Тени Стамбула: сердца в ловушке

Обычно убийца совершает двадцать ошибок. Но замечает только треть из них. В основном, это результат неосторожности. Либо неопытности.

Но есть такой род ошибок, которые мы называем намеренными. Это своего рода подпись.

«Самый глупый из грехов дьявола — тщеславие». Какая радость быть дьяволом, если не можешь об этом рассказать?

©️Девушка в тумане (La ragazza nella nebbia)

______________

Отпрыгнув от стены прямо к носку ее черной туфли, белый наушник, материализовавшийся из воздуха, словно стихийное бедствие, прямо сейчас обозначил конец для, как минимум, двоих. По крайней мере, так показалось Кывылджим, которая внутренне замерла, судорожно разорвав зрительный контакт с внимательными карими глазами сверху, которые досаждали ей уже второй день с самого раннего утра.

Ее ладони на контрасте с разгорающимся жаром в теле стали совсем ледяными и мокрыми, а сердце подскочило к горлу - так, что дыхание стало и вовсе затрудненным.

- Кто здесь? - прозвучал Аяз в сторону движения, отчетливо прослеживающегося между перил лестницы.

Он стремительно наклонился к белому наушнику и, ухватив его подушечками пальцев, устремил взгляд на Кывылджим, которая теперь стояла, отвёрнутая в сторону, прислонив ладонь ко лбу.
Мужчина сжал челюсти от гнева и досады. «Только этого еще не хватало» - проклинал все на свете он, пока быстрыми шагами преодолевал расстояние лестничного пролета, чтобы перед ним предстал высокий мужчина с портфелем наперевес, телефоном в руках и в точности таким же наушником в ухе, который сейчас сжимала ладонь Главного прокурора.

Должно быть, все это произошло буквально за пару секунд, потому как профессор, которого Аяз не преминул признать сразу, будто застыл с выражением некоторой растерянности на лице.

- Что вы здесь делаете? - требовательно и с нескрываемым раздражением произнес Главный прокурор. - Этот коридор закрыт для перемещений. Вернитесь в холл и спуститесь по главной лестнице.

Профессор, в секунду испытавший эмоцию удивления от столь грозного тона в свой адрес, повел бровью, внимательно глядя на мужчину перед собой. От его пристального внимания не ускользнула не только мгновенная реакция Аяза Шахина, который тут же отпрянул от госпожи Арслан, как только почувствовал опасность, но и его сжатые кулаки прямо сейчас, когда мужчина очевидно шел в нападение.

- Закрыт для всех, кроме вас и ваших подчиненных, господин прокурор? - поддавшись импульсу, не сдержался он, скривив губы в усмешке.

- А вас это разве может касаться, господин приглашенный специалист?

Двое мужчин, оценивающе рассматривающие в этот момент друг друга, окончательно определили для себя вектор дальнейших взаимоотношений противостоянием. Слова Главного прокурора, вопреки двусмысленности ситуации, в которой он оказался, прозвучали, как очевидность. По каким причинам Омеру Уналу хотелось поспорить с этой очевидностью, хоть это и было совсем неуместно, для него самого осталось мимолетным загадочным ощущением.

- Наушник не вернете? Он, кажется, улетел у меня прямо вам под ноги.

Аяз Шахин, прямо сейчас сжимающий мелкий предмет в руке, поднял ее на уровень груди мужчины, который, по его личной убежденности, излишне вызывающе вел себя для человека, не имеющего совершенно никакого веса.

- В следующий раз будьте аккуратнее, господин профессор.

- Благодарю, - усмехнулся Омер, опуская взор вниз в проем между лестничным пролетом. - И вам того же желаю, господин прокурор, - добавил он, принимая из рук мужчины предмет, обеспечивший лично ему дозу утреннего веселья, подкидывая пищу для размышлений.

Аяз Шахин, проводив за дверь презренным взглядом прямую спину этого заносчивого пижона, очевидно, не видящего берегов в своей дерзости, быстрыми шагами направился вниз по лестнице, невольно ставшей сегодня местом его глупой несдержанности.

- Кывылджим, послушай...

- Не смей! Ничего мне не говори, Аяз, это просто уму непостижимо, ты совсем сошел с ума? - шепотом взревела она, изо всех сил напрягая связки. - Это человек все понял, он видел нас!

- Успокойся.

- Конечно! Прямо сейчас, - начала она наматывать круги по небольшому пространству, - сейчас же успокоюсь, раз вы отдали приказ, Главный прокурор!

- Этот человек ничего не видел, Кывылджим.

- Впервые в жизни! Впервые в жизни я оказалась в такой... ужасной ситуации! Это все из-за тебя, Аяз. Все. С меня довольно!

Ее попытка подняться по ступеням была остановлена Аязом, преградившим путь: он не был готов отпускать ее на ноте неопределенности, которая и так невидимой нитью то натягивала то отпускала пружину их отношений.

- Не вздумай даже прикасаться ко мне! - искры из глаз пепелили мужчину, рискуя не оставить на нем ни одного живого места.

- Хорошо, - капитулировал Он, подняв вверх ладони, - не паникуй, хорошо? Я виноват и я все решу. Не думай об этом.

- Ха-ха-ха! - язвительно хихикнула она. - Не думай! «НЕ ДУМАЙ»? Серьезно, что ли, господин Шахин? Оффф... не могу в это поверить!

Кывылджим отступила вглубь тамбура на безопасное расстояние, теперь уже в каждый момент опасаясь, что кто-то вновь застукает их за этим неподобающим общением. Однако, вопреки ее теперь уже совсем обоснованному страху, их тихие полные эмоций переговаривания оставались в пределах серых темных стен.

Аяз смотрел на женщину прокурора и прикидывал внутри себя вероятность того, что его глупый поступок станет достоянием общественности. «Вряд ли это может произойти», - решил он, однако вознамерился навести справки об этом профессоре, чтобы исключить даже малейшую вероятность.

- Кывылджим, остановись, - низким тихим ровным голосом в который раз произнес он в противовес ее заведенному состоянию, из-за которого она крутилась на пятачке, словно юла. - Остановись и послушай меня. Ничего же произошло.

- Это тебе нужно было остановиться. Еще тогда! - бросила она в его сторону. - Я... я не могу больше здесь находиться.

- Мы не договорили.

- Договорим потом! В более... подходящей для этого обстановке, раз ВАМ, господин Главный прокурор, - язвительно вставила женщина, - так не терпится выяснить отношения. А сейчас я еду в тюрьму, - выдохнула она, очередной раз чертыхнувшись при мысли о том, кто в этой поездке будет сегодня ее спутником.

Ловко обогнув высокую черную фигуру Аяза Шахина и вознамерившись стереть этот инцидент из памяти, словно его и не было вовсе - настолько угроза по репутации била в уязвимость - она с ловкостью дикой кошки взлетела вверх по ступеням.

Пульс клокотал. Губы сжались. Глаза превратились в бездну. А алый румянец на щеках и вовсе бежал вперед нее, когда она со всей мощи дернула пластиковую ручку двери, пылая первыми эмоциями гнева на обоих мужчин, и исчезла в коридоре прокуратуры, ощущая себя соучастницей безрассудного преступления, в котором засветился опасный свидетель.

_______________

Стамбул. 08:56 по местному времени

- Садитесь, господин Психолог, - до сих пор пунцовая от стыда перед этим самым человеком, все время ставящим ее в крайне неловкое положение, сказала Кывылджим, указывая на свой ситроен цвета спелой вишни.

Она только что стремительно пролетела немногочисленные ступени крыльца Дворца правосудия будто бы спасаясь от лишних очередных глаз, которые могли увидеть больше, чем ей было нужно и теперь остановилась возле мужчины, упорно пытаясь не встречаться с ним взглядом.

Яркое Стамбульское солнце сегодня нещадно палило, что как нельзя кстати пришлось в пору Кывылджим, когда ее ярко-алый румянец на щеках стал еще плотнее. Буквально истончая возле себя несущуюся вперед энергию неистовой ярости, она бегло преодолела пару шагов до водительской двери и, словно вихрь, забралась внутрь, захлопывая дверь так, что, кажется, все сидящие возле машины голуби спешно взлетели в воздух, опасаясь, что их тут же превратят в мокрое место под колесами разъяренной женщины.

- Прости, малыш, - еле слышно произнесла она, поглаживая панель управления собственного автомобиля, пока профессор с нарочитой медлительностью и излишне вальяжностью забирался внутрь на пассажирское сиденье.

Если и был кто-то, кто способен выслушать ее от начала до конца и не сказать ни слова о том, как она не соответствует иллюзорным выдуманным рамкам поведения женщины в обществе - так это был ее старенький ситроен.

Часто после напряженного рабочего дня, Кывылджим парковалась под тенью ветвистого размашистого каштана в дворе своего дома, глядя как свет в гостиной застыл в ожидании главы семьи, но подняться не могла.
Нести домой груз переживаемых ею проблем - от колких насмешек коллег мужчин, которые только и ждали, когда железная прокурор даст слабину и сломает пару каблуков своих эксклюзивных туфель, до омерзительных подробностей на фото, где она видела изуродованные тела и личные трагедии - она не могла.
Дома ждала мать, остро переживающая все, что происходило в таком неприветливом мире, с проблемным сердцем, и никак не смирившаяся с выбором профессии дочери. И Доа - девушка, которую она, как могла, оберегала от жестокости выбранного ею пути.

Поэтому оставался только он - ее старый дружок, иногда чихающий, когда топливо сгорало не полностью, при старте, словно жалуясь на старость, и еще выжимающий приличную скорость на дорогах Стамбула, учитывая поспешный нрав своей хозяйки. Он, да еще Ататюрк в ее кабинете, напоминающий ей о делах и однажды выбранных идеалах.

- Разговариваете с вещами? - с ехидным смешком заметил профессор, кивая в сторону ее руки тут же отдернувшейся от черного пластика. - Я бы на его месте тоже испугался. У Вас вид, как будто Вас поймали с поличным.

Дым, почти реально выпущенный из ноздрей Кывылджим с характерным вздохом достиг ушей Омера, который театрально вжался в темное кожаное кресло, испуганно косясь в сторону госпожи прокурора.

- Еще слово, - процедила Кывылджим, выставляя в пространство указательный палец и четко отмеряя им каждое слово, - и Вы пойдете пешком прямо до пирса, господин Психолог. Сейчас пора включить все свои знания о том, как уметь нивелировать конфликты и применить их на практике.

Ее руки сомкнулись на черном руле, сжимая пальцы так, что фаланги приобрели белесый оттенок. 

- Иначе я рискую быть посаженым за дачу ложных показаний?- насмешливо отозвался профессор, явно с издевательскими нотками в голосе, пытаясь скрыть свое беспокойство за маской иронии. - Вы все время применяете запугивание как метод воздействия на людей, госпожа прокурор?

- Просто забудьте все, что видели, господин психолог.

Чувствуя, как она снова начинает покрываться красными пятнами от дурацкого чувства стыда, Кывылджим схватилась за черную скользящую полоску ремня безопасности, будто за протянутый к ней спасательный круг, рывками дергая его на себя в попытке попасть к пластиковое красное крепление.

С какой такой издевательской случайности именно этот въедливый мужчина оказался свидетелем ее маленького увлечения на лестнице?! Черт бы побрал этого вездесущего психолога с его изысканными манерами, который оказался столь неуклюж, что не смог удержать даже наушник в своих руках!

Сдерживаясь из последних сил, Кывылджим с остервенением дернула ключи в замке зажигания и со всей силы вдавила педаль газа в пол так, что машина завизжала под ее упорством, прежде, чем с рывком и чиханием в выхлопной трубе резво тронуться с места. Двигатель взревел, колёса взвыли, выжигая резиной асфальт, и машина рванула вперёд, оставляя за собой чёрный след.

От такого грозного старта Омера буквально впечатало в спинку сиденья ситроена и он перехватил в окне парочку испуганных взглядов людей в деловых костюмах, стоящих на ступеньках Дворца Правосудия, и даже один сочувствующий - явно от знатока непростого характера женщины прокурора.

- Мы торопимся на тот свет? - сжимая ручку своего портфеля, в ироничном ужасе Омер посмотрел на Кывылджим.В его голосе звучала та особая ирония, что рождается на грани страха и восхищения. - Я собирался пожить еще лет двадцать, мне бы хватило, госпожа Прокурор. Я до сих пор не видел Вас в зале суда. Не смогу умереть спокойно, не побывав на Вашем заседании.

Профессор задержался взглядом на ее лице, застывшему в мраморной холодности, однако вид ее покрытой алыми пятнами шеи кричал громче любых слов, выдавая бурю, кипевшую внутри. Мимо тут же с нарастающей скоростью стали проноситься быстро сменяющие друг друга пейзажи города, сливаясь в акварельную палитру: строгие фасады, золотые блики витрин, редкие зеленые насаждения, когда мужчина понял, что слишком импульсивная женщина раскручивает обороты тахометра до весьма ощутимых пределов.

"Интересно, какая Вы в зале суда, Кывылджим ханым", - ухмыльнулся сам себе профессор, представляя как огненная валькирия с легкостью пускает под откос все весомые доводы своего оппонента в суде, не оставляя от них камня на камне.

И как он мог подумать, что такая женщина сможет пройти мимо самого Главного прокурора в его холеных дорогих рубашках и представительских дорогих часах с выражением глубочайшего презрения ко всем подчиненным?

Кывлджим молчала. Она с боевой хваткой вцепилась в руль, уставившись вперед на дорогу, в своей голубой рубашке, распугивая попутные ей машины в точности так, как распугивала она любые доказательства невиновности подсудимых в зале суда. Лицо ее пылало праведным гневом, глаза горели огнем презрения ко всем участникам утреннего происшествия и она лишь успевала посматривать в зеркала заднего вида, выжимая на приборной панели отметку в 120 км/ч, среди обозначенных 40 на дорожных знаках. 

Оставляя позади бизнес-район Бакыркей с его дорогими отелями и бизнес-центрами , над которым в эту минуту сгущались грозовые тучи, Кывылджим развивала всю большую скорость, очевидно, совсем забыв о безопасности и правилах дорожного движения. С все большей скоростью проносились витрины магазинов, многочисленные светофоры и небольшие муниципальные зеленые аллеи.

Не дождавшись каких-либо комментариев в свой адрес, Омер продолжал коситься на устрашающую бестию за рулем, отворот рубашки которой сейчас приоткрыл молочную бархатную кожу в районе декольте, когда все же, с упорством самоубийцы, решился произнести вслух:

- Вы уверены, что этот конь  предназначен для такой непосильной скорости? Он только что чихнул при старте,  - он аккуратно, показал рукой назад, обозначая не полностью сгоревшее топливо в стороне выхлопной трубы, - вполне вероятно он стонет от проблем с двигателем. ... У Вас что, какие-то поблажки в части штрафов за превышение скорости?! - почти прокричал он, чувствуя как ее шпилька до упора вдавила педаль газа и машина заревела стареньким двигателем так, будто сейчас оторвется от земли и взлетит в небо.

Ироничный полет нежного коричневого цвета брови тут же стал ему ответом. Ехидный прищур глаз  испустил огненные всполохи, вызывая на лице легкую ядовитую улыбку хищницы. Не снижая скорости, и даже не включая поворотник, женщина начала резкое перестроение между полосами, мастерски меняя положение автомобиля среди других участников движения, пока не оказалась в крайнем правом ряду.

Пришло время профессору не на шутку испугаться. Если он и умел мастерски читать людей, то сейчас, видимо, сильно ошибся. Эта женщина могла поставить на место любого, включая распростертую перед ней дорогу.

Отыскивая на обочине возможную площадку, она, неожиданно для Омера и абсолютно выверено для себя, со всей дури выжала педаль тормоза, поднимая за собой столб серой тяжелой городской пыли. Омера тут же бросило вперед, и от удара своим мудрым лбом о пластиковую панель впереди его удержал лишь предусмотрительно застегнутый им ремень безопасности.

Машина воткнулась на месте, предварительно оставляя на обочине четкие следы тормозного пути,  и остановилась возле стального, покрытого многолетней пылью, отбойника, едва не вписавшись в фонарный столб, стоящий всего в нескольких сантиметрах впереди красного капота.

"Вот, что бывает, когда стальные, помешанные на порядке, прокурорши выходят из себя, - тихо пробормотал Омер себе под нос, отворачиваясь вправо, изо всех сил стараясь сдержать смех. - Они превращаются в диких кошек."

Профессор, все еще продолжая закрывать себя своим портфелем, как щитом, от диких проявлений сидящей рядом женщины, театрально выдохнул, сводя губы в трубочку и несколько осел в штурманском кресле, расслабляя натянутый корпус своего тела.
Испытывая нечто среднее между заинтригованностью скрытых талантов этой фурии в юбке до нелепого осознания, что его задела утренняя лестничная ситуация, мужчина, в очередной раз не давая себе отчета в своих мальчишеских действиях, повернулся к загадочно молчаливой Кывылджим и тут же произнес:

- Вы всегда так водите, или только когда пытаетесь убежать от себя?

Кывылджим, очевидно, не расслышав его последнюю реплику, либо пропустив ее мимо ушей, с вызовом повернулась к нему, одаривая его выразительным разъяренным взглядом, и сказала:

- Умеете водить лучше? Вперед, - кивнула она в лобовое стекло, -  покажите это.

Омер озадаченно перевел взор на женщину, в действительности недоумевая шутит она с ними или говорит на полном серьезе.
Он все еще сжимал ручку своего портфеля обеими руками так сильно сейчас напоминая профессора-недотепу, хотя его глаза, глубоко пронизывающие женщину насквозь, до сих пор внимательно изучали  отвороты ее рубашки, где Главный прокурор полчаса назад впопыхах забыл застегнуть пуговицу.
Это дурацки расстегнутая пуговица сейчас слишком отвлекала его от привычного анализа оппонента напротив.

"Пантера в клетке протоколов, рвущая бархатные подушки декорума когтями правды", - вдруг пришла ему в голову совершенно дурацкая цитата из недавно прочитанной книги.

- Это вызов, госпожа Арслан?  - насмешливо спросил он, слегка опасаясь сейчас ее воинственно настроенных глаз.

Кывылджим задержала  на нем беспристрастный долгий взгляд, выдерживая его сверлящий. Пытаясь спрятать свое волнение и до сих пор стучащее сердце, она излишне афициозно положила свою руку на рукоятку коробки передач, сжимая ее с силой, что не ускользнуло от внимательного взгляда профессора.

Прямо сейчас ей хотелось бросить ключи ему в лицо. Он задевал ее за живое своими колкими и излишне верными в ее отношениями фразами. Взять хотя бы эту: "пыталась убежать от себя". Как четко и правильно обозначил он ее всегда убегающую позицию в любых отношениях.

Все началось с примера отца, который издевался над матерью, когда он, будучи нескладным тонким подростком ежедневно стремилась дать отпор пьяному мужчине. Продолжилось парочкой несчастных отношений в юности и закончилось несуразным браком с анекдотическим мужчиной, который был способен лишь проматывать деньги по ветру.

Скорость и уверенное перестроение среди потока движущихся машин - было ее способом снимать стресс. Никто в Дворце правосудия и не догадывался, что еще несколько лет назад та самая стальная машина по обвинительным приговорам закончила курсы экстремального вождения, выжимая на трассах предельно возможную скорость.
Бунтарство никак не входило в образ холодной, дотошной до мельчайших деталей женщины. Но именно оно так часто помогало ей в продвижение по службе, являя лучшие собой характеристики - умение вовремя дать отпор надоедливому и глупому оппоненту и стремление быть вне системы, подчиняясь лишь своей логике и стремлению к благочестию.

- Желаете испытать судьбу, профессор? - голос её зазвенел, будто клинок, вынутый из ножен. Она выдавила на лице саркастическую улыбку и тут же демонстративно рассмеялась. - Дорога - не аудитория. Здесь теории рассыпаются, как прах под колёсами.

- Хотите сказать, что дорога, как настоящее дело, должна оставаться в руках профессионалов? - усмехнулся Омер. - Пожалуй, госпожа Прокурор, мне придется с Вами согласиться, - намеренно оставляя ее победительницей на поле боя, продолжил профессор. - Обещаю молчать до конца дороги, Ваша взяла.

Он наконец оторвал руки от ручки портфеля, поднимая их вверх на уровень груди в смиряющемся сдающемся жесте.
Больше, чем изучать манеру ее ведения дел, наблюдая как шестеренки в ее голове практически слышно работают внутри мыслительных процессов, ему нравилось выводить эту, очевидно, страстную женщину из себя.
Выходило это почти безотчетно, на каком-то бессознательном уровне, который сам профессор отказывался анализировать, отпуская ситуацию на самотек.

Омер никогда не стремился подавлять собеседника. Это было его правило, его способ взаимодействие и его работа. Все люди рядом с ним должны были оставаться собой. А чаще, иметь возможность чувствовать свое превосходство. Ведь именно с этим ощущением многие из тех, кто становился под прицелом его профессионального или личностного анализа, могли открывать свой внутренний мир, посвящая добродушного отзывчивого мужчину в глубины своих переживаний.

Поглядывая в эту минуту на грозную женщину за рулем, удовлетворенно выгибающую спину и особенно статно приосаниваясь в своей видимой победе, Омеру в глаза внезапно бросилась выбившаяся прядь волос, слегка запутавшаяся вокруг металлического крепления подголовника.
Он вдруг поймал себя на мысли, что эта выбившаяся прядь нарушает её безупречный образ — как та самая незастегнутая пуговица. 
Вряд ли осознавая свой последующий жест , проникнутый его особенной заботой, он поднял руку и быстро вернул прядь на место, пропуская шелковистые каштановые волосы сквозь свои пальцы.

Их обоих продернуло током. И тут же сиюминутный рывок тела Кывылджим заставил профессора быстро отпрянуть от женщины, проклиная себя за излишнюю бестактность.

- Что Вы делаете?! - твердым стальным голосом спросила госпожа Арслан, в секунду вспыхивая от его легкого прикосновения.

- Решил спасти Вашу репутацию раньше, чем ее передо мной испортят Ваши волосы, когда вы станете выходить из машины, - отшучиваясь, отозвался Омер. - Мы можем ехать, госпожа прокурор, - он взглядом указал на дорогу, среди плотного движения автомобилей в этот час. - Вы, кажется, хотели разобраться в деле Экрема Челика, не отсиживаясь в кабинетном кресле. 

Кывылджим одарила его уничижительным презренным взглядом, за котором ей сейчас было спрятаться проще, чем открыто признаться в провале своей репутации, замеченной в связи с главным прокурором.

Как известно, лучшая защита -  была в нападении. А, учитывая то, каким невероятным образом профессор считывал все ее внутреннее состояние, и чувствуя себя, как подсудимая на допросе, Кывылджим особенно сильно приходилось сопротивляться его излишне четким выводам в ее сторону.

Вывернув руль в сторону не прекращающей свое движение магистрали Стамбула, она еще раз кинула свой взгляд на экран навигатора, сверясь с маршрутом. Зеленая извилистая полоса на экране обещала доставить их на пристань Кабаташ в течение получаса, игнорируя красные дорожные маршруты.
Скрытно поглядывая на своего собеседника, Кывылджим еще сильнее сжала руль, даруя возвояние Аллаху за то, что в ближайшие тридцать минут ей не придется отвечать на ехидные замечания так раздражающего ее пижона-профессора.

Оживленная дорога Лондра Асфальты снова встретила их интенсивным движением, как и полагается девяти полосной дороге, кидая их в поток вечно несущегося по своим делам города. Городские колоритные пейзажи сменялись видами фабричных бетонных стен, кое-где с величественными высокими, но одинокими пальмами, а иногда низкорослыми юкками.

Город давно уже перестал носить звание зеленого, поглощенный в бесконечные выхлопные газы и нескончаемые пробки.
Над улицами  висел золотисто-серый туман — смесь выхлопов и средиземноморской влаги. Солнце, пробиваясь сквозь него, превращало трамвайные провода в огненные струны, а рекламные билборды с портретами политиков — в призрачные видения.
Где-то вдалеке, за лесом кранов и строящихся отелей, мерцало Мраморное море, но его бирюза казалась сейчас миражом, затерянным в бетонной пустыне.

Молчание, которое пообещал Кывылджим профессор в тишине салона нарушалось только лишь рыканием мотора, нещадно испытываемого на прочность, и Омер даже удивлялся преданности железного красного коня этой женщины, так бурно отзывавшегося на ее манеру вождения. Его вольво, который он верно и слишком сильно любил, отдавая дань  прочности его механизмов, уже досчитывал последние дни своей карьеры, несмотря на возможность иметь целый автопарк внутри огороженной парковки фамильного особняка.

Однако, Омер никогда не пользовался теми деньгами и возможностями, которые давала ему фамилия, предпочитая выстраивать свою карьеру и свой заработок, полагаясь только на себя.
Лишь однажды, лет 20, а то и больше, назад, он позволил себе слишком обьемную, по его меркам, трату. Парусную яхту, на которой они так много проводили времени с женой и маленьким сыном.

Профессор снова обратил внимание в окно. Городской пейзаж за окном напоминал калейдоскоп, собранный из осколков эпох. Бетонные стены фабрик, покрытые граффити в виде гигантских османских тюльпанов, чередовались с хаотичными постройками — словно старый дервиш, затерявшийся среди стеклянных небоскрёбов.

Пересекая мост Укапаны Ататюрк, где сегодня, не в пример обычного, было слишком большое количество рыбаков, Омер заметил, как  за окном быстро пронеслась реклама суда на огромном стенде - будто ироничный акцент в их молчании.

Внизу, под ажурными металлическими фермами, вода пенилась, как взбитый кофе в джезве, подхватывая пластиковые бутылки и лепестки магнолий с чьих-то балконов. Чайки, словно стайки шакалов, выхватывали из движущейся воды объедки намокших турецких семитов.

Глядя, как в окне мимо проносятся ускользающие силуэты разношерстных домов Стамбула, вперемешку с редкой растительностью, Омер фокусировал глаза вовсе не на красотах своего родного города.
Всё ещё чувствуя на кончиках пальцев шелк её волос, он в отражении стекла наблюдал взволнованно вздымающуюся грудь в такт дыханию госпожи Прокурора, ее длинные прямые волосы, колеблющиеся от малейшего движения и натянутую осанку, так бесстыдно выдающую ее напряжение от его присутствия.

Это заводило его ничуть не меньше, чем идиотское чувство собственничества, накрывшее с головой этим утром.

__________________

Серые бетонные плиты, уложенные одна к другой, перекатистым эхом резонировали от вонзающихся к него с напором тонких черных каблуков под стать самой торопливо несущейся женщине, внимание которой было сосредоточено на пришвартованном катере морской полиции.

Пару минут назад, грациозно вписав в узкое парковочное место своего верного старенького друга, которого Кывылджим, вероятно, не смогла бы поменять, даже при условии приличного заработка, прокурор вышла на спертый  душный воздух.

В это время года ее немало удивляло пекущее солнце, видимо стремившееся захватить уходящие моменты своего жгучего правления перед унылым сезонов дождей и ветров.
Не обращая внимание на следующего за ней профессора, запах парфюма которого настойчиво осел на ее голубой рубашке, после нахождения в едином узком пространстве салона автомобиля, Кывылджим уверенно шагала вперед с грацией пантеры.
Исподволь пытаясь ставить каблуки как можно ровнее, буквально затылком ощущая преследующий ее взгляд профессора, женщина прокурор поравнялась с небольшим строением, похожим на пост охранника, с синей надписью "Кабаташ", и остановилась перед ним, приветствуя двух офицеров морской полиции, сегодня оказавшимися ее спутниками в быстрой доставке до исправительного учреждения.

