилин, ни Джулии, вместо них стонали и выгибались от ласк друг друга молодые, юные, прекрасные — Изабель и Марко, встречающие свой первый закат неистовой любви.
Никакой одежды, никаких лишних тряпок, никакого смущения. Только два обнаженных, покрытых каплями пота тела, сплетенных бедрами, соединенных грудью, сжавшихся животами.
Только руки, терзающие нежную кожу груди, только язык, ласкающий мочку уха, только тихое «Une folle envie de toi», слетающее с воспаленных губ, только «Étaler vos jambes larges», заставляющее пылать щеки, только алеющие под краснотой заката рыжие волосы, падающие на лицо, только…
Мэрилин вскрикнула, когда губы Джулии коснулись ее груди. Она снова сидела на ней верхом, сжимая коленями бедра, и, нагнувшись вперед, подставляла под горячие поцелуи воспаленные участки своего тела.
— Не думай о ней, — прошептала Мэрилин, хватая ладонь Джулии и направляя ее между своих напрягшихся, приподнятых бедер. — Пожалуйста, не думай о ней.
Но Джулия не могла не думать. В эти минуты в ней как будто боролись два человека: один из них остервенело впивался пальцами вглубь, наслаждаясь возгласами Мэрилин, следующими за каждым движением, а другой… Другой ненавидел себя так яростно и остро, что на глазах выступали слезы и губы сжимались в беззвучном крике.
Мэрилин двигала бедрами, поднимаясь и опускаясь снова. Одной рукой она упиралась в плечо Джулии, а другую поднесла ко рту и зажала собственные губы большим пальцем, будто удерживая слова, готовые вырваться наружу.
Ее волосы растрепались, лицо сейчас напоминало маску — искаженную от страсти, от безумия, от чего-то яростного и дикого. Словно кошка. Словно французская prostitué. Словно танцовщица, исполняющая экспромтом полный секса и чувственности танец.
Это длилось долго, ужасно, немыслимо долго. Мгновениями казалось, что эти движения, полные огня, полные первобытной страсти, будут длиться вечно. И целую вечность Мэрилин будет опускаться на ее уставшие пальцы, и подниматься снова, и выгибать спину, и сдерживать крик.
Но наступил момент, когда движения бедер стали беспорядочными и хаотичными. Момент, когда Мэрилин больше не смогла сдерживаться и последним движением опустилась вниз, вбирая в себя Джулию, захватывая ее, вдавливая в себя — так глубоко, как только могла.
Она дернулась, потом еще раз, и упала сверху, обессиленная. Плечи ее тряслись от рыданий.
Утром Джулия ушла. Ушла, не выдержав молчаливого укора, поселившегося в родных глазах. Укора, будто говорящего: «Почему ты позволила мне?»
У нее не было ответа. Она и не искала ответ, просидев всю ночь рядом с притворяющейся спящей Мэрилин, гладя ее волосы, перебирая спутавшиеся пряди.
Ушла, оставив на кухонном столе записку: «Уговори Сашку. У тебя это получится лучше, чем у меня. До встречи в Москве».
Оставшиеся до отъезда дни она провела, бесцельно шатаясь по городу, прячась в глубине зеленого парка, просиживая на лавочках с книгой. Она не винила себя, нет — во всяком случае, старалась не винить. Но то и дело перед ее взглядом возникало это умоляющее «не думай о ней».
Возможно ли предать сразу двоих? Возможно ли одной случайной ночью уничтожить то, за что некогда готова была отдать жизнь? Раньше Джулия думала, что нет. Теперь бы она ответила: «Да».
И переступая вместе с Юлием порог обычной петербургской квартиры, с замиранием сердца слыша шаги в коридоре, и пытаясь, отчаянно пытаясь поднять глаза, она знала: как бы там ни было, для нее все никогда не станет как раньше. Возможно, для Мэрилин — станет. Но для нее — никогда.
