Тени Стамбула: сердца в ловушке

«Пир, не сдобренный любезностью хозяев,
Становится похож на платный ужин.
Для насыщенья дома мы едим,
В гостях же ищем не еды — радушья.
Стол пресен без него».

©️ «Макбет» У. Шекспир

__________________

Несколько дней спустя

Стамбул. 20.30 по местному времени
Kriminal Polis Laboratuvarı Müdürlüğü

Отодвинув в сторону окуляр микроскопа с небольшим участком листа под его увеличительным стеклом, Нурсема устало выгнула затекшую спину и слегка завела согнутые локти назад.

В глазах уже порядком саднило от обилия проведенного времени в прищуре, но она не жаловалась. Если бы профессия с самого начала не приносила ей удовольствия, она бы, несмотря на все наставления величественной Пембе ханым, никогда не согласилась днями и ночами просиживать в лаборатории. Осанка уже приобрела мимикрический характер, вторя постоянным склоненным плечам и согнутой шее, но и этот факт, обозванный кем-то однажды в криминалистической лаборатории "сутулой криминалисткой", не печалил молодую женщину, даже слегка забавляя ее своим точным прозвищем.

Нурсема не умела обижаться.

Этому ей пришлось научиться, ежедневно находясь с такой матерью, какой была сама Пембе Шахин - властная, принципиальная, расчетливая, холодная женщина, не знавшая отказов, привыкшая, чтобы все жили по ее указке и мнению.

Нурсема вообще не помнила, чтобы мать когда-либо искренне смеялась или плакала. Вокруг с самого детства были лишь одни разговоры - деньги, статус, влияние, власть. Ни минуты на слабости самой, ни минуты на слабости другим.

Настенные часы протикали ровно половину девятого вечера одновременно с выключившимся по хронометражу жидкостному хроматографу, обозначавшего, что токсикологический анализ подошел к концу. Ровно 60 минут цикла для того, чтобы один из представителей преступного мира оказался за решеткой. Ровно 60 минут, чтобы доказать чью-либо виновность или спасти от неминуемого приговора.

Нурсема утомленно вздохнула, прикрывая глаза глубокого, почти бархатного карего оттенка, откидываясь на спинку белого офисного кресла. Иногда, ей очень льстило, что она могла спасти чью-то жизнь своим анализом. Но одновременно с этим, женщина гнала от себя настойчивые мысли, как много людей, казалось бы абсолютно недостойных, по ее суровым, четким, не имеющим альтернативы, показателям, оказались по ту сторону свободы, ограничивая свою жизнь несколькими квадратными унылыми метрами под указанием тюремных надзирателей.

Если бы можно было объять весь мир своей добротой - она бы непременно это сделала.

Не зря Аяз всегда называл ее "моя печальная добрая революционерка", одновременно умиляясь способности женщины противостоять матери силой незлобивости и восхищаясь врожденной чуткости и милосердию, живущих в его падчерице.

От Нурсемы никогда не скрывалось, что Аяз не был ей родным отцом, за любым семейным ужином показательно, даже надменно, подчеркивая место этого красивого, добросердечного человека в их семейной иерархии. Он никогда не занимал место во главе стола, никогда не начинал говорить первым, с каждым годом все более отрешенно и с грустью поглядывая на свою царственную жену с ее идеальным маникюром, отточенными движениями хозяйки жизни и роскошными нарядами, подчеркивающими незыблемый статус, но забывая о внутренней красоте.

И были ли эта красота наполненности у матери? Нурсема не знала. Перед собой она видела только ледяной сгусток деспотичной энергии, которая многие годы разрушала их и без того шаткий мир внутри семейного сообщества.

Когда она приходила в элитную частную школу, то втайне завидовала даже рассказам своих одноклассников, которые наперебой сумбурно выкрикивали о выходных, проведенных с родителями в разномастных вариантах. Кто-то катался на лошадях, смеясь над собственной матерью, которая неуклюже восседала в седле. Кто-то проводил дни на родительской яхте, забавляясь с братьями и сестрами, пока отец учил их рыбалке. Кто-то летал на частном вертолете в Римские каникулы, на глупый, по мнению Пембе шоппинг.

Все это было доступно Нурсеме материально. Но лишено любого душевного включения. Периодически, ей даже казалось, что Аяз вложил в ее становление больше, чем извечно занятая мать, упорно карабкающаяся по карьерной лестнице.

Взять хотя бы тот самый школьный поход, который организовала ее первая учительница для вновь собранного с начала учебного года класса, чтобы, по-видимому, сплотить не только коллектив, но и состоятельных родителей со своими детьми, так часто вынужденно или даже непринужденно отдающих своих чад на воспитание гувернанткам и гувернерам. Но даже в те самые мгновения, зная, как Нурсема непомерно желала видеть рядом с собой Пембе в качестве спутницы, разделив с ней свои увлечения, достойные походной жизни - растений, насекомых и мелких грызунов, мать в итоге отправила с ней отчима, объяснив это сухими, по мнению дочери, словами о вынужденной необходимости присутствовать на мероприятии, устроенным замминистром культуры.

Она поняла. Но приняла ли до конца? Она не знала. В тот момент их общие секреты с Аязом только начинали множиться, постепенно переходя во все более объемные, смешливые и, до боли обоих, индуцированные.

Мелодичная трель мобильного телефона в забавном футляре с изображением сумасшедшей белки прервала размышления женщины.

Она потянулась в сторону приставного металлического столика со стеклянными полочками на колесах, холодный край которого больно впился в локоть, и чуть было не задела колбу с химическим раствором ацетона, который еще полчаса назад использовала для подготовки образца к инфракрасной спектроскопии. Его едкий запах щипал ноздри даже сквозь маску, однако Нурсема уже так давно была привычна к любым запахам лаборатории, что ее не удивлял бы сейчас даже трупный запах разложения.

Ее острый натренированный взгляд тут же упал на множественные химические соединения, стоящие на прозрачной полочке над лабораторным белым столом и ухватились за название диэтилового эфира, которым она совсем недавно пыталась выявить из биологического образца жертвы по делу Кывылджим наличие яда и так и не смогла экстрагировать какой-либо активный фермент. Пальцы скользнули по этикетке эфира, оставляя на идеально-прозрачном стекле мутный след от перчаток. Все эти склянки подчас казались ей личными сокровищами, названия которых отскакивали у Нурсемы от зубов, разбуди ее посередине ночи.

Телефон настойчиво повторил звук входящего сообщения, сигнализируя, что его хозяйке все же стоит обратить на него внимание и Нурсема, будто бы копируя Кывылджим, завела глаза в потолок, где мерцала люминистцентная лампа, наполняя воздух еле слышным жужжанием будто пчелиным гулом, удивляясь настойчивости технического устройства. Она нехотя зацепила его пальцами, облаченными в медицинские голубые латексные перчатки, будто застуженная рука только что схватилась за последний шанс сообщения о своем состоянии.

"Нурсема, моя личная просьба. Мне необходимо, чтобы ты вместе с Умутом определила возможный препарат или его компонент на основе змеиного яда. Если ты подозреваешь, где наиболее вероятны следы его использования, направь экспертизу Умута по нужному следу. Мы топчемся на месте".

Как обычно, Кывылджим, не удосуживая себя приветственным словом переходила сразу к действию. Кончики губ Нурсемы тронула миловидная улыбка. В духе характера ее подруги. Резкая, принципиальная, неугомонная. Полная противоположность ей самой. Но такая ярая в своих благородных порывах, как и большинство тех, кто работал в правоохранительной системе, однажды выбрав путь вершителя судеб за небольшое вознаграждение.

Только вера в справедливые идеалы и непомерное желание сделать этот мир чуточку светлее и могли вести преданных своей тяжелой профессии людей, так часто теряющих семьи и простое человеческое общение взамен приобретая унылый сутулый вид, одиночество и кучу страхов за близких.

Воздух лаборатории на пару минут показался Нурсеме тяжелых и тугим, словно пропитанным не только химикатами, но и грузом нерешенных вопросов, одним из которых был как раз тот самый возможный препарат или его составляющие, которые так необходимы были Кывылджим.

Нурсема заблокировала телефон, плавно опуская его на прозрачную стеклянную поверхность, как и во всей лаборатории почти стерильно обработанную, и слегка нахмурилась, вспоминая темноволосого мужчину из отдела цифровой экспертизы, иногда забредающего в их отсек токсикологического отдела для сбора дополнительных сведений.

В голове вдруг всплыл несуразный случай в столовой лаборатории, где услужливый мужчина почти спас ее от почти неизбежного позора, подхватив поднос с посудой, когда ее белая балетка при коротком шаге вдруг приклеилась к какой-то вязкой тягучей инстанции на полу, отдающей приторностью сладковатого яблочного сока. Его обеспокоенный взгляд подозрительно долго оценивал ее едва проявившийся румянец, пока довольно сильная рука поддерживала тонкую талию.

Невольно сопоставляя его в своей голове с таким легкомысленным образом ее любимого человека, Нурсема звучно цыкнула, создавая оценочное суждение явно не в пользу последнего, как раз в тот самый момент, когда отщелкнула дверца стерилизатора, куда она несколько минут назад отложила щипцы.

Ящик, как и большинство оборудование в лаборатории, был белым, металлическим, холодным, однако каждый из этих приборов или химических компонентов для нее был живым и говорящим, способным пролить свет на страшные вещи, творящиеся за пределами этой лаборатории.

Рукой прикрывая дверцу, чтобы впопыхах не снести прибор, Нурсема приглушила расположенным на расстоянии протянутой руки выключателем свет ярко бьющей ей в глаза лампы, перед тем, как захватывая мобильное устройство в карман, направиться в сторону выхода.

Если Кывылджим рискнула потревожить ее сообщением о работе, несмотря на их договоренность обсуждать дела только в установленное время, значит, случай действительно был серьезным.

Нурсема прошла в дальний угол лаборатории к офисному простому столу, не отличающемуся своей оригинальностью в цвете, и легко набрала пароль, состоящий из клички своей собаки - маленького шотландского терьера оттенка шиншиллы, редкого по окрасу и с безумного зловредным характером.

"Фингер" - шесть простых букв, символизирующих четкую принадлежность пса своей хозяйке, в выездном чемоданчике которой всегда был дактилоскоп и цианоакрилат для проявления отпечатков на гладкой поверхности.

Голубой экран заставки встретил ее еще более раздражающим светом, который обозначил слишком объемный квадрат из пикселей, и Нурсема мгновенно вызвала необходимый файл, благодаря своей занудной натуре педанта, посылая его на печать.

Когда громкие звуки принтера,в тишине лаборатории больше похожие на работу бензопилы, наконец успокоились, Нурсема, вложив бумаги в простенький скоросшиватель всегда лежащий на своем месте, плавно проследовала к белой двери из лаборатории.

Находясь в приподнятом настроении сегодня, женщина с упором потянула на себя полотно двери, в который раз думая о том, что неплохо было бы, наконец, вызвать слесаря, который смог бы подправить дурацкие петли, из раза в раз доставлявшие ей массу неудобств.

Неспешно, в своей обыкновенной натуре, смотря скорее себе под ноги, чем прямо перед собой, слегка согнувшись и удерживая легкую папку, Нурсема развернулась прочь от двери с намерением тут же отправится на четвертый этаж, как вдруг ее лоб со всей дури уперся во что-то твердое, мгновенно отражаясь россыпью звезд в голове, пока скоросшиватель с распечатанными листами плавно парил , опускаясь на пол в хаотичном порядке.

- Ай! - раздался приятный звук мужского тенора где-то чуть выше макушки Нурсемы.

Женщина слегка постанывая от разразившей ее боли в области лобовых долей, продолжая растирать свой лоб, сморщенный от досады ситуации, резко подняла глаза и опешила от вида мужчины, который явился причиной искр, промелькнувших в теплых глазах.

- Умут?!

- Я думал, что женщины не приходят первыми в нашу лабораторию, Нурсема, там ведь сидят одни зануды, - отозвался темноволосый мужчина, усиленно потирая пальцами ушибленную переносицу. - Даю сотню лир, что ты направлялась ко мне.

Он левой рукой, немного подпрыгивая из-за обтягивающих его фигуру джинс, вытащил из кармана телефон и потряс им перед лицом озадаченной Нурсемы с таким праздным видом, как будто только что сам Шерлок Холмс предстал перед глазами девушки, открывая ей свой дедуктивный анализ.

- Уверен, госпожа Кывылджим прислала тебе подобное сообщение, - продолжил он, подсвечивая пальцами экран. - Лично в моем сообщении обещание уволить меня с работы, если я не возьмусь за ум, и сегодня же вечером не дам ей ответ насчет того куска змеи, который ты, на нашу погибель, обнаружила в крови у жертвы.

-Мог бы предупредить меня перед тем, как разнести мои аргументы по ветру, - рассмеялась Нурсема, обращая его внимания на разлетевшиеся листы бумаги по белой плитке пола, так усилено подчеркивающей направление исследований за пластиковыми белыми дверями при входе.

Посмеиваясь над комичностью ситуации, будто в романтическом фильме, Умут, все еще морщась от нанесенного ущерба, наклонился на колени одновременно с женщиной в надежде первым исправить доставленные неудобства.

Когда полчаса назад, он, загруженный работой, по самое утро в лаборатории, получил ярко пылающее гневом сообщение от прокурора Арслан, Умут твердо решил проявить инициативу, спустившись на второй этаж к лаборатории 201, предлагая объединить усилия. Предположение, что Кывылджим ханым не остановилась на нем одном только что посетило его лохматую голову, когда она так четко столкнулась со лбом чудесной молодой женщины напротив.

- Прости, пожалуйста, Умут, - начала Нурсема, присаживаясь на голени и подавая мужчине разлетевшиеся листы. - Очень больно?

В порыве так ей свойственном помощи любому человеку, она неловко протянула руку в сторону его переносицы, едва проводя нежными кончиками пальцев по красной отметине на ней и изображая на своем лице искреннее сопереживание.

Почему-то ей вдруг особенно жалко стало этого миловидного слегка комичного мужчину, смотрящего на нее с видом, будто перед ним была сама Шахерезада - так воодушевленно отдавали искрами восхищения его глаза. Его взгляд, восхищенный и настойчивый, напомнил ей отчима. Аяз тоже смотрел так .

"Шахерезада" - кольнуло ее, поднимая из горестных глубин памяти до сих пор переживаемый ею случай в начальной школе.

Умут нахмурил брови, замирая от теплого взгляда напротив, и, спустя мгновение, в котором он почти потерял дар речи от столь пикантного в его сторону действия, излишне поспешно постарался соорудить в папке с листами подобие порядка, запихивая их явно верх тормашками, чем вызвал неодобрение женщины, наблюдающей за его действиями.

- Это ты меня извини, -буркнул он, вставая с колен и подавая ей руку. - Ты правильно говоришь, надо было мне позвонить. Но, как только я увидел сообщение от нашей госпожи прокурора, в голове, кажется, помутилось, заставляя ноги сами бежать сюда. Но, ты и сама знаешь, норов нашей госпожи Арслан, - попытался разрядить обстановку он.

Мужчина скорчил умильную рожицу, расширив глаза от деланного страха, чтобы как можно более артистично показать всю патовость ситуации, которую обрисовала перед ним стальная женщина прокурор и тут же услыша поверхностный смешок Нурсемы.

Она стояла, поправляя листки в нужно порядке, искоса поглядывая на взъерошенного Умута, прическа которого сегодня от монотонного времени, проведенного за столом, очевидно, оставляла желать лучшего.

Не будет же он признаваться ей, что выждал целых полчаса, собираясь с духом, чтобы проявить инициативу даже в такой поставленной перед ним ситуации, как идиот сбегав несколько раз к зеркалу в попытке придать своим волосам как можно более подобающий вид.

- И мне Кывылджим тоже прислала сообщение, ты прав, - отозвалась Нурсема, наконец водрузив листы в нужной ей последовательности и закрывая папку. - Но, правда, не в столь ультимативной форме.

Нурсема улыбнулась, тряхнув своими длинными густыми волосами собранными в низкий хвост, обнажая миниатюрные мочки ушей, в которых мелькнули серьги с изображением картины какого-то художника, которого Умут смутно помнил по прежним поездкам заграницу.

Свет коридорных ламп так здорово похожих на лампы в бюро судебной медицинской экспертизы отразились в глазах девушки, создавая в них иллюзия светящихся мириадами галактик, что Умут едва не потерял дар речи, любуясь турецкой красавицей, которая даже не подозревала, насколько была хороша.

- Я бы предложил остаться в твоей лаборатории, но, боюсь, салициловые кислоты вряд ли помогут нам отыскать возможные транзакции поставки или продажи загадочного вещества, - неумело пошутил Умут, наблюдая, как мило женщина перекатывается с пятки на носок с своих неизменных белых балетках.

- Ну уж нет, я ни разу не была к лаборатории цифровой экспертизы, Умут, - притворно нахмурилась Нурсема. - Поэтому, будь так добр, сопроводи к меня к вашей чудо-технике. Может быть мне так понравится, что я решу сменить профиль криминалиста?

Она театрально покачала головой из стороны в сторону, слегка посмеиваясь над озадаченным видом мужчины, и кивком указала ему на выход из токсикологического отделения.

- Если ты будешь продолжать стоять тут и дальше, Умут, боюсь, даже я не смогу защитить тебя от госпожи прокурора, - рассмеялась она задорной трелью, так не сочетающейся с ее привычным для него образом - тихой, скромной и извечно понурой.

Ответив кивком на ее приглашение, он вежливо протянул руку, пропуская ее вперед и направился вслед за ней, на ходу дружелюбно посмеиваясь, как склонила она голову в шаге и как спина, только что стоявшая до безумия статно и прямо, вновь заняла привычное сутулое положение.

Легкие шаги, едва уловимые на кафельном полу, создавали перед мужчиной эффект невесомого парения Нурсемы, пока она плавно почти летела к белым пластиковым дверям среди выкрашенных в белых болезненный цвет стен, не в пример зелено-белых стен остальной лаборатории, наводящих на него ужас одной только краской.

Когда кто-либо в первый раз оказывался здании святая святых любого расследования - криминалистической лаборатории, первое от чего он приходил в ужас были - раскрашенные в цвета психиатрической больницы стены, усугубляющие еще больше воздействие на психику человека, чем знание, что в этих стенах разбирались на частички мельчайшие останки человеческого тела.

Хуже, чем нахождение в токсикологическом отделе, полным резких дурманящих запахов, было только нахождение в момент вскрытия в судмедбюро.

Вот почему в свое время, Умут, руководствуясь своими постоянным обмороками в зале морга больницы, куда их, молодых студентов водили на практику, полностью переосмыслил свое видение будущей жизни и резко связал себя с айти сферой, выдыхая от осознания закончившегося ада с запахом кадаверина.

Умут поспешно нагнал хрупкую женщину, свои маленьким ростом в балетках казавшуюся ему еще меньше, отворяя ей дверь, чем заслужил новую вспышку так редко видимой на лице Нурсемы улыбку.

- Это мое второе извини за шишку, - пояснил он, указывая кивком головы на покрасневшее место на лбу у Нурсемы.

Женщина приложила ладонь к ноющему месту и удивленно приподняла брови, будто пытаясь прочитать в глазах Умута, насколько ее уже округлившаяся шишка представляла собой плачевное зрелище.

- Все настолько плохо? - спросила она в ответ, задерживаясь возле стекал двери и всматриваясь в него, поворачивая голову то влево, то вправо, отчего вдруг стала похожа на гусыню.

Умут прыснул со смеху, вызывая испуганный взор девушки в его сторону, которая даже не подумала обидится на столь несуразный смешок, а, как и прежде, раздосадованная, что теперь ей придется несколько дней усиленно мазать лоб специальными средствами, чтобы к моменту встречи с матерью быть именно в том виде, в котором ее всегда хотела лицезреть Пембе ханым.

- Да нет, конечно, - усмехнулся Умут, разводя руками в стороны, будто бы демонстрируя, что он и не слишком-то оценщик в таких делах. - Но я бы посоветовал приложить лед, иначе рискуешь заработать красивую такую звезду во лбу или рог единорога - выбирай, какое из моих неумелых поэтичных описаний тебе нравится больше. Но у меня в лаборатории ты, конечно, такого не найдешь.

- Ничего, - отозвалась Нурсема. - В моем доме полно различных мазей. Иногда у меня бывает паническая склонность к самолечению, - рассмеявшись добавила она, поясняя озадаченному Умуту последние слова. - Нам стоит поторопиться.

Женщина обратилась к большим массивным, на удивление посетителей и работников лаборатории, черным часам, висящим на стене, отмеряющих уже десятый час вечернего времени. Их холодная стальная оболочка как черная застарелая клякса ярко выделялась на белой стене с нижней зеленой выкрашенной полосой, что казалась абсолютно несуразной в этом помещении. Однако, это позволяло работникам лаборатории ежедневно, следуя приказу начальника, следить за распределением своего времени. Никто не намеревался оплачивать им сверхурочные, считая невыполненную навалившуюся работу лишь следствием потерянного впустую сотрудником времени.

- Мои планы на сегодняшнюю ночь -растаяли как дым, - недовольно пробурчал Умут, обращаясь больше к себе, чем в сторону мягкосердечной женщины и тут же, спохватываясь от звучания своих нелепых слов и расширяя и без того достаточно большие глаза цвета темного дерева, добавил, - на спокойную ночь, Нурсема. Я хотел сказать - на спокойную. Просто именно сегодня я собирался выспаться как следует. Омер... господин Унал в последнее время не щадит меня своими ночными визитами в лабораторию.

- Ты знаешь Омера Унала? - воззрилась на него Нурсема, в миг распахивая искрящиеся любопытством глаза, и даже слегка приоткрывая рот от возникшего удивления.

- Только не говорит, что это красавчик и тебе вскружил голову, - нахмурился Умут, пытаясь войти с ней в шаг, когда она, умело обогнув искусственный цветок возле лестницы воздушными шагами поспешно стала подниматься вверх по лестнице.

Женщина искоса бросила ироничный взгляд на цифрового эксперта, как будто он только что сморозил несусветную глупость, представляя в своей голове лишь многообещающий образ мужчины, о котором уже слагали в здешнем здании легенды и, звучно цыкнув, обратила свой взор в потолок, умело донося своим жестом, что лучше бы Умуту вообще помолчать сегодня.

- Что за глупости, Умут, ты говоришь, - умилилась она, снова проявляя мастерство принятия любой его глуповатой фразочки. - Я не видела легендарного профессора ни разу, но о нем здесь знает каждый первый, так, что мне становится стыдно, что я не имею возможности понаблюдать за методами его работы.

Упрямая мысль, так внезапно озарившая его черноволосую, едва тронутую первой сединой голову поразила Умута своей гениальностью, озаряя его лицо сияющей глуповатой улыбкой. Зацепившись еще за одну возможность, провести чуть больше времени с этой темноокой красавицей, Умут буквально с радостными тихим воскликом, что услышали лишь выкрашенные стены, перескакивая сразу через две ступеньки.
Зная о дружественных отношениях Нурсемы с женщиной прокурором и памятуя о взглядах, которые его друг бросал на брифинге на спесивую женщину, он пришел вне себя от гениальности своего плана, и тут же словил пригвоздивший его к бетонному полу, покрытому скользкой плиткой, строгий взгляд оглянувшейся женщины.

- Ты поразительно напомнила мне нашу душеприказчицу сегодняшнего вечера, Нурсема, - рассмеялся Умут, вспоминая последний брифинг с Кывылджим и настойчивые взгляды Омера не перечить ей ни в чем.

Он грузно и замедленно сейчас переставлял ноги по бетонным ступенькам, покрытым все той же белой плиткой, на которой кое-где откололись участки, а наклеенные резинки против скольжения и вовсе были стерты от многочисленных подошв.

Каждый день это место посещало весомое количество народа, включая самих криминалистов, постоянно выезжающих на места преступлений, консультаций, бегая по этажам, чтобы сделать общее заключение. Это место было похоже на сундук с сокровищами, который начинал блистать лишь только тогда, когда оказывался внутр. Снаружи - непримечательное серое прямоугольное здание скрывало внутри сумасшедшую покраску и множество разгадок на пути к обвинительному приговору.

Оставив его слова без внимания, Нурсема с легкостью преодолевала пролет за пролетом, развевая полы своего узкого белого халата, который единственный из всей лабораторной одежды она оставила на себе покидая кабинет. Ступени в темноте, так привычной ее глазу, казались ей бесконечными, ибо выступая за экономию ресурсов, начальник лаборатории поскупился сделать лестничную подсветку, а общее освещение после установленных часов рабочего дня сменялось ощутимой сумеречной зоной, в которой подьем и спуск без нужны представляли из себя целый квест. Однако начальник всех криминалистов считал, что сотрудники настолько хорошо изучили каждый угол лаборатории, что мог позволить себе такую шалость.

Угрюмо, как и полагается настоящему асу в процессах искусственного интеллекта и программирования, умноженного на поисковые системы и свойства сыскателя, Умут следовал за Нурсемой, на ходу замечая, как меняются запахи в пространстве - от едкого запаха химических соединений до тонкого, уже постепенно проявляющего по приближению к собственному этажу, запаху кофе и даже остатков аромата выпечки, которую они тоннами, казалось, носили из ближайшей пекарни на углу с полицейским участком.

Преодолевая последние пару ступеней с присущей ей невесомостью, а Умут с несвойственным ему усердием, Нурсема оглядывалась по сторонам, как будто втягивая аккуратным носом воздух, замечая, как разительно отличаются запахи в одном здании.

- Кажется, мой нос скоро перестанет воспринимать иные запахи, как реактивы Фолина, -пошутила она, смешно сморщив нос, отчего на нем проявились забавные дорожки и Умут невольно загляделся на новое для него выражение лица красавицы.

Она обвела круговым движением четвертый этаж, на котором они остановились, отмечая его свободную от порядков атмосферу с автоматом с легкими перекусами, парой зеленых живых друзей на мелком подоконнике окна в углублении коридора. В целом, коридор, как и вся лаборатория был выкрашен в те же незамысловатые цвета, отсылающих его посетителей в моменты больничных воспоминаний.

На этаже располагались всего пять кабинетов, из которых дверь с металлической табличкой под названием "лаборатория цифровой экспертизы" оказалась самой последней, располагаясь как раз возле окна, на котором и расположились два небольших зачатка фикуса, очевидно, редко поливаемых. Весь их вид был настолько плачевным, что любой проходящий мимо человек волей неволей отпускал горючий вздох, воображая перед собою красивое когда- то дерево, а нынче видя лишь скрюченную палку с парой листочков.

- Вижу, вы не слишком-то холите своих друзей, - Нурсема кивнула в сторону двух горшков, стоящих на белом пластике и умоляющих об уходе.

- Не хочешь взять на поруки? - кажется, ища любой предлог чаще видеть тихую девушку, вдруг выпалил Умут, внутри уже мысленно избивая себя за столь детское проявление своего мужского начала.

Его рука непроизвольно взметнулась верх, приглаживая вихор на макушке, пока миловидная красотка, чей тонко очерченный профиль сейчас с нежностью разглядывал два выживших в их мужских условиях цветка, покорял его сердце.

Но, очевидно, напрасно, поскольку Нурсема даже не придала значения его вопросу, поскольку только и заметила:

- Я могла бы предложить забрать их к себе, но в моей лаборатории солнце проглядывает лишь тогда, когда в мире перестают свершаться преступления.

- Ты не одинока в этом, Нурсема, - с улыбкой ответил ей Умут, открывая дверь цифровой лаборатории и пропуская ее в обитель властвующих машин, приглушенный гул работы которых венчал все возможные звуки в затемненном помещении.

Несмело, словно замирая в каком-то предопределении своего будущего шага, который ускользнул от них обоих, но стал бы так заметен будь здесь представитель сферы медиумов, Нурсема сделала робкий шаг вглубь истинного мужского помещения со сложными сетевыми связями, закованными в путы оптоволокна.

Ее глаза в миг распахнулись от восхищения обилием представленной аппаратуры, в который человек, далекий от лабораторной когорты вряд ли бы нашел столь дивную романтику, а руки взметнулись вверх, расходясь в стороны, заканчивая выражение крайнего ликования.

- Да у вас тут целый цифровой мир, Умут, - она оглянулась в его сторону, и он в который раз заметил как в добрых глазах плещется нескончаемые огоньки увлеченности общим делом. - Зря я раньше не бывала в вашем отсеке. Обычно, все отчеты летают по электронной почте, но куда интереснее наблюдать за всем воочию.

- Вот видишь, Нурсема, - отозвался Умут, ногой заталкивая брошенные пакеты с пищевым мусором подальше под металлический стеллаж, стоящий возле двери, - еще немного, и я перетяну тебя от твоих кусочков, собранных с трупов на свою сторону. Нам с Керемом здесь однозначно не хватает мужской руки, - имея ввиду своего напарника, пояснил о, окидывая взглядом небольшое квадратное помещение с рядами стеллажей.

Его передернувшиеся плечи при таком ненавистном слове, произносящихся по многу разу в бюро судебной эскпертихы из собственных же уст, не ускользнули от Нурсемы и она снова цокнула языком, качая головой как китайский болванчик, выразив тем самым свое легкое насмешливое отношение к взрослому мужчине, который все еще опасался мертвых.

Куда сильнее стоило боятся живых.

Каждый раз, строча в конце дня подробные длинные отчеты и заключения экспертиз, Нурсема убеждалась насколько много зла существовало в мире. Порой ей даже казалось, что с открытием ящика Пандоры, добро забыло, что их планета отчаянно в нем нуждается, и ушло куда-то в сторону того самого астероида В-612, о котором так проникновенно писал Антуан де Сент-Экзюпери. Старики, женщины, дети - никто не имел неприкасаемого статуса, когда на стол ей клались очередные вещественные доказательства или пробы желудка, с одной целью - наказать виновного, чтобы завтра снова оказаться перед очередным кровавым преступлением.

- Это тот самый король новейших методов расследования? - начала Нурсема, указывая на бронированное стекло по правую руку, за которым, как и прежде, шелестел своими вирутальными шестеренка черный стальной мозг всей лаборатории. - И чего же он еще не научился делать, Умут? Скоро никому не понадобятся мои глаза и руки.

- Ты читаешь мои мысли. Но кое-чего он не умеет, уж поверь. Пока еще - ему недоступны человеческие эмоции. То, что ты не задумываясь, применяешь ежесекундно для него является чем-то сродни предмету, не имеющему вес или ценность.

- Как это? - женщина невольно приоткрыла рот, расширив свои раскосые бархатные глаза.

- Представь себе, наш Энштейн.., - начал он, ловя ее вопросительный взгляд. - Ну а что здесь такого, - усмехнулся он. - Мы зовем его Эйнштейном. Так вот наш Эйнштейн за короткий промежуток времени может сравнить гигабайты информации, найти сходство в уликах, оставленных на месте преступления, предположить места их совершения, сравнить почерк и с точностью до названия определить последующее ограбление. Он даже в состоянии проследить модус операнди преступника и схожесть мотивов с прошлыми делами, одно только НО. Он не может думать как человек. Только себе подобному доступно знание, что несмотря на однотипность мотивов - выбор жертвы и способ ее убийства может быть не типичен. Взять хотя бы банальную ревность , из-за которой совершается 70% убийств в нашей стране. Эйнштейн выявит закономерность, что неустойчивый психически мужчина, чаще всего в возрасте 25-45 лет с определенным набором черт характера и бэкграундом способен совершить бытовое убийство на почве ревности, используя нож. И только человек сможет залезть в шкуру жертвы или преступника и определить момент, в котором кто-то возьмется не за типичное лезие, лежащее у каждого в кухне, а за провод от компьютера, выбирая удушение. А это, знаешь ли, Нурсема, уже совершенно другой человек. Вовсе не тот, которого по усредненному типажу выбрал компьютер, а значит, только человек сможет направить следствие не по ложному следу.

- Это...это звучит впечатляюще и обнадеживающе, Умут, - восторженно протянула Нурсема, плотным взглядом оценивая вполне полноценного работника лаборатории - могучего сервера с виртуальными мозгами.

- Эта машина - Энштейн без парадоксов. В нем заложены наблюдения за, казалось бы, неочевиднми связями. Но не заложено главного - воображения.

Умут чинно поднял палец вверх, будто отмеряя важность своего заключения, и тут же непринужденно рассмеялся, глядя как Нурсема внимает каждому ее слову.

Вдоль и поперек изучая возможности стального габаритного Эйштейна, он каждый раз старался спешил поделиться своими впечатлениями с каждым, кто задавал о нем вопросы. Его настолько поражали новые возможности в цифровой криминалистике, что еще вчера он успел выкупить последнее место на обучение AI -криминалиста на базе Akkodis Söze в Англии, предоставляемое в рамках программы обмена международным опытом National Crime Agency.

Мужчина подкатил пластиковый стул, который еще буквально вчера занимал его друг, к Нурсеме, предлагая ей занять место за длинным белым столом, тянувшимся вдоль стекла, разделяющего кабинетную часть лаборатории от отсека с мощными серверами, и опустился на свое привычное кресло, располагаясь от нее в непосредственной близости.

-Ты хоть знаешь, что мы ищем? - водружая очки на нос и вновь готовясь к длительной, но такой приятной ночи в компании необычно притягательной женщины, спросил он.

Он вызвал на экране компьютера приветственное сообщение, молниеносно работая пальцами по клавиатуре, и уже через секунду оказываясь в специальном черном окне поиска, ожидая вводные данные.

Нурсема, прокатив пальцами, сцепленными в кольце, по блинному шелковистому хвосту, сосредоточенно открыла папку, сверяясь с результатами своего анализа и догадок и задумчиво посмотрела на эксперта, сверлящего ее целыми двумя парами глаз - собственных внимательных карих и холодных стеклянных, увеличивающих своих соседей почти в два раза.

Она еще раз провела рукой по белым листам с ровными колонками печатных цифр и внезапно остановилась, когда ее пальцы непроизвольно сжали кончик бумаги, выражая начавшуюся мозговую активность своей хозяйки.

- Давай рассуждать логически, Умут, - начала она.

- Думаешь, мы умеем про-другому? - хохотнул мужчина, придвигаясь на кресле ближе к ночной напарнице и склоняясь над бумагами. - Змеиный яд - как смесь белком и пептидов, способных гемолизировать кровь и в конечном итоге рас створяться в крови, распадаясь на аминокислоты. Таким образом, - заключил он, - яд этот практически невозможно обнаружить - он становится будто бы собственным производством белков человека.

- Все верно, Умут, - переходя на шепот, откликнулась женщина.

Она склонилась еще ниже над бумагами, прикладывая пальцы ко лбу и потирая его в размышлении и Умут внезапно ощутил исходящий от нее запах свежести - полного отсутствия какого-либо аромата, кроме аромата кондиционера для одежды. Ее матовая кожа в иссине-люминистцентном свете монитора была сродни коже инопланетного существа с легким пушком невидимых волос на ней.

- Ферменты организма расщепляют белки и пептиды до аминокислот, которые затем включаются в метаболизм. Но наша девушка - умерла, так и не запустив метаболические процессы, кроме одного - остановку сердца. Какого же количества яда достаточно, чтобы вызвать этот процесс, вот что мне интересно? И как долго умирала жертва, раз в крови не осталось токсинов? Мы будем топтаться на месте, пока не поймем, является ли этот яд одним из компонентов системы в лекарственном препарате, способным вызвать такую побочную реакцию при передозировке или мы ищем черный рынок сбыта яда.

Женщина остановилась в своих рассуждениях, поворачивая голову в сторону Умута и, буквально, встречаясь с ним но с к носу, отчего, от неожиданности, слегка отпрянула назад, будто бы позволила себе недопустимое действие.

"Видела бы сейчас меня мать", - подумала она, украшая приподняты уголком тонких губ свое лицо, когда перед ней возник образ непоколебимой блондинки, отстукивающей перед Аязом аргументы за невозможность ее ослушаться на последнем ужине. И особенно ее нелепый, так сквозивший последним стремлением влиять хоть на что-то в судьбе дочери, вызов с работой, который она даже не удосужилась скрыть от нее за каменным лицом, хотя раньше и старалась.

Их разве что в СМИ названной семье пришел конец. Это Нурсема чувствовала за версту. И, может быть, ее это сильно радовало.

- Для такого определения нам нужен специалист по змеиным ядам, Нурсема.Смею предположить, что мы может потратить на такой поиск всю ночь и так ничего и не найти. В таком случае, твоя подруга утренним же рейсом отправит меня обратно в Измир, к родителям в качестве нахлебника, - угрюмо пошутил Умут, пытаясь справится с желанием хоть на секунду прикоснуться к шелковистой коже девушки - до того она истончала влечение.

- Нет, Умут, - резко оборвала его женщина, выставляя руку между ним и собой так внезапно, что Умут отшатнулся. - Давай-ка воспользуемся помощью твоего Эйнштейна. Яд морской змеи - гидрофильный нейротоксин, распадается за 12 часов, маскируясь под естественные нейромедиаторы. Но это не наш случай. Девушка была без каких-либо следов продолжительной смерти. А значит...

- Значит нам нужно искать яд, который действует моментально или, как минимум, в течение непродолжительного времени. Я прав?

- Именно. Гемолиз в ее крови говорит о том, что смерть наступила в течение максимум получаса с момента принятия. Скорее всего, это яды кобры или гадюк, - опуская руку вниз, которую до этого выставила в нетерпении, сказала Нурсема. - Если я не ошибаюсь, фосфолипаза А2 гадюки разрушает мембраны эритроцитов. Давай-ка проверим твоим Эйнштейном вероятные лекарства с применением этого яда и время их распада в организме.

- Попробуем.., - продолжил ее реплику Умут, набирая быстрыми командами запрос в строке поиска.

Они оба придвинулись ближе к монитору, следя за бегающими рассуждениями в виде строчных символов, спешащих по экрану. На секунду плечо, облаченное в белый халат соприкоснулось с плечом в коричневом пиджаке, отчего оба быстро отодвинулись друг от друга, продолжая следить за ходом поиска системы.

Звук гудящего вентилятора от запускаемой мощности поиска прервал их молчаливое уединение на волне понимания, да так, что оба вздрогнули, словно ища поддержки от пугающих звуков. Даже привычному к любым покряхтыванием своих железных друзей Умуту этот внезапный звук показался сродни гудению строительного пылесоса - настолько обострены были все его чувства рядом с этой женщиной.

