8. танабата
Нас с тобой спасёт только ненависть друг к другу, моя катастрофа.
• ——————— ✿ ——————— •
Если вы когда-нибудь будете в Японии, то обязательно сходите на Фестиваль Звёзд. Он носит название Танабата, или день, в который исполняются желания.
В основе празднования лежит легенда о влюблённых. Они были разлучены и имели возможность видеть друг друга только один раз в год. Принцесса Орихимэ плела одежду на берегу небесной реки Млечный путь для своего отца, короля небес Тентея, но чувствовала себя одинокой.
Однажды Тентей заметил, что дочь несчастна, и нашёл того, кто смог её утешить. Король небес подстроил им встречу с пастухом. Они решили пожениться через несколько дней. Но чувства друг к другу настолько опорочили их, что они забыли о своих обязанностях.
Принцесса перестала наведываться к отцу, проводя дни и ночи напролёт с пастухом Хикобоши. Тентей разгневался и разлучил их. Это очень ранило юную принцессу: она так страдала, что король сжалился и позволил им видеться один раз в году. Они ждали возможности увидеть друг друга целых 365 дней. А когда это произошло, оказалось, на небесной реке, которая их разделяла, больше не было моста и они не могли воссоединиться вновь.
Крики отчаявшейся принцессы услышали птицы. Они пожалели влюблённых и сплели для них мост, соединившись своими крыльями. И дали обещание: каждый год они будут возвращаться в один и тот же день, чтобы помочь им вновь встретиться. В ночь их встречи на небе можно увидеть яркую звезду Вегу в созвездии Лиры и звезду Альтаир в созвездии Орла.
Праздник окружают различные поверья: самое интересное из них гласит, что влюблённые не смогут встретиться, если в этот день идёт дождь. Главный атрибут фестиваля – бумажные полоски, на которых принято писать свои желания. Большинство связано с романтикой. Молодые люди загадывают новую любовь. Большинство школ и университетов знают о популярности этого обычая и выставляют в холле или на крыльце бамбуковые ветки. Отмечают его в каждой провинции по-разному, но общей традицией являются фейерверки и фонари.
Несмотря на различные мечты у людей, основной вектор во время этого праздника – найти спутника жизни.
***
В районе существуют два колледжа. Первый – «Токийский частный колледж для мальчиков», в котором учится Кадзутора и остальные парни. А второй – «Токийский частный колледж для девочек», в котором учусь я.
TPBGC (Tokyo private boys/girls college) находились рядом на одном участке. Два здания разделял большой сад с фонтаном, кустами и лавочками. Поэтому такие места, как: парковка, двор, спортзал, и спортивная площадка, были для всех общими. Даже уроки, такие как физкультура и изобразительное искусство были объединены.
Я надеваю короткое тёмно-красное платье с открытой спиной на тонких бретелях. Выпрямляю волосы, чтоб они доставали до поясницы. Подчёркиваю глаза стрелками и крупным шиммером в уголках. Серёжки-кольца тоже идеально подошли. Надеваю голубые линзы и вставляю маленький гвоздик в крыло носа.
Я готова сиять.
Никакой тоски на период фестиваля. Только веселье. Никаких грустных мыслей. Только выпивка, закуски, и, возможно, парочка ничего необязывающих поцелуев.
— О Господи! — ворвавшись в маленькую гримёрную, одноклассница Юко с огромными пакетами в руках, застыла на месте, и даже перестала дышать.
— Что не так? — испуганно спросила я и начала осматривать себя в зеркале во весь рост.
— К хренам Танабату, ты выглядишь лучше самой Принцессы Орихимэ! — радостно воскликнула она, падая на мягкую кожаную софу.
— Ты тоже прекрасно выглядишь, — осматриваю её золотистое платье с длинной юбкой с разрезом до середины бедра, и скольжу взглядом до таких же золотистых босоножек с бабочками на застёжке.
— Пойдём потратим пару сотен тысяч йен! Я написала на своей бумажке желание разбогатеть! — одноклассница из параллели – Минора, вытаскивает бутылку из широкого рукава длинного платья-кимоно и откупоривает шампанское. Пузырчатая пена разлетается по полу, она хохочет, прикрывая большим пальцем дымящееся горлышко бутылки, — Каждому один нелегальный бокал бесплатно!
— Ми, прекрати, мы станем совершеннолетними меньше, чем через полгода.
— И не размахивай бутылкой, перелей в лимонад, чтоб нас не раскусили.