***
Таня встала в свои обычные восемь. На этот раз Юлика пришлось разбудить сразу: он должен был успеть до работы не только позавтракать, но и снять щетину с заросших щек. Стеная и возмущаясь, он удалился в ванную, а Таня подошла к двери гостевой комнаты.
Интересно, спала ли Джулия в эту ночь? Тане казалось, что нет. Она и сама долго не могла заснуть, все слушала и слушала шаги за стеной, и покрывалась дрожью, и старалась найти объяснения.
Кот заорал за спиной, и Таня испуганно дернулась. От этого движения она плечом надавила на дверь, и та раскрылась, оказавшись незапертой.
— Доброе утро.
Джулия сидела на подоконнике — хмурая, с лицом, ставшим еще бледнее, чем вчера. Одетая в мужские брюки и футболку с коротким рукавом. Судя по стопке постельного белья, аккуратно сложенного на подушке, спать она так и не ложилась.
— Будешь завтракать? — спросила Таня, наплевав на приличия и без спроса шагнув в комнату. — Сегодня у нас яйца всмятку и салат. Это… вкусно.
Она запнулась, поймав взгляд Джулии, который снова не смогла прочитать. В нем было ужасно много тоски, и тревоги, и чего-то еще, чему Таня пока не придумала названия.
— У тебя что-то… случилось?
Джулия выдавила улыбку. Именно выдавила, не улыбнулась — это Таня видела точно. И спрыгнула с подоконника на пол.
— Завтрак — это прекрасно, — сказала она. — Хочешь, помогу тебе накрыть на стол?
Утро пошло своим чередом. Таня немного смущалась, выполняя привычные дела в присутствии гостьи, но Джулия так вежливо и ненавязчиво помогала ей (расставляла тарелки, раскладывала салфетки, разливала чай), что смущение быстро прошло, уступив место внимательному дружелюбию, с которым справиться было уже куда проще.
Юлий быстро съел свой завтрак, поворчал немного и уехал на работу, привычно поцеловав Таню в лоб. Она закрыла за ним дверь, обернулась, одновременно с этим делая шаг, и налетела на стоящую в узком коридоре Джулию.
Это было всего мгновение: они столкнулись лбами и отпрянули друг от друга, — но Таня успела уловить свежее дыхание, и тепло кожи, и аромат весенних яблок, падающих с веток на землю.
— Извини, — одновременно сказали они и засмеялись. Кажется, достаточно искренне на этот раз.
— Как бы ты хотела провести этот день? — спросила Таня, на всякий случай делая еще шаг назад. — Мне нужно будет решить пару вопросов, связанных с приемом, но это недолго, а в остальном я в полном твоем распоряжении.
Эта улыбка точно была искренней. И Таня поразилась, как украсила она холодное лицо, как изменила! Будто румянец появился на скулах, будто глаза засверкали теплым весенним солнышком.
— Давай так: я бы не хотела злоупотреблять твоим гостеприимством, так что…
— Нет, — перебила Таня. — Вот это не надо, прошу тебя. Ты ничем не злоупотребляешь. Наоборот: я уже много лет общаюсь только с мужем, его семьей и нашими общими друзьями. Поэтому с удовольствием покажу тебе Петроград, или можем сходить в какой-нибудь кружок, или…
Джулия шагнула к ней, и Таня испуганно охнула. На секунду ей показалось, что эта странная женщина хочет заключить ее в объятия, но ничего не произошло: Джулия только посмотрела на нее улыбаясь и сказала:
— Тогда сделаем так. Вначале я помогу тебе решить твои дела, а потом придумаем, чем заняться до вечера. Идет?
Таня согласилась. Они вдвоем убрали на кухне, переоделись (Таня выбрала летний сарафан, а Джулия почему-то снова надела мужские брюки) и отправились пешком в кондитерскую, выбирать торт. По дороге Таня, чтобы не погружаться в молчание, принялась рассказывать семейные истории.
