4. точка невозврата
Полюбить однажды – значит умереть тысячу раз.
• ——————— ✿ ——————— •
Сквозь мёртвую темноту из соседней комнаты слышится тихое сопение. Дракен слышал всё от начала до конца, когда Майки скрылся за дверью борделя. Просто вышел из комнаты, застелил свою кровать новым постельным бельём, оставил свёрнутый плед и чашку какао на прикроватной тумбочке рядом с ночником, молча похлопал по плечу в знак немой поддержки и ушёл спать на диван в гостиной. Безо всяких лишних фраз и слов, за что ему огромное человеческое спасибо.
Потому что хуже уже некуда. Уже и разговоры портят жизнь. Зрачки бегают по натяжному потолку, в темноте рассматривая собственное размытое отражение в нём. Сон не идёт. И всё так болит. Если бы знала, где болит. Я будто вся истекаю кровью. Я сама сплошная рана.
В голове всё ещё мелькает образ Кадзуторы, а кожа всё ещё горит от его грубых прикосновений. Смогла лечь под него, а теперь думаю о том, какой он настырный и как от него избавиться без последствий. Кому-то, наверное, покажется это напускным лицемерием. Но кто из нас не без греха? Однако вы не были на моём месте, поэтому не смейте меня осуждать. Все совершают ужасные ошибки и причиняют себе головную боль от того, что не думают о последствиях.
Я валюсь на пол с кровати, выискивая в шкафу у Кена подходящую по размеру одежду среди одинаковых комплектов формы, натягивая первую попавшуюся на глаза свободную чёрную рубашку, и нервно прячу шрамы в длинных рукавах. Заглянув под кровать в поисках своей сумки, случайно натыкаюсь на фотографии, на которых запечатлены драгоценные воспоминания, и на одной из фото на меня смотрела улыбающаяся Эмма.
— Она так много для него значит...
Отложив фото, открываю потайной карман сумки, которую я притащила с собой из дома. Расстёгиваю молнию и достаю прозрачный пакетик, внутри которого, как мне казалось, было моё спасение от внешнего мира.
Аккуратно распечатав шелестящую упаковку, которая уже на протяжении месяца была нетронутой, я аккуратно вытащила продолговатую капсулу красно-белого цвета.
Лирика.
Я поспешила закинуть в рот пару желатиновых капсул, пока мысль о том, что это плохая идея, не пробралась в голову.
«Прости, дружище, но мне надо».
Раздумья вызывают сомнения, а я не хочу сомневаться. Ощущение, словно всё так, как и должно быть, накрыло с головой. Я уверена, что поступаю правильно. Это было счастье, а может, просто веселье. Таблетки сделали своё дело. Я забылась. Надолго ли?
— Они все для меня много значат, — неожиданно сзади «подкрадывается» Дракен, пряча руки в карманах домашнего халата, с презрением глядя на одноразовый пакетик, который я не успела спрятать.
— Ещё не спишь? — вздрагиваю, застигнутая врасплох, — Если ты собираешься отчитывать меня, то это пустая трата времени, — я закрыла глаза, окончательно расслабившись.
— Я устал смотреть на то, что ты делаешь с собой, — на выдохе проговорил он, — И не закатывай глазки, я лишь забочусь о тебе.
— Разве я похожа на человека, который нуждается в заботе? — медленно посмотрев на лицо рядом стоящего друга, я упала спиной на кровать, отпружинивая от матраса.
— А что ты предлагаешь? Ждать, когда организм не выдержит?
— Мне не нужны твои нотации, — посмеиваясь из-за неожиданно нахлынувшей на меня эйфории, я подскочила на месте.
— Что ты приняла? — строго спросил он, игнорируя мои упрёки, встретившись словно с зеркальным взглядом глаз напротив, в которых было всё меньше вечной и всё больше черноты.
Зрачки.
— Ты прекрасно видел, что я делала, — Дракен злится, на мгновение оборачиваясь на закрытую дверь.
— Ты же обещала, что этого больше не повторится, — он ударил ладонями по стене и сжал кулаки до побеления разбитых костяшек.
— Послушай меня, Кен Рюгуджи. Если бы я действительно хотела умереть, а не только приблизиться к смерти, то давно бы уже прекратила пытаться. Но я выбрала жизнь. Без него.
— У тебя крыша едет, — он не понимает, почему я смотрю на ситуацию сквозь розовые очки.
