Sutego
Sutego - Найденыш
Тихие вороватые шаги были совершенно не слышны среди громкого гула голосов посетителей местной идзакаи. Высокий мужчина с пепельными волосами, собранными в высокий длинный хвост, откинул с головы капюшон черного плаща, отточенным движением одернул полы и опустился на твердую потертую временем лавку.
Он не привлекал к себе внимания, даже если все его лицо было исписано белоснежными узорами, а глаза имели холодный серый оттенок. Почему он не выделялся? Потому что среди присутствующих в этой идзакае он сливался с привычной блеклой массой других мужчин. Все как один: длинные седые волосы, узоры на лицах, оставленные самой природой, темные одежды и ледяные взгляды.
Здесь, в Японии, их нарекали чоджу. Проклятые дети, родившиеся на территории Кореи, ненавистные собственным родителями. Их отправляли сюда, в префектуру Самомото сразу, как немного окрепнут. Юноши и девушки — все как на подбор, ничем не отличающиеся друг от друга и так сильно отличающиеся от простых смертных. Их грех был лишь в том, что они родились, обладая нечеловеческой силой, и видели то, чего другие узреть были неспособны. И если женщинам зачастую открывался лишь один путь — в публичные дома, где они были словно заморские диковинки, то мужчинам удача улыбалась шире: их обучали охоте на нечисть.
А здесь, в Японии, нечисти было так много, что и сам черт ногу сломит. Казалось бы: ходи себе, лови тварей под заказ, да живи припеваючи. Но если бы все было так просто, Чонгук бы не отсчитывал сейчас моны, снимая жалкие остатки былой роскоши с твердой проволоки.
Чоджу стянул с плеч две скрещенные за спиной катаны, отложил ножны на скамью и огляделся в поиске знакомых лиц.
Среди седых голов было трудно найти того, кого нужно, с первого раза, однако один из товарищей по оружию нашел его сам.
Грузный, на вид хмурый кореец, лицо которого было рассечено от брови до уголка губ, потянул губы в широкой улыбке и, махнув Чонгуку рукой, подошел ближе, без спроса усаживаясь рядом. Ильхо по своему обыкновению был бесцеремонен в дружеских порывах.
— Что, Чон, совсем туго? — громогласно хохотнул он, похлопав охотника по плечу и вызвав на его лице кислую усмешку.
— Хуже, чем могло бы быть. Заказов больше, чем дохлых кур в разгар чумки, а хорошо оплачиваемых — по пальцам твоей левой руки пересчитать, — отозвался Чонгук и махнул трактирщику ладонью, подзывая поближе.
Ильхо удивленно вскинул брови и вдруг раскатисто рассмеялся. На его левой руке было лишь два пальца, остальные — остались в пасти бакэ-нэку около трех лет назад.
— Шутник! Пришел бы ты на час раньше, и наш Сокджин угостил бы тебя сливовым вином. Он тут всех угощал в честь своей удачной охоты.
— А Сокджин обогатился? — поинтересовался Чонгук, бросив несколько мон на стол, когда трактирщик поставил перед ним деревянную кружку с выпивкой.
Это было удивительно. Буквально на прошлой луне охотник в лице Сокджина изливал Чонгуку душу, жалуясь на недостаток денег в кармане и поганые заказы, а вот уже сейчас угощал своих братьев выпивкой. И не какой-то там, а сливовым вином! Неслыханная для этого чоджу щедрость.
— А ты что, не знал? Он словил кицунэ. Рыжая, молоденькая, всего на четыре хвоста. И пока ты считаешь моны, Сокджин разгребает свои восемьдесят рё и в ус не дует, — ухмыльнулся Ильхо, постучав пальцами правой руки по столу.
— Восемьдесят рё за один заказ? — вскинул брови Чонгук и, подозрительно прищурившись, махнул на Ильхо рукой. — Брехня, — уверенно заявил он, отпив из своей кружки и громко отставив ее на стол.
Несколько седых прядей из челки упали на его лицо, а глаза недобро сверкнули. Восемьдесят рё! Невиданно.
Ильхо нахмурился, а его пухлые губы отчего-то обиженно надулись. Охотник даже сел ровнее, отвернув корпус от Чонгука.
— Жизнь твоя — брехня, Чон, а я правду говорю. Не веришь — сам сходи спроси. Нынче богатые господа за лис дают больше, чем императорским воинам выплачивают в год. А если лиса еще и молодая, с одним хвостом, так и три их жалования можно получить, пару раз щелкнув пальцами.
— Ты еще пойди слови эту лису. Они прячутся лучше, чем кроты в норах.
Чонгук тяжело вздохнул и задумчиво прикусил губы. Последний его заказ был выполнен всего трое суток назад.
Казалось бы, все вполне прилично. Заказчик — староста деревни, в трех днях ходьбы от поселения чоджу. Мужчина жаловался, что в лесу стали пропадать люди, а тех, кого находили, было уже не узнать. Иссушенные, обескровленные трупы валялись на лесных дорогах и осыпались прахом, едва коснешься.
Для Чонгука такое не в новинку: по отметинам на телах он понял, что имеет дело с дзюбокко — деревьями, что раньше росли на полях сражений, привыкшими к человеческой крови и ставшими хищниками. Теперь они без жалости высасывали жизнь из всех, кто попадет к ним в ветви, досуха.
Дзюбокко найдено, ветви срублены, а останки — безжалостно сожжены. И что в благодарность? Две сотни мон и большое сердечное спасибо!
Охотник снова не сдержал тяжелого вздоха и в пару глотков допил кислый алкоголь из кружки, поморщившись.
— Где он сейчас? — поинтересовался чоджу, перехватив рукой ножны с катанами и поднявшись с места.
— Да, поди, с Суроми где-то вяжется. Его с неделю не было, истосковалась девка.
Чонгук благодарно кивнул, закрепив на своей груди ремни, и, не прощаясь, быстрым шагом направился к выходу из идзакаи.