— Отец Юлика, ты увидишь его на приеме, всю жизнь работает на том же заводе. Представляешь, когда умер Романов, он даже входил в похоронную комиссию — помогал все организовывать. Говорят, в день похорон весь Петроград высыпал на улицы. Люди плакали, кричали, кого-то даже затоптали в толпе до полусмерти.
— А где твой отец? — спросила Джулия. — И мама?
Таня махнула рукой.
— Они иммигрировали в Израиль, когда это было еще возможно. Так что, можно сказать, умерли. То есть не умерли, конечно, но… Я не видела их двадцать лет. И ничего о них не знаю.
Джулия пробормотала что-то, но Таня не смогла разобрать, а переспросить постеснялась.
— Если бы у меня был ребенок, я бы никогда его не бросила, — сказала она, останавливаясь перед светофором. — Честно говоря, мне не очень нравится отношение к детям в нашей стране. Шестнадцать — это все же маловато для того, чтобы начать жить самостоятельно.
Загорелся зеленый, и Таня ухватила Джулию за руку, как всегда делала, переходя дорогу с мужем. И только на другой стороне поняла, что кожа, которой она касается, раскаленная и липкая от пота.
— Ты что? — спросила она, остановившись. — Что-то не так?
И снова этот непонятный взгляд.
— Все в порядке, — Джулия отобрала руку и сунула ее в карман брюк (Нину Павловну точно инфаркт хватил бы, если бы увидела). — Расскажи, как ты жила после того, как тебе исполнилось шестнадцать?
Таня улыбнулась и двинулась дальше по проспекту. Джулия пошла рядом.
— Жила как все. Сняли с подружкой комнату на двоих, пошли работать. Я мечтала стать певицей, брала уроки вокала, потом потихоньку стала выступать, но ты же знаешь, как относятся к музыке в нашей стране… А потом познакомилась с Юликом и вышла замуж.
Они подошли к дверям кондитерской, но Джулия вдруг остановила ее, ухватив за плечо.
— Вышла замуж по любви? И до сих пор его любишь?
Странно, но Тане показалось, будто ответ на этот вопрос очень важен для Джулии. Интересно, почему бы?
— Да, — кивнула она. — Конечно да.
С тортом определились быстро. Полистали каталоги, Таня на всякий случай созвонилась с Ниной Павловной (Джулия, слушая их разговор, стояла молча, но губы поджала) и внесла предоплату.
Теперь дело было за малым: доехать до Васильевского острова и забрать там отпечатанные приглашения. Но, позвонив в типографию, Таня поняла, что это придется отложить на завтра: тираж еще не был готов.
— Вот и все, — улыбнулась она, выходя на улицу и убирая утку в сумку. — Мои дела закончились. Что будем делать дальше?
Джулия пожала плечами.
— Пойдем гулять? Я давно не была в Петербурге, и…
От удивления Таня даже не стала заостряться на давно не употребляемом «Петербурге». Гулять? Серьезно?
Джулия усмехнулась ее удивлению.
— Я люблю гулять. Если ты нет, то мы можем…
— Нет! — быстро и громко прервала ее Таня. — Нет, я… Просто удивилась. Мало кто в наше время любит гулять. Это скорее буржуазное, верно?
Странное дело: Джулия засмеялась и подмигнула ей, став от этого лет на десять моложе, чем была секунду назад.
— Идем, — сказала она весело. — Займемся буржуазными развлечениями. И никому об этом не скажем.
И они действительно пошли. Да так, что через пару часов Таня окончательно влюбилась в эту странную, загадочную, но до безумия интересную женщину.
Она знала так много, и так охотно этим делилась! Рассказывала о зданиях, мимо которых они шли, вспоминала забавные случаи из истории владельцев этих зданий, знала, в чем разница между барокко и неоренессансом, и — о ужас! — любила не только музыку, но и балет.
— Ты видела «Лебединое озеро»? — поразилась Таня. — Как? Балет же умер еще до того, как ты появилась на свет.
