Фантасмагория: Полыхающий Рассвет

Мы должны брать из прошлого огонь, а не пепел.
Ж. Жорес

Хель, казалось, пытались обогнать ветер. Нишант еле поспевал за ними. Ситуация в его голове складывалась просто отвратительная. Помимо того, что его сестру похитили для колдовского ритуала, как и детей Уир и Тэй, которых до сих пор не нашли ни инквизиция, ни кустос, судя по всему, ведьмы ещё и в столице шпионили. Мысленно Фаввара посчитал дни до Чёрного Полудня. Не считая сегодня, оставалось всего четыре дня.

«Одной Богине известно, что ещё случится», — пронеслось в голове у мужчины.

Впереди показались светлые стены больницы. Это была необычная лечебница: сбоку висело белое полотно с красными пятнами, обрамлёнными вышивкой в виде глаза, — символ фантасмагории. Здесь дети и взрослые со всего Медиана, центрального региона, могли получить достаточное лечение. Однако мест не всегда хватало, равно как и лекарств. Многие просто получали рецепты на настойку и отправлялись обратно домой.

Трёхэтажное здание протягивалось на четыре южных подъезда. Белые камни несколько грубили вид, однако всё равно выделяли дом. Крышу покрывала черепица грязного серого цвета, задетая мхом. Окна небольшие, но закрытые довольно тонким слоем слюды, отчего хорошо пропускали свет. Излишних украшений на лечебнице не было. Рядом расположился только древесный садик с несколькими лавочками. На одной из таких, самой близкой, сидели две больные девочки и играли в камушки. А рядом кружилась Мэриэль. Она ходила взад-вперёд, явно чем-то обеспокоенная. Стоило ей заметить Хель и Нишанта, как тут же пошла навстречу, чуть ли не столкнувшись нос к носу. В руках девушка сжимала шляпку.

— Я перевела несколько глав книги. — Мэри вынула из шляпки свиток и сунула в сумку Альберта. — Я расписала кратко. Что случилось в Катакомбах?

Морганна подошла ближе и наклонилась к уху Эривер.

— Мы нашли фенестру, а с ней и проклятый магический след.

Нишант задумался. Что-то не сходилось. Только что? Он снова и снова прокручивал в голове этот момент, пока не осознал.

— Морганна, — он тоже шагнул к ним в круг, — если проклятая сбежала, почему там стояла та заслонка? — Мужчина сглотнул. — Ведьма могла остаться там.

— Нет. — Хель помотала головой. — На заслонке были следы магии. Они остались и на твоём плече. Она просто поставила её обратно.

— Подождите, — прервала их Мэри. — Получается, что под столицей осталась действующая фенестра, к которой есть доступ у проклятых?

Троица молча кивнула.

— Судя по материалам из книги, вашим письмам и сегодняшнему открытию, проклятые всерьёз готовятся к Полудню. Дети, которых они похитили, были кровно связаны с разными Княжествами Ариона. Вполне возможно, что они были носителями народной формы магии. Если всё так… то Шанти будет проводником, а Ричард жертвой.

— Нужно предупредить Клауса. — Альберт выпрямился.

— Я найду его. Сударь Нишант, не поможете мне? — Мэриэль с надеждой посмотрела ему в глаза. — Альберту и Морганне нужно успеть по делам.

Фаввара согласно кивнул. Мэри быстро надела шляпку, и они поспешили в сторону центра города. Альберт взял сестру крепко за руку и поцеловал в макушку.

— Мы справимся. А сейчас надо увидеть дядю.

Внутри всё пропахло лекарствами. Удивительно, как ещё внешняя территория не сдалась под натиском целебных ароматов. Встретивший их в белом переднике человек сразу вежливо поздоровался и повёл за собой. Коридоры изнутри были более красочными из-за того, что солнце играло лучиками с полупрозрачной слюдой. Их провели до второго этажа. Хель переглянулись.

У каждой такой больницы было негласное правило трёх этажей. На первом этаже в основном были дети и те, у кого болезнь протекала в лёгкой форме. На втором этаже жили те, кто в больницу приезжал пролечиться и дальше жить до ближайшего приступа. Третий этаж населяли безнадёжно больные, люди, оттягивающие смерть. Обычно они жили по три человека. Соседи постоянно менялись, и встретить там дядю было страшно.

И словно подтверждая худшие опасения, работник наступил на лестницу выше. Морганна сжала руку брата сильнее. А ведь такой конец ждал её уже совсем скоро. До заветного часа всего пять дней, считая сегодняшний. Переступать последнюю ступеньку было неимоверно тяжело. Хель мельком обернулась. Деревянные стены не были ни печальными, ни радостными. Всё обыденно — как и должно. Здесь мучения и боли, агонии и апатии, существование и смерть — всё сплелось в единый узел повседневности.

