Часть 24
День похорон
— Назови его, — спокойно, но твердо говорит Даша.
Вита резко поворачивает голову, как будто от пощёчины.
— Что?.. — её голос дрожит, звучит сломленно, чуждо. — Что ты сказала?
— Он ушёл, — мягко, почти шёпотом повторяет Даша.
Рома замирает, его дыхание сбивается, глаза наполняются слезами, которые он уже не в силах сдерживать. «Что за чёрт?» — единственная мысль, что бьётся в голове, беспомощно и глупо.
— 15:56, — почти неслышно произносит Вика. — Вита... давай. Всё готово. Ты готова?
— Что?.. Нет. Я... что? Нет! — паника охватывает её. — Как ты можешь... Как ты можешь так просто это сказать? Он не... он... он не мог...
— Вита! — резко, но сдержанно прерывает её Вика. — Остановись. Мы ничего уже не можем изменить. Мы даже не понимали, насколько всё было серьёзно, когда в это влезли. А теперь... теперь мы можем только усугубить. Он умер, Вита. Он умер.
Рома судорожно всхлипывает:
— Боже... Вита... мне так жаль...
— Что?.. Нет... Почему... — она будто глохнет, — почему ты извиняешься?
Она пытается отрицать это, как будто если она просто откажется поверить — это не станет реальностью.
— Нет... это... он...
— Тата, Вита... — Рома берёт её за плечи. Его руки дрожат. — Он ушёл...
— Нет... нет... он... Ром... нет... я просто... Тёма, он... он мой брат...
Её голос обрывается. Колени подкашиваются, и она падает. Следующее, что она осознаёт — она лежит на полу, окружённая родными. Её держат, не отпускают.
— НЕТ!!! — кричит Вита, рыдая. Этот крик пробирает до костей. Разрывающее сердце, почти животное рыдание. Воздуха нет, слова сливаются, спутанные, хриплые. Она не заботится, кто услышит. Плевать. Плевать на всех. В этот момент весь её мир рухнул.
Тёма... её брат... ушёл.
Тот, кто вытянул её из самой тьмы, когда она теряла себя. Кто поднимал, когда падала. Кто вместо родителей объяснял ей, как устроен этот мир. Её опора. Её семья. Её лучший друг.
Он ушёл. И она не была рядом.
За два дня до похорон
Сердце Калинина старшего разрывается на части. Этого не может быть. Как? Почему? Почему именно сейчас, когда всё, казалось, только начало налаживаться? Он так и не извинился перед сыном. Не сказал то, что должен был. Всё откладывал. А теперь — поздно.
Грудь жмёт, дышать трудно. Словно кирпичи ложатся один за другим, неумолимо, больно, тяжело.
Они должны были быть «хорошей» семьёй. Хоть немного. Хоть на миг. Всё рухнуло.
— Папа! — кричит Вита. Не в первый раз, судя по отчаянью в её голосе.
Он не слышит. Глаза широко раскрыты, но пусты. Он не знает, что делать, не знает, как жить в этой новой, страшной реальности.
— Пошли, — говорит женщина, его бывшая жена. Когда она появилась? Почему рядом? Где Вита? Где Тёма?
— Сын... — хрипит мужчина, будто только сейчас осознавая всё до конца.
— Я знаю, — отвечает женщина, мягко кладя ладонь ему на плечо. — Я знаю...
Он падает на колени, теряя равновесие. Мир поплыл. Он зовёт сына, но тот не отвечает. Женщина падает рядом.
— Мне жаль. Мне так жаль, — повторяет она, прижимаясь к нему.
И тогда Вита подходит. Без слов. Просто обнимает их обоих. Родители и дочь — на полу, слёзы катятся по лицам. Боль сжимает сердца и объединяет их в этой утрате.
День похорон (продолжение)
Теперь всё вращается вокруг Тёмы. Или, вернее, вокруг его отсутствия. Он должен был быть здесь. Он должен был жить. Их сын, их брат... их друг.
Вита застёгивает чёрное платье. Оно должно было сидеть по фигуре, подчеркивать талию, свободно струиться по ногам. Но оно висит мешком. Она похудела. Слишком быстро. Слишком сильно. Он бы сказал, что она красива в любом наряде. Но она помнит, как он любил, когда она носила пышные платья — кружась, как принцесса. Он смеялся тогда, хлопал в ладоши, просил: «Ещё раз!»
Она заплетает себе двойные косы, как в детстве, когда Тёма сам делал ей прически, криво, но с любовью. В волосах — два банта. Белые носки. В зеркале — усталая, худая девочка с мёртвым взглядом.
Обещали дождь. К четырём. Символично.
Вика и Даша уже готовы.
— Пойдём. Все ждут, — говорит Даша.
Вита кивает. Она сильная. Должна быть.
Девушки вышли и Андрей с Ромой подошли к ним.
Вита обняла парней, заполняя пустоту между ними. Они сжали её крепко, будто хотели удержать её от того, чтобы не рассыпалась прямо здесь, на мокром асфальте. В их объятиях было что-то большее, чем просто дружба. Это была клятва. Безмолвная, простая: мы тебя не оставим.
Рома слегка отстранился. Его взгляд задержался на Вите — угасающей, как свеча, которой не дают воздуха.
«Ещё чуть-чуть, и нам придётся хоронить и её», — подумал он.