На улице было темно. Поселение чоджу находилось за лесом, на самом отшибе горного хребта. Все дороги были вымощены крупным гравием и галькой, пожухлая трава и неплодородная почва лишь усугубляли положение охотников. Вырастить что-то самим — практически невозможно. Да и негоже чоджу заниматься земледелием.
Мужчина неспешно шел вперед. Камни хрустели под подошвой плетеных дзори, легкий летний ветерок играл в серебряных нитях его волос, мягкий свет луны отражался от него холодом. Чоджу с трудом вписывались в летний пейзаж, как будто их временем года была снежная зима, какая бывает только на Хоккайдо.
Широкие улицы поселения были освещены факелами, стоящими на невысоких, в рост человека, железных столбах. Тут и там сновали седоголовые охотники; обычных людей в их поселении было не сыскать.
Чоджу боялись, местами презирали, и если в деревнях и селах еще можно было уповать на маломальскую милость за выполнения заказов, то в городах приходилось тщательно скрывать белые рисунки на лице и волосы, чтобы не накликать на себя беду. Кому нужны эти разбирательства, если можно просто выполнить заказ и свинтить с деньгами куда подальше?
Вдалеке, на самой вершине горы, была видна тень огромного здания — пожалуй, самого большого в этой местности. Именно там молодые чоджу проходили обучение с самого младенчества. Женщин учили домашним делам, танцам, песням и грамоте, а мужчин — силе, убийствам и счету, закаляли характер тяжелыми, порой невыполнимыми испытаниями. Чонгук был одним из немногих, кому было интересно не только махать оружием, но и изучать эти «девичьи глупости». Грамота — увлекательное дело.
Еще будучи ребенком, чоджу обрел подругу в лице Суроми и, как он тогда думал, заклятого врага в лице Сокджина. Они втроем прибыли сюда на одном корабле, еще беспомощными младенцами. И как-то уж повелось у них постоянно ошиваться рядом. Суроми — болтливая и веселая, Сокджин — жуткий хвастун и задира, и Чонгук — как выражался Сокджин — нахальная брюзга. А чем плохо? Совестью и радостью не прокормишься, как бы ни хотелось.
Суроми учила Чонгука письму и чтению по ночам, так, чтобы никто из учителей не слышал. Если бы кто-то из старших прознал об этом, обоим было бы несдобровать. Изгнали б их из школы — и пришлось бы детям скитаться до конца дней, ведь обученных чоджу избегали, а необученные и вовсе не смогут выжить. И по сей день Чонгук благодарен этой прекрасной женщине за ее терпение, ведь, несмотря на большое желание, учеба давалась Чонгуку тяжело.
Как только Суроми исполнилось пятнадцать, у них с Сокджином случилась так называемая любовь. Для Чонгука — нечто совершенно чуждое. Разве станет чоджу хорошим охотником, если сосредоточится на своих чувствах? Сподручнее ни на что лишнее не отвлекаться и заботиться только о собственном благополучии.
А по достижении шестнадцати девушку продали публичному дому в соседней префектуре, где она отплясывала на протяжении пяти лет. Сокджин, нужно отдать ему должное, за эти пять лет добился в глазах Чонгука огромного уважения. По завершении обучения им давали на жизнь ровно пятьдесят рё. Кто-то покупал на них дома в этом поселении, как Чонгук, кто-то спускал на женщин и выпивку. А Сокджин оставил при себе. Работал не покладая рук, зарабатывая почет и известность среди товарищей. А потом словно растворился на год из поля зрения. Его считали погибшим, но нет. Вернулся, заработав еще пятьдесят рё сверху, и не один. Выкупил Суроми и теперь ошивался здесь, в этом поселении. Вниманием его не обделяли. Он охотник умелый, знающий, к нему все шли за советом. Вот и Чонгук сейчас шел, вдруг и ему повезет. А иначе как это назвать? С трудом пятьдесят рё за год, не покладая рук зарабатывал, а вот тут так сразу восемьдесят рё за один день!
— Везение, — проворчал себе под нос Чонгук и, подойдя к невысокому мелкому домику на окраине, несколько раз постучал в дверь кулаком.
Внутри послышалось быстрое шарканье, и дверь перед носом Чонгука отворилась.
На глаза тут же попалась седая макушка, девичье круглое лицо с белыми узорами и широкая белозубая улыбка. Глаза — серые, словно сталь, радостно блеснули в огне ночного уличного факела.
— Чонгук! — воскликнула Суроми и немедля распахнула дверь шире, впуская мужчину в их маленькую, уютную обитель.
Сокджин, сидя за столом с куском рисовой лепешки в зубах и попутно завязывая длинные светлые волосы в хвост, кивнул товарищу.
— Обогатился и не сказал ни черта. Хоть бы другу рё подкинул, в знак моего терпения, — проворчал Чонгук под хохот девушки и, скинув с себя плащ, прошел к столу.
— А ты не завидуй, — фыркнул Сокджин, откусив большой кусок лепешки, набивая рот, — пошел бы во служение к императору, зарабатывал бы и больше. Может, уже давно смог бы осуществить свою мечту и уехать на родину.
— В пекло императора, — скривился Чонгук, — и родину в пекло. Такими темпами я быстрее в могилу отъеду, чем на родину.
Они несколько секунд посидели в тишине, но, даже если ворчали друг на друга, их дружбы это не умаляло, и оба расплылись в улыбках. Чонгук протянул руку Сокджину, и они громко соприкоснулись ладонями в рукопожатии.
— Рад за вас. Здесь останетесь или переберетесь куда подальше? — наконец прекратив ерничать, искренне поинтересовался Чонгук.
— А куда нам ехать, Чонгук? — усмехнулась Суроми, поставив миску с похлебкой перед парнем. — Двух чоджу не примут ни в одной местности. Мы дом хотим поприличнее, и работать нужно. Оружие у Сокджина износилось, мне еще ничего не прикупили, хоть и обучена вашему ремеслу. Деньги уйдут как вода сквозь пальцы. Мечи нынче стоят целое состояние.
