Глава 1.
Я презирала свою унылую жизнь, ощущая себя ничтожной мошкой в безбрежном океане бытия. Болезнь, вечные размолвки с матерью и изматывающая учеба – все это тяготило душу, словно свинцовые гири. Но монотонное течение дней дало трещину, когда мать, сломленная обстоятельствами, приняла предложение о замужестве.
Я оказалась в мире ослепительной роскоши, которая, увы, не тронула моего сердца. Дорогие наряды, безмолвная свита слуг, элитная школа, утопающая в огнях вечеринок – все то, о чем грезят, кажется, все, кроме меня.
Но самым мрачным кошмаром в этой тщательно выстроенной лжи стал ОН. Мой "брат". Он испепелял меня взглядом, не в силах выносить даже мое присутствие в одном доме, словно я отравляла воздух, которым он дышал. Во мне воплотились все черты, вызывающие в нем неконтролируемую ярость.
Этот человек – безумец, одержимый тьмой и насилием. Он упивается видом крови, смешанной с мучительной болью. И мне кажется, он находит дьявольское наслаждение в моих страданиях, в возможности контролировать каждый мой вздох. Он видит, как с каждым днем отчаяние все глубже проникает в мою душу, разъедая ее изнутри.
Я не в силах объяснить ту странную, пугающую связь, что возникла между нами. Каждая клеточка моего тела, вопреки разуму, тянется к нему, умоляя о прикосновении. Это немыслимо, ведь он – мой безумный брат. Но я солгу, если скажу, что меня не пугает, но и не привлекает его жажда владеть мною безраздельно.
Обложка от ( Meril Faust )
Автор ( Дия Мур )
Персонажи:
Агата Байкли / Клинтон Уодделл
Плейлист:
Dreamin - Norhye
Crave you - Isabel LaRosa
Find me - Mos Elian
Here - Alessia Cara
Intro - Sickick
Fill The Void - The Weeknd, Lily Rose Depp & Ramsey
Desert Rose - Lolo Zouaï
GIVE ME YOUR LOVE - Chris Gray
Who do you want - Ex Habit
RUNRUNRUN - Dutch Melrose
obsessed - zandros, Limi
The Hills - The Weeknd
Boyfriend - Dove Cameron
Hotel - Montell Fish
Doubt - Twenty One Pilots
I feel like I'm drowning - Two Feet
Crazy In Love - Sofia Karlberg
Mind game - Sickick
Drive you insane - Daniel Di Angelo
Renegade - Aaryan Shah
Love You Like Me - William Singe
Shut Up and Listen - Nicholas Bonnin, Angelicca
DARKSIDE - Neoni
Again - Noah Cyrus feat. XXXTENTACION
Candy - Doja Cat
Nervous - The Neighbourhood
House of Balloons - The Weeknd
Doin' Time - Lana Del Rey
Right Here - Chase Atlantic
All Mine - PLAZA
Black Sea - Natasha Blume
Дисклеймер
Предупреждаю сразу, дорогие читатели: эта книга – не для впечатлительных особ. Здесь присутствует мрачные сцены насилия, откровенные постельные сцены и нецензурная лексика. Если вы из тех, кто предпочитает избегать подобных вещей, лучше поищите что-нибудь другое.
Любовь — это желание укрыть её от невзгод и стать щитом от жестокого мира. Одержимость же превращает эту любовь в слепую ярость, готовую залить кровью ради её "защиты".
Клинтон Уодделл
Полицейский в форме, словно каменный страж, вёл меня по кишке узкого коридора, где за стальными дверями томились тени самых опасных преступников. Наручники, сковавшие руки за спиной, врезались в плоть, напоминая о несвободе. Друг успел передать мою одежду, привычную и удобную. Запекшаяся кровь на разбитой губе — безмолвное свидетельство упрямства. На моем лице — ни единой искры жизни, лишь мертвенная маска равнодушия.
Обычно, когда подходит час освобождения, лица заключенных расцветают улыбками. Но не моё. Нельзя сказать, что я жажду остаться в этой обители мрака и отчаяния — у меня есть дела, требующие незамедлительного решения. Но и там, за этими стенами, меня ждут лицемерные рожи, один вид которых вызывает тошноту. Как же я хочу увидеть их лица, искаженные ужасом, услышать их жалкие рыдания, когда они будут молить о пощаде, пав к моим ногам.
Уголок губ невольно дергается в хищной ухмылке. Я отгоняю эти мысли, сладостные и опасные, от которых кровь в венах начинает кипеть, разжигая неутолимую жажду мести.