— И где ты её вообще взяла? — интересуемся мы хором.
— Стащила у физрука.
Отхожу от девочек, роюсь по небольшому карману бордовой юбки и достаю пластиковый футляр. Кладу таблетку в руку и прижимаю ладонь ко рту, запрокидывая голову.
— Да, девчонки! Оторвёмся! За нас! — мы подставляем стаканы и погружаемся в чувство приятной расслабленности.
Хруст пластиковых стаканчиков заполняет маленькую гримёрку, и по тонким стенкам разливаются дорожки разбавленного лимонадом игристого.
Хоть Майки запрещал мне притрагиваться к алкоголю, то сейчас это мало меня волнует. Его здесь нет, значит можно опрокинуть в себя парочку тех самых нелегальных шотов, и жалеть о них потом возле сортира, конечно же.
Мы с подругами со смехом спускаемся в главный холл школы. Все остальные актовые залы были заняты на другие даты. Да и нам плевать – наши планы на этот фестиваль – пить, играть, танцевать до отказа ног, и не спать сутки. Поэтому, какая разница, к кому и в какую кровать упасть для отдыха.
Я никогда не говорила очевидных вещей и была сумасшедшей не только в девятнадцать лет, целовалась до синяков и никогда не говорила людям, что они сделали что-либо рано. До мурашек продолжала петь и танцевать, словно мотылёк, летящий на свет, любила, как безумная, но всегда помнила, что любая привязанность – это рана на сердце. В молодости есть какая-то не защищённость, и это трогает до слёз. Молодость так ранима, и в тоже время безжалостна и самоуверенна. Она так великодушна и так требовательна.
Но закончатся таблетки и успокоительные, и я снова сойду с ума, в надежде, что он вернётся.
Чувствую, что могу себя обманывать, засыпать не в своей постели и никого не любить. Всё, что я вижу вокруг, медленно превращается в пыль под ногами. Юность – это то, что я не чувствую, когда хочу вонзить нож себе в рёбра, чтобы всё забыть. Или снюхать белую дорожку, чтобы стереть границы здравого смысла.
***
Игровые автоматы – скука и пустая трата денег. Девочки хотели выцепить плюшевого медведя железными клешнями. И фраза: «Сейчас точно получится!», всегда заканчивается провалом и списанием денег с карты моей сестры.
Минора и Сана сцепили каких-то старшеклассников у стола с закусками, Юко повисла на преподователе музыки под сорок лет, а я приметила сад на во дворе с фонтаном.
Оранжевые блики отражались в стенах большого холла, окутанного полумраком наступившего вечера. Огонь фонариков также играл в паре глаз, кажущихся пустыми, там, внутри, из-за полного безразличия, которое они выражали.
Ослепительно улыбаясь, поднимая вверх руки, и, вливаясь в непроходимый поток танцующих школьников, я нарочно задеваю бедром Кадзутору, держащего в руках огромный букет хризантем сантини, и одновременно скольжу рукой по его плечу.
— Привет, — извиваюсь возле него. Мужские руки повторяют изгибы моей открытой спины.
Сам Ханемия был во всё оружие: чёрные брюки, чёрная рубашка, как всегда, не застегнутая до конца. И шея, покрытая россыпью татуировок.
Мой смех прорывает тишину сада и приглушается вспышкой салютов на улице. Вижу, как чёрное небо возгорается сотнями разноцветных огней, которые освещают расслабленное лицо Кадзуторы. Красные, зелёные и жёлтые блики скачут по щекам и отражаются в глазах.
— Надеюсь, ты успела загадать желание, — он улыбается и обнимает меня за плечи, наблюдая за яркими ослепляющими фейерверками.
— Если скажу, то оно не исполнится.
— А теперь, друзья, медленный танец! — заявляет организатор вечеринки в микрофон, на что все тут же реагируют, начиная ликовать и свистеть, — Думаю, остаться без партнёра сегодня невозможно. Парни, только взгляните, сколько здесь красивых дам! — снова восторженные возгласы, и по всей территории здания разносится приятная музыка, а пары потихоньку начинают сплетаться.
Кадзутора улыбается и, чуть наклоняясь, протягивает руку, делая жест приглашения на танец. Я филигранно кладу в его большую ладонь свою, и он со всей силы притягивает меня к себе, скрепляя руки в замок на моей талии.