Чонгук согласно закивал и внимательно глянул на Джина.
— Где ты нашел молодую лису?
— Три дня пути отсюда на запад. Не знаю насчет молодых, но шестихвостых три штуки насчитал, — посерьезнел Сокджин, — но ты попробуй, вдруг свезет. Ты охотник опытный, должен учуять, если будет что-то особенное.
— Шестихвостых где угодно много. Только опасные они, не стоят своих денег, — поморщился Чонгук, задумавшись.
Последний раз, когда он словил кицунэ, едва смог выжить. У той было семь хвостов, огромный запас магии и столько ярости в небольшом теле, что можно было легко оставить в лапах лисы свою голову. На память остался трехпалый шрам на груди, а за работу заплатили всего десять рё, на которые Чонгук обновил сломанное оружие и экипировку. Никому не нужны женщины в возрасте в виде лисиц. Те, кто ищет лис, обычно используют их для утех, называя кицунэ величайшими искусными любовницами. А если эта искусная любовница еще и молода — за нее готовы заплатить огромные деньги.
— Отправлюсь завтра на заре на запад. Может, найду кого. Укрою у себя дома на время и найду покупателя, — решил Чонгук и, придвинув к себе миску, взял ложку и принялся за угощение.
Он бы и сам мог состряпать себе ужин, но раз предлагают поесть, отказываться не станет. Да и денег лучше припасти в дорогу. Конечно, у него был запас для разных нужд, но Чонгук предпочитал не таскать оттуда даже по несколько мон. Вдруг пригодятся?
Отужинав и простившись с друзьями, чоджу направился к своему дому. Жил он совсем недалеко, на той же улице. Даже сворачивать было не нужно. Оно и хорошо. Перед дорогой надобно как следует отоспаться. Неизвестно, на какую еще нечисть завтра он наткнется в лесу.
***
На пятый день пути, как и посоветовал Сокджин, на запад, Чонгук почувствовал, что начинает выдыхаться.
Двое суток бессмысленного скитания по лесу не придавали ему больших надежд, а наоборот, вынудили сделать очередной, пусть и небольшой, привал.
По правде говоря, он собирался немного подремать, пусть и в дневное время, но стоило только сесть у дерева и опереться на него лопатками, как внутри все буквально завопило и заклокотало от тревоги и предвкушения.
Чоджу подорвался на ноги и огляделся. Мужчина прислушивался к ощущениям, как никогда в своей жизни, и был настолько сосредоточен на поимке, что роспись узоров на его лице вспыхнула ярким свечением, а серая до этого радужка глаз плавно побелела, не оставляя видимыми даже прожилок. Чонгук точно знал: рядом с ним кто-то есть, но никак не мог понять, кто именно.
Интуиция подсказывала: лисица. Только Чонгук сомневался, ведь не может повезти настолько, что он обнаружил лису аккурат на пятый день своей дороги. И все же, немного подумав, Чон достал из холщового мешка на поясе амулет-барьер, оставляя его у корней раскидистого японского дуба, который местные величали Мидзунара.
Среди кустарника дернулись ветви, прямо у земли, и Чонгук готов был поклясться своими катанами: он видел отблеск белого меха. В сторону движения мгновенно полетел еще один амулет. Сначала нужно отрезать лисице путь к отступлению. Они быстрые, юркие и хорошо путают следы. Стоит упустить ее, и, Чонгук точно знал, больше никогда она не попадется ему на глаза. Любому другому охотнику, быть может, добровольно сдастся, но вот к нему не приблизится ни на шаг. Запомнит энергию и будет обходить на тысячу ри.
Прислушиваясь к энергии, сосредотачиваясь только на ней, Чонгук точно знал, что до нее не больше трех дзё, лисица была так близко, что чоджу мог с глубочайшей уверенностью заявить: молодая, неопытная. Она еще не научилась ни укрываться, ни прятаться от охотника, ни скрывать от посторонних потоки магической энергии. И хорошо. Чем моложе лиса, тем щедрее вознаграждение, а мороки, наоборот, меньше.
Определив, в какой стороне от него находится кицунэ, Чонгук бросил последний амулет. И в тот же миг лисица выбежала из своего укрытия и помчалась прочь, но приземлившийся амулет соединился со своими братьями и закрыл проход для нечисти. Только Чонгук или другие чоджу могли бы увидеть, как незримые человеческому глазу светло-фиолетовые линии соединяются между собой.
Врезавшись в невидимую стену, животное в страхе завопило. Отброшенная назад лисица хотела было разбежаться, но ловкие руки чоджу накинули на нее магическую сетку до того, как она успела сделать первый прыжок. Кицунэ оставалось только беспомощно барахтаться под невыносимо тяжелым навесом и, срывая голос, кричать, звать на помощь другую нечисть. Только вот за пределами барьера никто их голосов уже не слышал.
— Молодая, а какая прыткая, — восхитился охотник.
Обычно под сеткой они уже переставали бороться, сдавались, а эта все еще пыталась сбросить с себя оковы, сбежать. Забавная.
Чонгук подошел ближе, присев на корточки, с восхищением осматривая белую шерсть и, черт возьми, один хвост! Один! Сколько лисице на человеческие? Не больше двадцати.
— Тяжело? — снова заговорил он, замечая, как кицунэ, прижавшись к земле, продолжает жалобно вопить. — Я уберу, если ты перестанешь брыкаться, словно бешеная, — проговорил охотник. Знал, что она его понимает. — Я все равно поймал тебя, верно? Ты навредишь себе, если продолжишь. Ну так что? Мы договоримся?
Чонгук надеялся на содействие нечисти. Да и чувствовал он от лисицы только страх, никак не ярость, не желание разорвать охотника в клочья, как бывало обычно. Может, кроме метки, ничего больше не понадобится? Хотелось надеяться.
