Тени Стамбула: сердца в ловушке

"Извращённые фантазии  - ещё не преступление. Преступление начинается тогда, когда человек принимается действовать, сообразуясь со своими фантазиями, и причиняет вред другим "

©️Джон Дуглас и Марк Олшейкер

_____________________

Стамбул. 9.20 по местному времени
Юскюдар

В: Сегодня я видел чудесный сон. И в нем была ты. Спасибо, за приятные сны в моей жизни. Доброе утро, Чудо.

9.30

Д: Кажется, нам снится один сон. Доброе утро, Умник. Знаешь, что сегодня случилось впервые в жизни?

9.31

В: Не пугай меня, Доа. Я начинаю переживать...Мне уже вызывать вертолет скорой помощи?

9.32

Д: Не со мной, Волкан. Моя мама впервые в жизни проспала. Когда ты видел всадника Апокалипсиса последний раз? Именно это и случится через каких-то несколько минут в моей жизни.

9.32

В: С ней все в порядке? Госпожа Арслан всегда как часы. Ее голос скоро станет моим будильником. Я видел ее только в новостях, но заранее боюсь.

9.35

Д: Я сходила, проверила. Не поверишь, в комнате пахнет как в подпольном баре после футбольного матча. И я, кажется, не уверена, что это моя мама. Она никогда не напивалась до чертиков.

9.36

В: Может мне стоит вызвать знакомого врача?  Только скажи. Я сейчас же наберу его номер.

9.37.

Д: Не надо ничего, Волкан, а вот мне пора скрыться из этого дома, пока мама не обнаружила мое отсутствие на первой паре. Бабушка уже недовольно ходит по коридору с таким видом, будто я виновна даже в том, что родилась. Иногда мне кажется, Волкан, что меня подкинули моей маме. Мы с ней абсолютно разные.

9.38.
В: Я заметил :) Ты - самое очарование, Доа. И не нужно становиться другой, даже в угоду матери. У каждого из нас свой путь в этой жизни. В конце-концов, не всем же быть железными леди, вынося обвинительные приговоры. Лично я никогда не представлял такую женщину рядом с собой.

9.45.

Д: Я вижу намек в твоих словах, Волкан :) Но мне пора бежать, кажется я слышала шум в комнате Кывылджим Султан. Не хочу участвовать в их с бабушкой боях без правил. Спишемся, когда я доберусь до университета. Хорошего дня!

9.46.

В: Приятной дороги!

Доа с легким нажимом захлопнула свой лэптоп, тут же отправляя его в стильную сумку вслед за учебником по  социологии и психологии коммуникации, в очередной раз прислушиваясь к мерным шаркающим шагам по узкому коридору и почти ядовитым вздохам Сонмез Султан. Впрочем, еще через пару секунд ей стало ясно, что пора ретироваться из дома как можно более незаметно, ведь тяжелые монотонные шаги вдруг стали усиливаться в своей частоте, а вздохи, отпускаемые бабушкой становились все ярче в своей претенциозной обличительной манере.

Все ясно. Кывылджим ханым, судя по всему, пришла в себя ,и теперь Доа ждала двойная взбучка от сварливой, но так любимой ею, бабушки и от, что более удивительно, от матери, чья голова явно пребывала еще с дозами вчерашнего вечера в ней.

Девушка манерно, в духе своей мамы, закатила глаза, посматривая па окно в своей комнате. Почему бы ей прямо сейчас не стать птичкой и не вылететь как запертая однажды в клетку канарейка, навстречу свободе и приключениям?

Именно так она себя и ощущала, контролируемая железной прокурорской хваткой матери и абсолютно беспечным отцом, слезливо жалуясь  великому Пророку, что постоянные укоры Кайхана за вечерним ужином в их семье прекратились, но это не только не избавило ее от постоянных упреков в их семье,  а еще больше углубило их пропасть с матерью  - ведь теперь весь ее усиленный контроль пал на милую беспечную девочку, мечтательную и слепо верящую в истинную любовь, желательно с самым богатым принцем в мире.

Доа еще раз укоризненно посмотрела в окно, будто спрашивая у него, отчего спрыгнуть в этот момент из его чистых, как водится в их семье, да и вообще в Турции, чистых стекол не представляется возможным, и обратила свое внимание на забытый ею блокнот с логотипом сайте meet.you - оранжевый, с вырезанным небольшим сердцем на обложке.

Не сказать, что она гонялась за богатством, но зная особенности своей безукоризненной внешности, Доа и без каких-либо знаний могла претендовать на достойное место возле обладателя немалого состояния. Наверное поэтому, она и решилась вступить в эту странную группу с еще более загадочным названием "Невинные, но не глупые", просто из любопытства или, скорее, от прививаемого ей отторжения к учебе своей матерью, которая требовала от нее слишком многого, не соизмеряя возможности и силы Доа с выставленными границами.

Девушка оглядела свою комнату - полную противоположность комнате матери, где царил идеальный порядок, с уложенными по цветам джемперами и даже джинсами. В ее обители царил хаос, как и в ветренных мыслях, кому все же отдать на сегодняшний день предпочтение - благородному и умному рыцарю, которого она уже несколько месяцев знала по он-лайн переписке или тому самому загадочному парню в толстовке, который как тень оказывался ровно в тех местах, где бы она ни была.

С одной стороны, Волкан был почти идеальным - открыто обнажая перед ней свои внутренние нормы морали и жизненные убеждения, он, волей-неволей, пару месяцев назад убедил Доа в том, что это был единственный человек, который ее понимает. За исключение одного - она ни разу его не видела. Каждый день их переписка начиналась с самого утра и заканчивалась лишь позже полуночи, когда с телефон в руке и пожеланиями добрых снов, Доа мирно засыпала в своей кровати.

Однако, за пару небольших эпизодов, с виду абсолютно неказистый мужчина, которого она вначале приняла за какого-то недотепу в его растянутых толстовках и странного вида машине, внезапно показался ей чуть более симпатичным, чем она вообразила с самого начала.

Доа даже кляла себя за ту предоставленную ей в больнице возможность узнать его имя, которой она не воспользовалась. К тому же, как раз после этого случая, больше возле себя она его не видела, как ни старалась вглядываться в толпы людей вокруг нее, особенно возле университета.

Вооружившись сейчас своей сумкой и еще одной стильной дамской, девушка приблизилась к белой двери, все полотно которой было усеяно детскими наклейками зайцев и каких-то розовых медведей, и аккуратно прислушалась к издаваемым за ее спасительным полотном звукам.

Тапочки Сонмез Султан, кажется, прошаркали на кухню, сопровождаемые причитаниями за чем она вообще воспитывала такую дочь, которая позволяет себе мало того, что пить до четырех утра, заявляясь в дом, где живет впечатлительный ребенок, так еще и иметь отношения с женатым мужчиной, который непременно нанесет урон ее репутации.

На последних словах, Доа откровенно прилипла к тонкой деревянной двери, в задумчивости прикусив губу изнутри. Что это еще за отношения у ее матери с каким-то мужчиной, да еще и, очевидно, несвободным? Неужели железная Кывылджим ханым оказалась вовсе не такой добропорядочной женщиной с принципами моральности, которые она с детства вдалбливала в Доа?

Представить, что ее мать могла попасть в такую ужасающую для себя ситуацию, девушка была просто не в состоянии. Но едва попробовав даже не секунду вообразить, как покрывается красными пятнами шея и лицо ее мамы, когда непримиримая и до боли прямолинейная Сонмез Арслан тыкает ей на ошибки, Доа прыснула со смеху, вовремя спрятав свой смешок в зажатом кулаке. Истинное наслаждение увидеть свою мать  - растерянной и покорной, и уж конечно, совершено обычной женщиной, в противовес ее строгим ежедневным отчетам бедной Доа за столом.

Оставалось только улизнуть из квартиры незаметно. И именно это сейчас и собиралась сделать Доа, приоткрывая маленькую щель двери, урывками толкая ее на себя, пытаясь избежать любого скрипка, а лучше вообще дуновения ветра.

Когда первый этап был пройден, и вполне себе легкая и податливая дверь наконец выпустила ее из комнаты, оставалось последнее препятствие. А именно - постараться пройти незаметно, возможно даже ползком, мимо кухни, в которой сейчас совершенно точно восседала Сонмез ханым, потягивая кофе из любимой красной кружки и изображением алых губ. Не бабушка - чистый ироничный механизм по издевательству над мамой.

На цыпочках, стараясь двигаться как можно более плавно, Доа крадучись пробиралась по покрашенной в серый цвет стенке коридора и уже схватилась за ручку двери, как вдруг услышала громкое и отчетливое:

- ДОА!

"Мне конец", - тут же поняла она, натягивая самую приветливую улыбку и оборачиваясь в сторону такого требовательного голоса бабушки.

- Ты почему еще не в университете? - Сонмез ханым предстала перед ней в любимом тонком халате пастельно-розового цвета и с прозрачной шапочке, под которой виднелись намазанные краской волосы.

- Бабулечка, - отозвалась Доа таким приторно ласковым тоном, какой сразу же воздвигнул между ней и бабушкой суровую стену начинающегося скандала. - У меня сегодня занятия не с первой пары. Как раз собиралась уходить.

И Доа с надеждой посмотрела на входную белую дверь, так маняще зовущей в свои объятия.

- Именно поэтому ты крадешься по коридору как вор, - пробурчала старая женщина, сверля девушку взглядом. - Что у вас с матерью за мода такая пошла?! Крадетесь ночами и днями по стенкам коридора в надежде обмануть меня?! В твоем возрасте - все понятно, с мозгами придется подождать. Но что творит твоя мать - уму непостижимо! Ты видела в каком состоянии она сегодня ночью вернулась, очевидно в полной уверенности, что я буду спать, пока моя дочь неизвестно где без предупреждения шляется!

Сонмез Султан явно была на взводе от такого пренебрежительного отношения к ней остальных членов ее семьи. По крайней мере, ее изогнутые брови, сведенные запятыми к морщинистой переносице свидетельствовали о крайнем возмущении таким фактом. Иногда ей и вовсе казалось, что умри она в этой семье на диване, две ее девочки пройдут однажды мимо и совсем не заметят этой такой обыденной ситуации.

Доа прислонилась спиной к дверному косяку, хотя бы таким образом чувствуя близость выхода и возможность как можно быстрее выбежать из квартиры, если только мать сейчас покажется из ванной. О том, что она была именно там Доа догадалась по звукам мало соответствующим ее матери, но вполне соответствующим человеку, который вернулся не совсем в трезвом состоянии утром.

В ответ на такие человеческие звуки, прикрываемые звуком журчащей воды из крана, Сонмез ханым мгновенно вскипела как чайник, с одним отличием - чайнику можно было снять свисток.

- Аллах, Аллах! Неужели это моя дочь?! За что ты проклял меня, великий Пророк! Мне совершенно точно пора раздать милостыню на улице за возвращения мозга моей дочери, если, конечно, он еще у нее остался! - полным от отчаяния и горечи голосом, произнесла она, косясь на серую дверь ванной комнаты и качая головой. - Учти, Доа! Если я хоть раз увижу тебя в таком состоянии - ты лишишься возможности не только ходить на свой волейбол, но и приобретешь во мне самую преданную бабушку на свете - я буду сопровождать тебя на все твои лекции!

Девушка, которая с такой любовью слушала сейчас гневную тираду своей обожаемой бабушки лишь рассмеялась в ответ, широко раскрывая объятия. Пока ее мать сегодня была девочкой для битья у неисправимой Сонмез Султан, ей можно было не волноваться.

Как бы ни было в их семье с постоянными нотациями и принуждениями к идеальной учебе, Доа всегда была абсолютно уверена только в одном - никого сильнее и никого надежнее, чем ее непоколебимая бабушка и беспощадная мать - просто нет.
Костяк, который создала для их семьи Сонмез, сначала, как только сама осталась без мужчины в доме, а потом и когда ушел Кайхан, который, в сущности, всегда был пятым колесом в телеге, был самым основательным образованием среди всей идеальных семей, которые она знала.
Вокруг могли рушиться миры, они сами могли находится в военных действиях друг с другом, но, как только случалось, что-то из ряда вон - вся троица женщин Арслан сплочалась в своем желании как можно быстрее справиться с проблемой.

Поэтому сейчас, слушая как бабушка отчитывает мать за дверью и даже ее воинственные слова, обращенные к провинившейся Кывылджим, Доа точно знала, что на самом деле внутри сильной и крепкой пожилой женщины живет по-прежнему переживающая за своего ребенка мать, которая лишь может пожурить, но, в конечном итоге, все равно встанет на ее сторону.

Она с чувством заключила пожилую даму в объятия, расплываясь от нежности и тут же ответила:

- Моя распрекрасная бабулечка! Я буду только рада, если ты будешь ходить со мной на пары в университет! Больше, чем уверена, что мои однокурсники это оценят! Особенно, когда твоя краска для волос скинет тебе не меньше двух десятков лет! Мы еще с тобой всех порвем там!

Она ласково потрепала любимую женщину за морщинистую щеку, краем глаза зацепляясь за свою кожаную куртку, висевшую на ручке комода, ровно там, где она ее и оставила вчера, вернувшись с волейбола.

Последний этап перед тем, как ее мать обнаружит, что она снова прогуливает пары, переписываясь с каким-то эфемерным человеком, ну или, вернее сказать, последний этап перед тем, как ее жизнь превратиться в сущий ад от нотаций свирепой Кывылджим ханым - одним ловким движением, будто совершая бросок в корзину через центр, сорвать куртку и выскользнуть из квартиры.

- Мне уже нужно идти, бабулечка, - ласково отозвалась девушка, оставляя на такой родной щеке влажный поцелуй. - Прошу тебя только об одном - не убей мою маму, с этим сегодня прекрасно справится она сама!

Доа слегка потерла на щеке бабушки след, оставленный своим блеском для губ и точным движением сорвав куртку с ручки венского комода, тут же нырнула в спасительную подъездную тишину, как раз в тот момент, когда дверь ванной комнаты в сомнениях выходящей оттуда женщины приоткрылась.

_____________________

Стамбул. 10.00 по местному времени
Дворец правосудия Турецкой республики

- Лейла, уже одиннадцать часов утра, а госпожи Арслан все еще нет на рабочем месте?

Аромат, который встретил его в рабочей обители женщины, по идиотской случайности приснившейся ему под утро, отличался своим отсутствием привычного едва уловимого цитрусового запаха.

Профессор еще раз внимательно, несколько раз поморгав длинными ресницами, всмотрелся в циферблат ручных часов на простом кожаном ремешке, пытаясь осознать действительно ли картина представшего пред ним безжизненного без своей хозяйки кабинета была сегодняшней реальностью. За прошедшие пару недель эта женщина ни разу не позволяла себе опоздания, не говоря уже о вчерашнем дне, когда она так взволнованно отчитывала его как подростка перед великим реформатором Турецкой республики.

- Может хоть Вы, господин Паша знаете, где Ваша подопечная, - пробормотал он в сторону благородного мужчины, стоящего все в той же благостной позе и, кажется, с усмешкой поглядывая на Омера.

Профессор кивнул миловидной рыжеволосой Лейле, которая в эту минуту набивала текст на беспроводной клавиатуре с таким усердием, как вбивала каблуки в любую поверхность пола ее начальница, и прошел в сторону пустого офисного трона, прикусывая внутреннюю поверхность губы от вновь возникшего в его теле ощущения. Нечто сродни волнению и раздосадованности.

"Где, черт возьми, носит эту невыносимую женщину?!" - успел поймать себя на мысли Омер, прежде чем, искушая судьбу, решился присесть в то самое кресло, которое доставалось лишь избранным, пряча на лице едкую ухмылку от реакции госпожи прокурора при его виде в нем.

Ее стол, по обыкновению чисто прибранный, сегодня не отличался оригинальностью, однако профессор, немного наклонив голову вниз, вдруг заметил приоткрытый нижний ящик, в котором на изумление Омера, проявились очертания детского рисунка, нарисованного еще совсем неумелой рукой. На маленьком плотном листе бумаги была изображена женская голова с ярко оранжевыми спиральками-кудряшками на ней, большими коричневыми глазами и четко обрисованным красным ртом. Треугольное зеленое платье и воздушные шары в одной руке выдавали в ребенке абсолютно счастливого маленького человека, так же как и надпись "моя мама - супергерой".

Профессор невольно улыбнулся, оценивая надпись, так непосредственно и правильно сделанную ребенком, и коленом поспешно задвинул ящик, будто бы желая скрыть такое милое свидетельство внутреннего мира суровой женщины прокурора. Отчего-то ему совершенно не хотелось, ровно как и женщине, обладающей статусом супергероя, в чем он был уверен, чтобы кто-то еще смог увидеть столь ностальгическое проявление. Странное желание оградить Кывылджим от любых проявлений других людей, способных облачить знания ее уязвимости в собственные корыстные цели, опустилось на него одновременно с новым взглядом на часы, остукавшими уже пятнадцать минут его пребывания в этом кабинете.

- Может это не слишком хорошая идея, господин Унал? -кивая в сторону занятого места своей начальницы, спросила Лейла, еле сдерживаясь от умильного вида профессора, положившего руки на стол и принимая строгую вытянутую позу со всей надменностью, с которой только мог.

Она оторвалась от своего печатного манифеста и поставила локоть на стол, скрывая в приложенном к пухлым губам кулаке смешок. Ее сведенные уголками брови сейчас выражали явное сожаление к тому, какая участь ждет этого мужчину в ближайшие пару часов, посмевшего посягнуть на святыню госпожи Арслан.

Лейла уже пару часов вела неравный бой с лавиной звонков, пытаясь сдержать напор звонков от судей и адвокатов, а также от главного прокурора, теряясь в догадках, где находилась ее начальница,раз за разом сбрасывающая ее звонки. Ей даже пришлось выдержать очередную попытку Хакана завести с ней разговор, когда его светловолосая голова просунулась в узкую щель их кабинета, в очередной раз посланного своим начальником для ужесточения напоминания о личной встречи Аяза Шахина с госпожой прокурором.

- Разве могут любые мои идеи хорошими для госпожи Кывылджим, - пробурчал Омер, больше себе, чем секретарю прокурора, но в голос сказал иное - Думаю, госпожа Арслан позволит мне эту маленькую шалость, - вспоминая расстановку сил, когда Кывылджим вчера бросала на него слишком пылающие взгляды за пятнадцати минутное опоздание. -  Ты не пыталась выяснить, где может быть госпожа прокурор, Лейла? Может быть что-то случилось?

- Она сбрасывает звонки, господин Унал. На самом деле, телефон с утра уже разрывается, а мне нечего сказать по поводу отсутствия госпожи Арслан, - она скрестила пальцы, подпирая ими нос и пожимая плечами. - Такого никогда прежде не случалось. Я не стала тревожить ее мать -  у женщины больное сердце, поэтому предпочитаю просто ждать, когда госпожа прокурор сама появится на рабочем месте.

Последние слова Лейла произнесла с таким волнением в голосе, как будто сама была причиной опоздания Кывылджим и при этом испытывала великое смущение, что Омер едва не расхохотался, в очередной раз убеждаясь, насколько эффективны были методы работы госпожи прокурора, раз даже такая умница как Лейла принимала на свой счет опоздание начальницы.

- И я не знаю, что сказать главному прокурору, - протянула Лейла, состраивая на своем лице мученическое выражение. - Его помощник Хакан уже дважды интересовался ее приходом.

Девушка прикусила губу, вопросительно и даже умоляюще глядя на профессора, словно только он один сейчас мог решить ее головную боль. Ее волосы, обычно стянутые в тугой хвост, сегодня выбивались непослушными растрепанными прядями, видимо, еще больше усугубляя ее растерянность в отношении беспричинного отсутствия госпожи прокурора.
Черный пиджак, который Лейла, как и ее суровая наставница, носила почти ежедневно, демонстративно подчеркивая принадлежность высшей интеллектуальной элите в этом Дворце правосудия, сегодня был небрежно отправлен на скамейку запасных в виде пластикового черного стула, когда она, взмокши от напряжения, пыталась перенести важные дебаты, состоявшиеся уже как час назад без участия Кывылджим.
И сейчас, судя по всему, ей было жарко даже в одном строгом черном платье с отложным английском воротничком, поскольку она уже полчаса как периодически выпускала в воздух оттянутой нижней губой глубокий вздох.

Насторожившись в момент от ее слов, профессор беззвучно выдохнул и мимолетно повел бровью в ухмыляющемся выражении лица, не пряча почти ехидную надменность над опростоволосившимся Главным прокурором, который, как и многие другие, сегодня не имел понятия, где находилась его любимая сотрудница.

Он откинулся спиной на кресло, в каком-то упоении расслабляясь от откровения Лейлы насчет Аяза Шахина, и скрестил руки на груди, неподвластно самому себе сияя в открытой улыбке.

Его самодовольное ощущение некоего превосходства в постоянном присутствии возле Кывылджим на рабочем месте перекрыло даже ту информацию, с которой он сегодня в задумчивости пришел в ее кабинет. Вчерашний вечер, проведенный в компании с Умутом в лаборатории не прошел даром и сейчас у него была вполне ощутимая зацепка, которая могла вывести их на след.

- Ну если даже господин главный прокурор не в курсе, - испытывая чувство глубокого удовлетворения от такой детали, растянул Омер, - то, видимо, у госпожи Арслан, действительно, веские причины отсутствия на рабочем месте. Тогда мы запасемся терпением, Лейла, и будем ждать ее вместе. Найдется у тебя время сделать мне чашечку...

- Зеленого чая, - произнес стальной голос с хорошо уловимой хрипотцой, резко ворвавшийся в кабинет, распахивая двери отражаясь от стен. - У Лейлы найдется время сделать господину Уналу ЧАШКУ ЗЕЛЕНОГО ЧАЯ.

Будто бы по команде, Омер и рыжеволосая помощница прокурора повернулись на звук такого знакомого, но будто бы облеченного в страдания от известной болезни голоса, и одновременно застыли от удивления, одна - распахивая глаза от осознания картины, другой - в ироничной ухмылке приподнимая уголки губ и тут же пытаясь увести их обратно в серьезное выражение лица, прикладывая кулак ко рту, чтобы не рассмеяться в голос.

Давно привыкший определять привычные ему запахи на расстоянии, первое, что почувствовал Омер, когда госпожа прокурор после своего властного рывка дверью показалась в кабинете, был стойкий запах полной спиртным ночи, а лишь потом с излишком использованных притягательных цитрусовых духов. Очевидно, тот же амбре ощутила и Лейла, которая в эту минуту спешно натягивала на себя пиджак, стремясь возвратить себе прежний строгий вид и опасаясь встречаться взглядом с начальницей.

Весь вид госпожи Арслан мало походил на вид женщины, ночь которой прошла в стенах собственного дома. Еще влажные волосы цвета темного каштана, спадающие крупной волной на плечи, слегка прилипли к открытой шее. Глубокие глаза с едва заметной до сих пор поволокой сейчас изъедали взглядом нахального профессора, занявшего ее коронное место.  Синяя атласная блузка, так призывно оттеняющая румянец, проявившийся под едким оценивающим взглядом Омера, сползла на одно плечо, предоставляя шанс профессору скользнуть незаметным взглядом по ее коже. На лице, лишенном почти всей косметики, что делало ее сегодня еще более уязвимой перед своим собеседником, проступили едва видимые круги под глазами.

Единственное, что оставалось до сих пор неизменным в ее образе - были классические брюки и знаменитые на всю прокуратуру суровые шпильки - убийцы беззакония.

Профессор слегка присвитнул, потирая нос и будто бы слишком нахально демонстрируя ей то, что она пыталась скрыть сегодняшним утром.

- Лейла, - мягко обратился Омер к помощнице, делая ей знак глазами быстро ретироваться с минного поля,  - двойной эспрессо госпоже прокурору. А мне - чашечку зеленого чая, - язвительно добавил он, поглядывая на женщину перед ним.

В попытке вскинуть бровь и одарить его страстным ненавистным взглядом, Кывылджим даже не заметила, как Лейла, стараясь соблюдать режим невидимки, выскользнула из кабинета, предоставляя профессору принять удар на себя.

Опешив от столь наглого восседания в собственном кресле иронично ухмыляющегося профессора, Кывылджим до сих пор продолжала стоять, застывшая на своем месте, и, очевидно, решая сейчас каким способом лучше лишить своего противника любых аргументов, направленных на ее состояние.

В голову приходила только гильотина, отмененная еще в 19 веке. Да и то не в их стране.

Голова болела невыносимо, будто в нее вонзали сотни маленьких иголок, а спеша из дома сегодняшним утром, все, что она успела сделать - это выпить несколько стаканов воды, не обнаружив ни одной таблетки, способной скрыть ее вчерашний позор, или хотя бы дать ей возможность логически мыслить.

И это сейчас бы ей несомненно не помешало, ибо соперничать сегодня в остроумии с этим мужчиной она была не в состоянии. Все, что оставалось делать - стоически принимать удары, не особо надеясь на его джентльменское поведение.

- Я не настолько опоздала, чтобы мое место перешло в чужие руки, - буркнула Кывылджим.

Она выжидающе уставилась на надменного психолога, в надежде, что он тут же вскочит с места, однако Омер даже не подумал совершить хоть одно малое движение, продолжая исподлобья оглядывать ее сверху донизу сверлящим смешливым взглядом.

Видение перед его глазами в тот же момент, как предстало в кабинете, не давало ему покоя, совершенно выбивая из головы те сведения, с которыми он еще утром пришел в ее кабинет.

Глубинное ревностное чувство, секундно овладевая им при виде нечетких движений женщины, грозилось выдать его с потрохами.

- Ночь выдалась утомительной, госпожа прокурор? - вырвалось у него прежде, чем он успел подумать.

Омер буквально услышал хруст ручки сумочки, которую Кывылджим сжала настолько сильно, что он тут же представил, как хрупкие длинные пальцы этой женщины с особенным вкусом сжимаются вокруг его шеи.

Моментально реагируя собственным телом на его слова, которое выдало ее как и прежде, красными пятнами на шее и чуть ниже по груди, Кывылджим, не желая признаться в правдивости его слов, медленно, слегка нечетко, выставила вперед указательный палец и процедила:

- Молчите сейчас, профессор, ради Аллаха, молчите. Еще хоть слово - и я...

- Что на этот раз? - расхохотался наконец Омер, глядя на ее еще слегка нетрезвые движения.  - Напишите чистосердечное? Сегодня выговор за опоздание господин Ататюрк готовил не мне. 

Громкий тонкий вздох, который Кывылджим издала в пространство, выразил все накаленное терпение, которое, несмотря на ее виновное положение, готовилось кануть в лету. Его искренний добродушный смех над ее состоянием показался ей ничуть не меньшим, как если бы ее застукали голой прямо посреди кабинета.

- Офф, Аллах, дай мне сил, - прошептала она, закатывая глаза в потолок с изысканной лепниной по краю и центру.

"Лучше взять на себя любую вину, лишь бы не видеть эту самодовольную гримасу с этими чертовыми ямочками", - подумала Кывылджим, наконец отрываясь от места своей вынужденной остановки.

Вонзая каблуки в мягкие серые ворсинки ковра, она сейчас, стараясь на ходу взять себя в руки, когда каждый ее шаг отдавал нестерпимым ударом в голову и даже в глазные яблоки, направилась прямиком к небольшому перетянутому пуговицами диванчику, выполненному из коричневой кожи, с ожесточением кидая на него сумку, стоящим подле окна.

Прощая даже то, что Омер до сих пор пребывал на ее законном месте, она с обреченным вздохом приземлилась на мягкое сиденье, усиленно потирая виски и прикрывая глаза, пока профессор откровенным язвительным взглядом провожал каждое ее движение.

Солнце, которое сегодня с особенной наглостью ярко светило в большое окно, вызывало у Кывылджим лишь одну эмоцию - раздражения. Но именно сегодня, назло ей, небесное светило решило, что оно порадует стамбульцев идеальным завершением рабочей недели.

Прекрасный день, который должен был начаться по привычке еще пять часов назад, теперь был упущен коту под хвост, да еще и начался с присутствия в ее кабинете человека, которого она меньше всего хотела лицезреть в таком своем состоянии, испытывая чувство колоссального стыда именно перед профессором.

Мало того, что она чувствовала себя виноватой за отсутствие знаний о его погибшей жене, так еще явилась на рабочее место в таком унизительном для себя состоянии! День снова начинался не в ее пользу, особенно учитывая то, что проснулась она и вовсе час назад, распростертая в позе звездочки на собственной кровати, лицом в подушку и в той же одежде, в какой вчера зашла в бар.

На этом слове обрывочные воспоминания вчерашнего вечера Кывылджим дали о себе знать, и она, сгорая от стыда за собственное поведение сощурила глаза и сморщила нос так умильно, что профессор, искоса поглядывающий в ее сторону, не удержался и выдал первый смешок.

Испепеляющий взгляд сквозь щелки карих глаз стал ему однозначным ответом.

- Может, ну его эспрессо, давайте я налью Вам воды? - усмехнулся он.

Состроив мгновенную злостную ухмылочку в сторону такой заботы, Кывылджим тут же выдала:

- А Вы, я вижу эксперт, господин Унал. Лучше бы предложили таблетку от головной боли,  - заметила она, потирая переносицу, кожа на которой была собранная в морщинки.

Он не должен был видеть в таком ее проявлении слабости. Он и так слишком много уже знал о ее внутреннем, о ее страхах и даже фобиях. Взять хотя бы тот случай на пристани, когда ее одолела накатывающая паническая атака.

К ее невыносимому положению добавила еще и Сонмез Султан, столкнувшись с ней, выбегающей с выпученными от осознания времени глазами, из душа, наспех натягивающей брюки и блузку.

"Что за стыд, Кывылджим! Я перестала тебя узнавать, дочка! Сначала ты спутываешься с женатым мужчиной, который оказывается твоим непосредственным начальником, потом напиваешься до потери пульса, проспав все свои заседания! Что будет следующим?! Ты попытаешься кого-нибудь убить?! « - гневная тирада матери пульсацией в тяжелой голове отдалась особенно выразительно, заставляя сонную еще женщину с расплывчатыми движениями застыть как вкопанная в собственном коридоре.

"Я даже знаю, кто будет первой моей жертвой", - вдруг осознала Кывылджим, кидая презрительный взгляд в сторону профессора, сидевшего в ее любимом кресле с милой улыбочкой на лице.

- Знаете, моя мать от похмелья предпочитала настой из свежей мяты. Всегда срывала ее из своих длинных горшков на террасе, настаивала минут пятнадцать и подавала с кусочком лимона и ложкой меда, - начал Омер, очевидно забывая, что в Берлине находился его любимый сын, а сегодняшним вечером его ждал брат на семейный ужин.

Взгляд, которым его одарила госпожа прокурор должен был стать как раз тем самым, что довершил такое правдивое предположение ее матери.

Расставив руки по обеим сторонам от себя, он впилась ногтями с неидеальным сегодня маникюром в прохладную кожу сиденья и слегка подавшись вперед, в сторону такого бессмертного и заботливого профессора, прошипела:

- Знаете что, господин ОМЕР УНАЛ, заткнитесь хоть на минутку! Ваша мама, несомненно, была мудрой женщиной. Очевидно, вы пошли не в нее.

Незамедлительный живописный раскат хохота Омера сотряс кабинет Кывылджим своей радушностью. Его брови взлетели вверх, изгибаясь в дугу и собирая множество мимических морщин в той же геометрии, а рот растянулся настолько, что те самые колоритные ямочки прожгли и без того страждущие глаза Кывылджим.

- Господин Ататюрк, признавайтесь, - продолжая хохотать, Омер развернулся на 180 градусов в сторону молчаливого портрета, - видели ли Вы раньше Вашу подопечную, поддавшуюся самому человечному из всех человечных пороков?

Точка невозврата была пройдена моментально. Готовая в эту минуту совершить то самое преступление, которое в каждом втором ее деле имело отметку "особо опасен", Кывылджим, опережая все свое напускное хладнокровие, подскочила с виновато оглядывающегося на нее дивана, и бросилась в сторону бахвально смеющегося профессора.

Расстояние, которое любой человек, находящийся в здравом рассудке, смог бы преодолеть за несколько шагов, ее затуманенное яростью тело с грацией пантеры проскочило за два длинных, настолько внезапно оказываясь возле Омера, что тот невольно отпрянул, утопая в желании спастись от злобной мегеры в спасительной черной коже  трона прокурора.

Но и это не удержало рассвирепевшую женщину, в которой до сих пор говорило небольшое количество промилле, запуская ее истинные давно сдерживаемые маниакальные желания.

Момент столкновения был неизбежен.

Кывылджим, свирепствуя пуще прежнего, в один момент занесла руку в его сторону и тут же с звонким треском опустила ее на щеку Омера Унала.

Не рассчитав, однако, тяжесть своего больного утреннего состояния, Кывылджим, пошатнувшись на тех самых орудиях убийства доводов адвокатов, со всей возможной неуместностью положения, неуклюже приземлилась прямо на колени профессора, невольно захватывая его за отвороты белой рубашки, потягивая податливую ткань на себя, задыхаясь от гнева и чего-то еще, чего не могла признать даже себе.

Раньше, чем пылающее лицо Омера потянулось в сторону ее, обворожительных в своей свирепой гримасе, губ, его руки моментально обхватили Кывылджим за талию, плотным кольцом окружая ее дрожащее от злости тело. Обоих в это мгновение пронзило разрядом молнии, казалось, даже озаряя вспышкой пространство.

Она моментально почувствовала тепло его рук на своей талии и запах его волос,  отдающие пряными композициями, когда несколько прядей мужчины вдруг коснулись ее щеки.

- Госпожа Кывылджим, господин Омер... - раздался в дверях голос Лейлы одновременно с бряцанием посуды на металлическом подносе в ее руках. - Ой...   - ее взгляд метнулся от прокурора и профессора  к портрету Ататюрка, словно ища у того поддержки.

Картина своей начальницы сидящей на коленях Омера Унала поразила ее настолько, что сильнее могло пригвоздить ее к месту только лицезрение собственной кончины. Три пары изумленных от собственных реакций глаз пересеклись где-то в центре кабинета, заставляя каждого в одну секунду обрести багровый цвет лица и бешено стучащее сердце.

Ни говоря больше ни слова, несчастная Лейла, ожидающая по меньшей мере дисциплинарного выговора в личном деле, покрываясь неестественным маковым багрянцем за себя и даже за свою начальницу, одним движением водрузила поднос с чашками на свой собственный стол, и тут же попятившись назад и прикрыв глаза, стремглав вылетела из кабинета.

"Я точно убью этого психолога. И мне наплевать, что меня посадят", - промелькнуло в голове Кывылждим. Она рванулась прочь от мужчины, истончающего мускусный аромат, но Омер неожиданно крепче сжал ее талию, прожигая кожу сквозь тонкую блузку. Буквально на секунду она ощутила, как протестует ее тело против разума, настойчиво упирающего руками в грудь профессора, в желании как можно быстрее избавиться от его обьемного мужского начала, прежде, чем произнесла:

- Уберите от меня свои руки! - змеиным голосом прошипела Кывылджим, сгорая от еще большего стыда, чем могла представить себе этим утром, одним рывком сбрасывая со своей талии хватку Омера и отпрыгивая с его колен. 

Если кто и был асом попадать в нелепые ситуации, то госпожа Арслан могла переплюнуть любого. Прежде, чем ее аргументы в зале суда, не имеющие аналогов среди других прокуроров, достигали заветной цели при процессе, она проходила все круги ада, доказывая не только окружающим ее лицам мужского пола, но и себе, что с ее способностью к идиотским случаям, она занимала свое величавое место в цепочке обвинительного приговора.

Но сейчас эта женщина стояла в предательски сползающей на одно плечо блузке, с вьющимися без укладки каштановыми волосами, перекинутыми назад, свирепо смотря глазами цвета темного шоколада на встревоженного ничуть не меньше нее профессора, пока ее грудная клетка трепетала от возмущения.

- Для того, чтобы влепить мне пощечину, не обязательно было подскакивать с дивана. Я бы мог подойти и сам, - потирая пылающее место, пробормотал  приглушенным голосом Омер с ноткой иронии в голосе.- Стоило только попросить, госпожа прокурор.

Профессор буравил ее глазами, оглушенный от собственных подсознательных импульсов и движений. Он до сих пор чувствовал тонкую талию женщины под своими руками и жар ее кожи так, что даже попытался спрятать руки в карманы джинс - до того, казалось, они покраснели.

Какого дьявола, с ним происходит в этом кабинете?! Он готов был поклясться, что его мысли были направлены на обвинение даже самого господина Ататюрка в возможных происках. 

- В следующий раз я непременно воспользуюсь Вашим советом, господин ПСИХОЛОГ. Из-за Вас моей репутации пришел конец, - приводя вид своей блузки в порядок, процедила Кывылджим. - Спасибо за то, что в кабинете зашла ЛЕЙЛА, а не Хакан или Ваша чудесная племянница.

Профессор встал с кресла женщины прокурора, уступая ей место, все еще поглядывая на нее с примесью недоумения и явного гнева, впервые проявившегося на добром лице, когда эта упрямая женщина снова обвинила его в том, чего боялась, кажется, больше всего на свете.

Ну конечно, это же так унизительно - оказаться на коленях какого-то криминалиста -психолога, когда каждый первый помощник прокурора мог донести важному и благородному Аязу Шахину об этом!

- Боитесь реакции  Главного прокурора? - сардонически выдавил Омер, руки которого непроизвольно сжались в кулаки.- Обвинения, которые Вы мне предъявляете, госпожа Арслан, не имеют под собой основания. С падением Вашей репутации отлично справляетесь Вы сами. Это не я пил всю ночь напролет.

Эти слова были еще большей ошибкой.

Рука Кывылджим, плохо управляемая своей хозяйкой, вновь взметнулась в воздух, и от яростного замаха о вторую щеку, Омера спасла только его многолетняя реакция. Его ладонь резко перехватила запястье прокурора, и в ту же секунду мужчина с усилием подтянул ошарашенную женщину в поле своего воздействия, встречаясь с ее полыхающими огнем глазами, будто бы загораясь сам.

