11
Запыхавшаяся Зоя пробивается к своему звену под раздражёнными взглядами девчонок и любопытными – мальчишек. Рубашка Жеки с коротким рукавом ей велика и болтается на плечах, шорты пришлось плотно затянуть ремнём, но лучше уж так, чем щеголять по лагерю в нижнем белье.
– У кого шмотки спёрла? – шипит Настенька, не поворачиваясь к Зое.
– Я-то ничего не пёрла, – цедит Зоя в ответ. – В отличие от тебя.
– Да как ты смеешь...
– И куда вы мою одежду дели? – не даёт Настеньке закончить Зоя. – Туда же, куда и лак, да? Я-то его не брала!
Настенька не возражает и не отнекивается. Выплёвывает только:
– Нечего шататься по ночам невесть где! Опять искала приключений в своём недострое?
– У меня там друг живёт! – яростно шепчет Зоя. Настенька презрительно фыркает, но прежде, чем успевает что-то произнести, на них шикает вожатая:
– Покровская, Морозова! Тихо!
Девочки замолкают, но, когда уже покидают площадь, змея Настенька вновь подаёт голос:
– Что ты всем врёшь, Покровская? Нет у тебя никакого друга! И в недострое никто не живёт – на то он и недострой!
У Зои неприятно сжимается сердце.
– У меня есть друг, – упрямо говорит она. – И никакой это уже не недострой. Просто новый корпус. Там люди живут, слепая ты тетеря!
Настенька глядит на Зою со смесью жалости и презрения.
– В каком мире ты живёшь? Там ни окон, ни дверей – а ты говоришь, там живут люди!
– Это ты в каком мире живёшь? – не остаётся в долгу Зоя. – В прошлом году, может, так и было, а сейчас там и окна, и шторы, и мебель получше нашей!
– Кто-то совсем умом тронулся, – насмешливо произносит Настенька. – Тебя к доктору отвести или сама справишься?
Настенькины слова злят Зою, но вместе с тем заставляют задуматься вновь: может, она и правда сошла с ума? Или... будущее, пусть не столь далёкое, всё же где-то рядом? Может, стоит попробовать оказаться там – вдали от змеи Настеньки, от её девчонок-подпевал, от зануды-вожатой? Прямо сейчас? И насовсем? Только вот надо бы сперва вернуть Жеке одолженные ненадолго вещи...
– Одежда моя где? – вновь спрашивает Зоя, на сей раз куда твёрже.
– Откуда мне знать? – вопросом на вопрос отвечает Настенька, кривя губы. – Спроси своего дружка из недостроя.
– А давай вместе спросим?
– Чего? – Настенька усмехается, но Зоя замечает в её взгляде растерянность.
– Давай спросим вместе, – повторяет Зоя. – Пойдём вот сейчас в новострой – и спросим.
Настенька отступает подальше.
– Никуда я с тобой не пойду!
– Ты же говоришь, там никто не живёт, – продолжает наседать Зоя. – Чего тебе бояться?
– Я с сумасшедшими никуда не хожу, – заявляет Настенька.
– Струсила?
На мгновение Зое кажется, что теперь-то уж Настенька не откажется, но та отрезает:
– Оставь свои разводки для малышей. Ещё раз говорю: я с тобой никуда не пойду. И тебе не советую в недострой соваться, иначе вожатые об этом узнают. И о твоих ночных прогулках – тоже!
В столовой Зоя ёрзает на месте, всматриваясь в лица пионеров, заполняющих зал. Она по-прежнему нигде не видит Славу, и сейчас Настенькины издёвки кажутся куда более похожими на правду, чем её собственные недавние фантастические идеи.
Но не мог же Слава ей просто-напросто присниться? Не мог ведь, правда? Вдруг он просто-напросто подхватил простуду и валяется в лазарете, а Зоя об этом и не знает?..
Вернувшись в палату, Зоя бросается к кровати и принимается шарить рукой в пространстве между матрасом и изголовьем. И с облегчением выдыхает, когда пальцы касаются чего-то твёрдого, острыми уголками впивающегося в кожу.
Солдатик никуда не исчез. Он здесь, он настоящий... А, значит, и Слава настоящий, что бы ни говорила Настенька.
И, возможно, незримая дорога, соединяющая прошлое с будущим, настоящая тоже.
И Зоя решает: ей нужно уйти. Туда, где Слава. Где бы он сейчас ни находился. Уйти – и пусть и Настенька, и вожатая ломают потом голову над тем, куда пропала пионерка Зоя Покровская. А после она вернётся и всё им расскажет и докажет. И тогда уж Настенька наверняка лопнет от злости.
Зоя стискивает в кулаке солдатика и подходит к воротам. Несколько секунд стоит перед ними – за ней падают на землю тени от изогнутых дугой крыльев альбатроса, и, если взглянуть на тень, кажется, будто это её собственные гигантские крылья.
«Я хочу к Славе, – мысленно твердит Зоя. – К Славе, к Славе...»
Наконец, Зоя отмирает, сворачивает вправо и бредёт вдоль забора, скользя кончиками пальцев по причудливым переплетениям металлических лент. Сердце гулко бьётся в груди, и вопросы один за другим вспыхивают в голове.
«Куда я сейчас попаду? Получится ли? Или?..»
Пару минут спустя впереди из-за стволов деревьев выныривает шатровая крыша беседки. Зоя щурится и замечает, что под её сводами маячит тёмное пятно.
Зоя ускоряет шаг. Сердце бешено колотится, под ногами чавкает вобравший влагу мох. Зое кажется, что звуки её шагов разносятся по всему лагерю, но тот, кто сидит в беседке, как будто их не замечает.