Они ступили на третий этаж. Альберт сразу заметил нарисованные около каждой двери красные и белые крупные точки. Там, где все отметины были белыми, висел такой же скорбный лоскут на ручке двери. Белый — символ пустоты, отсутствия чего-либо. Символ ушедшей души, покинутого человека. Символ смерти. Морганне стало не по себе от всего этого. Она попыталась думать о другом. Например, о Ричарде.

«Интересно, Клаус показал ему зверинец? Он рассказывал, что его сын очень любил кроликов. Кажется, у них один жил и дома…»

Это успокоило Хель. Но ненадолго, ведь она сразу вспомнила и о Шанти. Мысли о ней её не беспокоили так часто, и это казалось странным. Обычно Хель спать не могла от переживаний, а здесь неизвестный покой. Словно кто-то на ушко всю ночь шепчет «она в порядке».

Они подошли к двери. Два из трёх. Альберт выдохнул и глянул на их провожатого. У него в руках был белый мел. Больше говорить и не пришлось. Он аккуратно постучал и заглянул внутрь. Мужчина, сидевший исключительно за счёт большого количества подушек, разглядывал что-то в окне. Вдруг он принюхался и кое–как смог обернулся.

— Берти… — еле слышно протянул мужчина и постарался улыбнуться.

Его испещрённое шрамами лицо уже пятнадцать лет могло лишь пытаться выдавливать из себя эмоции. Остатки бровей едва двигались, один здоровый глаз скудно сиял, а вместо носа стёсанный до двух дыр обтёсок. Хель зашли в палату и подошли ближе.

— И Аня…

Говорил он тяжело. Все раны давали о себе знать. Соседей уже не было — остались лишь две голые кровати. На тумбочке у его постели стояли лекарства, лежали какие-то камушки. Комната была такой же обычной, как и коридор, — просто в ней стены и пол отделаны деревом. Хель подошли ближе и сели у его постели. Мятая хрупкая ладонь, бывшая некогда сильной и крепкой, бессильно опустилась на плечо мужчины. Она была бледной и ледяной, поэтому крупный сапфировый перстень очень сильно бросался в глаза.

— Я и не надеялся дождаться. — Обрубок второй руки он осторожно прижал к телу. — Как там Весант? Как Рафаэль?

Альберт потупил взгляд.

— Их сожгли накануне нашего приезда. Но мы доказали их невиновность, поэтому… их хотя бы похоронили.

— Вот как… — Мужчина качнул головой и упал обратно на подушку. — Жаль его. Мы с Артуром хорошо знали Рафаэля. Но скоро встретимся…

— Зачем же ты так, дядя Юджин? — Морганна приподнялась и легко его обняла. А внутри её сильно кольнуло. Она бы могла пересчитать все его кости. От крупного и пышущего здоровьем молодца остался дряхлый и немощный смертник. — Ты ещё поживёшь.

— Не поживу. Ко мне приходили. Сегодня я вернусь к брату… Только не знаю, как в глаза ему смотреть буду. Не сумел вас воспитать. И вас оставил на тятю… и сам… А сам и толком-то в жизни ничего и не сделал. — Юджин уложил голову на подушку. — Мне и на тебя, Берти, тяжело смотреть. А ты так на брата похож… И ты, Аня. — Он медленно моргнул целым глазом. — Кто же не знал, как брат тебя любил. Вас обоих. Самые желанные дети…

Мужчина замолчал. Он только тихо дышал, о чём-то задумавшись. Морганна обнимала его и гладила по плечу, Альберт держал его руку на своём плече.

— Поправишься, дядь Юджин, — постарался как можно увереннее сказать Ал. — Домой вернёшься. По тебе знаешь, как дедушка скучает?

— Знаю… — Мужчина посмотрел на племянника, повернувшегося к нему.

На него глядели такие же ясные, синие глаза брата. Он догадывался, что Альберт даже на толику не осознаёт, как похож на своего отца. Не только внешне — внутри. Он был не по годам ответственным и мудрым с самого детства, заботился о младшей сестре, как настоящий взрослый. И, как настоящий взрослый, отказался от тебя ради сестры. Он почти полностью повторял судьбу своего отца.

— Ты, Альберт, — мужчина даже привстал, — достойный сын своего тяти. Он твой. — Юджин легко стянул кольцо с пальца и сложил в руку племянника, после чего закрыл ладонь своей. — Ты отныне глава нашего роду. — Мужчина закашлялся.