С громким криком мимо нее пронеслись две наглые чайки, практически задевая своими длинными расправленными в полете крыльями, каштановые волосы, которыми поодаль любовался идущий к ним профессор. Соленый ветер с моря взъерошил своим порывом синюю гладь, превращая ее в подобие рыбной чешуи.
У причала уже стоял стальной катер морской полиции, подрагивая на привязи. Его синие проблесковые маячи высекали из воздуха осколки ультрамарина, которые тут же падали на воду и растворялись в нефтяных разводах.

Возле пристани находился большой пассажирский теплоход, образовав перед ним достаточно длинную очередь разномастных людей, создающих шумовую завесу на всей вытянутой прямоугольной площадке причала. Крики бело-серых птиц, в довесок ко всему звуковому многообразию, создаваемому людьми разных национальностей, были, как секундные гудки клаксона, напрягая и без того заряженную обстановку.

Кывылджим поневоле закатила глаза, презрительно вздыхая и размышляя о том, как много людей ежедневно заполняли величественный город, порой мешая ей делать свою работу.
Как, например, сейчас - для того, чтобы дойти до катера, необходимо было преодолеть черную сгрудившуюся толпу людей, каждый из которых был взвинчен от долгого и, несомненно, жаркого ожидания отплытия своего теплохода.
Скопище людей  колыхалась в каком-то причудливом танце. Женщины в хиджабах цвета фукции сливались с рыбаками в промасленных фартуках, крики детей на разных языках висели в воздухе.

- Мы еще кого-то ждем?

Голос профессора оказался совсем близко от ее спины и Кывылджим вздрогнула, застигнутая врасплох, пока разглядывала толпу, стоящую перед ней. Тотчас же обернувшись, она столкнулась лицом к лицу с высоким красавчиком, который в привычном жесте сдвинул солнцезащитные очки на нос, насмешливо сканируя ее озорными карими угольками.

- Нет, - отрезала Кывылджим, делая шаг назад от своего нарушенного личного пространства. - Если Вы готовы можем ехать. Это офицеры водной полиции, - она указала на двух людей в темно-синей форме, представляя их профессору, - Эрдем и Айкут.

Омер кивнул двум поджарым мужчинам, протягивая руку каждому и внутренне удивляясь тому, как Кывылджим с легкостью называет имена мужчин в форме.

Несмотря на весь ее показной стальной характер вычурной прокурорши со вздорными нотками, эта женщина с уважением и вежливостью запоминала всех людей, с которым работала, отдавая дань их труду. Начиная от самых малых званий до верхушки правления правовой системы, она никого не оставляла без внимания к выполняемым ими обязанностями.

Это было ее правило - если ты стойко и преданно выполняешь свою работу, какой бы она ни была, ты уже заслуживаешь уважения.
Другое дело - если уважение существовало, а человек не имел к этому никакого отношения. Как в случае Гирая Шифаджегиля. И сейчас Кывылджим не без основательно отправлялась в колонию строго режима. Она не доверяла этому человеку. Ни его неподкупности, ни, тем более, его мозгам.

- Идемте, госпожа Арслан, - сказал Айкут - невысокий коренастый темнокожий мужчина с густыми вьющимися волосами, закрепленными на затылке в небольшой хвостик и черными ясными глазами. - В колонии Erdek уже ждут Вас вместе с господином Уналом.

Кывылжим кивнула офицеру, слегка опасливо посматривая в сторону густо сплоченной кучи людей впереди, ухватывая глазами сине-белый катер, давно покачивающийся на небольших прибрежных волнах. Выдохнув и справляясь в глубине души со своей дурацкой фобией скопления народу, она сделала несколько решительных четких шагов в направлении толпы, оставляя мужчинам место идти позади себя.

- Пропустите! - достаточно властно сказала она, однако в голосе внезапно проявились сбившиеся нотки волнения.

Ни один из стоящих перед ней людей даже не обернулся в ее сторону, игнорируя ее призывный акцент.

Однако обернулся Омер, явно почувствовав дискомфорт женщины среди большого количества народу. Он тут же выдвинулся вперед, рукой отодвигая Эрдема и Айкута, стоящих позади Кывылджим, и возник своей широкой грудью позади спины женщины, хотя она и не почувствовала этого.

Ему были слишком знакомы эти нотки паники в голосе. Несколько лет он справлялся с одолевавшими его сына приступами при виде полицейских мигалок, звуков сирен и столпившихся где-либо людей. Методично, день за днем, работая в тандеме с психотерапевтом, он выдирал собственного ребенка из когтистых лап депрессии, стараясь сделать его прежним беззаботным, уверенным в себе, молодым мужчиной.

И сейчас те же нотки боли, он услышал среди единственного слова госпожи Прокурора.

Занятая сейчас тем, чтобы пытаться совладать с накрывающим ее так бесцеремонно чувством паники, Кывылджим, уже менее резко и менее требовательно, произнесла:

- Пропустите! Я прокурор и мне необходимо попасть на катер!

- Ишь ты, дамочка, будь ты хоть папой римским, ты что не видишь, что здесь тоже стоят люди, изнывающие от жары?! - визгливый голос одного из участников столпотворения отозвался на ее приказные нотки и перед Кывылджим возник крепенький низкий мужчина с поросячьими темными глазками. - А ты, такая крутая, рвешься вперед, думая, что тебе все позволено!

Женщина невольно отпрянула назад от столько неприветливого напора мужчины, явно находящегося навеселе, своей спиной мгновенно ощущая чью-то широкую грудь позади себя. Столь знакомый мужской аромат тут же ударил по ее ощущениям, и она слегка выдохнула, будто успокаиваясь от одного осознания, кто в эту минуту стоит прямо за ней, как скала возвышаясь над ее каштановой макушкой.

В вышколенном порыве, Айкут тут же потянулся к висящей возле его бедра дубинке, но был остановлен решительным жестом Омера, который моментально отвел его руку. Тот же знак он сделал и Эрдему, предпочитая сначала дать возможность разрастающемуся конфликту разрешиться без эскалации и применения насильственных методов воздействия. Мужчины одновременно кивнули, давая понять о своем подчинении.

- Думаю, - раздался позади спокойный и уверенный голос Омера, и она спиной почувствовала сотрясение его грудной клетки и вибрацию раскатистого голоса, - что, если Вы хотите, чтобы преступлений в этой стране стало гораздо меньше, то Вам стоит беспрекословно подчиниться и уступить нам дорогу, бей эфенди.

- Ха! - подхватил линию защиты второй мужчина, чуть выше и тоньше первого. - Еще один будет тыкать нам в нос своим удостоверением! Что-то ты, - и он смерил профессора надменным плывущим взглядом, - не слишком-то похож на полицейского, уважаемый господин! Какого черта мы должны уступать вам дорогу, возьмите и обойдите!

- Ну или встаньте в конец очереди, - похотливо заржал первый, покачиваясь и слишком близко наклоняясь к похолодевшей в эту минуту Кывылждим.

Она тут же вспомнила липкое, давящее чувство, когда отец, будучи под воздействием паров очередной бутылки крепкого спиртного, оставил ее - маленькую восьмилетнюю девчушку с двумя высокими хвостиками по бокам - среди толпы в удушливом и мерзком парке развлечений, куда его силком выволокла еще молодая Сонмез, прося хотя бы на минуту подарить дочке заветные часы совместного времяпрепровождения.
С тех самых пор Кывылджим ненавидела толпу. Ненавидела эти дурацкие звуки навязчивой идиотской музыки из колонок, закрепленных на столбах парка развлечений, как ненавидела и сами парки, тщательно стараясь никогда не бывать в них с Доа.

Почувствовав, как леденеют ее руки, будто бы она внезапно притронулась ими к огромной льдине, и как узким молоточком отбивает в ушах стеклянный звук , она инстинктивно протянула руку назад, оказываясь подхваченная теплыми пальцами мужчины, который тут же сжал их с мягкой силой, одним шагом выступая впереди нее и закрывая своей грудью ее съежившееся хрупкое тело от дурманящего воздействия двух выскочек.

- Разойдитесь, мужчины,  - излишне властно и грозно рыкнул Омер в из сторону, чем буквально привел Кывылджим в чувство. - Иначе я прямо здесь и сейчас отправлю вас на медицинское освидетельствование. Давайте предположим, какой процент крепких напитков вашей крови оно покажет, а?

Айкут и Эрдем, наконец очнувшись от своего молчаливого наблюдения за разворачивающейся ситуацией, выдвинулись по обеим сторонам от профессора, ярко демонстрируя кобуру на поясе своей узнаваемой формы, чем вызвали недовольный всплеск осуждающего власть и закон рокота, пронесшегося над толпой. Несколько человек переглянулись между собой, уважительно оценивая символы закона , висящие у офицеров на поясе, перешептываясь между собой.

- Ладно вам,  - кто-то из толпы оттянул двух нетрезвых мужчин в сторону, таким образом создавая брешь в скоплении людей. - Пропустите их, иначе проблем не оберетесь.

Двое мужчин, обиженно смакуя свое уязвленное самолюбие маленького человека, нехотя отступили назад, внемля угрозам профессора, давая дорогу представителям правопорядка.

Почувствовав себя в безопасности, Кывылджим медленно выдохнула и опустила руку, которую до этого в необходимой ее поддержке удерживала рука Омера. Несмотря на черную плотность его стекол, женщина явно увидела его обеспокоенные карие глаза, которые в очередной раз застали ее за слабостью, так коронно возникающей в его присутствии.

- Вы не говорили, что боитесь толпы, госпожа Арслан, - слегка взволнованно сказал ей Омер, настигая ее поспешные шаги по направлению к катеру.

- Хотите отправить меня к себе на сессии? - вновь обретая прежнее чувство соперничества за право остаться победительницей в их баталиях, буркнула Кывылджим.

Она пересекла желтую линию, обозначающую допустимую границу ожидания, и резко обернулась в сторону мужчины, мимолетно хлестнув его по лицу взмывшими вверх от налетевшего порыва ветра волосами. Пронзительный взгляд ее острых глаз вкупе с подергивающимися от гнева собственной уязвленности пухлыми губами устремился в сторону мужчины, скрывающим свои истинные реакции за солнцезащитными квадратными стеклами.

- Я не психотерапевт, госпожа Арслан, - рассмеялся Омер. - Я эксперт по маньякам, если угодно. Если Вы хотите, чтобы я применил к Вам именно эти знания, Вам нужно для начала убить кого-то. Судя по Вашей реакции на мои слова, нетрудно догадаться, кто будет Вашей первой жертвой.

- Офф , Аллах, офф!!! - недовольство Кывылджим успешно в эту минуту переходило все мыслимые границы, заставляя ее со всем  глубоким чувством ненависти почти выкрикнуть свою реакцию в сторону обличающего ее профессора. - Послушайте, господин ...ОМЕР, - парировала она, не отводя взгляда от мужчины и чувствуя как йодистый запах моря проникает все ближе, даря ей небольшое успокоение. -  Убийство требует мотивации. А у меня ее НЕТ.

- Вы обманываете, - серьезно ответил мужчина, снимая очки защиты. Его карие глаза, лишенные привычной насмешки внезапно стали серьезными от прочувствованного отчаянного страха, когда ее пальцы в порыве нашли его спокойствие. - Вы ненавидите проигрывать. Даже себе. Именно поэтому Вы продолжали настаивать там, где побоялись показаться слабой и обратиться за помощью к мужчинам.

- Вы ошибаетесь, господин Психолог, - голос Кывылджим дрогнул ровно настолько, чтобы это заметил только он. - Я ненавижу, когда меня СТАВЯТ в проигрышное положение.

Мужчина внезапно замер, будто в эту секунду на его взбудораженную голову опустился ушат ледяной воды, поймав в ее словах что-то важное. Он медленно поднял очки, снова пряча глаза за темными стеклами и едва слышно усмехнулся, покачивая головой от бунтарства женщины перед ним.

Точно такие же слова говорила его жена. Еще тогда, в баре Кадыкее. Она не была бунтаркой, какой являлась перед ним эта женщина в строгих костюмах. Тихая, спокойная, слишком домашняя. Но в этом и была ее сила. Любимая прежде женщина , несмотря на мягкий характер, никому не позволяла выворачивать ситуацию так, чтобы оказаться в ней проигравшей. Ее неистовая защита границ своей семьи, в том числе от своих родителей и властных отца и брата супруга, позволяли им быть единственным счастливым островком среди хаоса происходящих вокруг них событий.

А сейчас эта женщина, больше похожая на рыжую воительницу, восседающую на белом единороге на фоне гигантского лунного шара с картин Бориса Вальехо, так залихватски бросила ему в лицо те же слова с точно такой же интонацией, возвращая его как в минуты несказанного счастья, так и минуты нескончаемой боли.

- Тогда не давайте повода, - произнес он тише, чем обычно. - Или научитесь стрелять первая.

Его последняя фраза заставила Кывылджим до боли сжать пальцы в ладони - оставляя следы полумесяцев от ногтей на нежной коже. Молча сверкнув большими глубокими глазами, она издала сардонический смешок от его слов и повернулась в сторону моря, который в ту же минуту встретил ее всплеском приветливой волны, дарящей свои брызги и освежая ее голубую рубашку.

Легким прыжком Омер оказался на белом настиле кормы полицейского катера, хватаясь за металлический поручень кормового релинга и возвращая себе равновесие. Откинув свой портфель чуть дальше в сторону штурвала, Омер, не мешкая ни секунды протянул руку Кывылджим, сейчас иронично размышляющей над тем, что из-за перепалки с этим мужчиной она по нелепой ошибке забыла переодеть туфли на те самые балетки, что лежали в ее багажнике.

Она ненавидела туфли, и несмотря на это имела их небольшую, но ценную коллекцию. Созданный ею образ сильной и властной женщины не мог обходиться без этого предмета обуви. Ее каблуки, как острые кинжалы, вонзались в любую поверхность, на которой она предпочитала нейтрализовывать своих оппонентов. Но только любимые балетки, которые сейчас продолжали оставаться в багажнике ее верного друга, могли дать ей возможность полностью погружаться в детали любого расследования.

Смерив мужчину своим любимым, имеющим тысячу разных оттенков, презрительным взглядом, она излишне демонстративно ухватилась за металлический релинг, чувствуя как соскальзывают ее пальцы, но со всей цепкой хваткой пытаясь удержаться, и не слишком грациозно приземлилась на покачивающейся корме судна.

- Сильные женщины не принимают помощи мужчин-психологов, выбирая только главных прокуроров? - ответ профессора, усмехающегося от очередной строптивой реакции женщины не заставил себя долго ждать.

Жар, который от его слов заставил ее секундно воздеть руки к груди, отодвигая и без того глубокий вырез рубашки из-за невозможности дышать, прокатился волной по ее телу, оставляя яркие красные пятна на видимых частях кожи.
Катер невесомо дрогнул, отчаливая от причала, и соленый ветер рванул навстречу движению, смешивая запах моря с едкой горечью невысказанных грубых слов, которые в эту минуту хотела бросить в лицо Омеру Кывылджим.
Она прижала ладонь к поручню, чувствуя, как металл приобретает температуру кожи.

- Рассчитывать на таких, как Вы, теоретиков, которые в разгар расследования сбегают от реальной работы в чтение лекций  -  не приходится, - злобно и надменно отозвалась она, пытаясь огреть его тем же обухом.

Мгновенно переменившись в лице, что вряд ли бы заметила Кывылджим, так как в это время открывала папку с необходимыми ей документами по делу, профессор облокотился на ограждение и скрестил на груди руки, сжимая пальцы в кулаках и позволяя стремительно набиравшему скорость катеру наполнить его легкие привкусом любимого им воздуха. Волны, большие и мелкие, пенистые и не слишком радостно встречали путников, находящихся на поле боя там, где должны были проиграть оба.

- Две передряги в один день. И на часах только 11 утра, я восхищен Вашими умениями, госпожа... КЫВЫЛДЖИМ, - насмешливо заметил Омер, проходя мимо нее под крышу в сторону рубки, не оставляя ей сейчас даже шанса на открытую конфронтацию и тем самым оставляя последнее слово за мужчиной.

Впервые, кажется, в своей жизни.

Когда профессор проходил мимо, палуба качнулась сильнее, заставляя Кывылджим схватится за металлический влажный поручень, и она исподлобья проводила его испепеляющим угрюмым взглядом.
А потом вдруг ярко представила себе, как кидает в него эту самую папку с белыми исписанными листами, как они разлетаются, ударяясь о красоту лица этого мужчины, обретая свой покой на зыбкой поверхности моря, размывая написанные там слова: "показания свидетеля", "вещественные доказательства".

Эрдем, стоящий возле ахтерштага, украдкой наблюдал за ними, глядя на разворачивающуюся битву даже в пустом молчании между мужчиной и женщиной. Открыв белую слегка помятую пачку, он щелкнул зажигалкой, прикуривая, и спирали дыма закрутились в танце с порывами теплого пойзона.

- Колония через двадцать минут,  - сказал Айкут, и его голос перекрыл вой ветра.

Город постепенно исчезал за взвесью жаркого солнечного дня. На горизонте таяли минареты и небоскребы, превращаясь в размытую восточную помпезность палитры красок. Кроваво-красная крыша мечети Сулеймание, призрачный ответ стеклянных башен Левента - величественный Стамбул скрывал слишком много тайн и историй, среди которых затерялись и потерянные истории Кывылджим и Омера.

Море вокруг катера кипело своими белыми  разрезами лазурной глади. Волны, в своей привычной игре ударялись о белые борта полицейского катера, пытаясь завлечь Кывылджим с свою игру нежными преломляющимися каплями, окатывая ее подставленное солнцу сосредоточенное над бумагами дела лицо.

Ослабив вырез рубашки, она отложила папку, подставляя открытые участки своей шеи и груди под приятные жгучие прикосновения главного светила природы и ловя мгновения жизни. Минуты призрачной свободы от очередных исковерканных тел, разбитых автомобилей, прерванных жизней, лгущих жен и мужей, раздавленных горем родителей.

Чайки кружили над плавным движением их катера, разнося свои каркающие пронзительные крики по всему бескрайнему лазурному горизонту. Но Омер снова не замечал красоты окружающего его пространства. Он до сих пор оставался в моменте вылетевших в порыве ее защиты слов: " сбегает от реальной работы".

Он не сбегал от работы. Он сбегал от ужаса. От ужаса кошмаров сына, от ужаса одиночества, от ужаса расплаты. Сбегал. До тех пор, пока настойчивый голос госпожи Прокурора в трубке не стал предвестником его решительного решения разобраться и наказать.

Эрдем, прислонившись к мачте, снова выпустил дым кольцом. Сигаретный смог сплёлся с туманом, создав призрачный нимб над его головой. Где-то в глубине, под стальным брюхом катера, застонал винт — протяжно, словно раненый зверь.

Счет на неприятности этого дня только начинался.

__________________

Стамбул. 10:38 по местному времени
Дворец Правосудия Турецкой Республики

- Господин Главный прокурор, что вы скажете по поводу обличительного видео популярной журналистки Севды Илдыз и фактах хищения бюджетных средств в особо крупном размере, а также предположений о том, что это лишь одно из звеньев в коррумпированной цепочке Стамбульского муниципалитета?

Вопрос молодого журналиста лет тридцати с налаченными и зализанными назад черными волосами, с излишне точено выбритой бородой замысловатой формы, что говорило о его недюжей любви к себе и собственному образу, заставил Аяза Шахина тяжело и неприязненно выдохнуть.

Уже более получаса ему приходилось отвечать на совершенно разные вопросы от блюстителей правды, а может быть, жадных до очередной премии от начальства корреспондентов в борьбе за эксклюзивный материал, что виделось Главному прокурору более вероятным.
Как и всегда, он умело маневрировал между теми фактами, которые мог предоставить общественности и удовлетворить интересы людей исходя из хода расследования, при этом не давая ключевых деталей, и между настоятельной линией губернатора, основной задачей которого являлось гашение любого вида скандалов и мятежей в регионе.

Однако сейчас, чувствуя, что лаконичная пресс-конференция с четкими ответами на конкретные вопросы рискует превратиться в политическое ток-шоу с его участием, чего он не мог допустить, уподобляясь блогерам и инфлюенсерам, каковой была та самая Севда, он испытал раздражение.

- Что касается обличительного видео, как и любого другого контента, распространяемого в сети интернет, я не скажу ровным счетом ничего, потому как не имею к нему никакого отношения. Те факты, которые важно было осветить о ходе расследования, я уже обозначил, - твердо произнес он, глядя в объектив камеры прямо перед собой.

- Господин Главный Прокурор, это правда, что следствие также установило факт отмывания денежных средств в особо крупном размере через производственные и фармацевтические фирмы-прокладки на 530 миллионов лир? - выдвинулась вперед корпусом девушка в строгом синем костюме с блокнотом и айпадом в руках, в данную минуту записывающим каждое слово мужчины, ровно как и камеры по периметру, фиксирующие даже малейшие движения мускул на его лице.

- На данный момент следствие продолжается, а потому прокуратура не в праве делать каких-либо заявлений на этот счет. Вся доказательная база по делу доводится до СМИ в рамках регламентированных процедур.

- За последнюю неделю у здания следственного комитета был запечатлен мэр в сопровождении Директора здравоохранения города Стамбул: как вы прокомментируете эту ситуацию? Кому еще выдвинуты обвинения?

Аяз на несколько мгновений сделал паузу, одергивая лацканы пиджака, как и всегда, когда не все шло по его плану, и живо вообразил раздосадованное лицо губернатора, который в скором времени будет озадачен осведомленностью прессы даже малейшими перемещениями возможных фигурантов дела.
Тем не менее, никто из присутствующих в глухом и изрядно душном от скопления толпы конференц-зале прокуратуры с прямоугольными длинными окнами, которые, казалось, слишком давно никто не открывал, не смог заметить его слегка проступившую вену на лбу.
Осторожные звуки покашливания справа от него, где стояли две женщины, и перешептывания с галерки в захватившей помещение тишине вдруг показались громкими, уплотняющими воздух.

Оставаясь внешне непоколебимым и твердым, немало благодаря своей брутальной внешности и темным бровям, усиливающим проявление прямых и даже порой грубых черт лица, Главный прокурор аккуратно отпил глоток воды из своего стакана, смачивая горло для дальнейшей полемики.

- Я не могу комментировать, - заключил он, - частные встречи и передвижения лиц, тем или иным образом находящихся под следствием. Это не только нарушает принципы конфиденциальности, но и может повлиять на ход расследования. Все обвинения, которые могут быть выдвинуты, будут официально озвучены в установленном порядке, когда следствие завершится.

- А что насчет связей с фармацевтической немецкой компанией «Farmrose», чьим конечным бенефициаром является находящийся под следствием господин Эмрах Алтынсой?

- Данные материалы расследуются, - коротко ответил Главный прокурор.

Несмотря на раздражение, внутри его немного даже забавляли эти словесные поединки, распространяя по телу сладостное удовлетворение. Усмехнувшись тому, что половине его сегодняшних заявлений мог бы позавидовать любой политик ввиду ответов, лишенных всякого рода оценки, он поправил галстук на черной рубашке и, с присущим ему влиятельным, а потому внушающим доверие видом, продолжил.

- Я понимаю озабоченность граждан. Наша задача - обеспечить прозрачность и справедливость в процессе расследования. Мы работаем над тем, чтобы все обвинения были тщательно проверены и обоснованы. Однако важно помнить, - с нажимом произнес он, - что каждый имеет право на защиту и презумпцию невиновности. До тех пор, пока не будет доказано обратное.

- Однако некоторые эксперты утверждают, что такая медлительность может привести к утечке информации и уничтожению улик. Как прокуратура планирует предотвратить это?

- Мы принимаем все необходимые меры для обеспечения безопасности доказательств и защиты свидетелей, Ясин, - обратился Аяз к журналисту, который работал здесь еще до его назначения в Стамбул, а потому вызывающему у него хоть немного искреннего уважения. - Лично моя ответственность - это следить за тем, чтобы ни одна информация не была утрачена или искажена. Если потребуется, мы будем использовать дополнительные ресурсы для защиты целостности расследования. На этом все, господа.

Главный прокурор поднялся со своего места за широким дубовым столом и, кивнув своему секретарю Хакану, который с неизменной внимательностью чуть поодаль наблюдал за ходом мероприятия, приказал ему неформально завершить сие действо.

- Господин Шахин, последний вопрос! - воскликнул тот самый Ясин, почувствовав расположение к нему Главного прокурора. - Каковы ваши личные ощущения по поводу всей этой ситуации? Вы не чувствуете давления со стороны власти или общества?

На долю секунды взгляд Аяза задержался на взволнованном лице горящего своей работой журналиста.

- Я - профессионал, а моя работа заключается в том, чтобы следовать закону и действовать в интересах справедливости. Как и всем сотрудникам правоохранительных органов, - подвел черту Главный прокурор, своим ответом обозначая финал столь утомительного показного мероприятия. - Личным ощущениям в таких вопросах не место.

С этими словами Аяз Шахин покинул зал пресс-конференции, оставив журналистов обсуждать его ответы и размышлять о том, какие шаги могут последовать дальше в этом запутанном деле со стороны следствия и разоблачительных действий скандальной Севды Илдыз.

Кинув беглый взгляд на любимые лаконичные часы из белого золота, украшенные тонкой гравировкой в виде переплетающихся узоров, так подходящие к его черному костюму, мужчина мысленно прикинул, что у него в запасе имеется время для прояснения одного вопроса, который не терпит отлагательств.

Череда утренних встреч, последовавших сразу за его опрометчивым и лишенным всякого благоразумия поступком на лестнице, не позволила ему расставить все точки над i с мужчиной, чье присутствие в его делах в последнее время вызывало все большую нарастающую тревогу.

И он вознамерился решить это сейчас.

Стремительно спускаясь по широким ступеням из молочного цвета плитки, с четвертого на второй этаж административного здания, Главный прокурор по большей части игнорировал приветственные возгласы со стороны коллег, поглощенный внутренними процессами. Однако сейчас до этого привычный ровный гул холла прокуратуры, кишащий, как правило, совершенно разными по статусу людьми, вдруг привлек его внимание необычно громкими всхлипами женщины. В своей эмоциональности она, казалось, совсем теряла себя, заставляя останавливаться изумленных государственных служащих в попытке прояснить причину столь неуместного поведения.

Ее коричневая юбка почти в пол и вязаный растянутый свитер песочного цвета, надетый поверх простой черной майки, выдавал в ней женщину скромного достатка, в то время как подернутое морщинами смуглое лицо в обрамлении русых волос искажено болезненным выражением человека, познавшего горе. Устремленный на одетого с иголочки в добротный костюм светловолосого мужчину перед ней, которого как раз хотел видеть Аяз Шахин, взгляд женщины отображал буквально мольбу.

- Я вас умоляю, господин прокурор!! Прошу вас, примите мое заявление, моя дочь... пропала моя дочь!

- Послушайте, госпожа. Я крайне вам сочувствую, однако в данный момент это невозможно. Вам стоит обратиться в участок полиции по месту жительства...

- Пропала моя дочь, моя дочь!!

- Уважаемая... ханым. Прошу вас. Обратитесь в участок, как это и полагается. Здесь серьезное учреждение, не будем устраивать сцен.

- Что происходит, господин Шифаджегиль?

Аяз Шахин, чье появление заставило львиную долю зевак ретироваться по своим делам или же сделать вид, что их вовсе не касается разворачивающаяся сцена, подошел ближе, внимательно оценивая ситуацию.

- Госпожа застала меня в коридоре и просит принять заявление о пропаже дочери. Я направил ее в участок, - отгораживаясь от излишней претившей ему эмоциональности женщины, ответил Гирай. - Этим должна заниматься полиция.

- Я уже была вчера в полиции. Моя дочь учится здесь, в Стамбуле, а сами мы из Агри. У меня нет... господин, - перевела она раскрасневшиеся с мешками внизу опухшие глаза на Главного прокурора, - у меня нет возможности ждать!

Женщина прерывисто вздохнула, и ее голос сорвался, уступая место тихим спазмам, сжимающим грудную клетку. Горько, почти неслышно она сдерживала собственные всхлипы, отчего проступили вены на висках. Словно уже чувствуя безразличную безысходность.