Широкая грудь в миг оказалась перед ней, заслоняя собой пикантный солнечный свет, льющийся из двустворчатого окна, в котором расслабленный образ сегодняшней  слабой госпожи Арслан вдруг показался Омеру настолько манящим, что ему пришлось сглотнуть, унимая свою реакцию дрожи.

Воздух вокруг стал обостренно плотным, будто заряженным полюсными частицами, и кабинет вокруг Кывылджим закружился с невероятной скоростью, выбивая из-под нее точку опоры. Ее пряди, оказавшиеся на губах, от учащенного дыхания из приоткрытого рта, колыхались как невесомые перышки, подхваченные вихрем, переливаясь золотистым свечением, пробивающемся из-за плеча Омера Унала. Ощущения близости мужского начала усилилось стократно.

Свирепые, наполненные огнем взгляды схлестнулись в бравом противодействии, поджигая все вокруг. Дыхание профессора опаляло волоски на щеках Кывылджим, настолько гневным он внезапно оказался в своей страстной реакции. Запах ее кожи сводил с ума, заставляя его в эту минуту усиленно сдерживать яростное желание попробовать пухлые губы на вкус.

Пульс достиг критических показателей. Стрелка часов замерла в секундной отметке. Облака на бездонной голубой глади и те оказали сопротивление ветру, каменея на одном месте. Гул включенного компьютера Лейлы был единственным живым звуком, кроме ритма двух бешено неистово пульсирующих сердец.

- Сядьте, КЫВЫЛДЖИМ, - почти ледяным повелительным тоном, сквозь который пробивались взволнованные нотки, отчеканил Омер, удерживая себя от падения в бездну. - Не стоит тратить на меня все немногочисленные силы сегодняшнего дня. Они Вам еще понадобятся. Кроме того, у меня есть нечто, что Вас заинтересует.

Он, наконец, выпустил ее поднятую до этого момента руку, заставляя ошеломленную таким властным голосом мужчины оторопело сделать шаг назад, опускаясь в собственное кресло и уже исподлобья, почти с виноватым взглядом, посмотреть на в миг преобразившегося профессора.

Еще ни одному мужчине удавалось вывести железную госпожу Арслан пару раз за несколько минут. Да так, чтобы она, наплевав на всю возможную субординацию, замахнулась на представителя органов правопорядка. Либо алкоголь в ее крови до сих пор играл с ней злые шутки, либо этот мужчина, сейчас опускающийся в кресло напротив был действительно хорошим психологом.

И вот именно последнего сейчас больше всего боялась Кывылджим. Сколько идиотских моментов со времени их знакомства она уже пережила рядом с этим человеком? А теперь ей еще нужно как-то выпутаться из этой гадской ситуации, принося извинения за резкие замечания о его потере.

Кывылджим откинулась на спинку своего величественного трона, чувствуя незримую поддержку статного мужчины, нарисованного позади, и сложила руки на груди, все еще продолжая учащенно дышать, прикусывая губу изнутри и излучая в пространство максимум недоброжелательного отношения.

- Что Вы хотели мне сообщить, господин Унал? - возвращая себе прежнее хладнокровие, как могла выдавила Кывылджим.

- Давайте начнем с кофе, госпожа Арслан,  - превращаясь в прежнего обходительного мужчину, ответил ей Омер, игриво усмехаясь лишь уголками блестящих глаз, сопровождая неизменным поднятием брови вверх. - Он Вам сейчас жизненно необходим. Позвольте, я за Вами поухаживаю.

Он потянулся за металлическим подносом, еще недавно в спешке оставленным Лейлой, протягивая ей небольшую чашку уже вряд ли горячего кофе, и захватил себе вычурную, так идущую ему, чашку с милой расцветкой из пастельных клеток, в котором колыхалась жидкость ядовитого зеленого цвета.

- Вы сменили образ? - кивнула Кывылджим в сторону Омера, у которой в груди до сих пор клокотало чувство крайней несправедливости от того, как резко осадил ее профессор. - Ваши водолазки шли Вам больше.

Она медленно захватила чашку, протянутую ей господином Уналом, обращая внимания на его сегодняшний слишком манящий вид в белой рубашке с голубой тонкой полоской и простых синих джинсах, которые только что перекрещивались с ее ногами, ощущая одновременный разряд.

На этих мимолетных картинках в ее голове, ее рука с любимой кружкой холодного металла дрогнула, заставляя капли остывшего напитка, который с каждым днем казался ей все менее вкусным, оставить несколько следов на идеальной лакированной поверхности стола.

Кывылджим сделала глоток и поморщилась, уставившись на три круглых точки, оставленных крепким кофе возле папки с обозначением Омер Унал, которую она вчера так и не удосужилась опустить обратно в металлический ящик с важными документами. Ее щеки мгновенно порозовели, и она приложила руку ко лбу, закрываясь от собственного смущения и мгновенно взявшегося чувства вины.

Ей нужно было как-то начать этот разговор, чтобы обьяснить свою неуместную для прокурора осечку. А еще - принести личные, именно личные извинение, когда она как слон в посудной лавке топталась по чувствам мужчины с большой потерей.

Больше всего в жизни она ненавидела извиняться - это делало ее слабой, уязвленной, глупой.

- Вы будете не Вы, если не оставите последнее слово за собой, да, госпожа прокурор?  - вскинул бровью Омер, ухмыляясь и следуя ее взгляду, обратил внимание на папку с его именем и фамилией. - Прежде, чем Вы произнесете в мой адрес такое страшное для Вас слово "извините", очевидно, борясь со смущением относительно замечаний о моей прошлой жизни, я бы кое-что хотел Вам показать.

Его исполненный добродушной иронии взгляд, обрамленный в кроткое выражение лица, скользнул по виноватому виду Кывылджим, находящейся в замешательстве от его догадки.

Как он с такой легкостью смог понять, что она собиралась сделать, несмотря на собственное уязвленное самолюбие?

Профессор потянулся к своему неизменному спутнику, вероятно, являющемуся его лучшим другом - кожаному портфелю, и в наигранной медлительности застыл вместе с рукой, оказавшейся на застежке. Будто бы до сих пор раздумывая о целесообразности своих действий, прежде, чем отдать Кывылджим то, что она вряд ли ожидала увидеть у себя на столе, Омер бросил на женщину непроницаемый взгляд, лишь только усиливая ее чрезмерное любопытство.

Наблюдать за этой вспыльчивой, мчавшейся вперед на максимальных оборотах, женщиной было столь же обольстительно, как и нагло издеваться над ней, умело дергая за те ниточки, которые иному человеку были недоступны.

Распахнув глаза от возбужденного ожидания, Кывылджим даже приподнялась с места, облокачиваясь руками на деревянную столешницу, и нависая своим телом над офисным столом. Этого наклона Омеру хватило, чтобы проникнуть взглядом по открывшемуся декольте, улавливая очертания пышной груди под синим атласом, обрамленной в черное прозрачное кружево.

"Однако, Эмре, кажется, был прав", - вдруг кольнула его настойчивая мысль, но он, с вынужденным усилием тут же отбросил ее в сторону, глядя с каким буйством интереса и горящими глазами, госпожа прокурор смотрит на его действия.

Он не припомнил такого стремления к работе ни у одной окружающей его женщины. Даже его берлинская подруга все больше стремилась продвинуться по карьерной лестнице следуя, скорее, ориентирам в семье и желанию жить помпезно, соответствуя статусу элиты.

Кывылджим же разительно отличалась от всех его знакомых, с ее отчаянной тягой к справедливости, желанием докопаться до сути и наказать виновных. Омер видел в ней себя, погруженного в запах пыльных архивных папок, с горьким привкусом кофе на губах, еще не лишенного тягостными обстоятельствами, жадного до фактов,  иногда забывающего есть и спать в работе над жуткими подробностями дела. Она была в его стихии, на одной волне, и это несказанно его трогало.

- Готовы, госпожа Кывылджим? - едва сдерживаясь от нарочитой театральности своего вопроса, спросил профессор.

- Господин УНАЛ.., - процедила женщина, находясь в взвинченном состоянии, открывая и без того огромные карие озера еще больше. Ее голос дрогнул, как тонкая струна, готовая лопнуть от напряжения.

На этих словах, профессор с видом клоуна-фокусника в цирке одним ловким движением извлек из портфеля ту самую плитку молочного шоколада, которую с таким вожделением ела Кывылджим на допросе Экрема Челика в камере.

- Это то, что должно было меня заинтересовать?! - прошептала Кывылджим, переводя ошеломленный взгляд на профессора, вкупе с открытым ртом, готовая взорваться от очередной его дурацкой шуточки. Ее пальцы вдавали деревянную поверхность настолько сильно от абсурда ситуации, что Омер буквально ощутил как крякнул стол под напором женщины.

- У Вас сейчас вид, как будто Вы готовитесь сьесть меня вместо этой шоколадки, госпожа Кывылджим, - расхохотался Омер, до сих пор чувствуя в своем носу последствия ее бурной ночи и вновь вспыхивая от одного только представления, что могла эта женщина в таком прозрачном белье позволить себе совершить. Слишком близко сейчас от него оказались ее пышные пряди волос, истончая аромат бунтарской ночи.

- Бы бессмертный, господин ПСИХОЛОГ, - все еще шепотом проговорила женщина, плюхаясь обратно в защитное от ее иронии кресло. - Просто знайте -  я Вас ненавижу.

Последние слова она произнесла так вкусно и так явно от души, намереваясь воздать ему все то, что, по ее мнению, ему полагалось.  Громко выдыхая и прикладывая руку к пульсирующим от негодования и дозы алкоголя в крови вискам, она уставилась на Омера абсолютно усталым взглядом, больше не в силах ехидничать с этим невыносимым мужчиной.

Он намеренно над ней издевался.

- Даже не попробуете дольку? - сердечно в своем ехидстве, продолжил Омер. - Я запомнил, как выглядит обертка и купил Ваш любимый. Что же Вы так разочаровались от шоколада? Я же не думал, что Вам понадобится противоядие после хорошей ночи, госпожа Арслан.

Профессор протянул Кывылджим плитку, с усмешкой поглядывая на ее сжатые чарующие губы, которые явно не хотели выдавать их обладательницу во вспышке смеха, разрывающего ее изнутри.

Этот мужчина только что прокатил ее на извилистых горках эмоций, заставляя полностью забыть о щекотливой ситуации, которая возникла по ее столь глупому недосмотру как вьедливого, но загруженного прокурора. А теперь этот мужчина решительно протягивал ей плитку любимого шоколада, словно сам был виноват в чем-то, снимая с нее всю неловкость! Что за безотказные психологические приемчики использовал профессор, которые переворачивали все с ног на голову и заставляли ее смеяться над самой собой, что ей было совершенно не свойственно? Кто же ты на самом деле, Омер Унал?

Кывылджим пора было признать, что феноменально работающий господин Унал скрашивал ее профессиональные будни одним только своим присутствием.

- Пфф.., - еле сдерживаясь от прорывающегося хохота над  собой, выдала женщина прокурор. - Давайте сюда Вашу шоколадку, господин Омер.

Она потянулась к яркой обертке, случайно касаясь его теплой руки подушечками пальцев, попутно отмечая, что Омер не только запомнил, что ей нравился молочный шоколад, но и заметил всего лишь дважды появившуюся в камере допроса обертку от любимой марки, чтобы преподнести ей сегодня такой неожиданный презент.

Это было слишком обьемно по впечатлениям: осознать, что профессор до мельчайших деталей отмечает особенности ее натуры, а главное, проявляет столь чуткую трогательную заботу о своей начальнице.И Кывылджим непроизвольно зарделась нежным розовым румянцем, опуская вниз от профессора смущенный взгляд.

- Ну вот. Начало положено. Вы уже называете меня господин Омер. Еще немного и мы...,- посмеиваясь над ее забавным видом, начал Омер.

- Остановитесь, господин психолог, - оборвала его на полуслове Кывылджим, поднимая вверх указательный палец и соблазнительно облизывая губы от предвкушения приятной сладости. - Сейчас самое время помолчать.

Она приоткрыла обертку, доставая из серебристой фольги первый шоколадный квадратик и, как в прочем всегда и привыкла  с детства, опустила кусочек приторного десерта себе в рот. Бархатистый сладкий вкус растекся внутри, немного стирая горечь и стыд этого утра.

То, что, кажется, было нужно после вчерашнего позорного вечера. И как Омер Унал снова сумел угадать, что именно может привести ее в чувство?!

Кывылджим исподлобья бросила пронизывающий взгляд на профессора, снова признавая его превосходство в знании психологии, чувствуя, как все больше начинает доверять его методам и способу ведения расследования. Если даже не способу жизни.

Саркастически поднимая свою четко очерченную бровь вверх, профессор не без удовольствия и в полной улыбке, открывая свои ямочки, наблюдал сейчас за госпожой прокурором, которая с таким вожделением уминала тот самый шоколад, ради которого ему пришлось нарваться на штраф этим утром.

Не соблюдая правила параллельной парковки, более того, занимая место для инвалидов, Омер, увидев еще издалека знакомый цвет обертки, резко вывернул руль вправо, направляясь в единственное свободное место, чтобы заполучить желанный предмет. И буквально через пару часов получил на своем телефоне уведомление о назначенном штрафе.

Но сейчас, глядя, как она с шумом прихлебывает остывший в ее странно неуютной с виду кружки, закусывая его диковинным шоколадом, он ничуть не жалел о нескольких сотнях лир, которые висели красными цифрами в аккаунте муниципалитета в разделе дорожных штрафов.

Наконец, Кывылджим с характерным стуком опустила кружку на ее законное место на блюдце и хмуро посмотрела на профессора, допивающего в манерной вычурности благородства противную зеленую , по ее мнению, жидкость, будто бы это был напиток богов.

Пора было перейти к той самой части, что в эту минуту заставляла ее сердце предательски громко стучать, сбивая прямую связанную речь - единственное, что отличало ее от многих других оппонентов.

- Господин Унал...я бы хотела бы...извиниться перед Вами. Я допустила ошибку, не заметив суровых фактов. Вчера я еще раз пересмотрела материалы дела Цветочника и обнаружила свое серьезное упущение.

Профессор настороженно взглянул на собеседницу, опуская чашку на овальный поднос, натягивая в напряжении спину и в секунду меняя взгляд от прежде радушного до пристального и будто бы излишне холодного. Теплое выражение на его лице сменилось тягучим выражением боли, уголки губ медленно опали, а пальцы рук непроизвольно сжали друг друга, максимально закрываясь от нахлынувшего воспоминания, с которым ему приходилось сталкиваться изо дня в день.

Солнце, до этого ласковым светом, проникающее в окно на четвертом этаже внезапно спряталось за свинцовую налившуюся тучу, странным образом вторя мрачному выражению лица Омера Унала.

Как бы он не отводил момент выяснения обстоятельств смерти Леман в обсуждении с этой женщиной, он все равно настал. Омер понял это еще на пристани возле тюрьмы, когда Кывылджим столь глупо, обнажая свои настоящие чувства, задала тот самый бесцеремонный вопрос. 

- Не стоит, госпожа Арслан, - он провел рукой по подбородку, чувствуя как щетина кольнула его пальцы, усиливая ощущение реальности. -  Скорее, это мое личное желание возымело надо мной воздействие. Мне нужно было сказать Вам о Лема...о моей жене до того, как мы оказались в камере Экрема Челика. По всем законам, я не имел права присутствовать на допросе этого человека. Но, признаюсь, не удержался взглянуть ему в глаза. И, как Вы уже убедились, не зря. Человек признал свою вину, исходя из корыстных побуждений. Любое убийство в нашей стране имеет пожизненное наказание. Так почему бы, совершив одно, не взять на себя ответственность за остальные, тем самым улучшив жизнь своей семьи на многие годы? - размышлял Омер, пристально глядя в темные внимательные глаза Кывылджим.

- Я бы хотела задать Вам несколько вопросов, но.., - запнулась Кывылджим, не в силах продолжить свою фразу, видя как всего на секунду, но исказилось от внезапного удара, будто под дых, лицо мужчины напротив.

- Но боитесь показаться бестактной, госпожа прокурор?

И снова в точку. Кывылджим несколько поморщилась, собирая пальцы под столом в подобие замка, стараясь отогнать внезапную пробравшую ее дрожь от того, как профессор мастерски угадывал все ее состояния. Ей нужно было как-то отгородиться, но хотела ли она этого?

- Вы имеете полное право вызвать меня как свидетеля, проходившего по делу на допрос, госпожа Арслан. Так что можете продолжать без извинений. О том, что Вы не догадываетесь о пятой жертве в деле Цветочника я понял еще в первый день знакомства с Вами, как только оказался в Вашем кабинете. Мое личное дело и дело этого ублюдка лежали рядом, однако Вы не задали мне ни одного вопроса касательно различий в последнем убийстве, - ничуть не стесняясь своих выражений, добавил он, продолжительно всматриваясь Кывылджим в глаза прямым глубоким взглядом.

Понимая, что слишком опростоволосилась в глазах внимательного профессора, Кывылджим на мгновение вспыхнула, желая снова защититься от столь явных доказательств ее упущения, однако Омер выставил руку вперед, чуть поднимая ее вверх, давая тем самым понять, что не ждет от нее дальнейших объяснений.

И Кывылджим его послушала.

Может, впервые в жизни.

Этого мужчину.

- Мне очень жаль, господин Унал, - еще раз отозвалась Кывылджим.

Она выпрямила спину, совершенно забывая о том, что за несколько минут до этого происходило между ними, вновь вступая в любимое правовое поле поиска улик и зацепок, и выпрямила руки на столе, пропуская между пальцами ручку.

Если Омер Унал действительно вернулся в Берлин с целью найти настоящего убийцу своей жены, она просто обязана его допросить. Его личные мотивы могли помешать ходу всего расследования и навлечь на них обоих вполне правомерное отстранение как самого психолога-криминалиста, так и прокурора, привлекшего его к расследованию.

Голова до сих пор гудела от обилия вчерашних доз и сильно рассосредотачивала ее мысли в хаотичном порядке, чтобы грамотно повести предстоящий разговор.

Кажется, последний раз она так напивалась еще в студенческое время, когда единственный раз провалила устный экзамен по уголовному праву - основной дисциплине факультета из-за известий о ее отце. Именно тогда, будучи совсем еще юной и неопытной в любовных отношениях студенткой, она доверила свое сердце веселому молодому человеку с густыми вьющимися черными как смоль волосами, извергающего шутку за шуткой, и разбавляя ее мрачный и холодный образ.

И в тот же день, очевидно, маленькая принцесса Доа и пришла в этот мир, чей рисунок лежал в нижнем ящике ее капитанского стола, до сих пор напоминая ей о быстротечности времени, когда ее малышка повзрослела.

Отгоняя внезапно нахлынувшие на нее совершенно к месту воспоминания, Кывылджим немного помедлила, перед тем, как начать свой следующий вопрос, цепляясь за ответный взгляд профессора, который словно давал ей немое разрешение спрашивать об интересующих ее, но малоприятных для него фактах.

- К делу Цветочника приложена Ваша характеристика психологического портрета убийцы, - продолжила Кывылджим. - Почти в точности повторяющая Ваш портрет, о котором Вы заявили на брифинге, однако с более емкими деталями внешности и проявлениями характера. Почему сейчас Вы столь аккуратно подошли к вопросу описания убийцы?

Омер мрачно усмехнулся, оказываясь в своем прошлом, когда на месте красивой, опьяняющей своим присутствием, женщины сидел Гирай Шифаджегиль, уставившись на него, дрожащего от разрываемых страшных эмоций потери, стеклянными голубыми глазами, ничуть не проявляя и доли сочувствия, а лишь подсвечивая свое ярое желание поскорее покончить с этим годовалым делом, буквально на живца пытаясь словить подозреваемого.

По спине профессора проползли нервные волны, оставляя леденящий холод в районе позвоночника, заставляя его сделать глубокий выдох, прежде, чем полностью отдаться в жестокие воспоминания убийства Леман.

- Я не уверен, госпожа Арслан, вот почему. Пока я не уверен, что убийца тот же человек, я не могу доподлинно сопоставить прошлый портрет с новыми фактами. Слишком разрозненными кажутся вплетенные обстоятельства, сопровождающие убийство Гюнай с прошлыми девушками. Цветочник не использовал аппрет, оставляя жертву несколько в хаотичном состоянии. Все девушки, действительно, были одеты, и все они были студентками факультета, где я имел несчастье преподавать. Это факты. Что же касается другого, символики - то тут, госпожа прокурор, дело обстоит иначе. Если я прав,  Цветочник, сложив руки Гюнай на груди, действительно, хотел обратить на букет невесты внимание, значит имеет место быть его разговор со следствием. Это человек жаждет разделить свою боль с нами, используя для этого менее защищенных. Однако, он будто бы учится, в этот раз рассказывая историю с самого начала. Рискну предположить, что прошлые убийства он совершал под воздействием аффекта от только ему известной боли. Отсюда - больше хаоса в убийствах, отслеживаемые типичные действия и места, разрозненность применяемых препаратов для отравления. Сейчас же он, подошел к делу с холодным прагматизмом, если угодно, госпожа Арслан. У него абсолютно выверенные действия, следующие друг за другом, и дергающие за разные ниточки. А это значит, что сейчас он пережил свою трагедию, и жаждет разговора.

- Как думаете, Ваша жена...оказалась случайной жертвой или это тоже был его план? Она разительно отличается от всех девушек. Могло ли это быть личной местью? Почему все девушки были студентками ВАШЕГО курса?

Омер слегка приподнял уголок губ, слушая засыпающую его вопросами Кывылджим. Возможно, только глаза женщины напротив, смотрящие на него в искреннем чувстве поддержки, заставляли его взять себя в руки и воздвигнуть перед собой стену отчуждения, будто бы убийство его жены было в чьей-то другой жизни.

Он прислонил два пальца к переносице, ощутимо надавливая на нее, слегка насмешливо глядя, как женщина прокурор пытается глазами отыскать стакан воды от мучавшей ее жажды после ночных приключений.

- Вам бы с газом,  - язвительно заметил он, возвращая себе приторный с искрами в глазах взгляд, и тут же добавил, видя, как недоуменно посмотрела на него Кывылджим, щеки которой были почти алыми. - Вы оглядываетесь в поисках стакана воды, теребя воротник вашей блузки возле шеи. Сглатываете слюну, в надежде, что выдержите дальнейший разговор, ерзаете на кресле, потому что, по очевидности, жажда нарастает. Просто давайте я облечу Ваши мучения, госпожа Арслан, а после - продолжу отвечать на вопросы.

Это уже было просто невыносимо. Кывылджим чувствовала себя как открытая книга перед экстрасенсом, изумленно ощущая, как любое из ее движений или даже мыслей вдруг обретает зримую форму в словах красивого мужчины напротив, от которого просто веяло приторной непринужденностью, с которой он совершал оценку. Непринужденностью и силой. И еще, кажется, чем-то пряным, похожим на корицу, которую она добавляла в кофе только когда хотела успокоения.

Кывылджим почти осклабилась на лице, бросая полный палящих искр взгляд в сторону профессора.

Мгновенно поднимаясь с кресла, Омер пересек серый прямоугольный ковер, единственный намек на противоречивый характер обладательницы этого кабинета, и оказался возле небольшого столика, стоящего у кожаного дивана. Наполняя стакан, он спиной ощущал на спине сверлящий взгляд госпожи прокурора, которая скоро грозилась спалить его до тла своими жгучими вихревыми реакциями, что еще больше распаляло любопытство профессора, у которого до сих пор стояла картинка черного прозрачного кружева перед глазами.

"Черт бы тебя побрал, Эмре, со своими зловредными шуточками", - процедил Омер сам себе, надеясь, что его краснеющее лицо и учащенное дыхание не будут столь заметны для волевой женщины, явно испытывающей его терпение своим несговорчивым  характером.

- Держите,  - протягивая стакан ей, сказал Омер, снова присаживаясь в кресло напротив. - Если решите меня отблагодарить, можете просто сказать "спасибо, Омер бей", - рассмеялся он.

Глаза Кывылджим мгновенно ожесточились, готовясь к новой схватке, как к вызову, пока она, прикрываясь стеклом и поступающей в нее живительной влагой, урезонивала свои неистовые эмоции.

- Спасибо, ГОСПОДИН УНАЛ, - нарочно подчеркивая последние слова, процедила она.

Ни за что. Ни за что и никогда Кывылджим больше не будет переходить максимально допустимые границы общения в стенах этого кабинета и вообще Дворца праосудия.

Ухмылка профессора прорезала сосредоточенное выражение лица. Брови скользнули вверх, оценивая ее в миг преобразовавшийся дикий вид, готовящийся дать отпор. Если эта женщина не вступит в спор с мужчиной - она не сможет быть так притягательна. Ведь именно сейчас ее  полные губы, еще влажные от воды, стиснутые в решительную линию, доводили его до легкого сердечного приступа. Равно как и неудержимое желание спорить с представителями противоположного пола.

Когда-нибудь эта женщина с неумолимостью амазонки заставит его преступить должностную субординацию.

- Ясно, - заключил Омер, - мы ходим по кругу. Омер бей и Кывылджим ханым, подождет. Вам лучше?

Женщина окатила его пылким недвусмысленным взглядом, снова выпрямляя спину в своем кресле, и отстукивая концом черной шариковой ручки по столу, знаменуя продолжение их беседы.

Если бы можно было поставить между ними портрет Ататюрка сейчас - она бы непременно это сделала. Только этот художественно выполненный на холсте мужчина мог стать реальной преградой на пути прозорливого взгляда этого чертового профессора, смотрящего, кажется, в самые глубины ее души!

- Продолжим, господин профессор, - сказал она, не зная, куда еще деть себя от его слишком обьемного взгляда, рассматривающего ее будто под микроскопом.

Она вновь заняла выжидательную позицию в любимом кресле, водружая на свое лицо крайне заинтересованное выражение, которое, несомненно, выдали ей при вступлении в должность.

- Айлин, первая жертва, была моей практиканткой. Абсолютно милая, умная, тихая, скромная девушка.

Омер непроизвольно остановился, вспоминая тот самый роковой день, когда приехал  в бюро судебно медицинской экспертизы на опознание. Девушка, почти не тронутая часами, проведенными безжизненно, была подобна фарфоровой куколке, с ее длинными белокурыми локонами, карими безжизненными глазами, лежа на холодном металле стола, оттеняющего бледность ее кожи.

В тот момент, ему было сложно совладать со своими эмоциями, впервые в жизни столкнувшись с столь близким к нему самому проявлению насилия. Еще вчера она задавала ему вопросы, а сегодня была найдена среди кустов роз в клумбе центрального парка Стамбула.

- Я совру, если скажу, что не предполагал, что мотив убийства каждой из девушек был связан со мной, - продолжил он, возвращая себе самообладание, облокачиваясь на стол и подаваясь телом в простону прокурора.  -  Но, Пынар и Мелек, третья и четвертые жертвы никогда не были у меня на лекциях, поэтому со временем, я оставил такие предположения. Мы искали мотив среди преподавателей, госпожа Арслан. Проверяли всех и каждого по описанному мною портрету, натыкаясь на сплошные несостыковки. После искали связи между девушками, так как убийца однозначно знал их. На жертвах так же, как на Гюнай отсутствовали следы любого насилия. Но они не пересекались вне университетской жизни, хаотичные встречи в местах обитания всех студентов были не в счет. Этот человек должен был засветится хоть на одной камере. Но его нигде не было. И это навело меня на мысли, что юридический факультет тут не при чем. Убийца выбирал жертв не по принципу места обучения, а совершенно по-иному.

Госпожа прокурор распахнула глаза, невольно приоткрывая рот, как всегда делала в моменты, когда в голове начинала складываться картинка предстоящей стратегии расследования, обрастая конкретными фактами и предположениями.

- И какому же, господин Унал? - слегка наклоняясь к нему, спросила Кывылджим, даже не замечая, как ее руки коснулись теплых кончиков его пальцев, в едином порыве докопаться до истины.

- Все жертвы так или иначе искали лучшей жизни, если Вы понимаете, о чем я, госпожа Арслан. Единственная, с кем у меня не сходилось  - была Айлин. Она не была замечена ни в чем подобном. У двух из четверых девушек были отношения с богатыми людьми. У Мелек, чьего молодого человека Кюрта Наира убил Челик, был состоятельный отец. Ее родители были против отношений с  простым студента, часто устраивая ужины, на которые приглашалась турецкая элита, по всей видимости с определенной целью - завязать отношения дочери с правильной партией.

Омер накрыл ее пальцы своими, словно скрепляя негласное соглашение о совместной работе и желание стать единой командой, полностью разделяя дело всей их жизни. Однако, Кывылджим была настолько сосредоточена на том, что сейчас ей говорил профессор, что не только не заметила его теплого, почти интимного прикосновения, но и в ответ машинально сжала его пальцы,с ловно искала опору в этом жесте, даже не осознавая, как наклоняется еще ближе к нему через стол и почти касается его лица. 

Ее дыхание, нежное и прерывистое, сейчас колыхало его сбившуюся прядь возле виска, а тепло, словно ток, разливалось по венам, создавая между ними иллюзию странного, почти электрического напряжения  - будто их тела пытались слиться воедино, преодолевая разделяющий их стол.

- Но Ваша жена?- внезапно вырвался у нее вопрос, нарушая хрупкое равновесие момента.

- Его злость, - резко выдохнул профессор, полностью разрывая контакт между ними и освобождая свои пальцы из нежных ладоней Кывылджим. - Я неоднократно указывал прокурору Шифаджегилю, что преступника стоит искать не среди преподавателей или студентов юридического факультета, а среди тех, кто находился в непосредственной близости к высшему обществу, либо наблюдая со стороны, либо в нем участвуя. Однако.., - запнулся Омер, глаза которого как и руки в миг стали ледяными, как зимний мрамор, - господин Гирай отвергал мои доводы, пренебрегая методами криминалистической психологии. Я начал собственное расследование, нарушая правила, привлек Умута и Эртугрула, но... не успел. Мою жену нашел наш сын в палисаднике возле дома. После этого стало очевидным, что я был прав. 

Профессор резко замолчал, и Кывылджим беспомощно посмотрела на  мужчину, ужасаясь его опустошенному взгляду. Последние слова повисли в воздухе тяжелым свинцовым облаком, и комната словно сжалась вокруг них, напоминая о цене, которую приходится платить за правду.
Кабинет в глазах Кывылджим начал расплываться словно мир на миг превратился в кляксу из тестов Роршаха, а к горлу снова подступила тошнота,  заставляя ее вцепиться в край стола, чтобы не упасть. Липкое ощущение ужаса, исходящее от человека, так трагически потерявшего любимую женщину, накрыло ее с головой, погружая в далекие забытые воспоминания, нахлынувшие черной волной,  сделанного однажды выбора.

Омер осел в своем кресле, подставляя спину, покрывшуюся холодным потом, черной коже, которая показалась ему теплее, чем собственная. Изо всех сил пытаясь разорвать трагичность воспоминаний, он до упора, так что побелели костяшки, сжал пальцами подлокотники, возвращая себе ощущение реальности в находящемся перед ним пространстве.

Несколько помедлив, наблюдая, как внезапно налетевшая туча, постепенно отползает, вновь открывая солнечный свет, который тут же прикоснулся к сочувствующему лицу Кывылджим, Омер продолжил:

- И если сейчас мы с вами вернемся к тому самому букету, которого не хватает в руках у Гюнай, получается, что тот, кто совершил все эти убийства знает, что мы снова предполагаем его причастность. И он играет...

- И играет он, возможно, с Вами, господин Унал, - закончила за него Кывылджим, холодея от одного осознания, что мужчине перед ней вновь может быть предначертано. - Ваш сын...Ваш сын под охраной?

Омер замер, его взгляд словно остекленел, когда он наконец осознал всю глубину возможного кошмара. В его глазах промелькнуло нечто похожее на панику, мгновенно сменившуюся холодной решимостью.

- Не думаю, госпожа Арслан, как бы самонадеянно это не звучало, -произнес он, тщательно подбирая слова, - что Метехану угрожает опасность. После случившегося с Леман, мы в спешном порядке, добившись разрешения у Главного Прокурора и Верховного судьи, перевезли ее тело на родину родителей в Берлин, где и остались, больше не привлекаясь к расследованию. Тогда в моей жизни существовал лишь сын, кошмары которого прекратились совсем недавно.

Пауза, возникшая в кабинете, каждому из родителей присутствующих в нем, позволила в полной мере погрузится в черноту ощущений несчастного подростка, однажды вечером обнаружившего свою мать возле дома, еще цепляющуюся за жизнь, с ножом, вонзенным прямо в живот, в утробе которой находилась еще одно продолжение Омера.

Кывылджим сцепила пальцы рук, ставя их на локти, и прислонила к ним звенящий от головной боли лоб, словно ища в этом жесте спасения. Она откровенно боялась  встречаться глазами с осунувшимся мужчиной перед собой с проступившими глубокими тенями под глазами, который сейчас с чувством вины, боясь озвучить это самому себе, но подспудно признавая, сидел перед ней в кресле - отрешенный в своих воспоминаниях.

Тишина в кабинете стала густой, как смола, обволакивая мужчину и женщину ледяной пеленой ужаса, через который прошли оба мужчины семьи Унал.

Молчаливый портрет Ататюрка  - единственный, кто сейчас вел тихую беседу с профессором закованного в путы боли и жестокости, с дрожащими руками и рвущимся наружу сердцем.

Омер и не предполагал, что посвящая госпожу прокурора в этапы прошлого расследования, он снова окунется в туже нестерпимую боль от осмысления собственных ошибок, собственной профессиональной никчемности, поставившей его любимую жену под трагический удар.

Внезапно, будто разрывая эту тягостную нить, которой и так было отведено слишком большое внимание незримой нитью протянувшейся между ними, Омер хлопнул себя по коленям, облаченных в синие джинсы, и выдавил из себя легкий, разряжающий обставновку, смешок.

Будто бы всегда чувствовал необходимость нивелировать любые острые ситуации в диалоге.

- Вижу, госпожа прокурор, от моих подробностей Вам стало еще хуже, - первым нарушил звенящее молчание Омер, все еще пытаясь казаться в ее глазах бравым солдатом, которого она, несомненно, представляла, изучая его биографию. - Может мне сбегать за завтраком? Как Вы на это смотрите, госпожа Кывылджим? Думаю, пара круассанов не испортят Вашу фигуру, - ухмыльнулся он, возвращая себе прежний ироничный взгляд, - зато точно благотворно скажутся на Вашем желудке, наверняка страдающем с самого утра.

Он склонил голову набок, скользя лукавыми глазами по фигуре женщины, пока искорки в его глазах настойчиво пробивали так заметную ему неуверенность своим внешним видом, спрятанную за символами видимой уверенности - высокими каблуками и строгими линиями деловых костюмов.

Неужели эта женщина в действительности могла сомневаться в своей красоте? Выдавая смешок в воздух, Омер только что намеренно подчеркнул идеальность изгибов ее талии, которые он так ловко успел оценить, пока это несносная женщина, с полным набором комплексов, восседала на его коленях.

Кывылджим в который раз залилась краской, рассерженно отворачиваясь от его глубокого заинтересованного взгляда. Она несколько раз открыла и закрыла глаза, поверхностно мотая головой, будто бы пытаясь сообразить как последнее замечание относилось к ее вопросам по делу, и слегка повела плечами вверх, выражая крайнее непонимание.

Этот мужчина, несомненно, любил свою жену. То, с каким ожесточением преобразовывался его взгляд при одном только упоминании ее имени, которого он старательно избегал в разговоре с ней, не могло не бросаться в глаза даже не такому тонкому психологу, как Кывылджим.

Ее вдруг отчего-то кольнуло то, с каким неистовым чувством, спрятанным глубоко внутри, он до сих пор отзывался о Леман.

"Если бы я вдруг стала жертвой маньяка, -усмехнулась Кывылджим сама себе, - обо мне всплакнула разве что дочка, да и то, потому что больше некому было выручать ее из глупых ситуаций".

- Я поражаюсь Вашей способности, так резко переключаться, - мотая головой, удивленно отозвалась Кывылджим и мило улыбнулась в сторону, скрывая улыбку от чрезмерно чуткого внимания мужчины, который замечал любые мелочи ее состояния.

Профессор задорно хмыкнул, с осторожностью и трепетом наблюдая за мгновенным потеплением в бездонных завораживающих глазах. Кывылджим откинулась на спинку кресла, расслабляя свои напряженные мышцы, и даже позволила себе отрицательно цыкнуть в сторону Омера, давая понять ему, что одна мысль о еде вызывала бурю негодования в ее пытающемся сосредоточится мозгу.

- Все ясно, завтрак отменяется, - добродушно проворчал Омер, в глубине души и не рассчитывая на другой исход своего вопроса.

Слишком эта женщина любила свою профессию.

Слишком была одержима жаждой справедливости.

Слишком  пылала своими расследованиями.

- Тогда, - снова начала Омер, ловя на себе заинтересованный взгляд собеседницы и умиляясь ее загоревшемуся неподдельным интересом взглядом,  - у меня для Вас есть еще новости. Мне не давала покоя эта группа, членом которой была Гюнай - "невинные, но умные". Это достаточно говорящее название, госпожа Арслан, чтобы мы могли его пропустить. Я тщательно изучил все видео, фото, которые существовали в их прикрепленной фотогалерее. И, знаете, что больше всего мне бросилось в глаза?

Кывылжим подалась вперед к Омеру, игнорируя его насмешливые взгляды от ее всклокоченного до сих пор вида, так разнившегося с привычном образом  стальной машины приговоров, коего она являла миру, и невольно раскрыла глаза в жажде дальнейших подробностей.

- Их всех обьединяет стремление к лучшей, я бы даже сказал, презентабельной жизни., - продолжил Омер. -  Все в точности, как и у предыдущих жертв в деле Цветочника. Всего в группе 259 девушек, некоторые из них даже устраивают совместные выезды или так называемую "охоту" на нужных им мужчин.

- Хотите сказать, что нам нужно приставить полицейских ко всем этим 259 девушкам и  они под возможной угрозой? - улавливая его мысль, с легким отрицанием спросила Кывылджим уже абсолютно всерьез воспринимая слова профессора, оказавшегося более внимательным, чем она. -  Предлагаете остановить работу Стамбульской полиции?

