День.
Тихая станция дремала в лучах октябрьского солнца, сверкая синей краской на крышах домов и здания вокзала. Аня без промедлений спрыгнула на хрупнувший белый известняк – поезд стоял всего две минуты, и рассусоливать было некогда. Девушка с наслаждением вдохнула прозрачный воздух и улыбнулась как лягушка – во весь рот. Здесь ей сдерживаться не хотелось. Здесь было ее сказочное царство, а Аня в нем – главная королевна.
За спиной девушки гулко вздрогнула темная громада состава. Дав прощальный гудок, словно пообещав вернуться спустя пару недель к этой же платформе, он медленно начал набирать ход. Земля мелко задрожала, и в нос ударил особый, ни с чем не сравнимый запах электровоза и нагретого жарой металла.
По деревянному настилу Аня пересекла пути и поднялась на платформу. Там ее уже ждал дядя Миша –знакомый ее бабушки Аксиньи, который всегда подвозил Аню от станции до потерянной в лесах деревеньки Каменки. Девушке было четырнадцать, и, как бы она ни хотела путешествовать самостоятельно, но в городе ее вплоть до купе провожала мама, а на Боровой встречал Михаил Иванович. Аня украдкой вздохнула и поправила лямку рюкзака, щурясь из-за солнечных бликов. Все равно лучше так, чем вообще не поехать.
После короткого приветствия девушка пристегнулась, и черная «Волга» гордо полетела по разбитой дороге, сверкая полированными крыльями.
Аня уже предвкушала, как бабушка распахнет полные руки, и она нырнет в теплые объятия, как делала это каждый раз, когда приезжала погостить. Ей уже виделась жарко натопленная банька, в которой так сладко пахнет дымом, горячими речными валунами, дубовыми вениками и колодезной водой. Стоило машине пересечь окраину Каменки, как Аня начала нетерпеливо ерзать и тянуть шею, будто уже отсюда могла почуять фирменные пирожки с грибами. Такие пекла только Аксинья, и ничья другая бабушка ни разу не смогла приготовить даже что-то похожее. Девушка сглотнула слюну и зажмурилась. Золотистые, из тонкого нежного теста, все как на подбор, с точно выверенным количеством начинки... А после грибных наверняка будут с яблочным повидлом. Таким, какое она любит больше всего: цвета темного янтаря, с маленькими крупинками, тающими на языке.
Михаил Иванович только улыбался, поглядывая, как пассажирка обтирает носом окно его любимицы – «Волги».
- Погостила бы подольше. Аксинья каждый раз тебе рада-радехонька, ходит, похваляется на всю деревню, какая ты умница растешь. Рассказы твои читала. Я сам не слышал, но жена сказала, дюже за сердце хватают, она даже всплакнула.
Аня смущенно прижалась щекой к стеклу. Бабушка всегда поддерживала ее, чем бы она ни занималась – лепила, рисовала или писала сказки. И когда внучка бросала новое увлечение, вместо ворчания Аксинья только обнимала ее и приговаривала, что есть люди – скалы, а есть люди – ветер, и у каждого свой путь.
- Не могу, дядь Миш. Учеба...
- Учеба это дело важное, - кивнул Михаил Иванович и указал подбородком вперед.
- Уже ждет тебя Аксинья. Ты это... - мужчина вдруг замялся, и Аня почувствовала, как в груди неожиданно кольнуло. – Присмотри за ней. Сдала она в этом году сильно. Может, ей в город лучше перебраться? Мы хоть тут и приглядываем за ней, но в семье-то всяко лучше.
Аня зябко обхватила руками плечи, вглядываясь в знакомый силуэт под раскидистым дубом.
- Спасибо. Присмотрю.
- Ба-а-аб!.. – Аня выкатилась из машины клубком радости и побежала к бабушке со всех ног. Рюкзак трепыхался из стороны в сторону, больно оббивая бока. Ветер подхватил длинный хвост рыжих волос и бросил Ане в лицо, но девушка только сердито отмахнулась от всех этих мелочей. Потому что ее глаза видели лишь расписной платок на плечах и родное лицо.
Но что-то было не так. Что-то заставило Аню притормозить в паре шагов от Аксиньи и пойти вперед медленно, крадучись и едва удерживаясь, чтобы не изогнуть шею и не повернуться боком. Как кошка Анфиса, когда та начинала злиться. Или бояться.
Аксинья рассматривала внучку чужим тяжелым взглядом и не стремилась ей навстречу. Она стояла в тени, и Ане на секунду привиделось, что на месте теплых серых глаз лишь темные провалы. Аня вздрогнула всем телом и остановилась.
- Бабуль, привет. Я так устала! В поезде попался храпящий сосед, и ты не представляешь, какие он рулады всю ночь выводил. Я почти не спала, торчала в коридоре у окна и на каждой станции скрещивала пальцы: надеялась, выйдет. Но ты не поверишь, первой вышла я...
Язык привычно перемалывал незаданные вопросы в бессмысленный треп. Аня словно отстранилась от него и рассматривала Аксинью, все сильнее пугаясь произошедшим с ней переменам. Они не виделись с прошлого лета, а казалось, будто прошло не меньше десяти лет. Бабушка потемнела лицом и осунулась; плечи сгорбились, а седые, всегда плотно зачесанные в толстую косу, уложенную кольцом вокруг затылка, волосы словно поредели и выглядели неопрятно. Эта новая, незнакомая Ане женщина мало походила на ее любимую бабушку, за которой даже в ее почтенном возрасте продолжали увиваться женихи.