Лицо Аяза ужесточилось, когда он сомкнул челюсти при виде состояния женщины, после чего его большая ладонь легла на ее предплечье.

- Госпожа, Как вас зовут?

- Алие... Алие Орхан.

- Алие ханым, пройдемте далее по коридору, - кивнул мужчина в сторону, - прокурор Шифаджегиль примет у вас показания.

Две пары глаз тут же устремились на Аяза Шахина: карие - с благоговейной надеждой, а бледно-голубые - с оценивающим спокойствием. Блестящие дорожки на щеках женщины наполнились новой обильной порцией прозрачных слез - но не так, как до этого, а с большей осмысленностью происходящего.

- Я... О Аллах, спасибо вам огромное, - дрожащим грудным голосом проговорила она, - да благословит Вас Аллах...

Шаги Алие Орхан, когда она семенила за Главным прокурором по длинному коридору в сторону естественного большого света, просачивающегося через окно в самом его конце, где располагался кабинет Гирая Шифаджегиля, звучали тихо, однако ее сутулые плечи немного расправились. Должно быть, она ощущала себя так, как если бы кто-то только что дал ей шанс на существование. Аяз, бросив на нее сверху короткий взгляд через плечо, отметил то, что паника все еще владела ею, однако стало очевидно, как женщина пытается сосредоточиться, понимая, что много сейчас будет зависеть от ее рассказа.

- Присядьте пока здесь, Алие ханым, - твердым, но успокаивающим голосом проговорил он, - прокурор вас пригласит через несколько минут, как только мы с ним решим один вопрос, - добавил он, мгновенно считав вновь вспыхнувшую тревогу на лице женщины от его слов.

По-хозяйски открыв дверь низшего по рангу коллеги, что, впрочем, являлось для Главного прокурора чем-то совершенно обыденным, он краем глаза заметил, как женщина коротко кивнула. Ее подбородок вновь задрожал, судя по всему, от смешанных эмоций, и она медленно опустилась на твердую, обшитую материалом под кожу, коричневую скамью, невольно бередя своим видом, казалось, уже давно оставленную Аязом в прошлом пустоту. Дождавшись звонкого щелчка замка, обозначающего сейчас присутствие в кабинете лишь его и Гирая, мужчина медленно повернул свой мощный корпус в сторону оппонента и не без раздражения сузил зрачки, сканируя его бесстрастное лицо.

- Господин Шахин, что это было? Сейчас я направляюсь в участок на допрос свидетеля, и у меня совсем нет времени...

- Помолчи, Гирай, - оборвал его Аяз. - У меня к тебе другой разговор. Какого черта ты нарушаешь наши договорённости?

Гирай Шифаджегиль, позволив своей эмоции от тона Главного прокурора сверкнуть лишь во взгляде, теперь нарочито медленно, словно растягивая время, заправил руки в карманы синих брюк.

- Что вы имеете в виду, господин Шахин?

- Я имею в виду дело Адлета Кайя. Какого дьявола ты не можешь сдержать свои эмоции перед женщиной, и вываливаешь то, что ей вовсе не положено знать?

- Не я один не могу сдержать свои эмоции перед госпожой Арслан, не так ли, господин Главный прокурор?

- Однако ты один, очевидно, начал позволять себе слишком много, - повысил тон Главный прокурор, поведя массивными плечами, чем вуалировал истинные эмоции.

Гирай усмехнулся, искривляя губы не то в улыбку, не то в оскал. Это было настолько комично - слушать наставления Аяза Шахина, особенно учитывая двусмысленность ситуации, в которой все они оказались.
«Неплохо бы спустить тебя с небес на землю», - мелькнула мысль в сознании светловолосого мужчины, однако открыто вступить в конфронтацию он себе позволить не мог. По крайней мере, пока.

- Вы решили отчитать меня за склоку с коллегой, господин Шахин? Я просто пытаюсь понять...

- Эта женщина не просто твоя коллега, Гирай! - грубо оборвал его Аяз. - Она умна и въедлива, и, учитывая ее характер, - продолжил он с налетом гордости и одновременно досады, - она может продолжить собственное расследование только лишь из-за того, что ты спровоцировал ее обвинениями в некомпетентности!

- Как быстро у вас все происходит, Главный прокурор.

- Что это значит?

- Госпожа Арслан уже успела нажаловаться на меня, - хмыкнул Гирай. - Учитывая вашу загруженность, боюсь даже представить, в какое время суток это произошло.

Аяз шумно вздохнул, сжав губы и чувствуя сейчас гораздо более сильное раздражение, нежели у него вызвала полчаса назад эта бестолковая пресс-конференция, порождающая гораздо больше проблем, чем решающая их. Самодовольный мужчина перед ним, выглядящий так, будто бы это он был в эту минуту хозяином положения, а вовсе не Главный прокурор, теперь пуще прежнего своим поведением обозначил возможную и совершенно ненужную Аязу угрозу.

Пространство из богатого интерьерными находками кабинета, такими, как проектор для презентаций, доска для ведения заметок и визуализации, и даже декоративные подстаканники с профессиональной символикой в комплекте с хрустальными стаканами на столике слева, сейчас стремительно сужалось в спираль осязаемого противостояния.

- Я тебя предупреждаю, Гирай. Я не намерен терпеть твои грязные намеки. И если ты еще хоть раз позволишь себе выражаться подобным образом или нарушать регламенты, разглашая информацию о ходе расследования кому бы то ни было, поверь, НИЧТО, - сделал он акцент на последнем слове, - не удержит меня от твоего увольнения.

Темные карие, почти черные, глаза встретили опасный блеск голубых, принимающих в этот момент вызов.

- Вы этого не сделаете по одной единственной причине, господин Главный прокурор, - сухо произнес Гирай после долгой молчаливой паузы. - Мы оба знаем, по какой истинной причине вы отстранили прокурора Арслан от дела, ведь иск против нее от адвоката обвиняемого лишь ширма. Не так ли?

Аяз Шахин, замолчав она мгновение, прямо сейчас проигрывал в сознании шахматную партию с множеством вариантов исходов, всем нутром ощущая себя паршиво от необходимости взаимодействовать с такими людьми, как прокурор Шифаджегиль. И тем более - зависеть от них. Обдав оппонента с ног до головы неприязненным взглядом, который впервые за все время их совместной работы вдруг проявил истинное отношение, он сделал шаг навстречу и произнес строго, решительно и категорично, обозначая конец пререканиям.

- Прямо сейчас, Гирай, ты пригласишь к себе ту несчастную женщину, что ждет тебя в коридоре, и возьмёшь у нее показания, дав делу ход. После этого каждый день ты будешь докладывать мне о ходе расследования в официальной деловой переписке. Надеюсь, с этим вопросом ты справишься без проблем.

- Это такой способ указать мне на мое место, господин Шахин?

- Это лишь способ проявить человечность, - возразил Аяз. - Иногда людям важно получить поддержку в конкретный момент, чтобы не сломаться. И так уж вышло, что сегодня для Алие Чолпан ты - как раз такая возможность, - заключил он и, невольно сочувствуя женщине еще и потому, что судьба свела ее в своем горе с максимально неподходящим под эту ситуацию человеком, отдал себе внутреннее распоряжение проконтролировать доведение этого дела до конца в кратчайшие сроки, после чего молча направился к выходу.

______________________

Стамбул. 10:56 по местному времени
Исправительное учреждение  Erdek Cezaevi

Когда катер водной полиции, словно хищная птица, скользящая надо волнами, мягко коснулся каменного пирса, Кывылджим все еще оставалась на корме, не желая встречаться с вьедливым профессором ни единым взглядом.

В душе у женщины бушевала буря. Одна часть ее личности выступала за немедленную расправу, намереваясь вступить с ним в словесную схватку, другая испытывала неимоверное смущение за столь дерзкий и необдуманный поступок Главного прокурора.

Заглушив раскатистый шум двигателя, капитан выпустил на воду нечеткое пятно мазута, которое тут расплылось дорожкой на гребешках волн. Плавно, будто укачивая со сладостной колыбельной на руках, судно совершило последние покачивания и ударилось своим бортом о влажную, покрытую водорослями стену, завершая конец своего путешествия, которое, по мнению Кывылджим, могло бы быть и более приятным.

Женщина посмотрела вверх на возвышающуюся перед ней обшарпанную, в некоторых местах покрытую птичьим пометом, серую бетонную стену, которая заканчивалась колючими, запитанными током, спиралями проволоки, но ни один мускул на ее лице не дрогнул.
Еще бы, оказаться в таких местах после совершения преступных деяний и каждый день иметь возможность наблюдать кусочек синей глади моря через массивные ржавые решетки, наслаждаясь почти идеальным чистым воздухом в колонии Erdek Cezaevi уже было подарком судьбы, а вовсе не наказанием.

Залюбовавшись византийской кладкой с исконными османскими элементами - арками, бывшими узкими бойницами, теперь отданными под смотровые, минаретными сторожевыми башнями, Кывылджим на секунду ощутила резкий контраст между древней историей этого места и мрачной современностью.
Несмотря на пушистые облака и бурно палящее сентябрьское солнце, тюрьма Erdek возвышалась над побережьем своими исполинскими стенами как немой страж, будто бы охраняющий воды Мраморного моря.

Возле небольшого причала, женщина прокурор заметила еще два пришвартованных катера, с вооруженной охраной на них и тут же отметила множество камер наблюдения нависших среди древних камней, умело вписываясь своей современностью в историческую часть исправительного учреждения.

Мимо нее ловко проскользнул Омер, не намереваясь ждать охранников, которые не спешили встретить прокурора, поднимая лежащий тугой толстый канат и с уверенность, свойственной заядлым морякам, перекидывая его на берег возле стальных черных кнехт, слегка промахиваясь, чтобы не надеть его собранное кольцо прямо на них.

В один прыжок, едва коснувшись металлического поручня, Омер перемахнул с белой кормы катера на твердый асфальт и в пару отточенных движений завязал два больших морских узла на черном металле, надежно закрепляя катер возле стены.

Кывылджим украдкой следила за каждым движением профессора, исподволь косясь как под серой кашемировой тканью играют напряженные мускулы на руках и груди Омера, пока он умело обвязывал плотный колючий канат, уберегая катер от дрейфа.

- Вы идете? - голос Омера потряс пространство возле нее и она увидел возле себя мужскую руку, как ни в чем не бывало, протянутую ей. - Или опять предпочтете сжечь меня своим взглядом, отказываясь от помощи?

Брови мужчины едва заметно вскочили вверх и тут же вернулись обратно, а за темными стеклами солнцезащитных очков невозможно было угадать, каким насмешливым ехидным взором Омер в эту минуту смотрел прямо на Кывылджим.

Всего на несколько секунд женщина прокурор задержалась в своей чопорной, вычурной строгой позе, отгораживаясь сцепленными на груди руками, пока оценивающим беспристрастным взглядом смотрела на Омера. Прежде, чем все же протянуть ему руку навстречу, Кывылджим еще раз скользнула глазами по его мускулам, что, естественно, не укрылось от наблюдений профессора, оставляя эти ее скрытные поглядывания без какой-либо оценки.

- Этому учат на курсах психологов? - вкладывая свою руку в его теплую сильную ладонь, спросила Кывылджим, кивком головы указывая на плотно завязанный канат.

- Этому учат судна, которыми много лет владеет наша семья, - отозвался Омер с ухмылкой. - На самом деле, единственное, чем я позволил себе воспользоваться от состояния отца - это купить в молодости небольшую яхту для участия в регатах. Не представляю себе человека, живущего на море, и не являющегося зависимым от этой стихии.

Кывылджим, опираясь на руку Омера, переступила расстояние между катером и причалом и, оказавшись, на твердой поверхности тут же выдернула свою руку из его ладони. Их все чаще повторяющиеся тактильные взаимодействия начинали раздражать ее больше, чем его ироничные замечания по поводу собственной личности.

- Вы участвовали в гонках на парусных яхтах? - удивленно пробормотала она, с ног до головы, смеряя профессора подозрительным взглядом, который не попыталась на этот раз даже скрыть.

- Я не любитель распространяться о своих регалиях, но в моей биографии есть и такие факты, госпожа Арслан. В основном это прибрежные и оффшорные дистанции. Лишь единожды мне довелось участвовать в Rolex Middle Sea Race, к моему сожалению, обошлось без призового места.

- Как же Вы оставили свое увлечение, переехав в Берлин, господин Унал? - язвительно заметила женщина.

- Берлин находится не на конце света, госпожа Прокурор, - улыбнулся Омер. - Пара часов полета - и я имею уникальную возможность научить своего сына всему, что умею.

- У Вас и сын есть? - будто бы открыв профессора с какой-то новой стороны, изумленно отозвалась Кывылджим, оглядывая его с большим интересом, чем она открыто хотела проявить.

Омер поправил свои очки, еще плотнее закрепляя их на переносице, и невольная мягкая улыбка пробежала по его лицу, оголяя его ямочки, при воспоминаниях о сыне.

- Вы начинаете меня пугать, госпожа Прокурор, - усмехаясь, ответил Омер. - Неужели в просмотренных файлах о моей биографии не упоминалось о сыне? Его зовут Метехан, ему 22 года и он студент юридического факультета Берлинского университета. Если Вам будет интересны детали, можете смело задавать вопросы лично мне, не увлекаясь подсказками данных с серверов полиции.

Солнечный блик скользнул по стеклам его очков, когда профессор слегка склонил голову набок, обозначая свою заинтересованность в реакции женщины на его слова.

Он и подумать не мог, что такая одержимая деталями женщина не обратит внимание на факты его биографии, которая была у нее сейчас в полном доступе, учитывая дело Экрема Челика, которые находилось у нее в кожаном черном портфеле.

Кывылджим перевела туманный взгляд вдаль на стройные башни при стамбульских мечетях, видневшихся вдалеке наравне с могучими небоскребами, едва видневшиеся среди пышных облаков, и тут же вопрос, опережая ее обычное здравомыслие, вырвался раньше, чем она успела вовремя остановить себя:

- Ваша жена тоже в Берлине?

Этот больше, чем обычное любопытство, вопрос произвел эффект, сравнимый с ножевым ранением. Мгновенно лицо Омера приобрело серую окраску, почти в точности повторяющую цвет стен угрюмого сооружения рядом. Свойственная ироничная улыбка в момент прекратила свое существование, переходя в едва заметную гримасу боли. Руки тут же нашли свое место в карманах джинс, пряча сжатые до бела пальцы, будто удерживая его от жесткости вопроса. Губы Омера дрогнули, будто птыаясь произнести имя, которое он запретил вспоминать вслух. Вопрос Кывылджим буквально повис в воздухе, как приговор, казалось, останавливая движение волн у пирса.

- Моя жена умерла, - сухо бросил профессор женщине прокурору и рывком развернулся в сторону высоких серых ворот с красной надписью названия муниципального сооружения над ними.

Женщина невольно приоткрыла рот, намереваясь сказать профессору слова соболезнования, но увидела лишь стремительно удаляющуюся спину вдоль стен тюрьмы, построенной на руинах генуэзской крепости. В пронзившем ее стыде за столь прямой и глупый вопрос, свойственный какой-то женской части ее личности, Кывылджим от собственной неосторожности разочарованно развела руками, проклиная себя за бестактность.

"И почему ты не умеешь держать язык за зубами, Кывылджим, когда это действительно нужно?!" - укорила она себя, спеша вслед за брюнетом, едва поспевая своими высокими каблуками и проваливаясь в грубые трещины дорожного покрытия, проходящего вдоль стен тюрьмы.

Когда досье Омера Унала попало ей в руки, она, как и полагается прокурору, взвалившему на себя слишком много вопросов, механически отложила его на странице с дипломами.
Считая этого челока, по всей видимости, только психологом, она впервые в жизни, доверившись просто слухам, ходившим в кабинетах Дворца правосудия, так быстро набрала его номер, не удосужившись прочитать весомые факты его биографии. Было очевидно, что до пометки "вдовец" она так и не дошла.

Она непроизвольно подняла свою руку, ту самую, которую еще пару минут назад подала мужчине для помощи, и мягко сжала пальцы, все еще ощущая тепло.
Тень от тюремного забора только что легла на пирс, словно гигантская чернильная клякса, поглощая следы их короткого разговора, в котором обнажилась глубокая рана.

Омер шел быстро. Кывылджим, проваливаясь в глубокие узкие рытвины старого асфальта, каблуками втыкалась в них, будто забивая гвозди, наказывая ее за дурацкий вылетевший вопрос. Она никак не могла догнать его спину, плечи которой казались согнутыми под невидимой тяжестью, учитывая свой мелкий шаг и его широкую стремительную поступь, которой он явно пытался отгородиться от следующих ненужных ему вопросов женщины прокурора.

Две ярко-рыжие от времени и ржавчины решетки с острыми кольями наверху, которые они миновали, угрюмо напомнили мужчине и женщине о жестоких османских содержаниях узников внутри стен теперь уже современной колонии строгого режима. Тех самых, когда палачи в тюрбанах бросали в Босфор мешки с изменниками.

Солнце, еще недавно лившееся золотом на унылые серые стены колонии, сейчас спряталось за внезапно налетевшей тучей, давая Кывылджим минуты свободы от своего палящего воздействия. Глядя на то как за секунду перед ней потемнело лицо профессора после ее вопроса, женщина чувствовала свои ярко пылающие щеки, которые вкупе с изнуряющими лучами только добавляли мучительность ее неловкости сказанных слов.

Красная черепица на треугольных крышах древневизантийского сооружения теперь заметно померкла, а кое-где даже нуждалась в особом ремонте лишь подчеркивая уникальность этого места, где заключенным впору было наслаждаться своим положением.

Кывылджим, едва поспевая за профессором, невольно ловила величественность сооружения, так гордо выраженную в массивных каменных стенах, высоких арочных окнах с тяжелыми толстыми решетками на них, полуразвалившихся зубцами четырех башен, где прежде располагались машикули - бойницы для ведения ближнего боя. Теперь мелкое помещение было отдано под наблюдательные пункты, внутри которых и сейчас стояли бойцы в черном камуфляже и масках, с автоматами наперерез.

Обогнув последний квадратный пристрой сооружения, в котором ранее могла располагаться трапезная, профессор остановился перед странно разнящейся с почти царственным видом тюрьмы, серой металлической дверью и глубоко вздохнул, ожидая, когда женщина следующая за ним по пятам приблизиться к ступенькам.

- Господин Унал, - услышал он запыхавшийся голос, - послушайте!

Омер обернулся. Оказавшись без очков, которые он уже снял перед входом в затемненное помещение, он вдруг показался Кывылджим старше своего возраста, как будто она своими словами нечаянно сломала что-то в его радушной манере общения.
В его глазах, обычно насмешливых, теперь горела тихая ярость. Солнце, пробиваясь сквозь облака, упало на его лицо, и Кывылджим впервые увидела морщины у глаз - тонкие, как трещины на старом фарфоре.

- Послушайте, господин Унал, - Кывылджим наконец достигла цели и сейчас остановилась перед ним, в нескольких шагах, не решаясь преодолеть их, будто между ними вдруг пролегла невидимая пропасть, усмиряя сейчас их язвительное общение. - Я хотела бы извиниться, если мой вопрос доставил Вам неудобства.

- Неудобство? - усмехнулся Омер. - Все в порядке, госпожа Арслан.

- Если я вторглась на запретную территорию, я действительно прошу прощения. Иногда меня заносит.

- Лишь иногда? - рассмеялся Омер и морщинки на его лице вдруг обратились в продолжение его ярко проявленных ямочек. - Все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО в порядке, госпожа прокурор. Моя жена умерла пять лет назад, - начал он, осекаясь, будто бы только что проговорился в чем-то очень важном.

- Как Вы сказали, пять лет назад?

Где-то на задворках ее обреченного на вечный анализ мозга уже возникла картинка, пытающаяся связать события пятилетней давности. Но прямо сейчас она никак не могла сопоставить говорящие факты, пытаясь совладать с совершенно другим чувством, нахлынувшим на нее еще возле пирса.

- Мы, кажется, торопились на допрос Челика, разве не так? - слишком поспешно сказал Омер, перебивая Кывылджим в своих зачатках размышлений. - Может уже войдем в эту темницу? Не одному мне, надеюсь, это чудище османских казней показалась слишком мрачной? Я как будто оказался в фильме про графа Монте-Кристо, - шутливо добавил он.

Женщина сделала шаг вперед, нахмуриваясь от такой вычурной и слишком поспешной реакции профессора на ее слова. Вид его слегка дрожащей руки, сейчас обхватывающей узкие черные металлические перилла, заставил ее в задумчивости окинуть его ничего не выражающее лицо, тогда как ее рука решительно легла рядом, будто испытывая его на недосказанность.

Когда -то давно она уже имела неосторожность беззаветно поверить человеку, который на первый взгляд не мог ее обмануть. Жестокое разочарование, которое постигло ее гораздо позднее, когда ничего уже невозможно было повернуть вспять, оставило ее со всей тяжестью положения.
Тот самый момент на уровне подкорки впечатался в ее не вполне сформировавшееся сознание, заставляя в решительный нужны момент сделать выбор - пойти по стопам карателя или избрать путь правосудия.
Именно тогда, принципы, воспитанные в ней с детства, позволили ей сделать правильный, как ей всегда казалось выбор. И она стала той самой железной Тетчер, слухи о которой разошлись с самого Измира, в конечном итоге укореняя ее здесь - в городе, наполненном свободой моря, которое, как оказалось, кишело своими призраками.

Где-то вдали гулко ударил колокол, словно в эту возникшую между ними паузу, наполненную недоговоренностью, возвращая их в реальность.

Кывылджим невольно вздрогнула, скидывая с себя минутное замешательство от его реакции, и тут же привычным для себя шагом, отодвинув профессора в сторону с уверенностью нажала на черный, едва видневшийся под белым козырьком, мягкий звонок.

Внутри раздалась трель и дверь тот час же отворилась, выпуская будто из подземелья молодого коренастого мужчину в темно-синей форме надзирателя с фуражкой на темноволосой голове. После яркого солнечного света, которым сегодня услужливо одаривал насыщенный странными событиями день, Кывылджим и Омер нырнули внутрь затемненного помещения, источником света в котором служили несколько еле горящих светильников на решетчатом металлическом потолке.

- У меня такое ощущение, - начал профессор, - что узниками здесь будем мы.

Он огляделся вокруг, снова по привычке подмечая возможные детали.

Сбоку от входа стояли серые стойки с пуленепробиваемым стеклом, за которым сидели двое серьезного вида мужчин в той же форме, что и открывший им надзиратель.
Проход между входом, в который они только что вошли, и тем, что сейчас был обозначен зеленой табличкой с надписью "выход" состоял из двух рамок металлоискателя, судя по горевшим сверху датчикам, настроенным не только на поиск металла, но и куда более изощренного орудия.
Сбоку от рамок находились два серых стола, очевидно, с журналом посещений колонии, заполненным на открытой странице лишь наполовину.

Ему было не привыкать бывать в таких местах, но именно в этом исправительном учреждении он находился впервые. И в эту минуту Омер скользил взглядом по мельчайшим деталям, однако мысли его блуждали совершенно далеко от будущего допроса заключенного.

Кывылджим разбередила старые раны. И сейчас его дрожащие руки, с которым он лишь совсем недавно смог справиться, подключив все свои знания психологии, снова дали о себе знать той противной дрожью, что несколько лет не давала ему покоя.
С тех пор, как умерла его жена. С тех пор, как кошмарные сны его сына наконец превратились в спокойный тихий сон. С тех пор, как он вычеркнул из своей надломленной жизни это город, который превратил его счастливую жизнь в рваные лохмотья.

Он не мог обвинять эту красивую женщину, которая рано или поздно обнаружила бы информацию о его семье, вскрывая темное прошлое, которое связывало его с этим именем: Экрем Челик.

Он не видел этого человека, не представлял, как он выглядит. Но до сих пор слабо верил, что тот виновен. Согласиться поехать сюда, в логово возможного зверя, для него было испытанием, которое сегодня он умело сбрасывал со счетов, благодаря строптивой прокурорше, которая разбавляла его мрачное настроение своей способностью попадать впросак, чуть стоило ему применить методы воздействия.

И сейчас, едва ли не выбранная причина, по которой он находился в этом месте, стремительно подошла к одной из огороженных стоек, предъявляя свое удостоверение прокурора.

- Добрый день. Меня зовут Кывылджим Арслан, прокурор. У меня сегодня должен быть допрос заключенного Экрема Челика. Начальник колонии должен быть предупрежден.

- Здравствуйте, госпожа Арслан. Конечно. Вы можете пройти. Заключенного уже привели в камеру для допросов. С Вами будет еще один человек, - строгий голос мужчины за стойкой переключил свое внимание на профессора, показывая знак Кывылджим о необходимости предьявления и его документов.

Прокурор нарочито вычурно закатила глаза, глядя на мужчину, который сейчас спиной облокотился на стол, насмешливо поглядывая в ее сторону, очевидно, давая ей возможность снова опростоволоситься перед ним.

Почему именно рядом с этим человеком стальная Кывылджим Арслан вдруг чувствовала себя не в своей тарелке, отчаянно стремясь будто бы завоевать его уважение, подключая в моменте все своим сильные стороны? Это было для нее удивительным и это ужасно ее раздражало.

- Господин профессор, - позвала его она царственным, не терпящим возражения тоном . - Не могли бы и Вы предъявить Ваши документы сержанту.., - и она обернулась, читая черную надпись на белой нашивке, - сержанту Кораю.

- Всенепременно, госпожа прокурор, - отозвался Омер, открывая свой кожаный коричневый портфель и вынимая те самые корочки, которые стали причиной его умильного воркования с ее помощницей.

Омер протянул документы сержанту полиции, который внес все необходимые записи в компьютер с такой скоростью, как будто бы обладал навыками слепого набора текста. Профессор удивленно приподнял одну бровь, отмечая сей интересный факт, который мог бы указывать, что этому черноволосому мужчине не раз приходилось присутствовать в зале заседания, набирая протокол проведения судебного дела.

- Теперь можете идти, - сказал им Корай, указывая в сторону выхода. - Сержант Энги проводит вас.

Кывылжим кивнула Кораю, отмечая как слишком степенно ведет себя сержант Энги, будто бы своей размеренной походкой, которой он сейчас прошел к выходу, он нес себя ничуть не меньше, как если бы находился на каком-либо званном приеме. Очевидно, что молодой мужчина с копной светлых волос вихрами торчавших из-под фуражки, чувствовал себя на своем месте очень важным человеком или же, и вовсе, слишком гордился своей профессией.

"Вот он - отличный сотрудник колонии, который наверняка знает здесь все порядки и ради выслуги доложит обо всех нарушениях самих представителей власти", - думала Кывылджим, следуя за высоким парнем по длинному узкому коридору, освещенному рядами одинаковых овальных светильником и со звонким эхом повторяющему стук ее тонких каблуков по залитому цементному полу.

Бетонные стены уже отделанные современной, однако самой дешевой штукатуркой давили с двух сторон, соединяясь арочным потолком сверху, и образуя своего рода тоннель, который благодаря своей принадлежности ранешним эпохам имел достаточно невысокие размеры, заставляя профессора с его почти исполинским ростом, слегка сгорбившись, вжимать на ходу голову в плечи, дабы не удариться своей макушкой о испещренный странными надписями потолок.

Кывылджим слегка усмехнулась, оглядываясь назад в сторону Омера, глядя как старательно он втягивает голову в плечи, очевидно мысленно чертыхаясь от размеров подземелья в котором они оказались. Весь вид старого здания на самом деле слишком напоминал старинные приключенческие фильмы, что казалось вот-вот из-за очередного поворота выскользнет разряженный пират в маске, наставляя на путников свой кремневый пистолет.

