22
Чёрный автомобиль неслышно скользил по ночным улицам, увозя Маркуса и Мираль прочь от зала, где только что был подписан приговор Илмазу Шахину. Вся мафиозная верхушка была в шоке. Они ожидали увидеть фарс, но вместо этого стали свидетелями рождения легенды.
Мираль молчала. Её пальцы до боли сжимали окровавленный рукав рубашки Маркуса. Грудь сдавливало от страха, внутри всё бурлило от гнева. Он мог умереть. Этот безрассудный, бесстрашный, чёртов мужчина закрыл её собой, даже не задумываясь о последствиях.
Маркус, откинувшись на спинку сиденья, лениво бросил на неё взгляд и усмехнулся:
— Ты так сжимаешь мою руку, малышка, что скоро мне придётся лечить не пулевое ранение, а сломанные пальцы.
— Заткнись, Каст. — голос её дрожал, но не от страха, а от злости.
Его ухмылка стала шире, почти самодовольной.
— Ты знаешь, мне нравится, когда ты так волнуешься за меня. Это даже... возбуждает.
Мираль резко повернулась к нему, её глаза полыхнули опасным огнём.
— Ты совсем больной или просто прикидываешься?! Тебя чуть не убили, а ты снова думаешь о сексе?
Она не сильно, но ощутимо ударила его по раненой руке.
Маркус поморщился и ворчливо пробормотал:
— Малышка, мне же больно, что ты творишь?
— А мне не больно, Маркус?! — её голос дрогнул, и она сжала зубы, не позволяя слезам выступить на глаза. — Ты мог умереть, а я осталась бы одна. Без тебя.
Он посмотрел на неё внимательно, а затем, чуть помедлив, усмехнулся:
— Нашла бы себе другого. Я же не последний мужчина на земле.
В глазах Мираль вспыхнула ярость.
— Ах, вот как? Значит, если бы я умерла, ты бы легко нашёл себе замену?
— Таких женщин, как ты, больше не существует, Мираль. — его голос стал ниже, хриплее. — Ты мой мир. Не станет тебя — не будет и меня.
Она задержала дыхание. Сердце колотилось где-то в горле, но она не могла позволить себе поверить в эти слова до конца.
— Иди к чёрту.
Она отвернулась, но знала — он смотрит на неё. Его взгляд жёг, проникал в самые глубины её души.
Она любила его. До боли. До отчаяния. Но знала, что внутри него живут двое: её Маркус — нежный, заботливый, искренний. И тот, о котором все шепчутся — дьявол, жестокий, властный, самонадеянный. Где заканчивался один и начинался другой? Она больше не понимала.
Чёрный автомобиль неслышно скользил по ночным улицам, увозя Маркуса и Мираль прочь от зала, где только что был подписан приговор Илмазу Шахину. Вся мафиозная верхушка была в шоке. Они ожидали увидеть фарс, но вместо этого стали свидетелями рождения легенды.
Мираль молчала. Её пальцы до боли сжимали окровавленный рукав рубашки Маркуса. Грудь сдавливало от страха, внутри всё бурлило от гнева. Он мог умереть. Этот безрассудный, бесстрашный, чёртов мужчина закрыл её собой, даже не задумываясь о последствиях.
Маркус, откинувшись на спинку сиденья, лениво бросил на неё взгляд и усмехнулся:
— Ты так сжимаешь мою руку, малышка, что скоро мне придётся лечить не пулевое ранение, а сломанные пальцы.
— Заткнись, Каст. — голос её дрожал, но не от страха, а от злости.
Его ухмылка стала шире, почти самодовольной.
— Ты знаешь, мне нравится, когда ты так волнуешься за меня. Это даже... возбуждает.
Мираль резко повернулась к нему, её глаза полыхнули опасным огнём.
— Ты совсем больной или просто прикидываешься?! Тебя чуть не убили, а ты снова думаешь о сексе?
Она не сильно, но ощутимо ударила его по раненой руке.
Маркус поморщился и ворчливо пробормотал:
— Малышка, мне же больно, что ты творишь?
— А мне не больно, Маркус?! — её голос дрогнул, и она сжала зубы, не позволяя слезам выступить на глаза. — Ты мог умереть, а я осталась бы одна. Без тебя.
Он посмотрел на неё внимательно, а затем, чуть помедлив, усмехнулся:
— Нашла бы себе другого. Я же не последний мужчина на земле.
В глазах Мираль вспыхнула ярость.
— Ах, вот как? Значит, если бы я умерла, ты бы легко нашёл себе замену?
— Таких женщин, как ты, больше не существует, Мираль. — его голос стал ниже, хриплее. — Ты мой мир. Не станет тебя — не будет и меня.
Она задержала дыхание. Сердце колотилось где-то в горле, но она не могла позволить себе поверить в эти слова до конца.
— Иди к чёрту.
Она отвернулась, но знала — он смотрит на неё. Его взгляд жёг, проникал в самые глубины её души.
