Глава 10.
I'd let the world burn - Я бы позволил миру сгореть дотла,
Let the world burn for you - Позволил бы сгореть ради тебя
This is how it always had to end - Так оно всегда заканчивалось.
If I can't have you then no one can - Если ты не можешь быть моей, то не можешь быть чьей-то.
LET THE WORLD BURN - Chris Grey
Клинтон Уодделл
Красные фонари, навязчивая музыка, полуголые девицы, предлагающие свои услуги. Запах дешевого парфюма смешивается с запахом пота и разочарования.
Внутри все обычно выглядит потрепанно, хоть и пытаются создать атмосферу роскоши. Бархатные диваны, зеркала в золоченых рамах, картины с обнаженными нимфами. В комнатах, где происходит самое интересное, часто царит полумрак и теснота.
Клиенты тут разные. От уставших работяг до богатых господ, ищущих разнообразия. Кто-то приходит снять стресс, кто-то – утолить похоть, кто-то – просто ради любопытства.
Девушки тоже разные. У каждой своя история, своя судьба. Кто-то попал сюда по глупости, кто-то – от безысходности. Они улыбаются, шутят, изображают страсть, но в глазах часто читается пустота и усталость.
Вокруг всего этого крутятся сутенеры, охранники, бармены. Каждый занят своим делом, каждый зарабатывает на этом грязные деньги.
Я сидел за столиком в углу, безразлично наблюдая за молодой девушкой, которая танцевала на шесте и время от времени бросала взгляд на меня. Сделав глоток коньяка, я не выказывал ни малейшего интереса, хотя парни за соседним столиком едва сдерживали свои желания — их выпуклости в ширинках вызывали у меня лишь отвращение.
Если бы вместо этой танцовщицы была Агата, танцующая только для меня, я бы сидел здесь с возбудившимся членом, как эти мудаки. И она была бы только моей, и если кто-то посмел бы подсмотреть — я бы вырвал ему глаза, оставив калекой на всю жизнь.
Я усмехнулся про себя, раздражённо удивляясь, как часто в моей голове мелькает образ Агаты. Если бы она знала, что творится у меня в голове из-за неё, наверняка ещё сильнее боялась меня. Но она никогда не узнает, эти мысли я буду воплощать в реальность постепенно. Я позволил ей уехать, дать немного передохнуть от меня, но скоро я заключу её в собственную клетку. И черта с два, если попробует сбежать — как последний раз.
Эта неделя, что Агата жила в моём особняке, была для меня невыносимой. Я еле сдерживался, чтобы не наброситься на неё, как голодный зверь. Мы лишь целовались, и каждый раз мне приходилось сбивать напряжение холодным душем, чтобы немного унять своё бушующее тело.
Но в последний момент я потерял контроль. Клянусь, я был готов съесть её хрупкое и дрожащие тело целиком. Чувствовал себя каннибалом. Меня возбуждали её боль, слёзы и страх на лице. Да, я — чёртов псих без контроля, когда дело касается моей Агаты.
Моё лицо холоднеет, когда я замечаю Глорию, которая с модельной походкой идёт ко мне. На ней неприлично короткое платье с глубоким декольте, идеально сидящее на её теле, но мне плевать, Агата в мешке для картошки выглядела бы сексуальнее.
Она садится напротив, прикусывая нижнюю губу и пристально смотря в мои глаза.
— Я очень рада, что ты согласился встретиться, Клинт, — говорит она с приторной улыбкой, вызывающей у меня лишь раздражение.
— Я пришёл за объяснениями, Глория. Заметь, от твоих слов зависит твоё будущее, так что лучше постарайся угодить, — к холодному, мрачному тону мой голос меняет её выражение — удивление сменяется страхом. — Ты была на стороне тех, кто похитил Агату.
Она закатывает глаза и громко вздыхает:
— Снова эта сука... Надо было не церемониться и убить её тогда сразу.
— Не боишься лишиться языка за такое обращение к моей сестренке?
— Мы в борделе моего отца, Клинт. Ты ничего мне не сделаешь, — бесстрашно бросает Глория, но тут же жалеет о словах.
Я спокойно делаю глоток коньяка, опустошая стакан.