Я отдаюсь музыке и кружусь с ним в такт, стуча каблуками по глянцевому полу. Таблетки начали действовать в полную силу. Я на пике эйфории. Музыка сочится сквозь меня, вплетается в моё тело, движет телом и духом. Я закрываю глаза и отдаюсь только прикосновениям.
Запах чьих-то волос, пьяные разговоры о жизни, и песни. Время, когда можно порвать с чем-то бесповоротно, если действительно захотеть. Время, когда пустая бутылка и одиночество раздражают сильнее лести, время, когда хочется застрелить каждого, кто скажет, что мне суждено сгореть.
Но я всё равно горю. Сгораю так, словно в руках Кадзуторы обычная зажигалка, что не потухает и жжёт как табак после трудного дня.
Вижу лицо Майки. Его руки обнимают меня, и я прижимаюсь ближе. Выгибаю шею под его поцелуи. Сплетаюсь с его языком и телом в этом безумном танце.
«Как хорошо, что его тут нет. Было бы смешно, правда, Юн?».
Я смеюсь, и улыбка эта ослепительна, но она меркнет, как только мои зелёные глаза находят его лицо. Было бы и правда смешно, если бы я прямо сейчас не видела его перед собой у входа.
Нет, я просто слишком много выпила всякой намешанной дряни. Или заглотнула слишком большую дозу и у меня начались галлюцинации.
Майки будет мерещиться мне даже на другом острове. Даже на гребаном Хоккайдо.
Врастаю ногами в пол, будто мои босоножки увеличились в весе. Не могу перестать пялиться. У меня пропал дар речи. В горле застряло удушающее чувство вины. Оно душило намного сильнее, чем рука Кадзуторы на моём теле. Не знаю, чем я руководствовалась всё это время; мы ведь, кажется, уже всё решили, поставили в наших отношениях точку.
Когда я соглашалась на эту вечеринку, рассчитывала развеяться, отбросить все мысли о Манджиро, о его словах в тюрьме, о том, что он точно сюда не заявится. Как я не догадалась, что он тоже приглашён? Не хотела, чтобы он видел меня, но, когда он стоит здесь, такой красивый, меня охватывает желание показать ему всю себя, напомнить, чего он лишился.
Ему понравится. И я хочу увидеть, как сильно. Я в красных блёстках и вся ярко сияю. И снова пьяная. Как будто пару недель назад ничего между нами не произошло.
Поэтому решать, чем закончится наш вечер, буду я.
Воспоминания.
Рецидивы.
Вспышки камер.
Взгляд задерживается на нём всего на секунду, затем я отворачиваюсь и целую Кадзутору. Как будто мне мало здесь игр. Как будто я ещё недостаточно проиграла. Мне ведь нравится повышать ставки? И в этот раз я играю на его сердце.
Кадзутора отстраняется и тоже замечает его, берёт меня за руку и тащит в его сторону. А я продолжаю задыхаться то ли от духоты, то ли он пламени в его глазах.
— Кого я вижу, — Кадзутора берёт стакан сока со стола свободной рукой, а второй обнимает меня.
— Надеюсь, в следующий раз мы встретимся при других обстоятельствах, — серьёзно заявляет Майки и суёт руки в карманы чёрных классических брюк.
Это был грубый мужской голос, ни разу ни похожий на тот, что я слышала до этого. Таким тоном разговаривают разве что с теми, кого всей душой ненавидят. Всё внутри меня рухнуло. В груди начало щемить. Я не верила в то, кто мой враг, до тех пор, пока не повстречалась с ним воочию, не увидела чужих глаз, сжатых кулаков, напряжённых мышц. Манджиро Сано выглядел пугающе до дрожи в моих слабых костях.
— А я надеюсь, «следующего раза» не будет, — ровно ответила я, ощутив, как в горле встал комок.
— Это ли не судьба? — подхватывает Кадзутора, и я закусываю губу, чтобы не наорать на него прямо здесь, посреди оживлённой толпы пьяных школьников.
— Не верю в судьбу, — усмехаюсь я, и зазывающе пробегаюсь кончиками ногтей вдоль шеи Кадзуторы, запуская пальцы в его волосы, — Но Кадзу сможет переубедить меня.
Телефон в кармане пиджака Майки зазвонил и на экране высветился чей-то номер без имени абонента. Он отвернулся от нас и медленно направился в угол зала.
***
Когда Майки бросает меня с Кадзуторой у входа в сад, я начинаю жалеть о своих действиях. Я перегнула палку. Нужно догнать его и нормально поговорить. Хотя, какой нормальный разговор получится после всего, что мы друг другу наговорили...