- В наших силах хотя бы предупредить их, госпожа Арслан. Но я попытался сузить число потенциальных жертв преступника - попросил Умута прошерстить аккаунты на наличие мужчин среди членов группы и странных переписок с ними среди участниц.

- И каковы оказались результаты? - замирая от возможной ниточки, которую бросил ей Омер, спросила одна с придыханием.

- Есть только один аккаунт мужского пола, состоящий в этой группе и являющийся их админом - некий Волкан, по крайне мере так он представлялся Гюнай в достаточной милой переписке.

Нехорошее предчувствие после упомянутого имени кольнуло Кывылджим, однако она все еще ждала, когда профессор произнесет свою пламенную речь дальше, смотря на его играющие от напряжения и вовлеченности скулы , и на секунду замирая от терпкого мускусного запаха его тела, проникающего глубоко ей под кожу.

Омер потянулся к своему неизменному портфелю, извлекая из него белой стороной к Кывылджим фотографию небольшого размера.

Желая несколько раззадорить и без того увлеченную госпожу прокурора, он сделал театральную паузу, косясь на лопающуюся от нетерпения забавную гримасу Кывылжим. Уголки его губ едва заметно дрогнули, в саркастической манере, продолжая снова и снова задевать женщину как тот самый мальчишка Омер, который ставил подножки полюбившейся девчонке в школе.

- Еще два часа у нас с Умутом, - продолжил наконец Омер, -  ушло на то, чтобы сопоставить аккаунт Волкана, обходя его кодовую защиту, и какие-либо еще IP следы его пребывания в той социальной сети, где создана эта группа. Был единственный отголосок, совпадающий без использования подставных IP - адресов, который мы словили, всего раз, но этого оказалось достаточно. Волкан, именем которого мужчина представлялся девушкам,  оказался никто не иной, как создатель этой социальной сети - Фатих Картал.

В немой паузе, вдруг воцарившейся в кабинете, где затих даже компьютер Лейлы, наконец, переходя в режим глубокого сна, Омер положил на твердую глянцевую поверхность стола единственное фото, представляя того самого молодого человека, который по нелепой роковой случайности оказался ее вчерашней компанией приятного вечера.

"Моей карьере пришел конец", - единственное, что пришло на ум Кывылджим, снова и снова вглядывающейся в красивое лицо молодого мужчины перед собой, при том, как в ее сознании одна за другой проносились картины с участием ее вчерашнего ночного спутника.

_____________________

Анкара. 12:48 по местному времени
Sihhiye

Освободившись от рабочей группы, посвященной предстоящему в скором времени международному форуму по развитию и внедрению инноваций в управление медицинскими учреждениями, госпожа замминистра здравоохранения турецкой республики проследовала в свой монументальный кабинет.
Он отвечал своим убранством не только ее статусу, но и современным веяниям технологического развития республики, в последние несколько лет достаточно сильно сменившего прежний консервативный подход как в управлении, так и в требованиях к государственным служащим.
Оказавшись внутри своего пространства, она сразу ощутила прохладу, ярко контрастирующую с излишней духотой зала, в котором проходило собрание по меньшей мере двадцати активно дышащих и высказывающих свои мнения участников.

Время спешило.

Об этом сигнализировало десять пропущенных вызовов с разных номеров на ее устройстве и головная боль от осознания, что вряд ли этому круговороту когда-либо придет конец. Впрочем, она сама выбрала этот путь в карьере и жизни, а жаловаться и прибедняться даже перед самой собой вовсе не входило в привычку Пембе Шахин.

Оперевшись спиной на прохладную дверь своим зеленым элегантным, и в то же время строгим, платьем, так безупречно подходящим к ее белоснежным локонам в стильной укладке, и оттеняемым драгоценными изумрудами в ушах, она окинула взглядом свое рабочее место.

Стены, выкрашенные в глубокий приглушенный оттенок слоновой кости, идеально подчеркивали золотистые акценты - рамы зеркал, изящные ножки журнального столика и массивный канделябр на нем, который госпожа Шахин решила захватить в новое здание министерства из своего старого кабинета, будто сошедшего со страниц исторических романов. Пожалуй, только лишь один канделябр теперь сильно выбивался из единого стиля нового минималистичного пространства.
Огромный стол из полированного темного дерева, явно доминирующий в помещении, сиял безупречным порядком, вмещая лишь несколько тщательно подобранных предметов.

Заточенный карандаш из слоновой кости. Дорогая ручка Montblanc. Тонкая папка с документами, ожидающая лишь ее беглого взгляда. В ее работе все было идеально. В отличие от хаоса в личной жизни. Но самым настораживающим было то, что этот хаос мог переметнуться и на сферу ее политического влияния.

А это было недопустимо.

Мягкий ковер под ногами поглотил звук шагов замминистра, когда она подошла к окну, сосредоточенно вздохнув. Вчерашний разговор с мужем не выходил у нее из головы, и его агрессивные хлесткие фразы "не видишь берегов", "я не собираюсь в этом участвовать", "тебе не сойдет это с рук", так раздражающе сотрясавшие кабинет особняка уже ближе к ночи, заставляли все заново прокручивать возможные сценарии реализации задуманного.

Аяз ее никогда не подводил. Никогда до этого момента. Но может ли она и теперь рассчитывать на его слово и их договоренности, в то время, как он слишком рьяно выходил из-под контроля, она не знала.

Вид с четвертого этажа на главное здание министерства, выполненное в современном архитектурном стиле с использованием бетона и стекла, со всеми его пристройками, недавно высаженными молодыми кустарниками и красивыми клумбами петуний внутри самого административного центра со снующими туда-сюда государственными служащими, всегда ее успокаивал. Как и сейчас, когда она приводила свои мысли в порядок, блуждая отсутствующим взглядом по уличным объектам через стекло, в то время, как воображение рисовало совершенно другие картины, вряд ли когда-либо способные воплотиться в реальность. Однако она не могла оставить себя без страховки.

Обратив взор на собственный телефон, который она крепко сжимала своими наманикюренными пальцами, Пембе на секунду задержалась на собственном отражении в заблокированном экране.
Сильная. Умная. Стальная. Без проявления какой-либо слабости женщина. Именно такой она сама воспринимала себя, давно уже забыв о том, что до сих оставалась невероятно привлекательной для противоположного пола.
Предпочитая игнорировать глупые знаки внимания со стороны того же Османа Гюмджи из ведомства по санитарно-эпидемиологическому благополучию или Ибрагима Вольтера из департамента кадровой политики, с его двусмысленными глупыми шуточками, на которые приходилось приветливо улыбаться в свойственной ей манере, Пембе имела внутри четкую цель.

Ей нужен был олимп. И она добьется своего.

Свайпнув многочисленные уведомления и всплывающие окна после разблокировки своего телефона, Пембе Шахин направилась вглубь кабинета к небольшому дивану из бархата цвета бургундского вина и по-царски разместилась на нем, отодвигая в сторону многочисленные подушки с вышивкой ручной работы.
Пожалуй, каждый предмет этой комнаты, ровно как и аромат ее дорогих духов - еле уловимый, но настойчивый, - был призван дарить наслаждение властью и осознание собственной значимости.
Ровно как и голос на другом конце провода, ответивший на звонок после первого же гудка, словно его обладатель сидел и гипнотизировал свой экран, ожидая ее звонка.

- Фуран, только сейчас я смогла позвонить, - сосредоточенно произнесла она, проигнорировав стадию приветствия.

- Ничего, Пембе ханым, я все понимаю.

- Готовься: через две недели открываем твой центр.

Короткая пауза от мужчины могла бы быть воспринята, как растерянность, если бы она не знала, что в действительности он, должно быть, прямо сейчас ликует от радости.

- Прекрасная новость, госпожа Шахин, - вторя ее ощущениям, отозвался мужчина невероятно живо и с ярой готовностью. - Я крайне рад.

- Еще бы, - самодовольно хмыкнула она. - Некоторое время тебе добавится загруженность, но наше дело приоритетнее, Фуран. Что с препаратом?

- Пока в процессе тестирования.

Этот шаблонный, ничего не гарантирующий ответ, очевидно, был призван поднять ей нервы, лишь пять минут назад успокоенные ею самой в экспресс-сеансе самотерапии.

- Это длится уже слишком долго. Мы не можем больше ждать.

- Мы делаем все возможное, Пембе ханым.

- Вы делаете недостаточно!

Властные угрожающие нотки ее тона, которые Фуран за время работы на Пембе Шахин мог различать с точностью до минимального отклонения от нормы, захватили невидимый эфир в сотни тысяч километров, физически разделяющих мужчину и женщину в данный момент.

- Препарат мне нужен также на следующей неделе, Фуран, - уже более спокойно, но определяюще проговорила она. - Если он не будет готов - пеняй на себя.

- Все будет сделано, госпожа Шахин.

- Не сомневаюсь, - усмехнулась женщина, сбрасывая звонок, после чего устало запустила в волосы пальцы.

Откинувшись на спинку дивана, расслабив напряженную шею и прикрыв безупречно подведенные глаза, она размышляла о том, по какой причине ее окружают столь слабые, безвольные, безынициативные и предсказуемые мужчины, вряд ли способные предвосхитить ее ожидания.

______________

Стамбул. 12:50 по местному времени
Дворец Правосудия Турецкой Республики

Самодовольно расправив внушительные плечи своего массивного тела в дорогом костюме под мантией с зеленым, лоснящимся от блеска изумрудным воротником с золотыми нашивками, Эмре Ахметоглу с фирменной улыбкой пожал руку своему очередному подзащитному, для которого он сегодня явился никем иным, как спасителем на только что завершившемся заседании суда.
Благодарно смотрящие на него ясные глаза супруги подзащитного были сродни бальзаму, льющемуся в бездонную бочку бахвалистого эго адвоката, вполне привыкшего к подобному проявлению в свою сторону помимо регулярного прибавления пятизначных, а то и шестизначных цифр на банковском счете.

День начался предсказуемо и приятно, и Эмре планировал продолжить его в том же русле.

Спускаясь вниз по молочного цвета ступенькам, придерживаясь за перила, мужчина вдруг выцепил взглядом женщину, поднимающуюся ему навстречу с этим вечно высокомерным строгим взглядом, направленным куда-то сквозь обычных смертных. Ухмыльнувшись вполне явственно в ее сторону от пришедшей внезапно ему в голову поистине гениальной мысли, он вдруг преградил женщине дорогу своим мощным телом, заставив ее резко замереть на ступеньке, слегка пошатнувшись на каблуках от неожиданности.

- Я всегда говорил, что вам бы не помешало сменить формат обуви, госпожа Арслан, - громогласно заявил он со смешком, наблюдая ее растерянный и несколько странный вид, когда на выпучила на него свои огромные глазищи. - Того гляди, вы рухнете с высоты к подножию самого Дворца правосудия, - продолжил глумиться мужчина, вдруг меняя тон с залихватского на заговорщицкий, опускаясь до уровня прокурора и слегка наклоняясь к ней ближе, будто бы намеревался открыть ей важный секрет. - Честно говоря, мне не хотелось бы для вас подобной участи, учитывая количество народу, которое бы наблюдало это с превеликим удовольствием.

Кывылджим, моргнув в его сторону густыми ресницами, отпрянула в сторону, смерив мужчину взглядом, полным недоумения от неуместности и грубости его высказываний, выставив между собой и им ладонь в защитном жесте, отгораживаясь от его вульгарного вторжения в ее пространство.

- Что за вздор, господин Ахметоглу? - бросила она в его сторону, сдвинув брови.

- Почему же вздор? Уверяю вас, все только и ждут, когда железная леди даст слабину, но вам-то на руку держать свой образ в неприкосновенности, не так ли?

Его раскатный хохот над собственными умозаключениями, тотчас привлекший внимание нескольких сотрудников, в данный момент поравнявшихся с ними на лестнице, заставил Кывылджим испытать сильнейшее раздражение, как если бы в пчелиный улей, живущий по собственным порядкам, внезапно вторглась неуклюжая лапа медведя, сносящая на своем пути неведомый ему порядок.

- Судя по всему, Эмре бей, вы слегка перепутали, с кем сейчас ведете диалог, не так ли? - со вздохом безысходности произнесла Кывылджим, выдавая свою неимоверную усталость и неготовность прямо сейчас вступать в столь бесполезный диалог.

Адвокат хитро прищурился, оценивая ситуацию и состояние женщины перед ним в свойственной ему манере напускной наглости, в то время как от его хищного взгляда не ускользнули ни очевидные круги под глазами, ни неровность привычной глазу укладки, ни даже чуть уловимый запах вчерашнего веселья женщины, которое так явно сейчас давало о себе знать в ее помятом облике. Усмехнувшись своим наблюдениям, Эмре обнажил зубы в улыбке в тридцать два зуба, намереваясь все же осуществить свой план, спонтанно возникший в его голове.

- Как вам работается с Омером Уналом, госпожа Арслан? - резко переключился он, теперь оживившись пуще прежнего. - Он мой давний друг и совершенно талантливая ищейка!

- Кто бы сомневался, - процедила себе под нос прокурор.

- Что вы сказали, госпожа Арслан? - намеренно игнорируя ее бормотание, вопросительно вскинул брови адвокат. - Надеюсь, вы не сожрете живьем моего профессра, как это делаете каждый раз с несчастными обвиняемыми? Страшно представить, что происходит с этими бедными людьми на заседаниях.

- Что за чушь вы несете, Эмре?

- Исключительно поклоняюсь вашему таланту, госпожа Арслан, - гоготнул он, пожимая руку проходящему мимо мужчине в мантии судьи. - Не думайте, я ведь слежу за прокурорами и знаю чуть ли не наизусть процент выигранных судов у каждого обвинителя в этом здании! Сказать по правде, ваша статистика впечатляет.

Кывылджим издала кашляющий звук, прикладывая пальцы к переносице. Ее самочувствие, очевидно, не давало ей дать должный отпор этому бестактному человеку в то время, как ее замедленные реакции побуждали господина адвоката к еще большей активности вокруг ее персоны.

- На самом деле, я к вам с хорошей новостью, уважаемый прокурор! - хлопнул в ладоши Эмре, заставив ее невольно вздрогнуть от резкого жеста. - В следующую субботу в моем особняке состоится вечеринка в честь возвращения нашего профессора-криминалиста, и ВЫ, дорогая госпожа, конечно же, приглашены.

Если бы можно было испарить человека одним лишь жестом, с этой задачей прямо сейчас справилась бы правая бровь Кывылджим Арслан, которая выписала невообразимую дугу, услышав невероятную глупость из уст лихого адвоката, который своим поведением всегда вызывал в ней желание ретироваться далеко и надолго.

- Приглашена... на вечеринку?

- Ну само собой, прокурор, мы делаем сюрприз моему любимому Уналу! Кстати, в жизни не поверю, что вы остались равнодушны к этому красавцу, признайтесь. Он тот еще мачо, ммм, Кывылджим ханым?

- Я...

- К тому же, - приблизился к ней Эмре на двусмысленное расстояние, понизив голос до полушепота и многозначительно поведя бровями, - судя по всему, вам не привыкать употреблять алкоголь, так что формат вечеринки вас полностью устроит. Что скажете?

- Вы..., - задохнулась Кывылджим, лишаясь дара речи.

- У вас сейчас такой вид, будто вы готовы пропустить меня через мясорубку, госпожа Арслан!

Эмре добродушно расхохотался, по-свойски хватая ее за локоть, отчего Кывылджим в еще большем изумлении, чем до этого, уставилась сначала на его ладонь поверх своей темно-синей рубашки, а затем на этого безумца перед собой, который явно решил довести ее до белого каления этим утром.
Ровно как и профессор, вальяжно восседающий в ее драгоценном кресле, пока она отсутствовала, позже озвучив ей то, отчего у нее буквально земля ушла из-под ног при воспоминании о вчерашнем вечере.
Внезапно ее замутило: так сильно, что это, вероятно, отразилось на лице, когда ее ладонь снова взмыла в воздух, разграничивая пространство между собой и Эмре Ахметоглу.

Мужчины. Очевидно, они были ей противопоказаны. Эмре стал последней каплей на сегодня, побуждая мобилизовать все остатки внутренних противоборствующих сил.

- Послушайте, господин...АДВОКАТ, - произнесла она грозно, с нажимом на последнем слове, будто бы указывая этим обращением на его место, которое она, очевидно, считала ниже своего. - Если вашей больной фантазии хватает только на то, чтобы унизить женщину своими нелепыми инсинуациями, у меня для вас плохие новости: вы выбрали не тот объект для глупых шуток, - ее указательный палец правой руки, сейчас выставленный в районе его груди, вторил ее ритму, который становился все стремительнее по мере того, как она приходила в себя. - На вашем месте я бы направила все силы не на бестолковые вечеринки, а на дело Эмраха Алтынсоя, которое вы, насколько мне известно, чуть ли не запороли на предыдущем слушании. И если бы вы, - не унималась она, - вместо глупых развлечений и попыток произвести на всех впечатление, обратили внимание не только на состоятельных клиентов, а помогли хоть раз действительно нуждающимся в этом людям, которых обвиняют незаслуженно... тогда, возможно, я бы стерпела и шутки, и провокации, и грязные намеки, проникнувшись к вам настоящим уважением. Всего хорошего!

Выпалила она, махнув рукой, и стремительно зацокала вверх по ступенькам, лишив Эмре возможности хоть как-то ей ответить.

- Приглашение все равно в силе, госпожа Арслан! - крикнул вдогонку мужчина. - Ах ты, стерва, - добавил он, не слишком заботясь о том, что группа молодых людей из дорожной полиции совершенно точно сейчас расслышали не только его слова, но и поняли, в чей адрес они были произнесены. - Кто тебя так нагрел с утра пораньше, что ты решила на мне оторваться? - пожал плечами он, сбрасывая неприятный осадок от ее слов, но вместе с тем ухмыляясь мысли, что она в точности также, как и он, отслеживает его дела, абсолютно убежденный в том, что это связано исключительно с его личностью, нежели с прецедентностью дела его подзащитного.

Направившись дальше по своим делам, в которые входил визит к не слишком им любимому, однако вполне сносному прокурору Челеби на втором этаже Дворца Правосудия, Эмре Ахметоглу, на ходу сцепившись рукопожатиями с парочкой адвокатов, боковым зрением заметил внушительную фигуру, явившуюся причиной его спонтанной перепалки с прокурором Арслан.
Профессор вывернул из-за угла, очевидно, глубоко пребывая в собственных мыслях, не замечая никого вокруг, что слегка позабавило адвоката. Не свойственно было столь талантливому криминалисту, павшему жертвой собственной наблюдательности ввиду выбранной профессии, подобное поведение в здании суда.

- Омер!

Профессор поднял в сторону Эмре слегка расфокусированный взгляд, долю секунды соображая внутри себя, кто перед ним, после чего теплая улыбка то ли от иронии над самим собой, то ли над Эмре, то ли от неизбежности уделить внимание этому добродушному, но, очевидно, себе на уме человеку, украсила его лицо благостным приветливым выражением.

- Здравствуй, Эмре!

- Ты ли это, друг мой? - игриво начал адвокат. - Давненько я не видел тебя в такой прострации. Уже успел утомиться от этой сучки, а, Омер?

Непроизвольно кашлянув под действием слов Эмре Ахметоглу, рука Омера на автомате взметнулась к левой щеке, до сих пор хранившей яростный отпечаток женщины прокурора, так непредсказуемо разворошившей его разномастные чувства этим утром.

- Эммм... Эмре, послушай, давай может быть как-то поспокойнее в адрес госпожи Арслан, что скажешь?

- Ээээ, брат, - присвистнул господин адвокат, цепляясь хитрыми глазами за бордовую щеку профессора, совершенно игнорируя его призыв. - Мегера начинает выпускать когти? Это у вас так брачные игры начинаются? Смотри, такие женщины, как она, любят доминировать!

Прыснув от смеха над собственным заявлением и растерянным видом профессора, Эмре от души похлопал его по плечу, выражая тем самым поддержку в только ему одному понятном контексте.
Визуализация всполохов искр госпожи Арслан, которые впервые долетели до Омера сегодня в физическом проявлении, сейчас грозила уйти в свободное плавание далеко от стен Дворца Правосудия под влиянием фантазий Эмре.

- Сама прокурор с похмелья, а ты, друг мой, со следами насилия, - не унимался Эмре, придвинувшись плотнее к профессору в намерении выяснить хоть какие-то подробности, пробуждающие в нем жгучий интерес. - Вы там точно расследование ведете, или что поинтереснее, ммм, Омер?

Последние слова адвоката заставили брови профессора метнуться вверх. Его собственный интерес к Кывылджим, как и к причинам, по которым стальная женщина-идеалистка позволила себе опоздать на работу, пребывая в состоянии очевидного эмоционального раздрая, с одной стороны, грозил сейчас проявиться в обсуждении этого факта с приятелем, а с другой - побуждал его оградить женщину от нелепых сплетен, которых она, по его личному убеждению, совершенно не заслуживала.

- Откуда ты это взял, Эмре? У тебя слишком бурная фантазия, - совершенно серьезно произнес он, после чего его выражение лица вновь смягчилось. - К тому же, прекрати говорить подобные вещи в стенах суда, хоть я и понимаю, что твоей натуре сложно не эпатировать хоть даже и меня, чертов ты провокатор!

Двое мужчин усмехнулись словам профессора, и адвокат, от души хлопнув Омера по плечу, тут же вновь оживился, по-дружески накрывая его плечи своей правой рукой, свободной от кейса и мантии, и отводя его в сторону от оживленной жизни фойе второго этажа, дабы закончить то, что он наметил реализовать.

- Ты меня знаешь, Омер, как и мой характер, - усмехнулся Эмре, - поэтому только ради тебя обещаю больше не называть эту прокуроршу сучкой в здании суда! Но только тут, - с нажимом заключил он, провоцируя слабые покачивания головы профессора из стороны в сторону от осознания бесполезности каких-либо серьезных разговоров с Эмре Ахметоглу. - Просто эта женщина только что меня разозлила, дорогой мой друг, будь она неладна. И, между прочим, причина этому - ты.

- Что стряслось, Эмре?

- Эта стерва решила сорвать мой сюрприз, который я устраиваю в твою честь, ты только представь!

- Сюрприз?

- Ну да, в следующую субботу ничего не планируй, мой дорогой Унал, потому что на заднем дворе моего дома я запланировал барбекю сет, - самодовольно хмыкнул Эмре, обнажая зубы и всматриваясь в черты профессора излишне напористым взглядом в стремлении наблюдать произведенный его новостью эффект. - Будут все наши: тебе понравится, отвечаю. Кебаб и пиво тоже будут, Омер, хоть ты и твердишь о том, что завязал в этой жизни со всем греховным, друг мой! Как и крепкий алкоголь - какая вечеринка без виски с водкой, не так ли?

- Это неожиданно, Эмре, - с сомнением глядя на приятеля, произнес профессор. - Ты уверен, что мое возвращение стоит всего этого? Честно говоря, это кажется мне совершенно лишним.

- Никаких возражений или отказов, Омер Унал! Я, что ли, зря вчера вместе с женой составлял меню из всего, что ты любишь? - деланно изумился Эмре, позволяя себе совершенно без всякой задней мысли повысить голос на несколько тонов. - Кстати говоря, она передавала тебе огромный привет, так что сам понимаешь... если тебя не будет, я паду славой несчастного солдата, погибшего, не справившись с заданием, под ее праведным гневом, такой уж у нее нрав.

Омер впервые за время их сегодняшнего общения растянулся в искренней душевной улыбке ямочками при мысли о жене адвоката, которая, как ни странно, имела такой же взрывной темперамент, как и у ее мужа, явно занимая лидирующую позицию в их семье на правах хранительницы очага. Пожалуй, это была единственная женщина, которую Эмре действительно порой побаивался, ибо ссоры с ней являлись для него чем-то сродни катастрофе, угрожающей потерей душевного равновесия. Впрочем, это было достаточно предсказуемо для такого, как Эмре: блистать в залах суда, как на подиуме, привлекая максимум внимания, однако дома подчиняться власти своей госпожи, превращаясь в ласкового котика.

- Что ж, если сама ханым ждет меня у себя дома, Эмре... кто я такой, чтобы подставлять тебя перед ней под удар, как считаешь? - со смехом ответил Омер, наблюдая эмоцию торжественного ликования на лице адвоката.

- Вот это я понимаю, Омер Унал, так бы сразу. Что ж, отлично повеселимся, клянусь, все байки за последний год - твои, дружище.

- А что, - всколыхнулся профессор, - что ты говорил про Кывылджим Арслан, я не понял, Эмре?

- Эта твоя прокурорша отказалась приходить, ты можешь себе представить? - воскликнул мужчина, разводя в воздухе руками.

- Она не моя прокурорша, Эмре.

Цепкие глаза адвоката Ахметоглу тут же впились в профессора с неподдельным интересом.

- Ооо, Омер! А ты, я смотрю, был бы не против такой участи для себя, а, друг мой? - гоготнул он. - Бьюсь об заклад, каждый второй в этом здании хоть на полшишечки, но представлял себя в ее цепких когтях в постели, - в конец нарушая все рамки приличия, заключил Эмре, разразившись громогласным хохотом уже третий раз за последние десять минут.

- Жестко, Эмре, - покачал головой профессор, отворачиваясь от своего приятеля-адвоката, явно стараясь зацепиться за что-то вниманием в проклятом скучном коридоре, в то время как чертова визуализация этой женщины, подпитанная мужчиной напротив, совершенно без спроса материализовалась в его голове в абсолютно непристойных образах.

- Ладно, ладно, брат, это же шутка! - махнул рукой Эмре. - Но что касается приглашения на вечеринку: клянусь, ты должен уговорить эту дамочку, иначе кто вместо нее будет дырявить своими убийственными каблуками мой газон во дворе, а?

- Посмотрим, - уклончиво ответил Омер своему слишком веселому другу.

Настойчивая вибрация телефона заставила Эмре на минуту отвлечься от столь увлекающих его бесед с любимым криминалистом, возвращая в рабочий кант дня: прокурор Челеби уже ждал его в кабинете, имея в распоряжении слишком мало времени. Дернув мощными плечами и перехватив свой кейс так, что его черная мантия чуть ли не выпала из рук, Эмре смачно выругался в сторону собственной неуклюжести, умиляя этой непосредственностью профессора, после чего направил на него указательный палец в район груди.

- Так, дорогой мой друг, значит, мы договорились. В субботу ждем, - с нажимом произнес он. - Кебаб тоже ждет - прожарки от Омера Унала, брат! И не только кебаб, - кинул через спину, уже уходя, оставляя профессора в дальнем отсеке холла второго этажа прямо напротив электронного табло с графиком заседаний, которое в этот момент ожило, высветив новые дела и время их рассмотрения.

Омер невольно отметил, как люди вокруг оживились, сверяясь со своими записями и планируя дальнейшие действия. Он медленно повернулся к окну, провожая Эмре Ахметоглу за поворот, а его взгляд скользнул дальше - по просторному вестибюлю Дворца Правосудия, где кипела своя особая жизнь, в которой он понимал каждый жест, каждое движение, каждую эмоцию присутствующих.

В углу у стойки информации суетилась группа адвокатов, чьи чёрные мантии создавали причудливый танец теней на полированном полу. Они о чём-то оживленно переговаривались и перебирали документы, в то время как небольшая группа журналистов у входа, бросающая любопытные взгляды в сторону лифтов, свидетельствовала о том, что где-то в здании происходит что-то действительно интересное. Чуть дальше у кулера несколько судебных приставов обсуждали предстоящий матч, периодически бросая настороженные взгляды на входную группу, а в стороне, ближе к лестнице, примостилась группа судебных экспертов, чьи приглушенные голоса сливались с общим гулом холла.

Наблюдая за шестеренками огромного механизма правосудия, где каждый человек имел значение, а каждое движение было подчинено строгому порядку, профессор прямо сейчас прикидывал в уме, насколько нарисовавшаяся встреча в выходные может создать ему сложностей, параллельно переваривая напор Эмре Ахметоглу и уместность того, если он все же воспользуется советом адвоката и заикнется при прокуроре Арслан про это мероприятие.

Спешно спустившись по могучей лестнице на первый этаж, он преодолел вертушку, ступая на солнечный свет прохладного стамбульского дня. Ветер проник под рубашку, активируя защитные механизмы тела в виде мурашек, и Омер продолжил движение вперед по ступеням, буквально на секунду отвлекшись на входящее сообщение от сына.

И этой секунды оказалось достаточно.

Достаточно для того, чтобы не заметить мужскую фигуру слева от себя на подступи к зданию суда. Достаточно для того, чтобы почувствовать столкновение с кем-то светловолосым в синем дорогом костюме с тем самым парфюмом, так резко вонзившемся в его ноздри едким навязчивым запахом прошлого. Достаточно для того, чтобы отмерить момент той самой встречи с человеком, который один из немногих мог поднять внутри него смерчь из разрушающих чувств.

Прокурор Гирай Шифаджегиль, рыкнув от досадного столкновения, в результате которого его смартфон со стуком приземлился на песочного цвета каменную ступень, собирался уже было прокомментировать инцидент ругательством, однако в последний момент остановился.

Его непроизвольное возмущение сменилось каменным выражением на лице и легким прищуром голубых глаз, когда он, одергивая манжеты статусного пиджака, осознал, кто стоит перед ним. Подспудная осторожность, всегда проявляющаяся в спорных ситуациях, благодаря которой он достаточно быстро вымостил себе дорогу вверх по карьерной лестнице, в свое время став одним из самых молодых прокуроров Стамбула, сейчас проявилась в полной мере в протянутой руке в качестве приветствия Омера Унала.

Некогда работавшие более года над делом Цветочника мужчины, чьи судьбы разошлись после трагического события в жизни профессора, сейчас смотрели внутрь друг друга: один - с настороженностью, другой - с тихой непроявленной яростью.

- Омер Унал, - первым вступил Гирай, продолжая держать руку на весу. - Слышал, что ты вернулся в Стамбул.

- Вернулся. И не просто так, прокурор.

Не дождавшись ответного пожатия, в долю секунды оценив, насколько агрессивно настроен человек перед ним, что пока проявлялось лишь во взгляде, господин Шифаджегиль сжал пальцы в кулак, опуская ладонь, и дернул вверх уголком рта в иронии.

- Даже так, Омер? Не пожмешь мне руку? Правила этикета стали чужды в Берлине?

Это было трудно. Трудно держаться. Видеть этого человека живым и здоровым на своем месте, в то время как он, по личному убеждению профессора, не заслуживал ни должности прокурора, ни любого другого места в турецкой судебной системе.

Омер сглотнул, ощущая распространяющуюся внутри отраву. Чувство вины и жажда призвать к ответственности всех причастных - неважно, прямо или косвенно, - к смерти его жены, и так обострилась после посещения заключенного в тюрьме Erdek, а при виде этого высокомерного человека и вовсе грозила выплеснуться из допустимых берегов.

Равнодушие Гирая Шифаджегиля и его стремление идти по самому легкому пути, отвергая наиболее вероятные, тогда, пять лет назад, стало для Омера самым настоящим камнем преткновения в ведении расследования. Именно это привело его в точку, разделившую жизнь на счастливые воспоминания и безынициативное проживание.

- Если бы ты думал не о чертовых формальностях, а о сути вещей, мы бы с тобой здесь не стояли, а жертв преступлений было в разы меньше, Гирай.

- Я смотрю, у профессора так ничего и не изменилось? Снова обвинения всех и вся без разбора, - хмыкнул мужчина, склоняя голову набок и отправляя подобранный с пола телефон в карман.

- Не надоело тебе уже этим заниматься, Омер? Я думал, ты здесь для благих дел.

- Даже не сомневайся, для благих. И ты, будь уверен, тоже в них поучаствуешь.

Желваки на лице профессора проявились слишком отчетливо под влиянием фактов прошлого, до сих пор разъедающего внутренности.

Тот самый отказ прокурора в выделении дополнительных ресурсов для исследований после второй жертвы, ссылаясь на недостаточность улик, подтверждающих серийность преступлений. Его патологическое игнорирование рекомендаций по профилю преступника, который указывал, где именно нужно искать убийцу. Решение в одностороннем порядке изменить стратегию расследования в пользу противоречащей профилю убийцы.

Все это помешало профессору доказать. Поймать. Успеть.

- О чем ты пытаешься мне сейчас сказать, Омер?

- О том, что недолго тебе осталось почивать на лаврах, прокурор. Теперь не ты один в курсе, что убийца Челик всего лишь подставное лицо.

Вполне ощутимая угроза, исходящая от профессора в эту минуту в сторону прокурора, заставила последнего внутренне напрячься, однако, никак это внешне не проявляя. О том, по каким причинам Омер Унал был вызван в Стамбул, Гирай уже имел возможность узнать у коллег, однако чем в итоге обернется новое расследование слишком похожего убийства на те самые, которые он закрыл тогда так поспешно, оставалось уравнением с множеством неизвестных.

- Подставное лицо, говоришь? То-то убийства после его заключения под стражу прекратились, - усмехнулся Гирай. - Что с тобой? Обидно, что в итоге все твои теории канули в лету под очевидными фактами?

- У нас новое убийство, которое связано с предыдущими, и это неоспоримый факт, - повысил голос Омер. - Из-за твоей некомпетентности и наплевательского отношения умерла еще одна девушка.

- Браво, браво! Какие громкие слова, как, впрочем, и всегда! - картинно похлопал в ладоши Гирай, после чего ощетинился. - Это еще надо доказать.

- А я докажу, Гирай. Докажу. И тогда ты, наконец, будешь привлечен к ответственности. Также, как и убийца. Даже не надейся на то, что твои дела сойдут тебе с рук.

Профессор, чье внимание сузилось до восприятия текущего противостояния, вдруг приблизился к своему оппоненту, внушительно нависнув над ним своим могучим телом. Должно быть, его давление со стороны было очевидным, потому как практически тут же к ним подошел седой мужчина в мантии судьи, встревоженно оценивая ситуацию.

- Господин Шифаджегиль, приветствую, все в порядке?

- Все в порядке, Аслан бей, благодарю, мы беседуем с коллегой, - чинно кивнул в сторону мужчины Гирай, при этом не отступая от Омера ни на шаг.

Его зрачки сузились до маленьких щелочек, жалящих профессора очередным расчетом. Он мог предположить что угодно, но не столь явную агрессию в свой адрес от Омера. "Черт бы побрал эту неуемную Кывылджим Арслан, которая, словно заноза, вписывается своей маниакальной хваткой уже не в первый процесс", - подумал он, перебирая в сознании ворох проблем, сейчас гораздо более важных ввиду пристального внимания к ним со стороны политической верхушки.

- Ты мне угрожаешь? - удивленно произнес прокурор свысока, глядя на Омера будто бы сверху вниз, хоть и значительно уступал ему в росте.

- Я добьюсь того, чтобы снова возбудить прошлое дело, - тихо произнес Омер сквозь зубы, скрипя негодованием. - Добьюсь снятия обвинений с господина Челика. Добьюсь проведения служебной проверки по всем твоим делам и НЕ УСПОКОЮСЬ, пока тебя не снимут с должности, Гирай.

- Что за вздор, ты кто такой? - вдруг охваченный холодным гневом, рыкнул мужчина. - Ты просто больной человек, свихнувшийся на своих психических примочках! Ты всерьез вздумал угрожать прокурору?

- Попробуй, Гирай, - сверкнул опасным блеском карих глаз профессор, и пелена вмиг затуманила его зрачки, в то время как пальцы правой руки захватили лацкан пиджака мужчины перед ним. - Дай мне лишь повод, и я не оставлю на тебе ни одного живого места.

Злорадный хохот Гирая Шифаджегиля сродни контрастному душу тотчас сотряс нервные окончания профессора, опасно провоцируя его на то, чтобы применить физическую силу.

Как и тогда, на этой самой лестнице, в момент его особой уязвимости, когда бестолковый репортер никак не мог угомониться, задавая раз за разом одни и те же вопросы про Леман. В тот раз он отпустил свою ярость, больше похожую на проявление зверя, отчего шефу полиции Эртугрулу Осману пришлось пройти круги ада для того, чтобы уговорить журналиста забрать заявление с обвинением в нанесении тяжких телесных.

Омер думал, что все уже в прошлом. Но это было не так. Об этом кричало его тело, которое он теперь сдерживал из последних сил, глядя на оскал судьбоносного для его семьи прокурора.

В один миг вдруг Гирай переменился, резко став серьезным, и с силой смахнул руку профессора со своего пиджака. Его взгляд теперь тоже горел, спровоцированный защитой и едким желанием поставить на место этого никчемного криминалиста, судя по всему, возомнившего себя миссией.

- А теперь слушай сюда, Омер Унал. Мне нет никакого дела до того, чем ты тут вздумал заниматься, - отрезал Гирай. - Можешь хоть по уши погрязнуть в своем расследовании и построении теорий. Можешь сколько угодно возбуждать прошлое дело - результат все равно будет один, - заключил он. - Но если ты вознамеришься каким-то образом задеть мое положение... я не побрезгую любыми способами вышвырнуть тебя из этой системы. Надеюсь, это понятно?

Двое мужчин, теперь открыто заявившие о своих позициях, смеряли друг друга оценивающими взглядами.

- Да, и кстати, мой тебе личный совет, - будто бы невзначай бросил Гирай через плечо, уже поднявшись на несколько ступеней вверх ближе к зданию. - Перестань обвинять всех вокруг в собственном провале, Омер, это выглядит жалко. Ведь всем и так понятно, что будь ты чуть быстрее и расторопнее, убийца был бы найден до того, как его жертвой стала твоя жена, не так ли? Подумай об этом.

И прежде, чем кулаки профессора с силой сжались в готовности нанести первый удар, Гирай Шифаджегиль направился к вертушке Дворца Правосудия Турецкой Республики, набирая номер Главного прокурора.

_______________

Стамбул. 15.00 по местному времени
Эюпсултан, махалле Эмниеттепе

Лужайка перед университетским кампусом Стамбульского университета Билги, несмотря на сегодняшний пасмурный и достаточно прохладный день, была по обыкновению полна разными группками студентов, на разный лад и мотив обсуждающих волнующие их темы.