— Если захочу, то уничтожу твоего отца и этот грёбаный бордель — к чертям собачьим. А тебя... отдам голодным пацанам из моего клуба. Женщин не убиваю, но поверь, будешь умолять меня о смерти, — серьёзно говорю, не меняя выражения лица. — Твой отец работает на меня, и ты существуешь только благодаря моей доброте, если не забыла. Я сделаю так, чтобы твоя фамилия исчезла навсегда. В итоге вы останетесь гнилыми трупами, забытыми под землёй. Понятно? Так что держи свой тон в узде.
Глория побледнела, как полотно, и судорожно сглотнула. Я видел, как страх проступает сквозь ее напускную уверенность. Отлично. Пусть знает свое место.
– Я... я не хотела, – пролепетала она, избегая моего взгляда. – Отец был втянут в это. Они угрожали ему. А я... я просто хотела помочь. Думала, что если Агата исчезнет, ты обратишь на меня внимание.
Я усмехнулся. Наивная дура. Думала, что такая подлость сможет меня тронуть? Агата – это другое. Она моя одержимость, моя слабость и моя сила одновременно. А Глория – лишь очередная кукла в борделе ее отца.
– Кто угрожал твоему отцу? – спросил я, чувствуя, как гнев закипает внутри. – Назови имена.
– Я не знаю, – всхлипнула она. – Они скрывались. Но я слышала, как отец говорил про "Ворона". Это все, что я знаю.
"Ворон". Звучит знакомо. Надо будет проверить.
— Клинтон, я люблю тебя, клянусь, я никогда тебе не изменяла. Это все подстроено, все ради тебя, прошу, поверь мне, — голос ее дрогнул, а по щекам потекли слезы, губы сжались в жалкую ниточку.
— Ты отвратительна, Глория. Слушай меня внимательно, потому что я не буду повторять. Еще раз тронешь Агату, и я вырву у тебя все, что имеешь, с корнем. А в этот раз, в виде назидания, я аннулировал договор с твоей драгоценной семейкой. Надеюсь, сами выплывете, раз уж решили поиграть в кошечек? — Я приподнял бровь, криво усмехнувшись.
Глория застыла, будто не веря в то, что услышала. На ее лице отразился чистый, неподдельный ужас вперемешку с удивлением. Она дрожала, словно ждала удара в спину.
— Но... но ты же знаешь, что если отец узнает, он меня прикончит...
— Теперь это твои проблемы.
Я поднялся, направляясь к выходу из этого проклятого борделя, не обращая ни малейшего внимания на ее истеричный плач.
Дверь за мной закрылась с тихим щелчком, отрезая остатки ее жалких стенаний. В горле стоял неприятный комок, но я гнал от себя любые мысли о жалости. Глория сама выбрала свой путь, играя в грязные игры с людьми, которых трогать нельзя. Я предупреждал ее, давал шанс одуматься. Но она, ослепленная жаждой власти и денег, решила, что умнее всех.
Спустившись по лестнице, я вдохнул свежий ночной воздух. Город жил своей жизнью, мерцая огнями и уличным шумом.
Агата Байкли
В комнате у Роуз царил полумрак, а на стене плясали тени от огромного телевизора, где в который раз разворачивались события "Дневников Вампира". Лейлани и Роуз, казалось, не могли оторваться, а я, с рассеянным видом, пялилась в экран, утопая в собственных мыслях. Прошло две мучительные недели с тех пор, как меня похитили. Девочки были в настоящем шоке, когда узнали правду. Я никогда не видела их такими злыми – они готовы были разорвать на куски всех дружков Чейза. Кстати, кое-кого и разорвали, а кто-то просто исчез, и я уверена, что без Клинтона тут не обошлось.
Целая вечность прошла с тех пор, как я сбежала из его проклятого особняка. Ни звонка, ни сообщения, ни даже мимолетной встречи. В ГЭКУ он словно испарился, а Дейв вообще избегал меня, как чумы. Что, черт возьми, происходит? Вроде бы, должна радоваться, что меня наконец оставили в покое, но меня это бесило до жути. Неужели я ему так быстро надоела? Или я должна была сначала стать одной из тех, с кем он переспал, а потом уже потерять интерес? Или, может, я стала ему противна?
Я фыркнула про себя и закинула в рот горсть попкорна. Роуз устроила нам ночевку в своем роскошном особняке, который мог посоревноваться с поместьем Уодделлов. Родители уехали по делам, и ей было жутко оставаться одной, несмотря на толпу прислуги.