— Я контролирую себя, Рю. Отчасти.
— Тогда почему ты держишь злость на него? Он, между прочим, тебя умолял не вмешивать в его жизнь этих психотерапевтов, — недовольно поджимает губы и опускает взгляд, не зная, как ещё можно вразумить, — Для тебя это значит хоть что-то?
— Я принимаю наркотики, потому что не могу справиться со своими чувствами. Звучит жалко, правда?
— И как? Полегчало? Даже не хочу спрашивать, где ты взяла эту дрянь, — пристальный взгляд во всех красках передаёт раздражение в голосе.
— Легче быть всё время под кайфом. Мне не нужно ни чувствовать, ни думать, ни о чем заботиться. Это гораздо проще.
— Нет, ты губишь себя. Я не могу этого допустить, — он плавно садится на край кровати, упирает руку в подлокотник и кладёт в ладонь голову, запуская пальцы в непослушные, сожжённые блондом пряди у выбритых висков с потускневшей со временем татуировкой.
— Я думала, что он едет крышей из-за Кисаки, Шиничиро и всего остального... Но я ошибалась, это всё из-за чёрного импульса. А я только ему мешаю.
Удивление в глазах парня смешалось с разочарованием, когда он понял, что именно сейчас происходит и насколько всё серьёзно.
— Он не мог поверить, что когда-то думал, что любит тебя больше всего на свете.
Он заглянул мне в глаза, пытаясь подобрать необходимые слова.
Молчание.
Оно поглощало эту комнату, а царившее в нём напряжение лопало терпение, словно воздушный шар, в котором слишком много воздуха.
— Перкоцет запудрил тебе мозги.
— А с каких это пор я не могу словить подобного эффекта? — в извилинах всё так же вертится одно короткое, но такое родное и любимое «Майки».
Это «любимое» сейчас наверняка сидит дома и заливает в себя свой любимый бурбон, а может, уже давно видит сны. А, может, так же не может уснуть.
Я не должна рыдать, не должна просить. Я не должна делать ничего такого, что может вызвать его презрение. Он должен меня уважать, даже если больше не любит.
— Потому что не имеешь права, — резко поворачиваю голову в сторону друга, прожигая взглядом, мол, чего ты только что сморозил, — Ты должна справиться с этим, понимаешь, о чём я? — о да, прекрасно понимаю, но не знаю, как это сделать, — Тебе никто не поможет, только ты сама.
— Умеешь косячить – умей исправить свои косяки, да-да, — он открывает дверь на балкон и смотрит куда-то вдаль. Рюгуджи всегда спокоен, возможность увидеть его злым или раздражённым выпадает очень редко, и я искренне не понимаю, как ему это удаётся.
— Найди в себе силы измениться и учись на чужих ошибках, а не на своих.
— А ты умнее, чем я думала, — я аккуратно подхожу к нему, он улыбается и прописывает мне в лоб лёгкий щелбан.
Он и вправду умён, хоть иногда и ведёт себя как беззаботный подросток. Дракен один из немногих, кого можно назвать «братом». Он действительно брат: тот, который защитит, который поможет не только советом, но иногда и действием.
— Поумнее тебя буду, — подмигивает, приподнимая уголок губ. Как же он прав, — Больше не будешь обижать своего лучшего друга?
— Только когда просплюсь, — он ярко улыбается и, хлопнув по плечу напоследок, скрывается с балкона, уходя к себе спать. А я, наверное, до рассвета спать не буду.
— И бросай употреблять, тебе это не идёт, — последнее, что я услышала вместо "спокойной ночи" перед тем, как он переступил порог и тихим шагом направился к кухне, наверное, во вторую уборную, чтобы не тревожить сон остальных девушек в соседних номерах.
Впереди на горизонте, залившись ночным светом, искрилась Йокогама. К чёрту это бессмысленное занятие. Как говорил когда-то кто-то: «Наркоманы – это люди, вечно страдающие эффектом плацебо».
Болезнь, характеризующаяся патологическим влечением к наркотикам, приводящим к тяжёлым нарушениям функций организма; в социологии – вид отклоняющегося поведения.
Наркомания включает две формы зависимости:
✦Психическая зависимость – состояние организма, характеризующееся патологической потребность употребления какого-либо лекарственного средства или химического вещества для избежания нарушений психики, возникающих при временном прекращении употребления веществ, вызвавших зависимость, но без соматических явлений абстиненции.
