Нас не существует

Всё пошло наперекосяк. Следующим днем позвонила мама. Но не это было необычным, а её тон: мягкий и осторожный, точно мама ступала по стеклу.

— Как моя доченька поживает? — издалека начала она.

Наташа глянула на себя в зеркало, отыскала прыщик на носу и оповестила, что очень плохо. Про бабушку с дедушкой не упомянула — сами разберутся. Мама задала парочку вопросов, а потом протараторила быстро-быстро как школьница, получившая двойку:

— Дочурка, представляешь, мы с папой вновь будем жить вместе! Ты рада?

Телефон едва не выпал из обмякших пальцев. Наташа обомлела.

— Ты обижена на него. – Мама правильно истолковала долгое молчание. — Но мы с папой любим друг друга и вместе разберемся со всеми трудностями. Да и тебе отец нужен постоянно, а не по праздникам.

— По каким праздникам? — недобро хмыкнула Наташа. — Он до сих пор не помнит, когда я родилась. Ты забыла, что ли, как в прошлом году трижды поздравил с днем рождения, причем ни разу не угадал?!

— Малышка, наш папа рассеянный, но он же не злой. Он ко мне с цветами и извинениями всю неделю ходит.

В голосе появились мечтательные нотки.

— И ты поддалась?

Наташе досталась романтичная мама. Она зачитывалась любовными романами, плакала над фильмами и была настолько безобидной, что иногда казалось, будто рассудительнее в их семье дочь. Разумеется, папа тоже понимал, на какие точки жать. Нет, Наташа папу уважала и даже по-хорошему боялась, но вместе с мамой их не видела. Отец несколько лет о семье не вспоминал, а тут за неделю одумался?! И мама тотчас растаяла? Наверное, она продолжала любить бывшего мужа по сей день. Получается, их армия пала. И Наташа обязана выдержать наступление в одиночку.

— Я решила, что втроем мы переживем любые невзгоды, — с придыханием сказала мама после короткой паузы. — Мужчина в квартире тоже необходим. Входная дверь заскрипела, а папа взял да смазал.

— Мам, он ведь бросил нас...

— Он испугался семейной жизни и обязательств, — нашлась мама.

— Ма-а-ам, — Наташа застонала. — Мне было семь лет, а не месяцев! Поздно уже бояться!

— Натусь, пожалуйста, пойми. Я не разрешения спрашиваю, а ставлю перед фактом, — и мама повесила трубку.

Наташа долго вслушивалась в тишину и ощущала себя вековой старухой. На глазах выступили злые слезы. Ей не нравилось происходящее: от развода бабушки с дедушкой и до счастливого примирения родителей. Папа-то оставался папой, но он уже оставлял маму одну. Что мешает предать её повторно? Наташа помнила, как осунулась мама после расставания, и жалобные всхлипы по ночам — тоже. Но больше, конечно, Наташе было обидно за себя. Папа ведь и дочь бросил, да ещё и напрочь забыл о ней. А теперь взял и так запросто вернулся?! И она его должна простить, забыв про гордость? А тот даже не подумал извиниться перед ней лично. Нетушки.

Девочка вылетела на улицу и побежала незнамо куда. Неудивительно, что дорога привела её к лесу. Прав Вано: ей комфортнее всего именно там. Она не стала просить Кира указать маршрут, но, наверное, друг и сам всё понял. Тропинка вела туда же, куда и обычно — далеко-далеко на запад.

На полянке расцвели колокольчики, красивые, хрупкие точно вылепленные из стекла. Белые, синие, сиреневые. Понятно, что не обошлось без Кира — позавчера ими и не пахло.

Да только Наташе было так плохо, что она не хотела говорить или благодарить. Просто села, прижавшись затылком к дубу, и расплакалась. Сегодня ей особенно не хватало Кира. Настоящего, живого, теплого, который понял бы и как-нибудь съязвил вместо того, чтобы нудно успокаивать. Наверное, попроси она, он бы сделался на минутку человеком, прижал к себе. Как дедушка прижимал бабушку, как папа — маму. Да только это ненадолго. А потом опять...

Когда слезы высохли, Наташа поняла одно: правы русалки. Она больше не придет сюда, иначе сделает хуже и себе, и Киру.

— Прости, — на прощание сказала она, касаясь шершавой коры. — Ты самый лучший и замечательный, а вот я — нет. И мысли у меня не замечательные, а совсем наоборот. И нам будет лучше порознь. Знаешь, как у моей мамы. Ей с папой вдвоем плохо, я чувствую это. А раздельно — отлично. Но когда-то давным-давно им было хорошо, вот они и держатся за воспоминания. У нас тоже самое. Я бы с удовольствием повторила тот год, но из-за прошлого мы мучаем себя сейчас. Понимаешь?