А моя мама... о, моя мама была в ярости из-за моего исчезновения. Рассказывать про похищение я не стала. Какой смысл? Клинтон уже все уладил и отомстил. Я просто сказала, что была у подруги и забыла предупредить. Конечно же, она не поверила и явно что-то подозревала. Клинтон ведь тоже пропал из дома и из колледжа. Но, честно говоря, мне было плевать, что она там себе надумывает.
Внезапный визг девочек от первого поцелуя Деймона и Елены заставил меня вздрогнуть. В голове тут же всплыл наш первый поцелуй с Клинтоном. Жадный, страстный, обжигающий. Словно он хотел поглотить меня целиком. Щеки предательски запылали от этих воспоминаний. Почему я не могу просто выбросить все это из головы? Почему Клинтон засел там, как заноза?
Я откинулась на подушки, уставилась в потолок и закусила губу. Легкая пульсация между ног заставила меня покраснеть от стыда. Неужели я возбудилась от одной мысли о сводном брате?
– Знаете, девчонки, меня сложно вывести из себя, но этой рыжей выдре Мэган даже напрягаться не нужно, – вдруг прервала тишину Роуз, тыча нам в лицо экраном своего айфона. – Только посмотрите на эту...
На экране Instagram красовалась фотография Мэган. В коротенькой юбке и топике с открытыми плечами она массировала широкие плечи Клинтона, который расслабленно развалился в кресле с бокалом в руке. Напротив сидел Дейв и широко улыбался. Подпись гласила:
"Расслабляю своего любимого бойфренда. Всем лав". И сердечко.
Лицо исказилось от отвращения, словно меня выворачивало наизнанку. К горлу подступила тошнота, а глаза наполнились злостью и ненавистью. Я ненавидела Мэган за то, что она постоянно вилась вокруг Клинтона, как мотылек на пламя. И я ненавидела Клинтона просто за то, что он существовал и вызывал во мне... ревность? Какого черта?
Роуз убрала телефон и надула губки.
– Если бы Дейв не был таким бабником, я бы с ним замутила, – заявила она, показывая средний палец телефону.
– Да ты бы замутила со всеми, кто вообще умеет двигаться, – подколола ее Лейлани, и мы обе расхохотались.
Роуз скрестила руки на груди и нахмурилась.
– Сама-то переспала с тем охранником, которого поцеловала.
– Чего? Почему я об этом не знаю? – изумилась я, глядя на Лейлани.
– Это просто секс, девочки. И, признаться, он просто бог в постели.
Мы втроем захихикали. Я попыталась переключить внимание на девочек, но внутри все клокотало. Словно кто-то нажал кнопку "турбо" на моем раздражении. Лейлани щебетала о своем "боге в постели", Роуз рассказывала, как хочет отомстить Дейву за его многочисленные измены, а я... я хотела разбить что-нибудь, желательно голову Клинтона. Или Мэган. А лучше их обеих одновременно.
Внезапно я вскочила с дивана. "Мне нужно проветриться", - буркнула я, направляясь к балкону. Девочки переглянулись, но ничего не сказали. Я вышла на свежий воздух и глубоко вдохнула. Ночной воздух был прохладным и слегка влажным, но он не принес облегчения. Образ Клинтона и Мэган, липнущей к нему, словно банный лист, не желал покидать мою голову.
Мой телефон завибрировал в руке, и я включила экран, чтобы увидеть, кто написал. Глаза расширились от удивления — сообщение было от Клинтона. Совсем не ожидала его увидеть, тем более спустя целую неделю после моего побега. Что-то случилось? Я разблокировала телефон.
Клинтон: Не могу уснуть, Агата. Помоги расслабиться, пожалуйста. Умоляющий эмодзи.
Я подняла брови, удивлённая его наглостью. Всего минуту назад видела, как Мэган "расслабляла" его, так зачем он теперь пишет мне? И почему вообще просит меня?
Клинтон: Если продолжишь игнорировать — придётся поехать к твоей подружке и умолять тебя перед ними. Что думаешь? Думающий эмодзи.
Моё лицо внезапно покраснело, а злость на него разгорелась ещё сильнее. Внизу живота затвердел тугой узел, дыхание стало тяжелым.
