Нас не существует

Солнце опускалось за горизонт. На земле его остатки расплывались желтоватыми пятнами-точечками. Ребята разомлели от купания и тепла. И когда похолодало, встал вопрос, из чего растопить костер. Хворост-то добыть легко, но необходимо полено-другое, чтобы поддерживать пламя. Далеко идти никто не захотел.

— Давайте возьмем поблизости, — зевнул Димка, поворачиваясь на бок. — Вон, чем не ветки для растопки? Возьмите пилу.

Наташа сообразить не успела, как оказалась с широко расставленными руками напротив Кириного дуба.

— Нет, — жестко сказала она.

— Почему? — удивился Вано. — Димон же не спилить его подчистую предлагает, а отпилить нижние ветки. Мы так всегда делаем.

— Нет! — грубее.

Ира покрутила пальцем у виска. А Наташа практически прижалась к дереву, не позволяя приблизиться к нему ближе чем на метр. Она напомнила самой себе разъяренную кошку, у которой пытаются отобрать новорожденных котят. За тем исключением, что никакая она не кошка, а Кир –не детеныш.

— Если вы оторвете хоть одну ветку, — шипела она, делая мелкие шажки назад, — я... я...

— Что ты? — встряла Смелова. — Перестанешь с нами общаться? Валяй, мы не расстроимся. Честное слово, клянусь всем, что у меня есть. Ты ж неадекватная — покусаешь нас ещё, когда сорвем цветочек какой-нибудь убогий.

— Ира! — одернул её Дима.

— А что? – та не унималась. — Или, может, сбежишь? Так тоже нестрашно, переживем. Вали уже куда-нибудь. Весь день ноешь, раздражаешь безумно.

За перепалкой наблюдали с немым любопытством. Вано нахмурил брови, но остался в стороне от скандалов. А ведь мог бы и защитить... Чей он парень, в конце концов?

— Ира, заткнись! — не выдержал Дима, отсаживаясь от Смеловой. — Не хочет она, чтоб вы трогали это дерево? В чем проблема? Слабо найти другое? Я сам схожу.

Наташа осталась в гнетущей тишине. Да, она смотрелась глупо. Да, защищать дерево — странно. Показалось, что нижняя ветка чуть коснулась её плеча, ободряя и поддерживая, но девочка смахнула наваждение.

Когда Димка вернулся, ребята начали выбирать место для костра. Единственное хорошее расположение, рядом с поваленным бревном, оказалось на расстоянии полуметра от палатки Наташи.

— Не стоит разжигать так близко, — рассуждал Дима. — Вдруг что? Сегодня ветрено.

— А где тогда, у края бревна? — Вано отмахнулся. — Не боись за технику пожарной безопасности или как там её. Мы так миллион раз делали. Если нам двигать палатку Наташки — придется передвинуть все. Лишняя нервотрепка. Я Наташку в обиду не дам и сгореть не позволю.

— Сомнительное утверждение, — не унимался Дима, разглядывая округу.

— Ага, по той самой технике, нас в колледже учили, разжигать в лесу вообще ничего нельзя, — сказал Игорь. — Когда нас останавливали такие пустяки?

— Ну не в тридцати сантиметрах же! А если уголь вылетит и прожжет ткань?

— Забейте. — Наташа застыдилась, что из-за нее постоянно возникают разлады.

И ребята забили, хотя Димка долго ворчал и обдумывал, как бы быстренько переместить палатку. Дальше слов он не сдвинулся.

Пикник не заладился. Как ни пытался Вано рассмешить товарищей байками о спортивном зале — улыбались скорее ради необходимости. Как ни приплясывали братья-близнецы, дурачась и хохоча — видна была наигранность их движений. Как ни заводил Димка непринужденной беседы — разговор получался односложным и бессмысленным. Первым сдался Сема:

— Слухайте, а может, ну его? Пойдемте обратно? Чего с комарьем дрыхнуть — нас же сожрут. А в деревне москитные сетки и прочие радости жизни.

Для естественности он стукнул себя по щеке, на которую (это было видно даже в темноте) не село никакой мушки.

Игорь поддержал брата:

— Да и похолодало совсем. Замерзнем насмерть.

Но Смелова неожиданно воспротивилась.