- Не пойдет, - выдохнул Умут, сверяясь с результатами. - Все препараты содержат контролируемые дозы. А значит, чтобы фосфолипаза вызвала незамедлительную остановку сердца, принять ее дозу надо было в большом объеме. В 2019 году в Индии мужчина умер от передозировки лекарства на основе фосфолипазы.

- Любая масс-спектрометрия выявила бы специфические метаболиты в этом случае, Умут. Ты прав.

- Может рассмотрим вариант черного рынка и естественную форму яда?

- Хочешь верь, хочешь нет - я чувствую, что искать нужно в медицинских препаратах, - озадаченно произнесла Нурсема, снова уходя в себя для поиска возможного хода их расследования.

Умут откинулся в кресло и ненароком залюбовался женщиной. Ее брови изогнулись в виде волны. собирая пару маленьких черточек возле начала носа, блинные ненакрашенные ресницы опустились, прикрывая выразительные глаза, губы ходили из стороны в сторону, знаменуя мыслительные процессы действием.

Все же женщины, которые так глубоко были преданы своей работе вызывали у него максимальное преклонение.

Эта хрупкая в своих движениях почти феи, невысокого роста молодая женщина сейчас являла перед ним именно такую преданность и верность. Готовая, как и Умут, но с куда более весомыми причинами тратить свое личное время ради спасения кого-то в этом мире, она постукивала пальцами по белому пластику стола, пытаясь сформулировать дальнейший запрос к системе.

Писк одного из системных блоков заставил Умута отьехать от притяжения женщины в сторону, обращая свое внимание на очередную отклоненную защитой атаку вредоносного ПО и завершившийся поиск по новому делу Гирая Шифаджегиля, который поручил ему отследить финансовые транзакции подсудимого Туфана Сойкана по делу Адлета Кайя, в явной надежде найти иной свет, чем на одну благоухающую своей репутацией фармацевтическую компанию, с названием розы. Однако неумолимые данные вновь выдали тот же результат, что для и для Кывылджим ханым - cотрудник компании "Farmrose" был убит по заказу, и денежные средства, сейчас висящие на арестованных счетах Туфана были тому подтверждением.

Что нового хотел увидеть в этих цифрах Гирай, Умут знать не мог, поэтому сейчас всего лишь молниеносно отправил результаты поиска по электронной почте прокурору Шифаджегилю, вновь обращаясь к женщине по левую руку.

- Может я сбегаю за печеньем? Кажется, ночь предстоит долгая, можно было бы и подкрепиться, - начал неуклюжую попутку Умут, в ожидании приговора косясь на Нурсему в задумчивости жующую свой волос.

- Ах, ты об этом, - улыбнулась женщина и тот час же высунула мокрую прядь изо рта. - Дурацкая привычка, когда думаю. Я не против печенья. Только давай перед этим попробуем задать поиск на мгновенные яды, применяемые в изготовлении препаратов сердечно-сосудистой системы.

Она еще раз подольше отодвинула влажную прядку волос от лица, будто она снова была той девочкой, которой не давали покоя книги про земноводных и их препарирование, а Пембе снова и снова отправляла ее примерять платья для очередного приема, вынуждая от мечтательности засовывать прядку в рот, размышляя о только что прочитанной главе.

- Отлично, готово! - Умут звучно ударил по клавиатуре на клавишу Enter и тут же растер руки, как будто в предвкушении от последующего чаепития. Он вытянул указательны палец вперед, совершая им замах, и отмерил в воздухе невидимое указание. - Пока кипит чайник, я уже вернусь, - усмехнулся он.

И одним точком своего стула Умут пристыковался прямо возле стеллажа, где организованная кофейно-чайная церемония была сегодня максимально уныла в отсутствии вкусных сахарных десертов. Он нажал на кнопку черного минималистичного в своем виде электрического чайника и подгоняемый какими-то вдруг ниоткуда взявшимися крыльями на собственной спине, поспешно вышел из лаборатории, оставляя Нурсему во всем внимании перед экраном монитора.

Стремглав преодолев коридор своего этажа, он чуть было не опрокинул автомат с всевозможным выбором современных каллорийных перекусов, уперевшись в него своим телом, попутно отмечая, что за окном плотной массой опустилась ночь, зажигая приветливые фонари на улице.

Один из них, тот, что светил прямо к перекопанной дороге возле пропускного пункта на территорию своеобразного полицейского городка сейчас осветил давно скрюченное от засухи дерево, всегда напоминающее Умуту сгорбленную ведьму, своими костлявыми лапами тянущую руки в сторону властителей закона. Однако сегодня, дерево на удивление показалось ему абсолютно дружелюбным. Сухие ветки склонились на самую землю, уже изрядно остывшую от дневных октябрьских температур, ствол изогнулся в знаке смирения, в синеве ночи проступившие корни больше не вызывали ощущения змей.

Если бы не его увлечение компьютерами, страсть стать художником взяла бы над ним первенство и оказала решающее воздействие на его выбор. Ведь именно в таких красках этот немолодой мужчина видел мир - образами, так странно сочетающимися с цифрами в голове.

Он вытащил из заднего кармана джинс кредитную карточку и, выбирая необходимые в яркой красочной упаковке печенье с радужным изображением веселой девочки на нем, приложился ею к терминалу, оплачивая покупку.

Металлическая извилина провернулась раз, другой, и перед Умутом, совершая немыслимый полет, оказалась небольшая пачка круглого печенья, которую он поспешил забрать из автомата.

"Со вкусом манго", - гласила упаковка, и он в который раз поразился маркетинговым ходам, так неумело придумывающим крем к печеньям, как к абсолютно не сочетающимся продуктам.

Все тем же вдохновленным шагов, он, на ходу прислушиваясь к возможным звукам в лаборатории, подошел к приоткрытой двери и тут же услышал взволнованный и будто бы огорченный голос Нурсемы, почти умоляюще обращенный к собеседнику в телефонной трубке:

- Фираз, почему же ты снова забыл? Это было так важно.., - сквозь дрожащий срывающийся голос, Умут услышал еле уловимые всхлипы. - Ладно, не переживай, я все сделаю. Нет, забирать меня не стоит. Моя работа в лаборатории еще не закончена. Но я благодарна тебе, что ты спросил. Что это за звуки? Ниляй включила музыку? Разве Ниляй слушает такую...Нет, ничего, Фираз. Доброй ночи, милый.

Молчание, которое повисло по обе стороны двери стало внезапно слишком гнетущим.

Слегка сминая разноцветную цилиндрическую упаковку, Умут в нерешительности переминался с ноги на ногу, едва вскинув бровью. Он повернул голову в сторону окна, и его взгляд ухватил то самое дерево, которое сейчас, протянув к нему свои сухие щупальца, насмешливо улыбалось потрескавшейся корой, будто бы намекая на неоправданные ожидания.

"Чего ты хотел, Умут", - усмехнулся мужчина сам себе, на пару мгновений ощущая горький привкус воспоминания...

- Привет, Шахерезада!

Длинноволосая кареглазая девочка перепрыгнула пару раз через скакалку - несуразно длинную и несуразно розовую для ее строго образа - и вприпрыжку подбежала к темноволосому пареньку, свисающему с жухлого, давно уже сбросившего листву от засухи, дерева.

- Как твои дела, Синбад? - ее тонкий нежный голос сегодня был не в привычку встревоженным и раздосадованным.

- Как могут быть дела, когда я с самого утра жду тебя, чтобы показать мой новый дом на дереве?! Бросил все дела, рискуя своей...своим здоровьем, чтобы сбежать от родителей и оказаться здесь, а тебя все не было!

- Моя мама...

- Опять твоя Снежная королева не отпускала тебя сюда? И что она имеет против простых смертных, Шахерезада?!

- Мы переезжаем в другой город, Синбад...Когда я рассказала ей, что хочу учиться вместе с тобой, - усмехнулась девочка, вспоминая крики своей матери, - она вдруг решила срочно перевестись на должность в Анкаре...

Парень слетел с ветки так больно ударившись о влажную от недавнего дождя землю, что первые несколько секунд вместо возмущения лишь потирал коленку, да ссадину на затылке.

- Как это так?! - почти вскричал он. - Как это уезжаете?! А как же я, Шахерезада?!

- Прости,Синбад. Это моя мама...

Последнее никак не укладывалось в его голове. Еще вчера они носили пледы из его скромного жилища, чтобы устроить их домик на двоих, на самом краю пустыря, где отец помог соорудить ему подобие шалаша из куска старого брезента. А сейчас она уезжает? Одна? Без него? Они ведь вчера на крови поклялись быть вместе! Вот так просто, взяв его многофункциональный складной ножичек, скрепили как самые что ни на есть друзья клятвенными словами. а что же сейчас?

- Прости...

Может быть, она его и не вспомнила. Может быть, ему нужно было больше не надеяться. Или хотя бы признаться Омеру в своей маленькой тайне, напившись в местном пабе до потери пульса.

Но он, как упертый баран, продолжал верить.

Умут резко распахнул пластиковую дверь, врываясь в одиночество Нурсемы, испуганно уставившейся в его сторону. В комнате, по прежнему, шумел поисковой процессор - единственный, на кого можно было безоговорочно положиться.

Ему показалось, или в ее глазах вдруг проявилось извиняющееся выражение, словно и она что-то знала или помнила?

- Ну что тут? - протягивая ей пачку с лакомством, произнес Умут, пытаясь выдавить из себя улыбку. -Что нам мегамозг решил тебе выдать?

Нурсема одарила его вымученной улыбкой. В уголках глаз все еще плескались аккуратные слезинки, застывшие как свидетельство ее чувственной натуры.

- Я знаю, что мы ищем, - вдруг сказала она, внутренне собираясь и превращаясь в прежнюю заинтересованную натуру.

Умут нахмурил брови, ожидая, судя по всему, нобелевского открытия, ну или даже чуть больше - с таким вдохновением сказала последние слова Нурсема.

- Батроксобин - яд бушместера. Его используют в препаратах против инсультов, но передозировка вызывает тромбоз и остановку сердца.

- Передозировка? Количество, Нурсема?

- Для смерти достаточно 0,1 мг - это следы, которые легко спутать с естественными белками.

- Неужели Эйнштейн нашел препарат, где используется этот ...батроксобин.

- Ты не поверишь, - сверкающими от возбуждения глазами, сказала Нурсема. - Пора звонить Кывылджим. Препарат находится на стадии испытаний, однако он уже засветился как открытие.

- И что же это за препарат?- устало опускаясь в свое кресло и натягивая очки, спросил Умут. - Что за зверя мы выследили?

- "Batrocor". Препарат, который был выпущен в Германии компанией Farmrose. Создан как препарат для разжижения крови, при профилактике тромбозов. Но его отозвали, из-за негативного эффекта на вязкость как антикоагулянта, -увеличивая громкость своего голоса, ответила Нурсема.

Она рассеянно встала с кресла, начиная отмерять своими тихими, почти беззвучными маленькими шагами квадратный рисунок линолеума лаборатории, в беззвучном нетерпении вторя себе лишь собственными короткими вздохами, а затем подошла к бронированному стеклу, за которым мерцали рубиновые огоньки серверов, и прижала ладонь к холодной поверхности.

- Препарат для разжижения крови, который в высоких дозах вызывает обратный эффект...Что за игрушка дьявола? Дают надежду, чтобы отнять ее в последний момент?

- Все верно, Умут...В высоких дозах, содержащихся в препарате...

Умут медленно снял очки. На секунду их взгляды скрестились в ужасающей догадке. Черный металлический друг издал протяжный писк за своим бронированным матовым стеклом, подтверждая их одновременно возникшую мысль, словно находясь с ними на одной волне прозорливости. Поисковая система перестала открывать всплывающие окна. Где-то в глубине лаборатории щелкнуло реле, и на секунду стало тихо.

Умут и Нурсема схватили друг друга за руки. Кажется, они только что открыли еще одни пласт совершаемого преступления. Не ошибки, не случайности - продуманного зла, притаившегося за белыми халатами и патентами.

__________________

На следующий день
Стамбул. 17:00 по местному времени
Кузгунджук

- Дядя, мы точно не перепутали адрес?

Удивление Ниляй мгновенно выразилось в вытянутом приоткрытом рту, очерченном ярко синей помадой.
Только что ее и профессора темного цвета такси доставило к внушительным входным воротам из темного дерева, украшенными изысканным орнаментом с металлическими заклепками по периметру. Весь внушительный вид особняка, виднеющегося позади входной группы, вызвал если не возглас дикого восхищения, то, несомненно, заслуживал кивка уважительного одобрения от великолепия своей значимости.

- Мы по адресу, Ниляй, - усмехнулся Омер восторженному блеску в глазах своей племянницы.

Действительно, сложно было не издать возглас, по меньшей мере, удивления от торжества утонченного вкуса архитектора и ландшафтного дизайнера, вложивших в это великолепие почти на берегу Босфора, немалый труд и изюминку творческой мысли.
Увенчанные диковинными узорами ворота, в которых девушка, сегодня облаченная в отвязанное лакированное мини на своих достаточно сочных бедрах, разглядела выгравированные изображения нескольких львиных голов, имели свое продолжение по периметру, охватывающие обширную территорию в несколько гектаров земли.

Великолепие сада, беснующегося своими яркими, насыщенными разными оттенками зеленого: от насыщенного хвойного до сдержанного оливкового, поражало даже привыкшее к респектабельности домов зрение. Серая крупная плитка, ведущая прямиком к небольшой сегодня приоткрытой щели раздвижных ворот, уходила вдоль всего участка, принадлежащего Эмре Ахметоглу, заканчиваясь с одной стороны резким переходом в точно такую же белую, однако принадлежащую другому владельцу, с другой - теряющуюся в кустистости олеандра, нагловато перемахнувшего через ограждения кованого забора следующего хозяина богатой жизни Стамбула.

За излишним роскошеством даже массивного забора уже раздавались непринужденные звуки легких иностранных композиции, в которых Омер без труда узнал любимого Фрэнка Синатру и едва уловимо усмехнулся, обнажая ямочки, предвкушая приятную легкую барбекю-вечеринку.
Наблюдая, как Ниляй робко, на его личное удивление, переступает с каблука на каблук совершенно не к месту подобранных ею туфель, впрочем, как и лакированного черного платья с вызывающим декольте в виде зигзага молнии, профессор смущенно представлял реакцию так любившего эпатаж коллеги.
Голубой парик длинных волос, который венчался подобием короны из металла, водруженный на голове девушке не мог не вызвать того самого дикого хохота, который заставлял всех во Дворце правосудия испуганно подпрыгивать, стоило только Эмре Ахметоглу оказать возле.

- Откуда такое роскошество у простого адвоката, дядя? - хмыкнула Ниляй, непринужденно почесывая свое бедро алым маникюром накладных ногтей и оставляя на молочной коже красные тонкие бороздочки.

- Зависть, Ниляй - разрушающее человека чувство, - усмехнулся Омер с менторским тоном в голосе, в какой-то мере с ней соглашаясь. - На самом деле, Эмре - потомственный адвокат. Его родители и даже дед сложили много своих трудов и стараний, чтобы сегодня Эмре смог со спокойной совестью наслаждаться своими привилегиями. Напомню, - Омер предусмотрительно поднял палец вверх, - ТРУДОВ, Ниляй.

- Пфф, - фыркнула в ответ девушка.

Как будто бы она собиралась претендовать на все это богатство.
Зрачки Ниляй сузились, как у кошки, отражая блики от металлических кнопок на воротах, как у кошки, уловившей ощутимый блеск добычи.
На самом деле, трехэтажное деревянное строение, сейчас раскинувшееся перед ними со всеми своими галереями балконов с вычурными, однако не лишенными глубокого продуманного смысла, деталями, бесспорно, изумляло глаз.
Его пологая крыша, покрытая, как и полагается в этих краях, терракотовой керамической черепицей, завершалась такого цвета карнизом, украшенного мелкой россыпью круглых лампочек гирлянды, очевидно, придавая этому дому особую атмосферу в вечерних сумерках.

"Госпожа Ахметоглу, судя по всему, сильно старается произвести впечатление. С каждым годом этот дом преображается все больше и больше", - отметил про себя профессор, не без ироничной улыбки рассматривая новые детали на фасаде дома в виде гипсовых объемных голов львов, расположенных с двух сторон от излюбленного Эмре балкона второго этажа, где адвокат так любил принимать своих клиентов, сразу давая понять, каковы должны были быть размеры его гонорара.

- Не дом, а как будто театр одного адвоката, - тихо пробурчала девушка, окидывая взглядом тех самых львов, на которые в эту минуту смотрел профессор.

- Ниляй, девочка, - резко оборвал ее Омер. - Дед и отец этого человека ночевали в судах, чтобы оплатить эту черепицу, не гнушаясь ни простыми несложными делами. Поэтому, мы здесь с тобой не в праве судить историю.

- Ну конечно, дядя. Дед господина Эмре, наверное, пахал три поколения, чтобы внук мог поставить статуи львов на своем фасаде и теперь слушать Синатру на заднем дворе дома.

Девушка обиженно поджала разукрашенные неестественным цветом губы, внутренне досадно сетуя на не поддержанный дядей разговор о вычурности некоторых декоративных элементов, и повернула голову, всматриваясь в ту самую щель, образованную приоткрытыми воротами. 

Если бы она была истинной дочерью своей матери, то ее бы сейчас глубоко поразили все те кричащие роскошью элементы старинного особняка семьи Ахметоглу. Но она была папиной дочкой. Пусть и достаточно жесткого и рационального человека, но все же привыкшего ставить моральную духовность выше светских кричащих проявлений. Возможно, она как и отец, не слишком радушно относилась к низшему уровню достатка, однако она имела этому весьма сносное объяснение.
Если ты хотел добиться чего-либо в этой жизни, нужно было уметь пользоваться предоставленными вокруг возможностями, даже, если они порой казались тебе слишком лишенными нравственных ценностей.

Вновь перемянувшись с ноги на ногу, теперь уже каблуком потирая переднюю часть лодыжки, Ниляй исподлобья кинула несколько виноватый взгляд на Омера, желая не упасть своими сегодняшними выражениями в грязь лицом перед всеми, несмотря на экстравагантный вид.

Львов она не оценила, несмотря на всю любовь к эпатажу.
Возможно, потому что, в отличие от слухов, ходивших в прокуратура о хозяине этого дома, как о человеке, склонному искать выгоду в любом своем проявлении, бунтарство девушки имело своей природой совсем другую причину.

Она искала свое выражение.

Впитывая с детства пример провоцирующего поведения своей матери, она крайне старалась перестать находить в себе ее черты ежедневно, меняя образы и поведение, и в тайне мечтая о совсем другой участи, нежели той, что постигла первую хозяйку фамильного дома Унал при ее отце.

Она мечтала вершить чужие судьбы. И делать это не из-за желания возвышаться над человеком будто греческая Гера на Олимпе с высоты своего небесного трона.

Ниляй, вбирая жизненные принципы дяди, жаждала профессионального призвания. Возможно поэтому, стараясь дотянуться до высшего эшелона в лице Кывылджим ханым, она так нелепо проявляла все свое уважение, порой ненавидя себя за свой неуместный язык и излишнюю эмоциональную обидчивость.

Но сегодня ее настроение было боевым и она собиралась выказать его со всей ответственностью перед всеми этими мужами Фемиды, собравшимися под одной крышей особняка Эмре Ахметоглу.

- Интересно, нам сегодня кто-нибудь откроет? - спросила девушка, глядя как дядя уже второй раз нажимает невзрачную кнопку звонка слева от щели входных ворот.

- Вероятно, за этой громкой музыкой, Эмре ничего не слышит, - пробормотал Омер, оглядываясь по сторонам в поиске иной возможности донести о своем присутствии.

- Давай просто зайдем и все, дядя!

Ниляй потянула его за предплечье в сторону ворот, однако Омер, не привыкший нарушать любые правила приличия, лишь резко мотнул головой из стороны в сторону, отказываясь отзываться на противоправные действия своей племянницы. Приятный слабый осенний бриз едва касался его лица, сегодня устало сосредоточено в какой-то странной надежде, которая словно слабый луч пробивался сквозь мучительно проведенные будни. Ослабевающее октябрьское солнце еще вполне ощутимо пригревало его темно-синюю ткань трикотажного пола, тогда как ноги, облаченные в джинсы уже почувствовали слабую нужду в прохладном воздухе, задыхаясь в голубой темнице.

Омер на несколько секунд, пока его племянница во всю обследовала сквозь небольшую щель возможность проникнуть на территорию чужого дома, подставил светилу свое подернутое негой лицо и мгновенно представил, как на полицейском катере, направляющимся в тюрьму, Кывылджим делала тоже самое.

Кывылджим.

Это имя виноватым эхом отзывалась в его мозгу как вспышками кинокадра, грозясь перейти рамки дозволенного воображения. То, как она облизывала свои пухлые губы, смахивая крошки хлеба, то как смешно сморщила нос, когда вместе с ним задорно рассмеялась своей же шутке про балетки, тот обжигающий взгляд, которым она наградила его, когда вцепилось в его поло. То самое, которое он сегодня в итоге надел на барбекю вечеринку, сменив перед зеркалом в черной раме около пяти своих футболок.

Жгучее чувство вины не покидало его ни на минуту из-за собственных идиотических слов, брошенных ей вслед под воздействием, вероятнее всего, кальянного дыма, оказавшего на его мозг амфетаминовое воздействие.

Ну конечно. Иначе и быть не могло. Только больной на голову или одурманенный человек мог выкинуть такое из своего рта, все еще надеясь на какую-то взаимность.

- Дядя, дядя, - прошипела Ниляй, вырывая Омера из его прокрастинации, а вернее сказать, мечты, - Ну что ты стоишь, давай уже как-нибудь ворвемся в эту вакханалию прокурорских выскочек. Я скоро сойду с ума от этого пекла сверху, если не выпью что-нибудь освежающее!

Омер перевел взгляд на девушку снизу доверху, оглядывая ее внешний вид.

"Ей бы еще плетку в руки", - внезапно посетила его совсем не тривиальная мысль при виде платья, которое в лучах солнце как нагретый каучук растекалось по ее телу, обтягивая весьма аппетитные формы, и профессор в ту же минуту покраснел от собственных мыслей, когда голова Ниляй на его глазах вдруг превратилась в обличающий взгляд госпожи прокурора, вперяющий свой пламенный взор в вышедшего из ума криминалиста.

- Ты сошел с ума, Омер. Пора сына попросить выслать тебе его прошлые лекарства, - пробурчал он себе под нос, встряхивая головой как собака только что вынырнувшая из воды.

Еще раз бесцеремонно вжимая мягкую податливую кнопку звонка до упора, Ниляй пару раз подпрыгнула на своих каблуках чуть вверх, что по мнению Омера, ей вряд ли стоило бы повторить хоть еще один раз при всех тех людях, которые ждали их за оградой это величественного особняка, собравшего сегодня все сливки прокурорской и адвокатской диаспоры.

Немного оглянувшись по сторонам, будто бы она в действительности задумала сделать что-то из ряда вон, девушка все же на какое-то небольшое, буквально миллиметровое, расстояние протиснула свое лицо внутрь имеющейся щели и принялась усиленно зыркать по сторонам, ожидая хозяина или его ханым. Звуки грянувшей в эту минуту исконно турецкой композиции заставили обоих подпрыгнуть на месте так, что Омер внезапно увидел, как оголяются бедра Ниляй и в отчаянии от хлопнул себя ладонью по лицу, проводя вниз по щетине, испытывая почти испанский стыд за имеющееся родство с этой девушкой.

В чем-то он понимал своего брата.

- Дядя! Дядя!...Я застряла, - раздалось шипение Ниляй, ворочавшей в эту минуту своими бедрами то вправо, то влево с такой волной, будто танцевала мало дозволимый в этой стране танец.

- Что, Ниляй? - прыская со смеху и все еще надеясь, что ему сейчас слышатся эти слова, спросил Омер, прикладывая кулак к своему рту, чтобы не рассмеяться в голос.

- Я застряла, дядя!  - шипение Ниляй судя по тону уже превратилось в угрозу. - Помоги мне, пожалуйста!

- Ты серьезно что ли, девочка?! - чувствуя себя тупым грабителем неудачником, еле сдерживаясь от смеха, отозвался Омер, приставляя ладонь ко рту и обнажая под ней свои ямочки.

Его закатившийся хохот разом разрядил пространство слишком презентабельной местности, которая тихо и безмолвно до этого скучала от отсутствия любых внеземных происшествий. А больше всего, наверное, скучала без Ниляй - второй в прокуратуре после госпожи прокурора мастером по возникновению неказистых ситуаций на ее голову.

- Давай я попробую тебе помочь.

Омер в два шага приблизился к большим темным воротам, просовывая руки в щель между опорой и полотном и с усилием, отчего его бицепсы на плечах обрели округлую внушительную форму, попытался отодвинуть темницу девушки в сторону. Но она не поддавалась. Первые капли пота показались на лице Омера, пока его тело содрогалось от глупого, почти истерического, смеха своей участи, граничащего с насмешкой судьбы. 

- ДЯДЯ! Мне уже больно! - взвизгнула девушка, и тут же получила по лбу локтем Омера, руки которого сорвались от усердия прямо рядом с ней.

- А кто тебя заставлял совать свой нос в чужие ворота, НИЛЯЙ?! - рыкнул Омер, вновь хватаясь за грубую металлическую окантовку ворот.

Он расставил ноги на ширине плеч, отсекая подошвой своих фирменных кроссовок New Balance приличный верхний пласт только что стриженного газона возле серой плитки, и упираясь бедрами в собственные пятки снова совершил мощный рывок, едва на секунду оттягивая металлическое полотно от ушей Ниляй, которая продолжала свои исполинские попытки вызволить свою голову с помощью качаний аппетитной упругой филейной части тела. Вены на лбу Омера вздулись от натуги, пока он, уже серьезно распаленный собственным бессилием, отодвигал ворота от вымышленной гильотины своей племянницы.

- ВАМ ПОМОЧЬ, ГОСПОДИН УНАЛ?

Голос молодого, подающего огромные надежды, а теперь и видевшего в этой жизни уже все, что можно, судмедэксперта с присвистом раздался позади увеселительной картины, в которой прибывали родственники Унал.

На пару секунд возникла неловкая пауза, в которой Омер так и застыл с растопыренными ногами, не в силах из-за собственного дикого смеха, до изнеможения колыхающего его грудную клетку, даже повернуться в сторону сметливого молодого мужчины, а Ниляй, глаза которой застыли в выражении мучительного сконфуженного ужаса от глупости своего положения, тут же приостановила свой безумный танец лакированной черной задницы, выставляя ее на обозрение всей внешней стороны улицы.

- Эээ, - пробормотал Мустафа, нажимая кнопку на белом пульте в своей руке, и давая воротом беспрепятственно отъехать от, видимо, самых очаровательных бедер, которые он когда-либо видел в своей жизни. - И всего-то лишь стоило нажать кнопку...

- ХАХАХА, ОМЕР! Вот это появление! Вот это я понимаю, зажег пати уже с порога, шкодливый ты криминалист!

Гулкий бас громогласного голоса наблюдателя сего позора и, по совместительству, хозяина этого богатейшего особняка Стамбула, ликующего от видимой перед ним картины растянувшейся на плитке Ниляй, и Омера, от смеха согнувшегося возле металлического столба ворот, сотряс знойный воздух придомовой лужайки громче, чем раздавались биты музыки позади него. 

Никогда еще Омеру не было так стыдно и весело одновременно. Вечер, судя по всему, начинался с  поджога фитиля, который на полной скорости несся к полной пороха бочке. Профессор даже на минуту, находясь в глубочайшем восторге от внезапного появления Мустафы, как кролика в шляпе у фокусника, забылся от съедавших его все законные выходные мысли о неизбежности понесения наказания перед медленно сводившей его с ума госпожой прокурором.

Тем временем, Мустафа первым сориентировавшись от своего застывшего положения, отшлепывая по каменной плитке своими черными сандалиями без задника, быстрее всех подбежал к сидевшей на четвереньках девушке с чуть съехавшими на бок голубыми волосами, и, мгновенно, протянул ей руку. Дрожащие пальцы ухватили ладонь Ниляй раньше, чем он подумал, как идут ей странного цвета накладные волосы. Его щеки полыхали румянцем от непомерного смущения, которое он испытывал даже больше самой красотки, сейчас смотревшей на него с опущенными уголками рта от собственной досады и полными слез глазами, от того как саднили ее коленки.

Быть может что-то только что подмешали в коктейль Мустафе на заднем дворе его собственного дома, ибо в эту минуту он смотрел, как загипнотизированная змея на факира, на Ниляй, парик которой съехал набок и являл миру ее натуральный цвет волос. Если бы он сейчас мог сравнить свои ощущения, то это было сродни первому надрезу на первом трупе, что попался ему в секционной - волнительно, возбужденно и неумело.

- Вы...это...в порядке? - пролепетал бедный Мустафа, рывком поднимая девушку на ноги и пытаясь водрузить ее голубое подобие волос ровнее по пробору.

Его черный объемный легкий костюм домашнего типа подхватил ветер и раздул, превращая его в подобие Мишленовского человечка, исподлобья, полыхая красными от смятения щеками, наблюдающего за тем, как девушка неспешно отряхивала свои коленки и руки и натягивала совершенно прекрасное платье черной оболочки сосиски обратно на бедра, хотя натягивать там было нечего.

Карие глаза Ниляй блеснули острыми искрами, когда один из лучей, преломившихся в небольшом изысканном прудике возле входа, встретились с переливами мерцающих волн, создаваемых осенним бризом на скромной поверхности воды, и она с интересом, почти забыв о своем провальном появлении, уставилась на молодого мужчину перед ней.
Он стоял, усиленно теребя в своих руках белый прямоугольник пульта от предателя забора, скосив глаза в каменную серую дорожку, нервно подергивая плечами. Весь его вид был настолько умилительным и неказистым, в этом спокойном обволакивающем его своей струйностью ткани костюме, что никто бы даже не смог сказать, что этот человек, румяный сейчас до безобразия, может разделывать по несколько трупов в день, сохраняя в полном здравии свой рассудок и предоставляя свои экспертные отчеты с максимально разобранными деталями.

- Все у меня в порядке, господин...

- Мустафа, - потрепал его почти за загривок Эмре Ахметоглу, своей белой рубашкой являя собой полною надменную внешнюю противоположность сыну. - Это мой лев! Мой Мустафа!

- Папа! Вообще-то я сам в состоянии складывать буквы в слова, - краснея так, что на нем сейчас можно было жарить кебаб вместо раскаленных углей, отозвался Мустафа, скидывая руку своего отца с воображаемого Эмре горба. - А вы, наверное, та самая Ниляй?

Со скоростью света, девушка, обдавая Мустафу и Эмре хлестким ударом своих волос об их одинаковые длинные носы, повернулась к Омеру и расширила маленькие глазки до невозможных пределов, ощущая себя от гордости, по меньшей мере, царицей Савской. Если про нее уже знал сын хозяина этого великолепного дома, значит она не просто так старается четко выполнять все поручения господина Шифаджегиля!

- Дядя, ты слышал!  - утонула Ниляй в собственных амбициях. - Меня тут знают! А эта бессовестная Кывылджим ханым все время тыкает меня носом, будто бы я нахожусь во Дворце правосудия только благодаря отцу!

- Ооо, Ниляй, - захохотал Эмре, отодвигая сына и захватывая Ниляй под руку, вторгаясь в ее личное пространство на уровне тела, что, впрочем, ее ничуть не смутило. - Тогда мы с вами подружимся, хвала Пророку! Я надеялся увидеть тебя, Омер, с этой глумливой стервой на своих каблучищах,  - зычно кинул он в сторону Омера, - но такая маленькая ее копия тоже нам пригодиться!

И он с отцовским чувством превосходства, будто бы только что нашел самую лучшую партию для своего талантливейшего сына, притянул обоих молодых людей под свои подмышки, довольно взмокшие от усердия возле мангала, им только что оставленного. И нисколько в эту минуту не обращал внимания на ожесточившееся лицо профессора при упоминания хлестких слов в сторону Кывылджим.

Лучшее, что он мог сегодня услышать - это те самые искрометные подколы этой выскочки на каблуках, которая своим взглядом прожигала до самого нутра его адвокатское эго. Никому и в голову не приходило, откуда вырос этот холодный конфликт между двумя цепкими законниками, рвущими все процессы, за которые им только стоило взяться. Ни на одном из них они не встречались и по Дворцу Правосудия медленно распространялись слухи о тайных желаниях полного господина адвоката, желающего госпожу прокурора настолько, что стоило им оказаться в одном пространстве - молнии и искры начинали летать на все десять этажей прокуратуры.

И лишь Эмре знал два худших провала начала своей адвокатской практики в Измире, когда молодая спесивая прокурорша, уже тогда носившая какие-то дохлые коричневые шпильки, не имея возможности купить себе нормальную обувь, в пух и прах разнесла его контраргументы в зале суда, выставив полным посмешищем. Только Эмре и... Кывылджим. Маленькая глупая тайна, засевшая в недрах чванливого самолюбия вечно побеждающего господина Ахметоглу. С тех пор этот бодрый, имеющий немного лишнего веса мужчина, не упускал случая зацепить надменную госпожу Юстицию Турции, опасаясь встречаться с ней на любых слушаниях в зале теперь уже Стамбульских судов.

Как опасался он сейчас и четко направленных на него глаз своей супруги, спешащей почти прыжками в их сторону, прямо по изумрудному газону, который он еще пару дней назад собственными руками приводил в порядок.

Ее взгляд, полный немой укоризны, пробирался сквозь все тщательно придуманные им оправдания. Весь вид приближающейся женщины с лихвой мог сейчас окупить вложения, которые Эмре почти ежедневно вкладывал в такое милое дело своей души, а именно - ландшафтного дизайна, сочетающего в себе несколько течений современности. Но сейчас все эти зеленые аллеи и цветочные композиции откликнулись в его теле натяжением в позвоночнике, чувствуя как даже собственная рубашка стала ему мала. Тесная роль - для вечной игры.

Плечи Эмре напряглись, глаза приняли воинственное положение кобеля, готового служить до последней капли крови своей хозяйке, а на лице мгновенно отразилось восхищенное-растерянное выражение, способное точно и сразу определить, кто был хозяйкой этого дома.

- Вот вы где, мальчики!  - запыхавшись от непредвиденного бегства с препятствиями сказала женщина, с интересом поглядывая на спутницу Омера и красноречивое лицо сына. - Что вы все мнетесь в этих дверях, будто бы нет места приятнее, чем этот вход в обитель моего милого муженька! Только подумайте, там уже раскраснелись угли, а вы, как обычно, - тут она укоризненно посмотрела на мужа, - сплетничаете и ничего не помните! Ну, здравствуй, душа моя, Омер, неужели я снова тебя вижу?!

Маниакальный взгляд карих глаз женщины тотчас же переместился в сторону до сих пор опирающегося на забор профессора, а руки выписали такой размах вширь, чтобы могли бы обхватить еще парочку Омеров, находясь они рядом. В одночасье становясь заложником этой добродушной женщины, профессор даже перекосился в лице, сжимая от неожиданной силы ее объятий, свои зубы и губы, и даже немного задерживая дыхание.

Пока его обнимала хозяйка дома, Омер мысленно подводил черту своему сегодняшнему спокойному существованию, ибо в присутствии этих трех вечно смеющихся и вечно язвительных людей, какой представляла собой семья господина Ахметоглу, спокойного ничего быть не могло.
В противовес своему шумному, вальяжному в своих реакциях и уверенности супругу, с легкостью, достойного самого Юлия Цезаря, умеющего вести перекрестные допросы, госпожа Ахметоглу была менее напыщенной и более располагающей женщиной.
Профессия искусствоведа, которую она проносила через годы, не без доли величия, обязывала ее к определенному поведению и несколько вычурной, но доброжелательной и теплой, манере общения. И, по большому счету, весь мир в этой манерной с виду, но крепкой внутри семье держался именно на той самой женщине - громовержце, которая одним своим только взглядом, простым с виду, но затаенным внутри, могла превратить из такого напыщенного адвоката, каким был Эмре, в кроткого пса, послушно выполняющего команды дома.

Вот и сейчас эта полная внутренней силы женщина в своих крепких объятиях сжимала профессора, судя по всему, стремясь выжать из него хоть каплю той интеллигентности, что часто не доставала ее мужу - человеку, выросшему хоть и в семье потомственных адвокатов, но манерами и стилем жизни напоминающего порой бывшего дворового шпану.

- Берил, - слегка одернул Омер женщину, елозя телом внутри ее хватки и пытаясь вырваться наружу, - я тоже рад тебя видеть.
"Не сказать, чтобы настолько", - подумал он, пока женщина, отстранив его большое мощное тело от себя, все еще удерживая в его плечи в своих ладонях, с искренней улыбкой на лице рассматривала все его морщины, как будто бы хотела превратить его в один из тех бюстов на мраморных колоннах, которые Омер краем глаза увидел слева от особняка.

Там, вдоль продолжающегося забора из кипарисовиков, подстриженных в причудливой форме волны, образуя своеобразный живой коридор, стояли на постаментах головы греческих философов, образуя длинную дорожку, огибающую дом по дуге. «Интересно, здесь только головы Аристотеля и Платона, или всех тех, кто пал жертвой в зале суда?» - продолжил свои мысли Омер.

- Ну что ты заладил, Берил, Берил, - приторно отозвалась женщина. - Рассказывай, как ты, Омер. Хотя, что это я, погоди! Ты расскажешь мне все и сразу, однако, только на заднем дворе нашего дома. Мангал и весь змеиный эшалон прокурорских и адвокатских бестий уже ждут тебя, чтобы поприветствовать!

На этих словах оба супруга залились таким ярким, казалось бы, неуместным смехом, вторя один другому, что со стороны могло бы показаться, что Ниляй и Омер только что попали в дом сюрреализма. До того семья господина Ахметоглу представляла собой феерическое фантазийное семейство, одержимых подколами людей, на самом деле скрывая за масками шутов и поверхностных приколов, свои готовые вступить в борьбу сильный разум и безжалостную хватку. Единственный, кто, пожалуй, выделялся на их фоне - был их добродушный сын, видимо, не случайно выбравший свою специальность - общаться с трупами после пары часов пребывания в доме семье Ахметоглу - было в самую пору. Безмолвно, спокойно, а главное, без возражений.