✦Физическая зависимость – состояние, характеризующееся развитием абстиненции при прекращении приема вызвавшего зависимость вещества или после введения его антагонистов.
***
Если раньше пробегающие мимо школьники и их нечеловеческие вопли страшно бесили, то сейчас это всё словно помещено в другое измерение, а я сама находилась в космической прострации, где никто меня не может потревожить. Где-то слева сидит Кадзутора и общается со своими друзьями, приобнимая меня, пока я сижу на его коленях, но на это вообще плевать с высокой колокольни.
Прошёл уже почти месяц, я перестала считать после двух недель отсутствия. Ничего не менялось, кроме цифр в календаре. От Майки совершенно никаких вестей, а никто из знакомых и вовсе не знает или просто молчат, где тот находится.
Прошло два месяца. Я приходила к нему каждый день. Просто стояла под воротами, не решаясь постучать или позвонить в звонок. Прислушивалась к звукам внутри опустевшего двора и слышала только тишину, разбавляемую сухим листопадом и лаем собаки на цепи из соседнего двора. Порой мне казалось, что его дом и вовсе заброшен. Молча приходила и молча уходила в надежде, что однажды из знакомого окна выглянет улыбающаяся белобрысая макушка, помашет рукой и опять позовёт на фирменный чай его дедушки с закусками. Но этого не происходило. Он превратил свой дом в склеп.
День за днём шёл в неведении, а Дракен успокаивал тем, что, возможно, он уехал к родителям на какое-то время.
«Абстрагироваться и прийти в себя», – как дословно выразился лучший друг.
Но как-то это совсем не успокаивало. Сообщение за сообщением, звонок за звонком, и всё без толку. Майки исчез, словно его и никогда не было. Мы с ним уже не пара, но без него я себя никем не чувствую.
Я превратилась в безэмоционального робота, умеющего только выполнять команды людей и изредка кратко отвечать либо «да», либо «нет». Если мне настолько тяжело, настолько невыносимо, что в груди давит и хочется вылезти на стену, тогда каково ему? Его ведь предали, его доверие растоптали в грязи, его чувства выбросили, не мои.
Аккуратно открыв ящик, я наткнулась на тот пакетик, который меньше, чем месяц назад, решила распечатать. Рассматривая капсулы в прозрачной упаковке, я не смогла набраться смелости, чтобы утилизировать вещества.
Стены моей комнаты пропахли марихуаной, наполняя ядом лёгкие. Даже необязательно было вводить затупившуюся иглу в вену или рассыпать порошок на стол, чтобы травить себя и дальше. Я всё же решилась достать маленькую таблетку, отломила от неё половинку и положила на кончик языка, который уже начал покрываться мелкими трещинами и потерял почти все вкусовые рецепторы. Приходилось чередовать извращённые способы попадания в эйфорию, так как нос от порошка уже был заложен, и вокруг него появились красные воспаления, которые начинали жечь всякий раз, когда я пыталась замаскировать их косметикой. Иногда приходилось отпрашиваться на уроках, чтоб успеть добежать до раковины и остановить кровь из носа, так как лопающиеся сосуды не выдерживали большой дозы.
На сгибе локтя никак не заживали шрамы от толстых игл шприца, попадающих в одну и ту же вену, нарушая работу кровоснабжения. А если ещё проще, то всё из вышеперечисленного меня уже просто не брало.
Будь здесь Кадзутора, он бы точно гадко усмехнулся, наблюдая, как его подруга проглатывает экстази, и почти гордится тем, что они наконец-то рискнули своей жизнью.
У него было бы явное искушение обозвать меня грязной развратницей за то, что я так легко принимаю наркотики из его рук, но он промолчит, лишь удивляясь этому безрассудству, и снова затянется тлеющим косяком, дожидаясь, пока я приду в себя после передозировки и наложит повязку на мою обколотую руку.
Сегодня очень хочется не вылезать из постели. Поспать удалось каких-то два ничтожных часа и откладывать будильник каждые пятнадцать минут. Глаза слиплись под утро от усталости, и стало ещё хуже, чем было вчера.
***
Звонок распределяет толпу учеников, некогда громко что-то обсуждающую, по своим местам в классе. С минуты на минуту в дверях появится учитель, и все, как один, потянутся к своим учебникам и раскроют тетради. На уроке было много письменного материала, но перед этим учитель тщательно разбирал текст учебника, чтобы дома мы могли свободно пользоваться материалом для выполнения дипломной работы.