Агата: Откуда ты знаешь, что я у Роуз? И почему я должна расслаблять тебя? У тебя есть Мэган — пусть она заботится об этом. Что думаешь?
Клинтон: Агата, если продолжишь так мило ревновать, я приеду и трахну тебя так глубоко и жестко, что ты потеряешь сознание, детка.
Агата: Можешь помечтать, Уодделл. Разрешу.
Клинтон: Мечтаю об этом каждую грёбаную минуту, милая. И тебе лучше не знать, насколько серьёзно. Ты же знаешь, я всегда воплощаю свои мечты в реальность.
Я почувствовала, как трусики постепенно становятся влажными, а между ног появляется приятное покалывание, требующее внимания. Я с трудом сдерживалась, чтобы не засунуть руку под шорты и не удовлетворить себя.
Клинтон: Какого цвета твоё нижнее бельё, Агата? Или ты без него?
Агата: Думаешь, что я помогу тебе подрочить? Ошибаешься. Тебя Мэган не устраивает? Почему у тебя не встаёт на неё? Жаль, она такая горячая.
Клинтон: Единственный человек, на которого у меня встает — это ты, детка. Так какого цвета у тебя бельё?
Агата: Красного.
Я прикусила нижнюю губу, не зная, зачем вообще ответила. Но так хотелось увидеть его реакцию — и это сводило меня с ума.
Клинтон: Чёрт, обожаю красный. Особенно на тебе. Покажешь?
Агата: НЕТ!!!
Резко гашу экран телефона, игнорируя настойчивую вибрацию, и чувствую, как волна жара взмывает от живота к щекам. Лицо пылает от стыда и смущения. Как он может говорить такое с такой обманчивой легкостью, с непроницаемой маской на голосе? Невольно, словно против воли, правая рука скользит под край пижамных шорт. Кажется, я перестала контролировать себя, опьяненная этими грязными словами сводного брата.
Сначала робко, сквозь влажную ткань трусиков, я начинаю ласкать себя, закусив губу, чтобы заглушить предательский стон. Какой позор! Я, оказывается, так реагирую на Клинтона... Раньше его слова были пустым звуком, а теперь... Теперь я отчаянно хочу, чтобы он ворвался сюда, и воплотил в жизнь все свои дерзкие фантазии. Что ж, я, кажется, готова признаться себе – я просто сумасшедшая дура. Безумная, если хочу его. Чувствую себя какой-то извращенкой.
Оттягиваю намокшую ткань в сторону, даря коже долгожданную свободу. Одно лишь его сообщение, произнесенное здесь, на балконе, может свести меня с ума... Как же это стыдно.
Пальцы становятся смелее, увереннее, скользят по разгоряченной коже, вызывая новые волны удовольствия. Мысли мечутся в голове, как испуганные птицы. Клинтон... его имя звучит как заклинание, как запретный плод, который нестерпимо хочется сорвать.
Легкое покалывание пробегает по коже, вызывая мурашки предвкушения. Я чувствую, как кровь приливает к самым сокровенным местам, пробуждая их к жизни.
Я играю с клитором, нежно поглаживая его, чувствуя, как он набухает и пульсирует. Дыхание становится прерывистым, а в голове роятся мысли, окрашенные в яркие цвета страсти. Я закрываю глаза и позволяю себе полностью отдаться ощущениям.
Пальцы проникают внутрь, лаская стенки влагалища. Я двигаюсь в такт своим желаниям, то медленно и плавно, то быстро и напористо. Каждый толчок – это волна наслаждения, которая прокатывается по всему телу.
Я закрываю глаза, пытаясь представить его здесь, рядом. Его руки, его губы, его горячее дыхание на моей коже... Образ становится все более ярким, все более реальным, и я уже почти чувствую его прикосновения. Сердце колотится, словно пытается вырваться из груди.
И вот, когда я уже почти на грани, когда все тело охватывает дрожь наслаждения, в дверь тихонько стучат. Я вздрагиваю, как от удара током, и резко отдергиваю руку. Сердце замирает, а потом начинает бешено колотиться.
Я резко оборачиваюсь и вижу за стеклянной дверью встревоженное лицо Роуз. Надеюсь, она не заметила, чем я тут занималась... Мои щеки вспыхивают, словно их опалило пламенем, но, несмотря на стыд, я открываю балконную дверь, впуская подругу.