Зоя уже открывает рот, чтобы окликнуть безмолвную фигуру, но слова вдруг застревают у неё в горле.
В лагере тихо. Зоя ещё никогда не видела его таким тихим. Разве что тогда... во сне, где «Альбатрос» опустел и начал разваливаться.
И, возможно, теперь она вновь очутилась в кошмарном сновидении. Потому что Зое чудится, будто сквозь трещины в асфальте, покрывающем дорожку за корпусами, точно так же проклёвывается трава, и на крышах домиков лежат те же выцветшие листья.
Зоя трогается с места, но теперь идёт медленно, будто сквозь толщу воды, и сердце гулко бьётся в груди.
– Слава?
Фигура в беседке оживает, и мгновение спустя на её ступенях действительно появляется Слава.
– Привет, – говорит Слава и начинает теребить краешек галстука. Вид у него виноватый.
Зоя срывается с места, налетает на Славу и заключает его в объятия.
– Ты почему утром не пришёл? Ты нашёл книжку? Прочёл записку? – забрасывает Славу вопросами Зоя.
Он неловко выпутывается из объятий и нервным движением поправляет галстук.
– Нашёл. И прочёл. И я пришёл... Только тебя не было.
Зоя уже хочет возмутиться, но вместо этого спрашивает только:
– Пришёл – и дождя не испугался?
Слава вздыхает и отвечает:
– Да он ведь слабый был... И, к тому же, я думал, ты будешь ждать.
Зоя медленно кивает, веря и не веря Славе одновременно. Неужели красивая история с перемещением во времени – всё-таки лишь плод её воображения? Или Слава действительно приехал... приедет в «Альбатрос» через два года, и в этот летний день в 1986 снова будет идти дождь?
Тут Зое в голову приходит новая мысль, и она осторожно спрашивает, силясь выловить в гнетущем лагерном безмолвии хоть один привычный звук:
– А почему... ты не знаешь, почему так тихо?
Слава почему-то мнётся, и Зоя его торопит:
– Ну?
И тогда Слава отвечает:
– Я... я не знаю. С нашим лагерем что-то не так. Или, может, со мной?..
Слава нервно сжимает пальцами хвосты галстука. Зоя видит, что он напуган, и, пристально глядя на него, уточняет:
– Что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, я схожу с ума, – признаётся Слава. – Я... я как будто вижу одновременно несколько картинок, наслаивающихся друг на дружку. То дома с провалившимися крышами, то... вроде бы наш обычный лагерь. Только я не замечаю там ни одного знакомого лица. А потом снова вижу ребят из отряда...
Слава вскидывает на Зою затравленный взгляд.
– Со мной что-то не так, да? – дрогнувшим голосом спрашивает он. – Это со мной что-то не так...
Зоя вздыхает и опускается рядом со Славой на скамью. Дерево тёплое и шершавое на ощупь. Совершенно обычное. Настоящее.
– Всё хорошо, – говорит Зоя. – Я ведь здесь, с тобой. И я... тоже это вижу.
И теперь Зоя правда видит. Изображение перед глазами рябит, словно плохая телевизионная трансляция: ребята в красных галстуках и белых рубашках появляются и исчезают, в воздухе эхом повисают голоса и смех, потрескавшийся асфальт дорожки вдруг становится ровным, а затем снова делается щербатым, и замшелые крыши домов на мгновение обретают прежний вид...
В Славиных глазах читается неверие.
– Правда видишь?
– Правда.
– И что нам теперь делать?
– Не знаю, – признаётся Зоя. – Но мы ведь вместе. Мы разберёмся. Моя ласточка у тебя с собой?
Слава вяло кивает и вытягивает из нагрудного кармана тускло поблёскивающую металлическую птицу.
– А у меня твой солдатик! – с улыбкой произносит Зоя, демонстрируя Славе маленького человечка с крошечной острой винтовкой.
Слава нервно дёргает уголком губ, будто хочет улыбнуться, но не может. Он отводит взгляд и вдруг, нахмурившись, приседает на корточки.
– Что там? – спрашивает Зоя, нависая над ним.
Слава тянет руку в темноту под скамьёй и в следующий миг извлекает на свет небольшой флакончик с пыльными прозрачными стенками.
– Откуда это здесь? – неуверенно спрашивает он. – Он же... настоящий, – Слава трёт флакончик пальцем, будто боится, что тот исчезнет, как мелькающие среди деревьев силуэты пионеров. – Его действительно кто-то здесь оставил, да?
Зоя замечает, что на дне флакончика осталось что-то ярко-розовое, и вдруг широко распахивает глаза, поражённая догадкой.
– Думаю, – медленно произносит она, – его кто-то потерял.
Вот и нашёлся пропавший у Настеньки лак. Зоя действительно его не брала, и, кажется, этого не делала ни одна из Настенькиных подружек. Он просто... провалился сквозь время. В место, которое находится везде и нигде одновременно. В то самое, где очутились теперь и они со Славой.
Но раз лак как-то сюда попал, значит, и выбраться отсюда, из этого мира с помехами, можно, верно? Значит, все эти накладывающиеся друг на друга картинки как-то взаимосвязаны?
Несколько секунд Зоя молчит, вглядываясь в барахлящую трансляцию лагерной жизни, а затем соскакивает со ступеней беседки и предлагает:
– А пойдём к альбатросу? Я пришла оттуда. Может, теперь, когда мы вместе, у нас получится вернуться в лагерь? В наш лагерь?
Вместо «наш» Зое хочется сказать «твой». Ведь Слава смог однажды вывести её к своему тайнику с солдатиком.
Слава неуверенно кивает и спускается за Зоей следом.