Не привыкший, чтобы его заставали в таком нелепом для его роста положении, Омер смиренно следовал за Кывылджим по какому-то бесконечному по его мнению тоннелю, состоящему не только из множества ходов, по которым как-то слишком умело следовал это белокурый парнишка впереди них с важной гусиной походкой, но и из довольно странных запахов тюремной сырости, которая сейчас перемешивалась с запахом нежных и стойких духов женщины прокурора.

Со вчерашнего дня это запах стал сопровождать его везде, даже в собственной машине. И он всерьез стал задумываться подарить ей на внеочередной праздник менее стойкий аромат, опасаясь, что скоро обнаружит этот запах в собственной постели.

Последние несколько метров Омер и Кывылджим, все так же следуя за сержантом Энги по длинному пространству колонии пришлись на большой светлый холл, с огромными куполообразными потолками и решетчатыми окнами с видом на Мраморное море.

- Ничего себе, исправительное учреждение, - пробормотал Омер себе под нос, глядя как пенистые довольно большие волны ударяются почти о стены колонии, оставляя радужные капельки на стеклах, отгороженные от свободы лишь ржавыми решетками.

- Вы не волнуйтесь, - перехватил его взгляд Энги, - эти решетки не главная защита. На самом деле, они находятся под током. И здесь слишком много камер, - он обвел круговым движением все большое пространство зала, будто желая удостоверить профессора, что бояться здесь нечего. - Это зал мы используем для обьявлений начальника колонии либо для каких-либо увеселительных мероприятий. Их не так много у нас бывает, но иногда начальник Эрдем любит устраивать небольшие конкурсы для тех, кто работает у нас в творческих мастерских.

- Творческих мастерских? - изумился Омер, уже не с добром поглядывая на молодого человека, который принял его замечание за испуг и косясь на Кывылджим: не сделала ли она такой же столько не очевидный вывод.

- Ну да, - ответил Энги. - В нашей колонии есть исправительные работы в своеобразном театре и художественной мастерской. Это нововведение нашего начальника - Мехмета Шали.

- Отличное место для исправления серийного маньяка, - буркнул Омер, краем глаза замечая, как прокурор прыснула со смеха от его слов. - Хотел бы я увидеть этого Мехмета Шали и послушать его душещипательную историю о том, как высокие материи делают из отъявленного негодяя примерного гражданина Стамбула.

- Если хотите, я могу провести Вас в кабинет начальника тюрьмы, - с явной радостью услужить отозвался Энги. - К тому же, он еще утром просил доложить ему, когда госпожа прокурор прибудет на место. Очень ждал ее приезда.

- Я смотрю, каждый мужчина старше сорока лет всегда слишком ждет приезда госпожи Арслан, - не удержавшись, колко и ехидно бросил замечание Омер и тут же вопросительно развел руками в стороны от яростного испепеляющего взгляда, которым его наградила причина ожидания начальника колонии.

- Мы с господином Шали - давние друзья, - стальным тоном, как ножом, отрезала Кывылджим.

Она продолжала свое путешествие по знакомому ей пространству, тщательно пытаясь сохранить вежливое и благодушное выражение лица, когда отравленные ядом зазнайства комментарии профессора так настойчиво-смертельно для него пытались достичь цели в ее лице.

- Опять эти личные договоренности... Упрятывать именно в эту колонию особо опасных преступником в надежде, что пьесы Шекспира помогут им обрести моральные ценности? - снова кинул в ее сторону Омер, явно не рассчитывая сегодня оказаться дома живым и невредимым.

Кывылджим мгновенно прекратила свое величавое шествование по серому наливному полу, так резко останавливаясь на середине зала, что Омеру невольно пришлось отступить назад, наступая на носки оказавшегося позади него моложавого и докучливого Энги.

Взгляд, который она сейчас бросила в сторону профессора, не сулил ничего хорошего, кроме того, что обещал сделать из него по меньшей мере отбивную, когда они окажутся один на один.

- Итак, господин профессор, - ехидным, полным надменности и уверенности в себе, тоном четко заявила Кывылджим. - Мы сейчас заходим в кабинет для допросов и Вы целиком и полностью сосредотачиваетесь на своей работе. Иначе...

- Иначе Вы оставите здесь в качестве постоянного содержанца, - закончил за нее Омер, глядя как переливаются ее пряди золотистым оттенком в лучах солнечного света, проникающего сквозь ржавые решетки. - Я уже изучил Вашу манеру разговора, госпожа Арслан. Ни к чему выдумывать все новые и новые наказания. Просто наденьте на меня наручники и я буду вашим вечным рабом.

Глаза Энги на последних, явно сказанных под сильными эмоциями словах мужчины, расширились до пределов потолка в этом просторном помещении. Выглядели они со стороны совсем не так прямо, как могло показаться.

Чувствуя, как переборщил со своим последним замечанием и , кажется, воображая совсем не то, что приходило в голову от слов "тюрьма", "наручники" и "рабство", Омер с усердием поджал свои тонкие губы, надеясь, что его волнение от пребывания в этом учреждении, которое перманентно выражалось в злорадных фразочках, и в этот раз обойдется ему всего лишь мысленным сожжением на воображаемом костре в глазах женщины - Немезиды.

Кывылджим в ответ лишь цокнула языком, на самом деле, желая, чтобы одна из решеток многочисленных камер немедленно захлопнулась за этим бессмертным профессором.

Ее горькое сожаление о том, что она, поддавшись любопытству и слухам о неимоверно умном человеке, вызвала его несколько дней назад из Берлина сейчас занимало главенствующее место среди ее обостренных чувств. Развернувшись на своих каблуках так, что в месте, где она стояла остались четкие круглые отметины, она важно проследовала к одной из серых дверей коридора, идущего вслед за большим помещением зала.

Возле невзрачной двери, которых в очередном узком, но уже вполне нормальной высоты коридоре было бесчисленное множество, уже стояли два тюремных охранника, держась в руках черные дубинки и широко расставив ноги.

Кивком поприветствовав мужчину и женщину в сопровождении Энги, они открыли неприметную дверь, пропуская вперед представителей закона. Один из них зашел следом, как-то слишком незаметно растворяясь в углу квадратного помещения с темным деревянным столом посередине. Четыре стула, выполненные из того же дерева заканчивали необходимое убранство помещения, с обитой изнутри войлоком дверью ждя уменьшения возможности проникновения шума.

В этой комнате, в противовес большим арочным окнам на противоположной стороне здания, располагалась обычное створчатое окно с форточкой на нормальной высоте от пола и тюремной решеткой, выходившее во внутренний дворик со скромным зеленым парком в самом его центре.

Первым делом, Омер окинул взглядом пустое помещение комнаты для допросов, внимательно выхватывая картину за окном. Возле окна располагался пышный куст азалии, позади которого проходила гравийная дорожка. Ни вида моря, ни вида простора. Прямоугольный дворик, окруженный со всех сторон разными крылами тюремных камер.

Мужчина принюхался. В комнате не пахло привычной затхластью. Напротив, стойкий запах морского воздуха, как будто помещение совсем недавно проветривали, ощущался во всем небольшом пространстве. Тюремные надзиратели явно пытались замаскировать вонь страха. Профессор еще раз пристально посмотрел на окно, так маняще выходящее в парк.

Интересно, кто догадался выбрать помещение для допросов, делая его со звукоизоляционной дверью, но с таким открытым окном, дарующим глоток свободы? Очевидный психологический прием помещения, в котором они находились, пришелся Омеру по вкусу.

Профессор перевел взгляд на человека, который единственный помимо охранника сейчас находился в помещении.

Перед ними сидел старик, казалось, весь высохший из-за долгого пребывания на солнце. Голубые глаза его были хитрые и мутные, какие бывают только у закоренелых преступников часто обманывающих и вороватых, жуликоватая ухмылка располагалась на морщинистом лице, застывшая и многолетняя. Однако в его голубых зрачках, бегающих по кругу, не было ни намека на одержимость.

Не было в них того блеска, так свойственного холодным расчетливым людям, держащих всех вокруг за фирменных идиотов.

Руки его заметно тряслись, по всей видимости от одолевшего его Паркинсона, и Омер с трудом представил, как даже пять лет назад этот мужчина, способный лишь в пьяном угаре неаккуратно замахнуться на человека, мог совершить пять хладнокровных убийств с абсолютно чистым местом преступления.

"Такие люди разве что по пьяной лавочке способны нанести вред человеку", - тут же мелькнула мысль у Омера.

Его состояние, близкое в панике, подобное той, что он видел на берегу у госпожи прокурора, тут же охолонула профессора, выражаясь в излишне топорных движениях по помещению и скованности своего привычного восприятия. Ему срочно необходимо было прийти в себя, оставляя лишь свой профессионализм и обрубая призраки, которые в момент появились перед его глазами.

Тупая боль заныла глубоко под сердцем, повторяя тот скрип, который доносился с улицы где под легким, но шквалистым ветром склонялось к земле одно из деревьев внутреннего дворика. Этот мужчина мог быть убийцей.

Но приняв слишком сложное для себя решение еще в Берлине, он больше не намерен был уступать своему внутреннему голосу, который в эту минуту отчаянно умолял его ретироваться с места, где человек перед ним мог быть тем самым, что однажды разрушил его жизнь.

Тем временем, Кывылджим, аккуратно повесив свой черный портфель на стул, на который присела, со всей своей одержимостью порядком разложила перед собой в особой последовательности телефон, простой блокнот с ручкой и плитку шоколада, принимая сдержанную позу напротив мужчины и укладывая руки на стол, с сцепленными в кулак пальцами.

Профессор забавно хмыкнул, увидев сьедобный предмет на столе. Очевидно, хозяйка этой плитки, как и он сам, знала несколько психологических методов воздействия на допрашиваемого человека.

Он расположил свой портфель на спинке рядом стоящего стула, однако сам не стал присаживаться на него, занимая место возле окна и облокачиваясь на подоконник руками. Внезапная тишина, в эту минуту воцарившая между всеми участниками допроса нарушалась лишь единственным звуком - пением небольшой серой птички, которую Омер заметил на кусте возле окна.

- Господин Экрем Челик, я прокурор Арслан, это - профессор Унал, - она сделала жест рукой, указывая на Омера и тут же включила запись на своем телефоне, вернув его ровно на то место, на котором он был до ее вмешательства. - Вы здесь уже пять лет, однако я хотела бы задать Вам несколько вопросов по ВАшему обвинительному приговору.

Взгляд Омера моментально задержался на старике, отмечая его бегающие глаза, не способные остановиться прямым взглядом на Кывылджим, однако чуть дольше останавливаясь на самом профессоре. Руки мужчина убрал под себя, очевидно, справляясь с их тряской и тут же кинул беглый взор в сторону прокурора, теперь приведя в движение свои коленки.

- С чего это вы решили покопаться в старой истории? - совершенно обычным тоном начал он, косясь на представителей власти. - Я сам во всем признался, получил по заслугам. Что еще вам нужно, госпожа...как Вы сказали?

- Арслан.

- Ну вот, госпожа Арслан. Я все рассказал на суде и показал на месте следствия. Что еще Вам от меня нужно?

- Послушайте, господин Челик. Просмотрев материалы этого дела, у меня есть все основания полагать, что Вас обвинили в тех преступлениях, которых Вы не совершали.

- Как это не совершал?! Я же сам все рассказал этому Вашему прокурору Шифаджегилю!

Интонация, с которой он сейчас произнес эти слова, заставила Омера напрячься, сжимая пальцы о деревянную поверхность подоконника так, что облупившаяся краска осталась в него в руках неприятно вонзаясь в его ладони.

- Вы до сих пор утверждаете, что это Вы совершили все шесть преступлений, включая убийство молодого человека одной из жертв, на уликах которого Вас и поймали? - циничным давящим тоном, продолжали Кывылджим, спиной чувствуя, как профессор, стоящий возле подоконника занял позицию наблюдателя, представляя ей право вести допрос.

- Утверждаю. И буду утверждать, - и мужчина снова кинул слегка потерянный и испуганный взгляд в сторону Омера, не желая встречаться с женским.

- У вас в квартире при обыске обнаружили портмоне Кюрта Наира, который Вы очевидно захватили с места преступления. Однако, согласно протоколу предыдущего допроса, Вы утверждаете, что совершили нападение на молодого человека не из-за кражи, а из-за имеющихся у него доказательства Вашей вины в убийстве его девушки.

- Все верно, - старик вынул руки из по себя и сначала попытался положить их на стол, а затем заново перенес их на колени. - Забрал бумажник себе, чтобы не сразу обнаружили, кто это парнишка. Хотел выкинуть его на следующий день, но был чертовски пьян, не поверите и просто забыл. А там и Ваши ищейки подоспели. Да и денег в нем было немного.

Омер и Кывылджим тут же переглянулись, услышав последний акцент, будто в едином порыве осознавая для себя важную мысль.

- Господин Челик, - с усмешкой отозвалась Кывылджим. - Вас нашли так быстро только благодаря тому, что документы с именем этого человека были найдены при нем, в кармане его куртки. В портмоне жертвы их не было.

- А.., - театрально протянул старик. - Ну может и не было. Это было пять лет назад, что Вы от меня хотите. В этом месте у кого угодно память станет ни к черту.

- Скажите, - тихий и излишне спокойный голос Омера вдруг обозначился в пространстве, чем вызвал удивление в движении Кывылджим в его сторону. - Господин Челик, как поживает Ваша дочь?

Седовласый мужчина перевел на него простодушный взгляд и его лицо тут же озарила мелкозубая улыбка. Он наконец-то расслабился, сидя на стуле в противовес Кывылджим, которая продолжала сохранять натянутость позы, будто ей к спине приставили деревянную доску. Взгляд его маленьких вороватых глаз потеплел, и старик снова бросил его в окно, наслаждаясь видом простой серой птички, которая все еще продолжала свое пение.

- Моя дочка...Дочка моя чудесно поживает. Присылал фотографию двух моих внуков. Здоровяки родились два года назад. Такие пухлые, розовощекие. Жаль, не узнают своего деда.

Омер приветливо склонил голову набок, с иронией наблюдая, как прямо сейчас на его глазах Кывылджим с показной медлительностью черепахи раскрывает лежащую перед ней плитку шоколада, и демонстративно закидывает маленькую квадратную дольку в рот, совершая жевательные движения, будто бы это было необычайно важным делом первостепенной важности.
Он с ехидством мотнул головой, понимая, что лишь ее забавные действия помогают ему сейчас выдержать нахождение в этой самой камере и не поддаться искушению наброситься на этого человека, в желании вытребовать у него всю правду.

- А Ваша жена?- продолжил Омер. - Как дела у нее?

- А что жена? Жена моя простая учительница, сводит концы с концами. Живет от зарплаты до зарплаты. Ну вот на мне экономит, -заржал он.

- Господин Челик, - намеренно перебивая Омера, прекрасно осознавая, что они сейчас работают в одной команде и без слов понимают действия друг друга, сказала Кывылджим. - Я читала протокол, но так и не поняла, как Вы выбирали место, где оставляли своих жертв?

Омер едва уловимо кивнул своей вынужденной напарнице, обозначая правильность ведения хода их разговора, и давая ей возможность сыграть роль плохого полицейского.

- Да как-как. Нравился мне район Бешикташ. Красиво там так, пафосно. Да и университет был это неподалеку, далеко ходить не приходилось. Сначала я держал их подвале своего рабочего места, ну того, что на окраине района. А потом на машине вывозил до укромного пятачка, когда было совсем темно. Главное, чтобы не было камер, а следы замести - так это всего лишь перчатки.

- Однако, никто из соседей того места, где выработали охранником, после очередного выхода из тюрьмы за кражу, не слышал ни единого крика. Неужели все ваши жертвы шли к Вам добровольно?

- Хотите сказать, что я слишком стар для таких юных дев? - снова заржал старик и лицо его на мгновение превратилось в сдувшийся шарик, настолько много морщин собралось на нем воедино. - Девчонки часто западают на мужчин постарше. Главное придумать хорошую легенду о том, какой я богатый, а потом не составит труда завлечь их к себе на покатушки в машину. А дальше дело технике - хлороформ к носу, раздеть, ввести необходимое количество препарата и положить ее такую красивую Вам на загляденье.

- Может поделитесь с нами, какие девушки Вас интересовали больше всего в качестве своих жертв? - продолжала давить Кывылджим на четкие совершенно определенные точки в качестве дознавателя и снова отправляя в свой рот дольку шоколада.

Экрем вместе с Омером одновременно уставились на такое простое действие. Однако, каждый из них смотрел на женщину прокурора по разному.
Один - в полном непонимании, что за комедию перед ним ломала женщина. Другой обреченно боролся со своими глазами, отказывающимися подчиняться его мозгу, и пристально наблюдая за пухлыми губами, которых в эту минуту коснулся язык женщины.

- Да просто красивые девочки, которые западали на меня. Очень мне нравится, понимаете, внимание вот таких пигалиц. Посмотрят на меня своими невинными глазками, похлопают ресничками и я вторую молодость ощущаю.

Кывылджим, методично смакуя вкус изумительнейшего из всех, по ее сугубо личному мнению, десертов молочного шоколада, вдруг почувствовала прожигающий ее взгляд сбоку от себя и с вызовом в горящих глазах медленно повернулась в сторону профессора. Тут же его взгляд опустился на пол, снова вернувшись на преступника и обратно на пол, уравновешивая его счеты с ней в нелепых ситуациях.

- Скажите, а Ваша дочь была знакома с этими девушками? - вклинился в разговор добродушный голос Омера.

- Упаси Аллах! Где эти шлюшки и где моя Азра?! Моя девочка ни за что бы не стала общаться с этими профурсетками. Оттого -то я их и наказывал. Такие, как эти богатенькие пигалицы никогда не принимали мою Азру в компанию.

Омер и Кывылжим снова перехватили взгляды друг друга в один момент вскидывая бровями.

- Мне кажется, господин Унал, - сказала Кывылжим, обращаясь к Омеру, - что мы можем отпустить господина Челика в его камеру. На сегодня у меня больше нет к нему вопросов. А у Вас?

- Всего один последний, госпожа Арслан, - сказал Омер и оторвался от подоконника, как и прежде не отрывая пристального, но на это раз гнетущего, взгляда от старика, сидящего напротив Кывылджим. - Когда Вы убивали последнюю жертву, - тут профессор сделал слишком большую паузу, и женщина тут же покосилась на Омера, увидев, как желваки на его скулах ходят будто он пытается сдержать свои эмоции. - Почему Вы выбрали именно эту женщину?

Вопрос это поверг в тупик, казалось, всех присутствующих в камере допросов. В миг меняя вектор от непринужденного, на первый взгляд, разговора до угрюмой точки, с мрачным тоном заданного Омером, допрос господина Челика на этом моменте всколыхнул что-то слишком личное для профессора.

Его взгляд, обычно теплый и ироничный, вдруг провалился в бездну тяжелых свинцовых туч, сверкая своими молниями. Он облокотился на стол, скорее бессознательно и в порыве эмоций, чем используя какой-либо психологический прием, придавливая старика на стуле неестественностью своего взгляда как прессом.

Если бы у вещей была сейчас возможность говорить, стол бы явно крикнул от боли - так сильно вдавил свои ладони в его столешницу, подернутую сколами и полосами, Омер.

Пауза ответа Челика затягивалась. Во внутреннем дворике вдруг разразилась неестественным гомоном какая-то редкая птица, с такой яростью, будто спорила с призраком. Кывылджим невольно следуя за птичьим криком, заметила как тень, отброшенная решеткой на окне легла на лицо Омера, разделив его на две части - ту, что сейчас была готова прорваться от какой-то внутренней боли, и ту, что всегда сопровождала его в саркастической дружелюбной манере.

Тишина, возникшая между всеми участниками допроса, вдруг стала слишком неуютной. Глаза старика и вовсе хаотично перемещались по помещению маленькой комнаты, будто пытаясь подобрать правильный ответ. По крайней мере тот, который бы удовлетворил профессора. И в этой тишине стало слышно, как капает вода за стенкой, словно отсчитывая секунды до того момента, когда старик наконец остановит свои бегающие глаза и произнесет слово, которое изменит все. Или не произнесет.

- Она просто была красивой, - пролепетал Экрем, ища подсказку в глазах прокурора.

- Красивой? - усмехнулся Омер. - Да, она была красивой..,- многозначительно добавил он, разворачиваясь в сторону окна и со всей силы сжимая руки на груди. - У меня больше нет вопросов, госпожа Арслан, - добавил он, не поворачиваясь к женщине и старику.

Кывылджим кинула взгляд на спину профессора, выдерживая паузу, прежде, чем выкрикнуть в пространство. Ей не показалось. Ничего, что сейчас развернулось перед ее глазами ей не показалось.

- Энги! - тут же позвала сержанта Кывылджим, обозначая завершенность допроса и молодой сметливый человек в секунду возник в дверях камеры. - Можете уводить господина Челика, мы закончили.

- Хорошо госпожа Арслан, - кивнул мужчина. - Что передать господину Шали, вы к нему зайдете?

- Как только закончим здесь с господином Уналом, обязательно, - отозвалась Кывылджим, искоса наблюдая за мерными шагами профессора от одного угла комнаты до другого в задумчивости.

Один из охранников в форме, подхватил старика за локти, сводя его руки сзади и надевая наручники. Подталкивая до сих пор находящегося в трансе старика в худощавую спину в холщовой рубашке, Энги приветливо обернулся паре, как будто хотел удостовериться в необходимости нарушения устава тюрьмы, оставляя их в помещении.

В этот момент старик, уже почти оказавшийся в проеме открытой двери, где поджидал второй охранник неловко обернулся в сторону Омера, обдавая его взглядом, наполненным сожаления. В голубых нечестных влажных глазах застыло печальное выражение. Кывылджим была готова поклясться сейчас чем угодно, что в эту минуту губы мужчины шептали слово " астагфируллах", оставляя ее в глубоком недоумении.

Старик, все еще продолжающий смотреть в спину Омера вдруг оступился и рукой облокотился на наличник двери, будто бы стараясь еще ненадолго задержаться в камере с ярким светом, после чего в сопровождении Энги, три человека вышли из камеры, вежливо прощаясь с мужчиной и женщиной остающихся в ней.

Кывылжим, как и прежде, продолжала сидеть на своем стуле, будто на троне, скрестив руки на груди и все еще продолжая считать в уме сколько раз Омер пересек комнату. Молчание уже становилось натянутым, кроме того, ее раздирало возбуждение в двойном размере: ей слишком хотелось поделиться своими наблюдениями и услышать мнение профессора от того, что она увидела.

Омер снова и снова продолжал измерять своими шагами длину помещения. В голове крутилось множество разных мыслей. Последний выпад в сторону этого мелкого старика с его жуликоватой манерой разговора довел его до пика эмоций, которые он до сих пор не мог унять.

Он еще несколько раз отмерил длинными шагами величину помещения, прежде, чем замер возле стула Кывылджим, наконец услышав ее вполне ехидный, но пронизанный профессиональным интересом вопрос.

- Ну же, профессор, покорите меня Вашими наблюдениями, - наконец не выдержала первой женщина прокурор. - Я уверена, Вы, как и я лопаетесь от подробностей.

Последнее замечание женщины вызвало на лице Омера открытую улыбку. Черты его лица, до этого пребывавшие в глубоком напряжении - сведенные вместе брови, натянутые скулы, железный прямой взгляд - расслабились, возвращая прежнего миролюбивого профессора в прежнее состояние.

Он еще раз бросил взгляд на свою вынужденную напарницу и его глаза зацепились за ее горящие возбужденные искры буквально витающие в ее взгляде. Этой женщине не было равных в энтузиазме к своей профессии. Сейчас она смотрела на него так, как будто в ее жизни не было ничего важнее, чем составленный им пару минут назад психологический портрет старика, только что пытающегося обвести их вокруг пальца.

Однако, несмотря на острое желание прямо в эту минуту обсудить с Кывылджим все, что вставало на место в его голове, Омер не мог упустить возможность разрядить накаленную его эмоциями и ее возбуждением обстановку.

Неужели можно было оставить лопающуюся от любопытства госпожу прокурора без внимания к ее маленьким забавным недостаткам?

Омер медленно, со всей размеренностью, на которую только был способен, обошел вокруг деревянного стола и острожно присел на его край, полубоком развернувшись в сторону женщины. Задав театральную паузу и наблюдая, как в эту минуту Кывылджим в нетерпении, больше похожим на то, что сейчас она огреет Омера его же неаккуратно оставленным рядом с ней портфелем, женщина поджала губы, профессор принял самое радушное выражение лица и, захватив кончиками пальцев дольку молочного шоколада, отправил ее к себе в рот, располагая на своем лице благоговейную улыбку от любимого вкуса.

Кывылджим издала резкий глубокий выдох. Она кинула в его сторону такой уничтожающе-сжигающий взгляд, что профессор внезапно поперхнулся и тут же закашлялся от проникающей силы глаз напротив.

- Водички? - услужливо спросила Кывылджим своего напарника, прекрасно зная, что в ее сумке этого напитка не было.

Ехидная улыбка расцвела на ее лице, а глаза приобрели плутоватый оттенок.

- Спасибо, воздержусь, - усмехаясь ответил Омер. - 100 баллов из 100 за прием с шоколадкой. Между прочим, - он кивнул в сторону оставшейся плитки, - очень вкусный. Не подскажете, что за название? Станет моим любимцем среди всех, что я знаю.

Досада Кывылджим достигла своего предела. Она демонстративно положила руки на стол, расправляя пальцы, выпрямила спину, словно готовилась к резкому прыжку, и внезапно встряхнула густыми волосами, обдавая Омера тем самым запахом нежных цветущих растений с нотками цитруса, что скоро могли стать причиной его увольнения.

Невозможно было находится рядом с этим ароматом и не попробовать его на вкус.

- Я выкинула обертку, - будто выплеснув ему стакан с холодной водой в лицо, победоносно заявила она. - А теперь живите с этим фактом, - и ее звонкий смех разнесся по всему небольшому затхлому помещению, в котором сейчас давлел только запах ее нежного аромата и его мужского начала.

Пару секунд, которое у Омера ушло на замешательство ее реакцией, тут же сменились вторящим ей смехом, неестественно ярким для этой каменной ловушки, который лишь умножил полифонию дружественных голосов в камере допроса. Его ладонь в порыве общей эмоции легла на ее руку, однако ни мужчина ни женщина не заметили этого прикосновения - настолько вписывалось оно в совместное, нарушаемое ими афициоз и правила, преступление против профессионализма.

- Шоколад был раздражителем, - начала Кывылджим, немного успокаиваясь от смеха, но не вынимая руку из под ладони профессора. - Но я его люблю, - случайно добавила она, даже не замечая, как вырвались у нее последние слова.

- Я запомню, - игриво отозвался Омер. - На самом деле, господин Челик был в жутком недоумении. Для серийного убийцы, - вдруг совершенно серьезно продолжил Омер, возвращая их к делу, - это было бы смертельным испытанием. Внимание к его персоне перебивают поеданием шоколада. Ни один серийник не позволит себе этого. Им важна сосредоточенность на его персоне. Если хотите, пиетет, уважение. Однако, Челик пропустил этот факт мимо. У него ни дрогнул ни один мускул, чего не скажешь о его руках.

- Его руки..., - задумчиво начала Кывылджим, мыслями витая немного дальше.

Ей только что вспомнился взгляд профессора, который она так обличающе уловила как раз в тот момент, когда он с упоением смотрел на ее губы, поглощающие шоколад. Столь яркое воспоминание мгновенно растворило мысли о Экреме Челике в ее голове, награждая Кывылджим снова тем самым предательским румянцем, который всегда выдавал ее крайнее смущение.

- Его руки, - продолжал Омер, словно не замечая пылающих щек его собеседницы. - У него болезнь Паркинсона. Я смотрел его дело и тюремную характеристику. Осмотр врача при его размещении здесь зафиксировал это заболевание. В тот момент, когда его осудили, он уже имел больничную выписку с диагнозом. Вряд ли человек, у которого так дрожат руки сумел бы, не оставляя улик, совершить все 6 преступлений. Кстати, кто выбирал эту комнату для допросов?