Омер поморщился, сейчас так живописно представив ближайшие часы ехидных оскалов вместо искренних улыбок, которые он несколько лет назад ежедневно наблюдал в коридоре Дворца правосудия будучи единственным криминалистом, заслужившим своим трудом путь на пьедестал почета братии в мантий и отдельного кабинета в Дворце змей, как часто называли между собой свое место работы сами судебные представители.

И, очевидно, в подтверждении своих мыслей, профессор тут же услышал забористый мужской смех, раздающийся с задней стороны роскошного дома.

- Ты слышишь эти вопли, друг мой Унал?! - раскатистым голосом пророкотал Эмре, подхватывая своего названного друга под локоть. - Эти пираньи правозащитники уже извелись от ожидания твоей персоны! Ради тебя я позвал даже этого пикапера Кенана Барана и нашего обожаемого судью господина Альптекина! Все для тебя, мой друг, все для тебя!

- Сколько ты уже выпил, Эмре? - вжимая голову в плечи и косясь на него с недоверием, спросил Омер. - Ты же терпеть не можешь Кенана Барана. Откуда такое миролюбие? Ты опять решил использовать свой дом как приманку, не так ли? - хмыкнув, добавил он, похлопывая по плечу мужчину.

- Ну что ты, Омер, какая приманка! Я на вечеринке по случаю твоего возвращения! Сегодня счастье должно литься рекой, мой непьющий друг! Надеюсь, хоть сегодня, ты нарушишь свой угрюмый аскет и хорошо так вдаришь по заготовленному мною виски, ведь так?!

Могучим ударом в плечо, таким, что профессор даже сделал от неожиданности шаг вперед, не удержавшись от воздействия сильной руки господина адвоката, Эмре буквально придал Омеру ускорения, намекая на все и сразу.

Эмре был бы не Эмре, если бы в каждом своем действии не видел для себя выгоду.

Вот и сегодня, повод был как нельзя кстати. Воспользоваться обожанием милого характера профессора, не упустив свою выгоду во вражеском стане врагов прокуроров, которыми изобиловал уже как пару часов его задний дворик. Дело Эмраха Алтынсоя, до скрежета в зубах отдававшее душком его возможного проигрыша, не должно было таким остаться. Ему нужна была информация, а лучшего шанса ее выведать, пожертвовав всеми запасами виски на благо нового миллиона лир, могло больше и представиться.

Поэтому прямо сейчас, его друг и верный соратник мелких, но вполне обоснованных совестью Эмре делишек, Юсуф усиленно разносил напитки среди мужского общества, портящего его свежевыбритый с иголочки высеянный газон, своими лоферами и брогами.

- Я не пью, Эмре, и не планировал, - усмехнулся Омер, поглядывая как взяла в оборот сейчас Берил ханым его племянницу, с обожанием в каждом движении показывая ей начало своего великолепного сада. - Поправь меня, если я скажу сейчас что-то не так. Кенан и Эфе ведь здесь не случайно? Дело Алтынсоя уже вторую неделю гуляет по этажам прокуратуры, Эмре. Если бы ты не почувствовал, что пахнет жареным, ни одного, ни второго здесь бы не было. Ты уверен, что защищаешь верного человека?

- А что, мой честный психолог, когда это деньги стали пахнуть?! - так зычно расхохотался Эмре, и Омеру на долю секунды даже показалось, что один из бюстов Аристотеля поднял свою бровь от напыщенности этого мужчины. - Романтика хороша, Омер, когда у тебя за спиной есть отец с многомиллионным бизнесом, и брат, который держит этот бизнес в ежовых рукавицах. Кстати, как там этот бабский угодник Абдулла?

Описавшая дугу Омера бровь мгновенно взмыла под самую верхушка лба, не ожидая такого прямолинейного указания господина адвоката на неумолимые факты, незримой тенью всегда находившиеся за спиной Омера, черной овцой выделяющегося среди своей фамилии. Его идеалистические порывы всегда были ведущей силой его жизненного существования, во многом приносящего ему больше вреда, чем пользы.
Как часто слышал он от отца и брата те самые фразы, о никчемности своего предназначения без их прямого вмешательства, о Леман, которая была по их мнению виновна, что не может наставить мужа на истинный, по их мнению, путь величественного бизнесмена, облекая унизительные слова в прямые порой угрозы, когда отец грозился оставить его без наследия и уже давал поручение своему адвокату внести изменения в завещание.
Омер не сдавался. Он шел до конца, возможно, имея под собой все тот же бунтарский характер, который как вырванное сердце у героя из русской классики, знаменем сопровождал его всю жизнь, намеренно противоположно отзываясь на призывы своего отца.

Вот и сейчас покоробившие его слова такого зримого в корень Эмре Ахметоглу отозвались на лице стиснутыми зубами и стальным взглядом, меняя полюс легкости этой вечеринки на подводные течения, которые, несомненно, его ожидали.
Задумавшись, прежде чем ответить на еще одно колкое слово в адрес своего брата, Омер украдкой обратил свое внимание на Ниляй, уже вовсю гуляющей с госпожой Берил вокруг того самого пруда, который еще при входе поразил своей броскостью и даже неким пафосом экстравагантных форм.
Мустафа, завороженно следующий за женщинами, вряд ли в эту минуту успевал вставить хоть слово беспрекословно спевшихся поколений взрывных и жаждущих призвания дам, поэтому безропотно сопровождал их шествие, шаркая своими сандалиями по отсыпанному мелким гравием берегу водного пространства. 

Магнолия, которая своими твердыми темно-зелеными лапами, нависла двумя стволами над рябившими от осеннего ветра кувшинками, еще кое-где усиленно цветущими, и Омер, не без иронично-доброй улыбки наблюдая, как Мустафа не сводит глаз с парика Ниляй, который до чертиков коробил самого профессора, вдруг подумал, что вряд ли бы хотел видеть среди своих родственников семью Ахметоглу и их неуемную энергию.

- Ну так что, профессор, - ударом справа прямо в область плеча, так еще не зажившего до конца с момента его последнего выхода в море, вернул его с небес на землю Эмре. - Как там поживает наш многоуважаемый Абдулла Унал, все такой же дамский угодник или госпожа Асуде сумела его утихомирить своими аппетитными формами? Бьюсь об заклад, эта женщина будет похуже нашей каблучной стервы!

- Эмре, - сморщился профессор, предпочитавший до этого момента игнорировать его слишком скабрезные шуточки. - Абдулла в порядке, спасибо, что ты интересуешься.

- Тогда, может уже пойдем и снимем твою аскезу на употребление горячительного, хотя бы холодным пивом, мясо ждет своего хозяина?! Берил, душа моя, где вы там запропастились?! Неужели этот пруд достойнее твоего покорного мужа, изнывающего без твоего внимания?!

Плотный мужчина сделал взмах рукой с таким форменным пиететом, что казалось будто только что поджег само пространство, запуская медленный пуск из горящих петард, готовых шаг за шагом сегодняшним вечером взрываться с ошеломительными хлопками.
Слова, которые повисли в воздухе мгновенно долетели до мило воркующих в зоне деревянной беседки Ниляй и Берил, которые тут же повернули головы в сторону пышущего здоровьем и парами алкоголя мужчины, одновременно взмахивая своими руками в знаке приветствия. Очевидно, что старшая женщина совершенно точно нашла в вызывающей всеобщее внимание девушке весьма внимающего ей собеседника, в то время как сама Ниляй уже сильно изнывала от ее болтливости, взывая молящими глазами к профессору.

Девушку надо было спасать.

Омер живо усмехнулся, прикидывая насколько сильно вляпалась Ниляй, позволив хозяйке этого дома,  в страстном желании оказаться в самой гуще событий, подумать, что она и есть те самые уши, готовые в любой момент внимать ее никогда не устающему языку, и уже было собирался сделать шаг в сторону, как громкий голос Эмре снова заставил его задержаться в своем положении:

- Омер! Кстати, хотел узнать у тебя, что это за тряпка на голове твоей племянницы?! Будто бы аллонж на голове судей в этой дичайшей Англии! Скажи своей синегубой красотке, что моему льву не нравятся чопорные лондонские бабы, ему нужна настоящая львица! Достаточно ему тех ледяных куколок, что попадают на его металлический стол!

- Эмре -е-е, - новый взмах ладони Омера, приземляющийся на его глаза и сползающей по носу ко рту и подбородку, с почти диким хохотом, который в ту же минуту жаждал вырваться из его груди, последовал вслед за словами. - Я учту,  - усмехаясь, добавил Омер, закатывая глаза в небесно голубое пространство.

- Вот и отлично, профессор, уж нам-то с тобою грех жаловаться на своих женщин, уух! Скажи честно, эта фурия уже показала все, на что способна, или вы пока ограничились теми тяжкими телесными брачными играми, что были на твоей щеке?!

- Остановись, Эмре, - спокойно ответил ему профессор за секунду превращаясь из только что хохотавшего беззаботного человека в подобие гипсового изваяния, что сейчас стояли на постаменте позади пританцовывающего под музыку Мустафы. - Я надеюсь, ты хоть немного сдержишь свой язык при госпоже Арслан, ее еще нет на месте?

Его статное лицо внезапно приобрело сероватый оттенок, когда очередные слова, вылетевшие из уст неумолимо несущегося к распаду каких-либо приятельских отношений между ними, прошлись прямо по захватывающему его чувству заботы о женщине, мысли о которой он посвятил последние три дня. Кисти Омера инстинктивно сжались в кулаки, впиваясь пальцами в ладони, чувствуя, как накатывает на него желание хоть немного сбить этот противный тон со стоящего перед ним человека.

- Эта женщина всегда заставляет тебя умолять, дорогой мой Омер Унал! И конечно же, еще не явила свои железные очи, чтобы оценить масштабы моего прекрасного сада и безупречные руки моей любимой жены! Берил, мой лев, Ниляй! Что вы нашли в этом пруду?! Рыба там давно подохла, идемте же, нас ждет сочный барашек, приготовленный руками самого ОМЕРА УНАЛА!

Ничуть не стесняясь, Эмре, вдруг подняв свою весомую ручищу, просунул в рот два пальца правой руки и свистнул так, что своим звуком соловья-разбойника, сумел перекрыть даже басы звучавшей на фоне зарубежной композиции, призывая все свое семейство и Ниляй обратить на него внимание. Как если бы вдруг из вполне интеллигентного мужчины он вдруг превратился в обитателя плавающего судна.
Убедившись, что вся компания в эту минуту с каким-то вожделением, рассматривающая нагую статую Аполлона и почему-то переводящая взгляды между ним и профессором, услышала его весомое приветствие, Эмре вновь зарядил хлопком по тому же больному плечу Омера, выражая свое приподнятое сегодня настроение. 

И снова на какое-то мгновение Омеру вдруг показалось, что  бюсты философов на их каменных колоннах, как на длинных шеях, оживились, будто бы закатывая и без того мутные неестественные глаза в небесную высь.

Может быть его сегодняшнее появление здесь было ошибкой?

Омер потер ушибленное плечо, бросая неоднозначные взгляды на раздухарившегося Эмре, словно павлина распушившего хвост перед своими почитателями, и, нахмурив брови, желая проникнуть в глубины его подспудного конфликта с госпожой прокурором, попытался даже на несколько минут ощутить себя на месте женщины, как часто пытался он представлять себя на месте жертв, чего требовала его профессия.
Укол досады от того, что он, вероятно, не мог знать глубокие корни начала этого противостояния отозвался в его теле многослойно прокатившейся волной неприязни к господину адвокату вполне ощутимой силы, и Омер даже одернул себя за свое предвзятое отношение.

Ему не стоило рушить все свои наработанные контакты ради одной женщины. Даже, если она была достойна. Даже, если ее полыхающие неистовым огнем глаза, на самом деле умоляли спасти ее от всех вокруг, как тогда в баре. Даже, если она была госпожой прокурором.

Особенно, если она была ею.

- Не того мужчину вы сравнили с Аполлоном, не того! - накидывая с заботливым слегка похотливым взглядом руку на плечо своей жены, проявляя максимальное уважение, Эмре оставил нежный поцелуй на длинной, не лишенной морщин, шее, заставляя подошедшую женщину игриво расправить плечи. - Перед вами адвокат, в самом расцвете сил! Бросьте нашего дорого Омера, он уже пропащий вариант - он уже пал жертвой нашей Шпильки!

- Шпильки? - вынырнув из-под плеча мужа, Берил, изогнувши свои перманентные брови дугой и опустив вниз края губ, с истинным хищным  интересом переводила свой пытливый взглядом между Эмре и Омером.

- Дядя, я чего-то не знаю?! - изумленный взгляд Ниляй в купе открытых синих губ догнал Омера с другого бока.

Еще один неоднозначный взгляд сейчас пал на мысленно затыкающего Эмре рот каким-нибудь большим куском люля-кебаба профессора, заставляя его выдать в издевательское сегодня над пространство одну из своих самых приветливо-обманчивых улыбок, на которую он был способен. Стойкое ощущение предстоящего впереди фарса было стояло уже где-то высоко в груди, отдаваясь красным мигающим огоньком почти на лбу Омера. Он вдруг почувствовал даже испарину, и неестественное жжение в подмышках, заключая, что уровень его кортизола превысил допустимые отметки.

- Девочка моя! - воскликнул Эмре. - Неужели красное пятно на его щеке не дало тебе  ответа на это вопрос?! Держу пари, твой дядя всего лишь хотел угодить это несносной стерве, но нарвался на ее вечный пмс!

- ПАПА! ЭМРЕ! - одновременно воскликнули сейчас Мустафа и Берил, своими взрывными взглядами двух пар глаз вперяясь в мужчину с явным намеком уже немного его утихомирить.

Берил едва поправила прядь выбившихся волос за ухом, пока ее сыну оставалось лишь взволнованно наблюдать за сжатыми челюстями господина Унала и прищуренным изгибом глаз Ниляй, переводящей свой взор между всеми присутствующими людьми. Привычное поведение хозяина дома для остальных членов его семьи было уже достаточно обыденным явлением, однако, до сих пор заставляло госпожу Ахметоглу и сына слегка сглаживать углы его пафосных и грубых фраз.

- Да а что я такого сказал, друзья мои?! - истинным возмущением изумился Эмре Ахметоглу словно в действительности не понимая, насколько заносчиво звучат все его слова. - Ладно, оставим эту тему невыносимых женщин и скорее пойдемте к мангалу, нашего Омера заждались уже все!

И привычным жестом, все еще удерживая руку на плече своей дорогой и любимой жены, будто бы опасаясь, что без ее поддержки ледяной взгляд его коллеги мужского пола прожжет в нем сквозную дыру насмерть, Эмре спешно направился по плиточной дорожке в сторону неуемных задорных звуков разнообразной музыки.
Оставшийся подле профессора и Ниляй Мустафа сейчас, в полной растерянности от слов своего начальственного отца, а может, от полной зачарованности явившей свои бедра перед ним девушкой, что не давало сегодня ему вновь обрести свой ироничный язык, стоял несколько сгорбившись под еще одной магнолией. Ветвистой шапкой опускаясь на его плечи, дерево, на его же благо, бросало массивную прерывистую тень на ежесекундное краснеющее лицо молодого мужчины, когда при каждом шаге синегубой красотки конец ее платья, больше похожего длинной на набедренную повязку, маняще обнажал даже округлости ягодиц.

Вряд ли такое зрелище смутило Мустафу, окажись он сейчас в привычных стенах судмедбюро, с заточенным стальным скальпелем в руках, однако среди живой зелени и живых тел на этом празднике жизни, соседство синих губ и розовых ягодиц и вовсе казалось для него странным жутким, но таким необъяснимо- притягательным сочетанием. 

- Давайте, я провожу вас.

Услужливым жестом Мустафа, все так же продолжая глупо улыбаться, будто бы даже натуженно, что Омеру на мгновение показалось, как у молодого мужчины уже появились слюни,  указал рукой в сторону отбивающей биты музыки, что заставило профессора вдруг подумать о том, как господин Эмре не поскупился сегодня для создания атмосферы своего названого праздника, пригласив даже профессионального диджея, будто бы создавая диссонанс между только что озвученной истинной причиной вечеринки и легкостью предлагаемых форм ее атмосферы.  
Минуя тот самый пруд, который пару минут назад стал предметом разговора между тремя людьми, Омер словно в попытке проверить на правдивость слова Эмре, украдкой бросил взгляд на пруд, форма которого напоминала большую кляксу, а вовсе не привычный глазу строго очерченный овал или круг. Рыбы в воде и вправду не было. Означало ли это, что все живое, словно в судмедбюро у Мустафы поддавалось здесь особому загадочному влиянию семейства Ахметолгу, Омер не знал. Но странный, едва уловимый холодок, будто бы интуиция обрела какие-то более, чем ощутимые очертания, профессор словил на своей спине чередой вздыбленных волосков на обострившейся ощущениями коже.

Проходя мимо белоснежной на удивление, судя по всему, поставленной совсем недавно статуи Аполлона, Омер невольно приоткрыл зубы в улыбке, слегка почесывая сложенным в крючок указательным пальцем переносицу, глядя как напоминают черты лица вырезанной из камня фигуры лицо хозяина этого дома.
Самомнение Эмре Ахметоглу было не занимать. Особенно чувствовалось это здесь, на его исконной раскинутой на гектары территории, озелененной рукой ландшафтного дизайнера, являя собой величие турецких национальных мотивов, с едва уловимым налетом европейской цивилизации.

Другого Омер и не ожидал. Что можно было предполагать от человека, который в любой удобной для него ситуации выжимал максимум выгоды, как те самые поставленные бюсты философов Древней Греции на каменных мраморных постаментах, которые чередовались с бюстами не только с представителями милетской школы Фалеса и Анаксимандра, но и исконными теоретиками, возникшей в 1299 году под предводительством Осман Гази Османской империи, Бешира Фуада и Ахмета Шуаипи.

Среди последнего изваяния Омер задержался на некоторое мгновение, узнав в нем Ризу Тевфик, представителя позитивистского направления, который развивал идеи Герберта Спенсера, что даже вызвало у него непринужденный смешок, открывший его сжатые до этого губы.
Поверить в то, что циничный адвокат, питающий особый трепет к идеям правительства разместит в своем логове собственного чествования бюст того, кто считал верхушку власти, принимающей решения, неизбежным злом, было подобно насмешке над собственным эго.

- Дядя, - внезапный шепот Ниляй справа от профессора прервал его рефлексии человека, готового уже заговорить с бюстами, особенно после того как госпожа прокурор так беззаветно делилась своими бедами с портретом в кабинете,  -  ты видишь эти головы, насаженные на колонны, как на кол? Мы точно приехали по адресу? У меня плохое предчувствие.

- Ниляй, девочка,  - расхохотался Омер, сверкая искорками темных глаз и предвкушая впереди искрометный вечер, наполненный фарсом. - Ничего не поделаешь, мы уже здесь, так что придется как-то справляться.

Он вытянул руку вперед, своим жестом давая понять, что Мустафа уже достаточно значимо продвинулся вперед, и теперь с несколько потерянным видом, так, словно видел перед собой не больше ни меньше, чем нимфу с ее голубыми волосами и тонким цветом идентичной помады, стоял в ожидании той, кого, кажется, он уже определил как самый диковинный экспонат в мире живых людей.

- Если ты сейчас, Ниляй, - обратился  к ней Омер, - не пройдешь вперед, боюсь, наш Мустафа станет следующим на приготовленном пустующем столбе.

Издав незначительное, но вполне понятное фырканье в сторону сегодня излишне молчаливого человека, девушка, все также виляя своими бедрами, о коей манере Омер и не подозревал у своей племянницы, продвинулась вперед по каменной дорожке.
Уходя чуть правее, огибая западное крыло дома, она наконец, открыла взору представителей семьи Унал типичную картину более, чем обеспеченного человеческого жилища.
Раскинувшийся перед их видами зеленый, словно изумрудный бархат, газон уходил вдаль, соприкасаясь своей границей с остроносыми туями, своими пиками стремящимися к небесному предводителю дня. Две деревянные беседки, выполненные в том же архитектурном стиле, что и сам особняк завершали дорожку, двумя дугами словно параболами на математическом графике описывающих территорию заднего двора дома семьи.

Терраса, идущая вдоль всего первого этажа дома, с настилом из деревянной выкрашенной белым доски акации, была украшена разноцветными фонариками, словно миниатюрными прожекторами сейчас бликующими в свете зенитного солнца. На ней же стоял длинный стол, покрытый белой скатертью, приветливо призывающий всех, кто в этот момент находился на лужайке вкусить яства, уже накрытые заботливой женой Эмре, не без помощи кейтеринговой компании.

Еще одним новшеством, которое Омер приметил сразу  - был новоиспеченный бассейн, нашедший свое расположение с восточного крыла особняка, своей манящей голубизной воды и деревянными шезлонгами из светлого дерева особо привлекающий в себе и без того слегка уже рассеянное, расслабленное внимания из-за количество льющегося вокруг алкоголя.

Мангал, и вправду, ожидал своей участи почувствовать на себе руки Омера Унала. Ибо в этот момент около него, совершенно беспечно и с полным пренебрежения  к окружающим его людям видом стоял легендарный в сфере финансовых преступлений прокурор Кенан Баран, своей маскулинной красотой и четко очерченной бородкой, уже тронутой сединой, справляясь с углями при помощи какой-то огромной кочерги.
Возле небольшой клумбы, представляющей собой одну из трех расположенных на участке альпийских горок из стелющихся розовых бугенвилий, подстриженных белых азалий и тагетсов, Омер заметил и судью Эфе Альптекина, который тут же расцвел в самой доброй и не притворной улыбке, как единственный, пожалуй, здесь человек, не преследующий корыстных целей.

Вряд ли то количество правозащитников, в лицах многочисленной адвокатуры и нескольких прокуроров представленных здесь, к счастью для Омера, в числе коих не оказалось Гирая Шифаджегиля, несмотря на все правдивое приятное отношение к профессору, на самом деле оказались сегодня на этом барбекю пати без задней мысли. 
Весь задний двор этого места, наполненный уже приличным шумом перекликающихся мужских голосов, хохотом хозяина и нескольких адвокатов, почитающих Эмре в его самовыражении, буквально кричал о фарсе устроенной хозяином вечеринки. Равно как и современная музыка, льющаяся из больших черных колонок у бассейна, словно подчеркивая причастность Эмре к современным течениям.

В воздухе уже витал дым и запах разогретых углей, легкие пары дурмана от плещущегося в бокалах пива, и слабый на фоне всего этого аромат цветущих кустарников, среди которых группки соединившихся по интересам людей двигались в странных, натянутых движениях, выдавая в пространства максимум неестественного смеха.

- ДЯДЯ! Это мой шанс! - вскричала Ниляй, сильнее натягивая вниз свою лакированную деталь, мало напоминающую платье, и ступая своими каблуками в газон, неуклюже передвигая сейчас бедрами, как если бы корабль вдруг попал в сильный шторм, направилась в самую гущу уже заметно расслабленных навеселе людей.

Если бы Омер мог смеяться сильнее, то он, наверное, в эту минуту покатился бы со смеху, прямо по идеально выстриженному газону, глядя, как девушка, проваливаясь в мягкую, еще влажную после автоматических поливок, почву, с упорством Кывылджим, продвигалась в сторону несколько изумленных представителей прокуратуры, являя собой вполне странное зрелище из голубых волос и черного кокона.

Кывылжим.

Ее среди всех этих людей не было.

Профессор снова обвел глазами все большое пространство заднего двора, удостоверяясь в своих поисках. Но госпожи прокурора не было. Он даже немного втянул носом воздух, пытаясь уловить тот самый аромат, что сейчас перекликался с парфюмом на его поло. Но и его тоже не было.

А ему нужно было извиниться.

Накрывшее его в этот момент чувство какой-то тревоги, одновременно с глубочайшим разочарованием прокатилось по нему, даже немного сдавливая дыхание в груди тяжелым камнем. Все прошлые дни профессор, как мог, пытался объяснить себе, какого черта он вообще выпалил те идиотские слова, насквозь пропитанные чувством ревности, которое Омер боялся себе озвучить.

Ибо это не могло быть правдой.

Он не ревновал. Не мог ревновать. Да и кого?

Женщину, которая с грацией багиры забиралась на катер, опираясь на его руку? Женщину, которая так непринужденно отпивала из бутылки зеленую жидкость, смахивая крошки со своих пленяющих губ? Женщину, которая сидела у него на коленях, истончая такой по дурацкий милый запах спиртного и вылитых явно полфлакона духов, проникающих в его тело до дрожи, стараясь замаскировать от него правду?

Женщину, которая проникла в каждую клеточку его давно не испытывающего ничего подобного тела своим запахом, образом и даже разумом прокурора.

Что за чертовщина творилась с его рассудком, как только он оказывался в ее наполняющем пространство электрическими разрядами присутствии?! Из мудрого рассудительного спокойного мужчины он вдруг превращался в петуха, задиристого и крикливого, выпячивающего свой радужный хвост перед самым ее носом.
Он ведь видел, как содрогнулись ее плечи, когда она, с остервенением прижимая в себе кожаный трофей в виде его куртки, сбегала от него в сторону своего красного ситроена. Видел, как еще полчаса она сидела в незаведенной машине, вытирая собственные щеки и подрагивая кончиком носа. Знал, что все оставшиеся рабочие будни она загрузила свое расписание настолько, что у нее не осталось времени даже позволить себе чашку кофе.
А самое худшее, что удушливой волной внутренних изысканий разливалось в его голове, было то, что он был этому причиной. Неуклюжий дурак, который от собственных эмоций повел себя, как слон в посудной лавке.

Профессор даже закрыл глаза, пытаясь прогнать видение, флешбэками проносившееся перед глазами. И даже поднес руку к своему лбу в надежде обнаружить там раскаленный участок кожи и к чертям, сбежать отсюда подальше, оправдывая свое скотское поведение каким-нибудь вирусом, поразившим его так внезапно. Но кожа была предательски прохладной, а мысли, будто бы наказывающие его за длинный и не всегда адекватный язык никуда не уходили.

Зато вокруг нарастало веселье вместе с бряцанием музыки, ведомой пальцами по пульту молодого темноволосого парнишки в больших наушниках стоящего возле пульта. Его пальцы двигались по рычагам так ловко, будто оплетая паутиной музыки всех людей, сегодня оказавшихся на зеленом газоне, а басы, издаваемые черными громоздкими колонками находили свое отражение в сжатых от раздражения скулах Омера.

- Эта сучка опять решила пропустить мою унылую вечеринку?! Видишь, Омер Унал, этой пигалицы на шпильках до сих пор нет на празднике, посвященным тебе, мой друг! Так себе начальница, не находишь?!

В момент очутившийся возле Омера Эмре, подхватил его за локоть и как послушного болванчика, под напором своей грубой мужской силы, потащил в сторону всех людей, до этого мало замечающих присутствия того самого гостя, ради которого они были здесь собраны. Музыка вдруг издала особенные ноты, будто бы нарочно издеваясь над ним, включая самую нелюбимую композицию Таркана, давая ему возможность во всей мере ощутить бренность сегодня не принадлежащего себе сознания.

-ОМЕР! УНАЛ! ПСИХОЛОГ! - раздалось со всех сторон от обступивших его мужчин, облаченных вместо мантий с изумрудными вставками, в обычную спортивную одежду.

Омер даже не успел понять, кому он жал сейчас руки, пока мужчины наперебой купали его в своих объятиях, вперяя добрые слова приветствия, будучи крайне восхищенными его появлением ка звезды этого вечера.

Хотя, возможно, звездой у эту минуту становилась его собственная племянница.

Сама того не осознавая, Ниляй, голова которой, по очевидности, кружилась от обилия мужского тестостерона, большого количества мозгов и амбиций, заключенных даже на одном квадратном сантиметре лужайки, сейчас неосторожно ступала в самый центр лужайки, находящейся под прицелов автополивок с первым бокалом в руке, пританцовывая зажигательной композиции.

В ту самую минуту, когда Эфе Альптекин уже начал расспрашивать Омера о его профессорской практике в Берлине, по роковой нелепой случайности, Мустафа, все так же зачарованно поглядывая не девушку и стараясь даже не дышать, словно тренировался в споре со своими пациентами из морга на продолжительность задержки дыхания, неуклюже приземлился ногой своей черной сандали прямо на напольную кнопку включения подачи воды.

Веерный фонтан взмыл в воздух сразу с четырех сторон, оставляя Ниляй единственной заложницей разноцветных на солнце радужных брызг водной темницы.

- КТО-НИБУДЬ! - вскричала девушка, закрывая самое ценное, что сегодня оказалось в ее костюме - голубые волосы, мгновенно начавшиеся пушиться под ледяными струями.

Все, что пришло на ум Омеру в этот очередной эпический момент чествования своей эпатажной племянницы было то, что он усилиями мысли сейчас рвал свой паспорт и переписывал возможные документы, где фигурировала фамилия Унал. Он просто не мог быть родственником этой девушки. Рвущийся наружу сардонический хохот, в который раз за сегодняшний день, одновременно с краснеющими ушами от выходок своей племянницы заставил профессора даже отступить на шаг от приятного ему господина Альптекина.

- Мой лев, что ты стоишь! - вскричал Эмре, хохоча во все горло от очередной выходки племянницы своего друга. - Девушка рискует стать куколкой в твоей коллекции! Спасай ее, мой храбрый лев, Мустафа!

Повторять Эмре не пришлось.

Озабоченный своей неуклюжестью и виновностью своей собственной ноги, Мустафа со всех ног, поскальзываясь, отчего его тело приобретало в полете не естественные человеческие фигуры, бросился прямо под мощные струи поливок на помощь той самой синегубой красотке, что рисковала прямо сейчас в своем мокром платье, струйки по которому текли, собираясь в крупные капли, испортить свою репутацию окончательно.

- Вы в порядке? - прокричал Мустафа, достигая Ниляй и сгребая ее в охапку своими неимоверно большими ручищами, будто бы боясь разрушить реальность живого тела в руках патологоанатома.

- Буду, Мустафа, как только Вы выведете меня отсюда, пока я окончательно не промокла!

Зубы Ниляй отстукивали вполне ощутимый ритм равно как и сердце молодого мужчины, невероятно гармонично вписывающийся в такт звучащей песни, пока ногти, до сих пор сжимающие бокал с прозрачным игристым напитком, становились того самого цвета, что и губы.
Ухватив краснеющую от смущения девушку за протянутую ему руку, будто бы сейчас в ней заключалась вся его будущая жизнь, Мустафа с решительностью, достойной лишь сына Эмре Ахметоглу потащил Ниляй за собой, одновременно подхихикивая и, кажется, наконец, обретая сегодняшним вечером дар своей языкастой речи.

Снаружи водяной темницы уже звучали громкие аплодисменты от представителей элиты охранников правопорядка, отстукивающих их почти в ритм с песней Таркана. Вечеринка у костра только начиналась, однако, двойное феерическое появление явно нуждалось в третьем, заключил Омер подсматривая на свою племянницу со стекающими с нее каплями воды, как с русалки, выброшенной на берег.

- ЭМРЕ!!! ГДЕ ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРОПАДАЕШЬ?! - голос Берил, с грудившимися коричневыми бровями отчетливо выделяющимися на фоне ее черной кофты, будто грозовой молнии, только что возвестил своему мужу, что расплата проведенной сегодня вечеринки неминуемо найдет его сегодняшним вечером.

- Дорогая, - буквально из ниоткуда вдруг возник Эмре, растворяясь в запахе тела своей жены, подхватывая ее за талию. - Что собственного здесь такого! Оставь эту молодежь в покое, пусть развлекаются как могут. Как ваши дела, молодые?

Последние слова он произнес под гнетущим своей свинцовостью тяжестью взглядом своей жены, которая рассматривала Ниляй с долей личного спептицизма, оценивая уместность слов своего мужа. Будто бы взвесив все за и против, которые моментально, как коды в процессоре, пронеслись у нее в голове, она все же выдавила из себя приветливую улыбку несколько напоминающую маниакальную и сказала, не оставляя ни единого желания у промокших до нитки молодых людей с ней спорить:

- Ниляй, милая, ты ведь промокла! Пойдем-ка в дом, я дам тебе полотенце, исправим эту досадную ситуацию. А ты, мой мальчик, выключи-ка эту дурацкую систему полива, пока всех наших гостей вместе в мангалом не унесло бурным водопадом!

Наблюдая за тем, как сейчас Берил ханым, ловко подбоченившись, утаскивает с свое шикарное логово свою племянницу, Омер до сих пор скользил глазами по любому заметному движению людей, которые могли бы напомнить ему, что среди них все же появилась ожидаемая им женщина.
Но госпожи прокурора так и не было.
Однако, вопреки своему сегодняшнему желанию попытаться унять свой мозг, привыкший анализировать все вокруг и, наконец, окончательно расслабиться, Омер, тем не менее, уловил всевозможные красные флажки, состояние почти каждого человека на этой вечеринке.

Судья Альптекин явно находился в прекрасном расположении духа, почесывая мочку своего уха, и обнажая искренней улыбкой желтоватые зубы в привычном для себе общении с коллегами. Прокурор Серкан, раскатистым голосом вещавший о новом процессе, первое члушание которого он начал вчера и причем успешно - нагло врал. Об этом свидетельствовал его потирающий палец нос и беспрестанно дергающийся носок лофера цвета вишни, надетой, вероятнее всего, в порыве защиты под прикрытием такого явно воинственного цвета. Адвокат Батур своей расслабленной манерой восседающий на шезлонге с бокалом пива, даже не замечал за собой насколько сведенные брови и натянутые жилы на шее выдают его нежелание находиться сегодня здесь, среди игры пафоса и власти.

Единственный, кто сейчас стоял абсолютно непогрешимый, как настоящий Зевс, взирающий на всех с высоты Олимпа, был Кенан Баран, лениво передвигающий угли в мангале и порой насмешливо оценивающий действия того или иного гостя из самого центрального места на лужайке. Его спокойный уверенный в себе взгляд, который и прежде был почти недоступен Омеру, выдавал человека, способного из любой ситуации выйти победителем, а натянутое на него белое поло настолько придавало ему мощи своим покроем, что не сделать вывод о том, что мужчина был любимцем женщин, Омер просто не мог.

Еще во времена своей работы во Дворце правосудия, он не раз становился невольным слушателем сплетен о любовных победах Кенана Барана, который славился галантным, и от того сражающим наповал противоположный пол, поведением. Для этого человека, даже при наличии практически идеальной в своем покорстве и красоте жены, флирт с дамами был ничем иным, как захватывающей партией в покер, где он, чередуя свой блеф слоупеем, прекрасно справлялся с задачей чтения «оппонентов». Безошибочно определяя, чего именно хочет по отношению к себе каждая женщина, он, кажется, никогда не упускал своей возможности потешить мужское самолюбие новой парочкой охмуренных красоток.

Вздохнув от какой-то предопределенности в своей жизни, Омер, слегка усмехнувшись так, что обнажились те самые миловидные ямочки на его лице, направился к месту, где сегодня должно было развернуться основное его действие. Усиленный порыв ветра, слегка подогнавший даже еще мощное тело в эту минуту, вместе с освежающим порывом и новым отсутствием цитрусового аромата, которого ждал профессор, поднял с идеального изумрудного газона пару листьев, бросая их вперед, прокружив в танце, и завершив падением в бассейн.

- Кенан, - дружелюбно протянул руку Омер в сторону давнего знакомого, - кажется, тебя сегодня поставили на мое место. Здравствуй.

- Здравствуй Омер, - отозвался импозантный мужчина, с неким снисхождением пожимая руку профессору, будто бы всем своим видом выказывая свою уникальность. - С удовольствием отдам тебе бразды правления.

С этими словами он протянул Омеру металлические щипцы так, будто бы его совершенно не касалось такое мирское и такое простое дело, как жарка мяса, и слегка отодвинулся в сторону, наслаждаясь, вероятно, своим красивым телом и тем, как виски в его бокале вполне презентабельно переливается на заходящем солнце.

- Это что же такое, Омер! Ты уже стоишь у своего алтаря, в надежде начать жарить мясо на собственной вечеринке, а никто так и не позаботился о том, чтобы принести тебе нашего сочного барашка! Мустафа, лев мой, немедленно неси нашему дорогому Омеру тот самый поднос с убитым животным, да по дороге по привычке не разделай его, путая со своими куколками! - протатароторил Эмре, возле самого уха Омера, бесцеремонно отодвигая Кенана на второй план.

Если Эмре Ахметоглу не оказывался в самом эпицентре происходящих событий, он бы вовсе и не был таким преуспевающим адвокатом, а потому сейчас взял на себя необходимость оказаться возле Омера Унала, хотя, в сущности, цель его была тот самый человек, с ухмылкой стоящий позади него, отодвинутый его мощной, однако трусливой рукой.

"Что бы ты делал, Эмре, если бы я не так удачно не подвернулся тебе под руку", - пронеслась в мозгу Омера вполне живая и правильная мысль, содержащая ключевую точку их сегодняшнего сабантуя.

Внезапно оказавшийся в пространстве Мустафа, до сих пор во влажном от непредвиденной ситуации черном костюме, едва уловимо хмыкнул, оценивая едкие слова своего отца и будто бы уже совершенно привыкший к такой манере общения, тут же кивнул трем мужчинам. Его счастливые глаза говорили лучше любого детектора, до сих пор принимающие воодушевленное выражение, когда он украдкой поглядывал вглубь дома, куда хозяйка только что увела Ниляй сушиться.

- Папа, если бы мои куколки пахли так, как жареный барашек, клянусь, в наш дом я бы вряд ли вернулся, - хихикнул Мустафа, прикрывая своей рукой рот, отчего весь его вид внезапно стал похожим на слегка сумасшедшего человека. И мгновенно одел на себя серьезную маску, придвигаясь к Омеру ближе, чем требовала того ситуация.  - Господин Унал, я не уверен, что госпожа Кывылджим сегодня появится здесь, но хотел бы поделиться с вами новой информацией, которую я, кажется, упустил из виду. Это касается Цветочника.

-Цветочника?

Лицо Омера в минуту приобрело серый оттенок, пытаясь так быстро переключиться от воркующих повсюду людей, с забавными смешками раздающимися в воздухе, не вполне ощутимую весомую тему для разговора, которую вдруг затронул Мустафа.
Ему даже стало мешать его темно-синее поло, застегнутое на все пуговицы, и он протянул свою руку, приоткрывая пальцами две верхних пуговицы, и давая возможность своей неожиданно затрепетавшей от предчувствия грудной клетки сделать вздох.