С самой первой плитки, которая вела к проторенной многими студентами дорожки, всякий прохожий мог ощутить веяния современного подхода как к методам преподавания и концепции построения системы обучения, так и к внешней атрибутике, сопровождающий этот модерновый оплот студенческой жизни.

Для многих поступающих в этот университет студентов ключевую роль, во многом, создавала заточенность учебного заведения на иностранных грантах и межнациональном сотрудничестве, позволяющем открывать новые передовые горизонты в обучении и дальнейшей жизни.

Казалось, жизнь в этой обители молодежи не останавливалась никогда, даже в период каникул, когда большинство студентов разъезжались по провинциальным городам, многие из них стремились вернуться в кампусы чуть раньше, благодаря отлаженной системе дополнительного образования, поставленной на рельсы вечно бьющей ключем творческой жизни.

Вот и сейчас, возле восточного крыла здания, неподалеку от основного входа, в отдалении от открытых кое-где окон, под раскидистым каштаном проходила постановочная репетиция университетского театра, который готовился к выездному мероприятию. Несколько студентов, затаив дыхание, оценивающе смотрели на происходящее действие, усаживаясь на пластиковые черные лавки, совмещенные со столами, совмещая приятное с полезным - вооружившись своими ланч боксами и отправляя в рот разнообразные, приготовленные им блюда.

С западного крыла, напротив, расположился стадион, на котором совершенно не заботясь о проходящих внутри зданиях лекциях и практиках шла тренировка баскетбольной команды, болельщики которой во многом состоявшие из друзей и подруг игроков, скандировали вызубренные кричалки, ничуть не помогая играть ребятам, а лишь добавляя общей обстановке пространства полифонию студенческой жизни.

Уже достаточно ощутимый прохладный ветер играл с первыми опавшими от наступающей осени листами деревьев, гоняя их по ровно выложенной плитке, множественными дорожками уходящей вокруг разных корпусов университета. На зеленых газонах, подложив под себя резиновые коврики повсеместно встречались малочисленные группки студентов, обсуждающие учебу, списывающие конспекты, активно жестикулирующие в порыве эмоционального всплеска.

Настоящая студенческая атмосфера - вечно снующей молодежи, шумной, активной, стремящейся к своим целям.

И именно сейчас из пластиковых оранжевых дверей бокового входа выходила Доа, с сумкой наперевес, что-то рьяно обсуждающая с университетскими приятелями. Изумрудные глаза девушки горели от видимого азарта, высокий конский хвост сегодня выпрямленных волос подчеркивал тонкие скулы, а приятный джинсовый комбинезон, так ловко подчеркивающий все изгибы фигуры дополнял и без того модный образ в сочетании с массивными белыми кедами на высокой подошве.

- С чего ты взял, что допустимо использовать манипулятивные техники в современных PR-компаниях, Эмир? - пылко жестикулировала Доа своему собеседнику - симпатичному молодому парню, с густой шевелюрой цвета коры дерева. - Я абсолютно против такого использования, особенно в долгосрочной перспективе! Это обман аудитории, которая, возможно, станет твоим долгосрочным потребителем и вполне ощутимое разрушение репутации бренда.

- Ну, конечно, Доа! - вонзил ей в ответ Эмир таким высоким фальцетом, словно он был абсолютно несуразен с образом высокого человека, мышцы которого представляли собой целые шары для боулинга. - Ключевое слово, которое ты говоришь - ВОЗМОЖНО. Возможно станет, возможно нет. Где эти гарантии, когда мы здесь и сейчас можем получить эффективную отдачу, прийти к необходимой нам прибыли и обеспечить за счет этого дальнейшее продвижение. Возьми хотя бы ту скандальную историю с Кендалл Дженнер в 17 году и компанией Pepsi. Кому стало плохо от упрощенной социальной темы протестов? Мне кажется, компания только приобрела от лишнего пиара в свой адрес.

- О чем ты, Эмир?! Массовый шквал критики в социальных сетях и обвинения в неуважении к реальным проблемам - разве этого недостаточно?! Компания принесла публичные извинения, удалив ролик через несколько часов после публикации, и потратила дополнительные средства на восстановление имиджа!  - на пылких эмоциях продолжала спорить с ним Доа.  - Представь, как если бы твой реальный порыв за борьбу против чего-либо вдруг возвели в ранг просто удачных манипулятивных социальных проектов!

Девушка перекинула небольшой розовый термос из одной руки в другую, нервно щелкая по его трудно поддающемуся замку и чуть было не опрокинула кофе на себя, когда емкость все же неожиданно открылась, высвобождая любимый запах напитка ее матери на подкорку вписавшийся и в ее будничный образ жизни.

Даже сейчас Доа, пригубив немного терпкого напитка, вспоминала, как в детстве, взбудораженная ранним подъемом, будившая тут же мать, они принимались готовить тот самый кофе - по традиционному рецепту, передающемуся из поколения в поколение в семье Арслан. И как требовала от нее и от себя мать идеальности в приготовлении напитка, попутно объясняя те самые причины, по которым она однажды выбрала свою профессию и закладывая в ней первые моральные принципы человечности и борьбы за справедливость и правду в этом мире.

Совершив небольшой прыжок через образовавшуюся лужу, Доа снова обратила свое внимание на Эмира, чьи ясные карие глаза сверкали от ощутимости воздействия не только обьективных реплик девушки, но и ее красоты.

- Вы все время забываете, что главное в этой жизни - оставаться людьми, без этой преувеличенной жажды к наживе! - вспыхнула она следом, как обрела возможность говорить после глотка вкусного ароматного напитка.

- Узнаю мою спесивую дочь, не иначе как материнские гены все же пересилили мою красоту и таланты! - раздался позади Доа голос Кайхана в эту минуту спешащего ей навстречу из импровизированных арочных красных ворот на входной дорожке. - Здравствуй, папин цветочек!

Доа, закатив глаза к обложенному сегодняшним утром облачному небу, грозно фыркнула в сторону своего отца, заставляя его издать все тот же хитрый смешок, который был так привычен его образу. Пока они манерно обнимались в приветственных словах и поцелуях, с левой стороны зданиях вдруг раздался громкий вопль восторженных фанатов баскетбола, перебивающий шепчущие звуки, доносящиеся вокруг всего, что в эту минуту окружало отца и дочь

- Ничего себе у вас тут шумно, дочка! - посетовал Кайхан.  -Это же настоящий мир, полный любви и романтики!

- Папа-а-а-, - цыкнула девушка в его сторону, слегка хихикая. - Ты можешь хоть когда-нибудь не рассуждать про эти все любовные истории? Все мои друзья скоро начнут глумиться надо мной только из-за тебя!

- А что такого я говорю, детка моя, папина принцесса?! Почувствуй в этом воздухе так и пахнет стрелами амура! Повсюду, совершенно повсюду, летают перышки его крыльев, того и гляди упадут тебе на плечи и ты тоже станешь жертвой его проделок!

- О, Аллах, папа! Прошу тебя, прекрати! - рассмеялась Доа, чувствуя на себе оценивающие взгляды однокурсников, до этого поспешивших оставить отца и дочь наедине. - Ты что-то зачастил в мой университет, неужели жажда общения со мной вдруг наполнила тебя до краев, а, папа?

Девушка вгляделась в забавный вид своего отца, как и подобает легкомысленному мужчине его характера совершенно не теряющего своего вида с течением времени. Над такими людьми - вечно цветущими и умеющими отключать внешний жестокий мир, воспринимая остальную его часть как иллюзорный, но, все же, добродушный  - время было невластно.

И сейчас Кайхан своей черноволосой шевелюрой и огненно-блестящими глазами лишь подчеркивал правильность этого суждения.

Сколько Доа себя помнила, отец всегда был таким - глумливым, легким на подьем и совершенно необязательным. Очевидно, когда мама выходила замуж за этого человека, рациональная часть ее мозга была отключена напрочь, как правильно заметил отец, из-за стрелы Амура, попавшего прямо в пункт управления мозгом Кывылджим.

Нет, отца Доа любила. Такого, какой он есть - неказистый, с вечно бьющей струйной энергией, в итоге не приводящей ни к чему, полный любви, которую совершенно безвозмездно, однако вместе со своей несуразностью, дарил людям. Но чего Доа никогда не понимала, почему ее мать, несмотря на такого легкого человека рядом, не смогла хоть чуточку стать добрее, и прежде всего, к себе.

- Ты права, мой ягненок! Я поддался чарам любви Вашего университета. Открою тебе секрет, - и Кайхан заговорщицки подмигнул Доа, наклоняясь к ее уху, отчего его распущенные до плеч волосы сегодня нежно коснулись шеи дочери возле уха, приятно щекоча ее. - Любовь всей моей жизни преподает здесь на юридическом факультете! Вряд ли ты можешь быть с ней знакома, но я обязательно устрою Вам встречу.

- Твоя любовь? - изумилась Доа. - Здесь? Ты только недавно сказал, что собираешься снова жениться. а теперь новый сюрприз - оказывается моя будущая мачеха работает в том же месте, где учусь я. Мне уже стоит опасаться новых сюрпризов, папа?  - Доа собрала брови к переносице, хмурясь в точности как сам Кайхан. - Может я скоро стану сестрой?

- Не смеши меня, папина принцесса, - пожурил ее Кайхан, ловко захватывая двумя пальцами рук ее милую щеку. - Какие еще дети могут быть у меня, если есть ты? Ты - единственная моя наследница, дочка!

- Как будто твое наследие так велико, папа, - рассмеялась девушка, предвкушая, чтобы сказала на это Кывылджим.

- Мое наследие - это целый мир, принцесса. Посмотри, как он чудесен! Взять хотя бы того мужчину в кожаной куртке! Посмотри, каков Апполон, идет таким уверенным шагом, что я уже начинаю опасаться, не к моей ли женщине двигается это комок мышц?

И мужчина демонстративно указал пальцев в сторону тихо идущего по дорожке профессора, смотрящего в экран телефона и, кажется, не замечая, как носки его коричневых туфель поднимают жухлые листья перед ним. На самом деле, весь вид человека, направляющегося прямо к ним и даже не думающего, что буквально через пару секунд он просто в них врежется, был слишком впечатляющим, когда его джинсы обтянули достаточно накаченные ноги, а белая сорочка под кожаной курткой оттенила легкий смуглый тон его кожи.

Теперь Доа нахмурилась еще больше, смутно припоминая, где она могла видеть его внешность. как будто на языке проворачивая возможные варианты. Она перебирала последние разговоры с матерью, ведь именно от нее она узнавала последние новости и так часто становилась свидетелем дел, принесенных домой, которые изобиловали фото, что с самого детства была уверена - на юридический факультет ей путь заказан.

Слишком много жестких моментов было в деятельности будущих выпускников. Она не умела и не хотела с этим мириться. Будучи характером в мягкого и доброжелательного отца, девушка никак бы не смогла себя представить в зале суда, а еще хуже в морге судмедбюро, разрезающей людей, которые еще несколько часов назад были живыми.

Ее глаза быстро перемещались из стороны в сторону, явно улавливая, что профессор идущий к ним навстречу был какой-то важной составляющей в жизни ее матери. И внезапно ее осенило.

- Господин Унал? - вспоминая его имя и фамилию, позвала она.

Привлекательный мужчина резко остановился, чуть не выронив в руках телефон, и попытался сосредоточиться на исходящем откуда-то в пространстве голосе явно молодой девушки. Перед ним буквально в нескольких шагах по направлению к кампусу стояли немолодой мужчина и безумно красивая девушка, смутно напоминающая ту самую бестию, которая сегодня утром третировала его своими исходящими от себя запахами - явно неспокойной ночи и излишком цитрусовых духов.

Он сделал несколько шагов по направлению к ним, удостоверившись, что именно девушка звала его, так как в этот момент она приветливо махала ему рукой, подзывая подойти. Прежде, чем он по очевидности, должен был познакомиться с дочкой Кывылджим Арслан, как он уже понял по сходству их черт, благодаря своей привычке физиогномического анализа, он внимательно рассмотрел стоящего подле нее мужчину, и отчего издал нервный вырвавшийся смешок. Вне сомнений, перед ним стоял бывший муж женщины прокурора. И судя по его беспечному виду, он понимал, почему пара находилась в разводе.

- Мы знакомы? - просил Омер, подходя к ним, будто бы из вежливости, так как прекрасно знал ответ.

- Нет, - улыбнулась приветливая девушка. - Скорее я о Вас наслышана. Увидела у мамы в сумке Ваше дело, а потом познакомилась с Вами заочно за ужином, когда мама восхищалась Вашей работой. Меня зовут Доа Арслан, моя мать - прокурор Арслан, а это - и Доа указала в сторону с любопытством взирающего на Омера человека, - мой отец - Кайхан Коркмаз. Папа, это профессор Омер Унал, работает под маминым началом над одним сложным делом.

Взгляды мужчин встретились, оба обескураженные последней тирадой, выданной Доа. Один из них переваривал информацию, что Кывылджим Арслан обсуждала его вне стен муниципального учреждения, да еще и в настолько в личном пространстве и явно с восхищенными нотками о его профессиональной деятельности, что это не могло не вызвать на его лице улыбку.

Другой внимательно оценивал вновь обретенного собеседника примерно по тем же причинам, удивляясь тому, кого описала Доа в своем рассказе. Чтобы Кывылджим и обсуждала дома мужчину? Не было такого никогда!

- Профессор? Ух, как же это интересно!  - вспоминая свой последний совет Кывылджим, протянул Кайхан, чтобы поздороваться с обаятельным мужчиной. - Твоя мать обсуждает профессора Унала в семейном кругу! Как бывший муж этой прокурорской пантеры в юбке, в чем я думаю, вы уже успели убедиться, скажу - чтобы Кывылджим  с кем-то обсуждала мужчину, нужно, мой новообретенный друг, сильно постараться! Поэтому, бьюсь об заклад, Вы, профессор Унал, обречены!

- ПАПА! - вскрикнула Доа, краснея в точности, как мать - пятнами от мочек ушей и вниз по декольте, что несомненно не скрылось от взгляда проницательного Омера. - Что ты несешь?!

- А что я несу, моя милая пташка?!  Предупреждаю этого бедолагу, что ждет его, если уж Кывылджим ханым взяла его в оборот! Вот видишь, он уже сам прибежал в этот оплот любви, в твой университет, очевидно за одной из стрел Амура. И откуда такие фразы, Доа: "что ты несешь?!" - передразнил он свою дочь в той же смущенной манере, - Узнаю ноты твоей матери, а мне бы так хотелось, чтобы ты не становилась ее копией, если Вы понимаете, о чем я, профессор.

- Все в порядке, госпожа Арслан и господин Коркмаз. Я привык к различного рода историям и особенно к словам. Моя работа предполагает делать скидку на это.

Омер с усмешкой покачал головой, взором замечая репетицию университетского театра и отлично представляя этого позера, который сейчас стоял перед ним, вписавшимся в представление в роли шута и балагура.

Все с ним было понятно. Омер даже на пару секунд удивился, как этот мужчина вообще выжил рядом с такой женщиной, да еще и родил Доа. Хотя...Судя по тому, в каком состоянии сегодня в кабинете появилась эта женщина, становилось гораздо яснее, каким образом могла появиться на свет милая невинная девушка Доа.

Омер невольно засмотрелся на миловидную красавицу, пока ее взгляды и взгляды ее отца были направлены в сторону театральных импровизированных подмостков, выкрикивающих кульминационные реплики. Нежна, плавна в движениях, что абсолютно разнило ее с матерью, судя по торчащему из сумки учебнику - явно не студентка юридического факультета, а значит - ранимый бунтарь, который не пожелал пойти по стопам матери. И, судя по напульсникам, одетым на ее руках под комбинезоном - участница баскетбольной или волейбольной команды, прямо как его сын.

На этих словах образ Метехана, счастливого, подающего пас другому игроку на стадионе возник перед глазами Омера, и он на минуту даже представил, как могла общаться со своей дочерью госпожа прокурор, явно не соизмеряя свои требования и податливый характер своего продолжения.

Нетрудно было догадаться, как нелегко приходилось такой хрупкой девушке под стальным образом своей матери и таким проидохой отцом, каждая реплика которого отличалась своей театральностью.

- Что же у Вас за работа такая, господин Унал? - поинтересовался Кайхан, пристально вглядываясь в собеседника, но встречая крепкий стальной взгляд Омера, который читал каждую реакцию.

- Я - психолог криминалист. Помимо того, что преподаю в университете криминологию.

- Вот ведь совпадение! Моя будущая жена тоже преподает криминологию! Вы именно здесь преподаете?

- Нет, господин Коркмаз, - ответил Омер. - Я недавно вернулся из Берлина по вызову госпожи Арслан. И именно там преподаю.

- Ну, тогда я абсолютно спокоен за мою будущую жену, - картинно рассмеялся Кайхан, тем не менее скашивая на Омера не слишком довольный взгляд. 

Отчего-то, при виде этого высокого, но внешне приветливого красавчика, самому Кайхану стало не по себе, живописно в красках представив сначала рядом с ним свою бывшую, а потом и свою будущую жену. И он даже невольно провел рукой по своим вьющимся волосам, как последней, на его взгляд, но крайне привлекательной черте его внешности.

Профессор взглянул на часы, понимая, что уже достаточно опаздывает на назначенную ему встречу ректором университета, и тот час же обратился к девушке, с большим сожалением от упускаемого интересного знакомства:

- Госпожа Доа, если честно, я несколько тороплюсь. Но был рад познакомиться с Вами и Вашим отцом, - профессор обратил свое внимание в сторону Кайхана. - Если у нас еще выпадет возможность пообщаться, буду надеяться, что она состоится вне лимита по времени, госпожа Арслан.

- Не буду Вас задерживать, господин Унал, конечно,  - благодарственно бросила Доа, восхищенная и манерами и всем внешним видом элегантного статного мужчины. - Просто хотела, наконец, познакомиться с легендой, как говорит мама. Я бы хотела пригласить Вас к нам на ужин, но зная Кывылджим ханым...

- Доа, - перебил ее Кайхан. - Ты играешь сейчас с огнем. Делать что-то за спиной Кывылджим - худшее из решений, не так ли профессор?

- Уверен, вы правы, господин Коркмаз, - со смехом ответил Омер, делая шаг в сторону, чтобы освободиться от влияния этого позера. - До свидания, госпожа Арслан и господин Коркмаз, был очень рад этой встречи.

И Омер, дождавшись прощального кивка от обоих, устремился прямо по плиточной дорожке из бежевого керамогранита, в сторону восточного крыла здания.

Оглядываясь по сторонам, профессор внезапно ощутил прежний вкус своей работы, оставленной в Берлине. Из окон аудиторий шел тихий гул голосов преподавателей, очевидно, занятых прочтением полезных лекций и вложением знаний в молодые, порой не предназначенные для этого головы. Он даже с удовольствием вспомнил зимние вечера с сыном и его друзьями в их маленькой и уютной квартире в Берлине, занятые эмоциональным обсуждением реального случая из его карьеры, когда студенты с таким волнением слушали его пояснения, захваченные деталями преступления.

Группки студентов, то и дело попадающиеся ему, пока он шаг за шагом приближался к небольшому квадратному зданию, отделенного от основных корпусов небольшой подъездной дорогой, навевали мысли о том, как скучал он по своей широкой аудитории, клацающим звукам веток в квадратные большие окна, по восхищенным глазам своих студентов, охотно бегущих на его лекции.

Он любил дарить больше, чем принимать, и поэтому так впору пришлось ему изменения в своей жизни. Возможно, работа психологом-криминалистом или оперативником и была одной из сторон его импульсивной внутри натуры, позволяющая закрывать гештальты своих амбиций по спасению мира, но другая сторона, столкнувшись в итоге с тяжелыми последствиями своего выбора, кричала ему, что отдавать знания - было не менее важным.

Омер шел, задумчиво, как иногда с ним случалось, не замечая дороги и даже того факта, что прямо на него сейчас направлялся черный с затемненными стеклами внедорожник, с вполне ощутимой скоростью. Тишина на мгновение застыла на небольшом участке дороги, в котором остался лишь один звук - рев надвигающегося мотора как в замедленном кино приближающегося все быстрее  к герою.

Пара секунд до непоправимого инцидента, и Омер Унал ощутил весомый толчок в бок, и стальную мужскую руку, отталкивающую его с дороги в сторону газона.

Прилично слышимый визг тормозов и так же резко набирающая скорость машина  - все, что ощутил в эту минуту Омер, больше глядя на своего спасителя, чем в сторону преступного автомобиля.

- Аккуратнее, господин Унал, - процедил Аяз Шахин собственной персоной, в эту минуту оказавший ему неоценимую услугу. - Вы только что рисковали оставить госпожу Арслан без ценного помощника.

Его язвительное замечание, сопровождаемое грубой хищной усмешкой на мужественном лице достигло цели раньше, чем Омер успел привести себя в чувство, накидывая маску равнодушия.

Они стояли друг перед другом, как два монумента, лишенные отличительных черт - ибо были одного роста. Оба нацеленные на сражение, в глазах - решительное хладнокровие без единой насмешки. Руки в готовной позе, спрятанные обоими в карманы.

Ветер вскружил спиральный вихрь и поднял в нескладном танце несколько сухих листьев, закручивая их вокруг мужчин, которые на какое-то ощутимое для них только мгновение застыли пристально смотря друг другу в глаза.

Никто не собирался сдаваться. Никто не собирался проигрывать.

В эту минуту, превратив подъездную дорожку в незримую арену для сражений, они продолжали стоять, сверкая глазами в сторону другого, пока шумные студенты с криками проносились мимо них, спеша поскорее покинуть университет навстречу ожидающей их молодой жизни.

- Господин Шахин, - голос Омера ни дрогнул ни капли в нежелании уступка. - Спасибо.

Сухой остаток с налетом благородства, который только что вылетел из уст профессора был вполне ожидаем. Об этом говорила едва вздернутая бровь, сопровожденная небольшой усмешкой величественного мужчины в строгом деловом костюме. Внимательный взгляд карих, почти орлиных глаз, смотрящих на Омера Унала со всей глубиной и оценкой был лишен какого-либо выражения, умело скрывая любые эмоции за маской собственного величия и статуса.

Профессор выдерживал этот взгляд, однако, ничуть не смягчая свой, впервые за долгие годы смотрящий на собеседника с вызовом и молчаливой агрессией вместо вечной доброжелательности.

Со стороны могло вполне показаться, что один из них, несмотря на отсутствие разницы в росте, возвышался над другим, давя на противника своим статусным положением и привычкой оставаться на первых ролях, где бы он ни находился.

Глухой удар мяча и звук дребезжащей сетки возник как преобразователь их ощущений, где каждый не мог и представить с каким дном однажды пришлось столкнуться этим могучим мужчинам, пружиня как тот самый мяч, отскочивший от сетки и балансируя на грани принятия светлой или темной стороны жизни.

- Господин Унал? Господин Шахин? - раздался встревоженный голос Кайхана, подходящего к ним, лишенного казалось, прежней легкой манеры общения. - Что-то случилось?

Его высоковатый тембр голоса, который не раз уже раздражал Аяза и, впрочем, сегодня имел такое же воздействие на Омера, заставил обоих мужчин одновременно развернуть головы в его сторону, все еще находясь в немом противодействии, однако внезапно принимая прежнее свое положение, и одновременно обратить внимание на ручные часы, сверяясь со временем, а, вероятнее всего, ища отговорки.

Разница была лишь в марке. Роскошные часы на металлическом ремешке против простых на кожаном, затертых и явно фамильных.

- Все в порядке, господин Коркмаз, - отозвался Аяз, вынужденно заставляя посмотреть себя в сторону вполне обоснованно раздражающего его мужчины. - Я тороплюсь к дочери.

- Все действительно в порядке, - вторым, но все же заметил Омер. - Я тороплюсь на встречу с ректором.

Профессор вмиг принял сосредоточенное выражение, обретая маску равнодушия, которая еще минуту назад отсутствовала у него явно в более проигрышной степени. Он еще раз кивнул мужчинам, и направился, теперь уже более аккуратно, на важную для него встречу с мужчиной, который желал лицезреть профессора, чтобы заведомо уговорить его принять предложение о работе.

То же самое сделал и Аяз, кивая оставшемуся рядом с ним Кайхану, направляясь в надежде сегодня успеть на тренировку дочери и, хотя бы издалека, не нарушая ее спокойствия, вновь почувствовать себя кому-то нужным.

- Какие важные птицы, - многозначительно заметил Кайхан. - Боюсь, добром это не закончится, помяни мое слово, Кывылджим, - обращаясь к невидимому, но явно присутствующему здесь образу женщины, добавил он.

И сделал то же самое, кивая больше в одинокое пространство, направляясь в сторону одного из многочисленных оранжевых входов в университет.

То же самое сделал и молодой мужчина в кожаной куртке с модными очками на глазах, только что с дрожью в руках, припарковав свой внедорожник возле одного из парковочных столбиков. В надежде увидеть сегодня девушку, а может и перейти к более активным действиям, он только что чуть не сбил шагающего под его колеса мужчину, до сих пор не унимая тремор в руках от столь необычного для него поведения.

Приветливо отзываясь на призыв из окна второго этажа, он помахал рукой в сторону окна, и направился в сторону стадиона, в решительной степени больше не желая ждать.

Все еще испытывая липкий страх за содеянное и даже стараясь оправдать себя за свой, только что чуть не стоивший ему всей жизни поступок, спасением которому он был обязан какому-то статному мужчине в костюме, молодой человек, с небольшой дрожью в руках, но сегодня, не такой как прежде, а одетый по последнему слову моды, торопливыми шагами шел в направлении к стадиону университета.

На самом деле, он просто был настолько увлечен своей перепиской с милой девушкой, желая ей приятного времени в университете, что совсем не заметил, как едва не сбил человека перед ним, не сумев от ужаса даже вовремя затормозить, и надеясь только на то, что спасенный вовремя мужчина не успел заметить номер его машины.

Продолжая быть слегка напуганным, но уже немного отойдя от первого впечатления ,он позволил себе посмотреть по сторонам, разглядывая совершенно привычную для себя среду. В этом университете он проводил не один свой день на протяжении уже многих лет, даже с тех пор, как едва родился.

Он знал здесь каждый поворот, каждую установленную камеру, каждую новую табличку, встречающую его удивлением от очередной смены ректора или деканов.

Детство здесь сменилось его юностью и переросло в совместные проекты с ректором университета, в которых он, будучи талантливым студентом, участвовал наравне с другими сильными компаниями, составляя своей  молодой фирмой серьезную им конкуренцию. Много времени проводивший на втором этаже правого крыла здания, где располагались юридический факультет и факультет прикладной математики, он успел обзавестись на них приличным списком нужных ему людей и теперь, спустя несколько лет после выпуска, был руководителем одной из самых перспективных IT-компаний по всей Турции.

Но сейчас он направлялся вовсе не на привычный этаж здания, а в желанной надежде встретить ту самую красивую девушку, игра с которой так увлекала его на протяжении нескольких месяцев.

Проходя мимо центрального входа, справа он заметил небольшую сооруженную, очевидно, самими студентами сцену, на которой происходило какое-то сумбурное действие не то постановки Ромео и Джульетты, не то отрывков из всех пьес Шекспира, явно не дотягивающих на хорошее прочтение автора.

Однако не это поразило его глаза.

Доа, присев на кончик пластикового стола для принятия пищи, смотрела на происходящее на сцене с откровенной усмешкой, тем не менее, увлеченно продолжая вникать в действие.

Возможно, это снова был его шанс, как тогда в больнице. И, несомненно, он не упустил возможности им воспользоваться.

Поравнявшись с малым каштаном, вторя своему большому брату чуть дальше по лужайке, под которым сейчас выступали актеры студенческого театра, степенно становился немым участником любой студенческой самодеятельности, молодой мужчина взъерошил свою прическу, придавая кучерявым  густым черным волосам еще больший обьем, и водрузил солнечные очки на голову, открывая свой взгляд теплых карих глаз.

Одернув свою куртку, и даже подтянув черные широкие джинсы с множеством карманов по бокам, он решительно сделал несколько шагов в сторону девушки в комбинезоне, неумело присаживаясь рядом так, что столик внезапно ушел под его весом в сторону, заставляя Доа тут же вскочить со своего надуманного стула.

- Что Вы делаете?! А...Это Вы, - растерянно добавила она, с интересом глядя на мужчину перед ней.

День явно был полон впечатлений. Милая переписка с Волканом, многообещающие слова бабушки о связи матери с женатым мужчиной и ее нетрезвое состояние, встреча с Омером Уналом, и откровение отца про свою будущую жену - все это настолько объемной импрессией ложилось в ее сегодняшние переживания, что исход его в виде неуклюже опустившегося человека чуть позади нее, только добавился вишенкой на торте в итоге ее дня.

- Вы опять решили меня напугать своим присутствием, - наконец перестав бояться своего собеседника, решила пойти в атаку Доа, с вызовом оценивая его сегодняшний почти рокерский образ, и даже то, сколько бы он мог стоить.

Обычно этот человек появлялся перед ней в заношенных толстовках и ужасных растянутых джинсах, вечно прячась под капюшоном. Но сегодня, он больше походил на пижона с показа мод, даже взглянув только на стоимость его очков, смешно закрепленных на голове.

- Я не хотел Вас пугать, правда, - отозвался мужчина, смотря на нее с неким обожанием во взгляде. - Просто шел мимо, увидел Вас и решил подойти, наконец, познакомиться.

- Хорошо, тогда назовите мне Ваше имя, господин неуклюжий незнакомец, - задорно ответила Доа, растворяясь во внимательном теплом взгляде. - Я наблюдаю Вас уже несколько недель возле себя, но Вы так и не представились мне!

- Фатих, - выдавил из себя молодой мужчина, ожидая от нее какой-либо реакции, как ждут преданные псы любимого хлопка хозяина между ушей. - Фатих Картал.

- Очень приятно, Фатих Картал. Неужели мы познакомились? - взгляд Доа в секунду стал еще более заинтересованным и игривым, глядя как смешливо сейчас выглядит это человек перед ней. - А я - Доа. Доа Арслан.

- Привет, Доа, - подхватывая нотки ее веселья, ответил Фатих.

Он все так же продолжал сидеть на краешке черного пластиково стола, смотря на нее снизу вверх, ибо Доа сейчас стояла во всю величину своего роста, расплываясь в улыбке от умильного вида молодого человека напротив.

Это было выше ее сил - перестать улыбаться такому внезапному, а может давно желанному знакомству. Кажется, она настолько привыкла видеть этого парня вокруг себя, что даже переписка с Волканом волновала ее в эту минуту гораздо меньше, чем карие большие глаза напротив, смотрящие на нее с вожделением.

- И давно тут идет такое представление? - спросил Фатих, разворачиваясь в сторону импровизированной сцены.  - Я буду слишком бестактен, если скажу, что лучше бы Шекспиру не писать ту самую пьесу. В их исполнении она  - ужасна.

Доа прыснула со смеха, счастливыми заборными искрами рассматривая его во все глаза.

- Ты разбираешься в театре, Фатих Картал?

- Нет, но по моему, тут все очевидно. Талант - он либо есть, либо его нет. А уж только потом  - тренировки, развитие способностей и прочие штучки, которые в народе называются упорством и стремлением идти к цели.

- Вот это пояснение, Фатих Картал, - распахивая глаза сейчас цвета морской волны, сказала Доа в изумлении. - Может ты и музыке разбираешься?

Молодой мужчина сверкнул глазами, спешно соображая, что девушка сама сделала за него все, о чем он даже не мог мечтать. 

Если бы он с самого начала знал, что будет так легко, он бы сделал это шаг гораздо раньше.

Поэтому сейчас он резко встал со стола, увлекая его рывком на себя и так же отпуская обратно, отчего на земле остались приличные вмятины, и сказал:

- Я не могу обещать тебе, что разбираюсь на все сто. Но у моих друзей есть группа в гараже, куда как более талантливая, чем большинство тех певцов, что ты ежедневно слышишь в своих колонках.

Внезапный громкий звук музыки разразился в установленных колонках возле сцены, в которых так ярко проявились те самые композиции, что сопровождали пьесы Шекспира во всему мира.

- Можем отправиться туда прямо сейчас, - прокричал Фатих, пытаясь перекричать орущую музыку с совершенно не настроенным режиссерским звуком.

- Серьезно? И ты даже сможешь понести меня на руках? - язвительно, будто сейчас в ней генетически проснулась ее мать, спросила его Доа усиливая звук своего голоса, подмигивая в желании, чтобы прямо сейчас он совершил это действие.

-  Почему бы нет? - с таким же озорством, отозвался Фатих.

Одним рывком поднимая легкое тело девушки на свои мускулистые массивные руки, на глазах у многих студентов, что сейчас окружали их, он, ощущая себя счастливейшим из всех людей в этом мире, благополучно оправился в сторону своего черного внедорожника на студенческой парковке, по пути замечая тот самый каштан, с гравировкой имен прошлых пар, вырезанных на дереве, намекающих на мимолетность студенческих романов.

Может и не зря сегодня Кайхан Коркмаз шутил о стрелах Амура, повсеместно летающих среди студентов. А может, Доа просто готовилась стать жертвой собственного любопытства.

_________________

20.30 по Стамбульскому времени

Бэбек, Бешикташ.

- Дорогая моя, Хаят! Неужели ты еще не устала снимать с меня эти чертовы туфли? Я пемн...прено...премного,о! Премного тебе благодарен.

Молодой человек с вьющимися в хаотичном порядке волосами выставил вверх указательный палец и как следует помахал им в воздухе, обозначая причудливый рисунок в пространстве, больше похожий на простую спираль. Его карие, почти круглые глаза, наполовину прикрытые веками осоловело смотрели по сторонам прихожей особняка, пока одна его рука удерживала равновесие собственного тела, хватаясь за тот самый круглый деревянный стол, который вот уже четыре десятка лет являлся немым, но очень прозорливым свидетелем всего, что случалось в этом доме.

Услужливая женщина, тем временем, неспешно поставила простые черные тапочки перед молодым повесой и слегка укоризненно повела бровями, сжимая тонкие губы от скрываемого презрения в адрес господина, который несколько лет назад стал чувствовать себя столь вальяжно в семейном особняке Уналов.

Сегодняшний визит домой молодого мужчины  - не стал исключением, и стол, кажется, точно так же как и человек его регулярно протирающий, сгорал сейчас от стыда, что в приличном доме могло случаться такое поведение, какое являл сейчас худощавый мужчина, пришедший на сегодняшний ужин.

Он уже успел натянуть на одну ногу тапочек, прежде, чем вспомнил свой следующий вопрос и, кажется, повернувшись немного не в ту сторону, где сейчас стояла Хаят, а обращаясь больше к широкому шкафу с зеркалом, провозгласил:

- Хаят! Скажи мне, Хаят! Дома ли наша прекрасная Госпожа, которая в скором времени начнет уничтожать меня одним только своим взглядом?

Молодой мужчина все никак не мог попасть второй ногой в предоставленный ему тапок, поэтому вздохнув, Хаят все же оторвалась от стены, с которой пыталась слиться, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание, и подтолкнула мужчине необходимый ему предмет. Он тот час же продел в него свою ногу, и снова облокотился на многострадальный стол, изо всех сил пытаясь разлепить свои глаза, подернутые пьяной поволокой.

- Госпожа наверху, ждет, когда все соберутся к ужину, в том числе и господин Омер Унал, - отозвалась женщина, как можно быстрее желая уйти обратно к Нурай на кухню, чтобы не видеть, как это дом превращается в подобие абсурдности из-за развязанных нравов.

Она и представить себе не могла, что господин Унал так чтущий традиции, привитые когда-то отцом, сможет постепенно превратить этот фамильный особняк в буквальном смысле дом смеха, где тон теперь задавали женщины, со всей своей душой ненавидящие друг друга, а один из представителей будущего поколения и вовсе беспробудно пил, судя по его вечно веселому состоянию.

- Ооо, - протянул мужчина, пытаясь подтянуть вверх свой узел галстука и никак с этим не справляясь. - Вот это сюрприз, сам ОМЕР УНАЛ сегодня собирается посетить нашу скромную обитель! И почему бы мне не надеть фрак по такому поводу! Я ни разу не видел этого мужчину, но о нем в этом доме говорят как о Воландеморте - он не то, чем кажется, Хаят!

- ФИРАЗ, А НУ ПРЕКРАТИ СЕЙЧАС ЖЕ!

Властный, надменный и кажется слишком обличающий голос мгновенно возник в пространстве квадратной прихожей, вызывая дрожь даже у зеркал, куда в эту минуту входила темноволосая осанистая женщина с каплей лишнего веса, но от этого не менее привлекательная. Крупные серьги в ее ушах отливали янтарем, выказывая немалый достаток и уважение к классическим мотивам, одетое строгое офисное коричневое платье до середины колена сразу кричало о том, какой властью обладала женщина среди бизнес среды, а туфли цвета бургунди на высоких каблуках своим стуком  давали понять, истинную расстановку сил в этом доме.

Она остановилась в проеме белой распашной двери, нервно поджимая рвущиеся выдать гневные слова губы, будто бы высказывая свое максимальное раздражение видом своего сына. Руки, сложенные на груди упирались белесыми подушечками - настолько сильно она обхватывала свои плечи - в ткань рукава, словно тем самым она еле сдерживала себя, чтобы при свидетелях не нанести урон этого мужчине, посмевшему явиться сегодня на ужин в таком виде.

Еще немного, и ее гнев, сегодня принимающий максимальную величину по шкале экспрессивности, готовился выйти наружу ото всех людей, нанесших урон ее ментальному здоровью. И вот теперь завершением вечера, как последний залп салюта, самый обьемный и самый эффектный, стал ее непутевый сын.

- Маменька! Мамулеч-ч-ка! ГОС -ПО-ЖА! - отмеряя поднятым пальцем каждый свой слог, громко как принято в армии начал Фираз. - Я, как и обещал, прибыл на семейный совет! Но...немного не в том состоянии, правда, свет очей моих, госпожа Асуде. КАЮСЬ, немного не справился.

Фираз отвесил глубокий поклон женщине перед ним, с ехидной ухмылкой, выворачивая голову в ее сторону, при этом изогнувшись словно неуклюже поставленная запятая.