Джулия улыбнулась и пожала плечами.
— Балет невозможно убить, как и искусство в целом. Его можно заточить в кандалы, можно запретить, можно спрятать, но он всегда найдет способ подняться.
Они остановились посреди Николаевского проспекта, в месте, где он плавно переходил в Рубинштейна, и Джулия, зайдя Тане за спину, положила руки ей на плечи.
— Посмотри, — тихо сказала она на ухо. — Все, что ты видишь вокруг, — искусство. Эти здания, эти барельефы на них, это сочетание цветов: синего неба и серого асфальта. Люди, которые спешат на работу, — их силуэты, их черты, их одежда. Все это — искусство. Нужно только уметь это видеть, только и всего.
Боже мой, ее голос был таким мягким, таким добрым! А от прикосновения рук, лежащих на плечах, кожа отчего-то покрывалась мурашками. Одна из ладоней скользнула по предплечью и опустилась вниз, захватывая Танину кисть и поднимая ее выше.
— Микеланджело сказал бы, что и это — искусство, — Джулия провела пальцем по Таниной ладони, и от ее движения что-то закололо, затрепыхалось в груди. — Эти линии, эти проступающие сквозь кожу венки, выпирающие косточки. Все это — искусство. Правда?
Таня кивнула, не в силах сказать ни слова. Она чувствовала дыхание на своем затылке, чувствовала едва заметное касание груди к спине и думала только о том, как бы продлить это мгновение, как бы сделать так, чтобы Джулия еще долго-долго водила пальцем по ее ладони.
Но сказка кончилась быстро. Джулия убрала руки и снова оказалась перед Таней — раскрасневшаяся и почему-то очень веселая.
— Можно спрошу у тебя кое-что? Обещай, что не станешь злиться, а просто откажешь, если это для тебя неприемлемо?
Таня кивнула, напуганная серьезностью этих слов. А Джулия наклонилась к ней и шепнула:
— Я очень хочу курить. Знаю, что это незаконно, но это сильнее меня. Может быть, ты знаешь место, где мы сможем спрятаться?
Она еще не договорила, а Таня уже начала смеяться. Тьфу ты, пропасть. Чего только не придумаешь себе, очаровавшись интересным человеком. Значит, всего лишь курить? Что ж, она знает такое место.
— Пошли, — сказала Таня, улыбаясь. — Доедем на метро к моей подруге. Она курит постоянно, так что еще одна выкуренная в ее квартире сигарета точно ничего не изменит.
Наташе звонить она не стала. Зачем? Если ее не окажется дома, ключ — Таня знала — всегда лежит под ковриком, и хозяйка вовсе не будет против, если они подождут ее внутри. Но Наташа оказалась дома.
Стоило Тане постучать условным стуком, как она распахнула дверь и втянула ее внутрь. А Таня, в свою очередь, потянула за собой Джулию.
— Я не одна, — быстро предупредила она, захлопывая дверь. — Идем к свету, я вас познакомлю.
Только здесь, оказавшись в захламленной комнате, она впервые за весь день вспомнила о Хаосе. Но отбросила эту мысль: не может женщина, интересующаяся архитектурой, знающая столько об истории Петрограда, быть каким-то там Духом. Не может, и точка.
— Садись, — кивнула Наташа, пожав Джулии руку. — Хочешь вина или еще чего-нибудь?
Вместо ответа Джулия достала из сумки пачку сигарет и покрутила перед Наташиным носом.
— Ого. Тогда тем более, садись.
Джулия устроилась на диване, Наташа традиционно забралась на стол, а Таня приткнулась к наглухо зашторенному окну.
Закурили. Джулия курила не так, как Наташа: она словно обнимала сигарету кончиками пальцев, и губы ее, касаясь фильтра, складывались в аккуратный, очень красивый кружок.
— Ты и есть тот самый Дух? — спросила Наташа, прищурившись, и Таня ахнула от изумления.