Хель подскочили на ноги в поисках лекарств, но дядя их остановил.

— Вы… — мужчина старался быстрее договорить, — от брата… главное взяли. — Он протянул руку и сжал две ладони: Морганны и Альберта. — Не воины вы… мастера… как Артур… И мы… — из глаза покатились слёзы, а его всего затрясло, — гордимся вами… Прости, Аня… — Он вдруг поднял глаз. — Прости меня… Это я… дар загубил.

— Всё в порядке. — Морганна поцеловала его руку. — Всё хорошо. Я не злюсь.

— Простите меня… — Тело обмякло, завалившись вбок, на племянников.

Морганна тихо заплакала, прижимаясь к бездыханному телу. Альберт же несколько секунд смотрел в одну точку, а после уложил дядю обратно в кровать и дал сестре пару минут.

Мужчина поднял перстень и взглянул на него. Он смутно помнил его на отцовской руке. Серебряное кольцо с сапфиром передавалось по их роду ещё с первого Хель — Герхарта. Ему пожаловал Вождь это кольцо как подарок на свадьбу с Ингихильд — последней известной шаманкой духа Хель. На украшении так и было написано с внутренней стороны — «Хель». Даже было семейное поверье о том, что, если этот перстень наденет кто-то, кроме кровных наследников, тотчас же серебро почернеет и отравит вора. Альберт покрутил его ещё немного в руках и осторожно надел на средний палец.

Морганна поднялась на ноги и посмотрела на брата. Он обнял её и прижал к себе, поглаживая по голове. Постояв так ещё минутку, мужчина мягко поцеловал её в макушку и чуть отстранился, продолжая обнимать за плечи. Он протянул к лицу дяди руку и закрыл его глаза.

— Вот и всё, — прошептал Альберт. — Мы остались вдвоём.

Морганна снова заплакала и прижалась к брату. Он просто молча прижал её к себе и вывел из палаты, кивнув провожатому. Очнулся мужчина уже внизу, где у садового фонтана сестра умывалась от слёз. Он поднял подрагивающие руки и резко встряхнул их. И ещё раз. Он повторил так пару раз, пока не прошло.

— Пойдём домой, конна. Тебе надо прийти в себя. — Альберт подошёл к сестре и положил ладонь на плечо. — По пути заглянем на рынок, и я что-нибудь приготовлю.

Морганна лишь кивнула.

***

Альберт закинул в казан последние овощи и перемешал. Морганна уже закончила накрывать на стол, поэтому молча смотрела в стенку. Разговор не складывался. А если и начинался, то сводился к дяде.

— Дедушка очень расстроится, когда узнает. — Женщина положила голову на стол и взглянула на брата.

Он не ответил. Позволив тишине ещё немного побродить по дому, Морганна вздохнула.

— Извини.

Альберт продолжал просто готовить. А как закончил, убрал с огня и поставил по центру, между овощами и солониной. Они купили продуктов на одну трапезу, ведь задерживаться больше дня здесь не планировали. Манящие ароматы наполнили столовую. Ал заметил, как у сестры зарумянилось лицо, и улыбнулся.

— Ешь на здоровье. — Альберт взялся за ложку и отложил себе немного в тарелку.

— Хлеб да соль. — Морганна кивнула и тоже принялась за еду.

Рагу с мясом и овощами было изумительным. Аня то и дело поглядывала на брата, внутри восхищаясь им. Всем-то её старший был хорош. И лицом вышел, крепкий и здоровый, на инструментах играет, рукастый: и готовит, и шьёт, и вышивает, и столярничает — всяким рукочёсом занимается. Так ещё заботливый и добрый.

А она сама?

По хозяйству управляться умеет — да и славно. А внутри что? Разве она настолько же надёжна, как брат? Разве у неё есть столько же талантов?

«Одним мечом махать горазда, да и только. — Она опустила голову. — Дядя ушёл, и я скоро уйду. Только он по храбрости, а я по глупости».

— Конна? — Ал легко толкнул её локтём. — Ты в порядке?

Морганна подняла голову и закивала.

— Да. Просто задумалась. Извини.

— Аня, — брат тепло улыбнулся, — я рядом. Ты можешь рассказать мне любые переживания. Что случилось?

— Мне… мне не дают покоя слова дяди. — Морганна быстро поменяла направление разговора.

— Про дар?

Аня кивнула. Альберт задумался и глубоко вздохнул.

— Я и сам не знаю. Может, он имел в виду то, что в тебе проявились шаманские корни?