- А вы все о работе! - воскликнул Эмре, привлекая своим голосом судью Альптекина. - Давайте уже выпьем, дорогие мои гости! Омер, прошу тебя, дорогой мой трезвенник, смотреть на твою лимонную гримасу судьбы среди всех этих людей, подернутых касанием Диогена будет невыносимо. Поэтому прямо сейчас, я наливая тебе бокал моего фирменного вкуснейшего пива и ты немедленно приступаешь к его дегустации!

"Теперь понятно, к чему стоят все эти боги в твоей коллекции, Эмре", - еще раз усмехнувшись себе под нос так, чтобы никто этого не заметил, отметил Омер. Новая увлеченность господина адвоката чувствовалась за версту, принимая вполне обличимое выражение теперь и в бюстах греческих и турецких мыслителей.
Глупая, но такая живая мысль вдруг перенесла Омера далеко от места сегодняшней вечеринки, прямо по Босфору, минуя причалы, и останавливаясь на площадке Девичьей башни. Легенда о дочери султана, обрастающая древностью.

Профессор собрал брови к носу, позволяя множественным морщинкам тронуть его до этого момента вполне сносное от переживаний красивое лицо. Взгляд его вперился в Эмре, который вряд ли заметил его пристальное внимание, будучи поглощенной собственной бравадой перед подошедшим господином Альптекином и использующий любую возможность перетянуть судью на свою сторону.

Желание выражаться и самолюбование. Коренной житель Стамбула, отличное знание законов и ответственности и неуемное желание показаться лучше, чем есть. А еще острый ум.
Омер сосредотачивал свой изучающий взгляд карих глаз сильнее, пока стальными щипцами, не глядя, подкидывал раскаленные угли из стороны в сторону. Подходил ли Эмре под его собственные выводы? Совпадение, как и нагнетающая душу музыка в совокупности с жаром, идущим от разгоряченного металла напрягали и без того уставший за выходные мозг профессора, не давая ему сосредоточиться окончательно.

К тому же, в его второй руке уже оказался бокал с пенным напитком, своими играющими пузырьками задиристо призывающего снять данное себе 5 лет обещание. Тогда это была Леман. С момента ее смерти он не выпил ни капли. А сейчас - та самая женщина, которая заставила его испытать за последние недели моменты наивысшего наслаждения до жесточайшего смущения и чувство собственной значимости до сих пор не появлялась в этом пространстве, хотя единственной причиной, по которой он был сегодня здесь  - была именно Кывылджим.

Озвучив себе такую простую истину, Омер внезапно полностью замер. Взгляд карих глаз теперь сосредоточился на бокале с желтой жидкостью, которая покачивалась в сторону под кружащимся вокруг людей ветром.

Пять. Четыре. Три.

Начал считать он, как будто бы снова оказался в Берлине, на своих лекциях, привлекая к себе всеобщее внимание своей задумчивостью и однобокостью позы. Бокал призывно переливался стеклянными гранями на солнце, мистически выпячивая радужные блики, которые отражались в глазах мужчины.

Два. Один.

Омер сделал первый глоток почти показавшегося ему с непривычки божественного напитка под громкие улюлюканья со стороны Эмре, Мустафы и еще нескольких адвокатов, собравшихся вокруг него. Бокал будто бы уверенный теперь в своей исключительной притягательности вдруг потерял лучи вбирающего в себя солнца и тут же превратился в обычную стеклянную граненую утварь, содержащую всего лишь хмель и солод.

- Ну вот, наш трезвенник наконец-то сдал свои позиции! - Эмре тут же нахально чокнулся с Омером своей увесистой кружкой пива. - Все верно, друг мой, с такой начальницей надо не просто пить, а пить  - беспробудно! Того и гляди эта стерва воткнет свои тонкие шпильки в шею, когда вдруг ее не удовлетворят ответы на свои вопросы! Ну или не удовлетворит кое-что другое, да, Омер?!

Издав похабный заливистый смешок, Эмре сотрясая плечами от собственного остроумия, игриво посмотрел прямо в глаза Омеру, с целью удостовериться, что все его слова долетают до адресата. Позади мужчины раздались еще несколько подобных хохочущих звуков, подхватывая намеренную манерность хозяина дома, в особенности разбавленную парами льющегося алкоголя и упоминанием такой кости в горле, какой была госпожа Арслан в их системе. Внезапная тень облака, буквально из ниоткуда возникшая на безупречном голубом небе, легла на лицо бравого адвоката, оголяя все его рытвины на кофе и превратив открытую белозубую улыбку почти в оскал хищного зверя.

Глаза Омера тут же налились кровавым оттенком, разжигая целый костер защиты честного имени этой женщины внутри себя.

Возможно, только желание узнать от Мустафы новую обнаруженную подробность дела сдерживало его в эту минуту не то от красного словца в адрес уже слишком болтливого Эмре, не то от хорошего удара прямо ему в нос, чтобы раз и навсегда дать понять этого болвану, о какой женщине он имеет право говорить.

- Не обращайте внимания, господин Унал, - добродушно отозвался Мустафа. - Приходите работать ко мне в судмедбюро, там очень безмолвные слушатели. Никаких шуток - одно внимание!

Его смех больше похожий на крик чайки, такой забавный в своей природе и такой умильный, стал для Омером своего рода маяком, за который он ухватился, дабы избежать чесавшихся рук. Он еще раз пригубил пару глотков пенного напитка и тут же, озадаченный вопросами, сидевшими у него в голове спросил:

- Ты сказал, что у тебя есть новые подробности по делу, Мустафа?

- Да, господин Унал. Дело в том, что я недавно приводил в порядок документы по этой девушке, Гюнай. Заносил отчет в базу данных, и обратил внимание на ее медицинскую карту, сопоставляя с данными вскрытия. Одна деталь мне показалась не слишком правдоподобной еще при проведении процедуры. Мышечные волокна имели волнообразную деформацию и я отправил кусок ткани на гистологическое исследование. Результаты пришли только вчера. Оказалось, что у Гюнай были проблемы - диагноз острая сердечная недостаточность.

- Медицинская карта подтвердила диагноз?

- Да, господин Унал. Я еще не связывался с ее лечащим врачом, оставил это для Вас и госпожи Кывылджим. Карту и отчет я направил Вам по электронке сегодня утром.

- Спасибо, Мустафа, - пробормотал Омер себе под нос, пока не слишком осознавая, как может помочь ему данная информация, однако делая в своей голове пометку не упустить данную деталь.

- Омер, ты что ли укусил моего сына?! - почти взревел в эту минуту Эмре. - А ну-ка, лев мой, беги на кухню, сегодня мы пьем и кутим, и никаких других развлечений, ну разве что...а вот и наша маленькая красотка! Ну до чего хороша, зараза! Омер, вокруг тебя такие сочные курочки, что невозможно оторвать глаз! Не понимаю, как ты еще держишься, брат?!

Одновременно с тем, как Ниляй спускалась со широких ступенек террасы навстречу ей по иронии поднимался Мустафа, улыбаясь девушке во все тридцать два своих нетронутых профессией зуба, и неся миру лишь свою истинную доброту.

Надменно хмыкнув, синеволосая красотка поравнялась со скоплением мужчин возле своего дяди и откинув театральным жестом в сторону свои горящие эпатажем волосы, мгновенно, как умела только Ниляй, вновь вписалась в круг этих мужланов, чокаясь со всеми только что поданым ей бокалом.

- Ты только посмотри на эту нимфу, которую сегодня привел с собой Омер, Кенан?! Ну разве она не очарование! Милая - вот кто, в отличие от этой стервозины в юбке всегда должен быть на первых ролях в прокуратуре! Я немедленно поговорю с этим засранцем Гираем и заставлю его дать тебе повышение!

- Господин Эмре, не стоит,  - смутилась Ниляй, на самом деле, сверкая от какого-то эйфорического возбуждения глазами и уже поглядывая в сторону высокого господина Барана, с которым судьба столкнула ее впервые.

Мужчина слегка поднял уголок своих губ вверх, наклоняя голову в приветствие столь яркой женщины и даже слегка поднял пальцы вверх в качестве более интимного знака. Щеки Ниляй мгновенно покрылись столь явным румянцем, что Омер зорко глянул в сторону племянницы, одергивая ее за уже совершенно неподобающее поведение.

- Рад познакомиться, госпожа Ниляй, - надменный тон Кенан Барана обратился в ее сторону, пока сам мужчина занимал место возле Эмре, Эфе и Омера, которому Мустафа только что принес на металлическом подносе мясо.

Молодой мужчина примостился позади профессора, едва касаясь Ниляй своим локтем, и в качестве поддержки за внимание сводившей его с ума девушки, бедра которой по его личному мнению, теперь будут преследовать все его ночные кошмары.
На решетке раздалось первое шипение, когда Омер, полагаясь на свой истинный профессионализм в области жарки, закинул первый кусок баранины на порядком раскаленную решетку и по лужайке вдруг разнесся безумный аромат жареного мяса, сок которого методично капал на угли, завораживая Омера своим спокойствием. Подходящий к концу бокал первого пива, с долгой непривычки выпитый на голодный желудок уже сделал свое первое дело, расслабляя натянутые до этого момента нервы и мышцы и постепенно отпуская голову от решения сложных задачек в противовес эмоциям, которые запускали в Омере Унале необратимые процессы.

- Ну и как тебе, Ниляй, мой лев, а?! Посмотри, какой человек пропадает на этом свете! А самое главное, да, Кенан, ни одной бабы вокруг, кроме мертвых! Ревновать будет не к кому, Ниляй!

Раздухарившись от собственного нарочитого порыва смеха, который сотрясал грудь Эмре, заманчиво приглашая и остальных участников вечеринки, скопившихся сейчас вокруг мангала, вторить ему в собственных шутках, адвокат, несомненно, изо всех сил старался обличить свои собственные задумки относительно этого вечера в простые и доступные истины. Даже если в голове его и зрел план до сего момента, имеющий корыстные цели, то с приходом этой нелепой племянницы Омера и немалым уже количеством употребимых горячительных напитков, он и вовсе растворился, оставляя лишь отъявленное желание хорошей дружеской посиделки.

Накрыв своей мощной рукой плечо старого друга Омера, Эмре со всей радушностью во взгляде в эту минуту до слез хохотал над смущенной девушкой и собственным сыном, покрывшимися почти видимой испариной от безысходности своего уязвимого молодого положения.
Как и всегда бывает на вечеринках, пока не приходит новый объект для насмешек, внимание сосредотачивается на самом молодом ее участнике, один из которых только что покинул место словесных баталий, отозвавшийся на входной звонок домофона дома на пульте, расположенном в его кармане.

-Омер, госпожа Арслан не пришла? - осведомился господин Альптекин у профессора, будто бы сейчас он сам не ломал голову над этим поглощающим его тело вопросом.

"Ууу" раздалось вокруг от нескольких прокуроров и адвокатов, в какой-то нервозности и даже страхе, которые тут же переглянулись между собой так ярко и живописно выражая все свои опасения насчет появления этой железной женщины в пространстве.

- Как видишь, Эфе, эта надменная гордячка не опустилась даже для того, чтобы посетить мой скромный особняк ради нашего Омера! Ну не гадина, а?!

- Эмре, - резкий голос Кенана Барана вдруг обрубил вновь обретающий в компании хохот. - По-моему, ты слишком много внимания уделяешь нашей госпоже Арслан. Неужели кого-то еще здесь заводят похабные шуточки в адрес одной из самых умных женщин в нашей прокуратуре?

Несколько пар глаз в единодушном порыве метнулись в сторону феноменального прокурора, стоявшего, как и прежде, ничуть не шелохнувшись будто то самое греческое или турецкое изваяние возле пруда хозяина. Его уверенность в собственных силах сейчас очень сильно раздражала Эмре, который сию же секунду приготовился к новой атаке остроумия, приосаниваясь и метая в него колющие и уже размазанные от алкоголя взгляды.

Омер не ответил.

Лишь с большим остервенением перевернул кусок шипящего и скворчащего на решетке куска кровавого мяса, наблюдая как пара взмывших ввысь к крышке искр в плавном танце опустились на его тыльную сторону ладони. Чувство плохо контролируемой ревности, замерев на кончиках добела сжатых пальцев, сжимающих металлический конец щипцов, остановилось на безэмоциональном взгляде и сжатых зубах, и такого еще более понятного ему желания во что бы то ни стало, оградить ту самую прокуроршу от любого контакта с мужским полом.

- Дядя,  - шепнула ему на ухо Ниляй, чувствуя подспудный момент, когда начиналось все самое интересное. - Этот красавчик явно положил глаз на нашу Шпильку. Не иначе, как скоро мы будем свидетелями драки за ледяное сердце Снежной Королевы!

Жуткое желание прямо сейчас, в эту минуту убить всех оказавшихся рядом лиц мужского пола, хоть как-то имеющих возможность лицезреть Кывылджим в стенах Дворца Правосудия, Омер рывком запил свои чувства продолжительным глотком пива, глядя, как под звонкими трелями растворяются вокруг мужчины, потянувшись кто за новой выпивкой, кто за другим общением.

В этот момент осознавая, что растаяла его последняя несмелая надежда сегодня увидеть ту самую женщину, которая уже заочно свела его с ума одним лишь своим упоминанием из любого чужого мужского рта.

__________________

Стамбул. 18:50 по местному времени
Юскюдар

«Нам повезло, Кывылджим. Я взяла образцы и отправила их на экспертизу, скоро получим результат».

Сообщение от Нурсемы заставило ее с облегчением выдохнуть, возведя глаза в потолок и прижав телефон к груди. Что с ней происходит? Это было немыслимо.

Немыслимо вспоминать то судорожное состояние, в котором она пребывала, когда ее осенила возможность узнать наверняка, кому принадлежит ДНК на футболке с логотипом «Meet.you".

Экспертиза подтвердила, что ДНК принадлежит мужчине, но вот в имеющейся базе данных для определения личности его не нашлось, оставляя перед следствием большой знак вопроса. Однако вероятность узнать, принадлежит ли это ДНК тому самом Волкану из бара, чьи следы случайно могли остаться на ее одежде, в которой Кывылджим была в тот вечер, все еще существовала.

Вспоминая, насколько сильно ненавидела себя в тот момент, когда в панике, словно от этого зависела как минимум ее карьера, она доставала из корзины для стирки небрежно брошенные туда джинсы и майку, очевидно, на тот момент с целью избавиться от любых следов пьяного поцелуя, Кывылджим злорадно усмехнулась сама себе. Тогда одновременно с отвращением к себе она испытала ликование. Одежда в корзине по чисто счастливой случайности осталась нетронутой, и это оставило ей шанс на то, чтобы убедиться в своих подозрениях наверняка.

Шанс был невелик, но она решила попробовать.

Увезя одежду на экспертизу своей безотказной Нурсеме, которая могла гарантировать неразглашение странной просьбы, не задавая лишних вопросов, женщина прокурор стояла возле окна уже битый час в напряженном ожидании. Следов могло и не быть, однако лихое совпадение дало ей возможность продвинуться в собственном деле. Отбросив противные мысли о том, в каком состоянии она, вероятно, пребывала в баре, раз волосы того парня в капюшоне остались на ее футболке, Кывылджим решила сосредоточиться на конструктиве и фактах вместо стыдливых душевных терзаний.

«Спасибо, что выручила, дорогая», - ответила она своей подруге, как вдруг ее телефон завибрировал звонком, настойчивость которого особенным образом проявилась в имени звонящего.

Аяз Шахин.

Рано или поздно она ждала этого.

Выбирая тактику избегания ввиду сложных чувств, которые она никак не могла уложить в себе в последнее время, Кывылджим общалась с Главным прокурором исключительно по рабочим вопросам.

Увиденные новости из пестрых таблоидов с участием Аяза в компании замминистра в тот вечер, лишний раз напоминающие ей об истинном положении вещей. Настойчивое и грубое вторжение матери со своим мнением насчет ее отношений, которое та уже даже не старалась держать при себе. И это наглое, совершенно переходящее всякие границы замечание профессора, который мало того, что застукал ее с начальником на лестнице, так еще и имел дерзость читать ей мораль по этому поводу!

Все наложилось одно за другим, внося смуту в некогда холодную голову женщины. Ее показательно деловое поведение вот уже больше недели, когда она пересекалась в стенах Дворца Правосудия с Главным прокурором, позволяло на некоторое время отсрочить выяснение отношений. Но она понимала, что ненадолго.

Потому что он требовал другого.

Это проявлялось в поздних звонках, попытках выяснить отношения в прокуратуре и даже в присланном водителе к ее дверям вчера вечером, которого она успешно проигнорировала, даже не выйдя на улицу.

«Я внизу, Кывылджим», - возникло прямо сейчас всплывающее окно на экране мобильника, и внутри нее в момент вспыхнула искра протеста, когда она представила его облик - человека, который не мыслит в свою сторону отказа, при этом сам делает все, что ему заблагорассудится, совершенно без задней мысли.
«Как можно было довести до такого, Кывылджим!» - в сердцах отругала себя она, отворачиваясь от окна в сторону и остужая вспыхнувшее лицо ладонью.

- Как будто все сразу должны подорваться и исполнить твои прихоти, - пробурчала себе под нос женщина, наблюдая второе сообщение следом за первым и, тем не менее, ощущая внутри необходимость встречи, постепенно смиряясь с непростым разговором, которому когда-то суждено было состояться.

Набрав ответ на своем устройстве, прокурор Арслан проследовала из своей молчаливой, погруженной в непривычное вечернее спокойствие, обители, во двор многоквартирного дома на парковку.

Воздух октября дышал свежестью и странным теплом, так упрямо не покидающем Всемирную столицу наследия Османской империи в сопротивляющемся сезону приятном легком бризе, как будто сегодня на дворе стояла не осень, а стремительно пробуждающаяся весна. Буквально в десятке метров от дома, сияя своей безупречной чистотой и полировкой, как и подобалось автомобилю статусного мужчины, стоял черный мерседес Главного прокурора, гипнотизируя ее своим тихим присутствием.

Справляясь внутри со смесью волнения, раздражения и неловкости, Кывылджим направилась вперед, преодолевая расстояние между ними.

- Добрый вечер.

Ее приветствие зависло в воздухе без ответа.

Суровый взгляд мужчины, коснувшийся ее вибрациями, как только она открыла дверь салона его черной машины, совсем не прибавил ей уверенности. Ровно как и тогда, когда он отвернулся в сторону лобового окна, заводя двигатель автомобиля. Ровно как и тогда, когда с визгом резины по холодному асфальту выписал дугу по пространству паркинга, выезжая на проезжую часть.

Огни фар машин и фонарные столбы по обе стороны от шоссе ускоряли свое движение навстречу набирающему скорость железному зверю, заглушающему любые звуки за пределами салона до напряженной тишины. Эта тишина смешивалась с едва уловимым ароматом кожи сидений и лёгким запахом мужского парфюма, который, казалось, пропитал собой весь салон.

- АЯЗ, - твердо произнесла Кывылджим. - Я вышла на пару минут. Куда мы едем?

- Мы едем в спокойное место поговорить.

- Нет. Поговорить мы можем и здесь. Развернись, пожалуйста, - сердито проговорила она, сбитая с толку его резким импульсивным вождением, которое обычно отличалось размеренной уверенностью.  

- Нет, не развернусь.

- Аяз...

- Мне хватило вчерашней выходки, госпожа прокурор, - рассерженно отозвался мужчина, оставляя в стороне ее просьбы, при этом сосредотачиваясь на дороге.

- Выходки? О чем ты сейчас говоришь?

- О том, когда ты проигнорировала моего водителя сначала у здания суда, а потом и вовсе отключила телефон, когда он два часа прождал тебя у твоего дома.

- Ну да, конечно, - усмехнулась женщина. - Давай мы еще выясним отношения по поводу водителя...

Ее бурчание, ровно как и гневные просьбы остановить машину, остались без ответа со стороны Аяза Шахина, пока он вел машину, пребывая в раздрае чувств.

Раздрай.

Пожалуй, это было лучшее определение его внутреннего состояния. Такого шаткого в последнее время от полной дисгармонии как в личном, так и в рабочем укладе. И это требовало немедленного решения.

Аяз не был уверен в том, что ему действительно нужна эта нервотрепка, которую обеспечивала Кывылджим Арслан. Чувствуя себя выпрашивающим внимание, он вместе с тем испытывал в сторону женщины гнев и дикое желание призвать ее к ответу за столь потребительское к себе отношение. Использованный. Именно так он ощущал сам себя, ведомый ее полярными настроениями. Однако совершенно точно знал, что, не прояснив недопонимание, возникшее между ними за последнюю неделю, он не сможет нормально существовать.

Зависимость от этой женщины, на которую ему лучше сейчас было не смотреть, когда она растворяла весь его боевой настрой своим домашним видом в простой белой футболке и джинсах, при этом оставалась все такой же невыносимой, как и ее проклятая репутация в зале суда, грозила выплеснуться из берегов самобладания раньше времени.

А он этого не хотел.

Вспоминая тот самый их последний вечер в собственном пентхаусе, который вопреки ожиданиям Аяза всколыхнул что-то глубинное, вовсе не связанное с их привычным противостоянием, он теперь не мог избавиться от чувства уязвимости и потребности продолжения.

То, как она лежала на его плече, страстно и безапелляционно рассуждая о человеческой глупости и высокомерии, по ее мнению, в наивысшей степени проявляющейся в прокуроре Шифаджегиле. То, как он во весь голос смеялся над ее пламенными ругательствами, когда она со сдерживаемой улыбкой отчитывала его за постеленный на неположенном месте коврик, шагнув на который чуть было не распласталась на полу, еле удержав равновесие, когда ткань скользнула по гладкому полированному полу. То, как, лежа у нее на коленях при просмотре какого-то несильно интересного фильма, он вдыхал внутрь редкие минуты простой жизни, напоминающей ему о том, что он до сих пор всего лишь человек, отчаянно нуждающийся в эмоциональной близости.

Как будто бы в тот момент они были семьей.

Но только лишь в тот  момент, потому что новый день, как и всегда, сулил новые кризисы.

Аяз устал: ему нужно было по-настоящему. По крайней мере в разговоре, который он намеревался довести до конца, выяснив все причины, по которым ее поведение вдруг так резко изменилось.

Кывылджим Арслан, осознав бесполезность каких-либо возмущений после бестолковых попыток повлиять на мужчину перед собой словом, шумно фыркнула от возмущения, а точнее, от своего безысходного положения, после чего пристегнула ремень безопасности, сигнал от которого все это время, что они уже несколько минут ехали в препирательствах, противно пищал тревожным призывом соблюдать технику безопасности на дороге.

Тишина, вновь установившаяся в салоне автомобиля, давила. Скрип идеальных кожаных кресел под ровный гул мотора вторил возникнувшей неловкости и скользким словам, которые вертелись на языке каждого по дороге в Anadolu Kavağı. Казалось, были слышны даже  разные частоты сердечных ритмов, отражающиеся от кожаных стенок.
Женщина старалась не смотреть на мужчину, однако периферийным зрением замечала, как играют тени от уличного света на его строгом профиле, делая черты более резкими. Почти неприступными. И почему внутри нее вдруг возникло какое-то бредовое чувство вины по отношению к нему, будто бы она сделала что-то плохое?

Они ничего друг другу не обещали. Но вопреки этому сами собой возникли обязательства. Возникли люди, ставшие свидетелями их союза. И это было унизительно по всем пунктам.

Спустя некоторое время быстрой езды в наиболее свободные вечерние субботние дороги Стамбула, нежели в будни, Аяз резко свернул в сторону набережной и затормозил в нескольких сантиметрах от тротуара, заставив Кывылджим выставить вперед ладонь, опираясь на бардачок под влиянием инерции. Гневно сверкнув в сторону Главного прокурора глазами, она отстегнула ремень и вышла на свежий воздух, ступая на дышащий свежестью асфальт, куда долетала едва уловимая морось со стороны волнующегося Босфора, бьющегося своими мятежными волнами о бетонную пристань.

Вокруг не было ни души: только лишь слабые переговаривания рыбаков, вышедших на вечернюю ловлю в паре десятков метров на соседнем волнорезе, долетали до ушей невнятным гулом разномастных голосов.

- На что ты злишься, Кывылджим?

Раздавшийся сзади голос Аяза заставил ее выдохнуть в попытке унять в себе противоречия. Впрочем, совершенно не рассчитывая на то, что ей это в действительности удастся осуществить.

- Это не нормально - вот так увозить меня против моей воли. Ты знаешь, как я ненавижу вот это твое поведение.

- Раз ты лишила меня возможности общаться с тобой иным образом, значит, будет именно так.

Его холодный безапелляционный тон заставил женщину сжать губы, в то время как она развернулась к нему лицом, встречая вопросительный и несколько тревожный взгляд. Сейчас этот взгляд шел вразрез с той бравой самоуверенностью, что вечно заполняла любое пространство прежде, чем в нем появлялся Главный прокурор.

- Ты избегаешь меня, и я хочу знать, в чем причина, - требовательно произнес мужчина, буравя ее взглядом. - Вчера я хотел провести вместе вечер, но ты, как обычно, без объяснений просто отключила телефон. По-твоему, это нормально?

- Хотел провести вместе вечер и отправил водителя, конечно. Очень мило. Как это удобно - организовать все чужими руками, вовсе не поинтересовавшись, а хочу ли этого я! - не в силах сдержать едкую насмешку, проговорила Кывылджим. - Стремление провести вместе вечер налицо. Как и тогда, когда ты сам не брал трубки и сбрасывал мои вызовы...

Последние слова вырвались из ее уст сами собой раньше, чем она успела что-либо сообразить.

- Что ты имеешь в виду? - нахмурил брови Аяз, пытаясь сопоставить факты.

- Ничего, - отрезала женщина прокурор и отвернулась в сторону, ругая себя за несдержанность.

- Если ты о моей последней поездке в Анкару, то она была исключительно по делу.

- Да, конечно.

- Кывылджим, ты прекрасно знаешь о том, что меня там не держит ничего, - начал было он, слегка запнувшись от нелепости произнесенных слов, в достоверность которых и сам до конца не верил, однако старательно пытался убедить. - Ничего, кроме формальности.

- Остановись, Аяз, я ничего не хочу об этом слышать! - отрезала женщина прокурор, чувствуя, как напряжение, сгустившееся в районе груди, грозит выйти из берегов неконтролируемым отвращением.

Неужели она докатилась до того, чтобы предъявлять претензии женатому человеку, и тем более слушать его дешевые оправдания? Или же она действительно стала той женщиной, от которой можно такого ожидать?

"Очнись, Кывылджим", - гнев к самой себе с новой волной захватил ее тело, в то время как она нервно заправила за уши непослушные пряди локонов, растрепавшихся под влиянием соляных паров Босфора. Ее руки непроизвольно взметнулись вверх, скрещиваясь на груди, выставляя тем самым между ней и Главным прокурором зримый барьер.

- Послушай, вчера я отправил к тебе водителя, потому что у меня было важное совещание, и ты прекрасно знаешь об этом. Весь день я был занят предстоящим форумом для сотрудников из министерства юстиции, где я возглавляю организационный комитет, Кывылджим. Да, у меня не всегда есть время, но это вовсе не значит, что я пренебрегаю тобой...

- Дело не в этом. Ты не пренебрегаешь. Просто... я так больше не могу.

Желваки на лице мужчины проявились вполне отчетливо, когда он окончательно перестал понимать женщину перед собой, которая, казалось, сейчас была совершенно для него закрыта.

Закрыта.

Об этом говорила ее поза. Ее глаза, упорно избегающие его прямого взгляда. Ее слова, которые она произносила так холодно и раздраженно. Что-то новое и неуловимое в этом протесте, который ранее разжигал его нутро, теперь окатило Главного прокурора ледяной струей, увеличивая и без того немалую пропасть между ним и ею.
Испытав в момент поразительную схожесть с тем, как он ощущал себя рядом с женой, - вечно виновным, нужным только лишь в конкретный момент и не дотягивающим до уровня человека, с кем можно говорить прямо и открыто, - Аяз невольно поморщился от столь пагубного чувства, которое он нещадно маскировал для самого себя уже долгие годы, повышая в своих же глазах собственную значимость внешними атрибутами.

Это не работало.

Ни материальные блага, ни положение уважаемого в обществе человека, ни репутация справедливого Главного прокурора с блестящими перспективами на будущее не могли заглушить это чувство недостаточности, будто бы еще глубже прорастающее внутри него по мере прохождения каждого нового уровня в борьбе за статус.

- Что это значит сейчас? - Аяз Шахин повторил свой вопрос, не спуская с женщины глаз.

- Нам нужно сделать паузу, Аяз. Давай оставим... отношения в рамках профессионального поля.

- Неужели, - насмешливо хмыкнул он в неверии. - Серьезно? В рамках профессионального поля?

- Именно так.

- Ты, должно быть, сошла с ума, Кывылджим. Что за чушь ты несешь?

Выдерживая его обличающий взгляд, она почувствовала учащенное сердцебиение то ли от властного тона Аяза то ли от неизвестности, на которую она в этот момент вступала. Влияние на нее этого мужчины - как на профессиональном уровне, так и на уровне противоречивости чувств, с одной стороны, помогающих ей забывать о собственном одиночестве, а с другой - заставляющих договариваться с собственной совестью каждый день, вдруг подняло скрытый пласт агрессии, когда она ощутила себя заложницей собственного положения. Никому и никогда она не позволит иметь над собой контроль, которого, очевидно, сосредоточилось слишком много в руках этого человека.

- Это не чушь. Мы должны это прекратить, пока... пока все не зашло слишком далеко.

- То есть ты хочешь сказать, что сначала приходишь с извинениями и остаешься у меня на ночь, заставляя почувствовать, каково это - быть рядом, а потом включаешь игнор в расчете разорвать отношения? Это твоя тактика?

- Нет никакой тактики и нет никаких отношений, Аяз, - оборвала его Кывылджим. - Между нами НЕ МОЖЕТ БЫТЬ никаких отношений! 

- Что значит, не может быть, если они уже давно ЕСТЬ? - почти прорычал Главный прокурор, не на шутку разозлившись на сущий бред, на котором эта женщина упрямо настаивала. - Ты, что ли, вздумала издеваться надо мной?

Сдвинув свои черные брови в одну линию, отчего его вид приобрел поистине угрожающие ноты, Аяз продолжал пристально всматриваться в черты Кывылджим, в то время как на ее лице застыло выражение отрешенности.

- Мы оба издеваемся друг над другом, Аяз. Пора уже нам признать это.

- Послушай меня, - выдохнул он хрипло, приблизившись к ней вплотную.

Его большие ладони, коснувшиеся ее предплечий, казалось, стремились разрушить невидимую стену, которую она снова выставила перед ним, отказываясь говорить правду. Уже несколько раз до этого они проживали схожие эпизоды, после которых их общение переходило в стадию холодной войны до тех пор, пока очередной случай не сталкивал их вновь в обоюдном страстном порыве, прокатывая на американских горках эмоций. В некоторой степени эта кривая была сродни опьяняющему морфину, вызывая привыкание. И он, руководствуясь здравомыслящей частью своей личности, жаждал слезть с этой иглы, приведя в норму их неровную связь, хоть и имел слабое представление о том, каким образом это возможно сделать в текущих обстоятельствах. 

- Послушай меня, я не знаю, в чем причина. Я не знаю, что происходит с тобой, почему ты так реагируешь. Я тебя прошу, скажи мне. Чем я тебя расстроил? Что за полярное поведение? Почему в один день одно, а в другой прямо противоположное, Кывылджим?

Тревога в его взгляде, в этот момент пробравшая ее от макушки до пят, вновь невольно всколыхнула в Кывылджим чувство вины за то, что она не могла объяснить. Даже себе не могла объяснить, почему именно сейчас особенно остро она вдруг чувствовала стыд за собственную связь с Главным прокурором. Когда-то давно она запретила себе возводить эти отношения в ранг чувств, объясняя все своей холодной голове каким-то рациональным аргументом.

Почему вдруг теперь прежние рельсы перестали работать, она и сама не знала. Или не хотела знать, слепо ограждаясь от собственной уязвимости привычной броней, которая по неведомым причинам впервые за долгое время дала сбой.

«Не забудьте, что у Вашего рыцаря есть двойное гражданство, и одно из них - в Анкаре», - разнеслось эхом по организму, поднимая новый пласт омерзения. К себе. К Аязу. К Омеру Уналу, который, будь он проклят, зачем-то возникал в памяти в самый неподходящий момент со своими колкими точными замечаниями и способностью видеть ее лучше, чем она сама себя видела, вскрывая одну за другой шкатулки ее потаенных неосознанных чувств. И почему именно перед ним она испытывала даже в этот момент какой-то особенный стыд?

- Я не могу, - сдавленно произнесла Кывылджим, отводя глаза в сторону и освобождаясь от рук Главного прокурора. - Я так не хочу. Дай мне время, Аяз. Я не в состоянии сейчас говорить.

Отвернувшись в сторону черной воды и осуществив несколько шагов к ее необъятности, Кывылджим закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Звук захлопнувшейся двери автомобиля позади нее прозвучал сейчас сродни облегчению и вполне закономерному ответу на паузу.
Она не готова была идти до конца в это выяснение отношений, которое грозило перейти в нечто враждебное, при этом, очевидно, не способное завершиться в одночасье. Быть может, время все расставит на свои места.

Время. Пока она могла надеяться на то, что оно у нее есть.

Постояв еще некоторое время на пристани, вглядываясь в огни по ту сторону побережья, так завлекающе манящие на контрасте с ее безлюдным темным берегом, на ум Кывылджим пришло воспоминание, когда Аяз Шахин впервые встал на ее сторону в одном слишком важном для нее, но сильно спорном для общественности деле два года назад.
Разрешение Главного прокурора на эксгумацию тела известного культурного деятеля, запрашиваемого ею с целью доказать вину одного из подозреваемых, словило тогда сильный резонанс. Однако риск поставить под сомнение законность и достоверность полученных результатов не остановил Аяза, что ознаменовало взаимное уважение и потепление в их оценивающих друг друга на тот момент отношениях. 
Именно с того случая пошло их планомерное узнавание друг друга, однако, не без извечного противостояния, когда она нарушала субординацию, лоббируя свою стратегию и тактику взаимодействия с подозреваемыми, отчего вечно доставляла Главному прокурору немало этических проблем, которые он был вынужден решать.

Терпя ее выходки поначалу исключительно благодаря ее чуйке на правду, а затем ввиду пробудившегося влечения, как к женщине, которая никогда и ни в чем не готова была уступить мужчине, он проявлял свое мужское начало в физическом к ней проявлении, балансируя таким образом их вечный накал. Это была слишком безумная, нарушающая не только моральные, но и корпоративные принципы, связь, за которую обоих могли привлечь к ответственности, однако до тех пор, пока оба получали в ней нечто, что и сами до конца не осознавали про себя, она продолжалась.

Иногда в ненависти, иногда в потеплении, иногда в стадии холодной провокации.

Однако теперь уверенность в том, что незримая поддержка Главного прокурора, к которой Кывылджим невольно привыкла, но которую даже перед собой упорно отрицала, останется с ней при любых обстоятельствах, дала трещину, обнажая перед ней простую истину. Ни на какие гарантии с чьей-либо стороны она не может рассчитывать в этой жизни, кроме собственных мозгов и силы воли.

Вздохнув от ощущения, что сама же загнала себя в какую-то ловушку, Кывылджим посмотрела на время. Экран телефона показывал 19:48, а тихо стоящий позади нее мерседес давил своим безропотным молчанием в спину.

Нужно было ехать домой.

Развернувшись в сторону автомобиля и встретившись взглядом с Аязом через лобовое стекло, она направилась вперед и открыла дверь пассажирского сидения, после чего почти сразу почувствовав гул заведенного мотора. Едва дождавшись, пока захлопнется ее дверь, Главный прокурор тронулся с места, будто бы заранее наготове держал ногу на педали газа. Его лицо было невозмутимым, скрытым маской равнодушия, однако она прекрасно знала о том, какая явная обида разливается по его существу.

Она не могла говорить с ним о чувствах. Не могла быть откровенной. Никогда не могла быть собой в его присутствии: впрочем, как и перед всеми остальными в этой жестокой системе, на службу которой она отдала себя целиком много лет назад. Однако молчать прямо сейчас было невыносимо.

- Что... ты планируешь делать сегодня? - спросила она, желая нарушить холод внутри салона и при этом чертыхаясь от осознания того, насколько глупо звучат сейчас ее слова.

- Поеду к дочери, - коротко бросил он, не сводя глаз с дороги.

К дочери.

Еще одна тема, которая была неосознанно табуирована ими обоими в немой договоренности - это семья. И если с Нурсемой Кывылджим чисто случайно сдружилась сразу, как была переведена в Стамбул, только лишь потом сопоставив факт о принадлежности девушки к семье новоиспеченного Главного прокурора... то о взаимоотношениях Аяза с его родной дочерью она практически ничего не знала.

Обсуждать семейные вопросы, так болезненно воспринимаемые каждым, они друг с другом не могли. Не потому, что не было интереса, а потому, что это лишний раз подсвечивало им не слишком радужную реальность. Гораздо проще было утонуть в рабочих вопросах, разделив свою жизнь на несколько несвязанных частей, забываясь в собственных иллюзиях. 

Именно поэтому сейчас, ведомая своим намерением хоть как-то облегчить для себя присутствие в удручающей тишине автомобиля Аяза Шахина, но при этом не усугубить еще сильнее конфликт, Кывылджим ухватилась за в момент пришедшую ей на ум мысль по требующему прояснения рабочему вопросу.

Резко повернувшись в сторону Аяза всем корпусом, она сверкнула глазами, проявляя теперь уже искренний интерес к тому, о чем ей нужно было поговорить.

- Ты посмотрел мое ходатайство по делу Цветочника, которое я планирую возобновить? Когда у нас будет разрешение?

Аяз Шахин бросил на свою спутницу короткий взгляд, не в полной мере сейчас осознавая, почему ее внезапная, заигравшая жадным огнем во взгляде, отозвался в его теле раздражением. Она всегда была готова говорить о работе. Только не о личном.

- Я не дам положительное решение на твое ходатайство. По крайней мере пока.

- Что значит - не дашь? - изумилась женщина, ожидая от Главного прокурора чего угодно, но только не отказа.

- Это значит, что оснований для возобновления дела недостаточно.

- Как это... как это недостаточно?! Ты что, не читал суть ходатайства и показания Омера Унала?