Щёлкаю ручкой и бросаю цепкий взгляд на свой класс, отмечая, кто успел занять места и подготовиться к уроку, а кто занялся этим второпях. Сама я, уже подготовленная, опрокидываю взор на соседнюю парту по правую сторону. Моё место у окна весьма популярное, и так как учителя не особо обращают внимание на него, это было подмечено всеми одноклассниками, но туда нельзя было садиться тем, чья успеваемость оставляла желать лучшего.
Проклятого Ханемии снова не было на месте. Наверняка опять носится по коридорам и стреляет у школьников сигареты, раздавая бомжам. Сосед снова отсутствовал за партой, и его место заняла другая одноклассница. В прочем, мне плевать, с кем сидеть, главное, чтобы не отвлекали.
Пропускать первый урок стало традицией Кадзу, которой никакой из действующих вариантов не мог помочь исчезнуть. Это тот самый одноклассник, с кем общаются остальные, просто потому что он имеет довольно авторитарный вид, и потому что его отец – богач с божеской репутацией и олицетворение слова «справедливость». Учителя часто говорили о том, что он способен учиться на отлично, как я, как и любой другой среднестатистический ученик, справляться на отметку "хорошо", но ему было не интересно, и он списывал у меня. В вопросах, что его интересовали, была задействована: физика, химия и иностранные языки, на остальных уроках он мог спокойно не появляться. Кажется, все опустили руки в своей борьбе за успеваемость парня и перестали обращать внимание на его отсутствие.
— Кадзутора Ханемия опять отсутствует? — тяжёлый вздох учителя отвлёк от раздумий. Я вскинула руку вверх, задирая белый рукав рубашки.
— Можно мне найти его? Я думаю, он в школе сейчас, — удивлённые вздохи пробежали по всему классу, но моя успеваемость и статус в учительских глазах позволили одобрить данную идею.
«Выкусите, сукины дети».
Конечно, я не была намерена его искать, а просто решила прогулять урок, но перед этим понеслась в уборную, придерживая кровоточащие ноздри. Чёрт, только не сейчас!
Переступаю порог и прикрываю за собой дверь, оставаясь в полумраке узкой комнаты. Подхожу к умывальнику, размещая ладони вокруг вытянутого керамического овала. Пара тяжёлых выдохов, и у меня получается оторвать от кафеля одну руку, чтобы повернуть кран. Ещё пара вдохов позволяет разглядеть в натёртом зеркале именно себя, а не размытый силуэт. Негромкий шум хлорированной воды равен скату Ниагарского водопада, но моя идущая носом кровь явно переплюнула его по численности смазанных по сливу багровых капель. Или это у меня в голове? С трудом отрывая локти от столешницы, слегка покачиваюсь на неустойчивых ступнях, утыкаясь нечётким взглядом в носы белых кроссовок.
— Последняя таблетка была лишней, — набираю в ладони холодной воды и плескаю в лицо, разбрызгивая несколько капель по поверхности зеркала, — Извините, профессор, я всё уберу.
«С кем я вообще разговариваю?».
— Дракен, подай полотенце, хочу высушить волосы... Твою ж мать, тушь смазалась, а я забыла косметичку, — да что за бред я несу? — Юна, ты – обдолбанная идиотка.
Тычу пальцем в отражение зеркала с потёкшими каплями, отчитывая саму себя, пока мой голос разбивается о голые стены уборной.
Вытерев рубашкой лицо и взъерошив волосы у корней, окончательно наплевав на свой неподобающий вид для учебного заведения, я рванула сразу же на самую высокую точку здания, физически ощущая, что сейчас он в гордом одиночестве придаётся опустошением пачки Мальборо, если это, конечно, не шмаль. Иначе бы я отчитала этого ублюдка, за то, что не поделился.
На улице прохладно, однако у меня не было времени бежать в гардероб за курткой. Да и плевать, если меня накроет ангина. Съежившись от весеннего ветра, я обняла себя за плечи, в попытках сохранить хоть капельку тепла, и двинулась к парню. Он действительно сидел на краю крышу в наушниках, музыку из которых было слышно даже со стороны. На его правой руке красовались браслеты, скорее всего что-то означающие лично для Ханемии. Впрочем, мне нет до этого дела. Он не поворачивался в мою сторону, пока не почувствовал прикосновение к плечу.