— Он извинялся. Почему? Да и… я не помню, чтобы у нас заходил разговор о таком. — Женщина глубоко вздохнула. — С другой стороны, даже в нашей семье такое — редкость. Я знаю, что только Тотра обладала шаманскими силами. Но она была правнучкой Ингихильд.

— Да и она была шаманкой Лады, а не Хель. — Альберт откусил хлеба. — Может, дедушка чего знает? Он всё-таки много людей шаманской крови знает.

— Надо будет его спросить, как доберёмся. — Она снова вспомнила о новости, которую они должны привезти, и сменила тему: — Что нам Каю говорить? Я не рассчитывала, что в Арисне такая ситуация. Всё-таки столица.

— Конна, какой город имя столицы защищает? Вспомни наш Серград. А ведь столица Варяжья.

— Тут ты прав. — Хель отставила тарелку и замолчала.

Альберт продолжал ранний ужин.

— А может, это связано с нашими родителями? С тем, что произошло тогда?

Мужчина подавился и пару раз ударил себя в грудь, после чего уставился на сестру.

— Как ты это себе представляешь? Разве уж наша мати была шаманкой. Но мы точно знаем, что нет. — Он вздохнул и поставил грязную посуду в стопку. — До посещения Дворца у нас есть пару часов. Так что ты можешь идти подремать. Тебе надо отдохнуть.

— А тебе? — Морганна подняла глаза. — Я могу помочь с посудой.

— Морганна. Конна. — Ал встал и забрал тарелки в кухню. — Отдохни, пожалуйста. Ты вчера открыла древнюю книгу, сегодня нашла фенестру. Ещё и дядя сегодня умер.

— У тебя тоже.

— Я справлюсь. — Он подошёл к ней и положил руки на плечи. — Отдыхай. К Каю идти надо с холодной головой.

Морганна кивнула и пошла в сторону своей комнаты, однако около двери остановилась.

— Велли, скажи… вот… я так же умру? Или…

— Морганна. — Альберт выглянул из-за угла и нахмурился. — Тебе жить долго. Если только ты ничего от меня не скрываешь.

Хель помотала головой.

— Вот и славно.

Аня зашла в комнату и, закрыв дверь, прильнула к ней спиной.

«Это кошмар. Всё хуже и хуже! — Морганна выдохнула и сжала кулаки. — За последние года я ни на шаг не приблизилась к ответам. Что, в конце концов, случилось в Серграде?»

Женщина прошла дальше и просто упала на постель. Повернувшись на спину, она измученно посмотрела в потолок. Мысли о произошедшем в тот роковой вечер пятнадцатого января, когда закат родного города омрачили крики людей, давили на плечи и душу. Отравленные колодцы, улицы, полные колдовских рабов, больные фантасмагорией, чудовища и прочие твари Тьмы, которые появились из ниоткуда и исчезли в нигде. Всё началось быстро и так же стремительно закончилось. А ведь Хель даже не было в городе — они возвращались из столицы, где родители раздавали заказы.

Морганна потянулась к сумке и выудила пальцами тетрадь. Маленькая перерисованная копия их семейного портрета красовалась на первой странице.

После того как мати рассказала о беременности Альбертом, тятя ушёл из инквизиции и принялся искать более мирный источник заработка. И нашёл — он создавал прелестных кукол. И каждая была уникальна. Игрушечные лавки передавали письма друг через друга, поэтому работы у родителей было много. А ведь ко всему этому тятя принял на себя семейный титул и стал Почтенным Ярлом Артуром из рода Хель, сыном Викара (правда, приёмным). Почтенными Ярлами Хель были из-за первой — Ингихильд. Она была шаманкой, заключившей фывру с духом льда Хель — особый договор одарённого человека и духа, позволяющий шаманам колдовать силами духов. «Бабушка Хильда» тоже служила в инквизиции, а как покинула её во имя тихой жизни, детям подарили титул Почтенных Ярлов из рода Хель.

Морганна наклонила голову и свесилась с кровати.

«Надо поменять подход. Взгляд я уже поменяла».

Женщина подошла к повешенной на стене ткани и ещё раз внимательно взглянула в тетрадь, после чего нашла бумагу и начала угольным карандашом выписывать свои самые важные события во время поиска правды. Через время стена из бумаг была готова, и Морганна провела мелом линии связей. Теперь дело было за малым — подставить события последних дней в эту паутину мыслей. Как закончила, отошла на пару шагов.