Аяз усмехнулся, размещая в этот момент собственное разочарование в сжатых на руле пальцах. Как это в духе Кывылджим Арслан - усомниться в его решениях.

- Ты сама смотрела то, что приложила в качестве вновь открывшихся улик, прокурор? Помимо теорий и составленного психологического портрета убийцы от профессора из Берлина в нем нет ничего, за что можно зацепиться.

- Нет ничего, за что можно зацепиться?! - чуть ли не задохнулась женщина, всем нутром протестуя против подобных суждений в адрес расследуемого ею дела.

- Ничего нет, - отрезал Аяз. - Никаких новых фактов, только доводы жадного до осуществления возмездия человека, который по очевидным причинам вернулся в город спустя столько времени, теперь используя тебя и систему правосудия с целью удовлетворения собственных фантазий.

Укол несправедливости от слов Главного прокурора в адрес профессора вдруг распространился по телу Кывылджим гадким мерзким чувством.

- Ты сейчас, очевидно, издеваешься надо мной, Аяз?

- По факту недостаточно улик для возобновления дела. Я не собираюсь идти у тебя на поводу в деле, которое не имеет под собой оснований. Заключенный в тюрьме разве дал новые показания? Нет.

- Этот Челик просто врет, потому что получил круглую сумму для своей семьи, Аяз, и все подтверждения этому я приложила к делу! - не унималась Кывылджим в своем возмущении, которое напрочь в этот момент поглотило ее существо.

Аяз усмехнулся повторно, раздражаясь пуще прежнего теперь уже на это злосчастное дело, которое всплыло так некстати, да еще и в их только что случившемся конфликте.

- Если ты всерьез рассчитываешь на то, что я открою дело с признанием от обвиняемого только лишь потому, что какой-то бывший криминалист из Берлина посчитал, якобы заключенный, отсидевший пять лет своего пожизненного срока, лжет - ты глубоко ошибаешься. Чем тебя так задела эта история, раз ты игнорируешь прямые мотивы, полагаясь на эфемерные теории? Вот это - более конструктивный вопрос.

Внезапный укол подозрения - не слишком сильный, но и не столь незначительный, чтобы его игнорировать, заставил Аяза мгновенно напрячься.

Профессор из Берлина.

Тот самый пижон, который ему не понравился еще при их первой встрече в кабинете Кывылджим, и которому, судя по логике изложения фактов по делу Челика в поступившем ходатайстве, удалось убедить ее в своих невероятных теориях.
Вспоминая недавний звонок Гирая Шифаджегиля с настоятельной просьбой не ворошить давно забытое прошлое, которое надежно запечатано показаниями главного обвиняемого, Аяз вдруг невольно согласился со всеми нелестными определениями мужчины в адрес профессора - в большей степени в силу личных, нежели профессиональных, причин.
Уж не слишком ли близко к сердцу госпожа Арслан восприняла это дело, и не вредит ли ей столь плотное общение с профессором, который, помимо навыков убеждения, обладал еще и определенной мужественностью, как бы ему самому не хотелось игнорировать просыпающееся опасение от возможной угрозы.

Слова Главного прокурора произвели на Кывылджим сильное впечатление.

Хоть она и была сильно зла на Омера Унала, сейчас, вспоминая его удрученный вид в ее кабинете, когда он, погружая ее в детали дела по собственной жене, буквально за секунду превратился из пышущего весельем и сарказмом человека в потерявшего всякий жизненный цвет мужчину под гнетом воспоминаний, Кывылджим, сама того не осознавая, пуще прежнего рассердилась на Главного прокурора, так холодно рассуждающего о том, о чем не имел ни малейшего понятия.

- Значит, более весомым доказательством сходства для тебя, очевидно, станет следующая жертва в этой серии убийств, я правильно понимаю, Аяз?

Резкий провоцирующий тон в совокупе с очевидным стремлением вывести его на реакцию, однако без осознания истинного урона брошенных на эмоциях слов, заставил Главного прокурора сильнее вдавить педаль в пол, перестраиваясь из ряда в ряд.

Это было чересчур. Комментарий в адрес новой жертвы настолько колко и болезненно сейчас отозвался в его теле, что на некоторое время он замолчал, справляясь с собой.

Прошлое до сих пор давало о себе знать, хоть он и думал о том, что справился с ним. Или же старая черная дыра вновь открылась под влиянием последних событий?

Поведение Кывылджим было за пределами его понимания и уж тем более - норм допустимого. Изо всех сил по неведомым ему самому причинам сейчас сдерживая себя, чтобы не поддаться на провокации этой женщины, которая решила в конец этим вечером измотать его последние нервы, он выдержал паузу перед тем, как ответить ей ровно и безэмоционально.

- Ты, видимо, не в себе, раз говоришь мне такое. Сейчас мы закончим разговор, я отвезу тебя домой, и там ты еще раз подумаешь о том, что бесконтрольно вылетает из твоего рта, Кывылджим, - заключил он.

Холодность и категоричность Главного прокурора засела в груди женщины холодной льдиной, пробудив ту часть личности, которая, вопреки здравому смыслу и до этого принятому решению сгладить углы в их конфликте, теперь желала внести еще большую смуту в состояние мужчины, так безоговорочно верующего в собственную правоту, отказываясь прислушиваться к ее доводам.

- Не нужно везти меня домой, разверни машину, - бросила она в пространство. - Отвези меня в Кузгунджук. Или высади здесь, я доеду сама на такси.

- Куда ты собралась?

- На вечеринку.

- Какую еще вечеринку? - нахмурил брови Аяз, пребывая в этот момент в искреннем недоумении. - Ты терпеть не можешь вечеринки.

- Вы слишком плохо меня знаете, господин Главный прокурор. Полюбила веселиться, - мстительно заявила госпожа Арслан, испытывая внутри сладкое удовлетворение от игры на его нервах.

- Останови машину.

- Что за вздор, Кывылджим?

- Отчего же вздор? - картинно удивилась она, усмехаясь. - Эмре Ахметоглу любезно пригласил меня к себе на торжество - перед твоим приездом я как раз собиралась к нему...

- Этот позер адвокат? - не сдержавшись, надменно хмыкнул Аяз, совершенно точно осознавая в ее словах блеф. - Не смеши, ты его терпеть не можешь. Что ты там забыла, да еще и в его доме?

- Это было раньше, - возразила Кывылджим, невозмутимо стряхивая с колена невидимые пылинки. - Теперь все изменилось: он очень даже приятный человек. Надеюсь, ВАШЕ разрешение мне не требуется, господин Главный прокурор?

Она отвернулась в сторону лобового окна с очевидным вызовом, окончательно ставя точку в их сегодняшнем общении своим напором. Почему-то сейчас это было в удовольствие - отомстить за его отказ в возобновлении такого важного для нее расследования. Наказать за то, что он так бессовестно, по личному убеждению Кывылджим, распоряжался ее жизнью. Поквитаться за его самоуверенность, когда он без разрешения увез ее час назад от своего дома, будто бы и вовсе не подразумевая, что у нее может быть своя, отдельная от него, жизнь.

- Приятный человек? - с пассивно-агрессивным вызовом повторил за ней Аяз.

- Да.

- Эмре Ахметоглу?

- Именно.

- Как скажете, госпожа прокурор, - заключил мужчина, сжимая руль так, что от силы нажатия побелела внутренняя сторона его ладоней. - Вечеринка - значит, вечеринка.

Визг тормозов на перекрестке с последующим разворотом заставил ее вжаться в кресло, в то время как автомобиль, словно дикий зверь, вопреки своему обычному царственному амплуа, рванул вперед в сторону района Кузгунджук, оставляя за собой шлейф выхлопных газов. 

______________________

Стамбул. 20:30 по местному времени.
Кузгунджук

Захлопнув дверь мерседеса излишне громким, совсем не бережным по отношению к транспортному средству хлопком, отражающим степень ее рассерженности на Главного прокурора, Кывылджим ступила на серую дворовую плитку, ведущую прямиком к массивным воротам из темного дерева с металлическими заклепками и сложным орнаментом.

До сих пор внутри себя несильно осознавая, какого черта она делает у этого адреса субботним вечером, Кывылджим, подталкиваемая сзади тихим гулом мотора машины Аяза, по ощущениям, прожигающего ее спину глазами в этот самый момент, сделала несколько неуверенных шагов вперед по тропинке.

Оглянувшись по сторонам, женщина впитала глазами настоящую мозаику архитектурных стилей, бережно хранящих память прошлого. Классические деревянные особняки с эркерами, украшенными резными узорами, чередовались в этом районе с каменными зданиями с балконами, увитыми плющом. Многие дома по дороге к ее не слишком желанному, но вынужденному пункту назначения, были выкрашены в яркие насыщенные цвета, создавая ощущение праздника, так сильно далекого от ее сегодняшнего настроения.

Трехэтажный деревянный дом по типу "ялы" с выступающими балконами и резными деталями, принадлежащий Эмре Ахметоглу, сейчас стоял перед женщиной прокурором, утопая в зелени садов. Уже отсюда, из-за ворот, она слышала доносившуюся тихую музыку и гул смешливых разговоров, будто бы здесь сегодня собрались самые счастливые люди Стамбула.

«Что за чушь, зачем тебе это нужно», - отругала она себя, скосив взгляд на собственные ступни, облаченные сейчас в смешные красные лодочки, которые она впопыхах успела нацепить, ожидая всего лишь разговор с настойчивым мужчиной во дворе собственного дома, но никак не рассчитывая на посещение сомнительного мероприятия с мало знакомыми ей людьми. Если бы только она знала, каким визитом продолжится ее спонтанный вечер... она бы совершенно точно не вышла сегодня за порог своей квартиры.

Остановившись перед воротами, Кывылджим на мгновение замерла, собираясь с духом. Легкий ветерок трепал ее волнообразно уложенные волосы, словно пытаясь унести прочь сомнения и гнев, клубившиеся внутри. Она глубоко вдохнула, пытаясь унять напряжение в теле.

Ее привычная броня в виде стального образа, очевидно, этим вечером не составит ей компанию. Однако, несмотря на это глупое ощущение себя, словно она стояла у подножия этого шикарного особняка совершенно голая без защитных атрибутов в виде каблуков и делового костюма, ее стремление насолить Главному прокурору оказалось сильнее.

Нажав на кнопку звонка, она постаралась придать своему лицу выражение спокойствия и уверенности, хотя внутри их вовсе и не было. Ждать пришлось некоторое время: очевидно, вечер был в самом разгаре, и именно поэтому, скорее всего, звонок был не с первого раза услышан.

Внезапно тихий щелчок замка спустя по меньшей мере минуту с момента трели входной группы, возвестил об открытии ворот, и Кывылджим, подготавливаясь к вынужденной обороне, которая, как она была уверена, должна была всенепременно ей понадобиться в этом доме, вдруг растянулась в искренней улыбке при виде сияющего юноши, наполовину высунувшегося из собственного участка к ней на улицу.

- Прокурор Арслан! - воскликнул Мустафа. - Как мы вас ждали!

Его расслабленный образ в эту минуту настолько контрастировал с привычным ей обликом в рабочей обстановке, что Кывылджим откровенно несколько секунд разглядывала своего любимого судмедэксперта, одетого в черный льняной объемный костюм.

Обдав женщину запахом костра, Мустафа широко улыбнулся, со встречным любопытством осматривая ее и жестом джентльмена пропуская внутрь распахнутой калитки, не преминув между делом задержать взгляд на тронувшемся с места автомобиле, номера которого были совершенно узнаваемы для юноши, обладающего фотографической памятью.

Почесав указательным пальцем собственный висок, в этот момент обозначив сам для себя, что его вовсе не касаются перипетии начальства, хоть факт приезда госпожи Арслан на машине Главного прокурора показался довольно странным явлением, он вновь улыбнулся женщине, несколько растерянно застывшей на придомовой территории, разглядывая переднее крыльцо.

- Почему вы не приехали к началу? Очень жаль, что пропустили массу интересного, - загадочно произнес он, поднимаясь по не многочисленным ступенькам вверх и открывая входную дверь. - Но в любом случае, мы вам очень рады, а то мой отец уже успел пройтись парочкой красноречивых выражений по поводу вашего отказа принять его приглашение, - хохотнул Мустафа, совершенно не имея за собой никакого подтекста.

- Даже не сомневаюсь, Мустафа. Твой отец не из тех, кто выбирает выражения.

- Верно подмечено, госпожа прокурор! Зато в нашей семье вовсе не скучно, вам понравится.

Добродушность Мустафы, которая всегда поражала Кывылджим, учитывая характер его работы, сейчас ее немного расслабила, пока она с интересом проследовала за ним в парадную дома, слегка поразившего ее своим великолепием и самобытностью. О том, что Эмре Атметоглу был потомственным адвокатом, а потому пользовался как признанием в мире адвокатуры, так и материальными благами, которые неизбежно являлись следствием его взаимодействия со статусными богатыми клиентами, она знала и так, однако никак не подозревала, что его семья живет в практически в настоящем Ялы чуть ли не на берегу Босфора.

Ведомая экскурсией по первому этажу от любимого ею судмедэксперта, женщина прокурор рассматривала пространство, удивительным образом сочетающее османскую изысканность и ноты современного европейского комфорта.

Высокий потолок, отделяющийся от стен сложной лепниной, создавал ощущение простора и даже некоторого величия, впрочем, как и настенные панели с изысканными узорами из геометрических мотивов, выполненных, по всей видимости, вручную каким-то приглашенным интерьерным художником. Пройдя через уютную гостиную с несколькими зонами отдыха, грамотно разделенными на приличной площади, Кывылджим вдруг пришло на ум, что убранство дома, очевидно, является плодом заботливого хозяина, буквально вдохнувшего в эти стены свой творческий дух.

Поэтому сейчас ее скептическое отношение к нахальному адвокату шло в сильный разрез с ее первым впечатлением об особняке. Разрозненные мысли, атаковавшие сознание, мешали соотнести образ Эмре Ахметоглу, который он являл миру в правовом поле, с бережливым почитающим стиль главой семейства, облик которого невольно приходил на ум по мере того, как она рассматривала декоративные орнаментные композиции длинного, идущего в сторону заднего двора, коридора.

- Какой у вас необычный и красивый дом, Мустафа, - деликатно высказалась Кывылджим, остановившись возле портрета семьи Ахметоглу.

На нем были изображены самодовольный Эмре в своей адвокатской мантии, словно отражая его жизненное кредо, его супруга с невероятно цепким прищуром, пробирающем насквозь даже через полотно, и добродушный Мустафа с открытой улыбкой в тридцать два зуба. "Как только у такого противного человека, как Эмре, мог получиться такой приятный сын, как Мустафа", - мелькнуло в ее сознании, пока она всматривалась в имя художника в нижнем углу картины, написанное мелким каллиграфическим шрифтом.

- Спасибо, госпожа Арслан.

- Честно говоря, я представляла ваш дом немного по-другому.

- Правда? - оживился юноша. - И как вы его видели?

- Ну..., - слегка рассмеялась Кывылджим, - как галерею, воспевающую заслуги гения адвокатуры.

Женщина прокурор и талантливый судмедэксперт, поймав в воздухе взгляды друг друга под шум уже вполне хорошо слышимой музыки и звонких голосов, исходящих со стороны улицы, вдруг оба в голос расхохотались. Она - от сюрреализма ситуации, в которой оказалась сегодня по своей же нелепости, а он - от ее точного острого комментария в адрес своего отца - адвоката.

- Честно говоря, госпожа прокурор, именно это бы и произошло, если бы не руки моей величественной матери, - хихикнул Мустафа, - все-таки, хозяйка дома - женщина, - заключил он. - Пойдемте! Вы, кажется, еще не знакомы с госпожой Ахметоглу.

Распахнув массивные белые двустворчатые двери с витражами из цветного стекла, Мустафа услужливым жестом руки пригласил Кывылджим выйти на простор террасы,  которая в момент ослепила ее не только пестрой палитрой звуков и запахов, но и множеством людей, кучкующихся в разных частях двора: кто-то под открытым небом, кто-то возле бассейна, а кто-то возле зоны барбекю, откуда лилась турецкая популярная музыка и валил дым, сигналящий о готовящихся на открытом огне блюдах.

Сетуя в который раз на то, что поддалась глупому импульсу, не вполне соизмеряя для себя уровень дискомфорта от посещения подобного мероприятия, женщина прокурор, следуя за Мустафой, прищурилась от светящего прямо ей в глаза фонаря, когда, ступив неуверенной ступней в красной балетке на ровный зеленый газон в самом центре заднего двора, услышала раскатистый голос ненавистного ей адвоката.

- Черт тебя дери, мой Лев, я бы охотнее поверил, что ты привел в мой дом одного из своих трупов из морга, нежели эту женщину!

Гул разномастных голосов в ответ на реплику Эмре показался Кывылджим чем-то сродни позорного обличающего ее звука. Будто бы в пространстве вдруг материализовалась немая сцена, где всеобщее жаждущее хлеба и зрелищ внимание было обращено на нее. Даже злосчастная музыка в колонке вдруг замолкла, переключаясь на новую композицию.

Однако этой паузы Кывылджим хватило для того, чтобы мысленно пройти все круги ада, пока она, приоткрыв ослепленные до этого глаза, внимательно окидывала взглядом по присутствующим, которые стали невольными свидетелями ее сегодняшнего нелепого появления в этом месте.

Приличное количество юристов, которых она периодически видела в стенах Дворца Правосудия. Несколько адвокатов, которые ее не слишком волновали, однако чье присутствие было не самым желательным в едином пространстве. Пара ее непосредственных коллег, что, впрочем, не вызвало в ней сильного удивления, учитывая их плотное общение с Эмре Ахметоглу. И всеми почитаемый судья Эфе Альптекин, к которому она всегда относилась с уважением, однако не могла добиться ответного признания в свой адрес, в отличие от профессора, который в самый первый свой день присутствия во Дворце Правосудия поразил ее теплыми и, очевидно, давно сформировавшимися отношениями со строгим и требовательным ко всем обычным смертным человеку.

Профессор.

Он тоже был там.

Этот несносный мужчина. Который так глубоко задел ее своими грубыми словами в их последнюю беседу возле полицейского бара по дороге к парковке, где стояла ее машина. Так сильно, что она, под действием его слов, спрятавшись в своем укромном вишневого цвета друге в тот вечер, даже некоторое время не могла остановить льющихся из-под черных ресниц слез, в момент поражаясь самой себе, отчего вдруг они бесконтрольно катились по щекам, но тем не менее не желая останавливать этот поток отчаяния.

Быть может, это был выход давно скопившихся заглушенных эмоций, которые она неизбежно подавляла в себе, идя на разного рода уступки со своей внутренней организацией.
Однако в тот момент она в очередной раз решила, что никогда больше не заговорит с этим человеком ни о чем помимо расследуемого ими дела.

Решила окончательно.

И даже с ненавистью сбросила с себя эту проклятую, добытую в настоящем бою, коричневую кожаную куртку, обволакивающую ее настырным теплом и мускусным запахом, будто бы этот мужчина до сих пор находился рядом с ней в машине. И даже, уже выехав на перекресток по дороге домой, вновь схватила ее с пассажирского сидения и швырнула назад в салон своего ситроена, лишь бы избавиться от ощущения его присутствия.

И вот сейчас этот господин Психолог, взаимодействие с которым вечно было для нее подобно контрастному душу, когда она проживала что-то сродни волшебства, граничащего с позором, стоял возле мангала со взъерошенными волосами. В какой-то обыкновенной футболке. С такой обворожительной белой светящейся улыбкой на лице, что на недолгий момент она даже позабыла обо всей своей обиде и неловкости, подхваченная веянием какого-то удивительного умиротворения, которое излучал его облик в пространство, успев долететь до нее обволакивающими вибрациями.  

Встретившись с ним глазами всего на какую-то долю секунды, Кывылджим совершенно отчетливо увидела мгновенную смену эмоций на его лице - от безмятежной расслабленности до смеси удивленного замешательства с берущем верх озорным блеском робкого восхищения.

Мгновенно почувствовав, как ее щеки по неконтролируемым причинам начинают гореть, женщина прокурор застыла на месте, вцепившись ладонью в тонкий синий длинный ремешок своей маленькой сумки, как за спасательный круг, утопая в добродушном фоновом смехе вечеринки и мелодичности вновь начавшейся композиции.

- А ну-ка быстро ко мне, НЕЛЬЗЯ! Малыш, КО МНЕ!!!

Громкий властный женский крик, привлекший всеобщее внимание, донесся откуда-то слева, однако реакции Кывылджим не хватило для того, чтобы вовремя сориентироваться и хоть как-то подготовить себя к новому знакомству.

Боковым зрением заметив что-то огромное, светлое и сильно мохнатое, несшееся к ней на какой-то неимоверной скорости, она только лишь успела в ужасе распахнуть свои огромные глаза, когда свирепый неведомый зверь, в прыжке выпрямившись практически до ее роста, приземлил свои увесистые лапы прямо ей на плечи.

Женщина прокурор вскрикнула и пошатнулась в сторону от неожиданности и страха, пытаясь сбросить с себя влажные конечности животного, которое добродушно, совершенно не видя в своем поведении ничего предосудительного, смачно лизнуло ее прямо в губы своим большим, шершавым, липким, горячим языком.

Омер Унал, в этот момент словно в замедленной съемке во все глаза наблюдая неуклюжий танец непослушного лабрадора и Кывылджим Арслан, сбрасывая с себя нелепую мысль о том, что в некоторой степени разделяет чувства молодого животного и, что самое страшное, даже невольно завидует его положению, инстинктивно дернулся вперед, будто бы каким-то образом мог помочь ей справиться с собакой с приличного расстояния.

Но он бы не смог.

Поэтому, с внезапно поразившей его тревогой и сочувствием, проявившимися в бровях домиком и стиснутых в эмоции сопереживания зубах, наблюдал за тем, как она, опешившая от напора собаки, слегка оступившись о скользкий камень ландшафтной композиции, безуспешно выписав в воздухе несколько кругов руками в попытке ухватиться за что-то твердое,  оказалась опрокинутой на только что орошенный искусственной поливкой газон под весом дико довольного собой радостного кабеля.
Почувствовав звон в ушах от только что полученного удара затылком о нечто твердое сзади, смешавшийся с полифонией встревоженных голосов, женщина прокурор какое-то время продолжала лежать навзничь с закрытыми глазами и искаженным гримасой боли лицом, лишь чувствуя блуждающий по ее подбородку влажный нос чудовища, ознаменовавшего ее фиеричную кончину в прямом и переносном смысле на заднем дворе адвоката Эмре Ахметоглу.

Пожалуй, окажись ее голова на несколько сантиметров правее, она могла бы занять призовое место в рейтинге самых глупых смертей, как никчемное создание, поддавшееся собственной мстительности в адрес Главного прокурора, но получившее в ответ мгновенный решающий фатальный бумеранг.

- Ах ты, негодник, ХУЛЬКИ!! - свирепо проревела госпожа Берил, подбегая к поваленной Кывылджим, вокруг которой уже столпились причитающий Мустафа, профессор и еще несколько человек, заключая ее в плотное кольцо.

Отогнав прочь собаку, женщина с тревогой вглядывалась в лицо своей новоиспеченной гостьи, уже мысленно подготавливая себя к наихудшему исходу сегодняшнего вечера.

- Госпожа... Кывылджим, дорогая, вы меня слышите? Пожалуйста, скажите что-нибудь, не пугайте нас...

- Я в порядке. В порядке. Не стоит переживать...

Голос Кывылджим прозвучал не слишком уверенно, однако она, наконец, смогла открыть глаза, постепенно возвращая себе мыслительную деятельность. «Хотя лучше бы мне до сих пор продолжать находиться в безмятежном забвении», - подумала она, рассматривая над собой размноженное и явно встревоженное лицо профессора, зависшее вверх тормашками, чей вид вдруг показался ей неимоверно забавным.

«Должно быть, у тебя уже капитально поехала крыша, Кывылджим», - сама себе констатировала она, принимая его за галлюцинацию, хлопая ресницами в попытке собрать воедино образ Омера Унала, как вдруг, под действием осознания собственного унизительного положения, почувствовала внутри неконтролируемый сильный импульс, который невозможно было сдержать.

Звонкий и задорный смех, который из уст стальной женщины прокурора совершенно точно никогда и никто из присутствующих не слышал, впрочем, ровно как и она сама, рассек пространство нотками истеричности, заставляя всех встревоженно переглянуться, в то время как она, даже не предприняв попыток подняться, хохотала, лежа спиной на мокром газоне, прикладывая ладони к вискам.

- Что-то не так, профессор, - озадаченно произнес Мустафа, разглядывая сейчас уважаемую им женщину так, словно она была одним из любопытнейших экспонатов в его «мастерской» холодных от безжизненности тел.

Осознавая эту очевидную истину и без этого умника, Омер, под действием гнетущего его чувства вины по отношению к Кывылджим, смешанного со смущением от ее положения и неистовым желанием скрыть ее прямо сейчас от всех этих людей, он подхватил ее с земли руками, поднимая до своего уровня, не сильно заботясь о взглядах, брошенных при этом в их сторону по меньшей мере десяти пар заинтересованных глаз.
Близость ее хрупкого, в отличие от его комплекции, тела, невзирая на неуместную обстановку для подобного рода реакций, ошеломила мужчину в ту же секунду, когда ее мокрые после падения пряди волос вкусной свежестью защекотали его обонятельные рецепторы, едва коснувшись щетины на подбородке. 

Он совсем не ожидал - ничего из того, что произошло за последние несколько минут: ни ее появления в этом пространстве, словно кто-то услышал его немой запрос в бесконечность, ни того, каким образом это произошло, ни своего глупого ликования от одного только лишь ее касания.

- Госпожа прокурор, вы в порядке?

Омер задал вопрос тихо, возле ее уха, проходясь взглядом по ней в поисках повреждений, пока ее сотрясающееся в его руках тело отдавало  жгучими импульсами куда-то внутрь. Слегка загораживая ее от многочисленных глаз своим корпусом, он безуспешно пытался убедиться в нормальности ее состояния, которое она и сама в эту минуту не вполне могла осознавать.

- Госпожа Арслан, посмотрите на меня. Что-то болит?

Кывылджим не слышала. Просто продолжала смеяться во все горло и, казалось, вовсе и не замечала никого вокруг, растворяя собственную беспомощность и крик души в этом освобождающем выходе эмоций, сотрясающем ее тело до ломоты в ребрах и щеках. Пару гостей вокруг нее даже инстинктивно начали подхихикивать, вторя ее эмоциональности, ибо спокойно на столь заливистый смех смотреть было поистине невозможно.

- Слава богу, все обошлось, - выдохнула госпожа Берил, опасливо оглядывая женщину прокурора с головы до ног и, в момент опомнившись, за секунду прошла трансформацию из эмоции беспокойства в чувство бешенства от этой ситуации, которая возникла на мероприятии в ее доме.  - ЭМРЕ!!!  Где тебя черти носят?! Сколько раз я просила тебя не спускать Хульки с поводка, когда у нас в доме столько народу!!! - с пущим гневом рявкнула она, поворачиваясь в сторону мангала и метая стрелы в собственного мужа, который в самый ответственный момент, как назло, куда-то запропастился.

- Ему было скучно, дорогая, - приближаясь на скорости света к месту инцидента, прокричал Эмре Ахметоглу.- Иди ко мне, Хульки! Иди к папочке. А что, вообщем-то, случи...  ОО.

Подойдя ближе и с силой притянув к себе слишком активного, до сих пор подпрыгивающего и лающего от восторга пса, за поводок, Эмре, кинув опасливый взгляд на разгневанную жену, совершенно точно в этот момент осознал, что ему придется ответить за свою оплошность.

Однако картина, представшая перед его глазами, настолько сильно его вдохновила, что он, мгновенно оценив расстановку сил своим хоть и уже далеко нетрезвым, но до сих пор ясным взглядом, согнулся от смеха чуть ли не пополам в точности также, как и Кывылджим, будучи не в силах сдержаться.
Омер Унал, вцепившийся, казалось, мертвой хваткой в женщину прокурора, и смотрящий на нее таким откровенным даже для текущей стадии подпития взглядом, сдающим его со всеми потрохами, и сама госпожа Арслан, от бессилия опиравшаяся на подставленную профессором мощную грудь, измазанная, по всей видимости, лапами его любимого лабрадора, который полгода назад привнес хаос в их и так взрывоопасное семейство, казалось, сотворили из его вечера феерию, когда он вдруг в красках вообразил свой собственный стендап на их пародию вплоть до конца мероприятия.

Слегка отдышавшись от накрывших его чувств, под влиянием вопросительного взора супруги и, очевидно, ждущих от него какой-либо инициативности гостей, адвокат наконец надел на себя благодушное выражение лица, наконец, вспомнив о том, что является хозяином этого дома.

- Госпожа прокурор, какая приятная неожиданность! Видеть Вас у нас в гостях, да и еще в руках моего любимого профессора, - гоготнул он, привлекая всеобщее внимание, проходясь насмешливым взглядом по белой футболке женщины, измазанной в грязи, и намокшим от влажной травы волосам. - Я надеюсь, вы не пострадали в самом начале нашего веселья? Вы уж простите нашего Хульки, он еще совсем молод и глуп. Не будем привлекать его к ответственности за этот милый инцидент, что скажете?

Колкие реплики Эмре Ахметоглу, вероятно, сейчас оказали живительное воздействие и вернули Кывылджим с небес на землю, придавая сил.

В один момент она вдруг осознала себя в чьих-то обволакивающих, как одеяло, руках. Однако, встретившись взглядом с профессором, который смотрел на нее совершенно заботливыми глазами, она резко отпрянула от его фигуры.

Шок от этого наглого присутствия здесь, в непосредственной близости от нее, этого мужчины, практически полностью восполнил покинувшее ее на несколько минут до этого самообладание. 

Сделав попытку отряхнуть свою белую футболку отточенными резкими движениями, которая не увенчалась успехом, и совершенно игнорируя озабоченные возгласы и взгляды любопытных гостей вокруг, она состроила ехидную ухмылку в сторону профессора, а затем уставилась на Эмре, вовсе не собираясь доставлять удовольствия присутствующим лицезреть собственную растерянность.

- О, не переживайте так, господин адвокат. Единственный, к кому я могла бы прийти с иском о возмещении морального вреда - это вы, но никак не ваш невинный добрый пес.

Ее слова, вызвавшие расслабленный смех среди гостей, которые все еще стояли полукругом, наблюдая за сценой, от души повеселили Эмре Ахметоглу, который нарочито показательно ткнул в бок стоящего перед ним профессора.

- Ах, Омер, как только ты уживаешься с ней вместе в одном кабинете! - воскликнул мужчина. - Хотя, судя по тем страстям, которые кипят в вашем совместном расследовании, готовься сегодня подставить другую щеку для еще одной пощечины, друг мой!

Раскатный хохот, прозвучавший от адвоката, наравне с удивленным присвистыванием Мустафы и возгласами «уууу» от двух юристов, многозначительно переглянувшихся между собой и вперивших теперь жадные взгляды на профессора, инстинктивно ощущая новый вектор продолжения вечера, растворился в задорном начале народной турецкой песни. Прямо сейчас эти бравые звонкие аккорды из стереосистемы поистине ознаменовали преждевременную кончину профессора, судя по сокрушительному взгляду, который бросила на него Кывылджим.

«Неужели он вздумал обсуждать с кем-то наше личное взаимодействие, да еще и с этим ужасным человеком», - мрачно в этот момент думала она, наблюдая укоризненное выражение профессора в сторону Эмре.

Отложив собственные переживания относительно того, насколько все это было совершенно подло и низко, Кывылджим вдруг поддалась своим низменным мстительным вибрациям, когда скрестила руки в районе груди. 

- Ну если бы господин ПСИХОЛОГ, - очевидно, решив сжечь абсолютно все мосты на этом мероприятии, раз уж по собственной нелепости стала причиной всеобщих насмешек, едко произнесла Кывылджим, - проявлял себя, как настоящий мужчина, Эмре бей, то разве пришлось бы уважаемому прокурору применить физическое воздействие, как считаете?

- Считаю, что слово дамы - закон, госпожа прокурор! - заключил Эмре, справляясь одной рукой с собакой и пребывая в некотором удивлении от столь грубого заявления на его выпад. - Однако, мне кажется, вы не слишком справедливы к моему другу, Кывылджим. Видите ли, он слишком старателен в своих методах расследования.

- Эмре, довольно, - сухо, но весомо отозвался профессор.

Несильно контролируя свое рухнувшее вниз состояние после того, как Кывылджим резко оттолкнула его от себя, что в моменте еще сильнее усугубило чувство вины за тот случай возле бара "Oguz", Омер окончательно подтвердил свои мучительные подозрения о том, что наладить контакт заново с госпожой прокурором будет непросто.

Его вмиг вспыхнувшее раздражение на Эмре, которое он старался сдержать, сейчас проявилось в ходящих желваках по щекам. Все его прежнее веселье растворилось в пространстве вместе с легким дурманом от выпитых до этого момента горячительных напитков.

- Действительно. Уверена, что господин Психолог сам в состоянии защитить себя перед дамой, Эмре бей.

Злорадная усмешка Кывылджим и огонь отмщения в ее глазах, которому, казалось, теперь было все равно, кого сжигать в этом пространстве, в этот момент уже вполне отчетливо послужили сигналом господину адвокату, что пора сбавить градус напряжения. В конечном счете, его единственной целью было всего лишь на славу повеселиться этим вечером и, может быть, немного спровоцировать нужных ему в будущем участников вечеринки. Поэтому он решил в этот момент уступить госпоже прокурору, дабы выиграть не маленький бой, а целую битву.

- Я вас, кажется, не познакомил со своей супругой, уважаемый прокурор.

Надев на себя одну из своих фирменных радушных улыбок, хозяин дома, лаская взглядом собственную жену, которая уже некоторое время наблюдала за этой сценой со слишком явным неодобрением, что проявлялось в изогнутой немыслимым треугольником брови, адвокат осторожно приобнял свою госпожу истинно почитающим и уважительным жестом.

- Я Берил, дорогая Кывылджим, очень приятно. Мне очень неудобно, правда. То, что произошло, моя вина.

- Ну что вы, госпожа Берил. Не стоит. Все хорошо, не нужно придавать этому такого значения.

- Ах, как я рада! - с облегчением вздохнула женщина, пожимая руку Кывылджим в искреннем порыве заинтересованности.

- Госпожа Арслан, не нужно ли вызвать врача? У вас на затылке может быть ушиб, учитывая ту поверхность, о которую вы ударились головой, - сосредоточенно произнес профессор.

Заключения Омера, заставившие Кывылджим нехотя перевести на него свой убийственный взгляд, ее, казалось, сейчас еще сильнее распалили, когда внутри себя она вдруг возмутилась его попыткам играть с ней в заботливого паиньку.

- Давайте я как минимум провожу вас в дом, в ванную или душ. Вам, наверное, нужно переодеться, - вдруг ляпнул профессор, совершенно поглощенный собственной тревогой и рвущимся наружу участием, будто бы вовсе не осознавая, как двусмысленно и глупо сейчас прозвучали его слова.

Впрочем, реакция от мира не заставила себя долго ждать, проявившись в разнокалиберных смешках и выразительном взгляде хозяйки дома, которая только что сама в моменте убедилась в правдивости довольно неотесанных, но верных комментариев своего мужа.

- Мне ничего не нужно, господин Психолог, - отрезала Кывылджим. - Тем более, от вас.

- Аллах Аллах, Омер, дорогой, ну что за глупости? - звонко рассмеялась Берил, переводя тут же свой орлиный взгляд на мужа, а затем на сына и других столпившихся вокруг мужчин. - Так, мальчики, довольно нам уже вашего внимания, займитесь остальными гостями, чтобы они не скучали, а мы с Кывылджим пока удалимся по женским делам, правда, дорогая?

Профессор поджал губы, совершенно в этот момент раздосадованный от идиотского положения, в которое только что сам себя поставил, но в большей степени - от категоричности госпожи Арслан, которая совершенно точно сейчас дала понять, что не хочет иметь с ним ничего общего.

Ничего общего.

Почему вероятность этого так издевательски явно колола его где-то в районе груди?

Отойдя в сторону на приличное расстояние ему не оставалось ничего, кроме как издалека наблюдать за двумя женщинами, одна из которых участливо интересовалась самочувствия другой.

-Дорогая, как вы себя чувствуете? Может быть, нам действительно вызвать скорую, как предложил Омер? Иногда последствия падения проявляются не сразу, - озадаченно произнесла Берил, окидывая взглядом свою гостью, которая в этот момент прикоснулась ладонью к собственному затылку.

- Правда, не стоит. Все нормально, просто неожиданное падение. Но ничего более.

Пребывая в очередном замешательстве теперь уже от этой радушной, но властной женщины, Кывылджим с изумлением наблюдала за тем, как мужчины, беспрекословно повиновавшиеся воле хозяйки, направляются вглубь заднего двора, продвигаясь в сторону бассейна. Почувствовав значительное облегчение, она старалась определить внутри себя, что именно ее только что в большей степени удивило. Умело отведенная от нее атака внимания под руководством женщины или же ее излишне фамильярное обращение "дорогая", учитывая всего лишь первую встречу.

Уверенная в том, что никаких теплых отношений между людьми не может сложиться ни при первой, ни при второй встрече, но и даже, по ее личному опыту, порой после довольно регулярного общения, госпожа Арслан теперь смотрела на жену адвоката со смесью интереса и настороженности.

- Я думаю, нам стоит подобрать вам другую одежду, Кывылджим, - вдруг серьезно произнесла женщина, многозначительно указывая зрачками на мокрые грязные пятна, безобразно украшающие ее некогда белую футболку. - Пойдемте в комнату для гостей, подберем вам что-нибудь.

- Благодарю, Берил ханым, но не стоит.

- О чем речь, дорогая, конечно, стоит! - рассмеялась женщина. - Уж мне-то можете не рассказывать сказки о том, что, учитывая вашу профессию, вам совершенно наплевать на внешний вид. Тем более, - чуть ближе наклонилась она, - когда в компании присутствует столько мужчин!

И, рассмеявшись собственному замечанию, она развернулась в сторону веранды в абсолютной уверенности, что Кывылджим проследует за ней.

Царственной походкой направляясь к особняку, Берил Ахметоглу приоткрыла те самые поразившие госпожу прокурора самобытностью и культурным веянием белые двери с росписью на стекле.