Омер покосился на окно, не характерное для камеры проведения допросов подследственных или заключенных. Звукоизоляция была один из необходимых условий проведения допросов, тогда, как деревянное, пусть и с железными решетками окно, в котором гулял тихий стон ветра, явно выбивалось из картины возможного для проведения допроса помещения.

Кывылджим перехватила его взгляд без слов понимая, что он имеет ввиду. Сейчас они с профессором стали единым организмов выводов и восприятия, ловя даже незначительные намеки у друг друга.

- Я, - четко ответила Кывылджим. - Мне показалось это важным и начальник колонии пошел мне навстречу.

- Тот самый, что сейчас с нетерпением ждет вашей встречи? - не премянул заметить с ехидством профессор, отчего словил зловещий взгляд на себе. - Нет, Вы - умница. Окно - символ свободы. Он постоянно поглядывал в него, однако ни один его взгляд не выдал никакой одержимости. Это были глаза, несомненно, вора и убийцы, но не одержимого жаждой признания человека. Он смотрел на птицу за окном, и я уверен, прислушивался к ее пению. Серийный убийца не обратит на это никакого внимания. Ему важна собственная персона и возможность быть услышанным.

- А что касается его невербального общения? Что Вы скажете, профессор?

- Он постоянно косился взглядом в мою сторону, почти не обращая внимания на Вас. Его взгляд не задерживается долго на предметах, его не пугал, но и не интересовал Ваш диктофон. Ему было все равно, слушаете его конкретно Вы или нет. Его не интересует женский пол, уж извините, госпожа Кывылджим, для него Вы - не обьект привлекательности. Но все его жертвы - девушки.

- Кажется, профессор, Вы оказались симпатичнее, - усмехнулась прокурор, искрами в глазах сопровождая обращение к мужчине. - Не говорит ли это о том, что его могли запугать?

- Об этом говорит его недолго задерживающийся взгляд. Запугали или подкупили - одно из двух. И да, первым делом, при Вашем вопросе он вспомнил имя прокурора Шифаджегиля.

- Это заметила и я, - в каком-то запале проговорила Кывылджим, срастаясь глазами с профессором, в возбужденном состоянии от прояснений деталей.

Омер внимательно смотрел, как сейчас Кывылжим распахнула свои бездонные глаза, внимая его словам, и тщательно попытался приосанится, усаживаясь чуть более привлекательно на самом крае стола.

- Когда Вы задали ему вопрос про документы и портмоне, первое, что он вспомнил - были деньги. Ему было это важно, - продолжил Омер. - Его не смутила даже нестыковка с документами. Да, он попытался сослаться на время, но сколько денег в кошельке было у жертвы - он помнит, а вот были ли там документы - отнюдь. Разве такое возможно? Избирательная память? Я не верю в такие моменты, когда перед тобой сидит самый обыкновенный жулик, с примесью убийцы. Он убил этого парня, несомненно. Но вовсе не потому, что Кюрт Наир что-то знал. Такие расчетливые убийцы, как те, что убивают девушек не боятся выхода правды наружу, убирая всех свидетелей. Они отчаяно хотят, чтобы их заметили, но не имели доказательной базы. А этот, Экрем Челик убил парня, очевидно, в пьяном угаре, и причина была одна - кража.

Мгновенная тишина, возникшая сразу после последних слов Омера воцарилась в малом пространстве, как воцаряется в театре пауза перед кульминацией развязки. Оба человека услышали все то же нежное чириканье птицы за окном, которая до сих пор зорко глядело в тюремное окно, являясь немым свидетелем разыгрывающейся сцены перед ней.

Кывылджим откинулась на спинку стула, восхищенно глядя на мужчину перед собой. Его почти греческие выточенные черты лица сейчас являли перед ней лишь дополнение к тому, что она слышала. Все ее сомнения в выборе консультанта в этот момент сошли на нет.

- Ваш вопрос...про дочку? - уточнила Кывылджим.

- Да. Совершенно обыденный вопрос, резко меняющий вектор внимания. Он слишком тепло отзывался о дочери и внуках, противопоставляя ее образ слишком напыщенными эпитетами образам убитых девушек. Судя по досье этого человек, дочери на тот момент было столько же лет, сколько и жертвам. Поднять руку на сверстниц, пусть и погрязших в пороках? На сверстниц той, при слове о которой на его глаза наворачиваются слезы? Нет, госпожа Кывылджим. Это маловероятно.

- А жена?

- Здесь еще проще. Его жена простая учительниц. Но она не сводит концы с концами. Ровно через год после его заключения под стражу, у этой женщины появился достаточно презентабельный дом, работа директором школы.

- Он мог не знать о таких подробностях, - заключила Кывылджим.

- Он знает, поверьте мне. Тюрьма - не Северный полюс. Да и там есть спутниковая связь. Он прекрасно осведомлен о делах своей семьи. Ему даже регулярно высылают фотографию внуков. Стали бы высылать фото малышей тому, кого хотят забыть или кем не гордятся?

Кывылджим отрицательно мотнула головой, соглашаясь с мужчиной.

- Манера его речи - абсолютно прямая. Он не запутывает, отвечает на то, что спросили, иногда теряется в ответах. Но это лишь говорит о том, что он скрывает. Серийные убийцы не скрывают - они гордятся тем, что совершили. И уж если их поймали, они с удовольствием расскажут Вам все подробности своих действий.

На этих словах Кывылджим покрылась гусиной кожей, в невозможности представить, какого это - ощутить себя в руках хладнокровного убийцы, с горящими от жажды вожделения глазами.

Она лишь отчетливо представляла себе руки отца, с палкой в руке, с которой он гонялся за ее матерью, пока несчастная маленькая девочка пряталась в кладовке их небольшой старенькой квартирки. Отодвинутое глубоко ощущение дичайшего страха за жизнь своей матери и свою собственное вдруг резко нахлынуло на прокурора, и она сжала перекрещенные пальцы, заставляя их добела напрячься.

Омер с осторожностью наблюдал за ее реакцией. Глаза, которые до этого горели воодушевлением затуманились, покрываясь налетом страха, лицо осунулось, спина вновь заняла прежнее настороженное прямое положение.

- По какому принципу он мог выбирать жертв? - спросила Кывылджим.

- Он не мог ответить Вам на это вопрос. Не назвал общий признак. А ведь у всех жертв были белокурые волосы. У всех..., кроме одной, - на этих словах профессор, очевидно, снова сказав больше, чем хотел, сделал небольшую паузу, однако этого хватило, чтобы Кывылджим вновь кинула пристальный взгляд на мужчину. - Места убийств тоже были с единым признаком. Да, он верно обозначил район, и, совершенно точно, на следственных экспериментах мог указать те места, где были найдены. тела. Но он не сказал единой детали. На каждом из мест преступлений всегда были цветы. Поблизости - цветочный магазин, парк и клумба рядом. Для серийного убийцы важны детали, такое он бы не пропустил. Он бы гордился, госпожа Кывылджим.

Вновь возникшая пауза обозначилась смотрящими друг на друга глазами одного цвета. и мужчина и женщина оба сейчас понимали, чем грозят выводы, сделанные Омером.

- Это человек виновен в чем угодно, кроме убийства этих девушек, - тихо заключил Омер, отворачиваясь от Кывылджим в сторону старого деревянного окна, отгороженного от запаха и вкуса свободы решеткой.

Голос профессора дрогнул, еле сдерживаемый от проступившей в нем злости.

Что могло заставить человека взять на себя вину за убийство молодых девушек?

"И кто из нас заключенный, - подумал Омер. - Тот, кто сейчас сидит за решеткой, или тот, кто несет свою тюрьму в душе?"

Предельная тишина ответила звонким молчанием. Смолкла даже серая птичка, до этого щебетавшая за окном.

______________________

Обогнув длинную серую обшарпанную стену колонии, с колючей проволокой венчавшая ее окончание, мерцавшая в лучах солнца, напоминая о жестокости этого места, Кывылджим остановилась возле небольшого квадратного участка пирса.
Асфальт кое-где покрытый малыми рытвинами был влажный от постоянных накатывающих волн при движении любого судна, проходившего мимо. Полицейский катер все еще покачивался на легких волнах, пришвартованный толстым канатом прямиком к черным стальным кнехтам .

Задумчиво уставившись на швартовы, покачивающиеся с характерным скрипом толстого каната на колебаниях волн, Кывылджим задумалась, глядя на эти мерные движения вводящие в природный естественный транс.

Челик врал.

Его голос, постоянно бегающие глаза, его слишком заученное объяснение собственных мотивов, не имеющих ничего общего с мотивами ублюдка, который убивал ради какой-то показушной забавы, красноречиво выдавали ложь человека.
Для этого ей не понадобился даже психолог, который как только они вышли на свежий, слишком насыщенный морем, воздух снова начал действовать ей на нервы своей задумчивостью и каким-то только одному ему известным мыслительным анализом в своей голове.

Профессор тоже скрывал.

Но вот почему - для нее оставалось загадкой. Что могло быть такого в смерти его жены пять лет назад? Не слишком ли много совпадений за несколько часов?
Его болезненная реакция не ее, несомненно, бестактный вопрос. Его явная дрожь при входе в исправительное учреждение.
Но еще больше Кывылджим смутил его вопрос о пятой жертве, который он задал Экрему Челику. И болезненный, почти сострадальческий взгляд старика, который тот кинул напоследок в ссутулившуюся спину профессора.

Пятая жертва...все белокурые, но не она. Не тот возраст, не тот цвет волос. Ей нужно было снова внимательно ознакомиться с результатами расследования.
И еще больше ее любопытство разжигало досье на Омера Унала, которое сейчас лежало ровно под двумя тонкими синими папками, приготовленными для ее рассмотрения, принесенные Лейлой.

Отчего этот человек бежал пять лет назад, оставляя карьеру талантливого эксперта, и полностью переключаясь на скучную профессорскую теоретическую стезю?
То, что этот человек, как и она, горел своей работой, и даже то, что он, несомненно, был гораздо более талантлив, чем даже о нем говорили - она уже успела убедиться в камере допросов и даже на собственном примере.

Ей нужны были четкие ответы. Предположения ее не устраивали.

Но больше всего в эту минуту ее разрозненные мысли занимала бурно растущее в ней чувство ненависти. Ненависти к, судя по всему, недалекому, и, да простит Аллах, продажному человеку, который скрывался в своем слишком помпезном кабинете с золотой табличкой под фамилией Шифаджегиль.
Этот мерзавец посадил не того человека. По каким причинам - пока оставалось загадкой, но и ее Кывылджим собиралась решить.

"Что же, господин Главный Прокурор, - размышляла Кывылджим, - думаете, спасете его своим прикрытием, как спасаете меня?"

Одним горячим сексом на столе или массажем ее ступней Аяз Шахин в это раз не мог бы от нее отделаться. Если и существовал способ выйти с ней на конструктивный диалог - то он был один. Правда. И она собиралась ее добиться. Несмотря на их крайне компроментирующие отношения.

Она снова невольно вспомнила утренний инцидент под лестницей, когда карие пронизывающие глаза профессора насмешливо и слишком дотошно просверлили ее насквозь, заставляя тут же вспыхнуть от смеси негодования и адского смущения.
Слишком возбужденный господин Главный Прокурор чуть не подставил всю ее карьеру чертям под хвост. Если бы на месте господина Психолога оказалась Ниляй, они оба уже давно стояли бы на большом ковре, расшитым ярким турецким мотивом, Председателя Верховного суда, с опущенными головами, роняя глупые виноватые слезы из-за своего опасного влечения.

Почему именно Ниляй она представила на этом месте, Кывылджим не знала.
Ниляй Унал.
Робкая, но слишком острая догадка пронзила ее в тот же миг, когда улыбчивый профессор, со своими слишком бросающимися в глаза ямочками на щеках, поравнялся с ней, поглядывая взором в сторону катера.

- Ниляй Унал Ваша родственница?! - выпалила Кывылджим на одном дыхании вместо ожидаемого начала разговора после посещения исправительного учреждения.

Омер как-то слишком резко вскинул свою бровь в такой уже ставшей привычной для женщине манере, и из его рта, с приподнятым уголком губ, тут же вырвался непроизвольный смешок. Игривый подтрунивающий взгляд пронзил Кывылджим насквозь, от чего она, действуя на инстинктах, тут же состроила в его сторону гневное выражение лица, пылая от такой очевидной мысли.

- Она моя племянница, - еле сдерживаясь от хохота, глядя на разъяренную реакцию женщины, ответил Омер. - Но, уверяю Вас, эта девушка вполне сносная заноза, с которой можно ужиться, если не давать ей повод для сплетен.

Лицо Кывылджим в мгновение ока приобрело пылающий цвет от столько грубого намека в ее сторону. Пальцы, до этого спокойно лежащие на скрещенных на груди руках, сжались в кулак, отчаянно умоляя хозяйку не прямо здесь и не прямо сейчас огреть этого психотерапевта чем-то похожим на бытовую утварь.

- О, Аллах, помоги! - почти взвыла Кывылджим, обращаясь больше к себе, чем к Омеру. - Племянница - достойное продолжение своего дяди. Не умеет выбирать себе ни начальников ни родственников! - добавила она, злостно ликуя от собственных слов.

- По части родственников, не могу с Вами не согласиться, - откровенно рассмеялся Омер, склоняя голову набок и игриво подергивая бровями. Его слишком нахальный взгляд сейчас со всей откровенностью сканировал Кывылджим так, как будто она стояла перед ним не в строгом костюме, а по меньшей мере в кружевном белье. - А вот, что касается выбора начальников...Госпожа Прокурор, считаете, мой выбор начальницы таким же неумелым, как и у племянницы? - продолжал насмехаться Омер, отпуская из глаз искры лукавства.

Издевательство профессора достигло максимальных пределов слабо уравновешенного состояния Кывылджим.
Сцепив зубы в порыве не выкинуть в его адрес красное словцо, она уже было занесла руку, расцепляя ее с другой, чтобы со всего размаху украсить симпатичную мордашку профессора красивой затрещиной, как вдруг серое, достаточно большое, существо с длинным хвостом пробежало возле ее туфли.
Краем глаза, горящим в запале возмездия за слова господина психолога, Кывылджим увидела, как хвост этого страшного существа коснулся носка ее черной туфли, и она тут же вцепилась в плечо профессора, разражаясь испуганным отчаянным высоким визгом:

- Ааа!!! - прокричала она, во всего размаху влепляясь своим телом, облаченным в эмоцию страха, в большую грудь Омера.

Тот час же на удивление сильные руки профессора обхватили ее за талию, привлекая к себе на слишком близкое небезопасное расстояние, так, что она вдруг ощутила запах его парфюма - с пряными нотками пачули, которые смешались с запахом моря и волнения. Ее макушка оказалась ровно на уровне его подбородка, когда распущенные уложенные волосы зацепились за волоски его грубой щетины, а руки непроизвольно схватились за ткань его водолазки на груди.

- Если что, в моей семье нет крысиных родственников, - услышала она насмешливый гортанный голос Омера, в котором моментально проявились какие-то новые нотки.

Неловкая многозначительная пауза повисла между мужчиной и женщиной в то же мгновение.

Пытаясь отдышаться от бессознательного страха, овладевшего ей в долю секунды, Кывылджим все еще продолжала оставаться в объятиях профессора, чьи руки все так же привлекали ее к себе все ближе, не делая даже намеков, чтобы выпустить из своей ограждающей хватки.
Она даже ощутила его учащенное дыхание под тонкой кашемировой тканью, удерживаемой своими пальцами, в то время как сама она почувствовала разряд невидимого тока, ударившего ее от макушки до пяток.

- Крысы давно уже нет, - снова раздался голос Омера, слегка покашливающего от очевидной неловкости ситуации. - Но если Вам так нравится моя водолазка, могу совершенно безвозмездно подарить ее.

Кывылджим рассеянно подняла голову вверх и тут же столкнулась с карими насмешливыми глазами профессора, глядящими глубоко в ее бархатные темные, до сих пор подернутые испугом. Опомнившись, она тут же резко отпрянула от мужчины, который с едва заметной неохотой раскрыл свои руки, высвобождая добровольную пленницу.

- Оставьте Вашу одежду себе, - слишком сурово выпалила она, покрываясь предательским румянцев против своей воли. - Ваша любовь к этому предмету гардероба столь бросается в глаза, что лишить Вас одной из них было бы кощунством.

- Сочту это за комплимент моему стилю, госпожа Прокурор, - забавлялся Омер, искоса поглядывая на Кывылжджим с легкой ухмылкой. - Однако, теперь я знаю Ваши слабости, госпожа Арслан, - он кивнул с сторону носка ее туфель и Кывылджим тут же передернула плечами в неприязни. - Человек, который сажает убийц за решетку, боится крысы? Вы слишком полярны в Ваших проявлениях, госпожа Прокурор,- закончил Омер с характерной ухмылкой, от которой его ямочки на щеках стали еще заметнее.

- Только посмейте где-нибудь хоть словом обмолвиться об этой ситуации! Я, между прочим, до сих пор чувствую, как этот гадкий хвост коснулся моей туфли!

Кывылжим передернула плечами, вновь ощутив этот липкий пронизывающий страх, при картинке омерзительного голого хвоста животного, которое здесь чувствовала себя на своей территории.
Чего не скажешь о ней.
Ее до жути не устраивало только случившееся прикосновение с этим профессором. Почему он вечно оказывается рядом, когда он вновь и вновь попадает в нелепые ситуации, давая ей постоянное ощущение своего присутствия и какой-то странной поддержки?!

- Разве я похож на такого человека? - голос Омер мгновенно вернул ее в ореол исторического места, где они до сих пор находились.

Катер все так же качался на легких волнах.
Грозовые тучи, которые собирались еще пару часов назад соединиться, чтобы освежить это спертый сентябрьский день разошлись, очевидно, по своим делам. Перистые, почти неуловимые на небе, мягкие облака образовывали некое подобие мазков неумелого художника так прелестно неказисто оставленных голубом небосводе.
Солнце вновь расставило границы своего владения в полном тайн и событий городе тысячи минаретов, стоящем междуЕвропой и Азией.
Стены времен жесткого правителя тюрьмы, расположенной на острове в Мраморном море, высились словно немые стражи забытых эпох. Их серые камни, изьеденные солеными ветрами, хранили шепот столетий - истории мятежей, отчаяния и тихих молитв, затерянных в лабиринтах казематов.

- От человека, который является родственником Ниляй можно ожидать чего угодно, господин Психолог! - легко съязвила Кывылджим в ответ на его последнюю реплику.

- Ну тут я бессилен, госпожа Арслан. Признаюсь, Вы повалили меня на лопатки. Сложно отвечать на то, с чем я слишком согласен.

Кывылджим в порыве деланного театрального недоверия посмотрела на профессора, слегка нахмурившись и тут же, столкнувшись с смеющимися огоньками в глазах профессора от души звонко рассмеялась.

В который раз за этот день.

Именно с ним.

Несмотря на окружающее их холодящее душу расследование.

Омер, снова бросая на женщину игривый, уже почти не скрываемый заинтересованный взгляд, с легкостью перемахнул на корму катера, где уже стояли два сержанта морской полиции, ставшие свидетелями начала их профессионального союза.

- Прошу, госпожа Кывылджим Арслан, - вновь протягивая ей руку, сказал он, слегка прищуриваясь. - Не откажете скромному профессору- теоретику? Мужчин повыше статусом я здесь не вижу.

Женщина громко выдохнула, снова рассмеявшись.

Этот мужчина испытывал ее на прочность.
Но ей было не привыкать. В конце концов, она - Кывылджим Арслан - суровая воительница за правду и справедливость, королева криминальных хроник и тот самый ураган на шпильках, который разоружал противника в зале судебных заседаний. Ей было не привыкать бороться с мужчиной.
Только вот почему, рядом с этим профессором ей совершенно не хотелось этого делать?

Она покачала головой, удивляясь сама и себе и решительно вложила свою руку в поданную руку профессора, который тут же увлек ее на катер, бережно помогая преодолеть расстояние между пристанью и деревянным настилом.

Крикнув Эрдему, чтобы он привел судно в движение, Омер иронично кивнул Кывылджим, подтверждая создавшуюся между ними связь, и прошел в сторону навеса, прячась от палящих лучей пленительного солнца. Кывылджим осталась стоять на корме, ловя обжигающие ее кожу прикосновения, слушая как протяжно воет двигатель катера, как раздается молитвенное пение - азан - с одного из минаретов башни при колонии, словно сам воздух ткал шелковую нить между небом и землей.

Солнце, разбившись о волны Мраморного моря, рассыпалось тысячами алмазных зайчиков по воде, ослепляя ее, и Кывылджим закрыла глаза. Горьковато-соленый ветер, липкий от влаги, запустил свои руки в ее волосы, вырывая прядь ее волос.

Двигатель взревел вдруг громче, и катер рванул вперед, заставив женщину вцепиться в поручень.
Всплеск брызг обжег щеки, смешавшись с потом на висках. Запах жареной рыбы с проплывающей лодки смешался с ароматом его парфюма — сандал и что-то острое, как перец. Невыносимо знакомое. Невыносимо чуждое.
Она резко обернулась, поймав его взгляд — тот самый, что прожигал страницы учебников по криминалистике и, кажется, был способен выжечь дыру в ее броне из сарказма.

А город меж тем жил — шумный, пестрый, ненасытный. Крики чаек смешивались с гудками паромов, запах жареных каштанов — с соленым дыханием Мраморного моря. Он словно дразнил остров своей свободой, своей вечной суетой, своей способностью забывать.
Но тюрьма не забывала. Она ждала, как ждут старые крепости, когда чьи-то шаги вновь нарушат покой ее коридоров, а ветер принесет с материка новые истории - горькие, как полынь, и обжигающие, как турецкий кофе.

______________________

Анкара. 15:45 по местному времени. Анкара
Ankara Esenboga Havalimani

Столица встретила Аяза Шахина предгрозвыми тучами и пограничным ветром, рискующим из легких порывов превратиться в нечто пронизывающее, неприятно пробирающее до костей.
Пасмурная погода, по его личному убеждению, гораздо больше подходила этому городу, который в сравнении с тем же Стамбулом ощущался более сдержанным и деловым.
Дыхание политики и бюрократии окутало его еще на моменте посадки. Не только ввиду цели его сегодняшнего визита, но и в связи с плотными воспоминаниями собственного пути, который с момента его перевода в Стамбул три года назад все чаще возникал в сознании различными эпизодами прошлых выборов.

- Господин Шахин, прошу вас, - почтенно кивнув в знак приветствия и указывая в сторону многоуровневой парковки чуть поодаль от главного выхода из аэропорта, произнес его водитель Назип. - Мы немного опаздываем.

Перехватив свой кейс и поморщившись от дуновения ветра, всколыхнувшего мелкие частицы пыли, Главный прокурор проследовал за мужчиной мимо прозрачных стеклянных дверей с элементами традиционной турецкой эстетики внушительного по своим размерам здания аэропорта.
Обогнув группы из многочисленных встречающих, они оставили справа стоянку такси. Аяз с удовлетворением отметил свой представительский мерседес совсем рядом и, уже спустя минуту, откинул голову внутри на пассажирское сиденье, активировав в кресле режим массажа, который оказался сейчас ему так кстати.

Сорок минут до места назначения, которые высветил навигатор Назипа, были ему необходимы, учитывая досадный инцидент с задержкой рейса практически на час.
Задавшись целью все же провести совещание с начальником управления по борьбе с экономическими преступлениями, пусть и по видеосвязи, он поручил своему секретарю сейчас же организовать конференцию. А после - погрузил все свое внимание в тему обсуждения, вовсе не замечая, как его автомобиль под управлением водителя плавно рассекает современные широкие академические проспекты Анкары, изученные им вдоль и поперек еще со школьной эпохи.

Через некоторое время, замедлив ход, автомобиль заехал на огромную - сегодня тщательно патрулируемую - территорию нового современного технологичного здания, где проходило закрытое мероприятие.

- Мы на месте, господин.

Остановившись у КПП, Назип приспустил окно и продемонстрировал именной пропуск, после чего офицер, внимательно всмотревшись в представленные документы, поприветствовал гостей и махнул рукой в отведенную парковку в зоне представителей администрации региона.

Главный прокурор еще некоторое время задержался в автомобиле, заканчивая совещание запросом протокола по намеченным задачам, после чего бросил беглый взгляд на любимые часы. Опоздание более, чем на два часа.

Пристальное внимание прессы, которая уже успела ему за сегодня порядком надоесть. Едкие нотации от человека, ради которого он нарушил все свои планы, впрочем, как и всегда, руководствуясь долгом. Совсем скучное общение с неинтересными, однако во всех смыслах полезными людьми.
Все это неизбежно маячило впереди, так яро контрастируя со вчерашним вечером, и в один момент он поднес пальцы к переносице, чтобы дать себе пару секунд настроиться.

И покинул автомобиль.  

Всколыхнувший полы его пиджака ветер стремительно усиливал приближение непогоды, и Аяз Шахин поторопился в сторону впечатляющего архитектурного комплекса с серыми фасадами и панорамным остеклением.
"Научно-исследовательский институт кардиологии и сердечно-сосудистой хирургии при университетской больнице Бируни" - значилось на входе, и он нырнул внутрь, преодолевая огромными быстрыми шагами пространство вестибюля.
Многочисленное присутствие сотрудников службы безопасности для оперативного реагирования на внештатные ситуации свидетельствовало об особом протоколе мероприятия, являющегося значимым столичным событием.

"Вклад в медицину - будущее турецкого народа", - гласил огромный фирменный стенд, окруженный стройными девушками. Все были одеты в одинаковые синие костюмы с голубыми галстуками, элегантно повязанными вокруг шеи. Очевидно, сегодня выполняя административную функцию, они вручали информационные буклеты гостям и ориентировали их на местности.

Махнув рукой в отказе от предложенных ими брошюр, Главный прокурор проследовал в основной зал, откуда прямо сейчас все громче доносилась музыка, прерываемая официальным голосом ведущего, который в настоящий момент призывал присутствующих устремить внимание на сцену.

- Уважаемые дамы и господа, позвольте мне с особой гордостью представить вам человека, чье присутствие сегодня здесь является символом государственной поддержки развития научных исследований в области здравоохранения в нашей стране...

Яркий свет, льющийся откуда-то сверху, ударил по глазам Аяза, заставив его слегка прищуриться.
Огромное пространство, кишащее представителями администрации Анкары, руководством института, представителями фармацевтических компаний и другими почетными гостями, напоминало парад тщеславия со стороны одних, охоту за многообещающими гос.контрактами со стороны других, и формальное пребывание со стороны третьих.
Будучи вхожим в среду высокопоставленных государственных служащих, Главному прокурору нередко доводилось посещать подобные мероприятия, однако сегодня он, очевидно, был не в своей стихии.

В своей стихии совершенно определенно была ОНА.

- Под ее руководством реализуются важнейшие государственные программы, в том числе по развитию сердечно-сосудистой хирургии и внедрению инновационных методов лечения, - продолжал распинаться ведущий.

Главный прокурор, на ходу приветствуя рукопожатием некоторых знакомых ему гостей, обогнул фуршетную зону, чтобы оказаться чуть ближе к сцене, окруженной репортерами.  

- Ее вклад в развитие здравоохранения неоценим, а профессиональный опыт и компетентность вызывают искреннее уважение всего медицинского сообщества. Поприветствуем госпожу замминистра!

Взорвавшиеся аплодисменты были тут же подхвачены торжественными фанфарами, под которые плавно и в то же время твердой аристократической походкой на сцену вышла женщина.
Ее черное строгое платье, дополненное лаконичным пиджаком, белокурые красиво уложенные локоны чуть выше плеч, теплая улыбка удивительно белых зубов и достоинство, плывущее впереди образа - все лишь подчеркивало вес и элитарность фигуры женщины-политика, своей моложавостью вовсе не дотягивающую до своих пятидесяти лет.