— Тебя уже полчаса нет, Агги. Я уж думала, ты сиганула с балкона, — шутит она, оглядывая меня с головы до ног. — Ты же знаешь, что можешь поделиться с нами своими проблемами?
Я тихо вздыхаю, отводя взгляд. Мне мучительно стыдно оттого, что не могу им всё рассказать. Дело не в доверии, просто эта ситуация со сводным братом – какое-то безумие. Я и сама еще не могу разобраться в том, что между нами происходит. Если я чуть не кончила от его сообщений, то, вероятно, между нами что-то большее, но мне страшно это признать.
Роуз и Лейлани стали для меня по-настоящему дороги. Сначала я думала, что они дружат со мной из-за Клинтона, моего сводного брата, но я ошиблась. Я им так же дорога, как и они мне. И оттого мне еще противнее от своих грязных секретов. Чувствую себя паршиво.
— Да, я знаю, спасибо тебе, Роззи, — грустно выдыхаю я, закусив нижнюю губу.
Роуз притягивает меня к себе, заключая в теплые объятия. Я отвечаю ей, вдыхая аромат ее геля для душа. Она всегда так приятно пахнет.
— Мы никогда тебя не осудим, родная, — шепчет она. — И ты пропустила самое веселое. Представляешь, этот охранник позвонил Лейлани по видеосвязи.
— О, соскучился по своей малышке.
Мы начинаем смеяться и выходим с балкона. К нам присоединяется Лейлани. Она обиженно фыркает, но тут же тоже начинает смеяться.
***
Багряные листья, сорвавшись с веток, устилали дорожки парка аттракционов, словно ковер, сотканный из осенней печали. Воздух, пропитанный запахом тыквы и корицы, дрожал от предвкушения Хэллоуина. Карусели, обычно сверкающие огнями, сейчас зловеще поблескивали в полумраке, а их мелодии звучали приглушенно и тревожно.
Над входом в парк возвышалась гигантская надувная тыква с вырезанной гримасой, из которой вырывался клубящийся искусственный дым. Повсюду расставлены декорации: надгробия с выгравированными шутливыми эпитафиями, паутина, окутывающая деревья, и жутковатые фигуры скелетов, приветствующие посетителей.
Очереди к аттракционам, казалось, состояли из призраков и вампиров. Дети, наряженные в костюмы монстров, визжали от восторга, завидев актеров в гриме зомби, бродящих по парку. Самым популярным аттракционом был "Дом с привидениями", откуда доносились душераздирающие крики и зловещий смех.
В воздухе витала атмосфера мистического веселья, где страх переплетался с восторгом, а ужас – с предвкушением сладостей. Хэллоуин в парке аттракционов был поистине незабываемым зрелищем, оставляющим в памяти яркие впечатления и легкую дрожь в коленях. Закат окрасил небо в зловещие оттенки оранжевого и фиолетового, знаменуя начало самой жуткой ночи в году.
Я сидела на скамейке, затерянная в нелепом костюме ведьмы. Образ, в общем-то, милый, но я чувствовала себя полнейшей дурой. Черное, короткое платье с игривой пышной юбкой и открытыми плечами. Талию обтягивал полупрозрачный темный корсет. На ногах – безумный дуэт чулок до бедер: справа – черные в дерзкую белую полоску, слева – кружевные, полупрозрачные, манящие. Невысокие ботфорты идеально завершали этот хаотичный, но притягательный ансамбль. И, конечно же, ведьминская шапочка – как вишенка на торте абсурда. Спасибо хоть Роуз, отговорила меня от грима.
Кстати, о них... Они предали меня, оставив на растерзание Хэллоуину. Родители Роуз внезапно вызвали ее домой из-за неотложных дел, а Лейлани растворилась в ночи со своим парнем, пообещав вернуться "через пять минуточек", а пропала на целый час. Вот же гадина!
Тяжело вздохнув, закатила глаза. Зачем я вообще на это согласилась? Чувствовала себя нелепо и безумно некомфортно. Да, в парке хватало людей в подобных, а то и более экстравагантных костюмах, но я никогда не праздновала Хэллоуин. Страшно это все, и все только и хотят, что пугать. Зачем? Моя жизнь и без того – ходячий фильм ужасов, кошмар наяву. Ненавижу подобные праздники, не понимаю их сути, но решилась пойти ради подруг. А их нет рядом.