Почему-то былая раздражённость канула, на смену пришло парящее чувство, напрочь затмившее мне глаза, причём слишком абсурдное.
«Ну он же спасал мою жизнь».
Я тайком подкралась к огромному цветку рядом, и делая вид, что рассматриваю листья, навострила уши, округляя глаза от каждого слова.
— Я же просил не звонить, когда я занят, — мнётся он, оглядываясь по сторонам, — Я буду использовать её столько, смогу, и убью, как только станет помехой. Я просто жду подходящей возможности, ожидай. Убийство скроем под несчастный случай. Все быстро обо всём забудут.
Он чеканил каждое слово, и смысл доходил до меня в полном объёме. Последняя фраза вышибла из лёгких воздух. Я растерянно сжала руку на своей груди сильнее, чувствуя новую волну боли. Взгляд потерянно опустился на глянцевый пол. Мои действия казались мне невыносимы.
В динамике зашипел женский смех.
— Привязанность? О чём ты? Мы никто друг другу. Мне плевать, жива она или мертва.
Умоляющий голос рассудка: «Беги, Юна, давай», – говорил лишь о том, что на меня направлена смертельная угроза. Я всё ещё не верила: это не мог быть Майки. Он был рядом, обрабатывал раны, он говорил мне о любви, но не мог же он пойти на такое?
Пячусь назад, не веря своим ушам, но неожиданно на меня пошатнуло явно перебравшую студентку. Я спотыкаюсь об подол её платья и рефлекторно уворачиваюсь от полетевших с её тарелки данго. Относительно высокий каблук перестал надёжно упираться в скользкий пол. Ловя равновесие, я непроизвольно взмахнула рукой, хватаясь за ворот ближайшего человека. Второй каблук подвернулся, поехал. Зацепившаяся за пряжку злополучной обуви скатерть со стола потянулась следом за моей юбкой. С весёлым перезвоном со стола посыпались тарелки и столовые приборы. Тело по инерции крутануло, и я отпечатала свой позвоночник на широкой резной колонне, съехав вниз.
И когда Майки поворачивает голову на звук брызг стекла и звона вилок, я оказываюсь уже за колонной в холле. И даже если я хотела сказать что-то до этого, то заткнулась, разве что продолжала прожигать краем глаза мужской силуэт.
Для того, чтобы подняться, мне не хватало сил и мешала дрожь в коленках, поэтому одной рукой я упиралась об колонну, в которую влетела и ощутила на собственной шкуре прочность мрамора. До того момента, пока Майки не решил сократить и это расстояние, конечно. Сидеть, слившись со столбом, было лучше всего, но каждая фибра моего сознания кричала уносить ноги и бежать. И я не верила. Не могла поверить, что угрозу представлял именно мой любимый человек.
Главный враг всегда был и есть тот, кто находится рядом.
Я ненавижу его непредсказуемость и сомнительную личность, полную тайн. Каждое его движение вызывает у меня тревогу, а взгляд всегда заставляет нервничать. Я становилась всё острее и острее, как меч, защищающий меня, и всё, что мне дорого.
И где-то примерно в ту секунду я начала понимать: Какие враги могут быть у меня? Какой враг избрал меня своей целью?
Кадзутора поклялся своей жизнью, что убьёт меня. Если бы у нас было оружие, мы бы рассчитали подходящее время своего предательства, рискуя своими жизнями.
А кого я ознаменовала своим врагом?
Возможно, очередной нож, брошенный в спину, смог бы вернуть то настоящее, которое успело стать прошлым. Глупо было надеяться на правду или искреннюю любовь, но маленький росточек внутри питался ею. Пускал свои корни, которые хотелось срубить.
Теперь при виде его я каждый раз чувствую, что в моём существовании пропадает всякий смысл. На кой чёрт эта притворная забота, когда у него на уме гораздо бо́льшие планы? Компромисса в отношениях не будет.
А я и правда не знала его цель, произошло слишком много событий, будущее не определено, чтобы быть хоть в чём-то уверенной. На этот раз преграды непреодолимые. Это верх сил для меня одной.
Мишень я или нет – не главное. Гораздо важнее то, что Майки с кем-то в сговоре. В этом и заключается угроза. Если речь в том диалоге шла обо мне, то я, вероятно, скоро умру. Но даже если и нет, всё равно в один момент могу стать целью. Такая смерть будет жалкой.