Раскаленный воздух обжег легкие, словно глоток раскаленного металла, а свет бил в глаза, выжигая на сетчатке последние тени долгих лет, проведенных в полумраке камеры. Ощущение свободы оказалось обманчивым миражом, лишенным обещанного восторга. Мир, казалось, остался равнодушным, как и прежде, словно и не заметил моего возвращения.
Мужчина в форме, с цепким вниманием следя за каждым моим движением, держал под локоть, будто выгуливал дикого зверя на коротком поводке. Его взгляд, скользнув по моим натренированным мышцам, застыл на мгновение, и в горле у него, казалось, образовался ком. Я лишь криво усмехнулся про себя, наслаждаясь его замешательством и страхом, ощущая себя хищником, выпущенным на волю.
Каждая мышца – словно выточенный из камня шедевр. Рельефные бицепсы вздымаются под кожей, словно горные хребты, свидетельствуя о неустанных тренировках в заключении. Трицепсы, упругие и мощные, заполняют рукав футболки, напоминая о динамичных жимах и отжиманиях.
Старая футболка предательски обтягивала тело, подчеркивая ширину плеч и мощь груди.
Я окинул прощальным взглядом угрюмое место, стиснутое бетонными стенами и ощетинившееся колючей проволокой. Больше сюда ни ногой. Вдоль стен высились сторожевые вышки, и вооруженные охранники зорко сканировали территорию, исключая любую возможность побега.
С лязгом распахнулись железные, серые ворота. Охрана с автоматами освободила мои запястья от наручников, выпуская на свободу. Не торопясь, но и не мешкая, я двинулся вперед. Ворота захлопнулись за спиной, отрезая прошлое, и я устремил взгляд вдаль.
Впереди простиралась бесконечная дорога, а по обе стороны – выжженные осенним солнцем, безжизненные поля. Ни единого признака жизни. Ни дерева, ни кустика, ни травинки. Не зря это проклятое место прозвали "Территорией Смерти".
Осеннее солнце безжалостно било в глаза, заставляя щуриться до рези – назойливый луч, пронзающий самую душу. Но вот, вдали, словно мираж, возник Дейв Перес, прислонившийся к глянцевому боку моей черной «ласточки», словно он её законный владелец.
В руке – неизменная банка энергетика, взгляд блуждает где-то за горизонтом, в пустоте.
Дейв, наследник империи роскошных авто, созданной руками его отца, партнера моего. Вечный оптимист, беспечный и свободный от груза ожиданий. Его отец, в отличие от моего, позволял ему купаться в лучах юности, не требуя ничего взамен. Меня всегда раздражали эти баловни судьбы, не познавшие горечи потерь и тяжести испытаний. Но Дейв... Дейв был способен развлечь, уговорить, убедить – как никто другой. Был.
Сейчас я не чувствую к нему ни привязанности, ни потребности. Три года заключения выковали из меня другого человека. Мои взгляды, мои интересы – все переплавилось в огне отчаяния и ненависти. Я больше не тот мальчик, что был прежде. Теперь я – хищник, вышедший на охоту.
Наконец, заметив меня, Дейв озарился той самой, обезоруживающей улыбкой, демонстрируя идеальный ряд белых зубов. Мое лицо осталось непроницаемым, лишь тень скуки скользнула по нему.
Я заметил, как удивленно скользят его глаза по каждой мышце моего тела. Я доволен. Доволен тем, что теперь во мне видят не человека, а зверя – свирепого, с пустыми глазами, жаждущего лишь одного: сокрушать, убивать, пытать.
— Клинт, ты изменился, мой садист, — воскликнул Дейв, радостно раскинув руки в стороны. — И, черт возьми, это в лучшую сторону.
Садист. Так он всегда меня называл – с тех пор, как мы, одержимые тьмой, сколотили этот клуб – "Садисты". Прибежище для тех, кто жаждал не просто власти, а власти, выкованной из боли. Здесь каждый, словно трофей, выставлял напоказ новое прозвище, символ своей извращенной жестокости.
"Садисты" – имя, от которого стынет кровь, синоним беспредельной, леденящей душу беспощадности. Три властителя восседают на вершине этой пирамиды порока, а внизу – пешки, чья единственная цель – ублажать и исполнять самые грязные прихоти. Вступить в их ряды – почти непостижимая задача. Нужна стальная воля, кулаки, способные крушить кости, и неутолимая жажда причинять страдания, при этом сохраняя над ней дьявольский контроль. Редкий зверь обладает подобным набором качеств.