Кицунэ жалобно заскулила, но силы кончились. Под этой тяжелой сеткой сопротивляться слишком долго было физически невозможно, да и сородичей своих лиса больше не чувствовала. От ощущения собственного бессилия, кицунэ пискнула еще пару раз и замерла. Охотник был прав — деваться некуда.
Усмехнувшись такой сговорчивости, Чонгук откинул сетку и, прежде чем кицунэ попыталась рвануть от него прочь, поймал несчастную за шкирку и поднял над землей. Забавно было наблюдать за тем, как она беспомощно дрыгала черными лапками, но горящие страхом голубые глаза не позволяли издеваться, хоть и над нечистью, но все же над живым созданием.
Обхватив свободной ладонью шею лисицы, Чонгук, сконцентрировав энергию, оставил свою метку, что помешает нечисти обернуться и свинтить от него куда подальше. Яркая вспышка под его ладонью сопроводилась очередным громким верещанием. Испугалась? Чонгук был на сто процентов уверен в том, что свежая метка не причиняла боли, разве что ощущения были не особо приятными.
Чонгук отпустил животное на землю и отошел на шаг назад, во все глаза уставившись на лису. Главное, чтобы была красивой, тогда точно заработает на ней. Наверняка больше, чем восемьдесят рё, может, даже всю сотню, и сможет не только купить сливового вина всей округе, но и отправиться, наконец, домой, на родину.
Блаженно улыбаясь своим мыслям, Чонгук, кажется, смотрел куда-то сквозь животное, потому, когда туман перед глазами рассеялся, а сам он взглянул на человека, корчившегося на земле, почти полностью обернувшись, глаза его стали больше, нежели рисовые лепешки, что ест по вечерам Сокджин.
— Провидение издевается надо мной?! — воскликнул он так громко, что кицунэ, сидящая на земле, вздрогнула и зажмурилась, прижимая плюшевые уши к голове. Или правильнее будет сказать зажмурился?
Перед ним сидел юноша. Длинные светлые волосы доходили ему до самой поясницы, а такие же белые уши боязливо прижимались к макушке, пока он следил за тем, как охотник обходит его со всех сторон, словно может найти еще хоть какой-то намек на то, что перед ним сидит девушка. Но нет. Стоило опустить взгляд вниз, стало понятно, что женщинами здесь и не пахнет.
Чонгук очень тяжело вздохнул и, остановившись перед лицом юноши, снова присел на корточки.
— Белый лис-перевертыш с одним хвостом, что оказался мужчиной. Плакали мои сотни рё, — заверил он и, поднявшись на ноги, еще раз окинул лиса взглядом.
— Ты умеешь говорить? — поинтересовался Чонгук, и лис уверенно кивнул.
Чудесно. И вроде поймал кицунэ, однохвостую, да еще и белую — тоже ведь редкость. Но судьба все-таки не была к нему благосклонна, раз вместо красивой женщины перед ним сидел юноша. И пусть он тоже был красив, как и все его сородичи, но такой не принесет ни потомства, ни любовницей не станет.
— Наколдуй себе одежду. Негоже разгуливать нагишом, даже если ты не человек.
— Одежду? Как у тебя? Мне не нравится, — наконец подал голос лис.
Чоджу закатил глаза.
— Не нравится такая — наколдуй другую.
Похлопав своими огромными глазами, юноша осмотрелся, и, пока он блуждал взглядом по небу и кронам раскидистых мидзунара, его тело покрылось серебристым свечением, и на ноги он поднялся в небесно-зеленой юкате, белых штанах и босой. Но Чонгук ничего не сказал, ведь обувь лисы ненавидели больше всего на свете.
— Как тебя звать?
— Тэхен, — без промедления ответил кицунэ. Его глаза были совсем не лисьи, огромные, и весь он был словно нарисованный. Красивый, но ведь ребенок совсем, кто такого купит вообще? Еще и юношу.
— Пойдешь со мной в поселение, маленький лис, там подумаю, что с тобой делать. Не знал, что такие, как вы, бывают мужчинами.
Тэхен пожал плечами и, сорвав белый амариллис, сунул его в свои волосы. Да уж, украшательство у этих существ в крови, даже если они не женщины.
— А они и не бывают.
Удивившись таким словам, Чонгук подошел к лису, навострившему уши и сделавшему боязливый шаг назад, и поднес ладонь к белоснежной метке чоджу на его шее. Белый всполох — и в руках охотника оказалась едва заметная магическая нить.
Тэхен таких прежде не видывал. Он знал, что охотники ловят их и увозят куда-то, но, как именно это происходит, никто ему не рассказывал. Говорили только, что от седовласых мужчин с белыми рисунками на лицах нужно держаться подальше. И он пытался держаться, но сегодня пал жертвой собственного любопытства. Хотелось узнать: в самом деле ли эти люди такие страшные, как о них и толкуют? Ну, теперь он знает.
Приходилось идти за чоджу, пока он собирал какие-то амулеты в свой мешочек, потому что стоило мужчине отойти на пару шагов — и метка начала неприятно давить на шею, словно он и правда на чужом поводке.
— Зачем я тебе?
О привале Чонгук и думать забыл. Он вернулся на тропу, идя вперед, погруженный в свои мысли, не обращая ни на что внимания. Оттого и вопрос свой Тэхену пришлось повторить несколько раз.
— Зачем? Продам тебя, получу много денег. Чего неясного? Мне вот больше интересно, откуда у кицунэ корейское имя.
Лис вздернул подбородок и надул губы, словно вопрос обидел его.
— Я тебе не расскажу. Потому что ты плохой, заставляешь меня идти с тобой на двух ногах.
Мужчина оглянулся и тихо хмыкнул.
— Я удивлен, что ты идешь сам и тебя не приходится тащить, — отметил он, и кицунэ навострил свои забавные белые уши.
— Кумисато говорила нам, что, если меня словит мужчина с белыми волосами и белыми рисунками на лице, мы должны слушать его, и тогда он не навредит, — вполне серьезно проговорил лис и поднял вверх указательный палец, с самым важным на свете видом закивав самому себе, — поэтому я пойду с тобой, а потом, когда появится возможность, сбегу обратно в лес.