Раньше, чем успеваю рассчитать свои дальнейшие действия, Кадзутора хватает мою руку и тащит меня по направлению к дальнему коридору Восточного крыла школы. Я оглядываюсь на захлопнувшуюся дверь холла в надежде, что Майки вернётся. Но дверь наглухо закрылась. Он не возвращается. И больше никогда не вернётся.
Ему плевать, с кем я и что буду делать. Ему плевать, скользнут ли руки близкого друга под моё платье или сдавят горло. Возьмёт ли силой, когда я скажу «нет». Ему всё равно. Даже если Кадзутора запихнёт ствол пистолета мне в глотку и выстрелит.
«И будто все мои слова в тот вечер поглотило одно лишь молчание» – подумала я.
Кадзутора подступает ближе, каждым шагом подталкивая меня к стене. Его глаза затягиваются дымкой, становятся голодными, и меня это напрягает. Я пячусь назад.
— Давай выпьем, — нервно улыбаюсь и предлагаю первое, что приходит в голову, лишь бы оттянуть момент.
«Отвлеку его и сбегу. Плевать».
Врезаюсь спиной в стену, и понимаю, что пути отступления нет. Кадзутора упирается рукой выше моей головы, а вторую кладет мне на талию и дёргает на себя. Я погружаюсь в полумрак и мелодичные, вибрирующие биты.
— Я уже достаточно выпил, — уголки его губ растягиваются в похотливой улыбке и опускаются на мою кожу, усыпая её поцелуями вдоль ключицы к плечам, сбрасывая одну бретельку платья вниз.
— Погоди, я сейчас вернусь, — выныриваю из его рук и проскальзываю в женский туалет.
— Давай быстрей.
Прикрываю дверь и подхожу к зеркалу. Бросаю взгляд на своё отражение. Я измотана. Всё веселье выветрилось, а от игры, которая была просто забавой, не осталось и следа. Кому теперь смешно? Не мне. Больше мне не хочется смеяться ему в лицо.
— Какая же я идиотка, — шёпотом ругаю себя, включаю кран и подставляю руки, — Так, нужно прийти в себя... — делаю глубокий вдох и откидываюсь к холодной стене, — Пожалуйста, приди скорей. Забери меня отсюда, — шепчу, вглядываясь в отражение, будто произношу заклинание и призываю Манджиро.
— Юна-а-а, — зовёт меня Кадзутора и тихо стучит в приоткрытую дверь.
— Уже выхожу, — громко отзываюсь и выключаю воду. Отворачиваюсь от раковины и выхожу обратно в коридор, — Тора, знаешь, я…
Он уверенно наступает и не даёт договорить, резко хватает меня за запястье и притягивает к своему торсу.
— Мне кажется, если ты сейчас уйдёшь, то больше не вернёшься… — пьяно прошептал он, поднося кисти моих рук к своим сухим губам.
Я натянуто улыбнулась, отворачивая голову, и взгляд сам нашёл Майки. Когда замечаю, что он смотрит на нас, я теряю рассудок. Разум мутнеет. Мозг отключается.
«Сорвись. Ну, давай же».
Он наблюдает за нами сквозь приоткрытую дверь. Смотрит так, будто хочет убить. Меня или Кадзутору? Скорее – меня. А может нас обоих.
В тёмных глазах зарождается безумие. На шее вздуваются вены. Он на грани срыва. Но не двигается и продолжает стоять. С любовью к правде и справедливости часто вмешивается туда, куда не следует, делая только хуже, впадая в агрессию. Я вдруг вспомнила, что у него есть свой определённый статус. Этакий «титул», который я бы определённо почитала, если бы могла признать хотя бы чью-то власть, кроме своей собственной.
«Покажи, что творится у тебя внутри. Сорвись хотя бы раз в этой жизни. Покажи мне свои чувства».
Ради этого я сыграю до конца.
«Но... на каком этаже девочки? Что я делаю? Нужно бежать... после таблеток голова раскалывается».
Страх резко отступает, когда вижу, как горят его глаза, как они затягиваются тьмой из-за того, что я позволяю Кадзуторе делать со своим телом.
Хотел бы он оказаться на его месте? Проверим.
Майки
Я бы хотел быть на его месте. Я мог быть на его месте. Мог целовать её везде.