Вид на женщину снизу вверх, несомненно, вызывал не самые приятные ощущения в организме, как и кружащаяся вокруг богатая обстановка дома. Эти изысканные зеркала, эти вензеля на потолочной лепнине, эти двери с французским налетом, будто бы желая внести лепту европейской культуры в османские традиции интерьера.

Шутка ли, в нем сейчас говорила почти половина бутылка виски, неаккуратно обнаруженная им как подарок одной из безымянных девушек, которых он имел обыкновение подвозить на своем роскошном автомобиле, распинаясь в красноречии.

На самом деле, Фиразу было все равно, кто сидел возле него, на сиденье из черной маскулинной, как и он сам, кожи, лишь бы этот собеседник был готов выслушивать его пламенные, не лишенные юмора речи. Бинго составлялось тогда, когда этим собеседником оказывался премилейшая девушка, сошедшая с подиума с длинными деланными ресницами и ощутимым размером груди. Хуже было, если этим собеседником становилась выбранная его матерью и той зловредной блондинкой -  хищницей молодая женщина, настолько скромная и настолько погруженная в свою работу, что у Фираза сводило скулы от ее правильности.

Но сегодня бутылка как нельзя кстати, обнаружилась прямо в его рабочем кабинете, куда так вовремя зашел Фикрет бей - не умеющий отказывать почти сыну главе компании, упитанный мужчина, с волосами совершенно не подобающему туркам соломенного цвета и добрыми карими глазами, как нельзя кстати, пригождающимися в его адвокатской деятельности.

Опомнился Фираз лишь тогда, когда третий по счету настойчивый, по одурения сводящий с ума звонок матери, вывел его из алкогольной эйфории, и ядовитый голос в трубке приказал немедленно явиться в особняк Уналов, который, по большому счету, Фираз лицезреть не мог.

- На кого ты похож, дурак! - отвесила Асуде почти словесную пощечину, учитывая ее раздраженный тон и подергивающиеся от злости и омерзения губы. - Я разве не просила хотя бы сегодня быть в нормальном состоянии?!

- Ну здравствуй, великая инквизиторша, - заржал Фираз так громко и так нелепо, что женщина невольно передернула плечами от презрения. - А вот и алтарь, на котором принесут сейчас в жертву мою свободу!

И молодой человек повиновенно положил голову на круглый стол, который даже охнул своим скрипом, и, кажется, немного отодвинулся от него, прикрывая свои трещины от режущего дурманящего запаха градусов.

- Давай же, великая госпожа Асуде, отруби мне голову и я перестану тебя мучить!  - как можно более театрально сказал Фираз, сопровождая свои слова широким взмахом руки, мгновенно натолкнувшейся на деревянное препятствие и ойкнув от боли.

- ПРЕКРАТИ ПАЯСНИЧАТЬ, ФИРАЗ! - железные ноты в голосе женщины были готовы отрубить жестче любого наточенного меча. - Иди, умойся немедленно, и постарайся протрезветь хотя бы немного, прежде, чем в таком виде появишься перед Абдуллой и Омером!

- Как будто, мне есть разница, какой я перед ними предстану, - фыркнул язвительно Фираз. - Э-ка, что это еще за важный господин такой - Омер Унал. Будто бы он мне уже не нравится, раз я должен быть перед ним как стеклышко. Он что, заядлый трезвенник, маменька?

- Не пори ерунды, немедленно окажись сейчас в ванной, идиот, и выйди оттуда нормальным человеком. А лучше и вовсе запечатай свой язык без костей и не позорь меня в очередной раз! 

Женщина хмуро посмотрела на жалкое подобие своего сына  и даже слегка смягчила свой взгляд полный особой материнской горечи. Когда она успела так ошибиться, что ее единственный ребенок, подающий такие надежды в средней школе, когда с блеском одерживал олимпиады по математике, вдруг превратился в отъявленного забулдыгу, ничего не желающего, не имеющего карьерных стремлений и вовсе излучающий лишь один ничего невыражающий взгляд в пространство?

Она еще сильнее сжала рукава платья, глядя как одним лишь нахальством бунтарства горят глаза напротив, так похожие на ее собственные, и на ум сразу же пришли те самые слова, которые отец выкрикивал ей в порыве праведной ярости, отчитывая прямо посреди школьного коридора. И свой собственный секрет, когда она, 16-летняя, втихаря курила на школьном дворе, спрятавшись ото всех за кусты разросшейся азалии, пытаясь успокоить раскаленные от позора нервы.

Разве не было ли ожидаемым, что сын был ее мини-копией, но она, не смогла удержать его в узде, как саму себя?

- О, братец! Красив, как всегда! Какой сегодня напиток оказался в твоем желудке?

Зычный голос темноволосой красотки, показавшейся в дверях позади Асуде и с неприкрытым снобизмом взирающей на своего названного брата сейчас оказался как нельзя кстати для самого Фираза, уже обреченно склонившего голову под гнетом своей матери. Он мгновенно состроил ангельский взгляд, совершенно искренне открывая свои белоснежные зубы в яркой и насмешливой улыбке и оторвался от стола, раскрывая обьятия навстречу девушке.

- Ниля-я-яй, - почти пропел он, укладывая правую руку на плечо девушки и смачно целуя ее в пухлую румяную щеку. - Сестричка моя не по крови, так по духу! Ты сегодня ждала своего братца, признавайся?! Как твои змеиные отношения с моей госпожой? Вы все так же брызжете ядом друг в друга, надеясь, что весомый господин Унал в момент своей кончины выберет кого-то из вас в основные наследники?

- Фу, Фираз! Ты же говоришь о моем отце, братец! - отозвалась Ниляй, тем не менее усмехаясь словам молодого мужчины и аккуратно вписывая свое пышущее здоровьем молодой девушки тело под его руку. - Побойся Аллаха, Фираз! Мой папочка проживет еще тысячу лет и попляшет на твоей свадьбе, так и знай!

- Даже не знаю, над чем мне сейчас ты предлагаешь посмеяться больше: господин Абдулла и попляшет или Фираз и его собственная свадьба?

Ниляй и молодой мужчина в едином порыве покатились со смеху, поддерживая друг друга телами, склоненными корпусом вперед, не замечая как сзади неоднозначно фыркнула женщина, закатывая глаза в потолок.

Сладкая парочка моментально спевшаяся на ее глазах, еще до ее замужества с господином Абдуллой, всегда вызывала у Асуде беспокойство, ибо именно Ниляй могла в конечном итоге, ненавидя свою новую мачеху, так упорно настраивать поддающегося манипуляциям Фираза против собственной матери.

Асуде кивнула Хаят, которая до этого момента уже успела привести прихожую в порядок, расставляя по местам и без того четко обозначенные по углам предметы быта, и бегло попросила ее начать накрывать на стол, только что получив сообщение от мужа.

Сегодняшний ужин грозился стать очередным скандалом. Мало того, что их отношения с Ниляй и так находились в стадии перманентной войны, по мнению Асуде вообще не имеющей под собой оснований, так еще и ее идиот-сынок посмел даже сегодня, когда Абдулла вновь пригласил своего брата на ужин, явиться в состоянии близком к провальному в глазах наследников династии.

Она ненавидела мятежи.

Но именно их изо дня в день ей устраивали падчерица и сын, отнимая у нее не только моральные силы, но и деньги, которые она, как никто другой, умела считать. Последнее, она несомненно, считала своей лучшей стороной характера, иначе бы вряд ли когда-то согласилась стать женой миллиардера, который, однако на деле оказался весьма сносным влюбленным в нее мужчиной, не без особенностей характера, но вполне позволяющим уживаться с ним на одной территории.

В ее жизни речь никогда не сводилась к этому плаксивому чувству, называемому "любовью". Сантименты - были не для нее. Ее полностью рациональный подход к жизни не позволял опускаться в житейские слабости, тем не менее, соблюдая все правила честной игры и в жизни и в бизнесе. Если ты что-то хотел, будь добр - отдавай взамен. Хочешь стабильности - от тебя должны могли требовать уважения. Хочешь денег - будь добр вложи свои. Хочешь спокойствия - сделай так, чтобы другие его тоже почувствовали. Справедливость и жесткость шли где-то рядом, не нарушая границ, однако, человечности.

Асуде отпустила тихий усталый вздох, наполненный раздумьями, глядя как увлекает Фираз Ниляй в сторону классического дивана и едва слышно цокнула, облокачиваясь на белоснежный деревянный наличник, кое-где уже заметно потертый от старости. Поддерживать мир в этой семье было занятием не из легких, учитывая и норов своего сына, и нескладный характер падчерицы и суровый порой нрав Абдуллы, умноженный на почитание семейных и религиозных традиций.

Возможно, она делала недостаточно, но насколько - пока не понимала. Придя в этот дом около четырех лет назад, умудренная опытом женщина сразу поняла, как нужно действовать, чтобы достигнуть максимально комфортного проживания всем под одной крышей.

И первое, что она сделала - вернула портрет госпожи Гюлер Унал, убранный предыдущей хозяйкой. Теперь простоватая исконная турчанка с пышными формами и невероятно добрым притягательным лицом, которое, как она успела обратить внимание, рассматривая семейные фотографии, нашло почти свое полное отражение в лице младшего брата - харизматичного в своей сердечности Омера Унала, была немым, но очень весомым собеседником в семейных ужинах или обедах.

Асуде не прогадала. Именно под милосердным взглядом матери Абдулла вновь становился тем самым кротким мальчиком со школьного фото, где протягивал своему брату яблоко, во все тридцать два зуба улыбаясь своей матери. На это она рассчитывала и сегодня, зная непростые отношения двух братьев, но искренне надеясь, что худой мир в их построенной, во многом ее стараниями, семье, все же будет лучше доброй ссоры.

Всмотревшись пристальнее в своего сына, который, очевидно, решил идти до победного в своей мятежной манере, Асуде оторвалась от своей ограды, терзающей ее уставшую за офисный день спину, и направилась прямиком к дивану, на котором восседали названные родственники.

-Моя ехидная сестричка,  - услышала она еще издалека голос своего сына, - как твои дела в обители этих надменных господ прокуроров? Как поживает твой начальник, как там его, Гирай бей?

- А между прочим, Фираз, мой начальник - единственный достойный пока в этом Дворце правосудия мужчина, сочетающий в себе тонну харизмы и целеустремленности. Ну, может теперь, не единственный, учитывая дядю. Но ему никогда не переплюнуть господина Гирая в напористости решения вопросов, это точно, - смешно стянув губки трубочкой, пояснила Ниляй, не без уважения к обоим мужчинам.

Дядя, в глубине ее эпотажной души, до сих пор оставался примером семейного настоящего бунтарства, так отличающего его от тяжелой и весомой в обществе фамилии Унал. Сумев вырваться из-под могущественного влияния Реджипа Унала, профессор подал ей пример своей верой в юриспруденцию, которую она закончила практически под его началом, если бы не трагедия, случившаяся в их семье пять лет назад.

Но она не бросила. Втайне надеясь однажды превратиться в ту самую женщину из кабинета с огромным портретом за черным кожаным троном на колесах, Ниляй начала с самого начала, конечно, не без протекции отца казавшись прямиком в прокуратуре. И если бы не ее желание эпатировать, которое и сейчас выражалось в максимально короткой кожаной юбке, открывающей почти самый верх бедра, и излишнем декольте на обтягивающей блузке неонового розового цвета, Ниляй бы уже вполне сносно смогла бы продвинуться по карьерной лестнице.

Пока что она довольствовалась своей ролью помощника, впитывая не только основы правовой структуры и особенности рассмотрения дел, но и межведомственные отношения. В особенности, злорадствовала она, видя, как несся, с видом будто бы вопрос был крайне важным, по коридору высокий смуглый Главный Прокурор в сторону кабинета госпожи Арслан. Эти минуты она записывала в памяти, подсчитывая, сколько раз сможет при удобном случае воспользоваться своей конфиденциальной информацией, чтобы проучить высокомерную женщину вечно дающую ей щелчок по носу насчет ее знаний и внешнего вида.

- Что я слышу ,Ниляй! - хохотнул Фираз, -ты уже выбрала себе нового мужчину? И без разрешения отца? А как же тот молоденький несчастный парнишка, который так долго стоял у дверей этого дома, сотрясая беззвучно воздух? Куда ты его дела? Проглотила со всем его малым имуществом и выплюнула косточки на свалку?!

Ниляй со всей силы толкнула вбок неказистого мужчину, который ощутимо почувствовал ее локоть на своих ребрах, и тут же прыснула со смеху.

- Ты про Фырата? Фираз, ну ты же знаешь, это совсем не мой коленкор! У него отец  - обычный комиссар полиции, зачем мне нужно было продолжать эту историю? К тому же, он совершенно не умеет шутить!

- О, и как я мог не подумать, - вальяжно растягиваясь на диване и закидывая ноги на подлокотник, заявил Фираз. - Ты же голубых кровей, сестренка моя! Средний класс нынче не в почете. Ну, а что касается юмора, извини. Моя маменька уже пристроила меня к какой-то сутулой криминалистке только лишь потому, что ее мать  - владелица заводов и пароходов этой страны. Так что,  - тут Фираз сделал взмах руки в воздух, обозначая бренность своего бытия, - прости, но свой шанс ты упустила!  нужно было раньше петь оды своему папочке, может, мы бы и с тобой пошалили...

На этих словах Фираз ловко прилег на голые бедра своей сводной сестры, до неприличия утыкаясь носом почти в треугольник между юбкой и ногами, и смачно вдохнул запах молодой напитанной здоровьем кожи Ниляй. Новый взрыв яркого молодого смеха сотряс стены такого строгого дома в тот самый момент, когда хлопнула входная дверь и в прихожей раздалось громкое покашливание того самого главы семейства, которого, казалось, и не уважали больше в этом доме и, впрочем, не особо-то и любили.

- Ну вот, мой конец совсем близок, - отрываясь от ног Ниляй, прохрипел Фираз, глядя снизу вверх на ее образовавшийся, от скорчившей гримасы досады, второй подбородок. - Пора бы мне испариться как невидимка, а то, не дай Аллах, моя маменька объединится с господином Абдуллой в воспитании моих отменных манер и на долгий вечер взорвет мой мозг своими нравоучениями!

- Цыц, Фираз! - отозвалась Ниляй, закрывая ему рот своей рукой. - Попробуй хотя бы сегодня держать себя в руках. Все-таки дядя будет на ужине, их отношения и так на грани провала. Если еще и ты добавишь туда свое едкое слово, папочка взорвется, и мало не покажется никому.

Она тут же спешно толкнула голову Фираза со своих колен, одергивая юбку и наблюдая как в гостиную входит грузный, занимающий много пространства мужчина, переговариваясь на ходу с Асуде и петляя взглядом по всему огромному пространству широкой светлой гостиной.

- Папочка! - приторным голосом тут же проворковала Ниляй. - Ты сегодня рано.

- Здравствуй, дочка, - ответил Абдулла, рассматривая своего пасынка, лежащего на диване и приветливо машущего ему рукой в такой насмешливой манере, что ему внезапно захотелось тут же выдворить этого паренька за шиворот из дома. - А ты, я вижу, Фираз снова решил утроить матери сердечный приступ? Немедленно встань с дивана и отправь себя в ванную! И чтобы я не видел тебя в таком состоянии за ужином!

- Ооо, господин Абдулла, - растягивая слова как можно больше, протянул Фираз. - Кажется, Фикрет бей уже успел донести моему ПАПОЧКЕ наш с ним маленький секрет сегодняшнего вечера. Какой плохой поступок Вашего адвоката, гоните его к чертям, он не умеет хранить тайны!

- А НУ ВСТАЛ С ДИВАНА! - не церемонясь, рявкнул тучный мужчина, повысив голос до вполне ощутимых пределов.  - Пошел в ванную и смысл с себя свое наглое хамское выражение и остатки выпивки!

Абдулла отстранил жену рукой, все еще сотрясаясь своей грудной клеткой от возмущения при виде молодого мужчины, и мелкими шагами с небольшой отдышкой проследовал к любимому креслу с высокой спинкой и резной окантовкой на ней. Если бы не присутствие его супруги и дочери в гостиной, он бы не постеснялся и собрал все остатки своего былого здоровья и как следует научил этого прохиндея уму разуму, который ежедневно испытывал границы их с Асуде доброты и родительской любви.

Он тяжело опустился в кресло, расставляя широко ноги, и устало потер рукой почти гладкий без морщин на широком от веса лице лоб. Впереди маячил ненавистный семейный ужин с идиотом пасынком, смиренным братом и спесивой дочкой. А он бы с удовольствием закрылся сейчас в своей спальне с невероятно привлекающей его женой, растворяясь в ее умении находить к нему подход своими ласковыми движениями и верными словами, снимая всю усталость тяжелого трудового дня бизнесмена, регулярно решающего многомиллионные вопросы.

Абдулла с отрешенностью во взгляде, давно граничившей с усталостью возрастного человека от ежедневного груза проблем, просквозил глазами свою дочь, которая сидела сейчас перед ним с въедливой ехидной и очень выразительно-надменной улыбкой на лице, в который раз отмечая, как похожа она на свою мать в тех же движениях, с тем же желанием вечно нести вокруг себя хаос и разрушения, заставляя человека плясать под свою дудку. От этой непомерной энергии своей бывшей жены он уставал, а больше уставал от ее нежелания видеть в нем человека, а не мешок до краев наполненный деньгами, достойного любви и почитания, не в пример Асуде.

Воспитанный суровым начальственным нравов Реджипа Унала, он, в отличие от своего брата, все же умел отбрасывать от себя живущую в нем натуру доброй и мягкосердечной матери, и, не имея под собой революционерских черт характера, продолжал дело своего отца  - с той же холодной решимостью, с тем же рациональным подходом, с той же воинственной хваткой.

Но он, как и все люди, нуждался в любви, хотя и отбрасывал от себя эти мысли, выбирая легкие пути ее достижения. Не гнушаясь после работы заходить в увеселительные для мужчин заведения, Абдулла, почти не скрывая своих похождений, что, кстати, совсем не осуждалось в его мире властных и имеющих силу мужчин, искал там то, что бывшая жена давать ему была не в состоянии. Иногда мимолетно влюбляясь, иногда не испытывая ничего, кроме влечения к молодому красивому телу.

В конце-концов, развод с матерью Ниляй стал неизбежным решением, когда легкая женщина, постоянно устраивающая ему скандалы от нежелания чем-либо заниматься в этой жизни, отсудив у него приличную часть имущества и ежемесячное вполне сносное пособие на проживание, укатила в Италию со своим молодым любовником, ничуть не стесняясь кинуть ему это в лицо при расставании.

Дочь, на удивление решила остаться с отцом, но, как думал Абдулла, больше с его деньгами, и при том самом его брате, боль от отношений с которым лежала грузом в его душе.

Они с Омером не были близки уже давно. Еще при жизни, когда отец своим властным давлением пытался приструнить единственного бунтаря в семье, Абдулла покорно подчинялся воле главы семейства, постепенно переходя на сторону Реджипа о невыносимости поведения брата и выборе его профессии.

Потом он и вовсе привел в дом Леман - турчанку немецкого происхождения, робкую застенчивую, но обладающую такой внутренней силой женщину, которую отец в силу своей надменности не взлюбил сразу.
Считая Леман виновницей отстраненного поведения своего сына, Реджип Унал делал все, чтобы воткнуть молодой семье палки в колеса, иногда переходя границы.
Однако, Омер сумел сохранить мир в собственной ячейке общества, отгородив ее от давления отца, переживая смерть единственного близкого ему в семье  человека - матери, постепенно снижая и визиты в семейный особняк, а потом и вовсе перестав в нем появляться.

Расставленные между братьями границы стали усугубляться.

Абдулла все больше ожесточался под гнетом нависших на него проблем в бизнесе, требующих максимальной включенности и даже помощи, когда в турецкое общество ворвались зарубежные строительные компании, нависшие угрозой над его строительной корпорацией. Омер все больше погружался в собственную профессиональную деятельность, с одержимостью маньяка, от которых он якобы избавлял собственную страну, днями и ночами проводя в лаборатории, в отделении полиции, иногда, забывая возвращаться домой - настолько в нем говорила его мятежная натура, жаждущая справедливости.

Свободное время Омер старался проводить с семьей, восполняя потребности жены и сына, тогда как Абдулла все больше закрывался даже от друзей, предпочитая легкие, ни к чему не обязывающие интрижки, встречая холод своей вечно увлекающейся жены.

Разница в деятельности и в подходе к жизни, где один был борцом за права и свободы и вечным романтиком, а другой - жестокосердечным с виду и упорно продвигающим семейный бизнес человеком  - сделала свое дело, создав глубокую пропасть между некогда близкими мальчиками. Настолько большую, что похороны Леман в Германии прошли без присутствия старшего брата, никогда особо ее и не любившего.

Этого, очевидно, Омер простить Абдулле совсем не смог, оборвав все общение и оставив лишь короткие звонки на памятные даты. Последней каплей, которая и вовсе развела братьев, оставляя в их общении лишь холод, стало грубое интервью Абдуллы Унала во время хода расследования, где мужчина, пренебрегая личными чувствами своего брата, обвинил Омера в отсутствии внимания к Леман, которое могло бы предотвратить трагедию, на самом деле имея ввиду нестройность правовой системы и загруженность ее работников.

Абдулла вновь издал тонкий вздох, так соответствующий его лишнему весу, с пренебрежением в глазах уставившись на лежащего перед ним в той же позе Фираза, который и не собирался сейчас подниматься с дивана, несмотря на весь рык Абдуллы.

- Абдулла,  - услышал он голос жены, и мужчина тут же улыбнулся, накидывая свою ладонь на руку жены, которая легла на его плечо. - Омер еще не пришел, но я уже попросила Хаят и Нурай накрывать на стол.

- Спасибо, госпожа, - мирно отозвался мужчина, слегка проведя своей светлой щетиной по тыльной стороне ладони Асуде. - Ты все правильно сделала. Омер звонил мне полчаса назад, сказал, что задержался в лаборатории  Умута, и уже выезжает в сторону дома.

- Что это за славный господин Омер? - встрял в их разговор Фираз со всей свойственной ему непринужденностью. - Вы все так старательно обходите темы с его участием, однако устраиваете ему почти званный прием, что я абсолютно точно уже хочу его увидеть!

- Ты разве не слышал, что тебе сказал господин Абдулла, Фираз? - стальной тон матери не сулил ничего хорошего. - Немедленно отправляйся  в ванную и приведи хотя бы в божеское состояние свою нахальную физиономию!

- Маменька как всегда в своем репертуаре, нашла себе защитника, чтобы понукать бедного Фираза и теперь с удвоенной силой тыкает меня в грязь лицом! Ну что за женщина, Ниляй, - богиня!

Мужчина, перемахнув ногами с подлокотника до большого градиентного ковра, лежащего под диванами, сел, несколько пошатываясь от своего состояния, надевая на себя пренебрежительный взгляд в сторону взрослых людей и послал вкусный поцелуй своих сложенных вместе пальцев Ниляй, выражая последние свои слова. Девушка снова хихикнула, очевидно, полностью разделяя имеющие под собой обоснования фразочки сводного брата, тронутая его миловидным жестом.

- Твоя мать, - тут Ниляй сделала особый акцент на фразе, будто специально подчеркивая свою отстраненность к женщине, - она такая. Окрутит мужчину, и начнет полностью им распоряжаться, так ведь, папочка?

Ее милая натянутая улыбочка с повернутым лицом тут же встретилась со холодным взглядом женщины стоящей возле Абдуллы, явно ожидающая хлесткого ответа от той, кому она предназначалась. Невыносимая заносчивость молодой девушки ежедневно давила на нервы Асуде, сдерживающейся из последних сил, чтобы не поставить ее на место, углубив конфликт не только поколений, но и собственным мужем.

- Дочка, - укорил ее Абдулла, не в силах, казалось, сегодня вынести этот конфликт перед своими глазами. - Ты не хочешь заглянуть на кухню и проверить, все ли готово для ужина?

- Зачем, папочка? Наша милая госпожа Асуде уже позаботилась обо всем и даже больше. Например, ты знал, что через пару дней тебе и твоей супруге предстоит лететь в Грецию для заключения нового контракта?

- Ух ты! - присвистнул Фираз, потирая руки и совершенно забывая за чем только что почти встал с дивана. - Ужин обещает стать интересным! И зачем же маменька, вы летите в Грецию? Неужели новый медовый месяц под предлогом рабочих отношения? Это мы уже проходили, - заржал он, провоцируя мать.

Губы Асуде изогнулись в тонкую кривую линию, а глаза, казалось, сверкнули ледяным дыханием зловещности. Знали бы эти двое, насколько тяжело им с Абдуллой было достигать тех вершин, на которых они находились, потакая их же капризам и удовлетворяя любые их просьбы, прикрывая под маской неприступности отчаянное желание счастья своему ребенку.

- Прекратите оба! - рявкнула она, ударив по спинке кресла Абдуллы, отчего мужчина тут же вжал голову в плечи, ожидая дальнейшего кровавого развития событий.

Ее пальцы добела сжали золотую рельефную окантовку, сдерживая слова, о которых она могла пожалеть следом. Клокочущее чувство обиды от непонимания тех стараний, которые она вкладывала в созданную ею семью, пусть и путем рациональности, сейчас затмевало ее разум, а ей нужно была холодная отрешенность.

- Почему Вы оба не можете  на один вечер превратится в покладистых детей, хотя бы ради ваших родителей! Мало нам конфликтов в этом доме? Немедленно приведите себя в порядок! Фираз - быстро в ванную, а ты, Ниляй - немедленно сними эту вызывающую юбку и блузку, и спустись вниз  к ужину в подобающем виде! И если я, - женщина направила на них указательный палец, переводя его от мужчины к девушке, - увижу, что вы оба снова наплевали на мои слова - я лишу вас обоих нашего спонсорства и посмотрим, кто к кому прибежит первым извиняться! А теперь, марш, исправлять ситуацию!

С этими словами Асуде передвинула вытянутый палец в сторону лестницы на второй этаж, популярно объясняя зарвавшимся молодым людям их будущие действия.

Ниляй и Фираз переглянулись. В тоне женщины были слишком обьемные ноты возмущения, а может так подействовала выставленная угроза, потому что они в ту же минуту синхронно поднялись с дивана и с выражением злобы на их молодых лицах проследовали в места, которые им только что указала женщина, презренно поглядывая в сторону своих родителей.

- Госпожа Асуде, - начал Абдулла, до этого скрывающийся в своем безопасном кресле, - не переживай так. Это все дурацкое легкомыслие Фираза. Может нам стоит рассмотреть вопрос о его военной карьере? У него ведь есть звание в рядах Турецкой Армии. Почему бы нам не поднять все связи и не устроить его в соответствующее министерство?

Женщина насмешливо фыркнула, усаживаясь на второе кресло, единственное, что она позволила себе оставить в доме от собственного присутствия - высокое викторианское, серого цвета, одно из которых совсем недавно было заменено тем самым, старым, по настойчивой просьбе Абдуллы.

- Легкомыслие Фираза, Абдулла! - поспешно обвинительным тоном бросила она. - Как будто твоя дочь отстает от него в красноречии! Эти двое прекрасно спелись, чтобы изводить мои нервы. Что касается службы в армии - то я запрещаю тебе даже говорить со мной на эту тему, прости меня, Абдулла, но это так. Его отец погиб, выполняя задание. И я не хочу такого для своего сына.

- Я все понял, госпожа Асуде, - с улыбкой в уголках губ, стараясь не перечить женщине перед ним, покорно ответил Абдулла. - Нет, так -  нет. Что там с поездкой в Грецию?

Абдулла внимательно посмотрел на любимые черты лица. После их встречи, когда Асуде так решительно ворвалась в офис его компании со своим деловым предложением обьединить усилия, создав под эгидой "Unal Holding" принадлежащую ей строительно-монтажную компанию и инжиниринговый центр, до этого работающие как подрядчики, он и думать забыл, какого это быть с другими женщинами.
Полностью растворившись в новой хозяйке дома, которой он сделал предложение как только очутился с ней на средиземноморском побережье Турции в очередной командировке, Абдулла каждый день удивлялся сам себе, насколько теперь ощутимо ему хочется возвращаться домой вечерами, даже несмотря на жестокосердных детей, жалящих своим словесным ядом, и вечную борьбу за власть от Ниляй с выбранной им женщиной.

- Через два дня мы должны будем оказаться в Афинах, для подписания нового контракта. Это те самые "Limited solutions", которых я обрабатывала уже полгода. Они наконец готовы вложиться в строительство нескольких отелей на побережье Эгейского моря. Поэтому следующие полгода готовься проводить некоторое время из своего плотного графика в Измире. Ты мне будешь нужен там.

- Может тогда воспользуемся подсказкой Фираза и, наконец, проведем тот самый медовый месяц? - робкая смесь надежды проявилась в загоревшихся карих глазах мужчины. - Раз уж у нас есть такая возможность.

- О чем ты только думаешь, Абдулла! - тут же вспыхнула Асуде, не особо представляя какого это - быть включенным в человека 24 часа в сутки, находясь в романтической обстановке. - Об этом мы с тобой поговорим позже и не в гостиной!

Женщина резко замолчала, услышав, как входная дверь отворилась, очевидно, благодаря незаметной в их доме верной Хаят, и услышала приятный мелодичный тембр голоса мужчины, которого она сегодня должна была увидеть впервые не как лицо с семейного фотоальбома.

Еще через пару минут в центральные двери гостиной вошел красивый обаятельный мужчина средних лет, в белой рубашке, рукава который были закатаны до локтя, и простых синих джинсах, уложенными на бок темными волосами, в которых мелькала седина, с оформленной щетиной на скулах и подбородке. Ноги его были по традиции облачены в тапочки черного цвета, а вся походка выражала спокойствие и доброжелательность.

Асуде мгновенно искренне улыбнулась, бросая легкий взгляд на портрет Гюлер Унал, чьи черты лица она увидела в вошедшем мужчине, и равно, как и ее супруг поднялась навстречу приятному профессору.

- Аби, брат, - соблюдая церемониальность, Омер прислонился лбом к протянутой руке Абдуллы. - Рад нашей встрече, да будет доволен тобой Аллах.

- Иншалла, Омер, Иншалла. Проходи, познакомься, это госпожа Асуде.

Омер тотчас же повернулся в сторону женщины, стоящей возле серого кресла, и, не подавая руки, внимательно вглядываясь в Асуде своими притягательными глубокими глазами, кивнул ей с проявленным уважением.

- Очень приятно, госпожа Асуде. Рад, наконец, нашему знакомству.

- И мне приятно, господин Омер. В этом доме Вы, как притча, не поверите. Ваше присутствие ощущается даже на расстоянии.

- Разве?  - усмехнулся профессор, присаживаясь на самый край серого мягкого дивана напротив супругов, опустившихся в кресло. - Я надеюсь, притчи, которые здесь обо мне ходят, не изображают меня как героя, на ошибках которого необходимо учиться.

- Вовсе нет, господин Омер. Вас здесь приводят в пример как спасителя, не меньше. Особенно наша новая помощница Нурай. Хотела сказать Вам за нее спасибо. Очень милая девушка и трогательная. Меня до глубины души тронула ее история с дочкой, поэтому я тоже внесла свою лепту в помощь девчушке и теперь ее лечением занимается лучший детский онколог к Турции. Думаю, мы можем рассчитывать на успех.

Брови Омера заметно взлетели вверх в проявленном изумлении от слов Асуде. Горячий контраст от бывшей жены брата с сидящей перед ним женщины, с прямой осанкой занимающей величественное положение в кресле, мгновенно ощутился даже в благородной манере разговора.

- Это действительно хорошие новости, госпожа Асуде, - Омер склонил голову вбок, оценивая ее участие и выразительно изображая на лице уважение. - Кто если не мы можем помогать простым людям? Не так ли Абдулла, аби?

Омер сказал эти слова будто бы не специально, однако Абдулла на мгновение замер, чувствуя подспудный укол своего младшего брата. Не сказать, чтобы Абдулла был черствым человеком, но разжалобить своей бедностью его вряд ли можно было. Привыкший упорным трудом достигать вершин, вдохновленный примером отца, он все же считал бедность - заслуженным результатом ленности человека или его прокрастинации над собственными пороками.

- Не всегда так, Омер, - жестко ответил Абдулла, вновь принимая облик главы империи. - Есть люди, которые не нуждаются в покровительстве. Взять любого порошайку на дорогах. У каждого из них есть руки и ноги, но они выбирают путь подаяния, вместо того, чтобы найти в себе силы и устроиться на работу хотя бы на рынок.

- Не в наших силах оценивать внутренние мотивы человека, для того есть Аллах. В наших силах помочь - кому-то делом, кому-то словом, аби, - мягко, но все же поддаваясь на провокации брата, ответил Омер, сведя пальцы рук вместе.

- Ты так же говоришь о своих маньяках, брат? Разве? Не ты ли тут с воодушевлением рассказывал, что ставишь себя на место ублюдков, чтобы почувствовать их мотивы и вывести на чистую воду? Скажешь, что и таких людей стоит понять, а, Омер?

- Мы говорим о разных категориях, брат, - Омер вытянул спину в приближающемся противостоянии и бросил беглый взгляд на молчащую женщину, наблюдающую за ними. - Сравнить бедность от добра и убийство из маниакальных побуждений -  не слишком хорошая идея.

- А как же те, что убивают из бедности? Не там ли настоящая озлобленность из-за собственных недостатков, которая вынуждает их на крайние меры, залезая в чужие дома, насиловать от ожесточенности женщин и в итоге уходя с мешком золота, заработанного честным трудом? Что ты на это скажешь, Омер?

- Скажу, что выбор пути, как в бедности, так и в достатке - это выбор человека, а не особенность его материального положения. Не меньше преступлений совершается людьми у власти.

Последние слова Омера, казалось, достигли своей цели. Оба брата мгновенно подбоченились, каждый сползая на самый конец своего места, расставив ноги и учащенно дыша. Одинаковые темные глаза схлестнулись в только им понятном противостоянии опыта и бунтарства, рациональности и мягкосердечия.

Перед глазами Абдуллы внезапно, словно отрывок из кадра, пронеслось живописное в своих красках воспоминание.

Однажды Омер, следуя своей бунтовской натуре, отдал все свои честно заработанные деньги на рынке, куда их посылал отец с целью первого опыта продаж, маленькому попрошайке, такому тощему и смотрящему такими голодными глазами, что сердце в тот момент дрогнуло и у самого Абдуллы Унала, которые уже был сам неуклюжим подростком.
Гнев отца, который подумал, что Омер вдруг стал отлынивать от работы, невообразимо обрушился на младшего брата, с основательным рукоприкладством в его сторону. На следующий день, поступок Омера повторил и сам Абдулла, таким образом встав на сторону своего брата, против несправедливо обвинившего Омера отца.
Это был их момент единения.
Их первая и, кажется, последняя попытка доказать отцу, что не всегда материальные ценности и прибыль стоят выше человеческой значимости и сострадания.

Куда же теперь делось это знание в его жизни? Абдулла не знал. Погоня за преумножением своего достатка, ради продолжения дела отца приводила его постепенной потери ориентиров, которые только сейчас, кажется, начинали снова проявляться с появлением в его жизни Асуде ханым.

Асуде метнула острый взгляд в сторону каждого, невольно приподнимаясь со своего кресла и тут же опускаясь обратно. Она и подумать не могла, как противоречивы оба брата, на самом деле имеющими одно общее начало - справедливости и упорства, воспитанные обоими родителями.

- Ты слишком эмпатичен, брат, - резко бросил господин Унал брату. -  Это никогда не приводило к хорошему, - Абдулла тут же осекся, увидев как дрогнуло лицо профессора.

Омер резко выдохнул, будто раненый зверь делает последний выдох, и сжал кулаки, пряча их под собственными бедрами, еле сдерживаясь от колких, но таких провокационных замечаний сидевшего перед ним мужчины. Только в этом доме он до сих пор не научился справляться с эмоциями. Там, где, казалось бы, должна была оказываться самая большая поддержка - был полный раздрай и отторжение любого иного мнения.

Женщина замерла одновременно с мужчинами. Устало прислонив руку ко лбу, она провела рукой под глазами, смахивая остатки утреннего макияжа, который снова пережил тяжелый и сумбурный день и, кажется, заканчивался не слишком просто.

Внезапный звон посуды чуть поодаль от мягкой зоны гостиной нарушил угрюмое воцарившееся молчание.

- Хаят уже все накрыла,  - вдруг из ниоткуда будто бы раздался голос Асуде - уверенный и безаппеляционный.  - Я сейчас позову Ниляй и Фираза, и можем приступать к ужину.

Женщина поднялась со своего кресла, оглядываясь в сторону большого стола из светлого дерева, уже полностью накрытого разнообразными блюдами и сервированного по всем необходимым канонам. Сейчас этот стол, совместно с огромным портретом на противоположной стене, был своеобразным спасением витающего в воздухе конфликта.

Мужчины слегка кивнули женщине, оба в выражением благодарности на лице, и вслед за ней прошли к длинному овальному столу, усаживаясь по традиции, где во главе стола место занимал сам Абдулла Унал, а профессору же доставалось место по его правую руку.

Традиционные блюда стола сегодня были в изобилии. Очевидно, что и Хаят и сама Асуде приложили к этому руку. В центре стола возвышался ароматный плов с кедровыми орешками, истончающими пряный аромат. По бокам расположились сытные блюда из нежной баранины, приготовленные по фамильному рецепту самой госпожи Асуде.

Отдельным блоком лежали пиде с разными начинками - от сырной до мясной. На отдельном подносе в центре вылились закуски: хумус, джаджик с огурцами и мятой, антэп эзмеси с острыми перцами. Береки с сыром, слоеные  и золотистые, гезлеме с разнообразными начинками - были небольшими стопочками разложены на обоих краях стола, дополняя и без того богатый стол.

Профессор усмехнулся. Женщина, которая так ловко поддерживала в этой семье подобие порядка, и, что удивительно, оказывая магическое воздействие на своего холодного властного супруга, явно постаралась произвести на Омера впечатление.

- Дядя! - звонкая трель Ниляй оживила пространство своей неуменой энергией, которая сейчас оказалась как нельзя кстати.