- Вы сами занимались дизайном и украшением дома, Берил ханым? - вдруг озвучила свой давно возникший вопрос Кывылджим, задавая отвлеченную тему для беседы, ступая за хозяйкой в до этого неведомый ей коридор, располагающийся справа от основной парадной дома. 

- Ну конечно, дорогая, - с гордостью ответила Берил, открывая перед гостьей дверь в одну из комнат с приглушенным освещением. - Я всегда мечтала создать пространство, где османская культура органично переплетается с современностью. Когда мы с Эмре приступили к реставрации этого дома, доставшегося от его родителей, он был в плачевном состоянии.

- К реставрации?

- Ну да. По правде сказать, я - искусствовед, - улыбнулась Берил.

Как хозяйке дома, к которому она относилась, как к еще одному члену семьи, ежедневно работая над тем, чтобы вдохнуть жизнь в каждый элемент интерьера, ей было лестно наблюдать искренний интерес к воссозданному ею пространству от женщины вполне конкретной приземленной профессии.

- Здесь каждый элемент имеет свою историю, - проговорила она, указывая на резной деревянный шкаф. - Этот буфет был частью первоначальной обстановки дома: мы отреставрировали его, сохранив все детали резьбы.

Взгляд Кывылджим скользнул по комнате, останавливаясь на каждой детали в скрытом восхищении. Как она и подозревала, такая красота не могла  выйти из-под руки Эмре Ахметоглу, однако сам факт глубины и приверженности культуре его жены в миг осадил ее непримиримый настрой в сторону этого адвоката, словно приоткрывая его с другой глубины.

- А вот этот диван, - Берил указала на роскошное сиденье с бархатной обивкой, - был создан по старинным эскизам, но с использованием современных материалов. Дизайнер помог мне воплотить идею: сохранить самобытность, но придать вещам функциональность для современной жизни.

- У вас получилось создать удивительное пространство, - с искренней теплотой и задумчивостью обратилась Кывылджим к хозяйке. - Знаете, как будто бы чувствуется уважение к прошлому, при этом все сделано в ногу со временем.

Берил широко улыбнулась, довольная реакцией гостьи, но будто оценивая, насколько этот интерес был истинным, либо же формальным проявлением вежливости.

- Спасибо, Кывылджим. Это было непросто, но результат превзошел и мои ожидания. Я рада, что вы оценили. Но, дорогая, мы же здесь не за тем, чтобы я рассказала вам про каждый угол или тумбу в этом пространстве, потому что, поверьте мне, на это не хватит и года вашего драгоценного времени! - хохотнула женщина, поразительно легко переключаясь с серьезной темы на игривость. - Кстати, как насчет того, чтобы перейти на ты? Ненавижу формальности.

- Хорошо, - на удивление для самой себя, расслабленно ответила Кывылджим, как будто бы весь комок ее напряжения испарился от содержательного разговора с интересной женщиной, коих в ее пространстве было пересчитать по пальцам. - Спасибо вам.

- О чем речь, дорогая? Мне ужасно неловко за моего Хульки. Клянусь, когда-нибудь я его точно задушу собственными руками! Знала бы ты, как порой он выводит меня из себя своим безудержным поведением!

И женщины засмеялись - легко и непринужденно, будто бы полностью отпустив произошедшее ранее недоразумение.

- Итак, - опомнилась хозяйка дома, - я сейчас дам тебе что-то из одежды, Кывылджим, потому что твоя майка - ты меня, конечно, извини за откровенность, - выглядит совершенно несносно.

- Берил ханым, вы так говорите, словно прямо сейчас идут смотрины невесты, и я в главных ролях, - усмехнулась Кывылджим, проводя ладонью по шершавой поверхности причудливой тумбы с каллиграфическим орнаментом.

- Во-первых, дорогая, мы вроде бы договорились перейти на "ты", а во-вторых - с нажимом заявила женщина, победоносно протягивая Кывылджим черный джемпер, который она только что достала из шкафа, - именно твои смотрины сегодня и проходят прямо на нашем участке.

Далекий, но вполне ощутимый грохот мужского не вполне трезвого хохота и свиста, заглушивший в этот момент прочие звуки, проникающие в комнату с вечеринки, заставил Кывылджим ощутить сжимающийся в районе солнечного сплетения ком.

- Не поняла...

- А что тут непонятного, дорогая? Весь вечер эти мужчины только и делали, что перемывали тебе косточки, пока ты не появилась! - без всякого стеснения и даже с некоторым лихим задором отозвалась Берил Ахметоглу. - А еще говорят, что это мы склонны к тому, чтобы сплетничать, хотя в действительности именно мужчины - те, кого не остановить. Это я тебе говорю, как супруга господина Эмре вот уже двадцать восемь лет!

- У вас отменное чувство юмора, Берил ханым...

- Вот снова Берил ханым и снова - вы! - укоризненно произнесла женщина, скрещивая руки на груди.

- На самом деле, это профессиональное, не воспринимайте на свой счет. То есть не воспринимай, - сдержанно улыбнулась Кывылджим, - но не совсем понимаю, что за сплетни ты имеешь в виду, - заключила она, хмуря брови в свойственной ей манере, заранее готовясь услышать что-то не слишком приятное.

- Кывылджим, девочка моя, вот только не надо притворяться, будто бы ты сама ничего не понимаешь, - усмехнулась хозяйка дома, искривляя правую выразительную в своем ехидстве бровь.

- Чего не понимаю?

- Госпожа прокурор, - тяжело вздохнула Берил, словно пытаясь втолковать в этот момент прописную истину несильно способному ученику, - до того, как ты феерично появилась в нашем скромном палисаднике, - повела бровью женщина, - эти мужчины - твой профессор и мой муж - уж сильно рьяно спорили о прокуроре Арслан из Дворца Правосудия.

Чувствуя, как сердцебиение начинает стремительно ускоряться от услышанного, Кывылджим слегка облокотилась на расписную тумбу, во все глаза глядя на женщину перед собой в недоумении. 

- Из чего я, моя дорогая, - как ни в чем не бывало, продолжала хозяйка дома, - сделала логичный вывод. Очевидно, что весь этот сыр бор с вечеринкой организован моим мужем исключительно с целью того, чтобы дать возможность вам с профессором пообщаться друг с другом в непринужденной обстановке. Что, кстати говоря, стало совершенно очевидным для меня сразу после твоего появления.

Улюлюканья и гогот разномастных голосов с улицы, казалось, издевались прямо сейчас над госпожой Арслан даже с приличного расстояния, раздражающе касаясь ее уха, поднимая в ней протест. Невольно возникший в ее сознании образ профессора, накидывающего на ее замерзшее тело кожаную куртку своим уверенным движением теплых больших рук, прокатил по телу быструю дрожь.

Пытаясь осознать сказанное этой гостеприимной умной женщиной, которая была совершенно невинна перед ней, однако чьи слова спровоцировали внутри нее целую бурю, Кывылджим сделала глубокий вдох перед тем, как высказать единственно возможный ответ на ее замечание.

- Очевидно, тебя ввели в заблуждение, Берил. Потому что ровным счетом ничего - в том числе и дружеские неформальные отношения - не могут связывать меня и Омера Унала, - ледяным тоном проговорила она, сжимая ладонью выпуклое дерево до ломоты в пальцах. - С твоего позволения, я пойду в уборную переодеться.

Берил Ахметоглу, направляя вслед своей гостье полный двусмысленности взгляд, в очередной раз для себя отметила проницательность своего гениального мужа и усмехнулась иронии жизни.

Яркий, воплощенный в цепком сознании облик Омера Унала, заставил ее хитро улыбнуться. Впервые на ее памяти после смерти горячо любимой жены профессор так явно и неконтролируемо проявлял эмоции к госпоже прокурору. Которая, по всей видимости, упорно решила этого не замечать.

***

- Так вот какую замену привычного формата обуви вы имели в виду, госпожа прокурор, когда говорили о низком ходу на местах преступлений? - улыбнулся обворожительными ямочками профессор, кивая в сторону красных балеток, так нежно разбавляющих сегодня образ строгой госпожи Арслан.

Уже некоторое время после того, как она вновь присоединилась к вечеру в новом облике из черного джемпера на пуговицах, очевидно, подобранного для нее Берил, Омер не мог спустить с нее глаз, когда она с прямой осанкой и неимоверным достоинством приветствовала гостей праздника, обмениваясь с ними дежурными репликами.

Ему нужно было исправить свою ошибку, за которую он корил себя несколько дней.

Поэтому сейчас, вопреки ее предыдущим нападкам, которые были спровоцированы, несомненно, ее обидой на те вырвавшиеся в несдержанном порыве слова про двойное гражданство, он, наконец, решил подойти к ней с примирительным поводом, чтобы принести извинения.

Однако выбрал, очевидно, не самый удачный момент.

Кывылджим Арслан сразу же дала ему это понять своим холодным отрешенным взглядом, брошенным будто бы сверху вопреки тому, что именно сейчас находилась на десяток сантиметров ниже привычного роста.

- Не поняла, господин Психолог. У вас какой-то вопрос по работе?

Ее ледяной высокомерный безразличный тон в эту минуту был хуже, чем тясяча пощечин, которых он мог бы ожидать в свой адрес.

В особенности, когда Кывылджим, не дождавшись его хоть какого-либо ответа, многозначительно переглянулась с Кенаном Бараном, до этого составляющим ей компанию в непринужденной беседе. И пуще прежнего, когда этот статный, излишне любящий себя и свою идеальную громкую карьеру прокурор усмехнулся, поддерживая ее взгляд снисходительной реакцией на профессора.

- На самом деле, Кенан, должна признать, вы премного рискуете в своей линии обвинения, и именно поэтому меня так привлекло ваше разбирательство, - напрочь отвернувшись от профессора, произнесла Снежная Королева, делая маленький шаг навстречу лощеному прокурору.

- Ну раз даже ВАШЕ внимание я смог привлечь, госпожа Арслан - значит, я не так уж и плох в своем деле, - с легким бахвальством произнес господин Баран, поворачиваясь в сторону профессора и смеряя его насмешливым взглядом. - Омер, ты что-то хотел сказать? Просто у нас с госпожой Арслан профессиональная тема, которую не хотелось бы освещать посторонним.

Явственно представляя в эту самую минуту, как сворачивает этому напыщенному прокуроришке шею, и вместе с тем ощущая себя слишком глупо для того, чтобы дать какой-либо отпор, Омер, осознавая в моменте, что остался будто бы полностью обезоружен, сжал челюсти и процедил сквозь зубы, глядя прямо на Кывылджим:

- Тогда оставлю вас наслаждаться беседой. Вопрос, судя по всему, по-настоящему важный.

И, стремительно развернувшись в сторону барбекю, сделал несколько больших шагов, преодолевая десяток метров за пару мгновений. Его племянница весело пританцовывала неподалеку с бокалом в руке, сопровождаемая Мустафой и, очевидно, его интеллектуальными шуточками, судя по румянцу на ее пухлых щеках и широкой улыбке, которую она щедро дарила собеседнику.

- Должна сказать, что госпожа Арслан сумела произвести фурор своим появлением, не так ли, дядя? - с ироничной язвительностью заметила она, одергивая вниз слишком короткое лакированное платье, которое под влиянием ее застревающих в земле каблуков того и гляди норовило подняться до критической отметки.

- О чем ты, девочка? - глухо отозвался в сторону Ниляй Омер, явно пропуская ее слова мимо ушей.

Внимание профессора, очевидно, было сейчас совершенно в другом месте, когда он, механически переворачивая на раскаленной под углями решетке овощи гриль, исподлобья подглядывал за движениями Кывылджим Арслан. Прямо сейчас она была поглощена разговором с прокурором Кенаном Бараном. Судя по всему, весьма увлекательным.

По крайней мере, настолько он мог судить по ее открытой позе, в которой она склонилась чуть ближе к мужчине. По жестикуляции рук, которую обычно, как он успел выучить, использовала в моменты истинного интереса к теме. И по слегка приподнятым бровям в совокупности с симметричной, едва уловимой улыбкой.

Омер до сих пор находился под влиянием ее ядовитых слов в свой адрес, когда она при всех заявила, что его действия далеки от поступков настоящего мужчины. Когда только что он, решив оказать ей поддержку после эпизода с лабрадором, получил в ответ ничего не выражающий взгляд и молчание.

Поэтому прямо сейчас он, с каким-то вовсе несвойственным для себя раздражением, которое тщетно пытался завуалировать бурной деятельностью вокруг мангала, поджал губы от того, что эта женщина упорно делает вид, будто его и вовсе нет рядом в пространстве.

Или не делает вид, в действительности совсем не думая о нем.

Наблюдая за картиной ее текущего общения с прокурором, Омер на некоторое время даже позабыл о том, что однажды именно с Кенаном они вполне успешно поработали над одним запутанным делом, действуя, как единая команда, несмотря на разность мужских и человеческих энергий. 

«Зачем вообще Эмре пригласил сюда этого щеголя», - мелькнула мысль, когда он с особым вниманием сосредоточился на рукопожатии господина Барана и Кывылджим, которое сейчас было совершенно не к месту и сродни какой-то нелепой игре, судя по тому, как долго мужчина сжимал ее ладонь, после чего оба беззаботно рассмеялись, словно давние лучшие друзья.

-УУУУУФФФ!!! - вдруг громко и яростно рыкнул он, в то время как по чистой невнимательности схватился за огненную решетку рукой без прихватки в намерении снять с огня очередную порцию приготовленного гриля.

Гримаса досады и злобы, в этот момент раскрасившая его лицо, на один короткий миг пересеклась с холодным злорадством со стороны виновницы его оплошности. Ниляй, Эмре и Берил, в моменте оказавшиеся рядом, вдруг разом закопошились вокруг него, в то время как Кывылджим с видом полного безразличия к происходящему вернулась в режим увеселительной беседы с господином Кенаном.

- Омер, дорогой, ну как же так? - начала хлопотать вокруг него Берил, - сильно обжегся? Сейчас я сбегаю за мазью, срочно нужно обработать...

- Не стоит, Берил, все нормально, - помотал головой профессор, перехватывая решетку с овощами здоровой рукой, - лучше подай, пожалуйста, вон ту емкость для еды. Скоро будет новая порция кебаба.

- Все равно пойду схожу за средством, - покачала головой женщина, после чего, по-хозяйски окинув критическим взором пространство их зоны отдыха на наличие изъянов, удалилась в сторону особняка, на ходу давая какие-то организационные указания своему сыну.

- Ах, Омер, друг мой, - приблизился к профессору Эмре с бутылкой тридцатилетнего виски, - мне кажется, что ты воспринял мои слова о том, что все хотят отведать твоего мяса, слишком буквально! - хохотнул он. - Конечно же, я не против, но почему бы немного не расслабиться? Где твой стакан?

- Я больше не пью, Эмре.

- Налейте лучше мне, господин Ахметоглу, - вклинилась в их диалог Ниляй, захватывая с высокого фуршетного столика неподалеку давно уже опустевший граненый бокал. - Дядя сегодня невероятно скучный!

- А твоя племянница, я смотрю, не промах, да, Омер?

Мужчина тут же, с невероятной живостью и азартом переместился за столик к Ниляй, выравнивая три бокала в линию, и принялся разливать напиток, снабжая при этом каждую готовую порцию двумя кусочками льда.

- Я все равно налил тебе, приятель, - хлопнул его по плечу Эмре, протягивая девушке ее порцию и звонко чокаясь с ней с такой силой, что напиток в его руке чуть не выплеснулся из прозрачных краев. - Но ты лучше скажи мне вот что: какого черта у тебя такое выражение лица, будто кто-то умер, а?

- С чего это ты взял, Эмре?

Господин адвокат усмехнулся, перехватывая взгляд профессора, и сделал два плотных глотка горячительного напитка. Новая турецкая популярная композиция «Her Yerde Sen» в исполнении Zeynep Bastık, зазвучавшая в этот момент приятными мелодичными заводящими мотивами, была увеличена в громкости на несколько тонов Мустафой, который, ритмично пританцовывая, направился прямо к Кывылджим и Кенану. Набрав в легкие побольше жаркого, идущего от мангала воздуха, Омер почувствовал мимолетное облегчение от того, что улыбчивый судмедэксперт разбавит уже слишком долгое, по его убеждению, тесное взаимодействие двух прокуроров.

Глядя на женщину прокурора из зоны своего сегодняшнего рабства, Омер подумал о том, как ей идет эта беспорядочная укладка, развивающая каштановые пряди на мимолетном ветру. Момент, когда она всего несколько дней назад попробовала предложенную им булку по дороге из полицейского бара, а он любовался ее волосами, стихийно падающими на лицо, сейчас отозвался в теле разливающимся теплом. Скосив взгляд вниз к ее ступням, сегодня впервые на его памяти свободным от высокой шпильки, ему вдруг физически захотелось еще раз ощутить ее с собой рядом вот такую - настоящую, теплую и хрупкую. Без всех этих атрибутов выживания в мире турецкого правосудия.

- Неужели эта сучка отказалась от своих пробойников, а, Омер? - словно озвучивая только что занявшее профессора рассуждение, однако тут же обличая его в свойственную ему вульгарную манеру, вдруг громогласно заявил Эмре.

Его реплика не осталась не замеченной.

Судья Альптекин, стоящий неподалеку, в присущем ему деликатном стиле в этот момент неодобрительно покачал головой, продолжая общение в соседней компании. Неугомонная племянница Омера, усмехнувшись, теперь приблизилась к адвокату, в ком с определенного момента под действием праздного веселья нашла временного союзника. А сам профессор внутренне напрягся, предвкушая продолжение глумливых комментариев, которые сейчас совсем не вызывали в нем ничего, кроме раздражения. 

- Хоть подошва и плоская, гримаса на лице все та же, - ввернула юная королева эпатажа, - Твоя начальница с кислой высокомерной миной даже на вечеринке, дядя, - констатировала Ниляй, искривляя губы в иронии.

- Лучший рецепт от кислой мины - отвязный секс, милочка! Кто знает, может именно это сегодня и расслабит нашу мегеру, как считаешь?

Эмре интригующе подмигнул девушке, опережая любую реакцию Омера. И они оба, буравя насмешливыми взглядами двух прокуроров вдали, прыснули со смеху, совершенно довольные своим остроумием, казавшимся им поистине виртуозным под парами этилового спирта.
Желваки на лице профессора, вероятно, в эту же секунду могли вылиться во вполне осязаемую форму протеста против подобного рода комментариев, однако внезапное появление хозяйки дома откуда-то слева остановило его уже заготовленный в адрес Эмре резкий выпад.

- Омер, дорогой, я принесла тебе мазь, - деловито заявила Берил, открывая ловкими пальцами оранжевый тюбик с белой вязкой субстанцией. - Давай сюда свою руку. И пора сменить твое дежурство у мангала, как считаешь? Эмре, организуй нам столы, чтобы мы все разместились с новой порцией угощения. МУСТАФА! - повысила голос она, стараясь перекричать полифонию звуков из колонки. - Что вы там делаете так далеко, давай всех зови сюда, должны же мы, наконец, выпить все вместе за встречу!!

- Ну вот разве можно вставить хоть слово поперек этой султанше, скажи мне, друг мой? - воскликнул Эмре в адрес профессора. - Как прикажешь, милая. Твоя воля - мои руки!

Хозяин дома незамедлительно подскочил с места, оставляя исключительно нежный, так сильно контрастирующий с его образом и текстами, льющимися хаотичным потоком изо рта, поцелуй в висок жены. Прямо сейчас его слова относительно воли госпожи Ахметоглу действительно отражали реальность: после ее распоряжений все процессы в саду особняка закипели, преображая пространство.

Мустафа, ловко балансируя с подносом дымящихся кебабов, кивнул Омеру, указывая на стол под навесом. Их взгляды встретились на мгновение, и в глазах судмедэксперта мелькнуло что-то вроде понимания, будто он видел больше, чем профессор готов был открыто проявить. Взявшись за металлические щипцы, Омер перекладывал овощи гриль в керамическое блюдо с резким лязгом, наблюдая, как гости стягиваются вокруг общего стола.

- Профессор, может, добавим граната? - Мустафа аккуратно поставил емкость с рубиновыми зернами. - Для цвета и для кислинки? - игриво добавил, весело потирая темную не слишком густую бороду.

Омер кивнул молча.

«Кислинки. Да, именно этого прямо сейчас и не хватает», - подумал он, наблюдая, как Эмре расставляет тепловые пушки, словно часовых, по краям стола. Их рёв вступал в конфликт с аккордами из колонки, но не мог заглушить тихий, уловимый им с первой секунды, смех госпожи прокурора, доносящийся со стороны Кенана.

-Друзья! Все столу! - Эмре взмахнул бутылкой виски над собственной головой, как дирижёрской палочкой. - Берил, моя жемчужина, усади всех так, чтобы никто не сбежал от кулинарного триумфа моего любимого профессора! Я всех заставлю съесть двойную порцию и шлифануть все это дело горячительным.

Берил Ахметоглу, встречаясь глазами с мужем, хитро повела бровью, при этом будто предупреждая взглядом, чтобы он попридержал коней.

- Кывылджим, прошу сюда, я хочу видеть тебя рядом. Ветерок становится холодным, милый, мы сядем с этой стороны, - деловито произнесла хозяйка, огибая стол. - Ты посмотри, какая прелесть, дорогая! - воскликнула она, оценивающе проходясь взглядом по женщине прокурору. - Мы с тобой выглядим совершенно одинаково: и цвет джемпера, и волосы лежат идентично. Как я раньше этого не заметила? КЕНАН БАРАН! Давай, срочно нас сфотографируй.

- Берил ханым, не стоит, - сдержанно отозвалась Кывылджим.

- Опять Берил ханым, ну что ты все заладила, вроде бы уже перешли на ты. КЕНАН! Нам точно нужна твоя рука ценителя женской красоты. Давай, сделай нам парочку классных кадров! - подбодрила она мужчину.

Слегка посмеивающийся в этот момент над активностью хозяйки дома прокурор Баран, достал из кармана телефон и принялся настраивать камеру. Его движения были нарочито медленными, когда он уловил момент, откровенно наслаждаясь непринужденной легкой ситуацией, разбавившей его ответственные, наполненные сложными процессами, будни. Решив в моменте подыграть симпатичным ему женщинам, которые сейчас откровенно скрашивали своим присутствием его вечер, он деловито нахмурил брови, изображая старательность на лице.

- Дамы, повернитесь друг к другу! - произнес он с нарочитым энтузиазмом. - Кывылджим, ваша осанка - просто совершенство. А ваша прическа, дорогая Берил, сегодня особенно великолепна.

Омер, сидящий в тени навеса, стиснул в руках вилку так сильно, что на коже проступили белесые оттенки. Его взгляд, острый и пронзительный, скользил по сцене, разворачивающейся перед ним. Он видел, как Кенан, склонившись над телефоном, делает кадр за кадром, каждый раз находя новые поводы для комплиментов. "Что за чертовщина с тобой происходит?" - послал он риторический вопрос сам себе, в моменте вдруг осознавая потерю вечно его сопровождающего везде холодного расчетливого разума. 

- О, посмотрите на это освещение! - с тоном обольстителя произнес Кенан, направляя камеру то так, то эдак. - Вы обе выглядите, как с обложки журнала. Кывылджим, ваша улыбка... она просто гипнотизирует. Скажу честно: сегодня вы открылись для меня с новой неожиданной стороны, - хохотнул мужчина, хитро прищуриваясь в адрес женщины, ничуть, казалось бы, не скрывая вдруг проснувшегося в нем интереса.

- Ну да, конечно, - процедил сквозь зубы Омер, ощущая, как внутри него закипает ярость.

Берил Ахметоглу, явно наслаждаясь моментом, принимала позы одна изящнее другой. Её смех, обычно такой тёплый и искренний, сейчас казался Омеру насмешкой, словно она играла роль в спектакле, поставленном специально для него.

Смех. Кывылджим тоже смеялась.

Должно быть, глаза профессора конкретно сегодня его подводили, учитывая будто бы стертую напрочь способность разгадать в ее жестах и мимике неловкость или недовольство, которые она, судя по тому, насколько он уже ее на этот момент узнал, должна была испытывать в эту минуту.  

Или не должна?

Омер отвернулся, делая вид, что поглощен разговором с Мустафой, но каждое слово Кенана отзывалось в нем ощутимым раздражением.

- Профессор, - тихо обратился к нему Мустафа, словно читая его мысли, - не стоит так переживать. Это всего лишь фотография.

- О чем ты, Мустафа, - прокашлялся он, протягивая руку к стакану с водой, в котором по какой-то причине сейчас было легче растворить досаду от очевидности своего положения.

"Должно быть, это все алкоголь", - решил Омер в моменте, ибо других причин, почему он вдруг настолько зациклился на присутствии здесь этой прокурорши, которой и вовсе не должно было быть на вечеринке, он не знал.

Тем временем Эмре Ахметоглу, завершивший в этот момент рассадку всех своих гостей, вдруг с размаха хлопнул ладонью по столу прямо рядом с профессором с такой силой, что задребезжали тарелки и бокалы.

-  Довольно уже вашей фотосессии! - громыхнул он. - Берил, Кывылджим, Кенан - занимайте свои места! У нас сегодня праздник, а мы до сих пор общаемся по-раздельности. Может, поэтому мой дорогой Унал кислый, как незрелый лимон!

Берил, многозначительно сверкнув лисьим взглядом по мужу и профессору, с ловкостью лани направилась к столу, увлекая за собой Кывылджим, в то время как Кенан, галантно придерживая стулья для обеих дам, расположился рядом с ними и прямо напротив профессора. Вскинув брови от явно намечающегося интересного действа, режиссером которого он полноправно ощущал себя этим вечером, хозяин дома хлопнул в ладоши, потирая от нетерпения, в жажде нового хлеба и зрелищ, свои грузные пальцы. 

- Лев мой, Мустафа, - обнажая улыбку, похожую на оскал, буравя взглядом Кывылджим, произнес он. - Кажется, наша тигрица заскучала. Налей-ка ей чего-нибудь! Таким хищницам, как она, нужно что-то особенное.

- Что, например, папа? Кровавую Мэри?

- В устах судмедэксперта это звучит особенно живо, Лев мой! - захохотал адвокат, провоцируя всеобщее веселье за столом и закатывающиеся в небо глаза женщины прокурора. - Госпожа Кывылджим, вы, я смотрю, уже порядком расслабились на нашем скромном мероприятии? Тогда как насчет алкогольного коктейля в исполнении моего талантливого во всех отношениях сына?

- Достаточно будет воды, господин адвокат.

- Что так скромно?

- Предпочитаю отказ от выпивки в пользу ясного ума.

Гогот и неодобрительное мычание мужской половины компании утонули в залпе ритмичного современного хита, льющегося из колонки.

- ДАВНО ЛИ, госпожа Арслан? Что сегодня пошло не так, не та компания?

Последние слова профессора, прозвучавшие с откровенным вызовом из его молчаливого до этого момента пространства, сосредоточили на себе многочисленные пары не слишком цепких, ввиду уже нескольких часов употребления этилового спирта в разного формата консистенциях, но от этого еще более любопытных, глаз. Всего лишь на долю секунды Омеру вдруг показалось, что женщина прокурор вспыхнула тем самым огнем, который бы подсказал ему о ее истинных эмоциях, на которые он прямо сейчас так грубо и даже отчаянно попытался спровоцировать.

ПОКАЗАЛОСЬ.

Потому как в следующее же мгновение ее лицо преобразилось от легкой ироничной холодной улыбки, которой до этого он в ней никогда не наблюдал.

- С тех пор, господин Психолог, как один случайный ввиду сущего недоразумения и крайне заносчивый коллега однажды указал мне на постыдность подобного моего состояния. Было неприятно, но в тот момент я прозрела.

- Ввиду сущего недоразумения?

- Именно.

- Значит, случайный. И заносчивый, - констатировал Омер.

- Так и есть.

- И где же он сейчас, госпожа Арслан?

- Понятия не имею, - усмехнулась Кывылджим, откидываясь на спинку стула. - Это был всего лишь незначительный эпизод моей многолетней практики.

Должно быть, это было увлекательно: наблюдать за обмен репликами профессора и прокурора, потому как в один момент все присутствующие начали попеременно вращать головами туда-сюда, следуя за раскрывающейся партией в пинг-понг, которая по никому не понятному, но сильно осязаемому напряжению вот-вот грозила треснуть кульминацией.

-Совсем не удивлюсь, - продолжила Кывылджим, явно чувствуя за собой превосходство, - если этот человек САМ ПРЯМО СЕЙЧАС злоупотребляет спиртными напитками, несмотря на свои некогда отпущенные в мой адрес нелестные шуточки, - злорадно добавила она, скосив на стоящий рядом с Омером бокал виски, в котором уже напрочь растворились оба кубика льда. - Что ж, таков бумеранг, не так ли, господин Психолог?

В наступившей за столом тишине, которая, казалось бы, сама собой материализовалась по мере развития этого диалога, несколько мгновений раздавались лишь звуки мелодии из динамика, оставленного где-то поодаль. Немая сцена, затянувшая полный стол гостей семьи Ахметоглу необычной динамикой, прямо сейчас продолжалась в перепалке взглядов Омера и Кывылджим, в то время как ни он, ни она не планировали пасовать. 

- Вот об этом я тебе и говорила, дядя, - цокнула языком Ниляй, отхлебывая смачный глоток из своего вновь почти опустевшего бокала с коричневой янтарной жидкостью. -  С тобой будет в точности также, как и с тем ПЬЯНИЦЕЙ. Сначала твоя начальница выпьет из тебя все соки, а потом выкинет на помойку, даже и не вспомнив о твоем существовании.

Должно быть, вмешательство Ниляй, несущейся в пропасть беспамятства на парах эйфории, прямо сейчас спасло ситуацию. А может быть, только лишь припорошило нечто, уже готовое выйти на поверхность. Однако Берил Ахметоглу, осознавая в моменте, что пора брать ситуацию в свои умелые дипломатические руки, сделала вид, что не замечает намечающегося хаоса.  Умело тем самым манипулируя реакциями толпы и направляя ее в нужное ей самой русло, она подняла свой бокал, знаменуя своим гипнотическим движением новый этап сегодняшнего вечера.

- Ну что, друзья, за что пьем? 

- ЗА ЛЮБОВЬ! - неожиданно для всех совершенно осознанно провозгласил Кенан Баран, глядя при этом прямо на Кывылджим совершенно притягательно и живо.

Неуместность заявления господина прокурора, должно быть, была в этот момент сравнима с низкосортным стендапом, вызывающим в большей степени неловкость за выступающего, нежели приступ хохота от искрометности его ума. Однако расслабленные приятной компанией в этот субботний вечер мужчины, наконец, вырвавшиеся из своих семей в пышущий яствами и сплетнями гостеприимный дом Ахметоглу, прямо сейчас поддержали Кенана одобрительными возгласами, поднимая свои бокалы. И даже интеллигентный Эфе Альптекин, до этого проявляющий себя крайне сдержанно и деликатно по отношению к гостям, теперь тихо посмеивался в углу стола, наблюдая за разворачивающейся перед его взором вакханалией.

Пальцы профессора, непроизвольно сжавшие стакан, сейчас рисковали взорвать дорогой коллекционный хрусталь, который госпожа Берил хранила бережно вот уже долгие годы. Откровенное вожделение, которое все в большей степени он отмечал в седовласом мужчине с педантично подстриженной бородой, по отношению к Кывылджим, уже слишком явно провоцировало огонь внутри него.

Огонь.

Заметный не только ему самому, но и хваткой ханым этого величественного дома, которая одновременно с иронией, но и с определенной долей сочувствия уже некоторое время наблюдала за профессором.

- За любовь к СПРАВЕДЛИВОСТИ! - сделав акцент на последнем слове, поправила Берил слишком откровенного сегодняшним вечером прокурора, бросая на него предостерегающий взгляд, и поднялась из-за стола, чтобы дотянуться своим "чоком" до каждого из присутствующих гостей. - И давайте уже отведаем поданные блюда, пока они еще сохранили свою температуру, - резюмировала она, отпив маленький глоток из своего бокала.

- Мустафа, Лев мой, - вдруг обратился к сыну Эмре, накладывая себе, Омеру и Ниляй нехилую порцию кебаба. - Мой профессор любит свежий перец, будь добр, принеси нашу мельницу: кажется, она была возле мангала.

- Перчинка у него уже есть, папа: регулярно пьёт ему кровь по утрам в кабинете! - заржал Мустафа, скосив слегка пьяненькие, но все такие же добрые глаза в сторону прокурора Арслан.

- Мустафа! - грозно воззрила на сына Берил.

- Какая работа, такие и шутки, мама! Извините, госпожа Кывылджим. Ничего плохого не имею в виду, только хорошее.

Замыкая на себе восхищенные взгляды Ниляй и Эмре, Мустафа отбил отцу под столом пятюню, после чего все трое разразились диким хохотом, сотрясая пространство, которое, казалось, уже давным давно этим вечером расширилось специально для того, чтобы вместить в себя очередную порцию нетрезвого человеческого бреда.

А Кывылджим оставалась непоколебима. Лишь только снисходительно и по-доброму улыбнувшись своему любимому судмедэксперту. Как будто бы речь в каждом втором выпаде за этим столом была произнесена вовсе не в ее адрес.

Стол постепенно уплывал в другое измерение под действием паров и все менее связных реплик сидящих за ним стражей турецкого правопорядка. Уставленный полупустыми блюдами и бутылками, он напоминал поле боя после пиршества. Фонари, сияющие желтым светом меж деревьев, бросали дрожащие тени на лица гостей, превращая их черты в маски театральных персонажей - трагических и слегка гротескных.

Омер, отодвинув тарелку с недоеденным кебабом, усиленно старался не смотреть прямо перед собой на двух прокуроров, продолжающих вполне милую беседу в тихом ритме. Гадая внутри себя, что за тема настолько увлекла Кывылджим Арслан так, что она в какой-то момент перешла из формата активного слушателя в рассказчика, щекоча прямо сейчас своим приятным приглушенным голосом уши профессора, он изо всех сил пытался различить хоть слово. Однако у него не получалось.

Не получалось ничего.

Ни услышать, ни привлечь внимание, ни разоблачить ее действия хотя бы для себя, вскрыв на поверхность истинные эмоции и мотивы, как он с залихватской ловкостью проделывал до этого, умиляясь от ее хрупкой реакции чуткой ранимой женщины в облике властного жесткого прокурора.

Сегодня она была другой - совершенно ему недоступной во всех смыслах, и это в конец сбило его с толку.

Поэтому сейчас, отвернувшись в сторону, чтобы хоть как-то скрыть очевидность своего положения, профессор наблюдал, как его племянница, опершись локтем о скатерть, рисует пальцем узоры из пролитого алкогольного напитка. Её смех над шутками Мустафы, которые тот травил о случаях в морге, звонкий и беззаботный, сливался с треском цикад, заполнявших паузы между репликами. В иной раз он бы всенепременно одернул девушку, указав на рамки приличия и необходимость держать себя даже в ее вечно экстравагантном амплуа, но прямо сейчас он не мог.

Не мог сосредоточиться, чувствуя себя на удивление потерянным в кругу всех этих людей, собравшихся в театре абсурда якобы в его честь.

- Милый, - в который раз обратилась к мужу хозяйка дома, несколько повышая тон ввиду все сильнее нарастающего повсеместно гула голосов, - у нашей любимой Кывылджим закончился напиток, не мог бы ты все же организовать ей безалкогольный коктейль?

- ЛЮБИМОЙ, - хмыкнул Эмре, пододвигаясь ближе к сидящему рядом с ним профессору и по-свойски закидывая внушительную грузную руку ему на плечи. - Да разве ж эту стерву можно любить, прости меня, Омер! Только такой единорог, как ты, способен вынести эту садомазу в своем доме, - расхохотался он, ударяя кулаком мужчине прямо в плечо, после чего нарочито громко, словно требуя прямо сейчас к себе всеобщее внимание, произнес, перегнувшись через стол. - ДОРОГАЯ КЫВЫЛДЖИМ, как Вам люля от Омера? Не правда ли, после такого блюда можно позволить ему немного большее, чем просто пощечину?

- Видите ли, господин адвокат, позволить большее, чем пощечину, я могу только узкому кругу доверенных лиц.

- А вот интересно даже, госпожа Кывылджим, - вдруг вклинилась Ниляй с живым интересом, вдруг нарисовавшемся на ее до этого блуждающем в пьяной задумчивости лице. - Главный прокурор ШАХИН входит в этот ваш круг ТЕХ САМЫХ ЛИЦ?

-Помолчи, Ниляй, - бросил на нее строгий взгляд Омер в стремлении прекратить этот фарс.

Как будто бы в этот момент поплывшее пространство было ему подвластно.

- Конечно же, входит, Ниляй, - с готовностью отозвался Мустафа, ведомый стремлением поддержать диалог с отвязной красоткой, напрочь позабыв о данном себе ранее обещании не сплетничать о начальстве. - Раз он даже привез госпожу Арслан на наше скромное мероприятие.

- ЧТООО??? Аяз Шахин привез вас СЮДА? - искренне изумилась юная гроза прокуратуры.

- А в чем, собственно, дело, Ниляй? Почему мы сейчас за этим столом обсуждаем мои отношения с Главным прокурором? Как будто бы они носят какой-то сомнительный, помимо рабочего, контекст? - ничуть не смутившись, парировала Кывылджим, будто бы искренне удивленная чужими глупыми сплетнями.

Она сама во всем была виновата. В тот самый момент, когда поддалась своей импульсной мстительности, приехав на вечеринку. Поэтому держала удар - иного было не дано.

- Ты слышал это, дядя? - чуть наклонилась к профессору его непутевая племянница, понижая голос до тихого шепота. - Твоя начальница, очевидно, держит всех нас здесь за дураков. Как будто у Главного прокурора нет других дел помимо того, как развозить своих сотрудников в выходной день по городу. ХА! А я тебе говорила!

Пожалуй, абсолютно все этим вечером сошлось против Омера, который сидел сейчас на своем месте с таким растерянным видом, как будто бы упустил последнюю возможность для себя в этой жизни. Откашлявшись в кулак, в момент поднесенный ко рту, Омер, на которого сейчас буквально вылили ушат ледяной воды, теперь ощущал не пожар, а тихую, распространяющуюся по телу, ярость. «Ну а чего ты хотел», - успел он поймать себя за мысль, когда перед его глазами вновь возникла картина на лестнице Дворца Правосудия.