Успеваю прошмыгнуть за ними незамеченным. В такой плотной толпе это несложно. Зачем я вообще это делаю? Почему просто не уеду? Но тело игнорирует сигналы мозга, и я огибаю фойе. Обхожу пустые столы – все либо пьют у бара, либо танцуют, и сворачиваю в тусклый коридор. Слышу отдаленный смех Юны и следую на звук. За её спиной – Кадзутора. Он шлепает её по
заднице и прижимает к стене.
Мои кулаки сжимаются. Челюсть тоже. Дыхание сбитое и рьяное. Если Эвита не вправит ей мозг, то это сделаю я.
Я застреваю в дверном проеме, тяжело дыша, и вижу, как долбаный Ханемия рыщет своими татуированными руками под коротким платьем Юны. Она же не возражает, наоборот, льнет к нему еще ближе и обнимает за плечи. Этот мудак кладет себе на язык какую-то таблетку, а
затем страстно целует её губы.
Каждый нерв воспаляется и
превращается в оголённый провод. Она подстраивается под его поцелуи и склоняет голову набок, встречаясь со мной испуганным взглядом.
Тело пронизывает тысяча шипов, а провода на нервах искрятся. Он делает ей больно? Она боится?
Но страх, который я успел разглядеть в её глазах, мигом испарился. Губы Юны дёргаются в злорадной улыбке. Её глаза хитро щурятся, а одна бровь игриво приподнимается.
Она проглотила таблетку.
Прошу, остановись. Прекрати.
Он посмел испортить её. И продолжает это делать. Сукин сын. Пощечины недостаточно для того, чего он заслуживает.
Она улыбается и кладёт руки на пряжку его ремня.
Юна
В нём борются противоположности в отношениях: от всепоглощающей нежности и обожания до желания сделать больно без видимых причин. Причем оба порыва идут рука об руку. Так выражается гармония противоположностей. И только когда оба ощущения сразу вместе, наступает полное счастье. Сразу взлёт и падение, ласка и жёсткие действия – в этом вся суть.
Но он не выдержал.
Ворвался через дверь от конца коридора, оттягивая меня от Кадзу, прижал к себе и спрятал за собой, с вызовом глядя на парня напротив.
— Майки?! — резко отстраняюсь от полурасстегнутой рубашки Кадзуторы и нервно сглатываю.
— Я не отдам её, — резко огрызается Майки, и выражение лица Кадзуторы становится серьёзным, когда его пьяная голова понимает происходящее.
— Думаешь, я сдамся просто так? — кричит он и ослабляет галстук, стягивает его и бросает в сторону, надвигаясь на нас, — Я старался не для тебя. Играл с ней для тебя, Майки. Ты и так получил слишком много. Но знаешь, я не брезгливый. А знаешь почему? — наклоняет голову и облизывает губы, — Такие, как она, отчаянно прыгают ко мне в постель в попытках склеить своё разбитое сердце, — его улыбка приобретает животный оскал, — Поэтому давай, играй пока не надоест. Я заполню каждую её рану доверху своей любовью. И она примет. Туда, куда я захочу.
Невыносимо. Майки сходит с ума, теряет остатки разума. Если бы я знала, что прямо сейчас его стальная выдержка, которая позволила ему дожить до этой самой минуты и не размозжить ему голову об стену, трещит по швам, то я бы не стала действовать так безрассудно.
— Она никогда не прибежит к тебе. Особенно после того, что ты сделал, — проговаривает сквозь зубы, — И что тебе остаётся? Взять её силой? Держать взаперти? Не противно заставлять ту, которая тебя не хочет?
— А ты внимательно смотрел то видео? Боишься взглянуть правде в глаза? Боишься, что она предпочла тебя мне? — провоцирует Кадзутора.
— И что это должно значить?
Человек может годами глушить внутри боль, терпеть её, выдумывая глупые оправдания, но рано или поздно ему сорвёт тормоза. Майки их срывает по полной программе. Ему кажется, что если тот сейчас скажет хоть что-нибудь, то он просто размажет его одним ударом, покалечив, как в своих самых страшных кошмарах. Но он не хочет действовать на эмоциях, хоть эта злоба и кипит в нём, подрывая отточенное долгими годами в себе равновесие. Остыть совершенно не получается.
— Да мне на тебя плевать было. Но вот ты... Что, мать твою, делал ты?! — Майки останавливается в паре сантиметров от его лица.