Люди трепещут, заслышав лишь название клуба. Что творится за его стенами – тайна, запечатанная страхом, которую никто не осмелится раскрыть.
"Садисты" купаются в неприкосновенности, словно в крови своих жертв. Они – государство в государстве, неприкасаемые. И именно эта безнаказанность сеет ужас в сердцах.
Скучающим взглядом окидываю свою малышку. Bugatti W16 Mistral – воплощение французской роскоши, зверь без крыши, созданный из самых дорогих материалов. Восемь литров, 1600 лошадиных сил, ураганная скорость, свыше 420 км/ч. Единственный проблеск света в этом беспросветном дне.
– Дай закурить, – роняю я спокойным тоном, протягивая руку Дейву.
Тот застывает, словно пораженный громом, руки в растерянности разведены в стороны. Мое поведение явно сбило его с толку. Мне всегда нравилось наблюдать за эмоциями на лицах людей. Жаль только, что сейчас в них нет отчаяния.
Дейв, растерянно кивнув, извлек из бездонных недр своих широких джинс пачку сигарет, блеснувшую глянцем дорогой упаковки, и щелкнул зажигалкой. Я принял предложенную сигарету, зажал меж губ, ощущая легкую дрожь, и поднесла к кончику язычок пламени.
Дым терпким облаком заполняет легкие, вызывая легкий кашель. Никотин приятно расслабляет, отодвигая тревожные мысли на задний план. Мы молчим, каждый погруженный в свои размышления.
Я делаю еще одну затяжку, наблюдая, как пепел медленно осыпается вниз. Дэйв смотрит куда-то вдаль, его лицо кажется усталым и отстраненным. Что-то гложет его, я чувствую это. Но сейчас не время для вопросов. Сейчас время для молчания, для совместного курения, для этой маленькой, мимолетной передышки в хаосе жизни. Сигарета догорает, оставляя после себя лишь горький привкус и мимолетное ощущение покоя.
— К твоему возвращению, Клинт. Бабы, тачки, выпивка, — Дейв, как всегда, пытался разрядить напряжение шуткой. — Всё как ты любишь. Клянусь, эта ночь станет легендой.
Я стискиваю зубы, сдерживая рвущуюся наружу ярость. В глазах темнеет от одного лишь воспоминания о прошлом. О той чертовой жизни, которую я оставил позади.
— Меня больше не ебет это дерьмо, Дейв, — отрезаю я, стараясь донести до него всю серьёзность моих слов. — Я одержим местью этим ублюдкам.
Бросив эту фразу с ледяным, немигающим взглядом, чтобы он понял, что мои намерения тверды как сталь, я захлопываю дверь и сажусь за руль, защелкивая ремень безопасности.
Агата Байкли
Солнце ласково пригревает землю, воздух наполнен ароматами цветущих растений и свежескошенной травы. Легкий ветерок нежно касается кожи через открытое окошко машины, принося ощущение свежести. Небо безоблачное, ярко-голубое, словно огромный купол, укрывающий мир. Птицы весело щебечут в листве деревьев, создавая приятный музыкальный фон. Теплый день располагает к прогулкам на природе, отдыху на пляже или пикнику в парке. Все вокруг наполнено жизнью и энергией, а в душе царит покой и умиротворение.
Я грустно вздыхаю, и взгляд скользит вниз, к оголенным стройным ногам. Ветер, озорной и сильный, треплет мои темно-русые, выпрямленные пряди, но это зрелище вызывает лишь апатию. В этот "важный день" на мне простые джинсовые шорты, легкая клетчатая рубашка, на ногах – гольфы и белые кроссовки. Пальцы нервно теребят край рубашки, а зубы, словно в лихорадке, покусывают нижнюю губу. Волнение? Нервы? Скорее, то и другое.
Мама сидит за рулем, и ее лицо озаряет фальшивая, натянутая улыбка. Я отворачиваюсь, стараясь сдержать гнев. В голове – ледяное спокойствие, никакой истерики сейчас. Возможно, позже. Меня душит ее всевластие, ее наплевательское отношение к моим чувствам. И сейчас она сияет от счастья, от решения, принятого единолично, решения, которое, по ее мнению, сделает счастливыми нас обеих. Меня же никто не спросил. Считают слишком маленькой для "взрослых дел", хотя мне уже семнадцать. К черту все!