Внезапное касание мужских ладоней к моим плечам заставило меня вздрогнуть и резко обернуться. Передо мной стоял светловолосый парень, знакомое лицо которого скрывал жуткий грим скелета и потрепанный костюм. Выглядел он потрясающе, приковывая взгляды прохожих. В основном – молодых девушек, которые одаривали меня презрительными взглядами.
– Нейт? – нахмурилась я, пытаясь рассмотреть его лицо и вспомнить. Без этого грима я бы сразу узнала его.
– Оу, приятно слышать, что ты еще помнишь меня, дорогая Агата, – ухмыльнулся он и подмигнул, присаживаясь рядом. – Классный костюмчик.
Я заметила, как он внимательно рассматривает мое ведьминское облачение, но промолчала, даже когда его взгляд задержался на моих бедрах. В его глазах мелькнуло что-то, и он поспешил спрятать взгляд под маской. Найт в этом плане напоминал Клинтона. Оба скрывают свои эмоции за непроницаемой стеной, и их практически невозможно прочитать. А о втором я вообще ничего не знаю.
– Не думал, что ты любишь подобные праздники. На нашей первой встрече ты показалась мне очень сдержанной и строгой, – нарушил он тишину.
– Хочешь сказать, сейчас я выгляжу легкомысленной и ветреной?
– Ни в коем случае.
Я рассмеялась, глядя на него.
– Ты видел свое лицо? Выражение такое, будто я сейчас умру за одно лишнее слово, – поддразнила я его.
– Не выдумывай. Я просто не хотел тебя задеть, – фыркнул он и замолчал, глядя вдаль.
– О чем задумался?
– Хочу в дом страха, но ты откажешься. Ведь так?
– Совсем нет. Я только за. Хочу посмотреть, как ты штаны наложишь от ужаса. Кто ж такое пропустит?
Нейт разразился громким смехом, обнажая ряд идеально ровных белых зубов. Ему очень идет улыбка. Красиво.
– Это я посмотрю, как ты будешь дрожать и умолять меня вернуться.
– Тогда заключаем пари. Проигравший громко кричит: «Отшлепай меня, папочка. Я плохо себя вел», – произнесла я с дерзкой ухмылкой.
– Договорились, дорогая. Готовь свое горлышко.
Я фыркнула, и мы направились покупать билеты.
Очередь двигалась медленно, словно назло. Впереди нас визжали подростки, предвкушая встречу с монстрами, а я украдкой поглядывала на Нейта. В обычной жизни он предпочитал костюмы-тройки и галстуки, излучая уверенность и власть. Сейчас же, под слоем грима и в рваном костюме, он казался другим – более расслабленным, почти беззаботным. И это мне нравилось. Наконец, наша очередь подошла. Купив билеты, мы вошли в кромешную тьму.
Запах сырости и искусственной крови ударил в нос, заставляя невольно поморщиться. Шаг за шагом, мы продвигались вперед, ощущая на себе леденящее дыхание холода. Визги становились всё громче, и я невольно сжала руку Нейта. Он усмехнулся, но не отстранился. Внезапно из-за угла выскочила фигура с окровавленным топором, и я вскрикнула, вцепляясь в Нейта обеими руками. Он обнял меня, прикрывая от надвигающегося кошмара.
Первая комната – окровавленная операционная, где полумрак пульсирует от вспышек стробоскопа. На ржавом столе, покрытом пятнами, лежат инструменты, от одного вида которых кровь стынет в жилах. Стоны и хрипы, доносящиеся из-за ширмы, заставляют сердце уйти в пятки.
Вторая комната – старинная гостиная, где паутина свисает с потолка, словно саван. Камин, в котором потрескивают кости, освещает портреты с мертвенно бледными лицами, будто следящими за каждым движением. Вдруг, из-за кресла выскакивает иссохшая фигура с костлявыми пальцами, пытаясь схватить за руку.
Далее – темный коридор, где эхо шагов преследует путника, а ветер завывает сквозь щели, разнося леденящий шепот. Из-за каждого угла готовы выскочить зловещие клоуны с безумными лицами, а под ногами хрустят кости и осколки стекла.