— По крайней мере, я никогда не оставлял её одну. Если видел, что она не справляется, то был рядом. А что сделал ты, когда вынудил её бороться за свою жизнь? Бросил. Отобрал у неё смысл жизни. Что могла она противопоставить тебе? Ты же Непобедимый, — он размахивал руками вдоль туловища, указывая на статус Сано, — А как она вообще оказалась в коттедже и увидела похабную картину, когда ты под наркотой вжимал в кровать какую-то пьяную студентку? Ты отправил её туда специально. Иронично, правда? Заставил её смотреть, что вытворял с другой девушкой, и насколько широко раздвинул её ноги. Насколько сильно она прогнулась в спине под тобой, — я вдруг испугалась, что сейчас начнётся драка, — Я всего лишь шагал с ней рядом и подставлял плечо, когда было нужно. А ты контролировал её на каждом повороте, вынуждая увязать в своих проблемах. Врать тебе и подвергать себя опасности.
— Того, кто убил моего брата, я в жизнь не прощу, — взгляд Майки опасно сузился, наверняка он не знал, на какой ответ рассчитывать, однако услышанные вопросы ему точно не понравились.
— Я страдал из-за тебя. Из-за тебя я попал в тюрьму.
— Тогда я прямо здесь тебя уничтожу.
Майки пытался найти хоть одну вещь, за которую можно ненавидеть Ханемию, потому что так бы ему стало легче. И каждый следующий раз, когда в сердце бы пробиралась, не входящая в планы, ненависть к нему, он вспоминал, за что терпеть его не может.
— У нас с ней заключен договор, — заинтересовал Кадзутора, — С моей стороны я обязан обеспечить ей безопасность. И ты мешаешь моим планам.
— И давно ты сторожевым псом заделался? — Сано уже летит с нападками на темноволосого.
Хватает его за руку, которая всё еще лежит на моём плече, и выворачивает назад в болевой захват. Кадзу падает на одно колено, а Майки тянет его руку вверх и заламывает кисть. Ещё одно резкое движение – и
этот мудак поедет сегодня веселиться в больницу.
Я толкаю Майки в сторону, но он даже не отшатывается. Прожигает взглядом Ханемию, и хочет вмазать ему ещё раз. Вогнать кость в мозг, чтоб он подох прямо здесь,
на полу возле гребаного сортира.
Он всегда подавал мне обе руки, даже тогда, когда я не заслуживала ни одной. Это и есть те самые стадии принятия собственного опыта? Я скривилась от воспоминаний, где липла к Майки, лишь бы быть услышанной. Немота обвивает снаружи, а потом пожирает живьём.
— Ты хотел убить меня. Это ерунда. Ты. Хотел. Убить. Её.
— Я убью любого, кто встанет у меня на пути. Вне зависимости от того, кем мне является этот человек. И тебя тоже, — Майки возгорается и снова заводит кулак над парнем, но я хватаю его за локоть, и Тора опускает голову, хрипло дыша.
— Ты бы просто не смог этого сделать, — Кадзутора обрывает начало чему-то изначально невозможному, — Я – твоя тень, Майки. И ты доберёшься до Юны только по моим костям, — шепчет он ему в лицо сквозь биты громкой музыки.
Эта ситуация очень чётко подтверждала, что несмотря на многие успешные попытки заговорить – они всё ещё оставались врагами. Беспощадными, кровожадными и не терпящими других, которые рано или поздно схлестнутся друг с другом в кровопролитной бойне.
— Юна, мы уходим, — Майки, не желая продолжать спор, встряхивает меня в своих руках и бежит в сторону подземной парковки.
— Эй, Сано, какого хрена?! — орёт Кадзутора и гонится за нами, перепрыгивая через ступеньки, но от сотрясения его заносит в сторону, — Верни её обратно! Она моя!
— Она никогда не будет твоей! — кричит Майки, и его голос эхом отзывается в ушах, — У тебя есть тридцать секунд, чтобы испариться отсюда, иначе я за себя не отвечаю!
Тора в ярости. Но он останавливается и бежит обратно наверх и начинает кому-то звонить. Не успел.
— Пусти меня, придурок! — кричу я, но Майки не реагирует на мои удары, которые прилетают ему в разные места. Он слишком сильно держит меня, что я едва могу ловить воздух, — Отпусти!
— Закрой рот, Кацуки! — шипит он и сильнее прижимает меня к себе, чтоб от резких движений я не свалилась.
Он точно меня убьёт.
Да, я затеяла эту игру. Вывела его из себя. Спровоцировала. Но разве заслужила такое обращение?