Частые переживания пронзили голову острой болью, оставляя после себя лишь усталую пустоту. Достав из сумки глюкометр, я механически вставила тест-полоску. Лёгкий укол ланцета в безымянный палец – капля крови, словно крошечная искра, коснулась полоски. Да, я была тем самым "неудачным ребёнком", вечным напоминанием о сбое в поджелудочной железе – о сахарном диабете. Болезнь, укравшая у мамы спокойные дни, наполнив их тревогой и упрёками. Может, она и права. На экране глюкометра высветилось предательское число: 11,2 ммоль/л. Диабет первого типа – пожизненный приговор повышенному сахару в крови. Эндокринолог, устав повторять одно и то же маме, твердил мне: "Всегда проверяй сахар перед уколом, делай всё правильно". Так я и научилась жить самостоятельно, с самого детства.
Зажмурившись, я ввела инсулин в живот, протёрла место укола. Неприятно, но терпимо. Интенсивный режим инъекций приучает ко всему.
— Агата, скоро все будет просто замечательно, обещаю, — бодро прощебетала мама, не отрывая взгляда от дороги. — Больше никаких трущоб и учебы в этом... сельскохозяйственном колледже.
"С каких это пор мой колледж стал сельскохозяйственным?" Ярость заклокотала внутри, и мне отчаянно захотелось заткнуть ей рот. Мои друзья, мое детство, мои хрупкие мечты... Одним махом она лишила меня всего. Теперь жизнь казалась бессмысленной. Мне не нужны ни богатая жизнь, ни брендовые тряпки, ни этот огромный, бездушный особняк с бассейном и тренажерными залами. Пусть это и звучит заманчиво, но я не из тех, кого можно купить. Высшее общество всегда вызывало во мне отвращение, а теперь я должна стать его частью. Любой другой на моем месте ликовал бы, но только не я.
— Ты ведь не только из-за этого туда едешь, верно? — прошептала я, с трудом ворочая языком. — Тебе надоели перешептывания соседей, надоело, что каждый встречный напоминает о том кошмарном прошлом и... о нем.
Я запнулась, словно боялась произнести его имя, имя, которое до сих пор вселяло в меня леденящий ужас. Как бы я ни старалась вытравить из памяти эти воспоминания, в кошмарах он всегда возвращался, со своими мерзкими словами и этой ужасной, хищной улыбкой. Мой отчим, первый отчим... И скоро появится второй. Одна мысль об этом заставляла меня содрогаться.
— Заткнись, Агата! — рявкнула она, сорвавшись. Я вздрогнула от неожиданности. — Я хочу начать жизнь с чистого листа, понимаешь? Он выпил из меня все соки, всю надежду на лучшее, как и ты! Я имею право на счастливую жизнь, я заслужила ее! Но вы мне не давали! — выпалила она, словно прорвало плотину. — Как же я устала от твоих вечных таблеток, от этих медицинских прибамбасов и твоего нытья! Лучше бы тебя и этого ублюдка никогда не было в моей жизни!
Я закусила губу, чтобы не разрыдаться от этих жестоких слов, пронзающих меня, словно осколки стекла. И ведь правда. Лучше бы я не родилась с этой болезнью, чтобы мама могла быть хоть немного счастливее.
В груди словно сжался ледяной комок, причиняя невыносимую боль. Зачем жить, если ты – ничтожество? Даже родная мать твердит об этом. Хотелось свернуться клубочком на кровати, обхватить колени руками и разрыдаться, выплеснув наружу всю эту горечь. Может быть, тогда хоть немного станет легче.
Мама молча смотрела на дорогу, вцепившись в руль побелевшими пальцами. За все время разговора она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовала напряжение, висевшее в воздухе, и в то же время подсознательно радовалась тому, что в новом доме мы сможем избегать друг друга и разыгрывать перед другими любящую семью. Хотя до этого было дальше, чем до луны.
— Ты думаешь, я делаю это ради собственного удовольствия, Агата? В одиночку я не смогу обеспечить нам достойную жизнь. Согласившись на этот брак, я надеюсь, что мы сможем жить лучше. Без этих чертовых переживаний, забот и проблем.
Кулаки побелели от напряжения. Я буравила взглядом запотевшее стекло автомобиля, стараясь не дать волю рвущимся наружу слезам. Мама предпочла переложить груз вины на чужие плечи, лишь бы не признавать собственную ношу, не жить с ней. Ей проще вычистить память до блеска, оставив лишь глянцевые картинки благополучия, и бежать дальше, не оглядываясь на обломки. Я-то знала, чувствовала всю ее боль, как никто другой, пыталась залечить её раны. Но она выбрала роль эгоистичной стервы, для которой дочь – лишь досадное приложение к мечте о красивой жизни. Ей подавай щедрого мужа, утоляющего её страсть в постели, а она ему – новые платья и безупречный макияж. Как же это мерзко.