Девушка, одетая в свободные шелковые брюки яркого красного цвета и такого же цвета прозрачную блузку, чем снова вызвала осуждающий взгляд Асуде, бегло спустилась по деревянным ступенькам лестницы, и, с нежностью и признанием любимого члена семьи, подарила Омеру мягкий поцелуй в щеку, облокотившись на его плечи и перегибаясь через спину.

- Как твои дела, Ниляй? - похлопав ее по руке, лежащей на своем плече, спросил Омер. - Я никак не могу зайти к тебе во Дворце Правосудия, чтобы выразить свое почтение.

- К чему такие жертвы, дядя? - спросила девушка, усаживаясь возле него, напротив Асуде и удивленно расставляя руки в пространстве. - Все знают, что ты недолюбливаешь господина Гирая. У меня-то все отлично. А вот как твои дела рядом с этой хищной женщиной прокурором? Она еще не убила тебя своими каблуками?

- Ниляй, - рассмеялся Омер, мысленно соглашаясь с тем, как близка она была к правде. - Какого хорошего ты мнения о госпоже Арслан, однако.

- И не только я, дядя. Вся прокуратура мечтает, когда же эта женщина упадет с высоты своих каблуков им под ноги или хотя бы оступится на них, сворачивая себе шею.

- Ниляй, дочка! - строгий взгляд отца, не имеющий однако на девушку никакого влияния, только что был брошен в ее сторону. - Я прошу тебя быть немного сдержаннее.

- Всенепременно, папочка, - сострила гримасу Ниляй, сверкая взглядом. Как будто бы она собиралась ЕГО слушать. - Буду, если только это не касается этой выскочки, Кывылджим ханым. Она как кость в горле каждому в нашем Дворце правосудия.

Тяжеловесный мужчина сломал поданный госпожой Асуде хлеб, крошки которого упали на белоснежную скатерть, и поневоле задумался о том, насколько беспомощен он был перед собственной дочерью, которая с упорством игнорировала любые его слова.

- Есть ли хоть кто-то в вашей прокуратуре, кто относится к этой женщине, о которой я так много слышу, с уважением?  - внезапно подала голос до этого молчащая Асуде, накладывая мужу плова.

Кому как не ей отлично было знать, что такое постоянные насмешки над женщиной в тех местах, где еще царили патриархальные традиции.

- Думаю, что все не так ужасно, как рассказывает Ниляй,  - ответил ей Омер, перехватывая у нее ложку. - Госпожа прокурор, действительно, достаточно жесткая женщина, однако не без причины. В этой системе, Ниляй, ты знаешь это на собственном примере, быть женщиной - трудная задача. Ежедневно приходится доказывать, что ты на своем месте.

- ДЯДЯ! - воззрилась Ниляй на него с максимально возросшим удивлением. - У тебя все в порядке?! Ты не заболел?! Неужели ты поддался на ее провокационные юбки?! Я думала, ты сбежишь от нее первым, а ты, можно сказать, встал на ее защиту! Неужели ты, как и Главный прокурор потерял от нее голову?!

Словно по мановению волшебной палочки, а, может, из абсолютно точно посланных слов, вилка Омера резко упала на лакированный паркетный пол, вынуждая мужчину покрыться испариной в равной степени с краснеющими щеками. Губы профессора непроизвольно сжались, когда два слова с указанием должности возникли лицом перед его глазами.

- Извините,  - пробормотал он, ловя красноречивые взгляды своего брата, обладающего большим жизненным опытом и знанием своего брата.

Омер наклонился, чтобы поднять вилку, пытаясь в этом же наклоне унять дурацки бьющееся сердце, которое мгновенно отозвалось на такие простые слова Ниляй. Если бы он только мог поставить защиту при словах о Кывылджим, он бы непременно это сделал.

- Прошу прощения! - раздался слегка веселый голос где-то вверху Омера. - Я, кажется, опоздал к такой богатой трапезе. Ну, в этом виноват не я, а моя строгая маменька, пославшая меня как Золушку, отделять подобающее лицо для этого ужина от неподобающей физиономии говорящих во мне напитков! Вам помочь?

Последние слова Фираз произнес, наклонившись к опущенному вниз под стол Омеру, пытающемуся захватить упавшую вилку. Молодой мужчина с легкостью подтянул к себе столовой прибор, встречаясь с профессором глумливыми веселыми карими глазами и аккуратно передал вилку в руку Омера, выпрямляясь одновременно с ним.

- Вы тот самый Воландеморт? - кивнул он в сторону профессора, протягивая ему руку. - Я Фираз. И больше не нужно приставок. Никакой я не господин, просто местный шут.

- Воландеморт? - усмехнулся Омер, переводя в непонимании глаза на брата, Асуде и Ниляй. - Я, видимо, тот самый. Омер Унал, Фираз. Приятно познакомиться, молодой человек.

Профессор с легкой ухмылкой, иронично приоткрывающей его ямочки, окинул взглядом бравого молодого мужичину, стоящего перед ним. Его явный запах алкоголя, который тот даже не старался скрыть, несмотря на еще влажные у лба волосы, и саркастическое выражение лица выдавали в нем легкого в отношении к жизни человека, не знающего, что же на самом деле такое нужда и отсутствие достатка.

- Не обращайте внимания, господин Омер, - начала Асуде, краснея от слов собственного сына. - Фираз сегодня немного...не в себе.

- Эх, госпожа Асуде. Не в себе я бываю, когда во мне отсутствует горячительное. А с ним - я вполне себе здоровый мужчина.

Фираз обошел вокруг стола, демонстративно медленно, как только мог, напевая себе под нос что-то, и со скрипом отодвинул массивный стул, покряхтывая от какой-то одному ему ведомой натуги, со вздохом опустился вниз. Все внимание четырех пар глаз тут же устремилось в его сторону, спасая профессора от комментирования неловкого вопроса Ниляй, и одновременно давая всем за столом пищу для новых размышлений.

Если бы Омер был чуть менее прозорлив, он бы даже не обратил внимание на пылающие сейчас щеки госпожи Асуде, на пытливый взгляд Фираза на себе и на укоризненный взор своего брата, с еле сдерживаемым гневом наблюдающий всю эту картину. Ситуацию в этой семье стоило спасть уже сейчас. Слишком много бунтарей в эту минуту сидело за столом некогда традиционной семьи и Омер, в который раз, отметил, как новая госпожа Унал с лихвой пробуждает давно забытого того самого настоящего Абдулллу Унала, которого он знал в детстве. Стоило только поместить вокруг него множественность самых ненавистных для него пороков.

Тем временем, Фираз ловко даже для пьяного человека разместил на своей тарелке несколько пиде, и, не ожидая никого вокруг, закинул первый кусок лепешки к себе в рот, ничуть не стесняясь всех тех глаз, что молча наблюдали за ним в эту минуту.

- Что-то не так? - прожевывая пищу, сказал Фираз. - Попробуйте, господин Омер, это вкусно. Моя маменька несомненно постаралась для Вашего приезда.

- Я признателен,  - усмехнулся Омер, глядя на сюрр, который происходил вокруг него и отмечая ледяной взгляд брата. - А еще хотел сказать спасибо, госпоже Асуде за портрет госпожи Унал.

- Не за что, господин Омер, - отозвалась Асуде, теперь бледнея от выходок своего сына. - Мне показалось, так будет правильно.

"Не уверен я, что Вам показалось именно это", - подумал Омер, отмечая способность влиять на Абдуллу этой женщины, и его тихое, не свойственное брату, спокойствие.

На какое мгновение за столом воцарилось молчание, в котором каждый из присутствующих перевел глаза в сторону портрета добродушной полноватой женщины, на каждого из которых она, кажется, смотрела по своему. Омер невольно ощутил, как ухнуло вниз его сердце, оживляя перед ним горькие, но такие приятные воспоминания обьятий матери по утрам, принадлежащей только ему в короткие от быта минуты.
Абдулла, не выдерживая взгляда матери, внезапно обнаружил свое отражение в стеклянных дверцах буфета, находя себя слишком похожим на собственного отца. Асуде, напротив, с показательной гордостью выдерживая плотный взгляд темных глаз, приосанилась, сжимая в руках столовые приборы.
Вероятнее всего, только Ниляй и Фираз мимолетно кинули беглый взгляд в сторону портрета, и тут же приступили к поглощению пищи, увлекая за собой остальных членов семьи и на небольшое мгновение унимая колкие разговор за столом.

Как если бы это было затишьем перед бурей.

Бурей, которая надвигалась, приправленная пряными ароматами плова, разносящимися сейчас по гостиной, перебиваемыми парами алкогольного содержимого с правой стороны стола, и слабыми звуками турецкой мелодичной музыки, доносящейся с кухни.

- Дядя! - вдруг подала голос Ниляй, откладывая в сторону приборы. - По прокуратуре уже ходят слухи что Эмре Ахметоглу устраивает в твою честь вечеринку. Я надеюсь, ты собираешься на нее пойти?

- На самом деле, Ниляй, я не слишком люблю внимание к своей персоне. Но разве Эмре можно отказать?

- Папочка,  - обратилась Ниляй в Абдулле, со всей серьезностью вытягивая губки изная как безотказно это действует на мужчину. - Почему же ты никогда не устраиваешь подобные вечеринки у нас дома?  Неужели даже ради меня ты не сделаешь подобного исключения из своих правил?

- Ниляй, так в чем проблема, - отозвался Омер, чувствуя как растерялся его брат и избегая новых возможных конфликтов, - я могу взять тебя с собой. Тем более, что ты будешь там в своей тарелке, дорогая моя племянница.

Глаза девушки заблестели от предвкушения и надежды самым искренним светом, каким только были способны светиться глаза Ниляй Унал. Если где-то кто-то говорил про вечеринки - она всегда должна была быть в курсе событий, чтобы непременно иметь несколько козырей к будущей карьере. А уже если там, действительно, будет эта высокомерная Кывылджим ханым, то шанс упустить Ниляй - просто не могла.

- Что это еще за вечеринка, о которой я не знаю, Ниляй, сестричка? Это не честно с твоей стороны - оставить бедного Фираза без кусочка пищи для размышления, - молодой мужчина только что отправил в рот полную вилку с пловом и насмешливо смотрел на свою сводную сестру в ожидании ее парирования.

- Тебе лишь бы присесть кому-то на уши, Фираз. Мне кажется, дядя вполне подойдет тебе как самый внимательный слушатель.

- Я так не думаю, Ниляй, - с теплом отозвался Омер. - Фиразу нужен не лекарь, и даже не бутылка, в которой он так топит свою бунтарскую натуру. Ему нужно влюбиться, простите меня, госпожа Асуде. Но своим покровительством Вы ничего путного из этого молодого человека не сделаете. Оставьте это судьбе, она сама прекрасно его научит.

- Охохо, господин Унал! Вы мне уже нравитесь!

Возглас Фираза, который тут же осел с прямой спиной на стуле и его горящие глаза, по очевидности, подтверждающие слова профессора о правильности его выводов, заставила Омера улыбнуться еще шире, находя своего названного родственника приятным молодым человеком, несмотря на все кажущиеся его отрицательные качества.

Возможно, он и сам был когда-то таким. Напиваясь до чертиков, являя отцу свой образ почти не держащегося на ногах человека, пользуясь своей внешностью, гуляя по барам и ночным клубам, выражая свой яркий протест против системы, организованной в его доме после смерти матери. Омер как мог испытывал отца на прочность, до тех пор, пока сам не встретил Леман. Девушка с длинными кудряшками и задорными глазами цвета темного дерева, услужливо подающая в одном из баров горячительные напитки, свела его с ума с первого взгляда. И так до сих пор и не отпустила.

Профессор вдруг резко ощутил запах цитрусовых духов смешанных с дозой алкоголя так сильно, что в порыве оглянулся назад, ожидая увидеть женщину на каблуках позади него. Неловко повернувшись обратно, он едва заметно кивнул всем остальным, делая вид, что ничего только что не произошло, хотя на самом деле в глубине его зрели сомнения. Почему он все реже вспоминает образ Леман, который вдруг так резко перебивается видениями и запахами строгой женщины прокурора?

- Почему я не удивлен, Омер, - внезапно жесткий ответ последовал от Абдуллы. - Ты советуешь этому непутевому мужчине заняться личной жизнью, а не нормальным мужским делом. Пренебрегая бизнесом его матери, в сущности, как и нашим отцовским.

Наступившая тишина за столом обожгла всех, кто за ним находился своим ледяным дыханием, настолько мучительно Омер в эту минуту с остервенением сжал в своих руках вилку. Старые обиды никак не хотели отпускать обоих братьев, заставляя каждого из них колоть другого своей личной переживаемой болью.

- Что ты хочешь сказать этим, аби? - четко произнося каждое слово, ответил Омер, глядя прямо в глаза Абдуллы.

- Ты все время пытался заниматься собой, Омер, пока я пытался продолжать бизнес. Почему бы сейчас тебе не дать правильный совет Фиразу, а, заодно, и Метехану. Пусть наконец-то возьмутся за ум и продолжат дело деда. У нас в семье уже полно юристов.  И это не привело ни к чему хорошему.

- Чем плоха наша профессия, папочка? - взвинченным тоном, будто бы получив личное оскорбление от отца, тут же выпалила Ниляй.

- Профессия не плоха, Ниляй, - резко остудил ее пыл отец. - Плох тот, кто не чтит традиции и пускает под откос дело всей семьи.

Омер методично опустил приборы по обеим сторонам тарелки. Еда вдруг показалась ему слишком перченой. Надеясь хотя бы сегодня не слушать упреков старшего брата, которого он давно сдвинул с пьедестала человека, способного оказать на него влияние, Омер в неверии хорошего продолжения диалога покачал головой, и даже слегка усмехнулся, обнажая в смешке ряд ровных белых зубов.

- Традиции семьи, Абдулла, не всегда заключаются в строгом следовании выбранной отцами линии. Я не давил на Метехана в выборе профессии, он пришел к этому сам. И если он со временем не захочет быть тем, кого ты называешь так пренебрежительно -  значит я смирюсь с его выбором.

- Скажи еще, что не способствовал решению Метехана пойти по твоим стопам. Неужели ты хочешь ему такой же участи?!

Слова Абдуллы громом разразили напряженное пространство гостиной. Налитый свинцом за одну секунду взгляд Омера встретился с широко раскрытыми глазами Абдуллы - такими же яростными, как и его собственные, желающим прямо здесь и сейчас разрешить ситуацию, несмотря на гневный укор взгляда матери с портрета. Гюлер Унал могла бы стать сейчас между ними, обнять обоих мальчиков и укоризненно, но с любовью потребовать их примирения. Но ее не было рядом.

- Ты понятия не имеешь, аби, о чем говоришь,  - дрогнувшим голосом, процедил Омер, обнажая трещину в собственной броне, так ярко проявляющейся в этом доме. Его пальцы впились в край стола, будто пытаясь удержать рассыпающиеся осколки самообладания. - Ты даже не приехал на похороны Леман. О какой участи ты сейчас рассуждаешь?!

- О той, что твое слепое следование мнимой справедливости и желание досадить отцу разрушили в итоге твою же семью, Омер! -дыхание старшего брата стало прерывистым, как у загнанного быка перед ударом матадора. - Если бы ты взялся за ум, ничего бы этого не было!

- О чем ты, брат?! Наш отец строил бизнес пока рушилась его собственная семья! И ты последовал его примеру! Посмотри, в кого ты превратился?! Я годами слушал разговоры о недостойности семьи моей жены, когда вы с отцом оценивали сумму, лежащую на их счетах! Я годами пытался доказать состоятельность своего выбора, продвигаясь по карьерной лестнице!

Омер вскочил из-за стола, одной рукой удержав падающий за его спиной стул. Голос профессора поднялся до почти фальцета. Рука в пространстве отмерила угрожающий жест, пролетев вверх. Дыхание сбилось под давящей болью едких слов брата.

- И что ты получил в результате?! Доказывая состоятельность своего бунтарства?! Мертвую жену, пока ты просиживал в темной лаборатории, и разрушенную психику сына?!

Голос Абдуллы прозвучал как сгусток самой мрачной энергии обвинения. То, что Омер не мог озвучить себе до конца сам за него сделал брат, четким выстрелом попадая в кровоточащую рану.

- ПРЕКРАТИ, АБИ! - почти взревел Омер, отсекая любые аргументы, кроме двух сложенных кулаков своих рук, направленных на брата.

- Гнев - это боль, которая ищет выход, Омер. Но ты не там его ищешь. Я не враг тебе, брат! - Абдулла неуклюже резко поднялся со стула так, что он опрокинулся навзничь.

Тень от его фигуры накрыла портрет Гюлер Унал, словно пытаясь стереть ее осуждающий взгляд на обоих сыновей. В жилах обоих пульсировала старая боль, невысказанные обиды, жестокое желание поквитаться. Запах кардамона смешивался с резким запахом адреналина, исходившим от обоих братьев.

- Это я отлично зашел на ужин, - прорезался едкий, наполненный сарказмом голос Фираза, который обращался сейчас к Ниляй и потирал руки от впечатлений. - Становится все веселее. Ставлю на дядю, Ниляй. Он ничего такой.

- Привыкай, Фираз, - отозвалась девушка, скорчив недовольную мину от снова неудавшегося ужина. - Здесь еще не хватает моей матери.  Было бы полное бинго.

- ХВАТИТ!

Резкий властный голос Асуде, за секунду вставшей из-за стола, одновременно с ее мощным ударом о стол, таким, что зазвенели тарелки, озарил пространство гостиной словно молния. Она протянула дрожащую от негодования руку в сторону портрета, вытягивая указательный палец, и медленно смакуя каждое свое слово, произнесла:

- Разве госпожа Унал достойна такого разговора?!

Разом наступившая гробовая тишина за столом зазвенела в ушах домочадцев особняка Унал, прерываемая лишь тонким запахом мяты, которую Гюлер Унал так любила выращивать в длинных кашпо на подоконниках. Теперь вместо них была зияющая пустота.

Можно ли было спасти сейчас тех, кто не хотел спасаться? И что было важнее - кровные узы или духовное родство?

______________

Несколько дней спустя.
Стамбул. 17:45 по местному времени

Дорога из Дворца Правосудия Турецкой Республики в полицейский участок выдалась на редкость утомительной из-за аварии, возникшей, вероятно, из-за только что обрушившегося шквального дождя, так непродолжительно, но метко внесшего сумбур в исторические дороги мегаполиса. Красная полоска дороги в навигаторе, превратившаяся в бордовую буквально за минуту, очевидно, испытывала спешащую Кывылджим Арслан.

За окном ее верного железного друга открывалась впечатляющая, но тревожная картина хмурого неба с контрастами пятидесяти серых оттенков. Мокрые улицы блестели, а потоки воды, словно серебряные реки, неслись по тротуарам, унося с собой опавшие листья октября и мелкий мусор. Где-то вдали, куда сместился грозовой эпицентр, время от времени небо рассекала молния, на мгновение освещая величественные минареты Голубой и Сулеймание мечетей в совокупе с современными небоскребами делового центра.

Сражаясь внутри себя с тревожными душащими мыслями, Кывылджим почувствовала недостаток свежего воздуха, после чего практически полностью опустила водительское боковое окно.

Ощущение того, что она начинает терять управление своей жизнью, медленно, но верно терзало ее все дни. Ровно с того момента, когда она, находясь в позорном для себя состоянии в компании Омера Унала в собственном кабинете, до этого момента всегда служившего ее крепостью, рассматривала фотографию Фатиха Картала.

Того самого владельца социальной сети для знакомств, в одной из групп которой состояла жертва убийства вместе еще с 259 молодыми девушками. Того самого молодого и привлекательного Волкана из бара в Ускюдар, так ловко поддержавшего с ней беседу, ставшей роковой ошибкой.

«Выйти за рамки и позволить себе быть чуть свободнее», - что-то наподобие этой мысли захватило тогда ее очевидно спящий на тот момент мозг. Нет, она не могла себе позволить ничего из этого. Кто угодно, но только не она. Фотография Фатиха-Волкана в ее кабинете четко и ясно, раз и навсегда, закрепила внутри эту аксиому.

Переведя рычаг автоматической коробки передач в нейтральное положение, раздосадованная отсутствием хоть какого-либо движения на дороге, женщина прокурор отпустила педаль тормоза и шумно выдохнула, предвкушая еще как минимум полчаса в автомобильном кресле.

- Госпожа, лучший шоколад для Вас в ненастную погоду!
Совсем маленький мальчишка лет восьми, нарисовавшийся из ниоткуда, жадно всматривался в нее по ту сторону автомобиля, тыча в проем окна разноцветными упаковками, уже прилично намокшими под пока еще не непрекратившейся легкой моросью.

- Возьмите хотя бы одну! Всего пятьдесят лир..., - взмолился он, убирая с глаз потрепанный мокрый козырек грязной зеленой кепки, заставив Кывылджим почувствовать неизбежность скупить как минимум несколько вкусов из его скудного ассортимента.

- Давай сюда вот эти. И ту, - кивнула она, протягивая парню мелочь, которую захватила в лотке рядом с подлокотником. - И беги отсюда поскорей, а то задавят тебя, не дай Аллах, - добавила она, чувствуя, как поток машин в беспробудной пробке начинает постепенно двигаться.

- Спасибо, уважаемая Госпожа! Настоящая султанша! - воскликнул парнишка, просияв восторженными карими глазами, слегка подпрыгнув от нетерпения, и после того, как получил деньги, развернулся и ловко проскочил между автомобилями, став при этом причиной нескольких громких сигналов нетерпеливых водителей.

Обертка бренда Şölen заставила женщину прокурора улыбнуться уголками губ, невольно возвращаясь воспоминанием к тому самому моменту в ее кабинете несколько дней назад, когда этот въедливый невероятно раздражающий ее самодовольный профессор, однако, сейчас по непонятным причинам вызывающий прилив тепла в груди, достал из своего неизменного коричневого портфеля ее любимую плитку молочного шоколада.
Марка в ее руках сейчас была вовсе не той, что она любила, но почему-то Кывылджим почти физически ощутила потребность поглотить оттуда хотя бы пару долек.

Следуя за плотным потоком машин с черепашьей скоростью, госпожа прокурор вскрыла упаковку и отправила сладость в рот, чуть прикрыв глаза от наслаждения слишком сладким вкусом, так сильно контрастирующим с красками ее действительности.

Если бы шоколад был средством, при помощи которого она могла бы дольше, чем на несколько секунд, отдаться забвению, свободному от потока мыслей, она бы непременно стала шоколадным наркоманом, наплевав на любые последствия для собственного здоровья и фигуры. Однако сладость вовсе не была средством против депрессии или навязчивых мыслей, выбрасывая в кровь гормон «счастья» лишь на пару мгновений, оставляя после с прежним ворохом проблем и парочкой десятков лишних калорий.

Вот как сейчас - с надвигающейся грозой уже не в любимом городе, а непосредственно в ее жизни, так стремительно и несуразно стягивающей в тугой узел карьеру и личное.

Личное.

Она всегда презирала тех, кто смешивал работу и личное.

Как так получилось, что сначала она, совсем незаметно для самой себя, оказалась прочно связана таким попсовым служебным романом с непосредственным начальником с переживаниями в стиле классических турецких мелодрам? А прямо сейчас - досадной оплошностью в баре с человеком, на полной скорости несущимся стать главным подозреваемым по расследуемому ею убийству?

Теперь она презирала себя.

Особенно окунаясь в воспоминания последнего четверга, когда под воздействием алкоголя и какого-то несвойственного ей лихого порыва она вдруг вообразила себя Миссис Грация, поддавшись расслабляющему тело дурману и совершенно низменному инстинкту от возникшей перед ней маскулинности.

Какого черта она позволила себе целоваться с незнакомым человеком в каком-то неприглядном пабе, напрочь забыв о собственном статусе, нормах приличия и морали?

Сонмез Султан была права.

Она опустилась ниже плинтуса. Прежняя Кывылджим Арслан себе бы такого никогда не позволила.

Окунувшись на момент в тот судьбоносный для нее вечер, женщина прокурор поморщилась, испытав физическое отторжение.

Этот несуразный поцелуй с милым мальчиком вдвое младше нее. Это неловкое осмысление пьяного поступка со стороны обоих через секунду после. Эта беспамятная дорога домой в такси, которое она судорожно поймала на улице, управляемая последними здоровыми нейронами своей сломанной под влиянием личных переживаний нервной системы.

Все это было о ком-то, но никак не о ней. И если бы не проницательность вездесущего профессора, который, очевидно, все свое свободное время посвящал построению очередных теорий, анализу имеющихся фактов и изучению потенциальных улик, ее позор, возможно, так бы и остался где-то в далеких недрах только лишь ее памяти, словно его и не было вовсе.

Но случай распорядился иначе.

Впрочем, на случай, являясь прокурором Кывылджим Арслан, она рассчитывать никак не могла. И если так суждено, что ей придется схлестнуться с этим человеком повторно, когда он будет проходить в качестве допрашиваемого, а после этого, вероятно, подозреваемого, а далее, возможно, обвиняемого в убийстве, она не поведет и бровью, выполнив свой долг, несмотря ни на что.

Звук клаксона вырвал её из размышлений.

Она снова была в машине, а навигатор показывал семь минут до участка. Вцепившись с приливом энтузиазма в руль тонкими пальцами в уже более оживленном потоке машин, Кывылджим выпрямила осанку, являющуюся ее фирменной опорой сродни каблукам в здании Дворца Правосудия, вознамерившись стойко встретиться с фактами, которые нарыла к этому моменту ее команда.

Отправив в рот последний на сегодня приторный кусочек купленного у уличного торговца шоколада, Кывылджим Арслан вывернула руль вправо, ловко вписываясь под стрелку в повороте на нужный перекресток.

Вдалеке, над горизонтом, небо все еще полыхало от разрядов молний, создавая причудливую игру света и начавшихся сумерек. Дождь, будто решив напоследок продемонстрировать свою мощь, усилился, барабаня по крыше ее и других автомобилей, заставляя полностью прикрыть водительское окно. Жизнь города, несмотря на непогоду, продолжала течь своим чередом, хотя и в несколько измененном, более драматичном ритме, так соответствующем душевным переживаниям госпожи Арслан.

- В конечном счете, обыск дал нам вот это, - самодовольно протянул Джемаль, раскладывая перед Кывылджим фотографии черного бомбера с логотипом "Meet.you" на левом предплечье.

Старший комиссар, сияя в этот момент, словно ребенок, разыскавший клад, от того, что первые зацепки по делу, должно быть, позволят им сложить какую-никакую картину и выйти на первого, а в лучшем случае - единственного подозреваемого, развалился в кресле своего прозрачного кабинета.

Четкие вспышки воспоминания ударили по прокурору, и он закусила губу, сознав, что ранее уже видела этот логотип на толстовке того парня из бара, по неведомой причине представившегося ей Волканом.
Впрочем, учитывая открывшиеся перед ней за последние дни факты, в этом не было чего-то столь шокирующего помимо ее личных чувств по отношению к себе.
Отбросив самобичевание до других, а еще лучше - до несуществующих времен, Кывылджим надела на себя маску профессиональной ищейки, как щит, цепляясь за открывшуюся ей, как прокурору, информацию.

- Логотип приложения для знакомств со всеми теми девушками, Джемаль.

- Именно. Что интересно, был завернут в подарочный пакет. Мы уже отдали его на экспертизу, и по секрету, на вскидку оценив образцы волос, которые удалось с него снять, наши эксперты уже сообщили, что на 90% уверены - один из них принадлежит мужчине.

- Думаешь, он принадлежит Фатиху Карталу?

- Не могу знать, госпожа прокурор. Но создатель приложения, ведущий переписку с жертвой от чужого имени, отправляющий ей мерч собственного клуба - это уже тянет на допрос, не так ли?

- Так ли, - раздраженно бросила она, поднимаясь с кресла напротив давнего друга и отворачиваясь к окну.

Желтые фонари, недавно зажегшиеся в помощь сменяющих световой день сумерек, теперь отражались в гладких лужах после угомонившегося дождя.

- Позови Умута, Джемаль. Мне нужна вся информация, что есть на данный момент по препарату.

- Как скажешь, королева. Что-то случилось? - нахмурился старший комиссар, параллельно набирая внутренний номер цифрового гуру. - Я вижу, ты сегодня не в духе.

- А у меня пока нет причин быть в духе, Джемаль, потому что мы топчемся на одном месте уже как две недели!

Долгий шумный выдох, сопровожденный, как показалось мужчине, даже каким-то глухим стоном, вырвался из груди женщины прокурора, обозначая крайнюю степень ее обреченной усталости, смешанной с негодованием.

Может быть, сказался плотный график слушаний за последние два дня, с подготовкой к которым ей пришлось изрядно потрудиться на пару с Лейлой. Вероятно, имело место выгорание ввиду отсутствия полноценного отпуска за последние два года. Не говоря уже о настигнувшем ее стрессе ввиду возможной связи с серийным убийцей.

Содрогнувшись от последней мысли, Кывылджим повернулась к старшему комиссару, опираясь на подоконник бедрами.

- Я говорила с Омером Уналом о его жене, - вдруг непроизвольно вырвалось у нее в порыве поделиться хоть чем-то из того, что ее тревожило.

- Видимо, это напрашивалось, - кивнул Джемаль. - И... как все прошло?

- Прошло нормально. Но сама ситуация ужасна. Не представляю, каково ему сейчас погружаться во все это снова.

Джемаль почесал за ухом, облокачиваясь локтями на стол, и посмотрел на Кывылджим исподлобья с некоторой долей удивления, смешанного с любопытством.

- Даже так, Кывылджим? Побеседовали по душам?

- Ну я же не могу просто вцепиться в человека, требуя от него фактов, как ты считаешь? - заведенно отчеканила прокурор. - Потерять любимую женщину в собственном расследовании, при этом она еще и была беременна... ты вот можешь себе представить, что он тогда чувствовал? Вся жизнь в один момент разрушилась...

- Да куда мне, - иронично отозвался мужчина с некоторой небрежностью, потирая переносицу.

- Вот и я не могу. Но сегодня я написала ходатайство о возобновлении старого дела, приложила его показания и новые улики, чтобы завтра подать все на рассмотрение Главному прокурору.

- Ты думаешь, он даст открыть дело?

- В смысле думаю? - усмехнулась она. - Я знаю, что откроет.
Поведя плечами от смутного раздражения, вызванного бестактным и глупым, на ее взгляд, вопросом старшего комиссара, Кывылджим скрестила руки на груди словно в желании утвердить тем самым беспрекословность собственной истины.

Привыкнув за продолжительное время к тому, что Аяз Шахин практически во всех спорных случаях встает на ее сторону, руководствуясь, как она была на сто процентов убеждена, ее доводами и профессионализмом, который не оставлял сомнений, внутри нее действительно не возникло вопроса о том, будут ли проблемы с возобновлением старого дела.

Разве может быть такое, что Главный прокурор отвергнет ее ходатайство? Совершенно невозможно. Даже при условии того, что дело Цветочника тогда закрыл этот недалекий Гирай, по каким-то причинам в последнее время вдруг снискавший его доверие.

- Тебе виднее, королева, - пожал плечами Джемаль, внимательно изучая подругу глазами, не желая выражать женщине прямо сейчас свои сомнения.

Что-то в ней было сегодня не так. Что-то она явно скрывала. Что-то словно выбило ее из колеи, и он понял это сразу, как только она зашла в его кабинет.

Ведомый собственным любопытством, а может, даже личной необходимостью узнать чуточку больше, чем госпожа Арслан была готова перед ним раскрыть, Джемаль уже было приоткрыл рот, чтобы задать вопрос. Однако в последний момент все же решил промолчать, оставляя свои наблюдения без внимания до будущих времен, когда его строгая подруга окажется в лучшем расположении духа.

- Джемаль бей, - появился в дверях рядовой офицер, смещая фокус внимательных глаз с мужчины на женщину и почтенно кивая ей в знак приветствия. - Госпожа прокурор. Тут пожаловал мужчина: говорит, видел выпуск новостей о том деле у башни, хочет о чем-то рассказать.

- Зовите его сразу сюда, - оживилась Кывылджим, коротко переглянувшись со старшим комиссаром.

Появление свидетелей в полицейском участке добровольно было достаточно редким явлением, что заставило ее глаза вспыхнуть блеском возбужденного интереса.

- Как скажете, прокурор.

Исчезнув в недрах вечно громкого и активного полицейского участка, молодой специалист спустя буквально минуту появился вновь в сопровождении уже практически седого мужчины средних лет с кустистыми бровями и серьезностью на смуглом лице, облаченного в серый спортивный костюм не слишком дорогой марки.

- Проходите, прошу. Кывылджим Арслан, прокурор, - произнесла женщина, указывая посетителю на стул напротив старшего комиссара.

- Очень приятно, госпожа прокурор. Меня зовут Туфан. Туфан Бейяз. Я... видел вас по телевизору, госпожа.

- Джемаль, следователь по делу, - старший комиссар пожал мужчине руку, слегка привстав с места и тут же плюхнувшись на него обратно. - Присаживайтесь, господин Туфан. И давайте по порядку. У вас есть информация по нашумевшему убийству возле Девичьей башни?

Потенциальный свидетель, переводя свой растерянный взгляд с мужчины на женщину, будто бы не совсем соизмеряя, стоит ли своей информацией отвлекать от дел столь серьезных лиц, которые направили на него в эту минуту свое всепоглощающее внимание, неуверенно приземлился на краешек стула, предварительно кашлянув перед тем, как начать повествование.

- Дело в том, что я видел ваш репортаж в новостях, - повторил мужчина. - Такое убийство, кровь стынет в жилах! - воскликнул он, отчего Кывылджим сжала брови в одну линию.

Ей хотелось бы обойтись без подобного рода эпитетов и рассуждений.

- Какую информацию вы хотели нам сообщить, господин Бейяз?

- Вот после того репортажа я наткнулся на объявление, что вы собираете данные о фактах аренды судов. На сутки, двое, - пояснил мужчина. - Дело в том, что я сдаю в аренду яхты. Это не мои, другого собственника, - помахал он перед собой руками, словно открещиваясь от возможных домыслов. - Я просто размещаю объявления и организую процесс бронирования, сдачи и приемки объектов. Наш причал безлюдный, знаете... это там, в Ускюдаре, где наша частная резиденция.

- Хорошо. В тот день вы сдавали судно в аренду?

- В этом и дело, госпожа прокурор. Одну из яхт, у меня даже есть подтверждение бронирования, - кивнул мужчина, погружаясь в свой телефон. - На нашем причале нет камер, закрытая территория. Я подумал, что нужно сообщить.

- Вы все правильно подумали, - решительно заявила Кывылджим, принимая из его рук телефон и вглядываясь в данные по бронированию. - Здесь написано заказчик Фырат Дениз. Вы сами сдавали объект? Видели этого человека?

- Все так, госпожа прокурор. Приятный такой парень. Темноволосый, в черной толстовке. Он ушел с нашим капитаном вдвоем, а вернулись они уже под утро.

- С капитаном? Где сейчас этот капитан? - поинтересовался Джемаль.

- На прошлой неделе улетел на родину в Грецию. Когда вернется я не в курсе...

- Как вы сказали? Приятный парень? Темные волосы и в черной толстовке? - глаза Кывылджим округлились от поразившей ее вероятности. - Сколько лет ему было на вскидку?

- Да я не помню, госпожа, я особо то его не рассматривал, - пояснил мужчина, ерзая на стуле. - Ну такой, лет двадцать пять, не больше.

- Минутку, - резким движением наклонившись над столом старшего комиссара и быстрыми пальцами раскидывая ненужные бумаги в поисках фотографии произнесла Кывылджим, после чего резко положила снимок Фатиха Картала прямо перед свидетелем.

- Это он?

Господин Туфан сдвинул брови и, казалось, усиленно пытаясь найти в предоставленном его вниманию изображении знакомого человека, после некоторого молчания отрицательно покачал головой.

- Нет, это не он.

- Вы уверены?

- Тот был с густой щетиной, и глаза другие. И лицо более круглое, - заметил мужчина.

Кывылджим закусила губу и переглянулась с Джемалем в немом диалоге, соображая внутри себя, насколько могло быть жизнеспособно ее подозрение. Азарт от появившегося следа, тотчас же зажегший внутренний огонь, теперь жаждал проявить долгожданную правду, заставляя мозг складывать детали мозаики в логичную картину. Принесенная внезапным свидетелем информация стала для следствия сюрпризом, который нуждался в тщательной проверке.

- Джемаль, - коротко произнесла она, - давай тогда по процедуре, хорошо?

- Да, конечно, - с готовностью отозвался он. - Господин Туфан, сейчас я попрошу вас письменно изложить все, о чем вы нам рассказали, после чего нужно будет предоставить некоторые данные, чтобы мы могли отследить оплату за бронь. И еще - мы попросим вас составить портрет арендатора судна...

Кывылджим покинула кабинет старшего комиссара, продолжая обмозговывать данные, что было для нее проблематично в пространстве участка, привыкшей это делать в тишине собственного кабинета. Гул голосов вокруг давил на виски, словно навязчивое жужжание пчел.

Прямо по правую сторону от себя она заметила двух оперативниц, занимающихся анализом большого объема данных. Их пальцы стучали по клавиатуре, казалось, совершенно независимо от мыслительного процесса, учитывая тот факт, что они умудрялись немыслимым образом переговариваться друг с другом. Следуя примеру молодых собранных девушек, включая в моменте свое умение абстрагироваться от внешнего, сосредотачиваясь на внутренних процессах, женщина прокурор направилась к кулеру в стремлении набрать воды.

Что она имеет на данный момент?

Какой-то молодой парень Фатих Картал создал IT платформу на вроде сайта знакомств. Почему вдруг молодому человеку, возможно, вполне талантливому и предприимчивому, могла прийти в голову именно эта идея? Вероятно, площадка для знакомств является не просто способом заработать денег, но и личным для него интересом.

Именно поэтому он состоял в женской группе с теми красотками, и именно поэтому вступал с ними в личную переписку. И именно поэтому - вполне вероятно - наиболее понравившимся девушкам он отправлял толстовки с собственным логотипом.
Могло ли быть такое в реальности? Вполне. А, учитывая то, что именно этот Фатих Картал под псевдонимом Волкана познакомился с ней в баре и, хоть она и была тогда пьяна, очевидно, смог заинтересовать даже ее каким-то разговором... значит, он вполне мог бы заинтересовать любую девушку из того списка.