Он впопыхах нажимает кнопку на ключах и открывает дверь машины, опуская меня на ноги.
— Думаешь, имеешь право так со мной обращаться?! — натягиваю слетевшую в воздухе туфлю и трясусь от злости, что праздник испорчен.
— Садь в машину, я сказал, — он сжимает челюсть и придерживает дверь, — Едем отсюда.
— Не могу поверить, что ты нанялся мне в личные водители, — саркастически ворчу я и запрыгиваю в нагретый салон.
— Не могу поверить, что ты снова играешь со мной в свои игры. С меня хватит. Сейчас я отвезу тебя домой, потому что обещал Эве. И на этом разойдёмся, ясно?
— Вернёшься к той милой первокурснице в шёлковом халатике? — снова язвлю, на что он нервно усмехается. Скатываюсь по кожаному сидению и моё платье задирается, открывая вид на оголённые ноги.
— Да. А ты делай, что хочешь. С Кадзуторой или без него. С кайфом или без него. Меня это не волнует. Если тётя Эвита не может преподать тебе урок воспитания, то смогу я. Я не чужой человек в вашей семье.
Каждое сказанное Майки слово летело истерическим смехом мне в лицо. Я запуталась, как только увидела её. Девушку в чёрном, стоящую на ступенях его лестницы. Я знаю, куда ведут эти ступени, и как с них меня оттаскивали парни. Хотела, чтобы туда по ним поднималась я.
— Но это не так! Я даже понятия не имела, что Кадзутора такой псих! Я не собиралась связывать с ним свою жизнь. Это ты меня вынудил идти на импульсивные поступки!
— И ты прекрасно дополняешь собой его скотский нрав, — его слова дали понять, что он просто смеётся надо мной, — Ты бешеная, как и он. И его садизм – ключ к твоим безумствам. Я угадал?
— Прошу тебя, дай мне немного времени. Я что-нибудь придумаю! Просто поверь мне… — шептала я, стараясь, чтобы мой голос не сорвался на надломленный крик.
— А потом ты прибежишь ко мне с трагичной историей и скажешь, что он вновь угрожает тебе грязной статейкой из конституции? — пустой и жестокий взгляд пронзил насквозь, когда Майки со всей силы сжал мои запястья, и я сдавленно закричала.
— Ты жестокий, Манджи, — в уголках глаз блеснули слёзы, — Я думала, что значу для тебя гораздо больше…
— И что теперь? Не вышло сказать всей правды? — он, прожигая меня ненавистным взглядом, не давал вставить и слова, играя на нервах, — Чтобы я признался тебе в любви?
— Ты ничего не знаешь. Мне было очень тяжело всё это время! — не сдержалась и прокричала я, вытирая неконтролируемые слёзы, что размывали его силуэт перед моими глазами.
— Долго ты придумывала эту чушь? Или сейчас, на ходу сюда?
Глотая слёзы отчаяния, которые душили меня всё сильнее, я пыталась собраться с мыслями.
— Нет! Я говорю тебе правду. Прошу, поверь мне хотя бы сейчас!
— Я достаточно сыт ложью, которая меня постоянно окружает рядом с тобой. Меня не интересуют эти жалкие оправдания! — не переставал он срываться на мне, — Оставайся с этим гребаным наркоманом. Мне нет до этого никакого дела. Нет дела до твоей жизни, твоего выбора, и будущего. Ты сама дала мне всё ясно понять
— У меня не было другого выхода, кроме как оставаться с ним, но я по-прежнему люблю тебя. Люблю, слышишь?
— Любишь? — его брови удивлённо поднялись вверх.
— Да, люблю! Очень люблю! — выкрикиваю каждое слово, в котором слышится надежда.
— А раздвигаешь ноги перед ним. Это любовь? — отрезал он, — Всё, заканчивай этот цирк. Может, у тебя выхода нет, у других он есть всегда. Признайся, что ты просто предпочла остаться с ним, только потому что я тебя отшил, и ты не смогла жить в одиночестве.
Я отвернулась, не выдерживая его жестокого взгляда и сжала кулаки. Не хотелось ничего отвечать, оправдываться тоже, говорить, что сдалась тем более, поэтому, не найдя ничего лучше, я решила промолчать.
Поэтому я попросила Кадзутору приехать. Я ведь не могла проиграть. Но сейчас мне кажется, как бы искусно я не играла в покер, сейчас я проиграла самую крупную ставку.
• ——————— ✿ ——————— •