Если бы она тогда, как безумная, не влюбилась в моего первого отчима, моя жизнь могла бы сложиться иначе. Я бы просыпалась без леденящих душу ночных кошмаров, окружала себя друзьями, говорила открыто и дышала полной грудью. Он отравил мое детство, и я ни на секунду не жалею, что отплатила ему той же монетой. А мама... Она терпела его насилие и манипуляции, слепо веря в свою любовь, пока её дочь медленно умирала в слезах каждую ночь. И даже тогда, в этом аду, она думала лишь о себе. Впрочем, как всегда.
Оставшаяся дорога прошла под аккомпанемент тягостного молчания. Никто не решился нарушить эту звенящую тишину новым взрывом ссоры. Я продолжала смотреть в окно, погружаясь в омут равнодушия. Я давно смирилась с этой жизнью и оплакивать её не собираюсь. Ведь есть те, кто верит в меня, кто любит меня. Моя лучшая подруга, например. Мы пообещали встретиться, когда её интрижки с богатеньким спонсором подойдут к концу.
Сердце бешено заколотилось, когда машина замерла у неприступных черных ворот. Сидя в салоне, я нервно изучала открывшийся вид. У ворот, словно сошедшие с экрана боевика, выстроились люди в темных очках и безупречных костюмах, с автоматами наперевес. Особняк стоял в гордом одиночестве, вдали от любопытных глаз – что не могло не радовать. Похоже, владелец этого роскошного места ценил уединение превыше всего.
Вздрогнув, я увидела, как мама выходит из машины. С тихим вздохом я последовала за ней. Безмолвные стражи в черном распахнули ворота, пропуская нас на территорию. За воротами нас ждал, как я поняла, дворецкий – словно персонаж из старинного романа. Мужчина лет сорока одарил нас приветливой улыбкой, в ответ на которую мама расплылась в милой улыбке, а я лишь бросила на него равнодушный взгляд. Белоснежные перчатки, безупречный классический костюм, аккуратно зачесанные назад черные с проседью волосы...
— Добро пожаловать в особняк семьи Уодделл, — произнес дворецкий, обращаясь к маме. — Миссис и мисс Байкли, прошу следовать за мной.
Особняк, словно сошедший со страниц журнала об архитектуре, величаво возвышается над идеально подстриженным газоном. Огромные панорамные окна отражают небесную лазурь, а матовые стеклянные панели создают ощущение легкости и воздушности. Отделка из светлого камня и дерева теплых оттенков добавляет уюта в этот минималистичный шедевр.
Во дворе раскинулся настоящий оазис. Бассейн с кристально чистой водой манит прохладой в жаркий день. Вокруг него расставлены шезлонги из ротанга и зонты от солнца. В тени раскидистых деревьев спряталась зона отдыха с мягкими диванами и кофейным столиком. Вечером здесь зажигаются фонарики, создавая романтическую атмосферу.
Ландшафтный дизайн поражает своей продуманностью. Альпийские горки с яркими цветами, ухоженные кустарники и зеленые лужайки создают гармоничное пространство, где хочется наслаждаться тишиной и покоем.
Николас Уодделл, мужчина видный, со следами былой красоты, тронутой лишь легкой паутиной морщин у глаз и благородной сединой в висках, смотрел на своего сына. Ему сорок пять, а ощущение, что жизнь только начинается. Дорогой костюм от Brioni сидел на нем безупречно, подчеркивая широкие плечи и подтянутый живот. Взгляд его был проницательным, оценивающим, привыкшим видеть мир сквозь призму власти и возможностей.
Рядом стоял Джонс, его сын. Двадцать пять лет, воплощение молодости и энергии. Сын унаследовал от отца высокий рост и атлетическое телосложение, но взгляд его был другим – более открытым, наивным, хотя и с проблесками той же отцовской проницательности. Одет он был в повседневную, но дорогую одежду – джинсы от Kiton и кашемировый свитер Loro Piana. Джонс казался бунтующим против всего, что символизировал его отец, хотя и не осознавал, насколько сильно они похожи. Он был отражением Николаса в молодости, но с налетом современной беспечности и свободы.