Чоджу снова оглянулся и его брови поползли вверх. Что несет это существо? От него все еще волнами исходил страх, но чувствовалось что-то еще. Что-то неуловимое, странное, чего Чонгук еще ни разу в жизни не чувствовал от ёкаев. Похожее на... любопытство?
— Сколько тебе лет от роду? — поинтересовался чоджу.
— Лет? — вскинул уши кицунэ и начал перебирать ногами быстрее, чтобы начать идти совсем рядом с мужчиной. Он был намного ниже, доставал своей макушкой лишь до чужого плеча, а уши продолжали забавно двигаться в сторону интересных ему звуков, на этот раз навострившись, когда он взглянул своими огромными голубыми глазами на охотника. — Мне двести тридцать одна луна от роду, я уже не ребенок, — важно заявил лис.
Чонгук задумался. Двести тридцать одна луна... Они считают свои года по полнолуниям в году? Значит это...
— Всего девятнадцать? Совсем дитя по меркам ёкаев, — нахмурился он, — а вот по нашему уже в самом расцвете сил. Может, и пригодишься кому, — задумчиво размышлял мужчина, ускоряя шаг.
Им больше трех суток идти до поселения. Нужно бы словить телегу, если повезет, вот только до ближайшей дороги идти они будут до следующего рассвета. А то и больше, ведь ночью разгуливать по лесу с пойманным кицунэ — небезопасно. К тому же, этот умник обещал сбежать, а значит, Чонгуку необходимо принять все меры предосторожности. Жаль, он поначалу даже расслабился, ведь перед ним действительно было дитя, по крайней мере по уму.
— А что значит «продать»? — поинтересовался лис.
Все же Чонгук не ошибся, кицунэ действительно сгорал от любопытства и интереса.
— Продать? Ну, это значит, обменять на деньги. Я тебя отдам богатому господину, а может и госпоже, раз ты юнец, а господин или госпожа взамен дадут мне много рё.
И вроде бы объяснял Чонгук медленно, вкрадчиво и настолько подробно, насколько был способен, но судя по взгляду, кицунэ все равно ничего не понимал.
— А зачем тебе много рё? Их можно съесть? — Тэхен, кажется, совсем ничего не знал об их мире. Даже если он водил дружбу с другими лисами, кажется, это не совсем помогало. Или наставница у него появилась совсем недавно.
— Нет, они же золотые, такое нельзя есть. Но можно обменять на еду.
Тэхен понятливо закивал.
— То есть ты обменяешь меня на золото, чтобы потом золото обменять на еду? Глупости какие-то, — уверенно заключил он.
Чоджу опустил взгляд на босые ноги кицунэ. Он шел по камушкам, торчащим из земли корням деревьев так легко и свободно, что Чонгук невольно позавидовал. Было бы здорово, если бы его собственные ноги не стирались о землю. И все-таки кицунэ — удивительные создания, не зря богачи щедро платят за них.
Но со своими подопечными Чонгук предпочитал не завязывать бесед, не привязываться. Эдак можно и о ремесле своем забыть, и соблазниться, и сгинуть. Ходили легенды и о таком, хотя им с детства твердили: чоджу магии ёкаев не подвержены. Они ее видят, чувствуют, но она никак не может на них воздействовать. Будь на месте Чонгука обычный мужчина — охотник был уверен — он бы уже пал к ногам глупого кицунэ и даже не посмотрел бы на то, что перед ним не дева. И все же есть в этих существах нечто жуткое. Не поспоришь.
***
Почти четверо суток они добирались до поселения чоджу. И вот что за это время понял Чонгук: во-первых, лучше бы он не спрашивал у ёкая, может ли тот говорить. Потому что рот непоседливого кицунэ не закрывался ни на минуту, извергая тысячу и одно «почему». Во-вторых, существо было крайне привередливо к еде. Чонгук спешил домой, у него не было возможности зайти в какую-нибудь идзакаю или же словить свежей дичи, ему не нужно было много еды, чтобы выживать, потому он делился тем, что у него было — рисовыми лепешками и сушеной рыбой. И на одно блюдо, и на второе кицунэ воротил нос, забавно его морща, и всячески отнекивался, не желая брать в рот ни крошки. Правда, когда Чонгук перестал ему предлагать, сказав, что тогда будет морить животное голодом, знатно разозлившись, лис все же начал есть, пусть и неохотно. И в-третьих...
— А мы уже пришли? — шепотом спросил лис, потянув Чонгука за рукав.
— Нет, но скоро придем, — сухо отозвался Чонгук, продолжая идти вперед по тропе, что вела к деревне. Пять минут они шли в полной тишине. Выспавшийся за ночь лис активно перебирал ногами, придерживая в ладонях края юкаты, и продолжал крутить ушастой головой.
— А теперь?
— Нет, — все такой же сухой ответ.
Тэхен разочарованно надул губы, огляделся снова, замечая большой холм невдалеке, и тут же сменил свою эмоцию. Его уши забавно дернулись, развернувшись в сторону этого холма, и он указал на него пальцем.
— Пришли, да? Это твоя нора? Огромная, — восхитился он, и Чонгук, глянув в сторону, указанную лисом, скривил кислую рожу.
— Люди не живут в норах, глупый лис. И нет, мы еще не пришли.
Чонгуку бы так хотелось оставить лиса дома, чтобы хоть немного отдохнуть от него, но, черт побери, даже Сокджин вряд ли поверит, что лисы могут превращаться в юнцов, а не в прекрасных дев.
Чоджу резко остановился, когда внезапно пришедшая в голову мысль осенила его. Нельзя вести кицунэ через все поселение и показывать его другим охотникам. Привычное дело, когда охотник приводит нечисть в свой дом на ночь-другую, таким никого не удивишь, но этот кицунэ особенный. Белую лисицу поймать тяжело, а уж о том, чтобы кто-то словил юношу и вовсе никто не слышал. Народ разный бывает и лучше не подвергать мальчишку опасности.