Джулия спокойно выдохнула дым тонкой струйкой и подняла брови.
— Дух? О чем ты?
Таня отчаянно делала знаки, но Наташа не обращала на нее никакого внимания.
— Нам тут сообщили, что Дух уже близко и что, когда он придет, мы узнаем его по глазам. — Она прищурилась, исподлобья глядя на Джулию. — Глаза похожи. Весьма.
— Наташа!
Ее наконец заметили: и нахмуренная Наташа, и невозмутимая Джулия.
— Что ты говоришь такое?
Наташа хмыкнула, Джулия улыбнулась.
— Думаю, вы ошиблись, — сказала она спокойно. — Или ошиблись те, кто сказал вам эту чушь. Я библиотекарь из Москвы, который познакомился в поезде с Таниным мужем и таким образом оказался здесь.
Похоже, Наташа ей поверила. Кивнула, выдавила улыбку и достала из хлама на столе очередную бутылку.
— Хочешь? — спросила, отвинчивая пробку. К ужасу Тани, Джулия не стала отказываться.
Через час они уже сидели вдвоем на полу, распивали остатки алкоголя и громогласно спорили, дымя одной сигаретой на двоих. Окончательно пораженная Таня смотрела на них во все глаза.
— Нет! — говорила Наташа, растягивая букву «е» до бесконечности. — Как ты можешь утверждать, что введение лимита на пользование техникой — это хорошо? Это же ограничение свободы в чистом виде!
— Это забота о здоровье людей, — возражала Джулия, куда более спокойно. — Позволь людям пользоваться компьютером без ограничений, и они станут делать это бесконечно.
— Глупость какая. Мы же разумные существа. Каждый сам в состоянии определить, сколько ему нужно использовать технику.
В глубине души Таня была согласна с Наташей: она тоже считала, что лимит — это какая-то глупость, но Джулию слушала с интересом.
— Представь, что среднестатистический человек будет проводить в утке все свое свободное время. Представь, что среднее время пользования техникой в сутки будет варьироваться от шести до двенадцати часов!
Таня попыталась представить и не смогла. Это что получается? Спать с уткой, есть с уткой, гулять с уткой? Глупость. Нереально.
— Ровно так и было бы, — утверждала Джулия. — Потому что человек склонен убегать от реальной жизни в виртуальную.
— Виртуальную? Это что еще такое?
Джулия объяснила:
— Электронную. Это сейчас тебе кажется, что человек достаточно разумен, чтобы выставлять запреты для себя самого. На самом деле это далеко не так.
Наташа потянулась и похлопала ее по плечу.
— Тебя послушать, так ты как будто не из Москвы приехала, а с Луны свалилась, — усмехнулась она. — Почему ты такая странная?
— Я много читаю, — пожала плечами Джулия. — Многое знаю. Только и всего.
Она прикурила еще одну сигарету и добавила:
— Все это очень хорошо описано у фантастов. У Рэя Брэдбери, к примеру.
Таня с Наташей переглянулись. Призрак провокации проник в квартиру сквозь стены и паникой растекся по коже. Рэй Брэдбери? Серьезно? В советской библиотеке?
— Послушайте, — сказала Джулия, заметив, как изменились их лица. — Вы же нормальные люди, так? Я имею в виду: мы здесь уже нарушаем немного закон. Поэтому я и решила, что вы не станете поднимать крик из-за разговора о…
— О запрещенном писателе? — перебила ее Наташа, прищурившись. — Милая, это немного другой масштаб, не находишь? За сигареты и алкоголь максимум, что можно получить, — это пять лет, а запрещенная литература грозит как минимум десяткой.
— Наташ, перестань, — Таня решила, что пора вмешаться. — Джули — не агент ОО, честно. Правда же, Джули?
Она заметила дрожь, пробежавшую по телу Джулии, заметила изменившееся на секунду выражение ее лица, и подумала вдруг: «А так ли ты в этом уверена, Татьяна? Так ли?»