Напряжение сковало меня, когда они остановились напротив нас. Не осознавая, я отступила на шаг, спасаясь от неловкости, будто пропасть между нашими мирами зияла слишком явно, грозя поглотить меня. В нос ударил резкий, приторный запах дорогого парфюма, от которого я невольно скривилась. Мама, казалось, тоже застыла в оцепенении, не отрывая удивленного взгляда от незнакомца.
Мужчина скользнул по ней заинтересованным взглядом, затем перевел его на меня. Его глаза задержались на моих обнаженных ногах, после чего лениво поползли вверх, к лицу. Я инстинктивно сжала губы в тонкую линию, выдавая свое волнение. Его сын буравил меня взглядом, словно сканируя в поисках изъяна. От этого пристального внимания ноги стали ватными, и я невольно сделала еще один, короткий шаг назад.
Я тоже не отрывала взгляда, словно бросая вызов. И я могла поклясться, что видела, как краешек его губ дрогнул в едва заметной, хищной усмешке.
— Николас Уодделл, рад знакомству, — произнес он сухо, словно отчеканил каждое слово. — Элиана и Агата Байкли, верно?
— Да, разумеется. Очень приятно, — слегка запнувшись, ответила мама.
Мама была воплощением природной красоты, словно сошедшая с полотен прерафаэлитов. Её глаза — два изумруда, волосы — светлый золотой водопад. Кожа, фарфоровая и безупречная, будто каждый день посещала лучших косметологов. Пухлые, словно лепестки роз, губы и аккуратный, точеный носик завершали этот ангельский облик. Мне же от неё достались лишь высокий рост и стройность. И хотя своим лицом я была вполне довольна, рядом с ней я ощущала себя блеклой тенью, серой мышкой, невольно оттеняющей её сияние.
— Агата, я забираю твою маму на несколько часов. Джонс ознакомит тебя с распорядком. Сегодня вечером – семейный ужин, где ты познакомишься с остальными, – отчеканил отчим своим твердым, как гранит, басом.
Я кивнула, выдавив подобие радостной улыбки. Вскоре мое лицо вновь омрачилось. По коже пробежали мурашки под тяжестью чужого взгляда. Сглотнув, я встретилась глазами со сводным братом. Его взгляд, ленивый и оценивающий, скользнул по моему лицу. Я почувствовала, что он так же далек от радости по поводу моего появления в этом особняке, как я от желания здесь остаться.
— Считай, что ты здесь — временная гостья. Заруби себе на носу: ни ты, ни твоя мать никогда не станете частью нашей семьи, – равнодушно бросил он и развернулся, уходя.
— Да пошел ты к черту, маменькин сыночек, – прошипела я ему вслед и показала удаляющейся спине средний палец.
Теперь я была уверена: жизнь в этом особняке обещает быть... интересной. Косые взгляды, скрытые конфликты, подковерные интриги – все прелести нежеланного соседства. Если меня тут невзлюбят, есть шанс, что мама, не выдержав, разведется с этим мажором, и мы вернемся обратно. Тогда, первым делом, я съеду от неё и начну свою жизнь с чистого листа. С этими мыслями я последовала за дворецким в отведенную мне комнату.
Дворецкий сухо и четко объяснил правила, расписание и границы дозволенного, словно зачитывал инструкцию к сложному механизму. Я слушала вполуха, рассматривая свою новую комнату. Просторная, светлая, с видом на ухоженный сад – она казалась неприступной крепостью, отгороженной от остального мира роскоши и фальши.
Оставшись одна, я подошла к окну. Сад манил своей тишиной и зеленью, но за его идеальными формами чувствовалась искусственность, вымученность. Как и в этом доме, где каждый уголок кричал о богатстве, но дышал холодом и отчуждением. Вздохнув, я решила исследовать свои новые владения.
Первым делом я обнаружила огромную гардеробную, уставленную дорогой одеждой, явно подобранной стилистом. Все вещи были моего размера, но ни одна из них не отражала мой вкус. Скорее, это был гардероб для куклы, послушно исполняющей чужие желания. Разочарованно прикрыв дверцу, я подошла к письменному столу, где нашла конверт с моим именем.
Внутри лежала записка, написанная аккуратным почерком: "Добро пожаловать в нашу семью. Надеюсь, ты быстро освоишься и не будешь создавать проблем. Помни: мы всегда наблюдаем за тобой." Подпись отсутствовала. Холод пробежал по спине. Что ж, кажется, игра началась.
