Принцесса Востока

Алессандро

Я не могу заснуть. Как только я закрываю глаза, я вижу эти серо-голубые глаза. Такие чистые как небо. Что хочу утонуть в них навечно и забыть про внешний мир как страшный сон. Виктория... Чёрт, да как ты так въелась мне под кожу? Всё ещё чувствую, как её тело прижималось ко мне — мягкое, тёплое, родное, будто она была создана именно для моих рук. Ни раньше, ни позже. Идеально.

Наш поцелуй... Как будто время тогда остановилось. Никаких лишних движений, всё было точно, как должно. Ни грамма фальши. Её губы были тёплыми, чуть солоноватыми, будто море после шторма. Я тогда подумал: Вот же, сука, попал. И, возможно, впервые в жизни это не раздражало, а наоборот — пугало приятно.

Она умна до безобразия. Мало кто может бросить в разговоре Ницше — не ради понтов, а к месту. "Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться самому не стать чудовищем", — лукаво так сказала, глядя на меня из-за чашки кофе. И в этот момент мне захотелось вцепиться в неё, как утопающий, и не отпускать.В ней до хрена настоящего. Таких не делают больше.

А теперь лежу вот, пялюсь в потолок, и вместо сна — это всё. Она. И то, как пахла её кожа. Как чуть дрожали её пальцы, но она делала вид, что ей всё равно.

Какого же хрена ты творишь со мной, Виктория?..

Я хочу прямо сейчас полететь к ней.

Через два дня. Москва.

В свою защиту скажу, что я прилетел, чтобы проверить обстановку... А не потому, что я не мог успокоиться и перестать нервничать, что что-то не пошло по плану, и моя принцесса в опасности.
Ха. Принцесса.
Смешно, как только она способна довести меня до такого состояния. Я блять даже не могу потрахаться, потому что единственная, о ком я могу думать — это она. Эта женщина, которая меня игнорирует, как будто я никто. Как будто между нами не было всего этого. Как будто я не чувствовал, как она растворялась в моих руках, как дрожала, как смотрела на меня так, будто я её проклятие и спасение одновременно.

Я, блядь, пытаюсь быть хладнокровным, держать в голове план, контролировать ситуацию — как всегда. А потом просто ловлю себя на том, что хочу услышать её голос. Один чёртов голос. Даже не знаю, что это: зависимость, проклятие или... или, не дай бог, что-то настоящее.
Нет, пошло оно всё. Я не из тех, кто ломается от чувств. Но, чёрт возьми, она уже как трещина в броне. Её запах, её интонации, как она кусает губу, когда читает — всё это живёт в моей голове, как назойливая музыка. Не выключить. Не забыть.

И если с ней что-то случится...
Если хоть кто-то посмеет тронуть её...
Клянусь, я сожгу к хуям всё, что стоит между мной и ею. Всех. До последнего.

                                                                                         ***

Снег падает на улицы, превращая город в черно-белую фотографию. Я стою на крыше гостиницы напротив дома Волковых и наблюдаю в бинокль за окнами особняка.

Виктория вернулась домой в безопасность. По моим источникам, она ведет себя как обычно — встречи, переговоры, управление семейным бизнесом. Идеальное исполнение роли.

Но я знаю, что ей сейчас тяжело. Знаю, потому что сам чувствую этот груз — груз притворства и ожидания, сдержанности, боли, которую нельзя показать. Она носит эту боль, как корону — гордо, молча. Но я вижу трещины. Вижу по тому, как она порой застывает, будто уходит в себя. Вижу по её пальцам, слишком крепко сжав ручку бокала. Вижу по её глазам — в них слишком много тишины.

И в эти моменты...
Я клянусь, если бы мог, я бы вытащил из неё всю эту боль.Выдрал бы с корнями её страх, сомнения, усталость, одиночество.Взял бы всё это себе — без остатка, без жалоб. Пусть она дышит легко. Mia regina... Она заслуживает только лежать на пляже и не заботится о все этих проблемах.

Телефон вибрирует. Сообщение от Марко: "Крылов встречался сегодня с неизвестными. Трое мужчин, вооружены. Планирует что-то."

Я сжимаю зубы. Сукин сын чувствует, что что-то не так. Значит, нужно действовать быстрее.

Набираю номер Виктории. Она отвечает на второй гудок.

— Да? — голос холодный, официальный. Рядом кто-то есть.

— Principessa, — говорю я, используя ласковое прозвище. — Как дела с поставками?

— Все идет по плану. Встреча завтра вечером.

Завтра. Значит, она тоже чувствует, что время поджимает.

— Будьте осторожны. У меня есть информация о возможных проблемах.