Сердце бешено колотилось в груди, а в голове промелькнула мысль: "Кажется, я проиграла". Но стоило увидеть ухмылку на лице Нейта, как я собралась с духом. Нет, я не сдамся так просто. Впереди еще много комнат, и кто знает, какие сюрпризы они преподнесут.
Металлический смрад резанул в нос, как только мы переступили порог комнаты пыток. Кровь? Не может быть... или все-таки она самая, настоящая? Вдоль стен – арсенал орудий пыток, на столе – жутковатая коллекция ножей и топоров. Липкая субстанция под ногами, дьявольски напоминающая кровь, заставила поежиться. Чем дольше я здесь находилась, тем сильнее меня охватывал какой-то первобытный ужас.
Поворачиваюсь к Нейту, чтобы поделиться своими ощущениями, и тут же застываю в оцепенении: его нет! Я одна в этой проклятой комнате и даже не заметила, как он исчез! Паника накрывает с головой, я растерянно озираюсь по сторонам, сердце колотится как бешеное, дыхание сбивается, к горлу подступает тошнота. Кажется, кто-то прибил мои ноги к полу: я не могу сдвинуться с места, будто загипнотизированная.
— Кто здесь, черт возьми?! — кричу я, и мой голос предательски дрожит от страха.
И тут, словно удар под дых – прямо передо мной вырисовывается темный силуэт. Лица не видно: капюшон, маска... Но одно его присутствие кричит об опасности, о чертовом маньяке. Маска – сама по себе кошмар: зашитый рот и багровые пятна, стекающие вниз. Толстовка пропитана той же зловещей жидкостью. А в руках – бензопила, с которой капает кровь, оставляя мерзкие следы на полу.
Сглатываю ком в горле и медленно отступаю назад.
— Бу... — хриплый, утробный голос из темноты обжигает кожу ледяным холодом.
— Клинтон? Это ты? — выпаливаю я первое, что приходит в голову в этой нелепой ситуации.
— Беги, малышка, беги и прячься, иначе я оттрахаю тебя, а потом расчленю на куски, — вновь этот леденящий душу шепот.
Не раздумывая ни секунды, бросаюсь бежать со всех ног. Инстинкт подсказывает, что убежать не получится. Как в фильмах ужасов: жертва никогда не убегает. Она всегда умирает, и умирает мучительной смертью. Я бегу, не оглядываясь, но спиной чувствую его взгляд.
Проклинаю тот день, когда решила надеть эти чертовы ботфорты на высоченных каблуках! Снимать некогда, да и бежать в них – то еще удовольствие. Хочется закричать, позвать на помощь, но словно язык проглотила или просто впала в ступор. И какая-то безумная мазохистка внутри меня хочет, чтобы он поймал меня, чтобы этот маньяк-убийца воплотил свои угрозы в реальность. Схожу с ума? Ну конечно!
Ноги несут меня прямиком в лес. Поздний час, лес – идеальное место для убийства. Двойное комбо. Я сама себя загоняю в ловушку, словно жажду быть убитой. Нормальные люди побежали бы в людное место, но мой мозг решил, что самое безопасное место – это чаща леса.
Ветки хлещут по лицу, цепляются за одежду, но я не останавливаюсь. Адреналин не дает мне почувствовать боль, только жгучий страх подгоняет вперед. Сердце колотится в груди, словно пытается вырваться наружу, а в ушах стоит оглушительный звон. Кажется, я слышу за спиной хриплое дыхание и лязг металла. Он близко.
Спотыкаюсь о корень дерева и лечу кубарем вниз по склону. Больно! Кажется, вывихнула ногу. Плевать! Ползу дальше, цепляясь за траву и ветки. Встаю, опираясь на дерево, и пытаюсь отдышаться. Ноги дрожат, в глазах темнеет. Надо найти укрытие.
Замечаю впереди заброшенную хижину. Наверняка, это ловушка, но у меня нет выбора. Дверь скрипит, словно столетний старик, когда я вхожу внутрь. Пусто, пыльно, паутина везде. Но хотя бы крыша над головой. Задвигаю дверь изнутри каким-то обломком мебели и прислушиваюсь. Тишина. Слишком тихо.