Она любила его. До боли. До отчаяния. Но знала, что внутри него живут двое: её Маркус — нежный, заботливый, искренний. И тот, о котором все шепчутся — дьявол, жестокий, властный, самонадеянный. Где заканчивался один и начинался другой? Она больше не понимала.
Перспектива Маркуса
#Flashback#
Кабинет был наполнен густым запахом виски и табака. Лёд медленно таял в бокалах, оставляя на стенках тонкие дорожки, точно так же, как время стирало границы между разумом и эмоциями. Двое мужчин сидели в полумраке, погружённые каждый в свои мысли, в свою боль.
— Да, друг, мы оба проебались. — наконец, сказал Роман, поднося к губам бокал и с горечью усмехнувшись. — Не везёт в любви — повезёт в алкоголизме. Разве не так у нас говорят?
Маркус смотрел перед собой, тяжело дыша. Виски жгло горло, но не приносило облегчения.
— Рома, вот чего им не хватает? — его голос был низким, глухим. — Я же был с ней... нежным, бережливым. Ну чего ещё ей надо было?
Роман повернул голову, смотря на него долгим, изучающим взглядом.
— Маркус... Ты скрыл от неё жену.
Тишина. Напряжённая, давящая.
— Я понимаю её. — продолжил Роман, покрутив в руках бокал. — Какая женщина захочет быть любовницей? Особенно турчанка. Одну жену они ещё могут стерпеть, но быть второй? Никогда.
Маркус сжал пальцы в кулак.
— Я её что, замуж звал? Рома, при чём тут это?!
Роман покачал головой и со вздохом поставил бокал на стол.
— Послушай себя со стороны, дружище. — в его голосе не было осуждения, только усталость. — Сейчас твои слова звучат так, будто ты просто её трахнул, а теперь, движимый какими-то благородными мотивами, возвращаешь ей силу, мафию, дом... а потом отпускаешь.
Он чуть подался вперёд, скрестив пальцы.
— Фильтруй слова, Маркус. Или хотя бы то, как ты выражаешь свои мысли. Ты никогда не подбирал выражений для Грейс, и вот снова повторяешь ту же ошибку. Ты даже не понимаешь, насколько сильно обижаешь Мираль.
Маркус сжал зубы.
— Эта женщина тебе не Грейс. Она сбежит. И никто её не остановит.
Маркус зло усмехнулся.
— Упаси Аллах, если она объявит мне войну. Только чтобы забыть свою любовь ко мне.
— Она объявит. — спокойно сказал Роман. — И знаешь, что самое страшное? Она не просто сможет. Она выиграет.
Маркус резко поднял на него взгляд.
— Этого не будет. Я её сломаю, если она попробует.
Роман посмотрел на него с тенью сожаления в глазах.
— Смотри, чтобы она не сломала тебя.
Маркус молчал.
— Ты влюблён, Маркус. Только путаешь личную жизнь и мафию.
Он сделал глоток виски и криво усмехнулся.
— Раз уж обзавёлся женщиной, так будь добр разговаривать с ней не как с пленницей или подчинённой, а как со своей. Хотя кому я это говорю? Говорить с тобой — всё равно что биться головой о стену. Толку мало, а голова болит.
Маркус хмыкнул, но в глазах у него плескалась злость.
— Чья бы корова мычала. Если бы ты тогда остановил Аслы, может, сейчас вы были бы вместе.
Роман тяжело вздохнул.
— Она даже слышать меня не захотела. Значит, не так сильно и любила.
Маркус скривил губы в ухмылке.
— Ты бы как отреагировал, если бы увидел Аслы, сидящей на другом мужчине? Стал бы её слушать?
Роман сжал челюсти и отвернулся. Маркус усмехнулся. Он знал ответ.
#Еnd Flashback#
Чёрт возьми, я никогда не понимал женщин, но эта... Эта доводит меня до грани.
Какого чёрта она злится? Я сделал что-то не так?
Чёрный автомобиль ещё не успел полностью остановиться во дворе, а она уже выскочила, не взглянув в мою сторону. Зашла в дом, громко хлопнув дверью перед самым моим носом. Ну и прекрасно.
Я медленно выдохнул, сжав пальцами ноющую рану. Боль была невыносимой, но раздражение перекрывало её. Эта девчонка просто невыносима. Я встречал сотни женщин, но ни одна из них не действовала мне на нервы так, как она.
За что она злится? За то, что я хотел защитить её от своей сумасшедшей жены? Или за то, что ляпнул не подумав? «Найдёшь себе другого». Чёрт. Может, оно и правда задело её.
Я раздражённо скинул пиджак, бросив его на кресло, и прошёл в кабинет. Виски плескалось в бутылке, манящее, как лёгкий способ избавиться от боли, не только физической, но и той, что разъедала меня изнутри.
Я наливаю первый стакан и выпиваю залпом. Горечь разливается по языку, проходит по горлу, но не даёт облегчения. Второй. Третий. Ничего не меняется. Голова идёт кругом, но мысли не затихают.
Рана начинает ныть всё сильнее, из-под повязки пробивается тёплая кровь, медленно пропитывая ткань рубашки.