Прохладная жидкость из пластикового стаканчика, набранная в кулере, сейчас разливалась по пищеводу Кывылджим живительной прохладой, так нужной ей в свете вновь открывшихся фактов, когда от одной мысли о ее фатальной ошибке по телу распространялся противный липкий жар.

А что дальше?

Свидетель. Случайный мужчина, принесший информацию о частном причале: могло бы это быть просто совпадением? Вполне. А если нет? Что, если он ошибся, не узнав арендатора яхты в этом Фатихе Картале? Черная толстовка и приятная внешность, судя по описанию мужчины, не выходила у нее из головы.

Сделав глубокий вдох и прикрыв на секунду глаза, Кывылджим, как бы ей ни хотелось здесь и сейчас собрать эту мозаику воедино, пришлось принять, что еще некоторое время придется томиться в тягучей неизвестности. Этот свидетель либо принес им очередной мусор на переработку, либо... его данные станут настоящей зацепкой.

Прерывая глубоко в своих внутренних рассуждениях, женщина прокурор не сразу заметила движущегося ей навстречу массивного человека, машущего большой грузной рукой в качестве приветствия, и, в моменте сфокусировав на нем свой рассеянный взгляд, улыбнулась шефу полиции, радужного раскинувшему ладони в обе стороны при виде своей протеже.

-Добрый день, Эртугрул бей.

-Добрый день, госпожа прокурор. Вы к нам, как на работу, - расплылся мужчина пуще прежнего в улыбке.

- Это радостная новость или не очень?

- Что ты, как можно, Кывылджим? Обижаешь. Есть минутка?

- Ну...

- Пойдем, я угощу тебя сносным кофе: увы, в этом участке только лишь в моем кабинете можно отведать нормальный.

- Почему бы и нет, я все равно жду Умута, - после некоторой паузы согласилась она.

- Сейчас мы позвоним этому негоднику: разве можно заставлять саму госпожу Арслан себя ждать? - изумился Эртугрул Осман.

Затянув свой уже ослабевший под конец дня галстук, он жестом пригласил Кывылджим в сторону своего просторного кабинета с золотой табличкой на входе, распахивая перед ней дверь, после чего засучил рукава, размещаясь рядом с кофемашиной, и запустил ее на режим двойного эспрессо: именно этим напитком он неизменно угощал ее в своей обители.

Наблюдая за движениями этого заботливого мужчины, чей добродушный и внимательный характер, сколько она себя помнила со времен переезда в Стамбул, проявлялся в адрес абсолютно каждого сотрудника под его началом, женщина прокурор впервые за длинный день позволила себе расслабиться, располагаясь в посетительском кресле.
Эртугрул Осман был одним из немногих мужчин в полицейских рядах, кто с самого первого дня отнесся к ней с уважением и старался ей всячески содействовать в расследуемых делах. Иногда даже ей казалось, что он испытывает к ней что-то сродни отцовских чувств несмотря на небольшую между ними разницу в возрасте.

- Ваш кофе, прошу.

- Благодарю.

- Какие планы на вечер, Кывылджим?

Вскинув брови от удивления, не ожидая подобного вопроса от человека, который всегда бережно относился к ее границам, она покачала головой, отпивая глоток восхитительного черного напитка.

- Все стандартно, господин Осман. Закончу дела и еду домой к семье.

- И что же, не составишь нам компанию?

- Компанию?

- В выходные я отметил тридцать лет службы в Стамбульском отделении полиции, так что сегодня, - весело подмигнул он, - я проставляюсь.

Подумав о том, что Эртугрул Осман, являлся для многих в этом и других участках полиции Стамбула истинным примером для подражания, наставником и образцом верности тем идеалам, отстаивать которые молодые вдохновленные офицеры приходили сюда, выбрав оперативную службу вместо просиживания штанов в прочих кабинетах на государственной службе, женщина прокурор улыбнулась его поводу, почувствовав очередной прилив уважения к этому человеку.

- Поздравляю, Эртугрул бей, - искренне отозвалась она. - Но, к сожалению, быть не смогу.

- Обижаешь, Кывылджим, - покачал головой шеф, - уже второй раз за вечер, - добродушно хохотнул мужчина. - Но ни за что не поверю, что ты не сможешь выкроить часок для моего повода, - заключил он, сверля ее глазами. - Будет не много людей, не пугайся. Несколько бойцов, кто со мной с самого начала, два старших комиссара и ты. Так что не бойся, это не станет очередной полицейской попойкой, где не место уважающей себя даме.

Кывылджим неловко заерзала в кресле, ратуя тому, что Эртугрул Осман, впрочем, как и все остальные, был слишком далек от восприятия ее персоны, коей она явилась для самой себя в прошлый четверг в компании злосчастного парня в черной толстовке. Усмехнувшись фразе шефа об уважающей себя даме и на секунду вообразив, как бы он прокомментировал ее тогдашнее поведение, она с легким стуком стекла о стекло поставила чашку с кофе на блюдце.

- Не думаю, что это хорошая идея, Эртугрул бей.

- А зря. Мне было бы очень приятно. Обещаю не травить полицейские байки и затрагивать только приличные для дамы темы, - поднял он ладони в сдающемся жесте, и они оба радушно рассмеялись, каждый вспоминая свой корпоративный случай на эту тему.

- Госпожа Арслан, я здесь, - раздался запыхавшийся голос в районе открытой двери.

- А вот и негодник, - удовлетворенно заметил Шеф, - Умут, сколько можно тебя ждать?

Черноволосый мужчина, немного смутившись от дружественности атмосферы в кабинете шефа в эту минуту, ощущая себя никем иным, как третьим лишним, нарушившим кулуарное общение, слегка замялся на месте, переводя взгляд со своего прямого начальника на Кывылджим.

- Если я помешал, то могу зайти позже.

- Поздравляю, ты не помешал, - отрезала Кывылджим, непроизвольно испытывая странное чувство раздражения по отношению к компьютерному гению, который до этого лишь только радовал ее своими находками и оперативностью.

"Всему виной этот профессор", - мелькнуло в мозгу, когда сработали ее новые нейронные связи в воспоминании о том, как эти двое великолепно спелись, вторя выводам друг друга, отличающимся от ее намеченной стратегии. Ни в чем не повинный Умут в этот момент состроил брови домиком в ожидании своей участи, которая, судя по смене настроения госпожи Арслан, была нисколько не радостной.

- Что по нашим вопросам, Умут?

- Начну с плохой новости, госпожа прокурор. Препарат со змеиным ядом - пока не можем ничего найти. Из-за отсутствия конкретных данных, непонятно, куда бросить силы. То ли искать яд, как вещество, то ли препарат, его содержащий.

- Не удивительно, - скривила губы в гримасе женщина прокурор. - А что сделано?

- Мы связались с известными в нише торговцами: они ничего подобного не продавали, а в промышленных масштабах это все делают на производстве.

- Сделали запрос на заводы?

- Сделали, пока ждем.

- Сколько еще будем ждать, Умут?

- Есть и одна зацепка, госпожа Арслан.

Отпив глоток напитка из чашки, Кывылджим утвердительно кивнула, смахивая с себя одолевшую ее раздражительность.

- Нам удалось отследить крупный заказ на аппрет, он был совершен незадолго до убийства. Юридическое лицо - "Fast Solutions", на нее зарегистрирован торговый знак "Meet.you", - заключил Умут, подспудно чувствуя, что его совместная работа с профессором и бессонная предыдущая ночь не прошли даром. - А бенефициар бренда - Фатих Картал, тот самый владелец приложения для знакомств.

Глаза Кывылджим вспыхнули, а сердце ускорило свой ритм. Слишком много совпадений за несколько дней, и они не могли быть случайностью.

- Конечно, это ничего не доказывает, так как аппрет в свободном доступе в продаже, и приобрести его может любое физическое или юридическое лицо...

- Но мы ухватимся и за этот факт, Умут, - заключила женщина прокурор. - Осталось дождаться результата анализа ДНК волоса с толстовки жертвы.

Вихрь мыслей, унесший ее глубоко в себя, заставил тело подняться с места и по привычке ходить кругами по ограниченному пространству. Покупка аппрета ничего не доказывала. Как и переписка жертвы с Волканом. Как и толстовка с логотипом приложения дома у девушки. Но она так просто этого не оставит.

- Что с вами, почему все молчат? - резкий насмешливый голос со стороны коридора заставил Кывылджим вздрогнуть. - Шеф, надеюсь, наша ночь не пройдет сегодня в полицейском участке, раз королева Арслан, как обычно, организовала вокруг себя целую свиту?

- Госпожа Арслан составит нам компанию на моем вечере, Джемаль, - отозвался Эртугрул. - Тем более, что нам всем, судя по всему, есть о чем помозговать в связи с новыми находками Умута, не так ли?

- О, Кывылджим, прекрасная новость! Если бы я знал, что нужно привлечь шефа в качестве мотивации к нашим скромным сборищам, я бы прибегнул к этой уловке уже давно...

- Не неси чушь, Джемаль, я никуда не иду.

- Так, ну-ка быстро все из моего кабинета, живо! - скомандовал Эртугрул, грозно махнув рукой в сторону подопечных мужчин. - Через десять минут встречаемся на выходе, негодники.

Ехидно переглянувшись с Умутом, Джемаль по-свойски похлопал коллегу по плечу, и они дружно направились вглубь участка, увлеченно над чем-то усмехаясь.

На часах было 20:48.

- Мне тоже пора, господин Осман. Благодарю за кофе...

- Нет. Даже не думай об этом, госпожа прокурор. Тридцать лет службы - это тебе шутки, что ли? - весело подмигнул ей мужчина. - Кстати говоря, когда у тебя будет такая же круглая дата, буду рассчитывать на ответное приглашение.

- Вот и как вам отказать, Эртугрул бей? - со вздохом проговорила женщина прокурор.

- Никак, Кывылджим. Всего лишь час ничего не изменит, ведь так?

Мысленно блуждая где-то совершенно далеко от этого места и предстоящего времяпровождения с коллегами, Кывылджим сдержанно улыбнулась, отдавая этим жестом немое согласие шефу полиции.

_______________

Стамбул. 22.00 по местному времени
Стамбул, Фатих, ул.Огузхан

- Кывылджим, ты сегодня собираешься поднять за меня бокал с чем-нибудь горячительным или мне придется отметить мою выслугу лет соком, госпожа прокурор?! Ты снова меня обижаешь, жестокая властительница кабинета на втором этаже!

Громогласный гогот, который эхом прокатился по небольшому пространству бара, застал врасплох женщину, решительным шагом направляющуюся к компании  четырех мужчин. Все четверо заняли самый последний столик возле окна, представляющий в этом необычном пространстве высокую барную стойку с лакированной овальной доской на длинной стальной ноге.

Созданный специально под полицейских, которые в конце утомительного дня спешили в "Oguz" скинуть с себя гнетущую атмосферу профессии, прежде, чем отправится домой, бар мгновенно заслужил всеобщее признание среди сотрудников полицейского отделения Стамбула. Его харизматичная атмосфера, если так можно было вообще выражаться о заведении, манила почти каждого офицера или сержанта, служащего на благо Турецкой республики и ежедневно совершающих массу бюрократических или оперативных действий для родной страны.

Если где-то и можно было травить грубые профессиональные шуточки, не боясь нарваться на злостные  замечание начальства - это, несомненно, был тот самый бар с приятными  турецкими композициями, будто специально включаемыми, в порыве патриотизма к собственной стране, хозяином заведения.

Никогда не мешало напомнить полицейским, на благо кого они ежеминутно рисковали семьей, отношениями и жизнью, отправляясь на очередное оперативное задание.

Все это отлично вписывалось в сам характер бара "Oguz", чья незамысловатая обстановка, состоящая из высоких барных стоек-столов, лакированные столешницы которых сияли так, словно выдраенная палуба у строгого капитана, приятно обволакивала человеческие эмоции, которые каждый из сотрудников полиции, как водится, носил в себе, скрывая даже друг от друга.

Как только ты появлялся в здании полицейского отделения - ты был обязан отключать все, что называлось красивым, но не применительным в полиции словом "эмпатией", превращаясь в холодную каменную стену с кобурой на поясе или с оружием в виде дактилоскопа, клавиатуры или мозгов. Убийства, грабежи, изнасилования, бытовые ссоры - только хладнокровие могло адекватно функционировать среди улик, показаний и обвинений.

Наверное, именно этот фактор - то, как без лишних сантиментов она выстраивала стратегию расследования, умело обходя возможное влияние женской оценки на совершаемые преступления, однажды помог принять в число "своих" ребят ледяную королеву Кывылджим Арслан. Как только звонкий вонзающий в кафельный пол стук ее каблуков раздавался на улице Аднан Мендерес Ватан, все уже знали - пора приструнить любую собственную прокрастинацию, ведь в Отделении показывалась самая непоколебимая  женщина прокурор, требующая максимального включения в  расследуемые дела, не взирая на внутренние обстоятельства. Именно с тех самых пор, когда Джемаль так ловко ввернул про суровую госпожу Арслан словечко "Королева", начальнику полиции, питающему особую привязанность к женщине ввиду ее аналитических способностей и, несомненно, привлекательной внешности, не оставалось ничего большего, чем прочно закрепить статус Снежной Королевы за Кывылджим внутри полицейского отделения.

И сейчас такой добродушный вопрос Шефа полиции, как его ласково прозвали его же подопечные за незлобливый характер, поставил Кывылджим в тупик, пока она пыталась забраться на высокий табурет с металлической ножкой, слегка поскрипывающий под ее весом своим коричневым сиденьем из заменителя кожи. Один из ее каблуков внезапно застрял в металлической круглой подножке, и она, слегка подпрыгивая на круглой подушке, изобразила подобие улыбки, одновременно с попыткой вызволить свой фирменный знак из неловкой ситуации.

- Наша королева требует царственных напитков, Шеф. Не представляю ее со стаканом пива в руке, - рассмеялся Джемаль, глядя, как натуженно пытается Кывылджим вытащить каблук из ловушки.  - Тебе помочь, королева?

Он кивнул в сторону ее ноги, выписывающие круговые движения, и протянул руку, готовый в эту же минуту прийти на помощь своей подруге.

- Скажу я тебе, Кывылджим,  - наклонился Джемаль к ней, создавая интимную обстановку возле ее уха, - эти палки у твоих туфель не доведут тебя до добра. Все и так уже поняли, что ты здесь главная. Ноль процентов осуждения, госпожа прокурор. Шеф и тот готов превратить нашу попойку в детский утренник, если ты сейчас же не закажешь что-нибудь горячительное.

И светловолосый мужчина залился непринужденным смехом, глядя, как в ту же минуту покрываются пунцом  от его замечания щеки подруги. Его беззлобные шуточки над госпожой прокурором прекрасно сходили ему с рук, поскольку в рабочей обстановке он оставался ее верным помощником и умелым следователем, работая с Кывылджим в одной упряжке вот уже несколько лет.

Женщина, наконец, справившись с каблуком, ехидно поджимая губы, отчего ее щеки сделали ее похожей на маленького зверька, одарила Джемаля своим фирменным взглядом убийцы любых домыслов, скрывая за выражением злорадства свою стыдливость.  Воспоминания о недавнем вечере, закончившимся почти потерей собственной репутации -  были лучше антибиотиков: заказывать алкоголь ей сегодня точно не придется.

- Джемаль, так в чем проблема? - раздался гортанный голос Эртугрула, который в эту минуту вытирал свои губы от пены янтарного напитка, со звоном водружая стакан на полированный стол. - Кывылджим, скажи, что тебе заказать, милая, и это сейчас же будет перед тобой. Не обижай старика полиции. Шутка ли  - тридцать лет в этом отделении?! Однажды ребята, Вы вынесете меня оттуда уже не живого.

Седовласый мужчина покатился со смеху, отчего его грудная клетка, облаченная до сих пор в полицейский мундир, который он носил, казалось, постоянно, усиленно затряслась, провоцируя всех и каждого, кто находился с этим мудрым и добрым человеком, вторить его настроению.

Именно Эртугрул Осман - являлся сердцем и душой полицейского отделения Стамбула на улице Ватан, собирая под своим крылом самых сильных и талантливых оперативников, криминалистов, следователей и славясь на весь город самым большим процентом раскрываемых преступлений.

И сейчас, смотря на этого мужчину, уже вовсю покрывшегося сединой, Кывылджим вдруг представила себе его, расположившемся в шезлонге на заднем дворе своего небольшого дома, рядом с супругой, и двух внуков, которые подрастали у начальника отделения, кричащих наперебой. Картинка счастливой пенсии этого простосердечного человека стала настолько яркой, что  Кывылджим невольно улыбнулась собственной фантазии.

- Никаких проблем, шеф, - отозвался темноволосый мужчина сорока лет, выразительно поглядывая в сторону Кывылджим своей фирменной улыбкой турецкого красавца. - Я сейчас закажу госпоже Арслан все, что только она скажет.

Пронизывающий взгляд синих, как самое море в своей глубине, обжег Кывылджим  своим интересом, заставляя женщину внутренне сжаться от такого слишком открытого проявления в ее сторону. Как назло, этот мужчина в полицейской форме еще и сидел по правую руку от нее самой, устроившейся в самом конце стола, как единственной женщине в мужской компании.

- Вот, Кенан, это другое дело, - подзадорил мужчину Эртугрул.  - Давно пора оказать должное внимание нашей королеве, ведь так, Кывылджим? Эти негодники совершенно не умеют обращаться с дамами, все приходится показывать на собственном примере.

И мужчина сделал знак снующему между столиками официанту, подзывая его жестом, сквозь громкую музыку. Гул голосов собравшихся помимо их компании молодых и не очень мужчин в строгой темно-синей форме вокруг заглушал любые попытки докричаться до официантов с любыми просьбами. Очевидно, что Шеф полиции нагло соврал Кывылджим, когда говорил о небольшой компании, которая сопровождала его сегодняшним вечером. По меньшей мере три десятка человек, уже стройно горланили и восславляли своего начальника, сидя за соседними столиками и периодически поднимая бокалы за его здоровье.

- Прошу Вас, господин Осман, - начала Кывылджим, - не стоит мне ничего заказывать. Я действительно буду сок. Ну, может быть, кофе.

- Ты что ли в декрет собралась, Кывылджим?! - изумился Эртугрул, ошарашенно ставя почти пустой стакан на стол и воздевая руки к потолку заведения. - Это было бы хорошей новостью для дедушки Эртугрула, но потерять такого талантливого прокурора  - станет невосполнимой потерей для всех нас!

Сильнее заставить Кывылджим смущаться было нельзя. Краснея как рак от столь дурацкого намека в сторону ее детородных качеств, она закусила губу, чтобы не выдать все свое желание прямо сейчас раз и навсегда объяснить этим мужчинам, какого это  - быть женщиной в системе правопорядка, ежедневно выслушивая их скабрезные шуточки, делая вид, что ничего не замечает и пропуская многое сквозь уши.

Каждый, кто этим вечером находился среди отделанных полированными панелями из темного дерева стен, не один раз бросал вожделенные или смешливые взгляды в сторону Кывылджим, стоило ей только зайти в пластиковые белые двери, встречая привычные звуки  и запахи полицейского участка.

Она прекрасно знала, с каким дотошным вниманием оценивают каждый ее жест или взгляд, каждый вывод любой представитель правовой системы, в надежде снова указать место женщины в этой стране.

Даже в этот вечер, когда она, задержавшись в участке, чтобы еще раз перечитать показания господина Туфана, надеясь обнаружить в них что-то новое,  с привычным ей выражением лица - холодной неприступности, вошла в бар, надеясь пробыть в нем короткое время и скрыться от излишнего раздражающего внимания мужчин вокруг.

Невольно перед ней вдруг предстали изумленные глаза профессора, когда она лихо выворачивала руль на стамбульском шоссе и она, ухмыляясь подумала, что никому и в голову здесь не приходит, какое любимое хобби скрывала стервозная госпожа прокурор под воротником строгой рубашки и высоких каблуков.

- Господин Осман, - укорила его Кывылджим, выдерживая паузу, - о чем Вы? Какой декрет? Моя машина осталась в двух кварталах отсюда и я планировала вернутся домой на ней.

- Это не отговорки, Кывылджим, это - детский лепет! Неужели в нашем городе перевелись такси, милая? Эй, кто-нибудь, да подойдете Вы к нам уже или нет?!  - обращаясь в полутемное пространство, полное мужских запахов, прорычал Эртугрул, настойчиво решая сейчас добиться у Кывылджим положительного ответа. - Ну что за недотепы в этом баре сегодня! - посетовал он, скорчив огорченную мину.

- Шеф,  - включился в разговор Умут, отпивая глоток пенного напитка и искренне усмехаясь, - у Вас везде одни недотепы и негодники. Мы уже из кожи вон вылезли, чтобы продвинутся по карьерной лестнице хотя бы до звания "молодец", но так и не можем дождаться Вашего благословения!

- Умут, я бы на твоем месте не рассчитывал на такое, - отозвался Джемаль с яркой улыбкой на лице, - в нас всех все еще живет воспоминание, когда ты почти грохнулся в обморок возле трупа того мужика, с прострелянной башкой в банке. Как бы в лице нашего шефа, ты снова не перешел из "негодников" в "паразита", так ведь, начальник?

- А ну цыц, негодники! - благодушно прикрикнул на них Эртугрул, любуясь своими абсолютно талантливыми сотрудниками, - Я обещал госпоже прокурору, что никаких полицейских баек сегодня мы при ней не травим, а ты со своими трупами, Джемаль! Но, Умут,  - он поднял вверх палец и зычно рассмеялся, - тебе точно стоит потренироваться у Мустафы в судмедбюро. Придется, написать ему обращение, пусть устроит тебе экскурс в мир холодильников и формалина!

- Ничего, - процедила Кывылджим, исподлобья глядя на мужчину и обращаясь больше в пространство, добавила, - я как -нибудь, переживу, господин Осман, не думайте обо мне, в конце-концов, это Ваш день. Тем более, что скоро пойду.

Она слегка потерла свой безымянный палец, сжимая губы и заводя глаза в потолок, в который раз убеждаясь что была лишней на это празднике жизни. Со своей принципиальной натурой, она никак не могла почувствовать себя в своей тарелке среди всех окружающих ее мужчин, несмотря на дружественные отношения почти с каждым из тех, кто сейчас сидел за столом.

Единственным исключением был Кенан. Один из старших следователей, манерный, однако дотошный полицейский, с кем не часто, но сводила полицейская рутина Кывылджим в части разбирательства дел, передаваемых под его начало. Каждый раз, пересекаясь с ним в коридоре отделения или в его личном кабинете, не пример Джемалю, она чувствовала себя почти голой под его внимательным пронизывающим взглядом. Надменный красавчик с раскосыми глазами и темными нагеленными волосами, будто только что сошедший со страниц глянца, уверенный в своих силах, летящий по карьерной лестнице, не гнушался открыто проявлять интерес к каждой женщине, которая оказывалась в поле его зрения. От того, Кывылджим, несмотря на всю уважительную оценку его пытливого ума предпочитала работать с простодушным Джемалем, хотя и не всегда собранного, но явно не видящего в ней женщину.

- Куда это ты собралась, госпожа прокурор?! - возмутился Эртугрул, петляя по ней взглядом своих добрых карих глаз. - Ничего не знаю, я планировал отметить свои спущенные коту под хвост года в этом отделении вместе с теми, кто так же, как и я, предпочитает просиживать часы на работе, вместо домашних выносов мозга!

Мужская задорная полифония хохота вдруг разожгла пространство бара, подключая к нему сидевших остальных мужчин, звучно разносясь даже сквозь оглушительные звуки танцевальной композиции Тархана, как очевидную насмешку над брутальностью, окутывающей сегодня питейное заведение, включенную диджеем. Казалось, даже воздух внутри был плотным от голимого тестостерона, впечатывающего свои запахи - пота, парфюма, кофе и даже турецкой выпечки в каждого посетителя противоположного пола.

"Офф", - мысленно произнесла себе Кывылджим. - "Держись. Держись. Он не имел в виду ничего плохого, Кывылджим".

-Что же это я заговорился? - вдруг одернул себя мужчина, услышав дружелюбное гоготание своих сотрудников. - Я не имел ввиду тебя, Кывылджим, ты только не подумай. Вот посмотрите, на этих недотеп, до сих пор не могут принести женщине стакан, чтобы порадовать старого начальника полиции, когда женщина выпьет за его здоровье!

И он с укором посмотрел в сторону одного из официантов, с большим металлическим подносом в руках, который так и норовил опустить на пол около семи стаканов пива, заманчиво высвобождая белую густую пену сквозь края. Воздух помещения уже наполнился  достаточно густым дымом от табака и кальяна, которые некоторые столики заказали себе, так, что мощные короба вентиляции, закрепленные на полотке в качестве декора - покрашенные черной краской, придавая особую мужественность помещению - стали плохо справляться со своей прямой задачей.

Кывылджим заерзала стуле, чувствуя, как глаза постепенно начинает разьедать непривычный ей табачный дым, желая сейчас только одного - выйти на свежий воздух и покончить со всей этой формальностью в части чествования любимого всеми начальника. Кажется, ее белой рубашке пришел окончательный конец, подумала  она, понимая, насколько пропиталась та запахами бара наравне с выпивкой и едой, которую подавали официанты в каких-то несметных количествах.

Ей абсолютно не хотелось в этом участвовать.

Легкие попойки, которые обычно устраивали мужчины, верно и преданно служившие на благо родной страны никогда не привлекали Кывылджим. Будучи теоретиком и мало понимания особенности оперативной работы, где каждый неверно совершаемое тобою движение могло стать либо кончиной твоей жизни либо кончиной профессиональной деятельности, ей все же приходилось мириться иной раз и совершать обряды посвящения в подобные сабантуи. Ведь она знала - как бы требовательна она не была к людям с высоты своих юридических знаний - ничто не заменит простой человеческой близости, которую она просто обязана была показывать, чтобы продолжать работать.

Но сегодня ей отчаянно хотелось воздуха, отсутствие кого-бы то ни было в поле своего зрения и тишины. Дурацкая догадка, пришедшая ей в голову еще в участке неумолимо заставляла ее прямо здесь и сейчас размышлять о правомерности запланированных ею действий. Но если она хотела, наконец, покончить с этими загадочными убийствами - это был ее шанс, ведь вполне ощутимые ниточки выводили ее на того самого молодого человека, с которым такой абсурдный случай свел ее в один из вечеров в баре за бокалами бурбона.

- Ну так что, Кывылджим, что ты будешь сегодня пить? - поймав, наконец, официанта, Эртугрул с чувством придерживал молодого бородатого человека за рукав. словно боясь упустить шанс все же расслабить женщину этим вечером. - Неужели действительно только кофе? Не стесняйся, Кывылджим

Кывылджим покосилась в сторону Эртугрула. Знал бы начальник полиции, как недавно надралась его любимый прокурор, которая сейчас так сильно отнекивается от любого предложенного ей стакана со спиртным.

А если бы и знал, то что подумал? Кывылджим едва заметно улыбнулась, прикидывая чем ей могло грозить согласие выпить хоть несколько глотков.

В этом заведении все только и ожидали, когда она совершит ошибку. И в последнее время это стало происходить все чаще и чаще. С тех самых пор, как берлинский профессор появился в поле ее зрения, бросая хитрые заинтересованные взгляды на девушек с ногами от ушей в здании аэропорта.

- Господин Осман, закажите мне турецкий кофе. У меня сегодня были еще планы поработать. Боюсь, с градусами в голове это будет сделать не так-то просто.

- Кывылджим, ты рискуешь настроением нашего начальника, - включился Джемаль. - Из-за тебя мы окажемся под угрозой отмены любой выпивки даже вне стен полицейского отделения.

- Брось, Джемаль, вы прекрасно справлялись без меня. Вообще не понимаю, что я сегодня тут  делаю, - чуть тише добавила она, наклоняясь к нему корпусом тела.

- Ты отбываешь наказание за свои обвинительные приговоры, королева. Таков удел возможности работы среди кучи трупов и доказательств их преднамеренных убийств. Так что, лучше согласись, иначе будешь изгнана из этой системы за противоправное поведение, - заржал комиссар.

- Турецкий кофе, - чеканно отозвалась Кывылджим в сторону официанта за секунду примая решение стать белой вороной.

Ей нужен был здравый рассудок. Она уже повелась на свои исконно женские чувства, в желании скинуть с себя предательски задетое самолюбие уважаемым главным прокурор. И ничего хорошего из этого не вышло. Теперь придется разбираться еще и с тем, что она как малолетка целовалась с возможной убийцей нескольких женщин.

Вот, где выпить было впору.

Официант тем временем, кивнул женщине, принимая заказ и, как можно скорее, поспешил ретироваться, выдыхая от счастья избавиться от главной причины его усиленной работы сегодняшним вечером.

Кывылджим снова окинула взглядом весь зал. Обстановка внутри становилась все более раскрепощенной, мужчины уже совершенно не стеснялись в выражении своих эмоций, горланя ругательства и смакуя полицейские байки на весь бар, нещадно приправляя их душераздирающими подробностями.

Поморщившись, от очередного в подробностях услышанного ей расчленения, на которое надеавно выехал какой-то молодой оперативник, и еще больше морщась, когда клубы от едкого кальянного дыма попали ей прямо в ноздри, Кывылджим глубоко и горько вздохнула.

Ей нужно было отсюда убраться. Еще пара минут и ее терпение испарится вместе с полуобморочным состоянием от количества дыма вокруг, усиленного запахом алкоголя, заставив ее растянуться прямо на полу на радость всем эти мужланам в баре.

Она с детства ненавидела это запах. Запах мужского адреналина, подгоняемого немалым количеством спиртного. Он стоял у нее в носу, в ушах, ощущался каждой клеточкой тела, вызывая лишь единственное желание - бежать без права даже оглядеться.

Ей вдруг пришел на ум Омер Унал, который как незримая, но ощутимая стена протянул ей руку на пристани, отдавая тепло своего тела, в моменте ее сильной уязвимости. Легкое волнение пробежало по ее телу, когда она так явственно ощутила на подушечках собственных пальцев его касание, как будто он стал частью ее собственного успокоения.

И как этому человеку удалось настолько глубоко проникнуть в ее сознание, что даже будучи среди невыносимой ею ситуации, она могла взять себя в руки одним воспоминанием его поддержки?

"Этого пижона сейчас не хватает в этом баре", - поймала себя на мысли Кывылджим, уже плохо отрицая состоятельность собственных выводов: она скучала по его присутствию в своем поле.

- Шеф, давайте я просто схожу до бара и принесу госпоже Арслан любой напиток, - подключился Кенан, сверкая глазами в сторону Кывылджим и явно усиливая свой посыл недвусмысленным воздушным поцелуйчиком, направленным в ее сторону.  - Что Вы хотите, госпожа Прокурор, я исполню любое Ваше желание...

- Госпожа Прокурор сегодня не пьет, Кенан.

Тяжелая рука профессора опустилась на плечо Кенана, слегка сжимая его кожу своими пальцами, пока его мягкий, но требовательный  в своей решимости голос, так четко обозначился в задымленном сигарами пространстве позади Кывылджим.

Все четверо мужчин одновременно повернули голову в сторону появившегося буквально из ниоткуда Омера, который  явно сейчас обозначил свое повелительное отношение, словно женщина прокурор была под надежной охраной его присутствия.

"Этого просто не может быть", - произнесла сама себе Кывылджим, распахивая глаза в какой-то вспыхнувшей внезапно надежде, вздрагивая от одного только тембра голоса, пока Кенан быстро и ловко скинул с себя руку профессора, утвердительно кивая в сторону мужчины.

Ошеломившись в одно мгновение, слегка подрагивая пухлыми губами от неожиданности появления того, о котором она только что вспоминала, как о собственном спасителе, Кывылджим резко развернулась назад. Внимательные глаза с огненными искрами встретили ее изумленный взгляд, пока изгиб его красиво очерченных бровей вновь обрел глумливое выражение в ее сторону.

Проступившие очертания прямо перед ней высокого обаятельного мужчины среди высоких потолков и каменной кладки на одной из стен, как свидетельство чистого мужского начала бара, поразили ее своей могущественностью. Кывылджим приоткрыла рот от удивления, часто моргая длинными накрашенными ресницами, как фарфоровая кукла глядя на возникшего почти Атланта- профессора перед собой.

- Омер! - нарушил возникшую ошеломительную паузу, Эртугрул своим зычным обрадованным голосом.

Грузно сползая с  высокого стула, он направился к мужчине, до сих пор смотрящего только в глаза Кывылджим.

Будто никого больше здесь и не было.

Будто бы точно зная, что именно в эту минуту он был ей нужен.

Будто бы даже воздух возле него вдруг стал свежим.

Начальник полицейского отделения на удивление быстро, будто бы совсем не зная своего возраста, достиг почти застывшего в одной позе мужчину, не сводящего взгляда с прокурора и моментально погрузил его в собственные братские обьятия, не удерживаясь даже от намечающихся трогательных слез при виде любимого бывшего сотрудника.

- Шеф! - по свойски похлопывая его по плечу и разрывая контакт с Кывылджим, браво отозвался Омер, вновь становясь прежним спокойным мужчиной с добротой в лучистых глазах.  - Надеюсь, Вы не против, что я решил присоединиться к вашему сабантую? Ваше приглашение долетело до меня слишком поздно, господин Осман.

- Ну что ты! - воскликнул Эртугрул своей мощной чуть сгорбленной спиной закрывая Омера в данную минуту от созерцания удивленной до сих пор Кывылджим. - Как можно, Омер! Я, кажется, не в обиду вам, негодники, ждал больше всех тебя.

Он обвел глазами стол, за которым сидели улыбающиеся мужчины, будто удостоверяясь, насколько появившийся мужчина занимал дружеское положение среди всех. Умут и Джемаль одновременно протянули руки, с задорными улыбками встречая коллегу, так нельзя кстати оказавшимся в их компании, тогда как Кенан многозначительно напрягся от присутствия профессора возле своей руки.

Его синие глаза с вызовом просканировали пришедшего мужчину, оценивая его любых ипостасях как соперника: и не важно, была ли Кывылджим  - полем боя - или его профессиональная деятельность. В конечном итоге, и госпожа прокурор нужна была ему только в меркантильных целях. Он скромно ответил на руковожатие Омера, который, казалось, напротив вложил в свою хватку максимально возможный напор и силу.

Режущие взгляды двух мужчин встретились в затемненном пространстве, где сейчас светили только небольшие установленные металлические прожекторы на триногах. Каждый из них вложил в выражение своего взора максимально возможные стрелы.

- Добрый вечер, господин Унал, - тихо сказала Кывылджим, напоминая о себе в этом мужском пространстве, угрюмо смотря на него своими глубокими чарующими глазами. 

- Добрый вечер, госпожа прокурор. Вы так на меня смотрите, - усмехнулся Омер. - Разве я сказал что-нибудь не так? Если я не угадал Ваше стремление сегодня оказаться трезвой, то поправьте меня.

Скрип зубов Кывылджим на последних словах, разорвавших все очарование предыдущего момента, услышал даже Умут, который в эту минуту бросил ошарашенный взгляд на друга, явно совершающего ошибку.

Не в ее правилах было действовать назло, однако именно сейчас злорадство от собственного тела, которое все еще полыхало под его настойчивым взглядом, брошенным минуту назад, оказало на нее решительное воздействие. Прямо сейчас ей было необходимо сделать что-то, чтобы оправдать свое глупую радость от созерцания заботы этого человека в ее сторону.

Она расправила плечи, желая показать, что слова Омера вовсе ее не затронули, нарочно поворачиваясь к Кенану, и состраивая в его сторону самую милую улыбку, которую могла из себя выдавить.

Не у одного Омера Унала были козыри в рукаве, судя по взгляду, который он только что отпустил в сторону этого синеглазого красавчика.

- Кенан, - обратилась к нему Кывылджим. - Пожалуй, я соглашусь на Ваше предложение. Выпью бокал вина за здоровье господина Османа.

Она ехидно кинула взгляд в сторону профессора, который занимал свое место напротив Умута, почти в конце стола, приветливо начиная разговор с Джемалем и другом, водрузив на стол бумажный пакет с небольшой подарочной лентой на его ручке. Однако, ее едкое замечание, казалось, вовсе не достигло ушей того, кому оно на самом деле было адресовано, потому как профессор продолжал деловито общаться с мужчинами в полицейской форме, задорно то и дело посмеиваясь над очередными шутками коллег.

Лицо Кывылджим на секунду вытянулось, чувствуя себя настолько глупо, что она до упора сжала конец деревянного стола, сжимаясь в своей осанке из грациозного лебедя до сгорбленного гадкого утенка.

Это выглядело очень глупо. Так глупо, что не достойно было госпожи прокурора.

Хуже, чем она себя сейчас почувствовала в каком-то странном желании досадить профессору, стало только то, что Кенан, вспыхнув от ее слов, уже вставал с барного стула в намерении направиться за обозначенным напитком.

- Остановись, Кенан, - пригвоздил его профессор жестким, но спокойным голосом, снова опуская руку на его плечо и резко поворачиваясь в его сторону. - Госпожа Арслан сегодня не пьет.

Атмосфера за столом в секунду испарилась от дружественной до взвинченной, предоставляя мужчинам каждому на своем уровне оценить такой бравый выпад Омера в сторону бывшего коллеги. Между всеми присутствующими за последним столом в баре повила напряженная тишина, нарушаемая лишь звуками энергичной турецкой композиции.

Краснея почти до самых ушей одновременно с Умутом, который скосил глаза в сторону друга в изумленном любопытстве, Кывылджим прислонила ладонь ко лбу, скрывая за ней одновременно прокатившуюся внутри нее волну смущения за слова профессора, обозначившего свое начальственное к ней отношение перед всеми присутствующими,  смешок, от достигнутой цели своих слов и какое-то смутное чувство волнения от проявленной защиты Омера.