Аяза Шахина и этой женщины, которая, судя по реакциям тела профессора, кажется, напрочь лишила его здравого рассудка. 

- И как вообще попасть в этот круг, госпожа Кывввлджжииимм? - не унималась тем временем Ниляй, уже прилично путаясь в словах и звуках, издаваемых непослушным языком. - Давайте с вами начисссс..тоту. Чем вот, к примеру, ВАМ так не нравится МОЕ лицо?

- Дорогая Ниляй. Сейчас наш с вами диалог, очевидно, зайдет в тупик. Если бы ваш дядя хоть немного ответственно подходил к совместному времяпрепровождению с племянницей, вы бы сейчас не готовились уснуть прямо здесь лицом в тарелке. Хотя, - хмыкнула она, - скорее всего, он и сам скоро сломается под алкогольным напором вечера, не так ли, господин Психолог?

- Ну что же за стервозная вы женщина, прокурор Арслан! Не обижайте моего симпатягу криминалиста, что жарит кебаб, как сам Бог, - прогремел Эмре, пуще прежнего сжимая шею профессора, захваченный страстным порывом. - Говорят, как жарит кебаб - так жарит и баб!

- ДОВОЛЬНО, ЭМРЕ!!! - вдруг рявкнул Омер, сбрасывая с себя его руку и ударяя кулаком по столу так, что абсолютно все присутствующие сейчас в изумлении уставились на него. - Это уже слишком.

-Ну что ты, брат, я же без задней мысли. Чего ты горячишься? Никто ничего плохого не имел в виду.

Кывылджим надменно усмехнулась, глядя в этот момент прямо перед собой на далекий красный флажок на соседнем участке, являющий собой миниатюрную версию флага турецкой республики. Возможно, если бы не этот флаг, она бы посыпалась в самом начале застолья под этим гнетущим водопадом безнравственных колкостей.

Но она дала себе слово. Ей нужно было выстоять. Просто продержаться. Сейчас она никак не может проиграть.

После того, как пришла сюда по собственной воле, хоть и назло Главному прокурору. После ее в прямом смысле падения в грязь лицом прямо на этом участке. И в особенности - после той самой выходки этого высокомерного профессора, который так нагло сегодня возомнил себя рыцарем, подняв ее с мокрой земли своими проклятыми сильными руками, будто до этого не опустил ее ниже плинтуса своим едким замечанием о безнравственности ее тайных отношений.

Как будто бы ЕЕ жизнь и ЕЕ выборы каким-то образом касались этого зазнайки!

«Лицемер», - стучало в мозгу, прибавляя ей сил. Несмотря на кромешный ад в собственной душе, который вот уже битый час извергался внутри подобно проснувшемуся за долгое время вулкану, проявляясь вовне в виде непоколебимой маски.

- Не иначе, как у вас холодная война, госпожа Арслан, - разочарованно протянул Эмре, раздосадованный от холостой стрельбы, которая сегодня совершенно не достигала, казалось бы, идеальную жертву его острого юмора. - Как же вы работаете с моим гениальным Уналом, если даже не обменялись с ним ни одним теплым словом за весь прошедший вечер?

- Наши с господином Уналом отношения носят исключительно рабочий характер, только и всего.

Она безразлично пожала плечами, полируя свои слова формальной улыбкой.

- Наверное, Вам этого не понять, Эмре бей, раз сегодня у вас в гостях прокурор, с которым вы друг против друга выступаете в суде, - вдруг повернулась она к рядом сидящему Кенану. - Но, возможно, это действительно высший пилотаж - настолько разделять работу и личное, и при этом остаться приятелями. Особенно это касается вас, господин Баран, - наклонилась она к мужчине, дотронувшись до его предплечья. - Честно говоря, я восхищена вашей линией обвинения на последнем слушании: об этом процессе уже ходят легенды по всему Дворцу Правосудия, и многие в этом противостоянии именно НА ВАШЕЙ СТОРОНЕ, ПРОКУРОР.

Профессор вдруг издал вполне явный смешок, наблюдая, как рука госпожи Арслан небрежно, как если бы это было само собой разумеющимся, лежит на предплечье Кенана. Его собственные пальцы при этом отчетливо сжимали край скатерти, превращая ткань в жалкие складки. Вопросительный изгиб бровей Кывылджим, направленный прямо на него в этот момент, уже готов был материализоваться в вопрос, однако прокурор Баран, восседающий слева от нее, опередил реакцию женщины.

- Восхищены, говорите? - Кенан наклонился к ней, и Омер буквально почувствовал хищное дыхание этого  мужчины, которое смешалось с ароматом её легких дурманящих цитрусовых духов. - Тогда позвольте мне открыть вам секрет.

Мужчина сделал паузу, играя с собственным бокалом, словно фокусник с ядовитой змеёй, после чего со стуком поставил его на стол, протягивая Кывылджим руку.

- Но только в танце. Искусство расследования требует... неразглашения. Мы-то с вами можем позволить себе большее, чем просто пощечина?

Омер замер.

Как и весь стол. Даже Эмре - вечный насмешник - прикрыл рот кулаком, словно боялся выпустить смех, который мог взорвать хрупкое недолгое перемирие. Профессор почувствовал, как в висках застучало - глухие удары, будто молот по наковальне. Его разум, всегда такой острый, теперь метался в клетке из запертых отрицаемых им самим чувств, не находя выхода.

- Это что же, у нас в компании появился новый бессмертный, серьезно, Кенан? - гоготнул Эмре, побуждая остальную толпу, словно истинный вожак, следовать за лидером в своих эмоциях веселья.

- Танцевать?

Вопрос Кывылджим был сопровожден ее взглядом на протянутую руку Кенана. Секунда, две, три. Она проигнорировала недавнее воспоминание из бара "Oğuz". И тут же сладко улыбнулась прокурору Барану, в этот момент совершенно точно осознавая собственную потерю себя, как личности, в этом абсурдном пространстве.

- Ну раз это требуется для того, чтобы мы смогли обменяться опытом друг с другом, то почему нет, господин прокурор?

Тени мужчины и женщины слились воедино на стене особняка, освещаемого тусклым ночным светом. Гул продолжающегося вечера после захватившей пространство недолгой тишины, вновь вступил в свои права, отбрасывая аутсайдеров, предпочитающих самокопание всеобщей эйфории, на задворки внимания. В то время как профессор, не сводя глаз с темной тени уже, казалось бы, единого тела на деревянном фасаде, потянулся рукой к давно нагревшемуся стакану виски, опрокидывая его внутрь несколькими крупными глотками.

-Скажу тебе честно, друг мой: я старался, - заключил Эмре Ахметоглу, в этот момент наливая в опустошенный Омером стакан новую порцию сорокоградусной жидкости. - Но прямо сейчас, как бы это ни было прискорбно, должен констатировать, что ТЫ ПРОИГРАЛ.

И раскатный хохот скандального адвоката рассек безразличное пространство ночи на заднем дворе особняка в районе Кузгунджук.

____________________

Стамбул. 21:05 по местному времени
Бейкоз

Знакомый звук громких ободряющих криков, сцепления резины кроссовок с напольным покрытием из полиуретана и звонкого высокого свистка арбитра, знаменующего окончание очередного розыгрыша мяча, наполнили существо Аяза Шахина приятным дурманом.

Идя по коридору первого этажа кампуса университета Мармара в Бейкозе в сторону спортивного зала, где сегодня проходил товарищеский матч между женскими командами по волейболу в рамках начавшегося сезона университетской лиги, мужчина ощутил жутчайшую ностальгию по собственному студенчеству.

Тогда, уже больше двадцати лет назад, играя за Ankara Üniversitesi в качестве связующего, его команда впервые за долгий период жизни университета вышла в лидирующие позиции. Это было настоящей победой - прочно закрепить за собой место постоянного участника ежегодных соревнований наравне с опытными командами Hacettepe и Bilkent.

Воспоминание о триумфальном матче на своем последнем курсе отозвалось в теле трепетной дрожью и ломотой мышц. Тогда он, взяв на себя роль капитана после полученной их лидером травмы при падении, смог завести боевой дух команды. Настолько, что, проигрывая в моменте по партиям 2:0, они один за другим выиграли все три последующих сета, обеспечив себе выход в финал сезона и бессонную ночь в неистовом ликовании.

Он скучал.

Скучал по этой атмосфере честного спортивного соперничества, где не было места фальши и манипуляциям. Скучал по чувству единства с игроками, когда на эмоциях они вдруг становятся самыми близкими по духу людьми. Скучал по физической усталости, когда ты выкладываешься на максимум, не жалея ни собственных коленей, неизбежно страдающих при неудачном приземлении, ни, казалось бы, последних сил, опустошая себя в игре настолько, что возвращаешься в раздевалку с совершенно пустой головой и жесточайшей пульсацией в теле.

Обладая отличным видением поля, быстрым мышлением, точностью паса и лидерскими качествами, в то время Аяз прекрасно справлялся с функцией связующего, чья задача состояла в том, чтобы принять второй пас и отдать его нападающему в наиболее удобную позицию для атаки. Мозг команды - так его звал тренер, ставший в определенный период наставником не только в рамках спортивных достижений будущего Главного прокурора, но и в части жизненного напутствия. В особенности после того, как Аяз совершенно неожиданно и трагично для семьи потерял собственного отца.

Ступив внутрь спортивного зала, мужчина почувствовал характерный запах мастики, которой натирают паркет, смешанный с легким запахом пота и резины. Высокий потолок терялся в полумраке, несмотря на яркие прожекторы, направленные на площадку. Зал был просторным - с трибунами по обе стороны - уже заполненным студентами, пришедшими поддержать свои команды.

Болельщики бурлили громкими лозунгами.

Повернувшись налево, Главный прокурор, найдя глазами нужную ему сторону в зоне зрителей, слегка пригнувшись ввиду своего высокого роста, быстрым шагом преодолел расстояние до середины поля, сворачивая на трибуну. Окруженный гулом голосов, сквозь которые пробивались отдельные выкрики, свистки и аплодисменты, Аяз ощутил эйфорию от предвкушения, когда увидел на площадке, разделенной сеткой, свое продолжение.

Чимен, захваченная сосредоточенностью, которая проявлялась в сдвинутых бровях - в точности также, как и у него самого, - была одета в яркую сине-желтую форму. Ее волосы, заплетенные в косу, делали ее похожей на настоящую спортсменку передовых соревнований, в то время как она грациозно парила над площадкой, словно птица.

Пожалуй, слишком долго уже он не присутствовал на играх дочери, упустив ее преображение во вполне способного игрока. Теперь он искренне жалел об этом, жадно поглощая сначала ее движения, а затем - общий ход игры, растворяясь в нем полностью.

Было ли это бегством от нависших над ним, словно дамоклов меч, проблем, вызванных амбициями его неугомонной жены. Или же утешением после очередной встряски от Кывылджим Арслан, которая неумолимо лишала его здравого смысла своим поведением, заставляя напрочь забыть о собственной гордости. Это было неважно. Потому что здесь и сейчас - возможно, впервые за долгое время, он почувствовал себя на своем месте.

- Мы на площадке – просто звери! В победу нашу твердо верим!

Толпа в зале скандировала, трепеща энергией молодости, азартом и стремлением к победе. Мяч, словно живой, перелетал в процессе игры через сетку, то взмывая вверх, то резко устремляясь вниз. Табло со счетом сменяло цифры, прибавляя очко за очком каждой из команд, в то время, как девушки, вне зависимости от выигранного или упущенного очка, собирались в круг, поднимая хлопками по плечам и легкими объятиями боевой дух друг друга.

- Блок поставлен, мяч летит! Наша команда победит! - вторил Аяз звонким кричалкам, преобразившим его за время партии из степенного мужчины в горячего болельщика, активируя в теле давно забытые импульсы. - Решила бить - БЕЙ! - яростно крикнул он под высокий прыжок Чимен, когда она, замахнувшись в полете своей длинной рукой, встретила мяч твердой пятерней, отправляя его прямо на поле соперника в чистой атаке.

Разразившийся победный рев вокруг Главного прокурора, ознаменовавший победу их команды во втором сете, слился с его хлопком в ладоши, когда он вместе со всеми подскочил с места, даруя овации женской команде, одна из членов которой, принесшая своим последнее очко, пересеклась с ним взглядом, полным недоумения.

Секунду, а может, чуть дольше, две пары карих глаз отца и дочери внимали друг другу в немом диалоге. Тонкие черты лица Чимен преобразились эмоцией растерянности, когда она в непонимании сдвинула брови, будто бы стараясь сопоставить, не привиделось ли ей то, что в моменте отдало детским воспоминанием. Пропуская хлопки по спине и подбадривания подруг, все еще глядя на своего отца в самой гуще болельщиков, она непроизвольно улыбнулась уголками губ, ощутив прилив краски к лицу, после чего отвела взгляд, бегом направляясь со своей командой к тренеру.

Внимая советам опытного волейболиста с приличным стажем, девушка, чувствуя на себе непрерывное наблюдение мужчины из зала, периодически встречалась с ним глазами. Его возбужденный вид ее даже немного позабавил: должно быть, таким она видела его в последний раз на летней площадке лет пять назад, когда он учил ее правильной сильной подаче, готовя к школьным соревнованиям.

«Как он здесь оказался?» - мелькнул вопрос, в то время как она сама не звала отца посмотреть игру, подспудно ощущая малую вероятность его визита и не желая испытывать очередное разочарование. Работа Главного прокурора, по ее личному убеждению, всегда была у него на первом месте.

На расстоянии чувствуя смущение Чимен, словно он без спроса вторгся в ее личное пространство, Аяз продолжил наблюдение за игрой, ощутив в какой-то момент облегчение от того, что его дочь, казалось бы, забыла о его существовании в процессе последующих сетов. Включенность в момент, сосредоточенность и отсутствие жалости к себе - те качества, что он взращивал в ней по мере возможности, прививая любовь к спорту с малых лет, сейчас проявились в игре в полной мере, заставляя его невольно улыбаться. Находясь под неожиданно для себя сильным впечатлением от матча, он даже продолжил еще некоторое время сидеть в кресле болельщика после его окончания, пока основная масса слишком громкого народа, как и подобает группе поддержки, высыпала сначала на поле, а потом со свистами направилась в сторону выхода из кампуса.

Прикинув в уме, сколько времени потребуется Чимен для переодевания, он решил подождать дочь на улице, неспешно прохаживаясь вдоль лестницы главного входа в университет, периодически кидая внимательные взгляды в сторону открывающихся дверей.

Чимен вышла из комплекса в сопровождении нескольких подруг, дружно с ними переговариваясь, однако интуитивно блуждая по вечернему пространству в поисках Главного прокурора, чувствуя необходимость уделить отцу некоторое время, хоть это совсем не входило в ее планы на вечер.

- Привет, задира, - с теплой улыбкой произнес мужчина, появившись откуда-то сбоку, сосредотачивая на себе взгляды нескольких пар красивых юных женских заинтересованных глаз. - Спасибо за игру, ты была хороша.

Чимен, скосив глаза на подруг, выражая собственным взглядом напускное неодобрение этому по-свойски характеризующему ее обращению, вылетевшему из уст отца, коротко вздохнула, дернув вверх уголки губ.

- Привет, папа. Далеко не самая лучшая игра, но все же.

- Узнаю свою дочь: заядлый перфекционист. Или у вас своеобразный клуб тех, кто не принимает похвалу на свой счет, девчонки? - подмигнул он. - На самом деле, вы все молодцы, поздравляю с победой. А вот у тебя, - обратился он к самой высокой девушке чуть позади Чимен, - просто шикарная атака. А если еще научишься делать ее первым темпом - цены не будет твоим ударам.

Юные спортсменки, переглянувшись друг с другом, теперь с очевидно большим интересом уставились на высокого мужчину в черном поло, добродушно смотрящем на их компанию сверху вниз.

- Спасибо, очень приятно, - расплылась в улыбке высокорослая блондинка, зардевшись от внимания статного брюнета, относя в этот момент похвалу больше на свою персону, нежели на собственную игру.

Чимен, возведя глаза в потолок, покачала головой от наблюдаемого совсем по ее мнению лишнего обмена любезностями.

- Ты, как всегда, в своем репертуаре, папа. Не слушайте его, девочки, а то нам грозит целая лекция о правилах приема мяча и технике безопасности на игровом поле.

- Вы тоже играете в волейбол? - изумившись, распахнула зеленые глаза невероятной красоты девушка с собранными в высокий хвост волосами. - Чимен, почему ты не говорила нам об этом?

- Серьезно, Чимен? Ты не рассказала своим подругам о своем первом учителе в моем лице? - деланно изумился Аяз, провоцируя у девушек ухмылки и многозначительные переглядывания. - Сейчас я неизбежно начну думать о том, что был худшим из них.

- Папа...  хватит, не начинай, хорошо?

- Вы тренировали Чимен в детстве? - вопросительно вскинула брови зеленоглазая подруга его дочери. - Мне только мечтать о том, чтобы моя мать хотя бы раз пришла на игру. Впрочем... судя по всему, моя следующая игра состоится нескоро, - горько усмехнулась она, поглядывая на свой голеностоп и переминаясь с ноги на ногу.

- Травма?

- Да, я повредила ногу на тренировке. Теперь остается только болеть за своих из зрительного зала.

- Да, восстановление бывает долгим, - кивнул мужчина, вспоминая собственные мучительные месяцы без тренировок, а после - долгое раскачивание, чтобы снова прийти в форму. - Но, видимо, сейчас пора направить внимание куда-нибудь еще, а со временем наверстаешь.

- Моя мама говорит в точности также, - хмыкнула девушка. - Кстати, приятно познакомиться, господин Аяз. Меня зовут Доа, - добавила вдруг она, провоцируя на его лице тень легкого удивления от того, что знает его по имени.

Доа Арслан, улыбаясь своей обворожительной ангельской улыбкой мужчине и вызывая этим вполне ощутимое раздражение у Чимен, рассматривала Главного прокурора с искренним интересом. Еще тогда в больнице, узнав о совпадении, что отец Чимен является начальником ее матери, сей факт не на шутку ее взбудоражил, поднимая пласт юношеского горячего любопытства.
Поэтому сейчас, когда Аяз Шахин впервые стоял перед ней - вполне человечный и обычный - совсем не такой, как в обрывочных рассказах подруги или коротких комментариях бабушки, которая по неведомым причинам называла его исключительно определением «этот мужчина», она поддалась вполне естественному для нее порыву хоть немного узнать его лично.

- Доа? - переспросил мужчина, хмуря брови в неосознанной догадке.

- Доа Арслан, - удовлетворенно кивнула девушка. - Моя мама Кывылджим Арслан, прокурор в вашем округе.

Вскинув черные брови вверх и будто бы несильно веря в моменте в подобное совпадение, Аяз Шахин выдержал паузу, слегка кашлянув в сторону.

Дочь Кывылджим, которая в этот момент взирала на него совершенно невинным взглядом, по темпераменту была, казалось, полной противоположностью собственной матери. Почувствовав неконтролируемое волнение в районе груди, впрочем, которое никоим образом не выплеснулось наружу, мужчина лихорадочно сопоставлял факты по собственным воспоминаниям, в которых Кывылджим упоминала в своих рассказах дочь.

- Да, конечно, - пробормотал он, после чего вернул себе прежний уверенный образ и протянул девушке руку для закрепления знакомства. - Вот это совпадение. Честно говоря, я удивлен, юная леди. Тогда... передавай маме привет, Доа. Рад встрече.

Самодовольно ухмыльнувшись, чувствуя на себе взоры замешательства, смешанного с восхищением, от остальных девушек по команде, Доа приподняла подбородок, пуще прежнего открывая и без того длинную красивую шею, теперь поглядывая на подруг будто бы свысока от эфемерной близости к уважаемому статусному человеку. Встретившись взглядом со строгой Чимен, которая всем видом уже некоторое время выражала недовольство этим общением, Доа, будто бы вдруг спохватившись, поджала губы, теперь с искренним эмпатичным пониманием подруги переводя взгляд на Главного прокурора.

- Чимен, мы с девочками подождем вас в кафе, хорошо? Вам, наверное, нужно поговорить...

- Я скоро, - благодарно кивнула Чимен, оставаясь, наконец, наедине с отцом в уже почти пустынном дворе кампуса университета Мармара.

Аяз Шахин, чье настроение слишком резко сменилось с игривого на задумчивое, указал жестом в сторону сквера, приглашая дочь пройтись вдоль аллеи, после чего оба ступили на вымощенную плиткой дорожку, по обеим сторонам которой возвышались вековые платаны. Их раскидистые кроны, подсвечиваемые сейчас фонарями, создавали плотный зелёный свод, очевидно, укрывающий студентов в дневное время от яркого стамбульского солнца.
Между деревьями проглядывали цветочные клумбы с яркими бугенвиллиями, геранью и петуниями. Их сладкий аромат смешивался с запахом влажной земли и свежести после недавней поливки, создавая ощущение только что несильно пролившегося дождя.

- Ты не говорила, что дружишь с дочерью прокурора, - задумчиво протянул мужчина, косо поглядывая на дочь.

- Как и много чего еще, папа. Да и к чему бы нам с тобой обсуждать это? Не с целью же совместного времяпрепровождения, - съязвила девушка, высокомерно расправляя тонкие плечи. - Как вообще ты узнал про сегодняшний матч?

- Твоя мама поделилась со мной расписанием игр сезона.

- Мама поделилась... понятно.

Неловкое молчание вторило их неторопливому ритму вдоль сквера, пока они одну за одной оставляли позади себя мраморные скамейки, расставленные через каждые десять метров.

- Ну и как? Тебе и вправду понравилась игра?

Небрежность тона, будто бы ее в действительности нисколько не волновала оценка Главного прокурора, выдала в девушке горячее желание обсудить с отцом собственные успехи, которые так редко отмечались им ввиду его занятости и их нестабильного общения. Аяз Шахин замедлил шаг, останавливаясь под особенно мощным платаном, и его лицо вновь непроизвольно раскрасил улыбка - в точности такая, которую Чимен заметила в один из моментов, когда он сидел на трибуне, наблюдая за ее движениями.

- Честно?

- Честно.

- У тебя хороший пас и атака. Особенно парочка ударов удалась на славу - один в конце второго сета, а потом уже в самом конце. А вот над приемом стоит еще поработать.

- Я знаю, - с досадой цокнула языком Чимен, отворачиваясь в сторону при воспоминании нескольких неудачных приемов мяча, которые сорвали для ее команды хорошую атаку. - Не понимаю, что это сегодня было, до этого на тренировках я принимала нормально...

- Игра всегда подсвечивает слабые места, Чимен. Когда ты выходишь на площадку в стремлении проявить лучшее, что в тебе есть, это играет как в плюс, так и в минус. Но это нормально. Главное - видеть свои ошибки и работать над ними. Твоя задача - довести свое тело до автоматизма, чтобы твой мозг, работая на опережение, вовремя давал соответствующие команды для занятия нужной позиции, - горячо отозвался Аяз. - Твоя задача на площадке - следить за мячом. Не за собой или другими игроками. В любой момент, что бы ни происходило, мяч - твой ориентир.

Чимен закусила губу, погрузившись в анализ собственных действий под влиянием его слов. Привычка оценивать не только себя, но и других игроков собственной команды в стремлении увидеть ошибки и зоны для улучшения, действительно порой отвлекала ее от сути.

- Наш тренер говорит также, - отозвалась она, встречаясь с отцом глазами. - Спасибо...

- Хочешь..., - вдруг начал мужчина, слегка запнувшись от пришедшей ему в голову не слишком оформленной идеи в порыве откровенности. - Хочешь, мы как-нибудь вместе потренируемся?

- Потренируемся?

- Ну да, почему нет? Или ты думаешь, что твой отец уже ни на что не годен, задира?

- Нет, - усмехнулась Чимен, - я думаю, что ты сейчас явно шутишь, а когда время дойдет до дела, ты плавно съедешь с этой темы, прикрываясь своими прокурорскими делами, папа.

- Поспорим?

- Я не буду с тобой спорить. Я уже не маленькая. Шоколадка за выигрыш вовсе не так привлекательна в моем возрасте, как это было раньше.

- А абонемент на сезон матчей Fenerbahce Opet c возможностью пообщаться с самой госпожой Эдой Эрдем Дюндар? - хитро сощурил глаза мужчина, протягивая руку к заднему карману черных джинс и медленным движением, смакуя в этот момент реакцию собственной дочери, проявляющуюся в расширяющихся зрачках, доставая оттуда прямоугольный абонемент с расписанием игр ее любимой женской волейбольной команды.

Чимен, несильно веря сейчас своим глазам, поочередно переводила вмиг возбужденное внимание с картона в руках Главного прокурора на его самодовольное сияющее от улыбки лицо.

- Абонемент на Fenerbahce? Ты шутишь!

- Да что ты, в самом деле, Чимен, второй раз за вечер я шучу. Тоже мне, нашла шутника, - хохотнул он, вручая ей заветный проход в вип ложу на четыре персоны. - И что это за изумленный взгляд, будто я не могу сделать тебе подарок.

Закусив губу от замешательства и прикидывая, когда именно состоится первая игра, на которую она и сама планировала попасть, девушка, должно быть, впервые за вечер при взаимодействии с отцом проявила свои искренние эмоции радости, сверкая огнем карих глаз. Она вдруг явственно представила себя в качестве болельщика, скандирующего кричалки, вместе с Аязом Шахином. Как и однажды давно в ее детстве, когда он учил ее свистеть на каком-то сельском матче в пригороде Стамбула, где они оба болели за проигрывающую команду, будто бы для обоих это был чуть ли не последний шанс в этой жизни.

- Хочешь сказать, ты пойдешь вместе со мной хотя бы на один матч? - все еще с нотой недоверия поинтересовалась девушка, изгибая правую тонкую густую черную бровь.

- Ну если ты возьмешь меня с собой, то с удовольствием, задира. И пригласи кого-нибудь еще из своих, - заключил Главный прокурор, отбивая ей пятюню.

Два поколения, такие разные по своей сути и столь похожие во внешности и характере, схлестнулись в эмоции предвкушения, хватаясь за соломинку все еще теплящейся надежды на теплое общение.

____________________

Стамбул. 22:30 по местному времени
Кузгунджук

- Убери руку, Эмре.

И профессор громко возложил свою ладонь на стол так, что опустошенный бокал с виски со всего размаху чокнулся с соседним брошенным кем-то фужером. Где-то глубоко под ребрами ухнуло сердце одним гулким, но ощутимым ударом. Спине внезапно стало липко, но не от пота, от озноба. Жгучий привкус желчи одновременно с горьким привкусом виски, распаляющим трахею, остановился где-то на полпути в горле.

Тук-так.

Новый виток медленной танцевальной композиции взорвал импровизированный танцпол на лужайке, когда холеный импозантный прокурор увлек хохочущую в его руках Кывылджим вниз, откидывая ее взлохмаченные от осеннего бриза локоны и обнажая изысканный изгиб ушных раковин. Смех женщины зазвенел как разбитый хрусталь долетая звонкими колокольчиками до стола, тучи над которым сгущались плотностью единственного горящего темного взгляда.

Красная балетка взметнулась в воздух, словив на своем носке мелкий точечный блик лампочки гирлянды. И тут же приземлилась на влажную ровным ковром выстриженную зелень где-то между бедрами Кенана Барана.

- Твой кебаб, как всегда, идеален, Омер...Жаль, наша уважаемая прокурорша его не оценит - она, кажется, предпочитает деликатесы Кенана! Ха-ха, что за дикий танец у этого павлина с нашей самкой?! Ты только посмотри, как женщина расцвела в руках этого мужлана! Кажется, кто-то плохо старался несколько недель, да, мой проигравший криминалист?! - смех Эмре прозвучал особенно фальшиво сродни старому патефону, играющему старую пластинку.

Он все еще опирался согнутой рукой на плечо профессора, с совершенно застывшим лицом следя за причудливыми пируэтами, выписываемыми ненавистными ему двумя прокурорами. Шутки так и остались на уровне гротеска, пока его брови смыкались над прищуренными глазами, вероятно, оценивая провал собственных идей, припасенных для вечера. Девочка для битья, способная отвлечь истинную причину сегодняшнего сборища и даже немного его позабавить, вдруг оказалась непостижимой задачкой, способной кусаться и царапаться словно дикая кошка.

Вторая рука профессора повторила участь первой, только теперь зазвенели изысканные тарелки, которые Берил ханым приберегла для особого случая. Глубокий глоток спертого, полного адреналина и бугенвиллей, воздуха вырвался глухим несдерживаемым стоном.

- Убери руку, - процедил Омер, едва поведя собственными плечами.

- Ты это мне?! - Эмре сказал это почти фальцетом, выпучив глаза в сторону профессора и будто бы сомневаясь в его адекватности.

- Руку убрал, Эмре.

Громкость стали в голосе профессора стала настолько осязаемой, что грузный, пропахший потом и спиртным сейчас испытывающий дикий стресс мужчина, тотчас же повиновался. Господин Альптекин мгновенно повернул голову в сторону двух приятелей, слегка приоткрыв рот в желании немого вопроса, однако тут же его захлопывая. Так, очевидно, поразили его убийственные огни в глазах Омера. Это взгляд он уже видел на ступенях Дворца правосудия пять лет назад, вместе с Эртугрулом пожиная последствия грубых действий, следующих после неуместного вопроса.

Вдох-выдох.

Глаза Омера снова вернулись в центр газона, сузив его реальность до двух прижимающихся друг к другу тел. Верхние зубы подмяли под себя нижнюю тонкую губу и он ощутил металлический, так знакомый ему с университета, вкус собственной крови. Настолько осязаемый, насколько сейчас его рука чувствовала впивающиеся ему в ладонь зубья стальной вилки.

Она танцевала. Она смеялась. Она ЕГО ТРОГАЛА.

Освобожденное плечо профессора, взметнулось вверх вместе с вытянутой рукой сию минуту вернувшейся на место. Можно было завороженно, теря рассудок в схватке с первобытными эмоциями, смотреть на три вещи - как трепетно смеялась эта женщина, как плавно двигались ее бедра в романтическом танце, как падали на хрупкие плечи шелковистые каштановые пряди. Но нельзя было смотреть на одно - все это Кывылджим делала не с ним.

Безумная шальная мысль загорелась в голове профессора. Зверь, до этого дремавший в клетке, под воздействием абсурдности ситуации, едких реплик, подпитанных парами горячительного, а, главное, отчужденности и демонстрационного безразличия госпожи прокурора, вышел на охоту.

- Дя-д-дя...знаешь, - указательный палец Ниляй так внезапно возник перед его носом, что Омер отпрянул на спинку железного стула, обороняясь от очередной словесной нападки даже самого родного человека на этом празднике жизни в особняке Ахметоглу. - Эта надменная...курва...решила еще и Барана забрать в свои трясины. Мало ей Главного...ик!

- Ниляй, - оживился Мустафа, ставший, казалось, в своем черном свободном костюме, тенью аппетитной девушки, - тсс..

И его указательный палец, приложенный где-то в районе редкой бородки, делающей его похожим на забавного парнокопытного, пропустил тихий свист воздуха, одновременно с идиотским каркающим смехом той самой чайки, которая вот уже час вместе со своей подругой кружилась над домом Эмре, как стервятник, ожидая возможности попировать на чумном застолье.

Указательные пальцы. Целых два. Перед ним. Тот самый, что отмерял минуты его блаженной ироничной улыбки, когда профессор таял от озлобленных страстных глаз напротив. Тот самый, что проделывал в его сердце дырку, пока его хозяйка показательно пыталась поставить его на место. Тот самый, что сейчас провел по белому трикотажу напыщенного самца, остановившись в районе грудных накаченных мышц.

- Омер, выпей, друг мой! - Эмре ближе пододвинул ему бокал, доверху наполняя его виски и, засмотревшись на виновников всеобщего внимания, даже перелив его сверх границ. - Ну что поделать, c'est la vie! Такова проза жизни, женщины бегут туда, где теплее...и сытнее.

- Эмре...

Седовласый мужчина, единственный сохраняющий к концу вечера подобие трезвости, укоризненно посмотрел на хозяина дома, надеясь, что под его взглядом в этом человеке все же оживет подобие морали, которая, очевидно, канула сегодняшним вечером в лету.

Профессор снова пропустил мимо ушей порыв идиотии своего бывшего приятеля, в чем он собственно уже больше не сомневался.

Он вдруг ощутил, как по спине сползает холодная капля пота.

Все его мысли внезапно пришли в яростное движение. Стервятники правовой системы, как те самые чайки, кружившие над домом Эмре с самого начала праздника, сгрудились вокруг Кывылджим, вокруг ее болевых точек, продолжая давить на самое слабое, по их мнению, звено, боясь собственной несостоятельности.

"Возможно, наличие судьи здесь будет оправдано", - вдруг поймал себя на мысли Омер, добела сжимая в кулаки руки и наблюдая, как Кывылджим медленно, будто бы даже слишком откровенно, обвила своими руками шею прокурора Барана, плотно соприкасаясь с ним телами. Красные балетки снова оказались между бедрами представительного мужчины, красной тряпкой дразня раненого быка внутри профессора, как если пиками сейчас были тот самый смех, искренность которого он не понимал.

Сейчас его даже не так волновало раскаленное желание заткнуть всем, кто посмел сегодня прилюдно унизить госпожу прокурора, рты, как эти балетки, которые сильнее всех насмехались над ним, издеваясь над его мужским самолюбием.

Остервенело схватив стакан, он залпом осушил его содержимое на глазах изумленных оставшихся гостей и с оглушительным треском вернул его на ломящийся от еды стол.

- Да брось, Унал, подумаешь, баба с яйцами и мозгами выбрала того, у кого хвост более красочный! Как говорится, кто не успел - тот опоздал, - смех Эмре в эту минуту достиг максимального зловещего состояния, уже плохо контролируемого собственным хозяином, когда он развалился на стуле, собирая руки на груди, наблюдал своим масленным взглядом превеселую картинку танца прокуроров.

Сатира хороша тогда, когда у нее есть возможность вовремя остановиться. Если же она продолжает ехать по смазанным, начищенных до блеска, рельсам подобно вагонетке, у которой отказали тормоза и потерялся пульт управления - печальный конец ее, врезавшийся в стену, будет неизбежен. И прямо сейчас та самая вагонетка сарказма неслась в неизбежную свою кончину.

- Заткнись, Эмре.

Омер произнес эти слова так тихо, и так зловеще сжимая челюсти, сквозь стиснутые зубы, что адвокат его не услышал.

Продолжая парить в эйфории собственного сардонического состояния, когда вокруг него уже полыхали пожары, а любые приятельские отношения и вовсе на глазах превращались в руины, Эмре Ахметоглу, своим грузным телом занимая все узкое сиденье деревянного стула, самодовольно поглаживал подбородок, приправляя собственные сказанные за вечер им фразочки уже неподдающимся счету бокалом виски. Его жена только что вышла из витражных дверей дома и, как и он, уставилась на единственную пару на собственном газоне, выписывающим покачивающие движения в приятном разговоре. Перманентно выделенная бровь изогнулась вместе с плотоядным взглядом, оставляя на лице ехидную ухмылку.

Три.

Омер так резко отодвинул стул, что тот, решив, что уместнее будет уже сейчас оказаться поверженным, так и остался лежать на полу, оставляя мужчине максимум пространства вокруг.

Эфе и Берил застыли в неожиданности, первые вставая со своих стульев в немом оцепенении и без малейшей возможности остановить надвигающуюся бурю.

Два.

Последний удар обеих ладоней профессора об стол оказался настолько колоссальным, что керамическое расписное блюдо с фирменным люля от Омера столкнулось с громоподобным звуком бьющейся посуды с графином виски, который медленно растекся по белоснежной скатерти, истончая ароматы адреналина и гнили.

Мустафа, Батур и Серкан поднялись следом, переглядываясь друг с другом в полном замешательстве. Даже Ниляй, обычно подхватывающая искрометные шутки, замерев, молчала, перебирая край скатерти.

- Господин Унал, может не стоит? - только и успел пролепетать Мустафа, протягивая руку в сторону озверевшего мужчины.

- Оставь его, мой лев, этот кусок тестостерона уже не остановить, - мрачно вставил Эмре. - И что все эти бедолаги находят в этой сварливой стерве? Эх, мне бы б мою свободу, зажарил бы я эту сучку прямо на этом мангале, как барашка! Может тогда я пойму, что в ней такого.

Последняя фраза, на его счастье, не достигла ушей Берил ханым. И не достигла Омера.

Один.

Мощным рывком перемахнув через стол, Омер решительно и угрожающе двинулся в сторону ничего не подозревающей пары, вершившей свое безжалостное правосудие над очевидно влюбленным мужчиной.

Эмре с холодным испугом облокотился на стол. Ему оставалось лишь наблюдать крах собственного величия.

-КЕНАН!

Дьявольский голос, поддержанный криками чаек в небесном пространстве, прорезал все пространство лужайки и близлежащих участков, возвышаясь даже над лиричными нотами песни «Every Breath You Take» Sting, расползаясь по нервным окончаниям Омера своим продолжительным звучанием.

Кывылджим обернулась так резко, что едва удержалась на собственных красных балетках, пытаясь поймать равновесие в отсутствии привычных ей символов строгости и власти. Инстинктивно схватившись за предплечья Кенана, она в эту минуту увидела надвигающееся мрачное, огромное словно скала, тело Омера Унала, оставляющее глубокие отпечатки подошвы своих фирменных кроссовок на идеальном бархатном зеленом ковре.

В секундном взгляде в глаза, Кывылджим, сегодня оказавшаяся на месте того самого психолога, что как цунами приближался к их с господином Бараном паре, абсолютно ясно увидела лишь одну эмоцию - звериную решительность. И еще, мрачный холодный блеск глаз, направленных на Кенана. И еще, стиснутые кулаки, вышколенных по бокам рук. И еще, ходящие желваки на мужественных скулах, которые уничтожили привычные ей ямочки спокойствия и доброй иронии. И еще, жгучее опаляющее желание, которое даже на расстоянии метра, исходило мускусным запахом вкупе с алкоголем от приближающегося мужчины.

"Где же ты был раньше, спасатель?!"

Неконтролируемый смешок пронзил ее насквозь, и Кывылджим тут же издала его в пространство. Щеки по мановению волшебной палочки запылали красным светом, вторя тем самым углям, которые она близостью собственного тела ощущала рядом со своей спиной. Дыхание на мгновение превратилось в ошеломительно ускоренное, тело предательски подалось вперед, даже освобождаясь от рук Кенана, как и Кывылджим, застывшего в глубоком изумлении картины перед собой.