— Вот делать мне нечего — пилить по глуши ночью. Я уйду отсюда утром.

Вот уж от кого не ожидали энтузиазма ночевать без удобств. Было решено ничего не менять и не складываться.

В какой-то миг скучных посиделок Наташе нестерпимо захотелось сесть, притулившись спиной к дубу, и слушать звуки леса. Она постоянно косилась на величественное дерево, словно ждала осуждения или наоборот молчаливого согласия. Но так и не смогла пересилить себя, сделать шаг, опереться затылком.

— Почему тебе так важно это дерево? — Дима, наблюдающий за ней, ткнул на дуб. — Оно же ничем не отличается от миллиона других. И к ним ты вроде не питаешь особых чувств. А это?..

— Оно особенное.

— У тебя с ним что-то связано?

— Да, друг.

— Друг? — Дима задумался, почесал затылок. — Ты же тут ни с кем не общалась, кроме меня. А, постой! Этот, как его... Мы его в больнице встретили, а вы потом ночами по лесам бродили.

Он пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить.

— Кир, — сглотнув, подсказала Наташа.

— Кир, точно! И как он? Славно мы тогда начистили физиономии друг дружке. Я б с ним пообщался в мирной обстановке. Передавай ему привет, ну, и к нам приглашай как-нибудь. Думаю, теперь мы подружимся. Он вроде чокнутый малость, не? Здесь таких любят!

— Он уехал навсегда отсюда, — нашлась Наташа, опять посмотрев на дуб.

«Но находится в двух метрах от меня», — додумала она, погладив траву.

— Жаль.

— Угу.

Дима не нашел, что ответить, пересел обратно к Ире.

А ночь никак не заканчивалась. Она будто специально длилась вечно, растекалась теплым воздухом по не скрытой под футболкой шее, ключицам, рукам. От костерка исходил жар. Девочка сидела, выставив руки. Вано несколько раз подсаживался, но скучал от тишины и уходил к мальчишкам.

Она легла спать первой. Показательно зевнула и, попрощавшись, скрылась в палатке. Там укрылась с головой в спальник, застегнула его под подбородок и уснула болезненным, обрывчатым сном.

Ей снился огонь, схожий с лисой. Пламя лизало шершавый языком пустоту рядом с Наташей, нападало на неё, скалило зубы, пыталось схватить в объятия. Лисий рыжий хвост мелькал то тут, то там. Особенно сильно жарило левый бок.

— Таша! — сквозь сон донеслось до нее нервное. — Вставай! Наташа! Наташа!

Дым из сновидений душил. Она простонала что-то и хотела перевернуться, но голос был настойчив, а во рту пересохло до кашля.

Девочка открыла глаза и то ли во сне, то ли в яви увидела на пороге палатки, стоящего на коленках и тревожно всматривающегося Кира. Ни рубашки, ни брюк на нем не было. Он потянул за край спальника.

— Срочно вставай. Ну же!

— Кир... Прости меня, — сквозь сжатое от гари горло пробормотала она.

— Живо! — кажется, не слышал он её, а рычал в никуда. — Вставай! Тут пожар...

Что? Где? Доходило медленно, как через вату. Пожар! Настоящий, не выдуманный. Девочка вскочила, запутавшись в спальнике. Едва выбралась из него и, пока закутывалась в куртку, Кир исчез. Она выбралась наружу, задохнулась от кашля, прикрыла нос и рот локтем. Глаза слепил огонь, который разрастался слева. Он уже схватил низ её палатки и праздничными искрами рассыпался по брезенту.

— Выходите! Все! — кричала Наташа остальным, ещё спящим.

Ей было страшно. До слез, но в глазах пересохло. Они невыносимо чесались. Девочка кинулась к парням, заскребла в тряпичную стенку.

Ребята встали быстро, разбудили Иру, которая сначала огрызалась и просила не разыгрывать её, а после, увидев, что творится с полянкой, завопила.

Наташа искала хоть какую-нибудь воду, хоть и понимала, что той не хватит для тушения пожара. Она схватилась за бутылку с остатками лимонада, вылила на огонь. Тот зашипел и лизнул край бревна, по которому девочка совсем недавно гуляла точно канатоходец.