Решив первым делом заглянуть к Сокджину, чтобы посоветоваться с ним, Чонгук свернул на развилке. Он был опытнее, лучше знал, к кому обращаться, чтобы продать такого диковинного зверька.
— А теперь пришли? Я хочу отдохнуть, знаешь, как тяжело ходить на двух ногах? Вот как если бы ты на руках прошел весь этот путь, охотник. Дал бы мне обратиться в лису — я бы сюда раньше твоего прибежал.
Чонгук не отвечал. На его опыте это была пятая кицунэ, и каждая жаловалась на трудности передвижения. И даже если так, облегчить их страдания чоджу никоим образом не мог. Стоило снять метку и позволить обратиться — никакая магия не удержит. Даже барьеры будут неспособны сдерживать их слишком долго.
До дома Сокджина они дошли быстро, буквально за двадцать минут. Благо, он расположился на краю деревни и можно было не переживать, что кто-то случайно забредет сюда.
Но Чонгук все же решил быть осторожным. Он вышел из леса, остановившись у деревьев, и прищурился, сосредоточенно уставившись на дом. Магии других чоджу он не чувствовал, по крайне мере, отсюда.
Тэхен, затоптавшись на месте босыми ногами, подошел поближе и глянул в сторону странного жилища.
— А теперь пришли? Это твоя нора? — шепотом спросил он, стараясь не мешать отчего-то сосредоточенному мужчине.
— Это нора моего друга, — не подумав, отозвался Чонгук, и когда до охотника дошло, что он сморозил, чоджу недовольно зашипел и глянул на лиса. — И это дом, глупый лис. Дом. Никаких нор. Люди не живут в норах, — еще раз повторил он.
Тэхен понятливо закивал. Хотя кто вообще поймет этих людей? Делают какие-то странные штуки и называют их домами, а могли бы обустраивать себе уютные норы и жить в них припеваючи.
— Понятно. Никаких нор. Просто дом, — повторил он и, глянув на деревянное сооружение еще раз, нахмурился. — Некрасивые у вас жилища. Неуютные, — заявил он, но, когда охотник не ответил, обернулся на мужчину как раз в тот момент, когда он накинул на лиса свой плащ, скрывая капюшоном голову и тут же получая в ответ недовольное шипение и попытку сбросить одеяние в сторону.
— Тише, черт возьми! Никто не должен увидеть тебя, ясно? — шикнул охотник, но лис упорно пытался оттянуть чужие руки от капюшона.
Кому вообще может прийти в голову носить на ней какие-то тряпки?
— Я не могу такое носить! Сам попробуй себе вот это что-то на уши натянуть, приятно тебе будет? — обиженно поинтересовался ёкай, но Чонгук снова не ответил, удержал капюшон одной рукой и потянул лиса за собой, укоротив нить магии.
Тэхен всего секунду назад пытался сопротивляться, но почувствовал легкий приступ удушья и тут же начал перебирать ногами быстрее, капризно оттопырив нижнюю губу.
Что это такое? Значит, его наставница лгала ему? Он делает почти все, что говорит мужчина с белыми волосами, а он все равно делает в ответ неприятно. Поставил эту дурацкую метку, неприятно давящую на шею из-за этой глупой нитки, заставил надеть какую-то ерунду на уши и идти на двух ногах, постоянно называет глупым, а до этого пытался накормить его какой-то дрянью!
— Ты ужасный охотник, — проворчал лис, едва не рухнув на колени, когда мужчина потянул его на ступеньки дома, но был удержан крепкой рукой чоджу за шиворот.
Послышалось несколько глухих ударов о входную дверь.
Чонгук прикусил губы, хмурясь, и, когда дверь наконец распахнулась, а на пороге показался Сокджин, без промедления втолкнул внутрь свою добычу и вошел сам, закрывая дверь.
— Ты один? — хмуро поинтересовался Чон и, когда товарищ заторможено кивнул, стянул капюшон с головы лиса.
На несколько секунд в доме повисла тишина. Тэхен, чувствуя на себе чужой взгляд, поднял глаза, но, лишь заметив, как удивленно смотрит на него неизвестный человек, осторожно отшагнул за плечо Чонгука, прижимая уши к голове, и боязливо, пусть и с любопытством, принялся разглядывать незнакомца.
— Словил. Белую, — ошалело прошептал Сокджин, и Чонгук тяжело вздохнул.
— Словил, — утвердительно кивнул он, — но есть проблема.
— Какая? Молодая белая лиса явно стоит как...
— Это лис, — перебил Чонгук.
Сокджин тут же нахмурился, отойдя на пару шагов назад и присев на край скамьи.
— То есть как это? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как Чонгук стряхивает с плеча чужие руки и отходит в сторону печи, чтобы опереться на нее плечом.
Кицунэ, оставшись стоять в одиночестве, неловко оглянулся. И только сейчас до Сокджина дошло, что он даже не пытался убежать. Стоял себе, оглядывался, перекатываясь с пятки на носок, и топтался на одном месте.
— Вот так. Я словил лису, однохвостую, амулетами — все, как ты говорил и как я привык делать. Повезло на пятый день. Поставил метку, чтобы обернулась, а тут это, — Чон кивнул головой на Тэхена, — не девушка вовсе.
Сокджин еще раз с сомнением глянул на молчаливого лиса и вскинул брови.
— Так, а может, это не кицунэ? Может, ты чего напутал? Уверен, что он мальчик?
— Я кицунэ, — внезапно, даже как-то обиженно проговорил Тэхен, — и я не женщина вовсе! Я доказать могу!
И даже не дожидаясь какого-то ответа, лис подхватил подол своей юкаты, уже собираясь задрать ее повыше, правда, Чонгук сообразил быстрее. Чоджу, чтобы не испытать позора даже в этом маленьком кругу, мгновенно подлетел поближе и перехватил чужие руки, зашипев.