Чайки, опустились еще ниже, словно учуяв запах приближающейся развязки, пока диджей, казалось, не замечая творящейся драмы, продолжал как заевшую пластинку крутить все песни Sting по кругу.

Ей нужно было взять себя в руки в последний раз. Иначе она больше не будет Кывылджим Арслан. Той, которая своим ежедневным трудом достигла высот, оказавшихся камнем преткновения среди униженных этим фактом мужчин.

Кывылджим ощутила, как руки Кенана отодвинули ее застывшее словно кусок льда тело от себя чуть левее, пока он сам с ироничной ухмылкой, попутно расставляя ноги на ширину плеч, выстраивал защитную стену между ней и приближающимся человеком-зверем.

- Что здесь забыл, Омер? - начал прокурор, не дожидаясь первого слова профессора. - Опять пришел с униженным видом принести извинения женщине? Тебе же ясно дали понять - это не твоя история.

Кывылджим расширила зрачки от обличенности брошенной мужчиной фразы и мгновенно приложила скулак ко рту, пряча рвущийся наружу испуганный крик. Ее сделавшиеся темными как ночное грозовое небо глаза встретились с пронизывающим насквозь взглядом Омера, затуманенного и однозначного в своей собственнической природе. Ужас положения, в котором она сиюминутно оказалась, ни шел ни в какое сравнение с сокрушительным властным видом хозяина положения остановившегося перед ней мужчины.

- Я надеюсь, ваш танец закончен,Кенан, - еле сдерживающим ледяную дрожь в голосе, ответил Омер. - Госпожа Арслан, может соизволите потанцевать со мной?

Его прямой стальной взгляд переместился с видимого противника на женщину, иронично наблюдающую за двумя в миг преобразившимися петухами с изогнутой бровью. Ее показная индифферентность, сквозь которую он сегодня никак не мог пробиться, в который раз сбила профессора с толку. А потому он просто стоял и смотрел, как бесстрастное выражение лица Кывылджим даже на мгновение не выдало истинных эмоций, провоцируя лишь поднятый уголок губ в надменности.

- Я, господин Унал, танцую только с теми мужчинами, которые имеют только турецкое гражданство, и не важно, какого города, - равнодушным ровным тоном с высока ответила женщина, перемещая красную балетку ближе к лоферу господина Кенана.

Чудовищный крик чайки в данную секунду перекрыл вероятный утробный и сдавленный крик Омера Унала, когда его глаза, распахнутые до невероятных переделов от ввернутых ею слов, мгновенно вновь сузились, отпуская свирепый хитрый взгляд в ее сторону. Возможно, если бы не шесть, после которых он перестал считать, опрокинутых в себя бокалов виски вкупе с выпитым до этого рубежа пивом, Омер сейчас бы ощутил, какая досада заставляла Кывылджим бросать все гадкие слова в его адрес.

Но в голове профессора Унала были лишь собственные эмоции, захлестывающие его с ног до головы, подобно смерчу.

- Ну вот, профессор. Госпожа Арслан ответила на твой вопрос? Или твой психологический ум под воздействием развязки от алкоголя не в состоянии понять метафоры?

- Уйди с моей дороги, Кенан, - мрачно сказал Омер.

Его железобетонный тон пригвоздил бы любого к полу, если бы перед ним стоял не Кенан Баран, не раз оказывавшийся победителем в подобных ситуацих. Этот весомый мужчина не пасовал перед явной агрессией, однако мог умело перевести подобные разговоры в ранг правового поля, щелчком пальцев уничтожая противника до начала физического воздействия.

Расставив ноги в точности, как его противник, профессор, и скаженным от злости лицом, почти звериным оскалом, и даже с ехидной ухмылкой, мимолетно окатил взглядом внушительного соперника перед собой, как будто обесценивая весь его колорит.

Еще один стервятник, как та самая птица, за его спиной, уже ухватившая первый жирный кусок кебаба, крутился вокруг этой женщины. Стремясь ухватить порцию нового женского внимания на свое ущемленное мужское достоинство, он был не способен удерживать свое мужское начало в рамках. О него было недостойно марать руки, ибо Омер не расценивал его как мужчину. Только как талантливого прокурора, возымевшего мнением великого обольстителя.

- Иначе, что? - усмехнулся Кенан, расставляя ноги еще шире и предчувствуя неизбежное. - Сразишь меня наповал ударом своего кулака и украдешь принцессу из лап дракона Эмре? Где же ты был, профессор, целый вечер? Искал повод не стать побитой собакой?

Смех, который раздался в ту же секунду позади спины Кенана Барана, ознаменовал новый виток развития дальнейшей вакханалии. Мгновенно изменившись в лице от сурового защитника чести до униженного в своем достоинстве мужчины, все мысли которого занимала женщина, так живо насмехающаяся весь вечер над его истинными к ней проявлениями, профессор принял боевую стойку с поднятыми на уровне груди кулаками. На собственных, вшитых с момента службы в полиции, инстинктах, о которых вероятнее всего сейчас позабыл Кенан Баран.

Дурацкая нескончаемая, как сегодняшний вечер, музыка в колонках била по барабанным перепонкам похлеще ультразвука.

Взмывая ввысь кулак Омера Унала, не дожидаясь дальнейшего разбора ситуации словесно, описав в воздухе крученую, но очень точную подачу, с почти ощутимым свистом прорезаемого пространства смачно опустился прямо в левый глаз Кенана Барана, оставляя уверенного в своей безнаказанности мужчину стоять в минутном оцепенении.

В мгновении единственными звуками на заднем дворе дома оставалась лишь все та же песня - «Every Breath You Take», которая рефреном крутилась в колонках, оставленных диджеем. И взмахи длинных бело-черных крыльев средиземноморских чаек, вальяжно и с приоткрытыми в дьявольской улыбке ртами проносившимися над былым в своей идеальности газоном.

В едином порыве, а кое у кого даже в задиристом исступлении, все гости сегодняшнего театра абсурда устремились к эпицентру событий, на разный лад, предвкушая кураж, бросая друг другу залихвацкие, совершенно недостойные высшего эшелона правопорядка, междометия.

- Какого дьявола, УНАЛ?! - сотрясая лужайку взревел Кенан.

Какого дьявола, Омер прекрасно знал. Того самого, что сейчас с самодовольной мстительной ухмылкой стояла чуть поодаль в своих красных балетках, проворачивая золотую пуговицу джемпера в своих пальцах и не шелохнувшись ни разу, высоко задрав голову. Ветер, еще недавно дарующий хоть малую свежесть этому проникнутому пьянящими парами не то алкоголя, не то ревности, не то циничности, не то выгоды пространству, и вовсе покинул элитный особняк, убираясь дальше от места бойни.

Краем глаза, профессор заметил бегущих к нему Батура, Серкана и Мустафу, одновременно и их приближением распределившихся позади самого Омера и его противника, и неспешно переставляющего ноги Эмре, с разочарованной миной на лице. Эфе Альптекин с возможной скоростью и явным сопереживанием тоже спешил на помощь, однако, Омер вовремя сделал ему знак остановиться, ибо уже знал, что будет дальше.

Зверь внутри, разьяренный и раненный в самое сердце, просил кровавого продолжения, как раненый лев продолжает нападать на соперника. Боль и уязвимость льва делают его опаснее обычного, усиливая защитный инстинкт, особенно, если прайд его находится рядом. Готовый атаковать при любой малейшей угрозе, раненый лев не выбирает жертву, нападая на всех без разбору, пока его силы не иссякнут от истощения, скорее морального, чем физического.

Именно раненного льва сейчас являл перед собой Омер Унал. И именно его собирался продемонстрировать.

Приступ боли пронзил его внезапно и даже повалил на сырую прохладную землю. Кулак Кенана нанес ощутимый удар по его челюсти, вызывая мириады ярких звезд в голове. Сквозь возникшую вакуумную пелену Омер даже расслышал возмущенные голоса, призывающие Кенана остановится. И тут же ощутил тяжесть на своей грудной клетки, и мощный рывок, поворачивающий его к себе лицом.

- Подонок, - грязно выругался Кенан, лицо которого с едким оскалом сейчас продралось сквозь пелену глаз профессора.

Не думая затихать в своей прорвавшейся боли, Омер, хватая Кенана за плечи исполинским ударом сменил положение их тел, оказываясь сверху импозантного мужчину, который уже потерял весь свой лоск, в зловещем взгляде голубых глаз со страхом взирающих на занесенный кулак Омера.

- Что ты стоишь, милочка?! - раздался голос хозяйки дома. - На твоей совести, что эти два честных мужчины сейчас разорвут друг друга в клочья!

- Мама! Прекрати, Кывылджим ханым ни в чем не виновата!

- Мустафа, дядя, господин Кенан!

- Омер, остановись!

- Берил, дорогая, звони Эртугрулу, пусть забирает своего льва!

Голоса летели отовсюду, перекликаясь в единый звуковой поток разных тембров, и не давая сосредоточения, чтобы услышать единственный нужный Омеру голос. Но молчание надменной сегодня Кывылджим ханым было настолько осязаемым даже сквозь оры и крики и вечно ноющую музыку, что Омер даже передернул плечами от пробежавшей ледяной дрожи.

Взревев, не разбирая, куда он наносил удары, но точно чувствуя, что они попадали в самые нужные места, благодаря полицейской закалке, Омер катался по мокрому газону с Кенаном то на животе, то на спине. Он не чувствовал даже нескольких пар рук, которые то и дело пытались оттащить ожесточенного мужчину от другого озверевшего соперника. Ярость и злость хлестали по щекам, по голове, по животу, скулам.

Чайки кричали сильнее теперь сквозь зависшую на одной композиции музыку. Липкий воздух, без единого дуновения лишь усиливал каждый бугорок земли, который попадался под спинами воюющих мужчин. Кто-то из присутствующих до сих пор потягивал виски, сидя не шезлонге, не принимая участие в глупости человеческой природы.

- ОМЕР!

Строгий судейский голос пригвоздил обоих мужчин и их свиту к земле в тех позах, в которых они только что катались друг на друге. Эфе Альптекин стоял возле бассейна с ужасом наблюдая своего любимого криминалиста в жесточайшей схватке с противником, которого тоже, несомненно, ценил за более, чем профессиональные качества. Он даже приложил руки к голове, как китайский болванчик покачивая ею из стороны в сторону, надеясь, что видение перед его глазами рассеется не к рассвету.

Мустафа и Серкан тут же подхватили профессора под руки, придавая ему вертикальное положение, и даже слегка отряхивая его в конец пропахшую одежду. Которая больше не несла в себе цитрусовый запах Кывылджим. Грудь его вздымалась как поршень на скорости двести, зрачки были расширены, будто под воздействием психотропных веществ, ссадины и грязь оставили свои сигналы на множественных участках тела.

Еще не слипающимся глазом, Омер увидел как Батур и Эмре подняли Кенана, совершенно измотанного и совершенно драного, судя по лохмотьям, которые свисали с его груди вместо белоснежного пола.

Одни мужчины откровенно смеялись, другие хладнокровно молчали, третьи стояли на страже возобновления новой взбучки. И лишь единственный человек стояла возле бассейна, беспристрастным взглядом смотря на развернувшийся перед ней ужас, ни единым взмахом длинных ресниц не показывая цунами, творящееся внутри нее.

- Какая же ты баба, однако, госпожа Кывылджим, знойная! Выбирай, два твоих подранных льва перед тобою.

Смех истинной гиены хозяина отрикошетил от деревянной отделки дома и вернулся к вздыбленным мужчинам, застывших с налитыми кровью глазами, только один из которых смотрел в сторону полностью бледной женщины, цепляющейся за свои локти, сложенные на груди как за единственный якорь, способный дать ей хоть немного разума среди творящегося сюрра.

Главное было не смотреть на этого мужчину. Иначе она рисковала...улыбнуться. Пусть злорадно, пусть самодовольно, пусть спесиво - но улыбнуться.

Все двадцать человек, собравшихся за единым столом сегодня перевели взгляд на умирающую, на самом деле, от стыда женщину, покрывшуюся ледяным потом, и внутренне дрожащую так, как будто она оказалась раздетой посреди Антарктиды. Или на металлическом столе у Мустафы. Или...перед пронизывающим ее взглядом Омером Уналом.

Губы ее дрогнули в задержавшемся ядовитом оскале, глаза сузились, сдерживая рвущиеся слезы, хотя все казалось, что это было всего лишь ехидство.

Две чайки моментально усилили накал своими глумливыми криками среди творящегося ночного шабаша ведьм и ведьмаков. Внезапно еще два поморника вдруг очутившись вместо Босфора в приятной для себя компании разрухи пробороздили темное небо своими крыльями.

- Вместо того, чтобы заниматься сводничеством, господин Эмре, - рубанула Кывылджим правду, которая железным обухом легла всем на плечи в молчаливом пространстве, - лучше бы следили за количеством выпитого вашим господином Психологом. У него поехала крыша!

Мгновенный гул мужских голосов, среди которых женщина явно уловила нотки издевательского смеха самой хозяйки дома, прежде милой и дружелюбной, окутал ее в чванливые сети верхушки власти правопорядка и лучших их представителей. Лишь Эфе Альптекин, до сих пор качая своей седой головой, впервые в жизни посмотрел ей в глаза, таким понимающим взглядом, что это стало единственной опорой кричащей от ужаса происходящего внутри себя госпожи прокурора.

- Тоже мне трезвенница, дала бы раз Уналу и ничего бы не случилось, - Эмре сказал это так громко и так вдохновленно, что снова замерли все, кто сейчас был на этом газоне.

Прежде, чем расталкивающий всех профессор пролетел несколько широченных шагов до зажравшегося от собственного самодурства мужчины, госпожа Ахметоглу мужественно, хватая стакан томатного сока, рваным рывком выплеснула его в лицо своему мужу. Кровавое пятно на белой рубашке отразилось в немом вопросе господина адвоката, ужасающегося видом собственной жены.

- Мерзавец! И не надейся, что отсудишь у меня хоть каплю имущества, господин адвокат. Возьму Кенана на свою защиту, жалкий трус! - ледяным тоном произнесла она, разворачиваясь в сторону витражных дверей дома.

Пока лицо Эмре Ахметоглу вытягивалось вдоль линии его второго зажиточного подбородка, кулак Омера Унала смачно подсек его в правый угол челюсти, отскакивая в сторону глаза. Плохо удерживая равновесие, обладая избыточным даже весом, приправленным столетним виски, Эмре, описав руками полукруг, грузно приземлился прямо на некогда безупречно накрытый стол.

Оглушительный звон битой посуды и тяжелое кряхтение израненной спины, стали спусковым крючком для остальных присутствующих больном циничностью пире. Удары мужчин противоборствующих сторон теперь схлестнулись не в зале заседаний. Полем боя стала нарочито кричащая лужайка семейства Ахметоглу, молчаливо наблюдающая как в ее зеленом одеянии теряют кто зубы, а кто достоинство некогда не лишенные блеска великие адвокаты и прокуроры Стамбула.

Удовлетворившись в собственном возмездии над причитающим человеком, Омер резко развернулся в сторону так желанной им сейчас женщины. Кости горели от напряжения адовым огнем, голова стала вконец мутной от боли и наступившего похмелья, глаза приобрели кровавый оттенок из-за лопнувших сосудов.

Продвигаясь шаг за шагом, он шел, уклоняясь от ударов воюющих людей, с одной лишь целью - здесь и сейчас прояснить все свои вопросы. И услышать на них ответы. Но не учел главного. Причину, по которой сегодня женщина, завладевшая его мыслями от и до, оказалось в глупом лежачем положении.

Проходя мимо бассейна, краем глаза, наблюдая стоящую в оцепенении Ниляй в обьятиях Мустафы, Омер различил бегущее со скоростью света, набирающего стремительно обороты, мохнатое бежевое существо, звонко рычащее не от злости, а от развернувшейся феерии. В ту минуту, когда Омер уже поравнялся со сладкой парочкой, очевидно, с этого момента связавшей себя крепкими узами алкоголя и анархии, дружелюбный наскок четырех массивных лап оказал на него решающее воздействие.

Отчаянно хватаясь за воздух, потом за Ниляй, как единственную родную душу, а после и за какого-то подвернувшегося ему адвоката, Омер, в последнем шаге от глупого позора, завершающего и без того худший день в его нынешней жизни, пару раз хватая ртом зловонный воздух, вместе с Ниляй очутился прямо на дне бассейна.

Прозрачная немного хлористая вода заполонила его легкие, пока он молотил руками и ногами, стараясь всплыть на поверхность. Сделав глубокий вздох, расправляя наполненные водой легкие и даже откашливаясь, Омер с облегчением увидел всплывшую Ниляй, голубой парик которой плавал теперь отдельно от нее, пока сама девушка беспечно перекувырнувшись на спину, возлежала звездочкой, созерцая ночное звездное небо. Противная душераздирающая музыка издавалась из колонок, пока Омер отплевывался от воды, пытаясь подплыть к бортику. Чайки и два поморника уже вовсю таскали люля-кебаб из осколков тарелок, что были на столе. Эфе Альптекин, тяжело уронив голову на плечи, восседал на шезлонге, отказываясь верить всему происходящему.

- ХУЛЬКИ! - Услышал голос Мустафы Омер, ныряющего вслед за Ниляй в бассейн. -Девушка тонет, мы обязаны ей помочь!

И тут же возле профессора, снова накрывая его волной холодной воды, раздался внушительный всплеск сначала молодого мужчины, а потом и задорного лабрадора, спешащего на выручку к дрейфующей красотке.

- Может, гражданство и двойное, зато не подмоченное, господин Психолог, - услышал он издевательские слова прямо над собой.

- Это фиаско, дядя, это фиаско, - вслед за Кывылджим раздался голос Ниляй.

***

Стараясь унять клокочущие внутри груди чувства, Кывылджим стремительными шагами преодолевала оставшиеся метры зеленого газона перед тем, как скрыться от развернувшегося за ее спиной ада. Истинное и единственное желание ее в этот момент было проклятием в адрес этого сумасшедшего дома и каждого, сегодня в нем находящегося. Отворив белые старинные до этого казавшиеся ей изысканными двери, она захлопнула их изнутри с такой силой, что декоративное стекло с цветочным орнаментом задребезжало вполне отчетливым звоном, грозя пополнить список подлежащих реставрации уголков фамильного ялы госпожи Ахметоглу.

- ДУРА! Какая же ты дура, Кывылджим! - обратилась она сама к себе, сотрясая тишину безмолвного холла, нарушаемую лишь шумом кричащих на улице голосов.

В этот самый момент она настолько явственно почувствовала, как ее собственная жизнь выходит из-под контроля, передавая пульт управления не иначе, как дьяволу, что на секунду остановилась, стараясь усмирить сбитое дыхание.

Всего этого не должно было произойти.

Ни ее спонтанного визита под влиянием собственной вспыльчивости. Ни словесной дуэли за якобы светской беседой, развернувшейся за столом. Ни последующего хаоса, в котором каждый проявил себя во всей красе. В особенности не должно было быть этого нелепого выпада со стороны недотепы-профессора, которого она мысленно уже похоронила для себя в собственной памяти раз и навсегда.

Вдох-выдох.

Как только она, серьезный человек, который столь долго и мучительно прокладывал себе дорогу к тому, чтобы ее уважали - не просто так, а за реальные достижения, чтобы иногда хоть на время избавиться от ощущения второсортности по причине лишь того, что являлась женщиной в этом безжалостном обществе, докатилась до того, чтобы выслушивать в свой адрес все эти унизительные вещи, которые, как из рога изобилия, лились со всех сторон от всех присутствующих? Мнящих себя приличными людьми. Таковыми, как оказалось, вовсе не являясь.

Поравнявшись в один момент с фамильным портретом, всего пару часов назад впечатлившим ее глубиной образов, она мстительно усмехнулась, вспоминая смачный удар от разъяренного профессора прямо в самодовольное лицо Эмре Ахметоглу и ужас от развернувшейся сцены в глазах госпожи Берил. Вечеринка в честь Омера Унала оказалась разгромлена Омером Уналом. Эпичное завершение этой лицемерной дружбы, которой, как она была уверена, вовсе и не было между этими людьми. Вот теперь все действительно встало на свои места.

Собравшись с силами, сжимая на плече ремешок своей синей сумки и делая глубокий вдох сдавленными легкими, Кывылджим уже намеревалась преодолеть последние метры к выходу из этого проклятого дома, как вдруг с ужасом услышала звук распахивающихся позади нее дверей и низкий, хриплый, тяжелый от физической борьбы голос профессора, заставивший ее сердце с силой рухнуть вниз.

- Куда это вы собрались, ГОСПОЖА АРСЛАН?

Замерев на секунду, после чего следуя еще не покинувшему ее здравому смыслу, в то время как она не собиралась отвечать ровным счетом ничего этому пьяному жестокому мужчине, который, как на удивление оказалось, способен решать вопросы лишь кулаками, она решительно направилась к выходу.

Но не успела.

Сильная мужская мокрая холодная рука, вцепившаяся в ее предплечье, вдруг с силой развернула Кывылджим на сто восемьдесят градусов в явном намерении призвать и ее к ответу. Об этом говорила чернота во взгляде профессора, с которой она столкнулась слишком близко, пока с его фигуры, всего минуту назад рухнувшей в бассейн, плавно стекала вода, что делало его образ совершенно зловещим.

- Это что за предъявы такие, госпожа прокурор, а?? - гневно произнес он, нависая над ней сверху.

В какой-то момент она даже испугалась его дикости совершенно, казалось бы, не владеющего собой человека, в то время как ее огромные коричневые глаза, как в замедленном темпе, ловили каждую каплю, стекающую с растрепанных волос по линии аристократичного лба, носа и щетинистого мужественного подбородка, исчезая в могучем теле.

Вдох-выдох.

- А ну-ка немедленно УБЕРИТЕ ОТ МЕНЯ СВОИ РУКИ, вы что, СОШЛИ С УМА? - рявкнула она, призывая на помощь всю свою ярость, и вырвала из его власти свой локоть, уже успевший намокнуть от контакта с холодным потоком струй.

Восприятие Омера Унала в этот момент сузилось лишь до этой женщины, сорвавшей его с петель окончательно этим вечером. Его обтянутые тканью мощные рельефы вздымались от интенсивности недавней внешней, а теперь внутренней борьбы, в то время как тело горело изнутри, несмотря на явно ледяную купель, в которой он только что побывал.

Прямо сейчас он вовсе не собирался останавливаться, подгоняемый адреналином, хозяйничающим в организме. 

- ЧЕМ Я ХУЖЕ вашего Главного прокурора, а? - выкрикнул он ей в лицо, заставляя вздрогнуть не то от резкого тона не то от грубости собственных слов.
- Статусом или чем-то ниже уровня погонов?!

Зря она думала, что это конец. Очевидно, весь этот адский вечер был лишь прогревом к кульминации.  

- Ваше рыцарское достоинство не идет ни в какое сравнение со статусом Главного прокурора! - отчеканила она, стиснув зубы.

Ее черты приобрели мстительное выражение, когда она оглядывала человека перед собой с напускной жалостью и пренебрежением.

- Неужели?

- Именно!

Кывылджим резко развернулась, вновь предпринимая попытку покинуть это помещение, однако профессор ловко преградил ей путь своим огромным телом.

- Тогда будьте добры вернуть мне мою куртку, госпожа Арслан, которую вы нагло у меня украли! - заявил он на полном серьезе, и несколько капель с его волос от эмоциональности речи попали ей прямо на лицо.

Глаза Кывылджим в этот момент расширились до неимоверных размеров в эмоции изумления. Она издала нервный смешок в пространство, после чего, совладав с собой, сжала кулаки по обе стороны собственных бедер в готовности поставить этого человека на место.

В конечном счете это он во всем виноват. Именно он явился причиной организации этой тупой вечеринки, именно он за последние несколько недель доводил ее до белого каления своими психологическими штучками, и именно с ним она больше не планировала встречаться даже в стенах Дворца Правосудия.

- С превеликим удовольствием отправлю вам DHL прямо В БЕРЛИН, господин УНАЛ, - бросила она, - когда вы, наконец-то, соизволите убраться отсюда! Ваша жалкая куртка бесхозно валяется в моей машине и только раздражает своим присутствием мой идеальный порядок...

- Да ну? - расхохотался Омер. - Что же тогда ВЫ, раз она так беспокоит ваши нервы, сейчас не вручили мне ее на этом мероприятии? Ах, ну да, совсем забыл, - театрально приложил он пальцы к вискам, будто бы только что ему на ум пришла важная деталь, - вы же приехали НЕ НА СВОЕЙ машине...

Кывылджим Арслан почувствовала, как ее начинает откровенно подтряхивать.

Еще несколько дней назад человек перед ней был таким чутким и понимающим, что она уже было поставила под сомнение свой постулат о том, что никому и никогда не будет никакого дела до того, что происходит у нее в душе. Таким, что она уже было почувствовала, что ей не нужно все время защищаться. Что вдруг такого произошло, что мужчина, дарующий ощущение волшебства, когда можно просто быть, а не казаться, вдруг превратился в кровожадного монстра, испытывающего ее непрерывными оскорблениями?

Это было чересчур. Это неуважение. Это наглое вторжение в ее личную никого не касающуюся территорию вот уже второй раз за последние несколько дней. И это стало последней каплей.

Вцепившись в ледяную темно-синюю ткань майки профессора, женщина с силой дернула ее в сторону в намерении сдвинуть его с места, чтобы пройти вперед, однако встретилась с невозможностью повлиять на его вросшее в пол тело даже на дюйм.

-А ну-ка дайте мне пройти, я не собираюсь терпеть больше этого хамства! - рявкнула Кывылджим, чувствуя, как ее захлестывают эмоции. - А сами идите лучше проспитесь, чтобы не опозориться еще больше! Тоже мне, ПСИХОЛОГ.

Приближающиеся из сада вполне отчетливые голоса ударили в виски профессора, когда он на инстинктивном уровне, следуя единственно возможному на этот момент импульсу, вновь быстро схватил непокорную женщину за локоть.

Игнорируя прямо сейчас ее брыкающуюся натуру и возмущенный возглас, он отворил какую-то случайную дверь в темноту, буквально запихивая Кывылджим в незнакомое пространство. При этом сам он едва не свернул себе шею, поскользнувшись на деревянном паркете под воздействием образовавшейся внизу него лужи от стекающих потоков воды и паров активно гуляющего по венам алкоголя. Его злостный рык от тупой боли, прострелившей плечо, когда он с размаха вписался в дверной проем, остановив тем самым свое падение, стал последним звуком в теперь уже пустующем холле величественного ялы Ахметоглу.

Свидетелями этой манипуляции потерявшего всякий контроль профессора стали лишь три фигуры на фамильном семейном портрете, которые в этот момент совершенно точно наслаждались срежиссированным ими спектаклем: глава семьи - с ехидным расчетом, хранительница очага - с хитрым коварством, а сын - с искренней лучащейся из него радостью.

-Что вы делаете? А ну-ка быстро выпустите меня отсюда, иначе я подам на вас в суд! - прошипела Кывылджим в кромешной темноте, отбрасывая от себя прочь вездесущие руки профессора.

Пульс учащенного ритма в районе горла, когда она чуть ли не задохнулась от шока и проснувшейся внутри разрушительной силы, сейчас не давал плотному воздуху полноценно проникать в легкие, провоцируя частое дыхание.

-Куда это вы сейчас так резко вдруг засобирались? - голос профессора рассек воздух вместе с выключателем, который он нащупал у двери, являя миру разъяренное женское и решительное мужское начало в приглушенном тусклом электрическом свечении.

Секундным взглядом оценив открывшуюся перед их взором просторную уборную, больше похожую на очередной музейный экспонат, как и любая другая комната этого проклятого дьявольского дома, пожирающего человеческие души, оба вновь схлестнулись в противостоянии, наращивая вокруг магнитное поле заряженных частиц.

- Куда я иду - ВАС НЕ КАСАЕТСЯ, ОМЕР УНАЛ!!! Уйдите с дороги...

-Главный прокурор разгневается, если вы опоздаете к нему на свидание?

-ДА ЧТО ВЫ ПРИЦЕПИЛИСЬ КО МНЕ СО СВОИМ ГЛАВНЫМ ПРОКУРОРОМ?? Идите уже к нему и решите свои вопросы, а меня оставьте в покое! - взревела она, зловеще направив на профессора указательный палец и тут же хлестанув рукой в сторону незримого места, куда прямо сейчас отправляла этого беспринципного мужчину. 

Какое-то неистовое неконтролируемое удовлетворение в этот момент залилось под кожу профессора, смешиваясь с запретным по отношению к этой женщине, однако ведущим его организм на край пропасти, чувством собственничества.

Скосив сейчас неровный темный взгляд на ее тонкий палец с ногтем без всякого маникюра, он метнулся глазами выше в район ее покрасневшего неровными пятнами декольте. И, поднявшись далее к четко очерченым дергающимся губам, извергающим страстное негодование, профессор совершил еще одну - непоправимую - ошибку, которой суждено было обозначить конец как минимум его карьеры в этом городе.

-Это не я, это ВЫ прицепились, госпожа Арслан. Хотя, судя по сегодняшнему вечеру, вам не сильно важен уровень прокурора. Главное, чтобы он был ЖЕНАТ, ДА?

Жесткая звонкая пощечина - совсем другая, чем та первая, когда он восседал с видом султана в ее законном кресле, раскрасила его левую щеку, заставив кожу пылать. Возможно, это в стрессе все возможные физические силы оказались вдруг мобилизованы в хрупкой женщине, потому что от удара у Омера Унала по-настоящему потемнело в глазах.

И вероятно, для него это было тем самым вожделенным наказанием, которое он так упорно для себя выпрашивал своим отвратительным поведением.

В то время, как для Кывылджим - отчаянным проявлением разочарования в людях, которое с новой силой открылось через поведение профессора. Таким сильным, что прямо сейчас, как и тогда на улице в этой его проклятой куртке, ее глаза непроизвольно начало щипать, а губы сжались, только чтобы не скривиться от естественного искажения.

Ощутив толчок в грудь двумя маленькими кулаками вслед за пощечиной, профессор отпрянул на шаг, почти почувствовав поверхность двери за спиной. Взрывоопасная смесь из каштановых беспорядочно разбросанных волос, пухлого рта и яростного румянца на щеках госпожи прокурора с новой силой ударила в кровь, когда ее аромат дотянулся до обонятельных рецепторов мужчины.

-Никчемный ХАМ! - отрезала она, ударяя его, что есть мочи. - Пакуй свои чемоданы, животное, и катись в Берлин читать лекции своим менторским тоном! Уйди с дороги!

-ПРЕКРАТИ МЕНЯ ТУМАСИТЬ, чертова ты прокурорша! - прорычал Омер, поймав ее ладони, которые сейчас бесконтрольно кидали в него удары. - Мы не договорили!

-Я больше ни о чем с тобой не заговорю, понятно?

Кывылджим задохнулась от почти покидающих ее сил, пока боролась с профессором возле двери, безуспешно пытаясь сдвинуть его с места, чтобы навсегда исчезнуть из этого пространства. Вряд ли когда-нибудь на полном серьезе она могла бы вообразить, что ей придется драться с мужчиной в туалете фамильного особняка ненавистного ею адвоката.

- ДА ЧТО ТЕБЕ ЕЩЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО??? - почти взмолилась она, напрочь сбитая с толку его движениями, когда он продолжал удерживать ее своим корпусом.

Должно быть, госпожа прокурор вовсе не подозревала, какого зверя только что сорвала с цепи, потому как в следующее мгновение в ее глазах промелькнула искра страха, граничащего с безумием.

Внезапно ощутив руки профессора на своей талии, покрывшись мурашками от макушки и до пят, она судорожно уперлась ладонями в его нависающее над ней огромное влажное тело, отдающее запахом хлорки. В секунду он, перевернув ее спиной к двери, ведомый импульсами явно сошедшего с ума тестостерона, приправленного горячительными парами, схватил своей большой ладонью ее горящие щеки и подбородок, прижимаясь всем телом так, что мгновенно его одежда пропитала ее джемпер и джинсы, обдавая холодом, который обоими уже вовсе не ощущался.

-Чего я хочу, госпожа прокурор? - прохрипел он горячим дыханием, сжимая кожу на ее спине через черную ткань облегающего джемпера.

Встретившись с поглощающей чернотой близких глаз профессора, успев издать лишь слабый безнадежный писк, Кывылджим почувствовала дерзкие губы на своих, отдавшие током в ее до предела напряженное тело.

-Чт... ст... н.. отп.. ти с.. ас же!

Удар ее ладоней по груди Омера Унала, сопровожденный брыканиями сопротивления, сейчас уже никак не мог остановить мужчину, который решил взять свое. То, что на нечеловеческом уровне вдруг ощущалось своим, по крайней мере в эту самую секунду. И ощущалось так, что миллиарды клеток единого большого организма сейчас ликовали от единственно верного за весь этот долгий и мучительный вечер действия.

Кывылджим Арслан. Прокурорша на шпильках. Несносная женщина, которая так дерзко, но при этом уязвимо проявляла себя при нем, что образовала черную дыру, куда провалились все его теории.

До сих пор сжимая большими холодными пальцами ее подбородок - достаточно твердо, чтобы она ощутила его силу, но достаточно бережно, чтобы не нанести ей вреда, профессор изучал ее полные губы, которые прямо сейчас в своей упругости отдавали несогласием с происходящим.

Но не так, чтобы заставить его остановиться.

А он и не мог бы остановиться, когда прямо сейчас она дрожала в его руках - и он точно знал, что вовсе не от холода. Разве могла женщина быть еще более противоречива, чем содрогаться в эту минуту от ощущаемого жара?

Ее глаза до сих пор были распахнуты настежь. Но профессор безошибочно отмечал, как их ясность медленно, но верно замутняется под его настойчивым  напором. Ее аромат полностью заполнил его ноздри, словно персональный яд, пробуждая мужское начало. А гладкость бархатной кожи под его пальцами заставила мощные мускулы зудеть от электричества.

Прерывистое дыхание Кывылджим напрочь сбилось, в то время как он пробовал ее вкус - как истинный искуситель, сначала испытав на прочность, а далее дразня влиянием. И прямо сейчас одна часть ее личности продолжала отвергать этот напор, все менее явно осознавая ужас от того, где и с кем она сейчас находится в запертом пространстве, в то время как другая часть вдруг... поддалась.

Она поддалась?

Подхваченная звериной силой мужчины, которая с каждой новой секундой вскрывала замки ее тела сейчас уже вовсе не напором, а взятым разрешением, Кывылджим вдруг остановила свои упершиеся вперед ладони, которые, должно быть, надолго отпечатались на груди профессора синяками.

Он понял сразу.

И отпустил.

Отпустил ее лицо, убрал свою горячую ладонь с ее тела, отодвинулся на несколько дюймов, чтобы лишь только убедиться, что ему не показалось.

Разве могло ему показаться?

Ее грудь вздымалась мелким ритмом, отсвечивая мокрой кожей от его капель. Ладони зависли где-то в воздухе, будто не могли до сих пор осознать, что произошло. А глаза - полуприкрытые, с мятежными ресницами и влагой от собственного падения, которое она не в силах была остановить.

И хотела ли?

«Что я делаю? ЧТО ДЕЛАЮ?» - изумилась Кывылджим своему телу, в то время как ее поцарапанный небритостью рот пылал сердечным ритмом, а глаза метались по лицу профессора в поисках несуществующего ответа.

Два горящих тела вновь встретились в поцелуе, и она привстала на носочки, постепенно ощущая, как теряет равновесие от головокружения в необъятной мощи профессора. Придерживаемая им за затылок, чувствуя каждый мускул его тела, она вдруг ощутила себя так, будто никогда и не целовалась вовсе. Разве такое возможно - за считанные секунды испытать, как грубая щетина, смелые губы и твердый язык этого мужчины выпивают ее полностью? При этом наполняя еще большим.

Пройдясь тыльной стороной ладони по ее скулам, Омер переместил Кывылджим вглубь ванной, придавливая телом к батарее для полотенец. Холод выключенных металлических полостей впился ей в спину, и она обхватила его плечи дрожащими пальцами. Без анализа и чего-либо другого внешнего. Только лишь ощущая его мускусный запах, смешанный со вкусом терпкого виски, который ее уничтожил.

Уничтожил. 

Наверное, это действительно было таковым. Потому что ни женщина, ни мужчина не могли слышать явственных голосов снаружи занятой ими комнаты, будучи слишком поглощенными друг другом. Как не могли уловить поворот дверной ручки в эту секунду. Как и предотвратить процесс открывания двери - в следующую.  

Молодое и слегка пухлое тело девушки, со стекающими на пол ручейками воды из бассейна семьи Ахметолглу, в котором она имела честь искупаться в точности также, как и профессор, в этот момент сняло свой эпатажный парик цвета морской волны, уже больше похожий на сгусток водорослей, чем на имиджевый аксессуар, после чего смачно и громко икнуло, фокусируя нечеткий взгляд своих пьяных глаз на представшей перед ней картиной.

Должно быть, ее сегодняшнее пьянство было благословением, а возможно - погибелью для как минимум двоих, кого Ниляй Унал только что застукала с поличным, всего навсего собираясь переодеться в сухую одежду, любезно предложенную для нее гостеприимной Берил ханым.

Хлопнув несколько раз своими мокрыми ресницами с размазанной под веками тушью, юная особа вдруг расширила зрачки до невообразимых размеров, когда ее шок от увиденного достиг масштаба по меньшей мере встречи с инопланетянами.

-ДЯДЯ??!

Всего четыре буквы, ознаменовавшие катастрофу. И два переплетенных тела замерли в падении с вершины.

В то время как троица на фамильном портрете позади Ниляй вторила ее эмоциям, прямо сейчас выдавая злорадный сарказм от хозяина, скептическое сомнение от хозяйки и истеричный оскал от сына в качестве предвестника апокалипсиса.

_________________

Ну что, друзья, кто ждал telegram канал? Мы сделали это🔥🔥🔥

Приглашаем после прочтения каждого, кто хочет обсуждать, делиться впечатлениями и влиять🤌🏼

Рабочая ссылка в шапке аккаунта: или просто вбиваем в поиск в самом телеграмме laboratoryofthewords

https://t.me/laboratoryofthewords