— Сейчас всё перекинется на деревья, и нам конец. Уходим! — Дима схватил её за талию и потащил прочь.

— Нет! — брыкалась Наташа и рвалась наружу. — Надо потушить его! Всё сгорит! Он сгорит!

Вано легко, точно прутик, перекинул её через плечо, обхватил ноги, которыми она сучила по груди, и понес. Они бежали, плутали, кашляли и боялись наткнуться на огонь. А Наташа в полубезумии понимала, что она оставляет Кира. Она рыдала, до крови искусала губы, расцарапала Вано, и тот обозвал её истеричкой, но не отпустил.

На шоссе они выбрались, когда начало светать. Димка посмотрел вверх, но дыма видно не было.

— Может, затух сам по себе? — задумался он. — В любом случае, никто ничего не видел. Мы отдыхали у правого берега озера, а не там. Всё ясно? Иначе нам кранты. Если кто-нибудь проболтается — я...

И замолчал, оставляя лишь догадываться, что он сделает. Голос друга звучал жестко, даже жестоко. Сема, Игорь, Вано, Ира — все кивнули, кроме Наташи. Та едва осознавала смысл сказанного. В голове, и в сердце, и в пятках билось: «Кир. Кир. Кир». Она предала его. Справился ли он? Как он там? Как его дуб? Как поляна?

Что же они наделали!

— Наташа? — уточнил Димка вкрадчиво. — Тебе понятно?

— Да, — поежилась она.

— Тогда по домам.

Приятели расходились в полнейшем молчании. Ира свернула на первой улице, попросив Димку проводить её. Близнецы шмыгнули в свой дом, перепрыгнув забор. Вано довел Наташу до калитки, проследил, чтобы вошла внутрь двора.

Наташа через окно влезла в спальню и упала на постель, усталая до озноба. Но заснуть не получилось. Кашель до сих пор забивал легкие, а от страха колотило в висках.

Она обязана посмотреть, что случилось с Киром! Он ведь спас её. Или ей приснилось, а на самом деле она проснулась от жара и дыма? Не важно.

Если дорогу до Камелево девочка не помнила, то обратный путь — в мельчайших деталях. Камешки, ямки, задумчивое карканье ворон. Поразительно, но как идти к поляне, она изучила тоже, научилась ориентироваться без специальной тропинки. Лес, раньше казавшийся ей хаотичным нагромождением деревьев, вдруг приобрел логический порядок. За той высоченной кривой сосной лучше свернуть налево, иначе можно угодить в маленькое, но неприятное болотце. А вот знакомая береза с тремя наростами на коре, похожими на нос и глаза; значит, не запуталась.

Ещё десяток метров, пушистые ветви старых елей. И...

От поляны остался пугающий и почему-то идеально ровный, словно очерченный циркулем, круг. Дочерна выгорела трава, исчезли белые цветочки и изумрудно-зеленые лепестки. А посреди поляны от величественного дуба остался один остов: черный и пугающе-тонкий, тощий до костей, скелет.

Ноги потеряли твердость, и Наташа рухнула на колени. Она не плакала, не кричала. Кулаки сжимались и разжимались, пальцы черпали неподатливую землю и отпускали её.

— Кир, — беззвучно, одними губами позвала она.

Пускай бы хоть цветочек вырастет, хоть травиночка — чтобы убедиться, что он в порядке, он жив. Не мог же он погибнуть? Глупости какие... Или он обессилен? Да, скорее всего пожар отнял все его силы, и Кир просто поправляется, отсыпается.

— Кир... — Голос сорвался.

Она подошла, пытаясь прикоснуться к тому, что осталось от дуба, но не смогла. Ствол был окончательно мертв. И на поляне больше не теплилась жизнь, не чувствовалось дыхания ветра, умолки птицы. Будто находишься около мертвеца. Жутко до мурашек. Рука застыла в двух сантиметрах до «скелета», и Наташа внезапно поняла: Кира больше нет.

Невдалеке лежала почерневшая, но целая алюминиевая кастрюля, в которой вчера готовили кашу. Наташа, повинуясь непонятному испугу, прижала ее к груди и поспешила убежать вместе с ней. Иначе их найдут... Они поджигатели... Они уничтожили лес. Они — убийцы. Они убили Кира...