— Понимаю. До встречи.

Она кладет трубку, и я остаюсь наедине со своими мыслями и падающим снегом.

Тем же вечером. Особняк Волковых.

Я проникаю в дом через подвал — старый тоннель, который использовался еще дедом Михаила Волкова для тайных встреч. Информация стоила мне немалых денег, но оно того стоило.

Дом спит. Охрана патрулирует периметр, но внутри тихо. Я двигаюсь по знакомым теперь коридорам — побывал здесь дважды на переговорах с Михаилом Игоревичем.

Кабинет Виктории на втором этаже. Дверь заперта, но для меня это не проблема.

Она сидит за столом спиной ко мне, изучая документы. В свете настольной лампы волосы кажутся почти синими.

— Не оборачивайся, — говорю я тихо. — И не делай резких движений.

Она замирает, но не поворачивается.

— Хорошая охрана, — добавляю я с иронией. — Жаль, что бесполезная.

Теперь она поворачивается. На лице нет удивления — только усталость.

— Как ты попал сюда?

— Секреты мастерства. — Я подхожу ближе, проверяя, нет ли скрытых микрофонов. — Нам нужно поговорить.

— Здесь небезопасно. Виктор может...

— Виктор спит. Я проверил. — Сажусь в кресло напротив ее. — Как дела?

Она выглядит измотанной. Темные круги под глазами, линии напряжения вокруг рта. Два дня притворства с убийцей отца дались ей нелегко.

— Он что-то подозревает, — говорит она тихо. — Задает странные вопросы о поездке в Неаполь. Хочет знать подробности встречи.

— Что ты ему сказала?

— Что ты отказался от переговоров. Что считаешь нас слишком слабыми после смерти отца.

Умно. Это объясняет мое отсутствие и дает Крылову ложное чувство безопасности.

— Еще что-нибудь?

— Он предлагает ускорить расширение в Европу. Говорит, что теперь, когда вы показали неуважение, самое время показать силу.

— Или он хочет вывести тебя из Москвы, — размышляю я вслух. — Подальше от базы, где у вас меньше союзников.

Она кивает.

— Я думала об этом. Но отказаться нельзя — он заподозрит.

Я встаю и подхожу к окну. Снег все еще падает, покрывая город белой пеленой. Красиво и обманчиво — под этой чистотой скрывается грязь, которую не отмыть никаким снегом.

— Тогда мы ускорим план, — говорю я, поворачиваясь к ней. — Завтра вечером?

— Завтра у него встреча с поставщиками оружия. Будет отвлечен до полуночи.

Идеально. Но смотря на Викторию, я вижу не только усталость. Я вижу страх. Не за себя — за то, что должно произойти.

— Сомневаешся? — спрашиваю я мягко.

Она молчит долго, потом встает и подходит ко мне.

— Виктор был как дядя для меня. Учил меня стрелять, рассказывал сказки, когда мне было семь лет и я боялась монстров под кроватью. — Ее голос дрожит. — А теперь оказывается, что монстр жил в соседней комнате все это время.

Я понимаю ее боль. Предательство близкого человека — это особый вид пытки, от которой нет лекарства.

— Виктория, — говорю я, беря ее за руки. — Тот Виктор, которого ты знала, возможно, и существовал когда-то. Но он умер в тот день, когда решил убить вашего отца.

— Знаю, — шепчет она. — Разумом знаю. Но сердце...

— Сердце всегда знает меньше, чем разум, — прерываю я. — Но иногда чувствует больше.

Она смотрит на меня, и в ее глазах я вижу ту женщину из московского ресторана — живую, чувствующую, способную на любовь.

— Алессандро, а если мы ошибаемся? Если есть другое объяснение?

— То мы узнаем об этом завтра, когда поговорим с ним, — отвечаю я. — Но доказательства неопровержимы, principessa.

Она кивает, и я вижу, как в ней укрепляется решимость. Принцесса Востока возвращается, оттесняя растерянную женщину.

— Как будем действовать?

— Просто. Я проникну в дом через тот же тоннель. Ты вызовешь его в кабинет под любым предлогом. Покажем ему доказательства, дадим шанс объясниться.

— А потом?

— А потом решим, заслуживает ли он быстрой смерти.

Жестокие слова, но в нашем мире жестокость — часто единственная справедливость.

Виктория отходит к сейфу и достает бутылку коньяка. Наливает два бокала.

— За справедливость? — предлагает она.

— За справедливость, — соглашаюсь я.

Мы пьем молча, и я чувствую, как алкоголь обжигает горло. Хороший коньяк, дорогой. Михаил Волков знал толк в хороших вещах.