Взойдя на трибуну, госпожа замминистра Здравоохранения турецкой республики взяла некоторую паузу, позируя для прессы и окидывая ровным спокойным взглядом присутствующих на мероприятии.
Лишь на секунду задержавшись глазами на Главном прокуроре, что проявилось холодом, заметным только лишь ему, женщина поблагодарила ведущего и приступила к заготовленной речи, очевидно дающейся ей с абсолютным внутренним спокойствием. 

-  Уважаемые коллеги, дорогие друзья! Сегодня знаменательный день не только для медицинского сообщества нашей страны, но и для каждого гражданина, заботящегося о своем здоровье и здоровье своих близких...

Казалось, все внимание сейчас было приковано к ее персоне, и Аяз дернул плечами от странного ощущения мимолетной ревности.
Неосознанно конкурируя с ней вот уже двадцать лет, он не мог не испытывать уважения к этой железной женщине, которая семимильными шагами неслась вверх по карьерной лестнице, сметая всех на своем пути и невольно оказываясь для него ориентиром в непростые жизненные периоды.
Самая большая его ошибка и вместе с тем - лотерейный билет, своим властным присутствием всегда напоминающая ему о его истинной сути. Наверное, именно поэтому он порой так сильно ее ненавидел.

- Ваша жена, как всегда, блистает, господин прокурор, - раздался справа не слишком жалуемый им мужской голос.

- Приветствую, господин Туфан, - сдержанно кивнул Аяз знакомому человеку из медицинской среды, смеряя его оценивающим взглядом. - Вы, как я посмею заметить, тоже блистаете. Теперь уже в должности Директора департамента здравоохранения Анкары. Поздравляю с назначением.

- Если бы ваша многоуважаемая супруга не взлетела так высоко в прошлом году, уступив мне свою позицию, кто знает, что было бы, Аяз!

Мужчина плотного телосложения в сером деловом костюме весело хмыкнул, поглаживая седую бороду. Хитрый блеск в его глазах при взгляде на трибуну показался Главному прокурору слегка маниакальным не то в слепом восхищении, не то в искренней радости от открывающихся перед ним перспектив в связи с открытием НИИ.

- Как дела в Стамбуле, Аяз? Я слышал, вы попали в самое пекло с этим коррупционным расследованием. Есть продвижки по делу?

Аяз Шахин внимательно посмотрел на мужчину, в чьих зеленых глазах плясали чертики, и всерьез задался вопросом, все ли у того в порядке с головой, раз он вознамерился получить засекреченную информацию. Судя по всему, его эмоция отразилась и на лице, потому что господин Туфан вдруг иронично рассмеялся в попытке сгладить углы, небрежно хлопнув Аяза по плечу, словно хорошего приятеля.

- Да ладно, я же шучу! Господин Главный прокурор, неужели я бы позволил себе такую дерзость? - Вы в точности, как ваша супруга, - гоготнул  он. - Она тоже не терпит шуток в своем присутствии.

Задавшись вопросом, с какой целью его жена держит такого скользкого человека подле себя уже много лет, Аяз молча устремил взгляд на трибуну, ловя взглядом ее высокомерное лицо, облаченное для всех, кроме него, в благостные черты.
Теперь уже возле нее стоял доктор медицинских наук Кенан Озтюрк, которого она только что представила общественности, как Директора НИИ.
Светловолосый высокий приятный во всех отношениях господин с ярым рвением сейчас произносил речь о новых методах борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями, до сих пор остающимися главной причиной смертности во всем мире. 

"Интересно, это ли новая жертва твоих очередных манипуляций", - мелькнул в его сознании немой вопрос в адрес замминистра, и Аяз вдруг усмехнулся от яркой картинки удава, ласкающего свою добычу, так живо сейчас воплощенной женщиной и мужчиной на сцене.  

Финальное слово, предоставленное его женой профессору и главному кардиологу турецкой республики Озану Дадашеву, пользующемуся всеобщим уважением, пожалуй, единственное вызвало у Аяза некоторый отклик ввиду очевидной увлеченности этим совсем уже немолодым человеком собственным делом. Аплодисменты гостей после его выступления вторили ощущениям мужчины, вселяя надежду на то, что все происходящее вокруг - действительно шаг во благо.

Шум аплодисментов, теперь уже означающий финал официальной части мероприятия, начал стихать под звуки вспышек камер прессы, которая в миг облепила спустившихся со сцены выступающих.
Госпожа замминистра, одарив репортеров своей фирменной улыбкой и обозначив им, судя по их удовлетворенным лицам, какой-то неформальный вариант общения, одним лишь мимолетным взглядом сейчас встретилась со своим мужем, что побудило его сдвинуться с места.
Главный прокурор, степенным движением отсекая встречающихся на его пути гостей, пробрался в зону для фото, где его с пристальным вниманием встретили журналисты.

- Госпожа Шахин, будьте добры, совместное фото с супругом!
- Господин Шахин, вы специально прибыли на открытие центра из Стамбула?
- Всего пару вопросов, госпожа замминистра...

Улыбнувшись, двое супругов мягкими жестами прикоснулись друг к другу, демонстрируя общественности тепло отношений между собой. Рука Аяза на талии женщины и их радостные лица, отражающие удовлетворение от организованного мероприятия и своего участия в нем, свидетельствовали об абсолютной гармонии и уважении в образцовой семье. Ничто из того, что они являли напоказ, не могло выдать раздражение одной и нервозность другого. Для всех это была идеальная пара - в противовес общественному мнению о невозможности успешной семейной жизни с двумя реализованными амбициозными обладающими властью людьми.

________________________

Стамбул. 16:48 по местному времени
Отделение полиции

Отметив внутри, что за столь короткое время следование за красивой прямой спиной женщины-прокурора с подпрыгивающими из стороны в сторону каштановыми волосами, дыхание которых он до сих пор чувствовал вблизи со своим, стало чем-то совершенно привычным и будто бы правильным, Омер Унал не без содрогания переступил порог следующего учреждения, запах которого оживил в нем призрачные тяжелые образы.

Полицейский участок, некогда ставший практически его родным домом, в котором он проводил сутки напролет над анализом улик и построением теорий, сейчас выглядел в точности также, как и тогда.

И, как и тогда, этому зданию, с бурлящей внутри него работой, где полицейские совершенно разного калибра трудились во благо турецкого народа, в действительности было все равно, чьи именно жизни спасать.

В точности также, как и оперуполномоченные, следующие регламентам и процедурам, стены участка лишь выполняли функцию статиста-администратора, пропуская через себя сотни тысяч судеб с плохим и гораздо реже - хорошим концом.

Тогда, пять лет назад, он, как и другие, был исключительно профессиональным экспертом, ведомым обязанностью и собственной внутренней тягой раскрыть, докопаться, предотвратить. До тех пор, пока это не стало личным. Личным настолько, что прямо сейчас трель телефонных звонков, шум рации и гул от переговаривания многочисленного количества государственных служащих в спец.форме, снующих по коридорам, отозвался в его теле чуть ли не ломотой костей.

- Добрый день, госпожа прокурор! Рад видеть, и у меня хорошие новости, - донесся до Омера знакомый мужской голос, принадлежащий мужчине средних лет с густой щетиной и добрыми блестящими карими глазами. - Новые улики по делу Зафера Гульсой.

Слегка скошенный вбок синий галстук поверх голубой рубашки с закатанными до локтей рукавами мужчины свидетельствовали не столько о неряшливости, сколько об увлеченности Шефа полиции кипящими процессами под его началом.

- Добрый день, Эртугрул бей. Приятно слышать, с вашей поддержкой я скоро побью очередной рекорд в скорости раскрытия преступлений, - на удивление тепло для своей привычной манеры отозвалась Кывылджим Арслан.

Эта неожиданная мягкость заставила профессора выдернуть себя из тягучей пучины мрачных видений, переключая внимание на взаимодействие женщины прокурора с главным человеком в полицейском управлении. «Теперь понятно, по какому принципу вы выбираете мужчин, с кем у вас складываются вполне человеческие отношения, госпожа Арслан», - не преминул про себя ухмыльнуться он с отсылкой к начальнику колонии Мехмету Шали, побуждая свои шестеренки вертеться в новом векторе анализа.

- Ну этого у вас не отнять, госпожа прокурор, мы то с вами знаем, - подмигнул шеф своей любимице, с которой, совершенно того не скрывая от других, больше всего любил иметь дело.

- Не вгоняйте в краску, господин Осман. Я чуть позже зайду к вам, но перед этим... мне нужно удалить другой вопрос.

Легкая улыбка на полных губах, направленная на мужчину с орлиным носом, теперь обратилась к профессору, которого она все это время чувствовала позади себя. Как и тогда в толпе на пристани, ощущая тревогу и растерянность, когда он своим стойким присутствием унял ее внутренний тремор. Как и на протяжении допроса, когда он, поддерживая с ней одну линию, настолько четко раскусил господина Челика вовсе незаметно для самого заключенного. Как и там, возле здания колонии, подхватив ее в свои огромные, казалось бы, вездесущие и спокойные руки, спасая от неловкости, глупо спровоцированной мелким грызуном.

За несколько насыщенных часов сегодня он заставил ее испытать стыд, желание разорвать его на части от совершенно неприемлемых в ее адрес шуток, но вместе с тем и проникнуться уважением к способности так быстро анализировать детали.

Наверное, в некоторой степени она даже начинала испытывать некоторый страх от способности человека так точно видеть, что скрыто, и прочитывать каждого.

При этом, несмотря на то, что до сих пор профессор оставался для нее величиной неразгаданной, сейчас она понимала, что может на него опереться. Доказательство того, что в расследовании они могут работать, как единая команда, она получила несколько часов назад в колонии Erdek Cezaevi.

И, в конечном счете, именно это было ее конечной, как прокурора, целью.

- Кого я вижу, Омер Унал? - раскатисто воскликнул шеф полиции, с искренней радостью и внимательным интересом протягивая мужчине руку. - Я преклоняюсь перед вами, госпожа Арслан, если вы и вправду смогли вытащить этого человека на передовую! В этом случае не только вы, прокурор, но и мы с вами оба, - многозначительно качнул он головой, - возглавим все возможные рейтинги по поимке преступников, помяните мое слово.

- Не стоит преувеличивать, Эртугрул бей. Рад встрече, - мягко рассмеялся профессор, отвечая твердым рукопожатием.
М: Какие преувеличения, Омер? Скромный, как и всегда. Я же надеюсь, ты к нам надолго?

«Скромный, как и всегда», - ухмыльнулась Кывылджим словам многоуважаемого ею коллеги, закусив щеку, что проявилось в искривленной иронией линии губ.
Вновь почувствовав себя лишней в некотором дежавю, она хотела было прервать общение двух мужчин, подгоняемая своим пылким стремлением охотницы на дичь, которой, как они успели сегодня убедиться, был некто, до сих пор находящийся на свободе. Но в последний момент остановилась.
Ее тяжелый вздох взамен не высказанных слов, остался никем незамеченным, пока она продолжала недоумевать над характеристикой такого умного и проницательного мужчины, как Эртугрул Осман, в адрес самодовольного мужчины, обаятельно улыбающегося своей мягкой улыбкой из-под слегка опущенного взгляда.
Эта дымка всеобщего восхищения не только блистательными заслугами профессора, но и человеческими качествами, судя по всему, только лишь ей казалась сродни какой-то красивой легенде, ибо она прекрасно знала, что невозможно производить на всех лишь положительное впечатление.

- Не буду отвлекать, Омер, иначе нашим с госпожой Арслан хорошим отношениям придет конец, а мне бы этого очень не хотелось, - похлопал профессора по спине шеф, переключаясь на Кывылджим. - Ребята шуршат по вашему делу, прокурор.

- Мы как раз направляемся к Джемалю, - кивнула женщина, вынырнув из задумчивости.

- Ну успехов вам, и тебе тоже, Омер. Пусть все сложится иначе, чем в прошлый раз.

- Рассчитываю на это, Эртугрул бей.

Громкое молчаливое сожаление, взыгравшее в глазах обоих, царапнуло Кывылджим смутным ощущением чего-то важного, упущенного ею. Кивнув шефу полиции и бросив на Омера Унала строгий взгляд, знаменующий окончание рекламной паузы в их несущемся на полной скорости в развитии детективе, она с особым движением гордо расправленных плеч проследовала вглубь участка.
Как и всегда, ее персона приковала к себе несколько пар любопытных глаз сотрудников, щелкающих по клавиатуре и обменивающихся только им смешными шутками и характерным этому месту мужским ржачем.

Профессор, не в силах осуждать других мужчин за особое внимание к женщине прокурору, раскланялся с шефом полиции, который не преминул тут же исчезнуть в пучине вечного оперативного хаоса. Вновь следуя за госпожой Арслан между рабочих мест громких полицейских, он с некоторым облегчением отметил, что тот самый кабинет, ставший когда-то свидетелем его главного в жизни провала, остался позади в противоположной стороне участка.

- Привет, Джемаль! - деловито поприветствовала старшего комиссара Кывылджим, заходя в незначительное по квадратам, но обильное по вмещаемым в себя разномастным деталям интерьера, помещение. - Ты бы хоть прибрался на своем столе хоть раз, - скептически заметила она, слегка сморщив нос от очевидной визуализации того, сколько времени, учитывая масштабы бедствия, это могло бы занять. - Кстати, Омер Унал. Вы, кажется, были раньше знакомы?

Двое мужчин, задержавшись друг на друге взглядом, один из которых выражал жадный интерес, а другой - теплое приветствие, с готовностью кивнули друг другу, пожимая руки. Серьезность комиссара и профессора, зависшая на несколько секунд, когда их руки были вложены друг в друга, заставила Кывылджим на мгновение замереть, после чего в изумлении вытаращить на обоих свои бездонные омуты, когда они оба вдруг расхохотались, заключая друг друга в объятия.

- Как я рад, брат! - изогнул губы в улыбке Джемаль, по-свойски похлопывая профессора по спине, после чего отпрянул от него, скользя по лицу изучающими огоньками почти прозрачных глаз. - Конечно, дорогая госпожа прокурор, мы знакомы. Какое-то время мы даже были хорошими приятелями, правда, Омер?

- Были, были, - усмехнулся профессор. - Тебя можно поздравить с назначением? Теперь старший комиссар, - сделал он вывод, с интересом оглядывая почти полностью прозрачный кабинет Джемаля, являющий из себя что-то сродни open space.

Поймав взгляд профессора, устремленный на единственную добротную стену за своим черным креслом, где на почетном месте расположилась внушительных размеров картина королевы Шахмаран в пещере сокровищ, Джемаль подмигнул мужчине, разводя руки в стороны.

- Как видишь, Омер. Все меняется, и мы развиваемся потихоньку, правда, госпожа прокурор?

- Угу, - хмыкнула она с очевидным недовольством, размещая свою сумку на вешалке у входа. - Может быть, сразу приступим к делу? Пообщаться между собой сможете и потом.

- Дело в том, Омер, - как бы невзначай обратился к профессору Джемаль, - что наша госпожа Арслан привыкла к тому, что королева здесь - только она одна, - с доброй улыбкой заключил он, однако, спровоцировав женщину на первый за сегодня уничижительный взгляд в свою сторону.

Двое мужчин, сойдясь в негласном понимании, доступном только тем, кто когда-либо оказывался под ее влиянием, весело хмыкнули, однако, не без опаски поглядывая в сторону женщины, когда она с грацией пантеры присела на стул спиной к окну и закинула ногу на ногу, демонстрируя длину черной шпильки своих жизнеутверждающих туфель.

- Омер, давай, располагайся, чемодан можно разместить здесь, - почувствовав ее накал, заторопился Джемаль, смахивая с тумбы на пол груду папок. - Надеюсь, мне не придется ночевать сегодня в камере по приговору за нарушение субординации, - добавил он чуть тише непосредственно Омеру в ухо.

Профессор тут же отстранился, деликатной улыбкой поддерживая иронию своего давнего приятеля, хоть в душе и не разделяя ее вовсе. Водрузив свой вечно следующий за ним портфель на предложенное старшим комиссаром место, он отметил свое легкое удивление от царящей внутри кабинета Джемаля анархии. Памятуя о присущей сотруднику полиции последовательности в делах, он подумал, что, вероятно, хаос позволяет этому мужчине хоть немного расслабиться в круговороте, порой, совершенно чудовищных преступлений.

- Что у нас, Джемаль? - торопливо произнесла Кывылджим, сосредотачивая на себе внимание обоих мужчин, вновь обозначая рабочий кант встречи.

- У нас хорошие новости, господа, - Джемаль занял свое место за столом, набирая внутренний номер оперуполномоченного Чинара. - Личность убитой установлена.

- Кто?

- Не гони коней, госпожа. Сейчас Чинар все в красках и с эпитетами расскажет, - пожал плечами Джемаль, откинувшись на спинку кресла. - На самом деле, информация пришла сразу из двух источников.

- Что это значит?

- Во-первых, генетический тест. А во-вторых, вчера в отделение полиции в Газиосманпаша поступило заявление от родителей девушки. И что самое интересное, - хлопнул в ладоши Джемаль, будто радуясь очередной следовательской находке, - это сюрприз специально для тебя, Кывылджим. Сегодня то же самое заявление о пропаже девушки спустилось сверху от твоего ненаглядного Гирая Шифаджегиля.

- Что? Он-то здесь причем? - нахмурила брови женщина. - С чего вдруг заявление у Гирая?

- Не могу знать, госпожа Арслан, - развел руками Джемаль, переводя взгляд в монитор своего компьютера, и открыл письмо. - Вот, смотри, дело передано нам с налетом срочности. И аж под особым контролем у Главного прокурора.

- Главного... прокурора? - слегка наклонилась она вперёд, будто готовясь к прыжку, невольно на долю секунды встречаясь глазами с профессором и тут же отводя взгляд.

Липкий стыд вопреки ее намерению тут же сковал движения, погружая в мгновенный ступор. Она не была готова к теме Главного прокурора в этой компании, пусть даже в рабочем контексте. Нервным движением левой ладони ухватившись за край деревянного стола, она попыталась заблокировать навязчивое чувство неловкости, проявляющее румянец на щеках.

Этот милый румянец, не упущенный профессором из виду, как и каждая мельчайшая деталь в комиссаровском кабинете в эту минуту, сейчас вызвал внутри Омера неподвластное ему раздражение от того, что эта женщина так импульсивно реагирует на своего начальника, и вместе с тем какое-то нелепое желание ее защитить. Оперевшись спиной на гладкую поверхность стеклянной стены напротив нее, профессор слегка склонил голову набок и заправил руки в карманы брюк, невольно изучая в эту минуту язык ее тела.

- Какое отношение имеет Главный прокурор к этому делу? - выплеснула свой пришедший на помощь гнев Кывылджим, вперив стальной взгляд в старшего комиссара.

- Вы меня так допрашиваете, будто бы я его личный секретарь, госпожа Арслан, - хохотнул мужчина, нарочито придерживаясь официального обращения к прокурору в присутствии профессора.

- Хватит паясничать, Джемаль. Прокурор не принимает заявлений о пропаже родственников. Что это за исключение?

- Не могу знать, - вновь пожал плечами он, переводя взгляд с Кывылджим на Омера, будто ища в нем поддержку. - Мы птицы подневольные. Нам отдали приказ - мы исполняем. Благо, что эта история закончилась, не успев начаться, - хмыкнул он, кивая в сторону своего монитора с очевидной удовлетворенностью от того, что одним делом, находящимся на контроле у руководства, стало меньше.

Резкое шевеление со стороны коридора обратило на себя внимание всех трех, и на пороге кабинета появился Чинар с документами в руках и сосредоточенностью на лице, всегда присущей ему в моменты взаимодействия со старшими по званию.

- Госпожа прокурор, приветствую, - остановился он на пороге, слегка задерживаясь взглядом на профессоре, стараясь в моменте оценить, может ли приступать к докладу.

- Привет, Чинар, - быстро отозвалась Кывылджим, отметая мысли о Главном прокуроре на задворки сознания в намерении позже разобраться, что к чему, и, читая заминку молодого оперативника, облокотилась на спинку стула, движением руки указывая на профессора. - Это господин Омер Унал, криминалист, с нами в расследовании. Так что давай, выкладывай, что там у тебя!

Молодой мужчина, обменявшись рукопожатием с представленным ему профессором и получив негласное одобрение от старшего комиссара, положил на стол несколько снимков, на которых предстала жертва убийства. На одной из фото девушка стояла на фоне Стамбульского университета с выражением явной радости на красивом лице. На другой - в компании, скорее всего, подруги - в каком-то заведении с дорогим интерьером с бокалом игристого напитка. Третье фото демонстрировало невероятной красоты стамбульский закат и практически идеальные формы девушки на его фоне, затемненные от ракурса фото против света.

Омер, внимательным взглядом зацепившись за детали, внутри себя отметил, что девушка явно была не из робкого десятка, прекрасно осознающая собственную привлекательность и умеющая ее преподносить для лиц противоположного пола.

- Гюнай Орхан, 20 лет, родом из Агри. Студентка третьего курса университета Мармара, медицинский факультет, - начал свой доклад Чинар. - Родители остались в провинции, сама девушка здесь снимала квартиру в районе Эсеньюрт, как раз рядом с кампусом. Ее мать - Алие Орхан, обычная домохозяйка, а отец - Ибрагим Орхан, держит местную цирюльню в Агри, сам подрабатывая в ней парикмахером. Судя по всему, отправляли деньги дочери на съем квартиры и учебу в университете.

- Родителям уже сообщили? - отстраненно поинтересовалась госпожа Арслан, перебирая в руках снимки некогда живой, пышущей здоровьем, девушки.

- Пока только вызвали в участок, чтобы в судебно-медицинском бюро провести опознание, они в пути, - качнул головой Чинар, переводя взгляд на старшего комиссара.

- Джемаль, ты...

- Я сообщу им, Кывылджим, - прервал ее мужчина, наперед обозначая ей намерение взять на себя эту ответственность.

Мимолетное облегчение пробежало по ее напряженному лицу, когда она чуть заметно с благодарностью моргнула своему верному соратнику, с которым до этого момента уже было пройдено слишком много. Столько, что каждый из них теперь совершенно точно знал, в чем может оказать другому поддержку.
И если со стороны Кывылджим помощь заключалась в составлении некоторых процессуальных документов или же содействии в получении разрешений на проведение следственных действий, то со стороны Джемаля одним из пунктов было общение с родственниками погибших в тех случаях, когда родители лишались совсем еще маленьких или, как в текущем случае, юных детей.

Детей.

Несмотря на проявляемую вовне сталь, порой даже в ситуациях, вызывающих оцепенение у матерых стражей правопорядка мужского пола, Кывылджим Арслан до сих пор не научилась абстрагироваться от эмоций матери, проживающей утрату.
Она принимала удар чужого горя всякий раз, когда ей доводилось сообщать родителям о гибели ребенка. Ее эмпатия, которую она научилась отключать там, где этого требовала профессия, оказывалась сильнее в ситуациях взаимодействия с родственниками, поднимая тщательно скрываемые ею уязвимые черты, оголяя животный страх за собственную дочь, которую она оберегала от ужасов этого мира, словно хрустальную вазу.

Невольно чувствуя боль и содрогаясь внутри даже от воображаемой вероятности пройти однажды через потерю ребенка, теперь она находила способы избегать роли палача для бедных родственников жертв насилия, предпочитая становиться палачом для преступников.

- Обязательно организуйте психолога, Джемаль, - сбивчивым голосом прозвучала она. - И социального работника, если вдруг понадобится помощь.

- Само собой, - с готовностью отозвался старший комиссар. - Все сделаем, как положено, Кывылджим.

- Отправьте кого-то прямо сегодня к ней на квартиру, - продолжила отдавать распоряжения она, поднявшись с места и принимаясь в задумчивости ходить из стороны в сторону по небольшому свободному пятачку пространства. - Нам нужно осмотреть ее место обитания, изъять все, что можно. Ноутбук, личные вещи, документы, какие-то ценности - все должно быть в участке. Записные книжки - вдруг она вела дневник. И все электронные носители, Чинар.

- Да, госпожа прокурор.

- И еще: закажите экспертизу по кольцу. Может быть, удастся найти какие-то зацепки, выйти на производителя, а через него и на заказчика.

- Как скажете, госпожа прокурор.

Ровное принятие распоряжений сотрудниками под ее началом, что было для женщины само собой разумеющимся, погрузило Кывылджим в задумчивость, и она закусила нижнюю губу, сопоставляя что-то внутри себя.
Никто из присутствующих некоторое время не смел нарушить тишину внутри кабинета, прерываемую лишь внешним шумом печатающего где-то принтера, звонками и рокотом в по большей части мужских голосов, вызванным обсуждениями не столько деталей расследований, сколько результатов вчерашнего матча по футболу между Галатасарай и Фенербахче.

- Вот что, Джемаль, - вдруг обратилась она напрямую к главному комиссару, оперевшись пальцами на свободную от бардака поверхность деревянного стола, - мне нужно, чтобы вы нарыли сведения о возможных препаратах, в составе которых есть змеиный яд. Ищем по фармацевтическим фирмам, лабораториям и кардио-центрам, - заключила она, встречая его замешательство.

- Змеиный яд?

- Именно.

- Есть что-то более конкретное? Название препарата?

- Вчера в лаборатории Нурсема установила, что смерть жертвы произошла в результате отравления организма змеиным ядом, представляющим собой смесь пептидов и белков, что вызвало остановку сердца. Ты должен был видеть, комиссар, - просверлила она взглядом мужчину, не оставляя за ним даже малейшей возможности пропустить столь важную находку коллеги, пусть даже и по причине оперативных выездов в рамках его основных служебных обязанностей. - Названия препарата у нас нет, а учитывая тот факт, что он может быть как самостоятельным лицензированным, так и субпродуктом, поставляемым дальше на производства, воронка широкая.

- Не то слово, госпожа прокурор, - почесал карандашом за ухом Джемаль, переваривая ее доводы и соображая, каким образом поставить перед своими оперативниками конкретную выполнимую понятную задачу.

- Можно обратиться к Нурсеме или любому другому специалисту из лаборатории за помощью, - прищурившись, заметила госпожа прокурор, явно догадавшись в моменте, чем занята сейчас голова главного комиссара. - Пусть она предоставит перечень возможных препаратов и их компонентов.

- И это позволит сузить воронку, - подал голос из занятого им в отдалении пространства Омер.

Три пары глаз вонзились в его фигуру, до этого скромно занимающую наблюдательную позицию. Профессор, в который раз за день отмечая про себя профессионализм женщины, находящейся абсолютно в своей стихии, теперь ощутил на себе пронзительный огонь карих глубин женщины-амазонки. Он не знал, насколько Кывылджим приемлет хоть какое-то вмешательство в ее порядок, однако, ведомый уже сложившимся с ней тандемом, не мог не поддержать совершенно верные выводы и распоряжения, сделанные ею.

- Именно, господин Унал, без вас бы я не справилась, - с нарочито сладкой улыбкой отозвалась она на его комментарий, переводя в секунду сменившийся взгляд на свою команду по расследованию в ожидании безоговорочного подчинения.

"Интересно, каково это - быть у нее в беспрекословном подчинении", - пролетела шальная мысль в сознании профессора, опасно пересекающаяся с теми самыми образами про "наручники", "тюрьму" и "наказание", одолевшими его еще там в колонии. Внезапно они ожили здесь, когда на ее губах заиграла ехидная усмешка, а тонкие кисти откинули назад коричневые пряди мягких локонов с ворота голубой раздражающей его весь день рубашки.