«Где ты, Макс, когда так нужен?»
Он даже не заметил, как сжал кулаки. Макс. Их якорь. Их центр. Он всегда был рядом, когда всё рушилось. И сейчас его нет. Именно тогда, когда Тёма ушёл. Когда Вита держится на тончайшей ниточке.
Рома не винил его — не по-настоящему. Макс, возможно, не знал. Или не мог. Но пустота от его отсутствия ощущалась почти физически. Словно один угол шаткого каркаса ушёл — и всё здание дрожит.
А Вита... она нуждается в нём. Даже если не признает.
Перед домом
На улицах тихо. Грузовик с цветами подъезжает к дому. Цветы — живые, яркие, чужеродно яркие для этого дня. Белые, голубые, синие. Венки по бокам, баннеры с надписями — «Помним», «Любим», «Навсегда в сердцах».
Слишком громкие слова. Слишком болезненно смотреть на них.
Носильщиков уже позвали: Рома, Андрей, Калинин-старший, друг отца. Все напряжённые. Плечи сжаты. Глаза опущены.
Вита, Вика и Даша выстроились у машины, тихо. Молча.
Когда гроб достали, стало так, будто время остановилось. Он казался слишком маленьким. Слишком лёгким, чтобы в нём был человек, которого они знали. Тёма. Их Тёма.
Гроб лег в руки парням, и на миг всем стало не по себе — как будто они держат само время, остановленное и холодное. Боль пронзает каждого, но никто не выпускает ни звука.
Зал был оформлен с любовью. Белые лилии, синие ирисы — любимые Тёмы. Фотографии: в школьной форме, с друзьями, с Витой — в детстве, на дне рождения, в больнице, на выпускном. Портрет в центре — как будто он улыбается.
Вита замирает. Захотелось выбежать. Вырваться. Разбить стекло, чтобы почувствовать, что всё это — не иллюзия.
Но она стоит. Обещала. Сдержать себя. Досидеть. Дотерпеть. А потом — отпустить.
Церемония
Время тянется. Медленно. Болезненно. Каждый говорит что-то — родители, друзья, даже учитель. Вика дрожащим голосом вспоминает, как Тёма помог ей с сочинением, как выручал. Даша — как он однажды спас щенка. Рома, Андрей — о том, как он был тем, кто первым поднимался, когда всё рушилось. Мама почти не могла говорить. Отец... сломался на середине.
Теперь — очередь Виты.
Она не хочет. Её тянет обратно, внутрь себя. Но Тёма бы вышел. Тёма всегда говорил: «Говори, даже если дрожишь. Особенно если дрожишь». Так она встала.
Вита выходит вперёд, вцепившись в бумажку, которую всё равно не читает.
— Эм... — хриплый смех, больше похожий на рыдание. — Я не знаю, с чего начать. Честно.
Она глотает комок в горле, глаза бегают по залу, как будто ищут Тёму среди лиц.
— Тёма был великолепен. Да. Это слово подходит. Он был моим лучшим другом. И самым упрямым братом в мире. Он должен был всё делать идеально. Или не делать вовсе. А потом злился, если получалось просто «хорошо».
Кто-то улыбается. Кто-то смахивает слезу.
— Он был тем человеком, без которого я не знаю, кто бы я была. Он был рядом, когда у меня не было сил. Когда мне казалось, что всё кончено. Он был первым, кто верил в меня... когда я сама не могла.
Она сдерживает всхлип. Вдох.
— Он дал мне смелость. И веру. И... и дом. Даже если он просто сидел рядом. Это было всё.
Он был больше, чем брат. Он был моей половиной. Моей душой.
— Я знаю, он заслуживал лучшего. Он не родился идеальным. Но он стал... великим. И если он сейчас слышит — а я надеюсь, что да, — я хочу, чтобы он знал: я буду ждать. Сколько нужно. А потом, когда мы встретимся — я буду кружиться в самом пышном платье, которое только найду. Потому что он любил смотреть, как я кружусь. И я хочу, чтобы он улыбнулся. Хоть на миг.
Тишина. Все молчат. А потом — кто-то начинает хлопать. Осторожно. Нежно. Почти извиняясь.
Вита возвращается на место. У неё дрожат руки. Но она выстояла.
Позже, на кладбище
Процессия движется медленно. Кажется, даже небо затаило дыхание. Облака низко, воздух густой. Ни одного порыва ветра. Всё будто застыло.
Когда гроб опускают в землю, Вита едва держится на ногах. Пальцы вцепились в Дашину руку. Удар лопаты о землю кажется самым страшным звуком на свете.
— Прощай, брат... — шепчет она. — Прости, что не смогла быть рядом.
Вечер. Комната Виты
Темно. Комната полна тишины. Только шорох занавески, колышущейся от лёгкого сквозняка.
Вита сидит на полу, укутанная в одеяло. Лицо — в тени. Глаза пусты.
— Он чувствовал слишком сильно, — говорит она, ни к кому, и ко всем сразу. — Я не знаю, как он выдерживал. Я бы не смогла.
— Он был просто Тёмой, — отвечает Рома, тихо. — Вот что делало его особенным.
Ребята обнимают её. Не говорят ни слова больше. Только держат, пока она не начнёт дышать ровнее.
Пока не наступит утро.