5
Женская половина дворца Кахита походила на разоренное гнездо. Все в ней хранило следы минувших событий. Где-то на стенах не хватало украшений, тяжелые занавеси местами были порваны, многие залы пустовали, прислуга и евнухи были немногочисленны, а стражники словно бы совсем не волновались о безопасности вверенных им покоев.
Кто-то из женщин пребывал в трауре, о ком-то упоминали лишь мельком, со вздохом, жалуясь на судьбу. Чувствовалось, что за пределами гарема все еще неспокойно, а они оставались там, точно певчие птицы в клетках. Всеми забытые, они таились в пыли, за пышными занавесями, среди садов и фонтанов, песни их всем были теперь безразличны, и смутный страх терзал их души, как если бы вокруг все казалось зыбким, как дым.
Эйлем не боялась. Ее приняли дружелюбно, но эта гулкая пустота, отголоски минувших вихрей, тяготила и ее. В сердце своем она все еще надеялась завоевать любовь Кахита, но с каждым днем, проведенным среди его сестер и наложниц, ей начинало казаться, что прежние мечты – лишь мираж, который остался в стенах отцовского дворца.
Кахит редко проводил с нею ночи, и ласки его чаще всего бывали бесчувственными, а иногда — грубыми. Но она молчала и терпела, и если им случалось все же проводить некоторое время вместе на исходе дня, она улыбалась и вела себя ласково, надеясь пробудить в нем если не любовь, то хотя бы какие-то добрые чувства.
***
Шло время. Детей у царственных супругов не было: царицу называли теджритским пустоцветом, и только в гареме знали, что Кахит уже давно не заходит к законной жене. У него было достаточно наложниц, некоторые из которых уже подарили ему сыновей и дочерей.
Казалось, про Эйлем в царском дворце забыли так же, как когда-то забыли во дворце её отца. И её печаль была так похожа на горестную песнь саранги.