Клинтон Уодделл
— Я безумно рада, что ты вернулся, Клинт, — промурлыкала девушка с кровати. — Нам всем тебя не хватало, особенно мне.
Я оторвал взгляд от панорамного окна отеля и посмотрел на неё. Рыжие волосы, словно пламя, рассыпались по обнажённым плечам, а макияж был слегка смазан после нашей близости. Её глаза жадно изучали мой голый торс, а зубы нежно прикусили нижнюю губу, выдавая волнение. Но этот жест не вызвал во мне ни малейшего трепета. Секс с ней – лишь способ утолить голод, не более.
Мэган – моя ровесница, мы знакомы с пелёнок. Наши семьи дружат, мы из одного круга. Устав от проблем с парнями, она согласилась на эти встречи, чтобы мы оба получали своё. Просто договорённость. Но я стал замечать, как в её взгляде проскальзывает что-то большее... чувства, которые мне совершенно ни к чему.
— Ты очень изменился. Твоё тело...
— Не интересно, — отрезал я, наливая себе щедрую порцию коньяка.
Я сделал большой глоток, чувствуя, как обжигающая жидкость растекается по горлу. В голове роились мысли, далекие от Мэган и ее томных взглядов. Возвращение домой после стольких лет – это словно оказаться в старой, знакомой комнате, где все вещи на месте, но ты сам уже совсем другой. Война меняет людей, оставляет шрамы не только на теле, но и в душе. И я не уверен, что хочу, чтобы кто-то видел эти шрамы.
— Я должен кое-куда съездить, — сказал я, ставя бокал на столик.
— Уже? Но ты только приехал...
В ее голосе звучала обида, но меня это не тронуло. Я накинул джинсы, не обращая внимания на ее изучающий взгляд.
— Дела, Мэган. Ты же знаешь, — бросил я через плечо, направляясь к двери.
Я сел в свою машину, включая двигатель. Первым делом я должен пойти в клуб, чтобы проверить, как там обстановка в мое долгое отсутствие.
Навигатор проложил привычный маршрут, и я, откинувшись на спинку сиденья, позволил себе немного расслабиться. Дорога в клуб всегда вызывала смешанные чувства.
Подъехав к клубу, я заметил пару знакомых лиц у входа. Охранники, как всегда, хмуро кивнули в знак приветствия, но я заметил удивленность в их лицах. Внутри, как и ожидалось, царил полумрак и громкая музыка. Бармены, как белки в колесе, сновали между стойкой и столиками, разнося напитки. Танцпол был заполнен людьми, поглощенными ритмом.
Я прошел в свой кабинет, попутно здороваясь с персоналом. Нужно было оценить ситуацию, поговорить с заменяющим меня, узнать о доходах и проблемах. Клуб – это живой организм, и если вовремя не обратить внимание на мелочи, они могут перерасти в серьезные неприятности.
Я рухнул в кожаное кресло, позволяя его мягкости хоть немного смягчить кипящую внутри ярость. Уголки губ скривились в злой усмешке. Вены на руках вздулись, словно синие канаты, предательски выдавая мое паршивое настроение. Клуб, в мое отсутствие, превратился в помойку для отбросов. Полупустой зал, спертый воздух, пропитанный запахом дешевого алкоголя и разочарования... Мои пальцы судорожно сжались в кулак, и я откинул голову назад, пытаясь удержать рвущегося наружу зверя. Годы в заточении должны были научить меня контролировать себя, черт возьми.
Дейв и Мэтт... Я оставил клуб на них, наивно полагая, что они справятся. Это была грубая ошибка, которую я больше не повторю. Стук в дверь вырвал меня из мрачных мыслей. "Войдите," - процедил я сквозь зубы. В кабинет, словно на эшафот, вошли двое парней. Виардо Пасс – высокий француз, отпрыск влиятельной семьи, владеющей сетью пятизвездочных ресторанов. И Мэттью Додсон – наследник гостиничной империи, также известный бабник.
Я одарил их взглядом, в котором плескалось столько яда, что им можно было травить крыс. Они переглянулись, словно почувствовали исходящую от меня угрозу, и благоразумно решили не нарушать гнетущую тишину дежурными фразами.
— Объяснитесь, — отрезал я, буравя их взглядом, словно стараясь прожечь дыру в самой сути их лжи.
— Черт, мы сделали все, что могли, бро, — зачастил Метт, торопливо оправдываясь, словно загнанный в угол зверь. Каждое его слово лишь подливало масла в огонь моей ярости. — Эти гребаные гиены из конкурирующего клуба переманивают наших людей и клиентов, вот черт!