Ветер разозлился и нагнал целое стадо толстобрюхих темных туч. Они ползли по небу, грозя вот-вот порваться и залить угор, на котором расползлась Каменка, холодным осенним ливнем. От испуга серебристые тополя, высаженные вдоль улицы, мелко дрожали, и Ане почудилось, что их листья звенят, как мелкие серебряные монетки.
Устав говорить, девушка замолчала. Обернулась неуверенно: как раз вовремя, чтобы увидеть, как дядя Миша качает головой и хмурится, а после садится в «Волгу» и уезжает, ни разу не оглянувшись назад.
Аня поежилась и снова повернулась к Аксинье, так и не сдвинувшейся с места.
- Ты зачем приехала, дура? – наконец спросила бабушка, и Аня опешила. – Я же матери твоей строго-настрого запретила тебя отпускать! Чай, ты не девочка теперь, а взрослая девица. Нечего тебе в деревню мотаться!
В груди сдавило горячо и больно.
Ане нравилось думать, что внутри нее бьется не какой-то там комок мышц, а настоящая живая птичка, и от взмахов ее крыльев становится легко и радостно. Но в тот день птичка забилась так яростно, будто пыталась прорвать тонкую кожу меж ребер и вылететь прочь.
- Я ее уговорила, - опустив голову, выдавила Аня. В горле скопился комок из слез. Пальцы сжались на лямках рюкзака. В глазах потемнело – а может, виной всему была набухающая непогода.
- Переночуешь и поедешь домой. Нечего тебе здесь делать, - бабушка отвернулась от внучки и пошла к избе. Аня стояла, как громом пораженная. Мама и правда говорила что-то о том, что бабушка не хочет никаких гостей, но ее голос звучал неуверенно, будто она и сама не понимала причину. Ане же слишком хотелось повидать любимую бабулю, и уговорить маму ей было нетрудно. Но после жестоких слов Аксиньи Аня впервые засомневалась, что приехала не зря.
Аня сидела за столом, поставив локти на полинялую скатерть. Нервно тикал небольшой квадратный будильник – самый простой, из дешевого красного пластика с белым циферблатом. На кончиках стрелок двигались солнце и луна, и в мгновения, когда темный круг луны закрывал звезду, девушка мелко вздрагивала.
В окно бил мелкий частый дождь. Барабанил в стены, будто просился внутрь, поддакивал печально воющему ветру, застилал мутным маревом улицу. В этом мареве плавало одинокое белесое пятно фонаря, будто укоризненный глаз взирал на людей, жмущихся ближе к натопленным печкам.
Аксинья возилась в кухонном закутке, не переставая ворчать себе под нос. Краем глаза Аня наблюдала за бабушкой. Она стояла спиной, уперев руки в бока, и будто бы кого-то ругала. Ветер взвыл особенно жалобно, и Аксинья вдруг швырнула ложку в дальний угол:
- Пошли прочь! Рано вам еще тут хвостами крутить!
Ане показалось, будто из того угла выскочило что-то лохматое и черное, будто крупный кот или дворовая шавка. По ногам мазнуло, и девушка тихо вскрикнула от испуга. Наклонилась, заглянула под край скатерти, но никого не увидела. Когда она выпрямилась, Аксинья смотрела на нее в упор прищуренными темными глазами.
- Ты завела питомца? – подняла Аня брови в притворном удивлении. Честно говоря, ей было все равно, даже если бабушка завела крокодила. Просто Ане до боли нужно было сломать гнетущую тишину, которая все ощутимее давила на плечи.
Аксинья вдруг упала на стул и спрятала лицо в ладонях. Аня вскочила с места и кинулась к ней - хотела было обнять, но в последний момент оробела и только положила свои руки на бабушкины – коричневые и морщинистые. Почувствовав прикосновение, Аксинья застонала глухо и тяжело, будто оно причинило ей боль. Но не оттолкнула, и Аня, воодушевленная, решила, что показалось, или же Аксинью тревожит что-то другое.
- Аня, пожалуйста, - женщина заговорила, и ее голос звучал глухо, - прошу тебя, уезжай. Я позвоню Михаилу Ивановичу, он тебя отвезет.
- Бабуль, я с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь, что случилось. Почему ты меня прогоняешь? Я тебя чем-то обидела?
Лампочка замигала и погасла на мгновение. Когда свет вернулся, оказалось, что Аксинья отвела руки от лица, чтобы посмотреть, что произошло. Закрыться обратно она не успела, и Аня замерла.
Там, под дубом, Аксинья стояла в тени, закутанная в платок, Аня толком и не вглядывалась. А сейчас бабушка застыла в десятке сантиметров от внучки, и девушка смогла рассмотреть каждый мазок того чудовищного художника, что превратил ее любимую бабушку в... монстра.
Не соображая, что делает, Аня отпрянула. Всего на мгновение – почти сразу же она устыдилась и снова потянулась к Аксинье, но та отклонилась от ее рук. Взгляд покрасневших глаз метнулся из стороны в сторону. Женщина вдруг протяжно застонала, схватила салфетницу со стола и метнула под печь. Оттуда совершенно явно порскнули во все стороны некрупные размытые тени, и Ане почудился визгливый смешок.
- Завтра чтобы духу твоего здесь не было, - Аксинья грузно выбралась из-за стола и снова загремела посудой на кухне. Вряд ли она готовила там еду, но даже если так - Ане было совсем не до угощений. Даже глотнуть воды из собственной бутылки ей удалось с трудом.
Свет в доме горел всю ночь. Аксинья так и не легла – Аня точно знала, потому что сама не сомкнула глаз. А утром девушка уехала в город.
Уехала, чтобы не возвращаться в Каменку следующие девять лет.