Домой она вернулась, когда солнце было совсем высоко. Прижимая черные грязные ладони к лицу, проскользнула в комнату, задвинула дверь стулом, зашторила окно. Она дрожала как тонкая веточка на ветру и никак не могла утихнуть. Она должна была убедиться в своих догадках (а лучше — опровергнуть их), поэтому позвала домового. Он всё знает, он скажет, что произошло.

Никто не появился, ничто не колыхнулось.

— Лютый, пожалуйста... — твердила она. — Пожалуйста, появись... Ты нужен мне...

Наташа размазывала сажу по щекам, мешала со слезами.

Наконец, домовой внял её мольбам, залез на стол и сел на закрытый дневник. Он был мрачен как самая темная туча и смотрел куда-то сквозь девочку.

— Что тебе? Ну?! — и свел зубы.

— Лютый...

И тут она разрыдалась. Пускай домовой всегда вел себя по-хамски, но сегодня даже его злость пахла иначе: бессилием и болью.

— Угомонись, — коротко приказал он. — Ты хоть обрыдайся, а ничего не исправишь.

— Кир умер по моей вине...

— Да ты что? — Лютый округлил глаза. — Ты специально подпалила дерево? Или со спичками игралась? Или взглядом поджигаешь?

— Нет. — Наташа села на край покрывала, сомкнула трясущиеся руки в замок.

— Тогда заткнись. Это раз. И два, духи и хранители не умирают. Они вам не человечишки, которые дохнут как мухи. Усекла? Не уми-ра-ют.

— А что они делают? — с надеждой спросила Наташа.

На нее навалилась вековая усталость, булыжником ударила по затылку и припечатала к земле. Ей хотелось упасть на кровать и замереть, перестать шевелиться и дышать. Может, тогда усталость спадет?

— Исчезают, и все. Мы по своим не рыдаем и не закапываем их в землю как какой-нибудь мусор. Незачем тебе тосковать по духу; для людей нас не существует. Я другого не понимаю. — Лютый прошелся взад-вперед по столу. — Пожар был ерундовый. Если б из-за каждой такой фигни гиб хранитель — они бы вымерли к концу лета, когда торфяники горят. Почему он не справился с ним?

Наташа развела руками. Если б она знала... Если б она могла что-то сделать, как-то помочь...

— Смешной пожар, глупый, — повторял Лютый, наворачивая круги. — Он бы спалил кусочек земли, а Кир бы уже остановил его... И дерево бы не пострадало. И вы бы успели уйти. Почему же он...

— Может, он не успел, потому что выходил из дуба? Я видела Кира-человека, — она запнулась, прикрыла веки, вспоминая силуэт на пороге. — Или он мне приснился... Нет, точно видела!

— Как выходил? Зачем?

— Предупредить меня... — она засомневалась. — Не знаю, наверное, предупредить... Огонь перекинулся на мою палатку первым. Я могла сгореть. Он будил меня, а я долго не просыпалась.

— Ах, будил? Тогда в его гибели виновата ты, — отчеканил Лютый и скрылся за столом.

Это было настоящим ударом. Наташа только понадеялась на чудо (впрочем, скорее — на минуту забыла о случившемся), но теперь ответственность за пожар ударила её с новой силой. Кто виноват, если не она? Целое утро девочка просидела, тупо смотря в окно и почти не двигаясь. На просьбы бабушки выйти покушать отвечала мычанием. Не могла уснуть, но глаза слипались. Она теребила пальцами потрескавшиеся губы, до крови раздирая их.

Бабушка ворвалась в комнату после обеда, устав звать Наташу на кухню. Дверь стукнула о стену. Стул грохнулся на пол. Раиса Петровна схватила внучку за плечи и, повернув к себе лицом, ахнула.

— Что случилось?! Что с тобой, ребенок?

Наташа попыталась отвернуться, но не сумела шелохнуться.

— Ты выглядишь так, будто кто-то умер, — укоризненно сказала Раиса Петровна.

— Так и есть, — не выдержала Наташа и вновь разревелась.

— Кто?!

Бабушка упала на колени перед внучкой, взяла ее подбородок в ладони, заглянула в глаза.

— Не важно... Никто... Кир.

И взвыла, произнеся имя вслух. Для Наташи с этой фразой остановилось время.