Вдруг, скрип половицы. Сердце уходит в пятки. Он здесь. Прячусь за старым, покосившимся шкафом и замираю. В щель между досками вижу его силуэт. Стоит, как каменный, и смотрит прямо на шкаф. Знает, что я здесь. Заводит бензопилу. Звук режет уши, воздух наполняется запахом бензина и крови. Конец.
Моё сердце замирает, когда через глазные дырки в пугающей маске на меня смотрят чёрные холодные глаза. В животе сжимается тугой узел, и я молюсь, чтобы всё это было лишь ужасным сном, кошмаром. Почему я всё ещё не просыпаюсь? Когда я слышу рев бензопилы, вздрагиваю и прижимаюсь спиной к стене.
Вершина вращающейся цепи чуть ли не прикасается к моему горлу, визг режет уши. По щекам текут слёзы, тело предательски дрожит. Я не способна пошевелиться — меня парализовало. Только чувствую этот голодный, хищный взгляд. Он — садист, от него исходит жуткая аура. Каждая клетка тела, от груди до бедер, словно обожжена. Клянусь, он смотрит так, как будто хочет сожрать меня. В его глазах нет ни капли нежности, радости или заботы — лишь голод, жестокость и ярость.
Почему он так зол? Что плохого я сделала, чтобы заслужить такую ненависть? Я собираю все силы и толкаю его в грудь, пытаясь отвлечь. Нет — он даже не шелохнулся, слишком силён. Но хоть на мгновение, на миллисекунду, может, удалось отвлечь его внимание. Я пытаюсь вырваться из его хватки, не замечая бензопилы в его руке.
Как только я разворачиваюсь, пытаясь бежать, меня хватает за волосы на затылке и резко дергает назад. Моя шапка падает на пол, я с болезненным стоном падаю на колени перед ним. Острая боль в коленях заставляет меня плакать, как маленькую девочку.
— И куда ты, блять, собралась? — хрипит он, крепко сжимая волосы.
Я поднимаю на него взгляд, сидя на коленях и прикусываю нижнюю губу до металлического привкуса. Он властен, доминантен, жесток — и, несмотря на страх, мне даже нравится моё положение. Но это безумие.
— Помнишь, что будет, если не сможешь сбежать? — грубо спрашивает он и снова дергает волосы, заставляя меня наклониться. — Отвечай, чёрт возьми!
— Т... трахнешь? — я заикаюсь, затем вскидываю подбородок, хмурясь. — Тебе это не удастся. Отпусти. Если мой брат найдёт тебя, то...
Я слышу хриплый смех — обещание боли.
— Похоже, ты неправильно поняла временную доброту своего брата. Позволь объяснить.
Его мозолистый палец нежно стирает слёзу с моей щеки. В другой руке он всё ещё держит бензопилу.
— Тебе нужно спасаться от него, Агата. Так ты его ненавидишь или боготворишь? Или и то, и другое?
— Убери свои мерзкие руки! — вырываюсь я.
Палец скользит по моей нижней губе, вторгается в рот, давит на язык. Я чувствую, как сжимается пульс между ног.
Его прикосновение обжигает, как лед. Я пытаясь выплюнуть его вкус, но он лишь глубже проникает в меня, отравляя все тело. Ярость и отвращение борются с возникающим желанием, втаптывая в грязь остатки гордости.
— Что ты несешь? — шепчу я, чувствуя, как голос дрожит. — Мой брат никогда бы...
Рев бензопилы обрывает меня на полуслове. Он подносит ее ближе, так что лезвие едва касается моей кожи. Холод металла, жар его взгляда — контраст сводит с ума.
— Неужели? — его голос полон насмешки. — Ты уверена, что знаешь его? Что знаешь себя?
Я смотрю в его глаза, ищу в них хоть что-то, кроме голода и жестокости. Но там только бездна, отражающая мои собственные страхи и сомнения. Неужели он прав? Неужели я так слепа?
— Заткнись, — выплевываю я, собрав всю волю в кулак. — Ты просто псих.
Он смеется, и этот звук проникает под кожу, заставляя дрожать. Он отпускает мои волосы, и я падаю вперед, уткнувшись лицом в грязный пол. Но я поднимаюсь, чувствуя, как внутри что-то ломается. Я больше не молю о пощаде. Я больше не боюсь. Я просто хочу, чтобы все это закончилось.