- Эммм... что ж, задача понятна, госпожа Арслан, - после некоторой паузы, поморщился Джемаль, который, как было известно женщине-прокурору, ненавидел поручения, требующие переработку значительного объема информации, предпочитая прямые и сразу влияющие на результат действия. - За какой период отслеживаем транзакции покупок препаратов?

- Как обычно, Джемаль. По мере убывания сроков и объемов. Пока мы не знаем, с чем имеем дело. Нам в команду нужна хорошая ищейка. Озлем Сойдан или кто-то вроде нее - привлеките нужного человека, умеющего работать с такого рода объемом данных, - распорядилась Кывылджим, вновь закусывая губу от сосредоточенности, как и всегда в моменты напряженных мыслительных процессов.

Джемаль и Чинар, сделавшие пометки каждый в своем гаджете, теперь переваривали информацию, настраиваясь на расследование, которое грозило, по их годами сформированной профессиональной чуйке, перерасти из посредственного случая в громкое дело под прицелом руководства и общественности.

- И еще, комиссар, - начала отстукивать указательным пальцем по столу госпожа прокурор. - Через два дня на утро организуй нам опер-группу во Дворец Правосудия, возьмите с Чинаром еще несколько оперативников. Нам нужен мозговой штурм, потому что, - обратилась она взглядом к профессору, присутствие которого сейчас почему-то придавало ей большей уверенности, - мы имеем дело с необычным преступником.

- Необычным? - вскинул брови Джемаль, однако его вопрос завис в воздухе, в то время как в кабинет, и так еле выдерживающий концентрацию скопления из четырех человек, зашел молодой офицер с взволнованным выражением лица.

- Господин старший комиссар, там приехали мужчина и женщина по фамилии Орхан, - отрапортовал он, понижая голос. - Видимо, это те самые, на опознание.

Желудок Кывылджим мгновенно скрутился в трубочку, и она отвернулась к окну, преодолевая неприятное чувство. Пара секунд ей понадобилась для того, чтобы направить взгляд в общее пространство полицейского участка, где Джемаль и следующий за ним Чинар уже преодолевали метры навстречу родителям погибшей девушки.

Вот они поравнялись с ними, поприветствовав обоих. Вот мужчина и женщина вцепились в полицейских жадными до пощады глазами. Вот Джемаль рукой пригласил их пройти в специальный кабинет в отдельной секции участка, где обычно следователи в присутствии коллеги, а иногда и поддерживающих специалистов, сообщали людям худшие новости в их жизни.

Еще буквально минута надежды была в руках у этих людей по фамилии Орхан, когда есть шанс, что твой любимый человек все еще жив. Тридцать секунд. Секунда. И пустота.

Омер Унал, насильно подавляя в себе воспоминания того самого дня, когда пять лет назад начальник полиции, не доводя до него причин, направил его в специальную комнату для сообщения новости, которая разделила его жизнь на до и после, сжал кулаки до посинения костяшек.

Прошлое настигало.

Вторая стремительная волна за сегодня обрушилась на него со всей мощи, рискуя погрузить на очередную глубину забвения, когда вдруг внимание воительницы-прокурора, обращенное на него стремительно и отрезвляюще, вдруг выдернуло из прошлого, лаская слух стервозным голосом.

- Что с вами, господин профессор? Вы молчали практически все обсуждение. Закончились теории?

Омер Унал дернул уголками губ, который раз отмечая про себя, как спасительно весь сегодняшний день эта невозможная женщина отвлекает его от разрушающих мыслей.

- Отчего же, госпожа Арслан? Предпочитаю отдавать первенство вам.

- С каких пор, господин Унал? - капризно вскинула правую бровь Кывылджим, скрещивая руки на груди. - После фурора, произведенного в колонии, я ожидала не меньшего от вас здесь, однако вы меня несколько разочаровали.

- Позволите реабилитироваться?

- Неужели господин профессор припас туз в рукаве, который ожидает своего часа?

- Не знаю, сойдет ли мое наблюдение за туза в рукаве, но все же, считаю важным поделиться, - произнес профессор грудным голосом, приближаясь к столу старшего комиссара.

Его левая рука, протянувшаяся к фотографиям, предоставленным Чинаром, чуть коснулась правого плеча женщины, создавая между ними плотный доверительный вакуум, словно прямо сейчас они были Бонни и Клайд, планирующие секретную, а может, даже не совсем законную операцию. Кывылджим, слегка пошатнувшись в сторону на своих высоких и не очень устойчивых каблуках, со всем присущим ей вниманием сейчас наблюдала за действиями профессора, который перебирал в руках фотографии, пока не дошел до той, где жертва убийцы лежала на месте преступления в той самой позе с устремленными в небо глазами.

- Ничего не замечаете? - тихо спросил профессор.

- Что именно?

- Посмотрите внимательно.

- Смотрю.

- Ну и как?

- Что - как?

- Что можете сказать, госпожа Арслан?

Кывылджим, моргнув ровно три раза при взгляде на фото, в момент перевела глаза на мужчину, пребывая сейчас в явной готовности огреть его чем-то тяжелым, закрыв в конце концов свой главный гештальт текущего дня.

- Послушайте, господин Унал...

- Ладно, не злитесь, - улыбнулся он ямочками, внутри себя все же борясь с желанием вновь довести эту прокуроршу до белого каления. - На самом деле, одна деталь не дает мне покоя со вчерашнего вечера. В этом образе невесты чего-то не хватает, - заключил он, теперь с надеждой глядя на Кывылджим, явно рассчитывая на то, что она поддержит его рассуждения своими выводами.

- Чего-то не хватает у невесты, профессор? Вы это серьезно?

- Вполне.

- Буквально всего ей не хватает, господин Унал, - раздраженно пробурчала женщина, не вполне понимая, что от нее хочет сейчас этот умный самодовольный психолог, вероятно, решивший применить на ней свой очередной психологический прием. - Платья, туфель, украшений - всего не хватает...

- Посмотрите, госпожа Арслан, как красиво сложены руки у жертвы, - еще более тихим, почти интимным тоном проговорил профессор, заставляя сердце Кывылджим биться более часто - не то от секретности их диалога, не то от низкой вибрации его бархатного голоса.

- И что это значит?

- Это значит, госпожа прокурор, что преступник разговаривает с нами, - почти зловеще, несмотря на разгар рабочего дня в полицейском участке, прозвучал Омер Унал, теперь поглощая взглядом женщину слева от себя, чей аромат снова наполнил его ноздри.

- Разговаривает? - почти шепотом повторила Кывылджим, чувствуя себя в этот момент совершенно по-дурацки, однако, сдерживая эмоции в желании получить заветный ответ.

- В его "работе", если можно так выразиться, совершенно отчетливо прослеживается недостаток одной важной детали - свадебного букета. Смотрите, - увлеченно начал Омер, в то время как его глаза загорелись живым блеском, - руки девушки слишком аккуратно сложены, как будто должны были удерживать что-то. А это значит...

- Что значит?

- Если моя догадка верна, госпожа Арслан, нам придется проверить все цветочные магазины, в которых за пару дней до убийства приобретались свадебные букеты, предварительно взяв соскоб с тканей ладоней девушки на анализ, - заключил Омер, многозначительно вскинув бровь, теперь внимательно поглощая реакцию прокурора.

Зрачки Кывылджим забегали, анализируя в этот момент жизнеспособность невероятной, на первый взгляд, теории, после чего ее четко очерченные губы несколько раз открылись и закрылись в попытке сформулировать адекватный ответ.

- Но... раз в ее руках должен быть букет, господин Унал... почему тогда его не оказалось на месте преступления?

- Потому что преступник забирает его себе в качестве трофея.

- Но... для чего ему нужен этот трофей?

- Чтобы держать в памяти обстоятельства совершенного им преступления, госпожа Арслан, - пояснил Омер, с некоторым удовольствием наблюдая изумление на ее лице. - И чтобы мотивировать себя на новые, - добавил, спустя мгновение.

Резкий звук сигнализации за окном заставил Кывылджим взрогнуть, в то время как явная дрожь прокатилась по спине женщины от слов профессора, оставляя ее теперь жить с этим новым знанием.

_______________________

Стамбул. 18.50 по местному времени
Университетская больница Бируни, район Кючюкчекмедже

Поддерживаемая изящной рукой своей верной подруги, Доа вприпрыжку двигалась по глянцевому холлу шикарной современной многофункциональной больницы Бируни, в которую пару минут назад они приехали на каком-то пропахшем табаком такси, прямо с тренировки.

День начался с дурацких мелких неприятностей.

Очередной выговор матери, так не вовремя обратившей внимание на ее сонные глаза, обрамленные темными синяками из-за бессонных ночей, проведенных перед экраном лэптопа в переписке с вдумчивым красавчиком, который поразил ее не столько своим показным достатком, сколько глубокими душевными порывами. Продолжился заваленным семинаром по маркетингу, который минимизировал ее шансы на автоматический зачет почти до нуля. И теперь ожидаемо заканчивался в модернизированной многоэтажной больнице с высокими потолками и массивными футуристическими элементами дизайна.

Обогнув высокого широкоплечего охранника, находящегося как раз в том возрасте, чтобы с масляными взглядами провожать всех красивых посетительниц, обе стройные девушки, собирающие большинство окружающих взглядов в своих коротких синих расклешенных юбках и топиках с номерами на спине, медленным шагом направились к вытянутой бело-коричневой стойке регистрации, приветливо встречаемые тремя покрытыми девушками.

- Ну и зачем мне понадобилась больница? Я уверена, все прошло бы само собой. А теперь мама совсем запретит мне тренировки, - поджимая красивые губы, буркнула Доа.

Полчаса назад, отбивая мяч сомкнутыми руками, ее неловкое движение и взгляд в зал, в поиске того странного молодого человека в его извечной потрепанной бейсболке, которого она, к счастью, а может к сожалению, привыкшая к его безмолвному присутствию, на этот раз не обнаружила, заставили внимание девушки рассосредоточиться и она грациозно, но порядком болезненно, приземлилась на упругую пятую точку своего тела, подвернув лодыжку и взвизгивая от мучительной боли, сразу же посетившей ее молодое тело.

Первой мыслью, которая возникла в ее голове было - ни в коем случае не говорить матери.
Кывылджим и так как могла сопротивлялась тренировкам дочери, всю жизнь требуя от девушки большого числа знаний и внимания к построению собственной карьеры. После развода с отцом, вечного странника в мире большого и малого бизнеса, все начинания которого заканчивались там же, где начинались, мать посвятила всю себя своей карьере и дочери, требуя от этих двоих беспрекословного подчинения и искренне удивляясь, когда что-то выходило из-под ее тотального контроля.

Так, например, склонность Доа к глупым романтическим поступкам, как, например, эта влекущая ее переписка с молодым человеком, завязавшаяся в одной из социальных сетей, в группе, в которую тот увидел по абсолютной случайности, но не смог пройти мимо красоты молодой девушки.
По крайней мере, так он объяснил самой Доа и она, несмотря на все ее воспитание и привитое ей, почти с молоком матери сомнение в честности и порядочности людей, видя, сколько преступных умыслов разоблачала Кывылджим, ему отчего-то поверила.
Может, дело было в серьезности его намерений, которые он проявлял в каждом своем сообщении и уважительном тоне, а может ей крайне льстило, что его достаток был гораздо выше среднего.

И вот сейчас, ковыляя по широкому просторном холлу с эскалаторами в центре, громадными потолочными окнами, сделанными в форме четырех цветочных лепестков, и во все глаза рассматривая усыпанный мерцающими точками , отделанный черными плитами, потолок, Доа в каком-то первом интуитивном порыве подумала, что неплохо было бы написать Волкану- так ей представился молодой человек - что ее можно забрать из этой больницы, и вообще дать кров над головой в ближайшие пару дней, чтобы мать не смогла убить ее раньше, чем наступит выпускной университетский бал. А заодно, наконец, увидеть его вне иконки, смотрящей на нее с экрана монитора.

- Как это зачем тебе больница?! - невероятно притягательные карие глаза подруги стали еще больше и выразительнее, когда она с укором перевела их вниз на распухшую лодыжку Доа и вновь посмотрела обратно, громко цыкая. - Ты еле ходишь, Доа, а упорствуешь, будто я веду тебя на плаху!

- Чимен, ты не понимаешь, - зашипела девушка в ответ, несколько оттягивая стройную подругу за локоть в сторону от стойки регистрации. - Они сейчас позвонят моим родителям и мое участие в волейболе закончится раз и навсегда. Мать и так косится на меня, как будто я делаю что-то противозаконное, того и гляди, пришьет мне дело о нарушении правил обучения, а теперь еще и эта глупая травма!

- Аллах с тобой, Доа! Ты давно совершеннолетняя, никто не будет вызывать твоих родителей, а матери придется сказать все равно. Думаю, это простое растяжение или вывих, но нужно, чтобы все это посмотрел врач!

Доа в точности, как умела делать это мать - чеканно и эффектно - закатила глаза в тот самый поражающий воображение потолок, и нарочито укоризненно скосила взгляд на подругу, выражая большое сомнение в радужности последующих часов, проведенных под нотациями матери о правильном поведении достойной девушки.
Иногда ей казалось, что Чимен, будучи студенткой второго курса факультета Международного менеджмента, превосходит ее в серьезности отношения к жизни и всегда привыкла думать о вероятных последствиях совершаемых ею действий.
Ей даже казалось, что девушка с безупречной точеной фигуркой, пышной грудью и длинными ногами, была приставлена к ней ее обожаемой матушкой, чтобы уберегать ее от любого рода неприятностей, в которых Доа постоянно имела глупость попадать, следуя своей крайней сентиментальности, не в пример своей матери.

Чимен же, напротив, как только они познакомились в прошлом году на одной из тренировок, заявила, что любовь в ее годы интересует ее меньше всего, а вот успехи в обучении или спорте - являются огромным шансом на построение будущей счастливой жизни.

И сейчас эта волевая и глубокомысленная девушка, в своей форме волейболистки с длинным хвостом темных волос, упорно сделала нажим на руку своей подруги, подталкивая ее к улыбчивым девушкам-администраторам.

- Здравствуйте, у нас тут травма лодыжки, - начала Чимен, в очередной раз взяв на себя роль опекуна старшей подруги. - Нам, видимо, нужен какой-то хирург или кто-то, кто сможет осмотреть девушку.

- Конечно, - вежливо отозвалась девушка с приятными зелеными глазами и светлой кожей, волосы которой были скрыты под платком. - Вы можете пройти к кабинету 125. Для этого необходимо будет подняться на эскалаторе и пройти правее. Надеюсь, Вы сможете? Или Вам необходима коляска?

Приветливая администратор с явным сочувствием перевела взгляд на смутившуюся от предложения Доа в ожидании ее ответа. Девушка тут же испуганно покачала головой, не желая вообще иметь ничего общего с последним словом и предпочитая ползти по земле, нежели сидеть в инвалидном кресле.

- Тогда, - убедившись в отказе Доа, ответила администратор, - мне понадобиться Ваш паспорт, я сделаю копию, заполните бумаги, и электронная карта уже будет в нашей базе данных.

Чимен строго кивнула, кажется, готовая к ожидаемым и непредвиденным вопросам, которые мог задать любой человек в ее окружении, и, стянув с плеча белую почти невесомую сумку Доа, в которой лежал лишь один учебник, с ловкостью фокусника вытащила паспорт, подавая его учтивой девушке за стойкой.

Закончив с формальностями, девушки, учитывая темп, с которым могла передвигаться Доа, направились в сторону эскалаторов, ловя на себе рассеянный вечерний свет уходящего солнца сквозь окна-лепестки потолке холла. Яркая реклама на столбе движущихся ступеней сейчас вещала о правильности отношения к своему здоровью, и на экране вдруг возникло лицо взрослой блондинки, в строгом красном костюме, рассказывающей о необходимости ежегодного осмотра у врачей общей практики даже молодому населению Турции.

- Смотри - ка, - позвала Чимен подругу, указывая на экран, пока они медленно продвигались вверх по лестнице. - Сама замминистра здравоохранения решила поучаствовать в рекламной компании клиники. Не иначе, как здесь вложены огромные деньги.

- Откуда ты вообще все это знаешь?! - недоумевая, покосилась на нее Доа, и ее плечи в дернулись вверх в изумлении от всеобъемлющих знаний подруги. - Я понятия не имею, кто является нашими министрами, не говоря уже об их заместителях.

Руки Чимен впервые дрогнули, держась за эскалатор, а глаза приобрели ледяной блеск, которым она одарила Доа, стоящую выше нее.

- Странно бы не знать жену своего отца, - холодно и слишком деловито ответила она, впервые проговорившись о чем-то личном, кроме как о том, что всегда жила с одной матерью.

Доа в неподдельном изумлении скосила глаза на подругу, выискивая сейчас в ней какой-либо дальнейший ответ на ее же реплику. Но очевидно, девушка не собиралась договаривать.
Она лишь кивнула Доа, нежно подавая ей руку, чтобы та смогла опереться и вышла с ней со ступеней эскалатора, делая повороты головой и внимательно ища указатели к нужному им кабинету.

Указателей в холле на втором этаже было слишком много, поэтому, решив сделать передышку для подруги, она повела ее в сторону стеклянного ограждения, возле которого стояли мягкие серые сидения, пустовавшие в это время.
Лучи-светильники в точности повторяющие на потолке те же лепестки, что и в холле ниже, ярко осветили непроницаемое лицо подруги, делая его еще более неуязвимым для каких-либо эмоций.

- Ты никогда не говорила о своем отце, - остановила ее Доа, все же решившись затронуть очевидно болезненную тему в жизни Чимен. - Вы же не живете вместе, я права?

- Не живем, - излишне резко ответила Чимен, не смотря подруге в глаза. - И никогда не жили. Моя мать для него была очередной ошибкой, так ведь говорят о любовнице, когда возвращаются домой к жене после очередной бурной ночи?

В словах девушки явно прослеживались стальные нотки, приобретенные годами упорного многолетнего внушения себе, что отец мог быть и отцом на расстоянии, а отношения с мужчинам не всегда могут приводить к печальному концу.

- Ты, кстати, можешь его знать, - с усмешкой отозвалась Чимен, - он начальник твоей матери - Аяз Шахин.

- Чего-чего?! - зеленые живые глаза девушки уставились на подругу, а рот приоткрылся в изумлении от сказанного только что откровения. - Главный Прокурор - твой отец? И ты никогда не говорила мне об этом?!

- Ты думаешь, мне есть чем гордиться? - голос девушки приобрел саркастический характер, а глаза засветились сардоническим блеском. - Мой папочка неудачно изменил своей жене. Так, что появились последствия в виде маленькой девочки. Это не такая интересная история, как ты думаешь, поэтому, пойдем, нужно, чтобы врач осмотрел твою ногу.

- Чимен! - позвала ее Доа, пытаясь немного смягчить неприятную, очевидно, для нее тему. - Ты не должна думать, будто ты - ошибка. Уверена, твой отец любит тебя, несмотря на сложные отношения с твоей матерью.

- Любит, да, - согласилась с ней темноволосая девушка. - Я и не говорила, что он меня не любит. Вопрос в честности, которую он так открыто и рьяно пропагандирует в зале суда, взывая к нормам закона и морали, которые у него часто отсутствуют. Или же он искусно умеет разделять закон и мораль для нарушителей правопорядка, и нравственность личных отношений.

- Ты поэтому так относишься к мужчинам, Чимен? - Доа чутко прикоснулась в руке подруги, желая дать ей опору впервые в том, где она могла быть ей полезна. Обычно все происходило наоборот. - Не все такие, как твой отец. И даже он, наверняка, вынес свои уроки.

- Не нужно его защищать Доа, - взгляд Чимен вновь стал прежним, пытливым и теплым. - С этим прекрасно справляется моя мать вот уже 19 лет. Пойдем уже, я вижу этот кабинет, а твоя нога скоро станет похожей на столбик, если мы сейчас же не наложим на нее какой-нибудь жгут или что там необходимо. Никогда не знала всех этих приемов оказания первой медицинской помощи.

- Неужели всезнайка Чимен может не знать основы оказания первой медицинской помощи? - шутливо улыбнулась девушка, слегка заливаясь приятным переливистым смехом, который эхом разнесся по всему широкому белому коридору больницы.

- Представь себе, - отшутилась подруга, повторяя за ней смешок и легкое подтрунивание над собой. - Только не кому не говори, пусть все думают, что я безумно умная - я ведь дочь самого Главного Прокурора. Мой папочка не простит степени моего незнания!

Одновременно переглянувшись сформированной за год привычкой чувствовать родную душу, которыми они стали незаметно для самих себя, девушки на секунду задержали дыхание, дрожащими от рвущегося наружу смеха губами, и тут же, не в силах совладать с собой, сдались от глупого, но так нужного им смеха, сбрасывающего привычное осуждение взрослых мужчин в их глупых поступках.
Их отцы, находящиеся даже на разных социальных уровнях, не говоря уже о выборе профессии и жизненного пути, неизменно совершали одни и те же ошибки, заставляя верить, что планета держалась вовсе не на трех китах мужского пола, а на прекрасных представительниц женского.

Заразительный женский смех застал темноволосого молодого мужчину совсем близко, когда он внезапно остановился как вкопанный, уставившись своими большими карими глазами на двух подруг, стоящих вначале коридора, опешив от неожиданности.
Что могло побудить Доа прийти в больницу вечером, если еще несколько часов назад они переписывались в сети, болтая о новых направлениях в дизайне интерьера, и она ни слова не сказала, что будет в этом районе и тем более, что ей необходим визит к врачу?

Темные глаза сверкнули вожделенным светом, и он, не решаясь открыть себя, замер как вкопанный возле приоткрытой двери кабинета друга, который гремел внутри светлого просторного помещения какими-то стеклянными склянками, привлекая к себе максимум внимания.

Его пальцы невольно нашли перстень с выгравированным изображением, несколько раз поворачивая его вокруг фаланги в попытках унять разлившееся по телу волнение.

- Ты что-то забыл, брат? - окликнул его доктор, голубые, почти стеклянные глаза которого буквально просверлили широкою спину мужчины, отрываясь от протирки датчика аппарата УЗИ.

- Нет, Фуран, нет, - отозвался мужчина, как можно тише, стараясь не привлекать с себе излишнего ненужного внимания и готовый убить мужчину в кабинете за его громкий четкий голос. После чего схватился за металлическую ручку двери и с чувством, но совершенно тихо, делая в запале замах дверным полотном, прикрыл вход в кабинет друга.

Он был не готов к этой встречи, не спровоцированной им самим. Поэтому не мог адекватно собраться с мыслями, блуждая по длинным ногам своей красавицы и уподобляясь первобытному самцу, не видящему ничего, кроме вожделенного тела. Опускаясь по бедрам Доа чуть ниже, пытаясь прогнать картинки, крутившиеся сейчас в голове от упругих накаченных икр, он с удивлением обнаружил, как поджимает правую ногу его возлюбленная, стараясь держать голубой фирменный кроссовок чуть на весу и сейчас же обратил внимание на едва распухшую лодыжку девушки.

Это был отличный шанс. И он им воспользовался.

- Вам помочь?

Голос оторвавшегося от стены высокого мощного молодого мужчины застал девушек в самый разгар их непринужденного веселья, заставив в спешке обернуться назад, испуганно переглядываясь друг с другом.

- Это Вы?! - громкий и ошарашенный голос Доа прорезал пространство коридора так, что некоторые посетители и даже персонал повернули головы в их сторону. - Вы что меня везде преследуете?!

Ее ладонь непроизвольно нашла холодные пальцы Чимен, сцепляясь с ней в поддержке, а лицо мгновенно преобразилось в выражение пренебрежения, смешанного со страхом. Девушки плотнее прижались друг к другу, взирая на молодого человека, приближающегося в их сторону.

Мужчина неспешной, скорее вальяжной, нежели нетерпеливой, как его внутреннее чувство, походкой направился к девушкам, отмечая настороженный сканирующий его взгляд подруги Доа. "Кажется, придется преодолеть еще один барьер на пути к заветной цели", - мелькнула в голове мысль мужчины, когда он мимолетным отсутствующим взглядом скользнул по привлекательной подруге, возвращая свое сосредоточение на объекте своего обожания.

- Кажется, у Вас вывих, - констатировал он, кивая в сторону лодыжки Доа и подходя к ним на небезопасное, по мнению Чимен расстояние.

Чимен интуитивно отшатнулась от высокого темноволосого мужчины в просторном оранжевом худи, одетом на весьма внушительное тело, и в черных мешковатых штанах с большими карманами, почти втыкаясь своей спиной в прозрачное ограждение второго этажа, чувствуя, как по спине прокатился достаточно ощутимый холодок, когда она вспомнила слова Доа, что этот мужчина уже не первый раз оказывается возле красивой девушки.

- Вы разве не слышали вопроса?! - Чимен заслонила Доа своей спиной и выступила вперед. - Вы преследуете мою подругу?!

Желваки на лице мужчины заходили, выдавая внутреннее напряжение. Его лицо на секунду приобрело жесткое и нетерпеливое выражение, тут же сменившееся замешательством от такой ярой защиты девушки.
Их взгляды встретились - его темные глаза столкнулись с пылающими воинственными глазами Чимен, и он поспешно отпрянул, увеличивая расстояние между собой и агрессивно настроенной девушкой, стремительно ощущая разочарование.

- Конечно, нет, - попытался спасти ситуацию мужчина, растерянно отвечая девушке. - Я лишь хотел предложить свою помощь. Я часто бываю в вашем университете, по работе, и иногда захаживаю на тренировки, вы правы. Но я ни в коем случае не хотел вас напугать. Вы позволите помочь?

Мужчина еще раз указал жгучим взглядом на ногу Доа, которая выглядывала из-за хрупкой спины подруги, стараясь внести в свое поведение максимально располагающие нотки.

- Мне кажется, Вам сложно идти, - пояснил он. - Я знаю, где кабинет хирурга, - его голова вновь мотнула в сторону нужного им кабинета. - Помогу Вашей подруге добраться до него, - уточнил мужчина, обращаясь к настороженной Чимен в надежде завоевать ее доверие.

Доа с любопытством, выраженном сейчас в широко открытых глазах, осторожно выглянула из-за плеча подруги волейболистки и, хромая, вышла вперед, позволив в какой-то момент этому внешне приятному молодому человеку оказать ей помощь. Что-то притягательное в его облике заставило сделать ее шаг навстречу мужчине, не сводя с него искренних заинтересованных глаз.

- И как же Вы собираетесь мне помочь?

- А вот как.

Сместив Чимен со своего места, как если бы этой девушки и вовсе не существовало сейчас в поле его зрения, мужчина широким шагом приблизился к девушке и, минуя все правила приличного поведения допустимых в этой стране, одним рывком поднял легкое тело девушки вверх, пока она ошарашенная его жестом неловко прикрыла рукой развевающуюся короткую юбку.

Чимен распахнула глаза и достаточно громко и выразительно охнула, инстинктивно отступив и давая дорогу странному мужчине, смотрящему на Доа с почти пугающей настойчивостью, который направился к нужному им кабинету по длинному широкому коридору многофункционального учреждения с множеством самых простых дверей, освещенному простыми круглыми точечными светильниками.
Обхватывая мощную шею руками, смущенная, но заинтригованная девушка ощутила запах его парфюма - тяжелого, сладковатого, и слишком мужского. И лишь невзначай, будто бы случайно, ее глаза опустились на вывернутый возле плеча капюшон обьемного худи, который приоткрывал черные линии на шее, напоминающие хвост какой-то рептилии.

Достигнув необходимого кабинета, приветливо мигающего табличкой "свободно", молодой мужчина, предварительно задержав пристальный пронизывающий до глубины взгляд на Доа, аккуратно поставил смущенную девушку на место, возвращая на свое лицо маску безразличия, сменившую находящееся до этого момента почти хищное звериное выражение лица с излишней заинтересованностью во взгляде.