- Омер, что я слышу?! Кывылджим, милая, неужели вы все-таки сработались с этим талантливым прохиндеем? Этот мужчина вечно оберегает тех, кто ему дорог...

Голос Эртугрула, стараясь спасти и без его слов неловкую ситуацию,  разрезал пространство, которое буквально полыхало от неприязни двух мужчин, один из которых скинул руку со своего плеча, а второй прямо и безаппеляционно смотрел в глаза цвета аквамарина.

Не колеблясь ни минуты в своих проявлениях, Омер и ухом не повел на любопытствующие взгляды, которыми его в эту минуту награждали Джемаль и Эртугрул, услышав хозяйские проявления в сторону женщины. В его глазах полыхал сейчас только огонь решимости, отвечая на такую нелепую провокацию со стороны женщины прокурора.

Еще несколько минут назад, он, увидев эту женщину, единственную среди множества мужчин  в пространстве, наполненном едким дымом и уже пьяными громкими разговорами не сдерживающихся в своих выражениях бравых солдат полиции, ощутил прилив яростного чувства так напоминающего в очередной раз чувство собственничества. Накатывающее чувство отчаянного стремления прямо сейчас увести ее за руку из этого пропахшего мужским присутствием бара заставило его желваки на скулах двигаться в усиленном темпе. 

"Она не должна быть здесь одна", - пронеслось в мыслях Омера, когда он, наблюдая у входа за ее нелепыми попытками отказаться от настойчивого внимания и предложений о выпивке,  видел каждое резкое угловатое движение ее локтей, напряженность осанки и чопорные проявления дружелюбия.

Ее тело буквально кричало о нежелании находиться в этом чуждом ей пространстве, что проявлялось в сжатых движениях, натянутой улыбке и отсутствием внимания к любому разговору, возникающему за высоким столом.

Ее тело кричало, а его -  отзывалось на ее призывы.

- Какого черта, Омер? - Кенан  в надменности оглядывал вставшего в этот момент профессора. - Ты возомнил себя личным телохранителем госпожи прокурора, а?!

- Полегче, Кенан,  - одернул его Джемаль, насмешливо подмигивая Кывылджим. - Здесь все свои. Профессор, ты же просто переживаешь за здоровье нашей королевы? Поверь никто не собирался напиваться до потери пульса.

Его голубые глаза сверлили взглядом мужчину, давая понять неуместность конфликта, который разгорался. Зная особенность вспыльчивой натуры терпеливого профессора, комиссар приложил собранный кулак ко рту, похлопывая им по губам и то и дело демонтсрируя знак Омеру унять нарастающее напряжение за столом.

Что-то между Кывылджим и Омером точно происходило. Что-то, что совершенно выбивало его из привычной колеи дружественных отношений. Это все усложняло. Он ненавидел находиться внутри внутрикорпоративных отношений. Да еще и между двумя слишком близкими ему людьми.

- Если женщина сказала, что не желает пить сегодня, не стоит продолжать настаивать, - отозвался Омер, обращаясь к Кенану.

- Госпожа Арслан только что любезно решила выпить бокал вина, Омер. Ты опоздал со своими психологическими трюками.

- Если делать это назло кому-то, - усмехнулся Омер, подмигивая Кывылджим, - то это рискует превратиться в привычку, госпожа прокурор.

Испепеляющий взгляд, которым только наградила его Кывылджим в надежде заткнуть его искрометный язык, так ловко обнаживший ее действительные причины, пролетел мимо Омера, только распаляя его еще больше. Ей бы очень хотелось, чтобы эта омерзительно глупая ситуация, в которую она попала по вине этого чертового профессора, прямо сейчас сама собой улетучилась, оставляя ее в покое. А еще лучше, чтобы она прямо сейчас оказалась вместо этого бара, со спертым до ужаса воздухом  и запахом мужского пота, в свежести ночного Стамбула, вдыхая его ароматы свежей выпечки.

Брови Омера взметнулись вверх, а лицо приобрело саркастический оттенок словно намеренно сдавая его истинные мотивы  - ни одно слово, вылетающее из уст этой неугомонной бестии не пролетало сквозь него, вызывая ответные реакции.  Это было сродни огненной игре, которая так зыбко в своих переходах сочетала в себе страстное желание обладать и отталкивать одновременно, сражаясь со своими чувствами.

- С чего Вы это взяли, господин Унал, что я делаю что-либо кому-то назло? - отозвалась Кывылджим так жестко, что Омер мгновенно изменился в лице, ища в бездонных глазах новые подсказки ее состояния.

- Брат, остановись, - прошипел Умут,  призывая сейчас профессора к разумности, - ты чего? Это же Кывылджим Арслан.

- Иначе бы Вы, госпожа прокурор, не превращали каждый конфликт с противоположным полом в личный марафон по питейным заведениям, - громогласно в возникшей оглушительной тишине обьявил Омер, не надеясь больше оставаться в живых.

Закашлявшись от попавшего ему в легкие кальянного дыма, Эртугрул, стуча кулаком по груди, переводил любопытствующий насмешливый взгляд между раздухарившимися мужчинами, вдруг возомнившими себя павлинами вне рабочего пространства, и женщиной, которая по его глубокому жизненному опыту, сама не подозревала, как оказалась под надежной защитой его любимчика-криминалиста.

- Чертов дым, - хохотнул он, в который раз разряжая обстановку.-  Кажется, я уже совершенно стар для таких мест, ребята.

Омер кинул благодарный взгляд на бывшего начальника, мгновенно уловив подсказку в его словах. Уверенная решимость в собственном предположении выразилась в загадочной улыбке, озарившей его лицо и снова открывая те самые ямочки, на которые  и сейчас уставилась Кывылджим, ожидая нового выпада этого мужчины и внимательно изучая его глазами.

Ожидая. Вот, что не давало сейчас ей покоя. Она в действительности ждала, что именно Омер скажет или сделает в любой разворачивающейся вокруг них ситуации.

"Что с тобой происходит, Кывылджим?! Когда ты вдруг стала такой зависимой?! Да еще и от кого?! О этого психолога?!" - чувство идиотии захлестнуло ее настолько, что она ощутила как предательские пятна снова проступили на ее шее и зоне декольте, резко контрастируя с белоснежной тканью ее офисной рубашки.

- Пойдемте, госпожа прокурор, прогуляемся на свежем воздухе. Здесь действительно слишком душно, - выдохнул он, в момент обрубая все мысли Кывылджим на краю и заставляя ее открыть рот от удивления.

Моментально преобразившись от своего павлиньего вида с выражением глубокой заботы в карих глазах, он, не обращая внимания на прячущие насмешливые улыбки мужчин за столиком, протянул руку женщине, своим дерзким видом и ироничной улыбкой не оставляя сомнений в правдивости своего предложения.

Кывылджим судорожно сглотнула, окидывая взглядом всех присутствующих за столиком и сильно надеясь, что весь сюрреализм, который разворачивался сейчас перед ней, с бравым профессором во главе, окажется ее ночным кошмаром, не влияя на репутацию. Но саркастические взгляды мужчин напротив говорили об обратном.

Мало того, что она, как самая падшая женщина, напилась в баре неделю назад, целуясь с возможным подозреваемым, потом позволила себе физическую силу, ошеломив, вероятно, до глубины души милую Лейлу, так теперь этот профессор, будто рентгеном считывая все ее желания, предлагает ей прямо сейчас под взорами половины полицейского отделения сбежать с ним у всех на виду!

"Остановись, Кывылджим" - тщетно взывала она к своему разуму, который отчего-то в эту минуту вдруг отключился, ибо следующим жестом стала ее протянутая в сторону Омера рука, которую она вложила в его ладонь, кивая как послушная овечка перед магическим взглядом удава.

- Вы не против, господин Осман, - обратился Омер к Эртугрулу, продолжая удерживать опешившую от самой себя Кывылджим за руку, - если я выведу вашу королеву подышать свежим воздухом?

- Омер, какие могут быть вопросы, - усмехаясь отозвался бывший начальник, поглядывая то на своего любимчика, то на покрывшуюся алым цветом женщину, застывшую словно статуя. - Лучше проводи нашего прокурора до машины, профессор. Боюсь, возвращаться сюда ей не захочется. А мы тут с ребятами еще немного повеселимся.

Его отеческие чувства к обоим людям, стоящим перед ним, как впрочем и к любому своему сотруднику сейчас проявились особенно сильно, и он, скрещивая руки на груди в попытке унять свой смех от впервые увиденного растерянного лица Кывылджим, качался из стороны в сторону на узкой для него площади круглой подушки, загадочно совершая сжатыми губами немыслимые изгибы.

Пожалуй, лучше него Омера Унала в этом помещении не знал никто. Именно он наблюдал всю его историю брака с Леман, именно он стал свидетелем ее трагической гибели. Именно он вытащил Омера, с мокрыми щеками от соленой жидкости практически со дна, резкими словами встряхивая мужчину и отбирая у него оружие. И именно он сейчас наблюдал, как Омер Унал удерживал в своей руке женщину, стоящую десятки других. 

Эрутугрул кивнул Омеру, переглядываясь с Джемалем в луковом прищуре, пока комиссар прятал плутоватую улыбку под бокалом, прислоненным ко рту и добродушно подмигнул Кывылджим, вероятно, благословляя ее на какой-то одному ему известный путь.

Женщина тут же завела глаза в потолок, выдыхая так громко и с таким стоном, что Омер почувствовал как напряглись даже кончики ее пальцев, дрогнув в его хватке.

- Идемте, госпожа прокурор, не хватало еще всем этим мужчинам лицезреть, как Вы падаете в обморок от духоты, - взглянув на нее так, будто хотел уберечь от всего на свете, сказал Омер. 

И он бойко развернулся в сторону двери, увлекая за собой женщину, не дрогнув ни единым мускулом на теле. Невзирая на почти несдерживаемый хохот со стороны нескольких мужчин позади. Невзирая на онемевшие холодные пальцы от дикого смущения состояния Кывылджим. Невзирая на собственные, откинутые в этот момент, принципы.

Желание отгородить эту женщину от любых возможных на нее посягательств стало довлеющим в моменте, где даже его психологические доводы разбивались о камни внутреннего поднявшегося в нем чувства защитника.

Почти волоча за собой женщину, ноги которой еле слушались, переставляемые больше под влиянием механики, чем разума, Омер с горящими глазами обладателя приза продвигался в сторону деревянной двери выхода, все крепче ухватывая совершенно ошарашенную творящимся вокруг нее ужасом положения женщину.

- Омер? - услышал он голос Эртугрула сквозь яростные биты музыки вдогонку и моментально обернулся к мужчине.

- Да, шеф? - по привычке обозначая свое уважение, отозвался Омер.

- Надеюсь ты вернешься, - хохотнул Эртугрул, потрясывая его подарком из крафтового пакета, который только что достал - деревянной расписной доской для нард.

- Всенепременно, шеф, - рассмеялся Омер, поворачиваясь обратно к Кывылджим и направляясь с ней к выходу.

- Вы сведете меня с ума, господин ПСИХОЛОГ. Что это только что было?!

Взвинченный голос Кывылджим наравне с вырванной рукой из ладони Омера заставил его усмехнуться над опомнившейся  секунду назад женщиной.

Она стояла возле темной деревянной двери выхода, отчаянно хватая ртом воздух, как если бы ее легкие вдруг снова могли дышать после длительного перерыва, смешно принюхиваясь к запаху, исходящему от ее белой рубашки так соблазнительно приоткрывшей часть до сих пор покрасневшего декольте.

Омер прислонился к дверному косяку, предварительно проведя по нему рукой в надежде не обнаружить свежие следы краски, которые он сразу же унюхал на чистом Стамбульском влажном воздухе, в этот час вздохнувшим с облегчением от наполненности  дневными выхлопными газами. 

Вечер уже повсеместно вступил в свои права, теряя на горизонте последние алые краски и поглощая мужчину и женщину, с оценивающими взглядами смотрящих друг на друга, в первые сумерки с пронизывающим октябрьским ветром. От его уже достаточно ощутимого прохладного дыхания колыхались и несколько кустов рододендрона, своей шапкой касаясь ног Кывылджим , едва уловимо щекоча сквозь плотную ткань джинс. Женщина снова захватила глоток бодрящего Стамбульского воздуха и немного передернула плечами, когда его свежее дуновение пронеслось по коже, оставаясь еще ненадолго мурашками на теле.

Профессор невольно засмотрелся на слегка потерянную женщину, выпускающую наружу свое истинное "Я", которое он заметил еще на полицейском катере, когда солнце так нежно касалось ее лица, обнажая даже парочку милых веснушек на носу. Ее распущенные чуть завитые локоны трепал ветер, подобно парящему летающему змею, поднимая некоторые пряди и бросая их прямо ей на лицо. Карие глаза выражали усталость, так внезапно накатившую на нее после трудового дня и утомительного вечера в баре, слегка прикрытые веками, и даже некоторую благодарность, которую она абсолютно точно испытывала сейчас к Омеру, несмотря на ее ожесточенный протест.

Слишком проста сейчас была госпожа Прокурор, растворяясь в перипетиях тяжелого дня и сумбурного вечера с своей выбившейся из-под темных джинс рубашке, с растрепавшимися под ветром волосами и усталостью, мгновенно опустившейся на ее лицо, как только они вышли из бара.

Слишком проста и слишком обворожительна.

Прямо сейчас. В эту минуту. Перед ним.

- Вы же хотели выбраться из этого адова пекла мужчин, придумывая в голове варианты отговорок. Я решил за Вас эту задачку, - усмехнулся профессор. -Только не говорите, что хотели и дальше продолжать смотреть на пьянеющих мужчин, заказывая себе кофе. Считайте, что все честно - подарок увлечет Эртугрул бея гораздо больше, чем разговоры по душам с единственной женщиной в коллективе.

-  Что за чушь вы несете, господин Унал?!

Ее непримиримые с самой собой попытки объяснить только проявившееся в баре глупое поведение, вылились в конечном итоге в обвинительный взгляд на мужчину напротив и яростное нападение, чтобы первой расставить вынужденные границы защиты от собственной уязвимости.

Омер с новой волной усмешки посмотрел на нее, приподнимая уголки губ, когда ее открытое возмущение внезапно придало ее глазам мятежный оттенок темной южной ночи, а пальцы непроизвольно разошлись в стороны, выражая не то агрессию, не то досаду, не то смущение, но больше всего - благодарность, которую она не могла выразить словами, продолжая воздвигать перед собой глухую стену обороны.

Это женщина, несомненно, сама не понимала, как была прекрасна в своей злости и как глупо выглядела, нападая первой вместо того, чтобы принимать любую помощь как должное.

- Вы хоть успели что-нибудь выпить, госпожа прокурор? - демонстративно меняя тему, спросил Омер, оглядываясь в поисках уличных торговцев или простого супермаркета. - Мне показалось официанты так и не принесли  Вам ничего. Давайте-ка исправим эту ситуацию...

Не говоря ей ни слова, он, мастерски оглядываясь по сторонам, ловко перемахнул металлические отбойник, разделяющий встречные полосы движения и в пару широких шагов достиг яркой вывески ночного киоска с разноцветными этикетками на витрине всякой мелочовки, продавшейся в нем. Скрывшись в глубине магазинчика, Омер через пару минут выскользнул из красочного убежища с бутылкой какой-то зеленой жидкости в руках и бумажной оберткой  чего-то квадратного в руках.

Совершив такой же переход обратно, он, в мгновение ока, оказался возле Кывылджим, с извечной мягкой улыбкой протягивая ей, как оказалось шалгам суйю и пакет, заглянув в который, Кывылджим обнаружила погача.

- Вы это серьезно? Предлагаете есть хлеб на ночь и запивать это напитком из репы?!  -изумилась она, переводя на него строгий взгляд, будто оценивая серьезность его предложения.

- Шалгам прекрасно помогает перевариванию тяжелой пищи, - смеясь, отозвался Омер, - кроме того, у него есть освежающий эффект. Но если Вы так переживаете за фигуру, то, пожалуй, я сьем это сам. Ужасно голоден, госпожа прокурор.

С этими словами он, захватив пакет из ее рук и оставляя ее в полном замешательстве от его слов, с аппетитом, достойным самого короля, откусил большой кусок традиционного хлеба, прикрывая глаза от вожделения будто бы только испробовал самое вкусное национальное блюдо.

Челюсть Кывылджим пришла в движение, упав вниз, равносильно с ее распахнувшимися до пределов глазами, когда она, испытывая все прелести голодного желудка вдруг почувствовала его громогласное, в тишине вечернего города, урчание и завистливо посмотрела на Омера, жующего кусок выпечки.

- Могу подели...шя, госпоша Арслан,  - протянул Омер, коверкая слова, пока пережевывал хлеб.

Он снова протянул ей пакет с хлебом, играя огоньками в глазах, в которых мелькнул отблеск прожектора, висевшего над баром.

Больше чем ее мгновенные вспышки ярости, его забавляли минуты ее непосредственности и неуклюжести, которые она так тщательно скрывала ото всех, и в итоге всегда получалось еще забавнее.

Неужели эта женщина всерьез думает, что одевая свои тонкие шпильки как толстый намек на свое внушительное достоинство юридических знаний, и рискуя ежедневно своей свернутой от падания на них шеей, она могла доказать окружающим ее людям, что способна на ошеломительные выводы в зале суда?

Как наивны и читаемы были все ее доводы, которые он видел насквозь и от того, погружался в ее уязвимую, в самой сущности, натуру еще с большим умилением и желанием показать ей самой, что быть слабой - совершенно не означало быть беззащитной. Показывать свою ранимость и был тот самый козырь, который на самом деле мог сводить с ума любого мужчину, превращая его даже из примитивного самца-носорога во свирепого льва, способного к защите женщины.

Кывылжим коронно закатила глаза в ночное небо, пытаясь хоть как-то оправдать загоревшиеся от голода глаза от вида аппетитного свежеиспеченного изделия и медленно захватила пакет, делая первый жевок прекрасного вкуса.

- Ммм, - протянула она, ловя на себе восхищенный взгляд мужчины, стоящего рядом. - Вы снова угадали, господин Психолог.  Как у Вас это получается?

- Лучше Вам не знать, госпожа Арслан. Но если, действительно, интересно, то это всего лишь наблюдение, вшитые мне на подкорку. Вы еще в баре искали возможность позвать официанта, так завистливо поглядывая на холодное пиво у Джемаля, что оно кажется почти сгорело от стыда. Шалгам, кстати, освежает не хуже прохладных пузырьков пенистого напитка. А еще, пока Вы шли за мной, я просто слышал возмущения Вашего желудка и знаю, что Вы были в участке с обеда, вероятнее всего, настолько увлекшись делами, что совершенно забыли о таком важном деле, как еда. Кстати, что нового удалось узнать?

Кывылджим бросила на него угрюмый взгляд исподлобья, поднимая бровь, и в смущении от своих телесных реакций, в особенности предательски выдавшего ее желудка, и состроила гримасу, передразнивающую всезнайку, стоящего перед ней.

Почему она не была удивлена, что это прозорливый мужчина так охотно акцентирует внимание на ее звуках организма?! И почему ему единственному она позволяет вторгаться в ее личное пространство больше, чем кому-либо полагалось?!

Кывылджим до сих пор не могла осознать, что двигало ей, когда она, наплевав на всю субординацию и обещания никогда больше не ставить себя в неловкое положение, на глазах у всех мужчин, что были в баре, покинула заведение, ведомая за руку тем самым профессором, казалось, любимчиком всех его знающих людей.

Зардевшиеся румянцем щеки от такого снова необдуманного поступка, которые тотчас охладил порыв вечернего ветра, предусмотрительно спрятав от собеседника ее пылающее состояние, слегка поднялись вверх от улыбки, тронувшей губы при воспоминания протянутой ей руки.

Она с чувством отпила из горла открытой бутылки, которую протянул ей Омер, как только она дожевала хрустящий кусочек хлеба, и тут же, ловя с ним одну волну, пока вытирала уголок губы от крошек, с жаром ответила:

- Объявился некий господин Туфан, утверждающий, что в его частном причале, он посредник и сдает яхты в аренду. В день убийства  -  сдавал одну из своих яхт. Однако, Фатиха Картала он не признал по фотографии. Утверждает, что это был совершенно другой человек. Но, как по мне, господин Унал, слишком много совпадений.

- Намекаете на то, чтобы мы с вами еще раз пробежались по информации по бронированию? Я готов, только дайте мне минуту, я должен обыграть шефа в нарды, договорились?

- Пфф, - издала струйный и многозначительный выдох Кывылджим. - Вы точно сумасшедший, господин профессор. Я не собиралась ехать в прокуратуру в десять часов вечера.

- Неужели? - ироничная насмешка живописно легла на губы Омера, тронув уголки его глаз и собирая вокруг них складки. - Госпожа Торопыга и не желает сию минуту продолжить расследование?

- Вы говорите в точности, как Нурсема, господин Унал! - вспыхнула Кывылджим, сверкая глазами в его сторону. - Умут, кстати, нашел более дельную информацию. На компанию Фатиха Картала  "Fast Solutions" был сделан крупный заказ аппрета, а к квартире Гюнай после дополнительного обыска обнаружена толстовка с его логотипом, - умалчивая  о волосе, который был найден и своих заключениях на этот счет, продолжила Кывылджим.

- Похоже вокруг этого молодого человека сгущаются тучи, госпожа прокурор?

Омер перехватил у нее бутылку с зеленой жидкостью и с истинным наслаждением запил новый кусок прожеванной булки, поглядывая в сторону прокурора.

Что касается дела - ей, несомненно, не было равных. Острый взгляд, цепкая хватка, нюх и интуиция. Где же оставалась вся эта уверенность, стоило этой женщине оказаться вне своей территории среди разных окружающих ее людей?

Вот и сегодня, она с такой растерянностью искала выход из пропахшего кальянным дымом заведения, не рискуя обидеть начальника полиции, что совсем потерялась среди мужского присутствия, вызывая в Омере глубинное желание встать на ее защиту. Это было необъяснимо - то, что в секунду пробуждалось в нем, стоило только этой ведьмочке на своих шпильках испуганно посмотреть по сторонам.

- Я собираюсь подать прошение на возобновление дела Экрема Челика Главному прокурору, - вдруг задумчиво сказала Кывылджим, сканируя его мгновенно ожесточившийся взгляд при одном только упоминании этого имени.

- Я знаю, госпожа Арслан. Не сказать, что я уверен в нашей турецкой системе права, где показания психолога-криминалиста все же смогут оказаться убедительными доводами, чтобы пересмотреть обвинение. Кроме того, я лицо заинтересованное, госпожа прокурор. Это Главный прокурор учтет в первую очередь, но, все равно, спасибо.

- Благодарность тут ни при чем, господин Унал,  - резко оборвала его Кывылджим, на самом деле пряча личную боль за его переживания. - Если человек незаслуженно обвинен в чем-либо, я не имею право бездействовать.

- Так ли не заслуженно? - улыбнулся профессор, глядя как загорелись при свете вспыхнувших фар от заведенной машины на углу, глаза прокурора. - Этот человек - убийца. И при том настолько расчетливый, что не погнушался взять на себя вину, несмотря на достаточно благородный порыв обеспечить будущее своей семье. Кражи, грабежи - в его деле полно совсем не оскароносных моментов.

- Я приложила свидетельства покупки недвижимости, на имя его жены, купленной после его заключения под стражу. Неправомерное назначение на должность директора, проскочив все этапы корпоративного продвижения. Ну и выписку банковских счетов дочери с круглыми суммами с юридических лиц, обьявивших себя банкротами. Удивительно, что этого не заметили раньше.

Омер отрешенно посмотрел куда-то сквозь женщину, выхватывая глазами расплывающиеся от внезапно нахлынувших на него эмоций огни витрины какого-то магазина сувениров, сливающихся в единое разноцветное пятно палитры художника, предпочитающего работать в пастельных тонах.

Вечер сближал всю окружающую действительность воедино: зажегшие фары автомобилей, плавным разреженным потоком, передвигающихся по улице Огузхан, методично перебирающую с характерным лязгом своими колесами по тротуарной плитки тележку катившего ее впереди себя дворника, парный разговор двух громоподобных мужчин на противоположной сторону улицы возле одного из продовольственных магазинов.

- Разве удивительно, госпожа прокурор?- ответил Омер -  Обвинение уже было вынесено, человек признался, улики бились. Кому нужно продолжать копаться в деле, которое громогласным эхом разносилось по всей стране и так счастливо закрылось хэппи эндом? Виновный наказан, звезда на погонах прокурора, убийства прекратились. Что уж говорить, даже я ...спасовал.

Его в минуту накрывшее вновь ледяное чувство одиночества от холодной постели, в которую он тем вечером вернулся домой, не в силах даже прикоснуться к стороне, где несколько часов назад оставлял спящую, уставшую от его желания, женщину, отдалось пульсирующей мгновенной болью в висках. Он прислонил к ним руку, нарушая тот незримый момент единения, который возник у них, пока они с Кывылджим поглощали булку и в который раз подумал, что пора бы продать его квартиру к чертовой матери, не в силах больше выносить при входе в нее эти обжигающие и выворачивающие наизнанку душу воспоминания.

А может, всему виной эта женщина, которая стояла сейчас рядом, с таким пониманием смотрящая ему в глаза, очевидно, разделяя его потерю? Будь она дурой, она бы несомненно принялась распинаться перед ним в желании отгородить его от последних слов вины в свою сторону. Но Кывылджим молчала и это было ценнее, чем оправдывание его поведения пять лет назад. Он должен был сам переварить всю свою сдавшуюся в тот момент натуру. И госпожа прокурор это понимала. Понимала, принимала и молчала, очевидно, по какой-то ей одной известной причине вероятно похожего случая в ее жизни.

А еще так притягательно-смешно задумчиво жевала часть хлебобулочного изделия, переминаясь с ноги с своих совершенно выводящих его из равновесия туфлях, когда его воображение рисовало с ними совершенно другие картинки, мало сочетающиеся с их прямым предназначением.

- Далеко ваша машина, госпожа Арслан?  - спросил он у нее, старательно отводя взгляд от того, как она в эту минуту поглощала кусок хлеба, облизывая кончиком языка губы. Это было для него сродни живого ада на земле. - Давайте я провожу Вас, и вернусь к турниру. Зная Эртугрул бея, он не успокоится пока не выиграет у меня партию.

Взгляд Кывылджим тут же замер, останавливаясь на впервые смущенном взоре Омера, который он только что потупил  прямо в серый потрескавшийся асфальт возле заведения.

- Я оставила ее напротив отделения. Но вполне могу дойти и сама, мне не привыкать, - вырвалось из уст Кывылджим, и она тут же покраснела до мочек ушей, укоряя себя за излишнюю откровенность.

- Это я уже заметил, - рассмеялся Омер, награждая ее пытливым с искрами взглядом. - Хватайтесь.

Он согнул руку в локте, подставляя ее Кывылджим, перехватив в другую недопитую бутылку, и предоставляя ей право разделаться с остатками хлеба.

Ничего больше ей сейчас не оставалось, как любезно протянуть свое предплечье в образовавшийся треугольник его руки, с осторожностью прижимаясь к его телу на более близкое расстояние, чем когда-бы то ни было. Мгновенно покрываясь гусиной кожей то ли от нового порыва зябкого ветра, то ли от шлейфа парфюма с пряными нотками корицы, который исходил от его темно-синего поло, спрятанного под кожаной курткой, Кывылджим слегка отстранилась от мужчины, сминая в напряженных руках последний остаток булочки в бумажном пакете.

-Как Вы умудряетесь проходить на этих каблуках весь день?  - внезапно спросил Омер, косясь на ее каблуки не в первый раз за сегодняшний вечер.

Впервые за вечер рассмеявшись от столь неожиданно вопроса в свою сторону, Кывылджим покрепче ухватилась за локоть Омера и игриво повела плечами.

- В моей машине всегда есть им чудесная замена, - отозвалась она, посмеиваясь сама над собой.- Но только, господин профессор, это тайна, - загадочным голосом произнесла она, телом приближаясь к нему ближе и меняя обычный тон на шепот.- Об этом знаете Вы, я и... половина полицейского участка, которые лицезреют меня на низком ходу на местах преступлений.

Одновременно с Омером они, пригнувшись от смеха и разделенного между собой секрета, перемахнули дорожные работы, оказавшиеся у них на пути в виде широкого вырытого канала прямо посреди тротуара и начали свой путь по мало заполненной в этот час людьми улице.

Их парное движение, в котором одна пыталась подстроиться под широкий шаг уверенного в своих движениях мужчины, а другой старательно уменьшал глубину своего шага, давая возможность женщине на шпильках влиться с ним в единый тандем, было сродни встрече двух разных по теплоте течений в море, где каждый, в итоге, образовывал оптимальную температуру.

Степенно двигаясь мимо монументальных домов фасадыми, обрамленными  искусной лепниной так вычурно выглядящими на фоне простых незамысловатых стеклянных построек - безликих и прямых, Омер и Кывылджим шли рука об руку в молчаливом согласии, не заботясь о том, чтобы нарушить его любыми натянутыми словами. 

Тонувшие в наступающей звездной ночи призраки  - дорожные знаки, освещаемые лишь ярким светом фар вывернувшей машины на перекрестке, высокие фонарные столбы как стражи ночного порядка точечно светящие на тротуарную плитку своими матовыми шарами, чугунные решетки старинных зданий, по которым нехотя опускались листья дикого плюща - все смиренно взирало на пару, следующую тихой поступью по неровным кирпичикам знакомой обоим улицы.

Казалось даже воздух, насквозь пропитанный безумными ароматами величавого оплота османской империи - крепким турецким кофе, жареными каштанами и вечными солеными нотками Мраморного моря - стал слишком разряженным, позволяя лишь одному заряду, царящему между задумчивых мужчины и женщины, будто бы школьников, идущих рука в руке друг с другом, питать своей энергией пространство.

Новый взмах волос, подгоняемых разошедшимся вечерним ветром, внезапно отбросил локоны Кывылджим в сторону профессора и, одновременно с его небольшой заминкой от неожиданности, в нос ему ударил тот самый цитрусовый запах, все еще сохранившийся на ее каштановых прядях, несмотря на примесь табака и алкоголя.

Невольно вдыхая это запах еще глубже в себя, вбирая самые тонкие струйные его нотки, Омер своим левым плечом ощутил дрожание женского тела подле и себя и только в эту минуту опомнился в своей непредусмотренности.

- Госпожа прокурор, - усмехнувшись, начал Омер, резко останавливаясь  возле каких-то старых заржавелых ворот и сбивая ее шаг, который она только что подстроила под мужчину. - Октябрьские ночи уже не лето, даже в нашем городе. В конце - концов, нет ничего такого, чтобы сказать мне, если Вы замерзли, а я, как самый последний дурак совсем об этом не подумал.

С этими словами, он отпустил руку Кывылджим все еще по инерции державшейся за его предплечья, и одним махом снимая с себя свою кожаную куртку, накинул ее на женщину, все еще ошарашенно смотрящую на него так, как будто он только что надел на нее по меньшей мере кафтан человека без определенного места жительства.

- Что-то не так? - рассмеялся он, глядя как глаза темного шоколада изьедают его своим взглядом. - Куртка слишком тяжелая? Не тот цвет? Не тот фасон? - продолжал издеваться Омер, постепенно тая под ее горящими глазами, с вызовом уставившимися на него. - Другой куртки нет, если что, госпожа Арслан. Придется довольствоваться тем, что есть. Это все же лучше, чем завтра явиться в прокуратуру с температурой.

- Господин ПСИХОЛОГ!  - начала Кывылджим, находя под обьемными рукавами свою правую руку и коронно выставляя палец. - Давайте сразу расставим все точки над...

- Скоро Ваш палец сделает во мне дырку, госпожа прокурор, - заметил он, ходя подбородоком из стороны в сторону с чувством внезапной обиды от ее слов. -  Это всего лишь куртка. Ну хотите - заберу обратно.

Буквально за секунду терпению мужчины пришел конец.  Вновь образовавшаяся на лице гримаса пренебрежения Кывылджим, а больше всего ее непокорное присутствие, завели дремавшего прежде зловредного монстра, вдруг начавшего отстаивать своим права.

И Омер потянулся за предметом своего гардероба прежде, чем изумленная женщина успела вставить хоть слово, уже спуская одно плечо с Кывылджим. Мгновенно ухватившись за предложенную ей куртку госпожа прокурор вдруг пересеклась с пальцами Омера в том самом месте, где он продолжал держать кожаную ткань в намерении забрать ее обратно.

- Что Вы делаете? - вскрикнула Кывылджим, вцепляясь в куртку мужчины все больше. - Вы же только что предложили мне ей воспользоваться!

Изумленный до максимальных пределов взгляд пронзил профессора насквозь, казалось уничтожая его прямо здесь и сейчас. Чувствуя немедленно возникший в ней вызов, она сжала руки, дернув предмет гардероба на себя так, что Омер, кажется, придвинулся к ней на несколько шагов ближе.

- Ну а Вы скорчили такую недовольную мину, что я подумал, будто запах моей куртки вызывает у Вас тошноту!  - заявил Омер, повинуясь какому-то мальчишескому упрямству. 

И профессор снова резко  дернул куртку, пытаясь сорвать ее с Кывылджим.

Что творит эта упрямая женщина?!

- Оставьте куртку в покое! - взвизгнула она, еще крепче сжимая пальцами отвороты кожаного изделия.

- Да чтоб Вас, госпожа прокурор! - выругался Омер, не отпуская рукав своей вещи и дергая его в свою сторону. - Отдайте куртку и дело с концом! Зато больше не придется видеть Ваш выставленный в меня палец с угрозами об очередном повешаньи!

- Немедленно верните мне куртку, ОМЕР! - почти проорала Кывылджим, мертвой хваткой зажав отворот рукава, который уже почти ускользнул от нее. - Я ЗАМЕРЗЛА!

- Не отдам я Вам мою куртку, КЫВЫЛДЖИМ!  - ощутимо повышая голос в каком-то азарте, прикрикнул Омер, дергая коричневую кожу так, что глаза женщины мгновенно оказались перед его носом. - Придется греться своей НАДМЕННОСТЬЮ!

Он просто не может проиграть эту битву. Не здесь. Не сейчас. И не ей. Уже которую неделю он терпит горделивое поведение этой женщины слишком близко возле себя, но любому ангельскому терпению однажды приходит конец. 

Глаза Омера налились густым плотным желанием выигрыша. Желваки на скулах ходили от рвущегося наружу азарта и возбуждения. Мужчина снова дернул куртку так сильно, что вслед за кожаным рукавом с плеча Кывылджим сорвался и рукав ее белой рубашки, оголяя молочную кожу на ее округлом плече с ярко выраженной ключицей.

Темный взгляд женщины только что оказался его почти последним вздохом. По крайней мере именно эту мысль так четко донесла женщина, опаляя его своим огненным взором, пока ее руки вцеплялись в воротник его синего поло вместо того, чтобы схватить остаток кожаной куртки в руках Омера Унала. Дыхание обоих стало настолько прерывистым, что даже стамбульский ветер не успевал пролетать между мужчиной и женщиной, чьи губы, изогнутые в гримасе ярости, почти соприкасались друга друга. Распущенные волосы Кывылджим взмывали вверх и тут же ударяли Омера по лицу, будто вместо хозяйки наказывая его за неповиновение.

Резкий отчаянный гудок автомобиля так громогласно вторгся в их пространство, отгоняя прочь синий автомобиль перед ним, что оба  - и Омер и Кывылджим, одновременно вздрогнули, секундно меняя накал в глазах обоих на отрешенную мягкость, все так же оставаясь прижатыми телами друг к другу.

- Это не похоже на куртку, госпожа Арслан, - злобно процедил Омер, наклоняя подбородок вниз и указывая на ее руки, сжимающие мягкую синюю ткань на его груди. 

В его груди клокотало чувство мало соответствующее приятному образу профессора и еще больше не соответствующего профессии психолога-криминалиста, которую он имел когда-то счастье получить. Злость за собственное идиотское поведение вперемешку с абсурдным желанием осадить эту женщину, запах которой ежесекундно преследовал его повсюду  - все смешивалось в эту минуту, чувствуя как прижимается к его бедру ее тело, заводя его мужское начало. 

- Держите, - наконец опомнился Омер, разрывая контакт с женщиной и протягивая ей свою куртку на расстоянии вытянутой руки.

Победоносно подняв голову, будто только что выиграла золотой турнир Уимболдон, Кывылджим схватила протянутую ей куртку и, одаривая Омера самым надменным взглядом, который только смогла изобразить на ликующем лице, водрузила себе на плечи, запахивая стороны куртки рукой.

Наверное, они сияла как начищенный таз, не меньше, иначе бы Омер Унал в эту минуту не покатился со смеху, нарушая их злобливое молчание друг между другом.

- Что за мальчишеское поведение, господин Унал! - повела плечами Кывылджим, разворачиваясь в сторону пустынной на удивление улицы и намереваясь продолжить движение к машине, которая стояла за поворотом. - Вы идете? Или рыцарь в Вас умер на месте потерянной куртки?

Челюсть Омера канула вниз с такой скоростью, что Кывылджим буквально услышала его ругательство, похихикивая от ехидства выигранной битвы.

-  Ну, конечно, госпожа прокурор, куда мне до такого рыцаря, как Аяз Шахин! - видимо, готовя себе могилу сегодняшним вечером, едко отозвался Омер, не заглушая больше собственные мало понятные ему чувства. - Только вот не забудьте, что у Вашего рыцаря есть двойное гражданство - и одно из них в Анкаре.

Округленные темные глаза женщины в ту же секундно угрожающе повернувшейся к нему искаженным от бешенства, смешанного с чувством вины лицом, сожгли только что сооруженный им мост более, чем дружественного общения, оставляя любые его последующие попытки мирным путем уладить то, что вылетело из его рта.

- Я, - задыхаясь от буйства свирепых и одновременно унизительных эмоций, четко обозначила Кывылджим, - доберусь до машины САМА, Омер Унал.

И решительно развернувшись спиной к профессору, Кывылжим стремительно отстукивая каблуками кусочки каменной плитки, направилась к видимой парковке своего вишневого друга, глотая внезапно прокатившиеся по ее щекам соленые дорожки и надеясь больше никогда не увидеть господина психолога.