Кровь ударила мне в голову, застилая глаза пеленой гнева. Я рывком поднялся с кресла, словно пружина, и двинулся на них. В их глазах плескался неприкрытый страх, и Метт осекся на полуслове, почуяв исходящую от меня угрозу. Сейчас я был для них не другом, а тем, кого нужно бояться и избегать. И это осознание лишь распаляло мою гордость.
— Ты допустил это и еще смеешь оправдываться передо мной? Вы, черт возьми, умудрились превратить мой процветающий клуб в жалкое подобие самого себя, — сквозь зубы процедил я, с трудом сдерживая ярость.
Виардо откашлялся, пытаясь обрести хоть какое-то подобие самообладания. Метт, как всегда, уже открыл рот, чтобы изрыгнуть очередную порцию бессмысленных оправданий. Но я прервал его взмахом руки.
— Молчать! Не нужны мне ваши жалкие оправдания. Где мои деньги? Куда испарились мои инвестиции, выгодные контракты, репутация, которую я годами выстраивал по кирпичику? — рычал я, требуя внятного ответа.
— Ты сам виноват...
Не успел он договорить, как мой кулак обрушился на его лицо. Метт отлетел назад, вскрикнув от боли, и схватился за окровавленный нос. Кажется, сломал. Во взгляде плескалась ненависть, но он, как никто другой, понимал, насколько он ничтожен передо мной. Я вцепился ему в воротник, давая волю внутреннему зверю, и с наслаждением наблюдал, как страх сковал его лицо. Виардо попытался вмешаться, но одного моего взгляда хватило, чтобы он понял — сейчас лучше не лезть.
— За эти слова я выбью тебе зубы, а за этот взгляд выколю глаза, Метт, — прошипел я, каждое слово звучало как удар хлыста. В голове уже роились картины крови и агонии. — До завтра вернешь мои деньги, ничтожество.
Я оттолкнул его и, развернувшись, направился к своему креслу. Виардо подхватил Метта под руку, и они поспешно ретировались из моего кабинета.
Я опустился в кресло, чувствуя, как адреналин постепенно отступает, оставляя после себя лишь выжженную пустоту. Ярость, словно пожар, опалила все внутри, и теперь оставалось лишь пепелище. Клуб, моя гордость, дело всей жизни, превратился в руины благодаря их бездарности и жадности.
Я достал из бара бутылку старого виски, откупорил и сделал большой глоток. Обжигающая жидкость прокатилась по горлу, немного притупляя боль. В голове снова всплывали картины былого величия: шумные вечеринки, знаменитые гости, потоки денег. А теперь – долги, скандалы и предательство.
Я знал, что Метт не вернет деньги. Он слишком труслив и ничтожен, чтобы найти такую сумму. Но мне и не нужны были его деньги. Мне нужна была справедливость. Мне нужно было, чтобы они заплатили за то, что сделали.
Завтра я навещу их. И они пожалеют, что родились на этот свет. Медленно и мучительно. Я заставлю их умолять о пощаде, но не услышу их. Я отберу у них все, что они имеют, а потом отниму и саму жизнь. И это будет лишь началом. Все, кто причастен к краху моего клуба, разделят их участь. Это будет моя месть, и она будет ужасной.
Я схватил телефон, и на экране вспыхнуло приглашение от отца. Сегодня вечером он дает семейный ужин в пафосном пятизвездочном ресторане – не иначе, как пытается произвести впечатление на очередную пассию с дочкой. Меня это нисколько не удивило, в его стиле. Чтобы быть в курсе, я уже поручил Дейву собрать на них досье. Коснулся пальцем файла, и на дисплее возникла фотография моей будущей сводной сестры.
На ней – короткий белый топик и джинсовые шорты, открывающие бесконечные ноги. Каштановые волосы свободно ниспадают на плечи. На лице – лучезарная, обезоруживающая улыбка, руки раскинуты в стороны, словно она обнимает весь мир. Снимок был сделан на пляже, судя по всему, пару месяцев назад. Неожиданно для себя я застыл, рассматривая ее. Никто прежде не задерживал мое внимание дольше пяти секунд, но она... С первого взгляда на это фото я понял – с ней будет непросто.
Взгляд скользнул ниже, к ее стройным, загорелым ногам, и в штанах немедленно отозвался импульс желания.
– Агата Байкли, – прошептал я, и в голосе прозвучала хищная ухмылка. – Сможешь ли ты оправдать мои...грязные ожидания?