— Пекло, да что с тобой не так?! Будешь здесь еще своими чреслами махать!
— Но он же не поверил! — воскликнул Тэхен, задергав кончиками ушей, но, прежде чем Чонгук смог сказать еще что-то, подал голос Сокджин
— Верю я, верю. По голосу все ясно. Ко мне ты его зачем притащил? Забыл, в какой стороне рынок тварей?
— Я не тварь никакая! — обиженно воскликнул Тэхен, но его, кажется, не слушали.
— Так а купит его кто? Мужчина в форме лисы, кому он таким нужен? — поморщился Чонгук.
Сокджин усмехнулся и покачал головой. Чонгук совсем не интересовался тем, что в моде у высших господ, не собирал слухи на рынке, почти ни с кем не общался, оттого и не знал, как же ему повезло с такой редкой находкой.
Старший чоджу несколько долгих секунд рассматривал продолжающего злобно пыхтеть в сторону поймавшего его охотника и дергать ушами кицунэ и не менее разочарованного всем происходящим Чонгука.
— Ты, Чон, как с луны свалился. Думаешь, мало господ, которые не побрезгуют юношей-лисицей? Диковинка, да еще и белый. Редкость, каких не сыскать. Сейчас во владение даже простых смертных юношей скупают, не говоря о подобных, — он кивнул на Тэхена, — экземплярах.
Чонгук глянул на заморгавшего своими огромными глазами лиса и, подтолкнув его к печи, подошел поближе к Сокджину, чтобы присесть на лавку. Не стоило Тэхену все это слушать.
— Что предлагаешь? — прищурился он.
— Есть у меня один Знающий на примете...
— Знающий? — переспросил Чонгук. — Неужто в наших краях завелся мудрец какой?
— Знающий, — повторил Сокджин, наблюдая за тем, как кицунэ, обойдя печь по кругу, начал заглядывать в горшки, вынюхивая что-то среди них и периодически морщась, — несколько дней пути к Северу, отдаленная деревушка. Он многое знает: и о господах, и о ёкаях, и о нас. Он может подсказать, как выгоднее продать твоего этого... лиса.
— Понял. Я выдвинусь туда на рассвете, — кивнул Чонгук, задумчиво поджимая губы.
— Должен предупредить, что Знающий слегка... своеобразный тип.
Послышался грохот, отвлекший чоджу от разговора. Тэхен испуганно зашипел, отскочив подальше от упавшей на пол чугунной крышки котла, и тут же спиной отошел к Чонгуку, едва не пихнув его локтем в голову.
Чонгук вздохнул, перехватив чужую руку, и страдальчески глянул на товарища.
— У тебя есть еда?
При слове еда уши Тэхена снова очаровательно дернулись. Он оглянулся, тут же успокаиваясь, и затоптался на месте, с надеждой глядя на незнакомца.
— Только не те круглые штуки! И не сухую вонючую вещь, — попросил он, и Сокджин озадаченно глянул на подпиравшего голову Чона.
— Лепешки и вяленая рыба, — перевел он на человеческий, и Джин хохотнул, отворив дверь в погреб.
— Найдем. Не круглые штуки и не вонючую вещь, — заверил он, и Тэхен широко улыбнулся, взглянув на Чонгука.
— Он нравится мне больше, чем ты! — заявил лис.
Чонгук не был удивлен. Сокджин, добрая душа, нравился всем, кому доводилось встретить его, в отличие от Чона, который не особо старался понравиться и как будто в целом всегда находил повод для недовольства. Но ему не было за это стыдно. Совсем.
Тэхен не знал, в каком углу ему устроиться, потому что ни одного свободного угла здесь не было; все было чем-то заставлено, а кицунэ, прожив всю жизнь в лесу, отродясь не видел мебели и не знал о ее предназначении. Поэтому, подумав с минуту, он сел прямо на полу.
Поднявшийся из погреба Сокджин удивился, заметив лиса, и кивнул ему на место рядом с Чонгуком.
— Давай за стол. Мы не едим на полу.
Даже голос Сокджина был мягким и спокойным, поэтому Тэхен сразу поднялся на ноги и неловко устроился на лавке прямо с ногами, наблюдая, как охотник ставит перед ним плошку с хлебом и наливает в стакан белую жидкость. Кицунэ не знал, что это, но пахнет вкусно.
— Молоко и хлеб. Суроми сегодня испекла, он только из печи, может, даже теплый еще. Только не торопись, иначе живот скрутит, — посоветовал чоджу.
Наблюдая за ними, Чонгук стащил из плошки кусок хлеба, но лис, не церемонясь, ударил охотника по руке и вырвал у него украденное. Еще и зашипел, словно не лиса, а дикая кошка.
— Это мое!
Впервые кицунэ вел себя так при Чонгуке. Впервые лиса оказалась мальчиком. Вообще, многое из всего, что произошло с Чонгуком с момента встречи этого существа, было впервые. Чоджу даже опешил, растерялся, хлопая глазами. Но, когда пришел в себя, нахмурился.
— Тебя не учили делиться, глупый лис?
— А ты глупый человек!
Сокджин, наблюдая за ними, тихо рассмеялся. Да уж, этому лисенышу в карман за словом лезть не надо, он говорил все, что приходило на ум.
Чонгук не стал спорить, незаинтересованно отвернулся, пока Тэхен начал набивать рот едой, запивая все это молоком. Он совсем не слушал советы старшего чоджу, явно не думая о том, что сказанное о болях в животе может быть правдой.
— А вы едите сырое мясо? Оно у вас есть? — поинтересовался лис, когда молчание в доме затянулось.
— Едим, но не сырое, — усмехнулся Сокджин, присев напротив и принявшись внимательно осматривать юношу, чьи глаза безостановочно бегали по дому.
Тэхен не ответил. Отпил еще молока и довольно улыбнулся. Про молоко он знал, но это казалось таким вкусным, будто он никогда в жизни не пил ничего подобного.
