4
Чья свадьба во дворце Ахтерана была скромнее свадьбы Эйлем? Смута, царившая в Энгереке, звала Кахита обратно, и он не мог оставаться так долго, как того требовал обычай.
Цветочные гирлянды и нежные лепестки, усеявшие мраморный пол, блеск шелка, оранжевая накидка жреца Амры, – все это прошло перед взором Эйлем вереницей ярких пятен. Она помнила густой аромат благовоний, гулкий бой таблы, вторивший ее сердцу, и протяжную песню саранги, в которой слились печаль расставания с прежней жизнью и томительное предвкушение новой.
Эйлем предстала перед Кахитом облаком разноцветного благоуханного шелка. Ее лицо было скрыто, и смотрела она сквозь сеточку, закрывавшую прорезь для глаз в ее бурке. Впервые оказалась она наедине со своим женихом, и трепет, охвативший Эйлем, жег ей щеки.
У царевича было лицо строптивца. Глубоко посаженные глаза под низкими бровями, большой рот, прямой нос, и ноздри его казались раздутыми, точно он все время пребывал в гневе. Когда Эйлем наконец сняла покрывало, черты царевича исказились от недовольства. Он увидел, что его супруга, которая и так была на голову его выше, еще и старше него. Быть может, истинное чувство сгладило бы этот недостаток, но сердце Кахита больше походило на очаг, в котором жгли лишь ядовитые травы, так что и пепел его, и дым могли только отравлять: он неспособен был чувствовать что-то отличное от того, к чему привык, и все, к чему прикасался, старался подчинять собственному вкусу и воле, мало заботясь о чужом благе или страдании.
В их первую ночь Кахит обошелся с Эйлем ни грубо, ни ласково. Он взял свое запросто, заботясь лишь, чтобы жена не оскорбилась и не вернулась в отчий дворец, отобрав у Кахита и теджритское войско, и расположение союзника, и надежду вернуть власть.
Эйлем приняла его смиренно, и, лежа в синеватом полумраке брачных покоев, отведенных им всего на пару ночей, осторожно смахивала слезы, стараясь не выдать своей печали. То, что билось и трепетало у нее в груди, что поило ее сердце жаром, дурманило голову, затаилось и затихло, уступив место странной, гулкой пустоте, в которой едва-едва нарождались острые ростки новой печали.
Через несколько дней Кахит уехал вместе с теджритскими отрядами, а сама Эйлем прибыла в Энгерек гораздо позже, когда смута, казалось бы, улеглась.
Медлительный, точно сытая змея, караван долго вез Эйлем со свитой через густые леса, по дорогам медного, густого песка, мимо лазурных озер, неподвижных и молчаливых, через шумные города, где сквозь резные ставни, казалось, за караваном наблюдало множество внимательных глаз...