— Тора, тебя вся школа ищет, — я выдёргиваю из его уха наушник и устраиваюсь рядом.
— Это место интереснее скучных уроков в этой шараге, — он взглянул на меня, пока я всматривалась в ландшафт школы.
— Согласна, но... — я остро взглянула на него, сдерживая ухмылку, — Это наша обязанность, как выпускников.
— Наша обязанность – наслаждаться жизнью, запомни, крошка, — мягкий щелчок холодными пальцами по лбу заставил меня наконец-то расслабиться в его компании, — Беги в класс, я догоню.
Но я не ушла. Решила серьёзно обсудить с Кадзуторой наши «свободные» отношения, которым априори не суждено перешагнуть черту как максимум дружбы, как минимум знакомых. Если говорить откровенно, то на подобное по барабану, он не глуп и наверняка понимает, что у меня нет никаких чувств ни к нему, ни к понятию любви в целом. Возможно, он сам хочет внушить себе это. Но чего нет, того нет.
— Так ты согласна? — Кадзутора оставляет на щеке противный поцелуй и колит меня кончиками посечённой чёлки. Слишком любвеобильный стал в последнее время, а ещё… О чём вообще речь?
— Ты о чём? — зеваю в ладонь, непринуждённо отодвигаясь подальше от парня, который ясное дело, не даёт этого сделать. В его карамельных глазах словно настаивается горький чай, который ежедневно стынет и в моей душе.
— Парни предложили съездить в домик на выходные. Что думаешь? — думаю, кто из его парней мне знаком? Да разве это вообще важно? Какой к чёрту домик, какие выходные? С каких пор Кадзутора тащит меня всюду за собой?
Да с тех самых, когда случилось то, что разрушило меня полностью. Сначала это было обыкновенное «погулять», дальше «в кафе», следом «переночевать у него» или «пойти в кино». Почему я вообще позволила ему думать о таких взаимоотношениях? Да попросту боялась. И его, и того, что он может рассказать всем о том, что между нами было. Показать доказательства. Слить в сеть. Стереть мой идеальный образ. Его семья журналистов вполне могла написать мерзкую статью и испортить репутацию старшеклассницы, чьё фото второй год не покидает доску почёта. Панически боялась. Боялась, что все учащиеся будут издеваться надо мной. Словно Кадзутора какое-то дикое животное, готовое уничтожить всё, что стоит у него на пути. Я просто молча делала всё, чего тот желал, иначе бы поплатилась.
— Давай отойдём на пару минут, — хватаю его за рукав и тащу за собой на улицу за угол школы. Пока мы спускаемся по пожарной лестнице на задний двор, паника сковывает все движения и сплетает язык, но ради такого разговора можно и потерпеть. Или сейчас, или никогда. Мучить себя и Ханемию уже нет сил.
— Здесь холодно, зачем спускаться было? Давай согрею, — он сверкает улыбкой и подходит ближе, обвивая руками талию, отчего становится гадко и мерзко. Складывается впечатление, что Кадзутора – это сплошной комок спермотоксикоза, жаждущий постоянного наслаждения.
— Перестань, — сбрасываю с себя чужие руки, отходя в сторону, — Я не хочу больше быть с тобой, — качаю головой в разные стороны, замечая на лице парня… Улыбку? Он какое-то время наматывает круги по асфальту, а затем смотрит так, будто готов убить прямо сейчас. Просто растерзать на куски.
— О да, это те самые грязные словечки, которые я хотел от тебя услышать.
— Заглохни, иначе я вырву твой язык, — зрачки сузились, пальцы приняли оборонительную позицию кулака, но он был сильнее, как бы я не пыталась выкрутиться.
— Мой язык много техник знает, Юнни, — говоря с двойным подтекстом, томный тембр голоса отозвался диким ужасом внутри, чем ещё сильнее разозлил меня.
— Рыбу убивает открытый рот, — не взирая на угрозы, он кончиком носа касается щеки, проводя линию до треугольной ямки уха, — Давай расстанемся, Тора.
— А...ты так и не поняла? — он щурится, словно хитрый лис, готовый напасть из засады на свою жертву, — У меня все видео файлы. Хочешь, чтобы их увидела вся школа? А, может, весь район? Тогда твоё поступление по обмену провалится с треском, — из него вылетает смешок, а поза остаётся такой же уверенной и превосходствующей. Каков урод, продумал всё до мелочей.