Мати всегда советовала смотреть на каждую ситуацию так, чтобы видеть её целиком. Морганна смотрела на всю сеть записей и нитей. Все они вели к забытому прошлому их мати, Миры Хель, переплетались с ритуалами и обрядами, приплетали фантасмагорию и в итоге приходили к единой ветви — гримуару. Так как он был неизвестен, а по словам Ричарда, вообще найден в старом доме Фаввара, появлялись вопросы к мати Нишанта. С чего бы южной барде хранить такой злой артефакт? С подобным могли совладать лишь шаманская кровь, благородная и проклятая. Их мати точно были знакомы из-за семейных дел. Но могли ли они обладать чем-то более серьёзным, чем просто дружба?

Морганна коснулась кулона на шее и снова открыла семейный портрет.

«Наша Маата делала их для всех близких. Она пела над землёй, и та помогала ей в работе», — всплыли в голове слова Нишанта.

«Наша с Шанти Маата была тантрики».

Морганна сделала ещё один шаг назад и развернула ткань на руке. Белый символ всё ещё не унимался. Кажется, он даже становился ярче и холоднее. Теперь женщине не нужно было спрашивать Мэриэль. Морганна поняла, что это за знак.

Белый серп, из рукояти которого выходили в разные стороны два луча, — метка Хель. В отличие от Великих Зверей, обычные духи могли заключать фывру только с одним человеком, и на старости лет шаманы и шаманки передавали своим потомкам духов. Но Хель в их семье ни разу не наследовался из-за исчезновения Ингихильд.

«Дядя говорил про дар. Не значит ли это, что я следующая шаманка Хель? Или дело в другом? — Морганна подняла руку. — Единственная, кто смогла взять на себя такую роль после Ингихильд, была Тотра, её правнучка. Но Хель был для неё слишком силён, и фывру она заключила с Ладой, духом семьи. — Хель помассировала щёки ладонями. — Не понимаю. Знак проявился после обряда. Но я и раньше проводила подобные вещи, а метки не было. Может, это значит, что я и вовсе лишилась всякой силы?»

Морганна вытянула левую руку и напрягла пальцы, стараясь что-то наколдовать, но даже спустя пару минут ничего не вышло. Яснее не стало. Поэтому женщина снова вернулась к своей стене.

«Кто такая Мира Хель?»

Простой вопрос ставил в тупик их с братом не первый раз. Даже их дедушка не знал, кем была их мати до переезда в Варяжье. А знал ли тятя о её прошлом? Для обычной сироты из Медиана было слишком много белых пятен в её истории.

По спине Морганны пробежался холодок. Она плохо помнила свою мати, её голос, но точно знала: отчего-то в детстве она её боялась. Было в её застенчивости и скромности что-то такое, что заставляло оборачиваться, если она была сзади. Горло сдавил ком, а на ум пришли слова ведьмы из того рокового дня:

«Такая же, как мать, — предательница и беглянка!»

Была ли их мати проклятой ведьмой? Была ли она ведьмой вообще? Если за ней охотилась эта Госпожа Фан из Милграда, то, верно, она перешла ей дорогу? Или, может, чем-то насолила? Но чем могла провиниться сиротка? Сиротка ли?

«Мира Хель. Но я Морганна Мириан Хель. Мириан Хель. Кто ты?»

Морганна подошла к зеркалу. Дедушка часто упоминал, как она похожа на мати.

«Какое преступление ты совершила, что заплатила за него такую цену?»

Наконец-то история сложилась. Морганна резко обернулась и снова взялась за мел.

«Что, если мати украла у Фан книгу? — Она обвела листок и пометила его единичкой. — Но где-то спрятала. И когда напали на нашу семью, тайна ушла в могилу с мати. Но мати Нишанта нашла её и привезла к себе, спрятала в своём доме, но из-за внезапной гибели не смогла передать знание о ней кому-то другому. Нет, не нашла. Она знала, где мати хранила гримуар. — Она прочертила линию к мати Нишанта — Марте Фаввара. — Это место было в Серграде. И связано с нашей семьёй. И ради этого Фан решилась развалить город».

Взгляд сам собой упал на семейный портрет. Его оригинал когда-то висел в сенях их дома и встречал каждого гостя.

— Морганна! — раздался голос брата за дверью.

Если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место, не так ли?

— Аня, нам пора! — Альберт постучал, а после потянул ручку.

«Но тогда при чём тут Хель? Зачем мати похитила книгу ведьм? Как она узнала о ритуале и самой книге?»

— Аня? — Мужчина остановился в проходе.

Морганна повернула голову. Она почти разгадала терзающую тайну.

— Почему ты плачешь?