— Чёрт... — сквозь зубы ругаюсь я, опускаясь в кресло. Я мог бы просто вытащить пулю сам. Мог бы перетерпеть. Но зачем?
Сглотнув, я поднялся с кресла, бросив пустой стакан на стол. Поднялся по лестнице, чётко понимая, что сейчас возможны два варианта.
Первый — она встретит меня с той же злостью, что и в машине, мы поругаемся, и я сам буду ковыряться в своей руке.
Второй — она, наконец, перестанет играть в обиженную и позаботится обо мне. Я уже заебался с ней ссориться.
Я стоял у двери, глядя на её силуэт, затмённый светом уличных фонарей, который нежно обвивал её, создавая на стенах танцующие тени. Она сидела у окна в своём длинном ночном платье, почти сливаясь с темнотой ночи, и, черт возьми, она выглядела как богиня. Я не мог оторвать взгляда от её тела, от того, как её платье облегало её форму, подчёркивая каждую деталь, каждую линию.
Мне было похрен, что она сейчас злится. Я был для неё как огонь, который она не могла игнорировать, но теперь её огонь начинал сжигать меня. Я не понимал её, не знал, что она хочет. Она была просто... непокорной. И это всё меня выводило из себя.
Но я не мог не заметить, что несмотря на всю её злость, она всё равно оставалась той женщиной, которую я мог бы бояться, которую я хотел. И этот парадокс бесил меня. Я злился, но внутри всё равно оставался какой-то порыв. Она сидела в одиночестве, и было что-то в её молчании, что заставляло меня чувствовать себя лишним. Я зашёл в комнату, её глаза встретились с моими, и я сразу понял, что она была готова к ссоре. Но я не был готов к этому.
— Садись, — её голос был холодным, и я почувствовал, как каждый её звук проникает в мою грудь, заставляя меня испытывать не только раздражение, но и желание.
Я не стал сопротивляться. Подошёл к кровати и присел. Черт, я и так чувствовал её боль. Рана начинала ныть сильнее, и я мог ощущать, как кровь проникает через бинты. Я хотел продолжить молчать, но это было невозможно. С каждым секундом, когда я её смотрел, её злость начинала растекаться в моей душе. И её взгляд... Он заставлял меня терять смысл в том, что я хотел ей сказать. Я понял, что даже если бы я хотел объясниться, я бы не мог.
Она села рядом и сказала:
— Снимай рубашку.
Я ничего не ответил, только отпустил ткань, пытаясь не думать о боли. Но в этот момент мне показалось, что её слова были каким-то испытанием. Она смотрела на меня, и я не знал, как себя вести. Она казалась такой недосягаемой, такой жестокой. Но, тем не менее, её холод был всего лишь частью этой игры, частью этой игры, где не было правил.
Я попытался сам снять рубашку, но когда я сделал одно движение, боль от раны стала невыносимой. Я не мог ничего сделать с собой, и это раздражало меня. Я замер, а она не ждала. Она просто наклонилась ко мне, её пальцы с такой лёгкостью начали расстёгивать пуговицы. Она была уверена, абсолютно уверена в каждом движении. Я чувствовал, как с каждым её касанием мой внутренний мир рушился и складывался заново. Она была рядом, и я был обязан ей в этот момент. Она была моей силой, но и тем, что вызывало мою боль.
Она сняла пуговицы, и я почувствовал, как её пальцы движутся быстрее, чем я ожидал. Она не медлила. Вскоре она начала аккуратно работать с моей рукой, и я почувствовал, как пуля выходит из меня. Это не было больно. Это было болезненно, но не так, как я думал.
Она взглянула на меня с тем взглядом, который я так хорошо знал — взглядом врача, взгляду которого не было дела до того, что я мог чувствовать. Её рука была чёткой и уверенной, не думающей о том, что я её мужчина, не думающей о том, что я мог бы протестовать. Она просто работала, и я был её пациентом.
Я не мог ничего сказать. Я молчал, наблюдая за каждым её движением. И вдруг я понял, что она была правой. Она была той, кто контролирует ситуацию. Я был здесь, на её территории.
Когда она закончила, она взглянула на меня, и я почувствовал, как её холодность вернулась.
— Ты будешь пить антибиотики три дня, — сказала она без всякой эмоции. — И ни капли алкоголя. Понял?
Я был не в состоянии даже спорить. Я просто кивнул, понимая, что мне остаётся только подчиняться. В её голосе было столько власти, что я не мог с этим бороться. Она отправила меня в свою спальню, и я не возразил. Я поднимался по лестнице, чувствую, как каждое движение даётся мне с трудом, но я подчинился. И даже сейчас, когда я снова оказался один, мне было не по себе. Мираль была моей слабостью. Но она была и силой, которая держала меня в этих рамках.
Она победила. И в этом было что-то, что я не мог контролировать.
Тогда я понял, что это была только пауза. Это была пауза между нами. Но мы оба были на грани. И я не знал, что из этого выйдет.