- Спасибо, - с легким волнением поблагодарила незнакомца Доа, смотря на мужчину из-под опущенных ресниц с кокетливым взглядом зеленых глаз. - Вы говорили, что приходите в Университет по работе? Не будет бестактным, если я спрошу, кем Вы работаете?

- Я? - мужчина бросил взор на Чимен, подоспевшую к ним, и перевел его на Доа. - Я - IT -специалист, в университете я внедряю систему управления обучением - LMS. Такие специфические виртуальные классы. Приходится обучать профессоров, чтобы была возможность открыть новый профиль в вашем Университете.

- Тебе пора, - вклинилась в их разговор Чимен и указала Доа на горящую над дверью зеленую табличку, призывно мигающую и нарушая интимность беседы двух людей.

- Удачи с ногой, - пожелал мужчина, надеясь что ничем не выдал себя, совершенно не готовый сегодня оказаться так близко к своей настоящей симпатии.

Не дожидаясь какого-либо возможного ответа, мужчина быстро развернулся в сторону лифта, оставляя недоумевающих его почти рыцарскому поступку девушек перешептываться у кабинета. Девушка не узнала. Да и как она могла узнать его, если в сети его имя было Бора, а фотография была друга, который сейчас находился за закрытой дверью кабинета диагностики.

Его широкие плечи напряженно застыли, когда он вошел в кабину лифта, сулившего ему всего один этаж вниз для скорых размышлений. В отражении металлических дверей он увидел свое довольное лицо - те же темные глаза, что так напугали подругу Доа, сейчас смотрели с чувством совершенного преступления.

Лифт плавно остановился на первом этаже и мужчина очутился в просторном холле, с потолочных окон в котором уже близился вечерний закатный розоватый свет.
Когда он, ускоряя и без того частый шаг по глянцевой гладкой поверхности светлой плитки поравнялся с автоматическими широкими дверьми клиники, навстречу ему, будто фурия, пронеслась смутно знакомая женщина с копной каштановых волос, достаточно прилично задев его за плечо и демонстративно не извиняясь за совершенный поступок.

Потирая ушибленное место с деланным недовольством, молодой мужчина обменялся с охранником больницы выразительным насмешливым взглядом. Не задерживаясь ни на секунду, он стремительно покинул здание, торопясь вернуться в свое уединенное убежище. Там, за закрытыми дверями своего тайного пристанища, он вновь сможет погрузиться в чарующую переписку с похитительницей своего спокойствия, продолжая свой романтический маскарад.

____________________________

Стамбул. 22:05 по местному времени

Квартира, в которую только что ступила его нога в коричневом лофере через неброский порожек пробкового материала, встретила его почти гробовым молчанием. Ловкий бросок ключей с брелком в виде железного греческого шлема оглушительным звуком прорезал окутывающую узкий коридор тишину.
Устало опустившись на яркий оранжевый пуф, всегда приметной окраской встречая разное настроение гостей, Омер приложил руку ко лбу, потирая уже ставшие перманентными хмурые впечатанные в него морщины, будто прогоняя дурные мысли навязчиво лезущие в его голову.

Глубокий вздох мужчины отозвался тихим стоном холодильника на кухне, очевидно, ворчавшего на хозяина, который сегодня задержался в пути и вообще не навестил его раньше, в сам день его приезда. Все здесь было памятью. Памятью об ошибке.

Он окинул наполненным горечью взглядом видимую часть квартиры, некогда проникнутую нежным женским и заливистым детским смехом, заряжающим все уютное пространство дома.
Тяжелый болезненный укол гнетущей пустоты вонзился острой иглой в его душу, разливаясь удушливой волной тоски по тем счастливым дням, когда весь его смысл жизни был сосредоточен в этой столовой - сейчас отражающейся мраморным белым столом с массивной овальной ножкой в центре, и восемью черными стульями в огромном, разделенном на квадраты, зеркале, водруженном на одной из стен коридора.

Вчерашний вечер он провел в какой-то первой попавшейся непрезентабельной гостинице, не справившись ни с опережающими его эмоциями непримирения с собственным братом, ни с глубокой мрачной хандрой, в миг наполнившей его как только он оказался перед железной дверью с резными кованными вставками и стеклом за ними, ведущей в престижный подъезд его дома.

Всё вдруг нещадно резко нахлынуло в бесчисленном количестве воспоминаний, от которых он бежал последние пять лет - запах разросшихся по кованному забору, пиками уходящему в небо, нежных цветов бугенвиллей.
Восемь почтовых металлических серых ящиков при входе к зеркальному лифту, на одном из которых до сих пор висела чуть криво прикрученная табличка с его фамилией. Приветливая улыбка на уже совершенно морщинистом лице консьержки Азры ханым, в ее накинутом на плече вязанном разноцветном кружевном болеро, с вопросом обратившейся к Омеру в надежде, что приятный мужчина вновь решил дарить ей свои милые комплименты каждое утро, когда в спешке целуя свою любимую женщину на прощание, выпрыгивал из дверей лифта, опаздывая разгадывать очередную тайну следствия.
Только ему, такому счастливому семьянину, преданная Азра ханым, заламывая свои костявые, покрытые множеством старческих пятен, руки могла доверить жалобу на свою ненавистную соседку, решившую взять ее измором, прикармливая все черное и абсолютно несчастное по ее мнению семейство бездомных котов.

И вот сейчас он сидел в своей прежней, нетронутой с момента его побега из этого города, прихожей, запустив руки в подернутые сединой черные волосы, смотря на пластиковый чемодан, стоящий у отделанной белой панелью двери и ожидающий его решения.

Если бы можно было отмотать время назад, он бы наплевал на всю свою одержимость справедливостью и жажду поиска нелюдей, внимая словам своей жены. Когда каждые выходные, он вместо того, чтобы продолжать с жаром обнимать ее пахнущее лемограссом, после прохладного душа, обнаженное тело, бежал, захватывая по дороге в кофейне неподалеку крепкий кофе, на очередной срочный брифинг, вызванный нашумевшим убийством.

Надо было остановиться еще тогда, когда Леман однажды майским, пахнущим ее свежеиспеченными булочками, утром преподнесла ему заветную синюю коробочку, перевязанную смешным неказистым бантиком, в которой лежал пластиковый маркер с яркими двумя полосками на белом фоне.
Тогда, когда она, заявившись в его узкий кабинет на третьем этаже Дворца Правосудия со взглядом отпетого преступника выкрала собственного мужа для греческих выходных в одном из отелей ее подруги.

Но время всегда отличается своим умением не возвращаться обратно, безвозвратно унося с собой все мгновения нашей жизни. Не зная пощады и жалости, оно продолжает свое испытание выбором, который ты совершаешь ежедневно. Пути назад не бывает.
Время не замедляется для тех, кто хочет задержаться в приятных воспоминаниях, и не ускоряется для тех, кто бежит навстречу будущему. Приняв однажды решение, ты лишь можешь наблюдать его последствия, не в состоянии вернуться и поменять сделанный тобою выбор.

Омер снова глубоко вздохнул, отдергивая руки от головы и расправляя широкие плечи, которые вкупе с кожаной курткой делали их еще более могучими и, облокотившись ладонями на пуф, рывком заставил себя встать.
Взглянув на простые механические часы на его руке с широким металлическим браслетом, он про себя отметил, что снова не успел позвонить Метехану, а Берлинское время, даже учитывая разницу мередианов, уже не позволяло вторгнуться в личную жизнь сына, который по догадкам отца сейчас явно находился не один.
Вспоминая дни своей разгульной молодости, Омер с особым чувством усмехнулся, окунаясь в давно забытые ощущения беспечности и жажды горячего женского тела.

Все это было в его жизни до встречи с Леман, так неистово ворвавшейся в его одинокую жизнь молодого любимчика женщин в одном из баров Стамбула, своим вопросом - не мог бы он  убраться с ее дороги, ведь время на часах было уже 5 утра, а столики пора было приводить в порядок.

Скользнув изнуренными глазами по пустой вешалке в прихожей, где прежде вечно был хаос из разнообразной одежды возмущенной женщины от отсутствия подходящего пальто, Омер, оставляя чемодан вершителем его подвешенной судьбы в коридоре, прошаркал босыми ногами по узкому  коридору в сторону мастер спальни, в надежде унять свои воспаленные мысли ледяным душем.
Миниатюрные светильники, размещенные над небольшой картинной галерей, устроенной когда-то Леман в светлом пространстве двух противоположных стен, зажигались по мере того, как его шаги гулким эхом отдавались в зыбкой тишине квартиры.

Стараясь не смотреть в сторону аккуратно заправленной бежевым покрывалом кровати, он кинул мобильный на темный комод с замысловатыми изогнутыми ножками и прошествовал в ванную, где холодный серый кафель встретил его босые ступни неприятным ознобом.

Сначала сбросил с себя темно-синие джинсы, которые они вместе с Метеханом выбрали в одном из магазинчиков Берлина, потом принялся за серую водолазку. Одним движением срывая любимый предмет гардероба с тела, Омер слегка принюхался. Она до сих пор пахла госпожой прокурором. Этот стойкий запах цитрусовых ноток, казалось, прочно засел в каждой нитке кашемирового изделия, как прочно обосновался образ этой женщины в его голове, вызывая противоречивые чувства.

Он не смог.

Не смог скрыть своих эмоций в колонии, даже несмотря на ее присутствие, за которое он цеплялся как за спасательный круг. Мало того, она оказалась невольным свидетелем его слабости и надломленности, когда своим вопросом о жене заставила его снова испытать тот резкий шок при сообщении о смерти Леман. И, очевидно, Кывылджим это заметила. Ее пронизывающий взгляд подмечал детали не хуже него самого.

Повернув черный кран в сторону максимального холодного потока воды, Омер резко нырнул своим обнаженным телом под колкие тугие струи, заставляя свои зубы отстукивать жесткий ритм, пока его голова приходила в порядок от знобивших его навязчивых мыслей.
Позволив себе чуть больше десяти минут простоять под ледяными каплями, монотонно стекающими сверху, Омер прикрыл глаза, отдавая свой организм под управление собственного мозга.
Пару минут спустя, вода уже не казалась ему такой ледяной, а до этого давящие со всей своей неотвратимостью мысли, слегка отступили, уступая место рациональному зерну, которое ему сейчас было так необходимо.

Выскользнув из-под душа, отделенного от длинной белой столешницы лишь полупростенком, Омер вгляделся в прямоугольное, подсвеченное зеркало, которое даже не запотело от ледяных паров, исходящих от зоны душа.
В зеркале на него смотрел, по очевидности, усталый мужчина, седина которого невольно выдавала его чуть старше сорокалетия возраст.
Глубокие паутинки морщинок возле карих внимательных глаз, от проницательного взгляда которых сложно было укрыться любому человеку, сейчас собрались в небольшие лучики, когда Омер, отгоняя нахлынувшую меланхолию, вдруг вспомнил расширенные от жгучего страха глаза госпожи Прокурора, схватившей его за руку в безотчетном жесте пугаясь всего-навсего пробегающей крысы возле  каменной стены Стамбульской тюрьмы.

Леман тоже боялась грызунов. Она так умильно раскрывала миндалевидные темные глаза при виде пробегающей мимо нее мыши, а потом так забавно вскрикивала тонким голосом, будто видела перед собой, по меньшей мере, огромного хищного зверя, рвущегося вцепиться ей в нежную шею.

Омер усмехнулся в зеркало, облокачиваясь на столешницу двумя руками и внезапно снова ощущая как продернуло его разрядом прежде, чем перед ним четко и ярко материализовались руки, вцепляющиеся в ткань его водолазки и бархатистые пушистые волосы, касающиеся его щетины.

Оказывается, у стальной невозмутимой ханым бывали человеческие слабости, делающие ее из топорного орудия правосудия  - беззащитной ранимой женщиной, отчего профессору становилось все интереснее продолжать с ней работать.

Проведя рукой по колючей растительности на щеке, он внезапно вспомнил сегодняшнее забавное происшествие под лестницей. Отчего его кольнули непростые служебные отношения  Главного Прокурора и его строптивой подопечной, явно напрашивающейся на строгий выговор от нарушения субординации внутрикорпоративных межведомственных отношений - он не знал и сам.

"Что же Вы за женщина, Кывылджим ханым?" - озвучил он сам себе свои мысли, взъерошивая рукой влажные темные волосы и придавая им естественную хаотичную укладку. - "Неужели настолько влюблены, что решили рискнуть своей репутаций ради отношений с мужчиной старше по званию?"

Образ суровой надменной машины по расследованию преступлений с особой жестокостью, который она так тщательно выстраивала перед всеми, никак не подействовал на профессора. Он как открытую книгу сразу считал ее неистовый внутренний пыл и горячую романтичную натуру, так ярко выдающую ее наливающимися огнем глазами и неловкими неуклюжими движениями тела  в моменты ее особого волнения.

Еще раз насмешливо хмыкнув, Омер, обернув узкие бедра серым махровым полотенцем, висящим строго на том месте, где ему было предназначено, вернулся в просторную спальню. Его взгляд, словно пойманный в ловушку памяти в надежде снова предаться дорогим воспоминаниям, искал знакомые очертания любимых вещей.

На тумбочке цвета слоновой кости помимо массивного светильника, своим большим абажуром накрывающим столешницу квадратной тумбочки как зонтиком, стояла фотография в серебряной рамке - улыбающаяся Леман, с распущенными волосами, с теми самыми завитушками, которые имели свойство туже закручиваться, когда они оказывались вблизи побережья.

Замерев от острой боли, от которой он только что пытался сбежать под холодными струями, Омер в нерешительности остановил свою руку, будто увидев свою жену перед собой, за несколько секунд совершая болезненный, отягощенный событиями, выбор.
Оглядывая прежде любимую комнату, высвечивая будто в замедленной съемке все предметы в ней, он пару минут просто смотрел вокруг, замечая все детали, которые раньше казались самим собой разумеющимся.
Старинный комод, как свидетельство упорства жены, не желающей расставаться с ним, массивные светильники по обеим сторонам кровати, спускающимися с потолка, ряды подушек, которыми было так удобно бороться с их ребенком, по утрам регулярно нарушающим притяжение двух любящих тел.

Теперь все эти предметы, хранившие частичку ее присутствия и тепла,  превратились лишь в напоминание,  превращая привычную обстановку в болезненные напоминания о потере.

Резкий звук мелодии телефона, прозвучавшей в гнетущей тишине раньше, чем Омер решительно убрал фотографию жены в маленький ящик тумбочки, заставил его в спешке натянуть темно-синий халат, выбранный им в отдельной гардеробной в узкой дверью, ведущей из спальни, и на последнем звуке ответить человеку, явному не желающему сдаваться.

- Привет, милый, - услышал он нежный голос с нотками стали . - Ты уже несколько дней в Стамбуле, но так и не позвонил мне.

Омер облокотился спиной на покатый край комода, изобразив на лице что-то похожее на извиняющуюся улыбку, рукой прикладываясь ко лбу, когда внезапное осознание своей вины перед оставленной им в Берлине женщиной подобралось слишком близко.

- Прости, с головой окунулся в рабочие будни. Я с трудом вспоминаю позвонить сыну. Надеюсь, ты его навестила?

- Конечно, Омер, - голос в трубке звучал своими задором и свежестью. -  Сделала все, как ты просил. Даже заказала ему доставку еды на целую неделю. В квартире все чисто, следов посторонних лиц женского пола не обнаружено. Можешь выдыхать - дедушкой и бабушкой нам с тобой становиться слишком рано. Еще уладила все твои вопросы по неучебной деятельности - передала твоих студентов Беркеру бею на практику, начиная с конца семестра. Мне продолжать дальше? - язвительно в своей доброте, продолжал женский голос.

- Кажется, я услышал все, что хотел, - рассмеялся Омер. - Спасибо, милая. Как твой проект?

- Мы выиграли тендер, Омер. Признаюсь, это было нелегко, но те дни, пока ты там пытаешься поймать своего маньяка, выдались у меня излишне суматошными. Так что твое отсутствие пошло мне даже на пользу, не было шансов отвлечься, - игриво продолжила женщина.

Омер услышал специфический звук, который может издавать только стеклянная ножка бокала, касающегося гладкой холодной поверхности стеклянного журнального столика и явственно представил женщину, сидящую на белом мягком низком диване, в расслабленной позе, в струящейся по ее упругому телу короткому кружевному шелку, попивающей алый терпкий напиток из своего бокала и лениво переключающей каналы спутникового телевидения.

- Я слышу ты празднуешь, - заметил он, по привычке ловя любые звуки и подтексты диалога даже по телефону. - Надеюсь, не мой отъезд, - усмехнулся он. - Поэтому хочу тебе поздравить. Ты это заслужила. Теперь должность вице-президента по праву твоя.

- Не спеши, Омер, -рассмеялась женщина, явно интригуя своим голосом профессора. - Ты еще не знаешь всех новостей. Я отказалась от этого места.

- Вот как? И почему же?

Профессор оторвался от угла старинного комода и, скользнув в мягкие черные тапочки, которые, как и пристало им, стояли возле входа в мастер-спальню, и зашаркал ими в сторону гостиной, попутно выключая искусственные светильники в доме, оставляя лишь тонкий изящный свет нейтральной подсветки, идущей над линией пола.
Его усталость и насыщенность дня не позволяли в полной мере сейчас ощутить расстроена женщина на том конце провода или все же, как обычно, горда собой и своей цепкой профессиональной хваткой.

- Я подумала, что хочу быть ближе к тебе, милый, - на полном серьезе заявил женский голос с примесью издевательских провоцирующих мужчину ноток.

Омер резко остановился, впиваясь своим телом в угол каменного кухонного острова, мысленно чертыхаясь то ли от пронзившей его бедро боли, то ли от неожиданности заключенной в последних словах женщины. Его брови на долю секунды взметнулись вверх, отдавая дань его удивлению.

- Я не совсем понимаю.., - начал было Омер, однако мелодичный голос вдруг перебил его снова.

- Что же тут не понятного, милый, - насмешливо вставила она. - Я решила выдвинуть свою кандидатуру, и меня утвердили на роль руководителя  филиала «Farmrose» в Стамбуле, Омер. Это прекрасная возможность выйти за пределы метрополии для расширения рынка сбыта, выходя на новые страны продаж, увеличивая производительность. 

- Разве ты не хотела продолжать карьеру в Берлине? По моему скромному мнению, должность руководителя филиала несколько уступает вице-президенту компании. К чему такие жертвы, милая? - его спокойный тон сейчас не сулил ничего хорошего для женщины, застывшей в предвкушении его реакции.

- Решила вернуться в родной город так же, как и ты. Надоела, знаешь ли, бюрократическая немецкая волокита. Ты ведь понимаешь, как здесь решаются вопросы? Пока ты не пройдешь путь по всем муниципальным инстанциям, отстаивая свой проект как безукоризненно идеальный - ты не получишь единогласного ответа. Миновать такие ступени - невозможно. Чего не скажешь о турецкой системе, ведь так, Омер?

Мужчина отложил телефон на холодный белый мрамор столешницы, по привычке включая громкую связь, и нырнул под выступающий край барной стойки, в поиске бокалов, стоящих за подсвеченным стеклом стеклянных дверец.

- Пожалуй, я воздержусь от твоих провокационных намеков, милая, - раздался его глухой голос откуда-то снизу, пока он мучительно решал, каким же напитком, вместо надоевшего ему порядком зеленого чая, он порадует себя сегодня.

Предварительно связавшись с Ханой, женщиной тайского происхождения, Омер в точности дал указания наполнить его бар и холодильник необходимыми ему запасами продуктов. Поэтому сейчас, находясь в полной уверенности от действий своей помощницы несколько лет следящей за домом, вынул высокий стакан спрятанный глубже остальных.

- И когда ты собираешься на родину, родная? - продолжил он тоном, будто бы совершенно не заинтересованным в продолжающейся беседе, возвращая порядок среди венецианского стекла, нарушенный им.

- В ближайшие пару-тройку недель, милый.

Оглушительное признание женщины, вещавшей сейчас со столешницы глубоким, разжигающим страстным голосом заставил Омера мгновенно выпрямиться, в изумлении распахивая глаза. Прежде, чем его макушка со смачным ударом коснулась мраморной поверхности сверху, он успел подумать, что был не так приятно обрадован только что преподнесенной ему новостью.

- Это...это неожиданно, милая, - выныривая обратно из-под столешницы и потирая ушибленное место, заикаясь от неожиданности, сказал Омер. - Впрочем - это в твоем духе. Нестись вперед, не зная пощады. Я удивлен такой быстрой решимостью с точки зрения потери твоего статуса.

- Это звучит, как: "Я не слишком-то и хотел тебя видеть, поэтому подыскиваю сейчас кучу поводов, чтобы не дать тебе остановиться в своей холостяцкой берлоге", Омер, - усмехнулась девушка, сидящая сейчас перед выключенным экраном телевизора и в напряжении смотрящая в большие окна пентхауса на открывающуюся перед ней панораму ночного Берлина.

Никто не мог сейчас видеть ее истинных реакций, проявившихся в горящих яростных, несколько одержимых, глазах, сжатой тканью велюровой бежевой подушки изящными длинными пальцами, расставленными широко длинными стройными ногами, так заманчиво открывающих треугольник обнаженных бедер. Если ей и было, что скрывать перед всеми, так это свою хищную мятежную натуру, изображая светлого ангелочка, в том числе и перед ее мужчиной.

- Не переживай, я остановлюсь у родителей, Омер, - слишком ласково продолжила она, возвращая себе прежний нежный тон голоса. - Так что можешь выдохнуть. Но если захочешь принять меня у себя, я буду не против.

Омер глубоко вздохнул так явственно представив огни, полыхающие в зеленых глазах тщательно скрывающих их женщины, и слегка усмехнулся. Их отношения были похожи на приторный обман одного и другого в равной степени, соединяясь беспрекословно лишь в постели, где темпераментная женщина с лихвой восполняла свою истинную потребность в подчинении.

- Ты снова подумала совершенно не то, что я имел ввиду, родная. Но я предупрежу Хану, помощницу, чтобы она подготовила все к твоему приезду. Можешь смело называть таксисту мой адрес по прилету в Стамбул. Я постараюсь тебя встретить, но с этим могут возникнуть проблемы, милая.

- Судя по твоему тону, они уже возникли, Омер, - театрально усмехаясь отозвалась женщина. - Это твоя госпожа Прокурор оказалась не такой приятной женщиной? Я пошерстила о ней информацию в сети, это просто стальная машина без единого проигрыша. Неужели она действительно так хороша, как говорят о ней в прессе?

Губы Омера сами собой поползли вверх, вспоминая стыдливые пылающие глаза, устремленные снизу вверх в узком проеме меж лестничного пространства. Если бы  сейчас женщина, слишком внимательно вслушивающаяся в его ответ и нервно сжимающая тонкую ножку бокала, узнала бы о преступных деяниях женщины прокурора с идеальной репутацией, она бы не оставила от нее камня на камня.

Он слегка повертел пустой стакан в руках, прислушиваясь как под его пальцами оживает приятная мелодия края стекла, и задумчиво постучал пальцами о холодный камень, присаживаясь на край барного черного стула.

Действительно ли так хороша была женщина Прокурор? И снова минутная задержка ее пальцев, вцепившихся в его серую водолазку предстала перед его глазами, заставляя мужчину почувствовать учащенный пульс в районе сонной артерии.

- Дорогая, давай не об этом сейчас, -уклончиво ответил профессор, поглядывая на ручные часы, своим циферблатом неумолимо отстукивая позднее время. - У меня был чрезвычайно тяжелый день. Я только вернулся с работы и отчаянно борюсь со сном, а по времени в Берлине, ты и подавно должна быть уже в нашей кровати, - он выразительно подчеркнул принадлежность предмета им обоим.

И Омер тут же услышал негромкий смешок в линии телефона отчетливо говорящий как она только что со стуком поставила бокал на длинный овальный столик, скривив губы в презрительной ухмылке от тактичного ухода Омера от разговора на странную и скользкую для него тему.

- Ты всегда так мастерски уходишь от ответов, - протянула женщина, и Омер представил, как ее ноготь медленно скользит по краю бокала, оставляя едва слышный звон. - Но я не из тех, кого можно отвлечь банальной усталостью.

Профессор замер. И даже неловко обернулся за свою спину, будто бы девушка прямо здесь и сейчас стояла позади него, опуская свои руки с длинными ногтями ему на плечи, как она делала обычно. Но за его спиной  было лишь большое квадратное окно, в котором сейчас отразилось его изумленное лицо. Внезапная острота в голосе подруги резанула, как лезвие. Еще одно неверное слово  - и эта беседа превратиться в минное поле.

На другом конце телефонного звонка раздался характерный щелчок  и мужчина живо перед собой увидел, как она распахнула окно, срывая с креплений пару крючков темной льняной шторы, открывая ее взору множество горящих вечерним светом окон. В трубку ворвался вой ночного ветра.

- Берлин такой тоскливый без тебя, милый, - внезапно снова меняя тон своего голоса от ледяных претенциозных нот до голоса ласковой кошки, продолжила женщина.

Вновь возникшая тишина между двумя людьми в разных городах настигла моментально. Один - продолжал крутить пальцем по гладкому краю бокала, другая - подставляла лицо модельной внешности прохладному воздуху, наполненному городскими запахами. Отчетливо завыла сирена и Омер снова обернулся по сторонам, казалось, ища источник ее возникновения. Берлин или Стамбул. Где сейчас ему стоило находиться?

- Берлин прекрасен сам по себе, - сдержанно отозвался Омер.

Сейчас ему было не до разговоров. Его взгляд натолкнулся на собственный ноутбук, который виднелся из кожаного портфеля, и профессора тут же осенила догадка. Лихорадочные мысли уже завертелись у него в голове, отодвигая существовавший в эфире разговор с женщиной, чье недовольство своим ответом он почувствовал даже на расстоянии несколько тысяч километров.

- Милая, - осторожно начал он, пытаясь не показаться излишне отстраненным. - Уже действительно поздно. Мне нужно еще проверить кое-что по делу, - и Омер снова кинул свой взгляд на компьютер, - а потом, наконец, выспаться, иначе я рискую опоздать на брифинг.

- Я поняла, любимый, - певуче отозвалась девушка, скрывая свое внутренне напряжение. - Доброй ночи, Омер.

- Доброй ночи.

Резко обрывая связь, уже не сдерживаясь в своих яростных эмоциях от непроявленного должного уважения к своей персоне, женщина с громким лязгающим звуком захлопнула отворенное прежде окно в черной раме.

Бросив недовольный взгляд на распростертые перед ней множественные разноцветные огни старинного города, которые сливались в одно размытое пятно, от накатывающих на нее эмоций, она резко развернулась в сторону столика, где только что оставила бокал с красным вином. Тишина вокруг нее была почти осязаемой, и чтобы заглушить ее женщина в остервенении несколько раз нажала на кнопку пульта, зажигая огромный плазменный экран с первой попавшейся программой.

Внезапно хруст стекла разнесся по просторным комнатам пентхауса - бокал, зажатый за секунду до этого в ее руке с багряной жидкостью с силой ударился о стену, разлетаясь на острые мелкие осколки.

- Я всегда получаю то, что хочу, Омер Унал, - выдавила из себя женщина, искаженная гневом и пылая глазами.

Осколки бокала рассыпались по ровному мраморному полу, словно маленькие острые звезды, отражая огни мерцающего фильма на экране телевизора. Она в ярости пнула иодин из крупных кусков и тот, пролетев через комнату, ударился о стеклянную поверхность журнального столика, издавая хрустальный звон.

Хватая в ту же секунду мобильный телефон, который она в исступлении отбросила на край диване, даже не успев услышать его скромный поцелуй, посланный в трубку, женщина разблокировала экран, выбирая необходимый ей номер в списке контактов.

- Бронируй билет на рейс в Стамбул через три недели, Ханс, - выдохнула она в трубку, внутренне сверяясь с графиком в своей голове. - Подготовь документы для переезда. И мне нужно полное досье на прокурора Кывылжим Арслан.