— Чонгук, — позвал Сокджин и, когда чоджу перевел на него свой взгляд, продолжил, — тебе подвернулась огромная удача. Не стоит сидеть с таким кислым лицом, будто все пало прахом.
— Тебя зовут Чонгук, — навострил уши лис, не дав мужчине ответить, — а сам мне не назвался.
— Тебе это незачем, — отмахнулся Чонгук и, заметив, что кицунэ допил молоко и доел, встал со своего места, снова подхватывая плащ и накидывая его на плечи Тэхена. — Пойдем. У нас есть несколько часов на сон, а утром мы выдвинемся в путь.
Лис не стал противиться, встал с места, оглянувшись на Сокджина, и широко улыбнулся ему, продемонстрировав небольшие острые клыки. Словно эта улыбка была благодарностью за вкусный ужин.
Когда они вышли из дома, пришлось снова натянуть на голову непонятную черную ткань. Лис не стал ныть, оглядывался по сторонам, замечая редких, таких же седовласых мужчин то здесь, то там. Они зажигали огонь на столбах, и огонь совсем не нравился лису. Он держался поближе к своему охотнику, перехватывая пальцами край его черной юкаты, и, когда они дошли до очередного дома, быстро прошмыгнул внутрь вперед мужчины, который задумчиво глянул на лиса и одним щелчком пальцев убрал невидимую нить, что крепилась к метке на чужой шее. Не было в этом надобности. Странный кицунэ следовал за ним сам и даже еще ни разу не попытался вонзить ему клыки в горло. Диво, да и только.
— Укладывайся. С утра отправимся в путь, — бросил Чонгук, зажигая лучиной свечи у стола и наблюдая за тем, как лис осматривался уже в его доме.
Тэхен подошел к одной из зажженных свеч, задергав ушами, и задул ее.
— Что ты делаешь? — нахмурился Чонгук и оттащил кицунэ от свечей, пока весь дом не погрузился в темноту.
— А ты? Огонь — это плохо. Я не хочу умирать, мне еще рано!
Чоджу тяжело вздохнул. Он знал, что лисы боятся огня, но никогда еще они не тушили свечи. Обычно он ловил тех, кто постарше, кто хоть что-то знал о людях и их быте. Но этот кицунэ был слишком юн, слишком неопытен. Он и свой мир наверняка еще не познал, а тут чужой, совсем незнакомый.
— Я тоже не хочу запнуться в темноте и сломать себе шею, Лис, — терпеливо выдохнул чоджу и, отодвинув озадаченного сказанным юношу, зажег потушенные ранее свечи.
— Вы не видите в темноте? Странные вы создания.
Единственным, что мог увидеть Чонгук в темноте, был кицунэ. В остальном его ночное зрение ничем не отличалось от зрения обычного человека. Магические потоки всегда было видно хорошо, вне зависимости от времени суток. Даже если бы лис выбежал на улицу, Чонгук смог бы увидеть холодный сиреневый свет ауры Тэхена.
Чонгук богато никогда не жил, но татами у него был неплохим, можно даже сказать, качественным. На него он раскошелился совсем недавно и, конечно, не собирался им жертвовать ради лисеныша. Ему было решено постелить старый татами.
Наблюдая за ним, Тэхен понял, что человек расстилает два отдельных спальных места, и это тоже было странно. Лисы, как правило, спали в норах по двое-трое, прижимались и укрывали друг друга пушистыми хвостами, и даже в самые холодные и суровые ночи было тепло.
— Разве мы не будем спать вместе? — спросил Тэхен.
— Что за околесицу ты несешь? Даже и думать об этом забудь, не действуют на меня твои чары, понятно? — прищурился Чонгук, взглянув на юношу, который озадаченно повернул уши в его сторону. — Будешь здесь спать и только попробуй дернуться в мою сторону, кицунэ, я быстро на тебя управу найду.
— Но ты замерзнешь, — в ужасе прошептал Тэхен и, опустившись на колени, на четвереньках подполз ближе к расстеленному для него татами. Он пытливо заглянул в лицо мужчины, — и заболеешь. И обязательно умрешь.
— Вот уж спасибо, — фыркнул Чонгук и кивнул Тэхену на место для сна. — Укладывайся, — бросил он и сам отошел немного, чтобы стянуть с тела амуницию и отложить на стол две катаны.
Тэхен задумчиво оглядел место своего сна и надул губы. Как на таком спать? Калачиком не свернуться, хвостом себя не укрыть... Он же сам замерзнет и умрет!
С этими мыслями лис присел на край своего татами, а затем глянул на чужое, немного более высокое, на вид мягкое, еще и с теплой тканью поверх, которой явно можно было укрыться.
Он задумчиво глянул на Чонгука. Человек переодевался в свободную рубаху, отвернувшись к зверю спиной, и не видел, что тот делает. Воспользовавшись этим, лис ползком перебрался на чужое место, прошмыгнул в ворох одеяла и укутался посильнее.
Чонгук чувствовал каждый его шаг, каждое движение, потому сразу понял, что сделал ёкай. Он обернулся, тяжело вздохнув, и покачал головой.
— Наглость у тебя в крови, ёкай.
— Я замерзну и умру, если не буду укрываться, ты же не даешь мне обернуться! — проворчал кицунэ, высунув из вороха одеяла только нос, уши и свои большие глаза.
Чонгук думал несколько секунд, разглядывая чужие навостренные уши, и мысленно махнул рукой.
— В пекло тебя, — проворчал он и опустился на старый татами. Было не так удобно, но намного лучше, чем спать на земле.
Охотник устроился на спине и сложил руки за головой. Не осталось никаких сил на споры с этим животным. Теперь можно было спокойно лечь спать. А в том, что маленький звереныш не навредит ему и не сбежит, он был уверен. Метка-то не только магию блокировала, но еще и не позволяла отойти от ее хозяина слишком далеко. И он бы рассказал об этом на всякий случай, но со стороны его футона послышалось тихое сопение. Утомленный дорогой кицунэ провалился в крепкий, сладкий сон.