Но разве уже не всё равно? Майки всё равно знает об этом, а на мнение остальных я плевать хотела. Лучше держать себя в золотой клетке и терпеть дерьмо в надежде, что Кадзутора не сольёт откровенные папки с фото и видео записями в сеть и не сдаст меня в полицию за хранение? Да к чёрту!
— Какое же ты ничтожество, это просто кошмар, — брюнет приподнимает уголки губ, — А знаешь, да похер, сливай. Надеюсь, это тебе обольстит. У тебя всё-таки останется правая рука, — окидываю его презрительным взглядом и разворачиваюсь, чтобы уйти, но грубая хватка на предплечье и резкий толчок в стену сразу же вызывают звон в ушах. Удар пришёлся на голову и спину, отчего всё тело заныло глухой болью.
Я была в небольшой растерянности, и прежде чем он хотел ещё что-либо сказать, коленкой ударил в рёбра, вызывая у меня приступ истеричного смеха вместо боли. Пользуясь моментом, вырываюсь из хватки, моментально замахиваясь кулаком по лицу.
— Совсем страх потеряла, буйная какая, — к несчастью, благодаря своей ловкости, парень отмахивается и встаёт на ноги.
Чувствуя нашу преимущественную разницу в физической выносливости тела, моё лицо помрачнело. Жажда мести убивала морально, нет даже никаких мыслей, как можно было бы это совершить.
— Потому что меня предали! — эти слова, вызванные эмоциями, медленно, вырывающиеся из чёрной дыры прошлого, поглотившие память – отпечаток в душе, — Променяли...
Мысли – единственное, что действительно стоит сдерживать. Об остальном можно не беспокоиться, потому что, если не стать владыкой собственного ума, вечные неприятности обеспечены.
— Ты тоже его променяла, дорогая. На два грамма и свою честь.
Не отдаю себе отчёт, когда скрючившись в три погибели, шиплю от волны боли и дрожи, прокатившейся по телу. Кадзутора поднимает меня с земли, садит на бетонную плиту, разрывая пуговицы на шифоновой блузке и задирает юбку вверх. Понимаю, что сил совсем нет, тело ватное и не способно на сопротивление из-за сильного удара. С неистовой силой царапаю ногтями впившиеся в бёдра мужские кисти, машу ногами, а следом получаю пощёчину. Кажется, что умереть от избиения намного лучше, чем сдаться ему. Во рту чувствуется резкий привкус железа, а по телу с каждым резким движением раскатывается новая волна боли и мучения.
Он как тот самый второстепенный персонаж, которого не раскрыли, а затем вычеркнули из сюжета и памяти людей. Но порой, тот самый второстепенный персонаж может стать злейшим врагом – отражением. Отравленная собственным ядом, тень портит чужие жизни, потому что зациклена лишь на себе. И как же хочет сделать больно той голове, которая позволяет мыслям тягаться с эмпатией. Но заблудится в лесу лицемерия, избегая людей. Оно выжимает всё, что раскрывается внутри.
На горизонте резко останавливается знакомый байк с парой машин позади, из которого космической ракетой вылетает Майки. Я должна была увидеть его живым, чтобы самой жить дальше.
Он подлетает к Кадзуторе, прикладывает его голову на бетон и рассекает ему кулаком губу, и вообще всё, что можно. Я не успевала уследить за ним. Удар за ударом, а на лице парня уже кровавое месиво, как и на сжатом кулаке Майки.
— Что ты сделал с ней, ушмарок? — кровавые пальцы скользят по щекам, — Юна, ты слышишь меня?! — хочется сказать в ответ «слышу», но пошевелить губами, а уж тем более встать с бетонной плиты, на которой под лучами солнца сверкали рубиновые капли крови, кажется и вовсе непосильной задачей, в глазах начинает темнеть, а в ушах звенит.
— Успокойся, девочка просто получает удовольствие, которое ты ей, походу, не додал, — он сплёвывает кровь, вытирая лоб рукавом.
— Без жалости, Кадзутора.
Последнее, что я вижу перед тем, как мои глаза накрыла тёмная пелена, это как Майки опрокидывает Кадзутору на землю, дальше – абсолютная тьма.
До чего же нужно дойти, чтобы оказаться вдруг беззащитными и растерянными друг перед другом спустя столько потраченного времени?
• ——————— ✿ ——————— •