Она осознавала, что мелет несуразицу, но сказать правду не могла. О том, как скучает без него. О том, как много Кир для неё значит. Девочка говорила и говорила, кусала губы, поглаживала листву свесившейся слишком низко ветки.

Обратно она бежала, стараясь поскорее исчезнуть из леса. Поэтому, когда вылетела на шоссе и чуть не столкнулась с Вано, не сразу поняла, где она и что тут делает. А позади затрепетали листья. Будто Кир пытался что-то сказать ей, но не мог.

— Вот так встреча! — тот хлопнул в ладоши. — Ну что, ты готова прогуляться?

Неужели он шпионил за ней? Как он догадался, где её искать?

А чем плох Вано? Красивый, высокий, спортивный. Мыслит по-взрослому, поступает на заочное в экономический институт, живет в том же городе, что и Наташа. А главное – он рядом. Живой, настоящий и очень привлекательный. Мечта её детства. Может, их сводит сама судьба?

— Да, — Наташа робко улыбнулась. — Сегодня готова на все сто.

Спустя два дня они с Вано объявили себя парой перед друзьями, и Наташа думала, что есть в этом какой-то обман. Ей не очень нравилось говорить во всеуслышание об их симпатии, но Вано настоял.

— Ты чего? — изумлялся он. — Все должны знать о нас!

На робкое «зачем» Вано по-мужски ответил: «Так надо». Весь вечер прижимал к себе (причем Наташе казалось, что ещё немного — и он сломает её надвое), целовал в висок. Он был очень милым, но девочка мечтала вырваться из объятий и упорхнуть куда-нибудь, где дышится прохладой и свободой. Где никто не осудит. Где всегда ждут.

В какой-то момент Димка поманил девочку за собой, а на попытку Вано пойти следом сказал:

— У нас конфиденциальный разговор.

Вано вздохнул, но остался в беседке.

Димка остановился метров через пять, около высокого железного забора дома какого-то богача. В последнее время многоэтажные особняки росли как грибы. Раньше Камелево жило спокойной размеренной жизнью, но внезапно люди осознали, что местечко находится недалеко от города, около воды и шоссе. И настроили новомодных дач. Наташе не нравились эти великаны из красного кирпича, которые смотрели на остальные, деревянные дома, с презрением и усмешкой. Они портили вид Камелево, но кому интересно мнение какой-то там Наташи?

— Чем ты думаешь? — сурово спросил друг.

Наташа, задумавшаяся о домах, непонимающе моргнула.

— А?

— Тебе нравится Вано?

Ей бы сказать правду, пожаловаться обо всем: родителях, Кире, бабушке с дедушкой; расплакаться у него на груди... Понятно же, что она согласилась не из дикой влюбленности, а потому что надо что-то изменить. Разве одной лучше, чем с Вано? Одной плохо, очень.

Ей бы пожаловаться, да бесполезно. Димка другой, да и Наташа другая. А Вано отличный парень. Пусть она его не любит, но есть ли вообще любовь?

— Да, — Наташа кивнула.

— Ты представляешь, сколько девушек у него было? Он же коллекционирует их! Пусть он мой друг, но ты мне почти сестра, и я не позволю тебя обидеть. Нат, — Димка закусил губу, — вдруг он разобьет тебе сердце?

Наташа дотронулась до груди, словно проверяя, а есть ли сердце вообще.

— Поверь, не разобьет. Дим, лето, авантюры. Куда же без маленькой влюбленности?

Димка придирчиво осмотрела её с ног до головы, вздохнул и пошел обратно к беседке. Он ей наверняка не поверил. Да она сама себе не верила: ни голосу, ни интонациям.

Но Вано вновь поцеловал её в висок, и она попыталась растаять от восторга.

***

Мышкой пробежало две недели. Солнце сменялось дождями, те перерастали в ливни. Пепельное небо нечасто наливалось синими красками, и в те редкие часы люди выползали в беседки или бесцельно гуляли по улицам, чтобы вскоре снова попрятаться по домам.

Наташа больше не ходила в лес, не общалась с русалками, запрещала себе думать о Кире (и, разумеется, думала только о нем). Проводила любую свободную минутку с Вано и даже научилась находить в их отношениях плюсы. Вано оказался отзывчивым: сумки оттащить с рынка — запросто; довезти до того же рынка — старенькая машинка уже фырчит около ворот. Бабушка, убитая постоянными ссорами с дедушкой, радовалась помощнику и уверяла внучку, что он самый замечательный. Самый или нет — недоказуемо, но за безотказность Наташа его уважала.

Дневник пополнялся короткими отписками в духе: «Всё отлично». Книги не читались. Иногда Наташа открывала какую-нибудь, но вспоминала, кому и когда обещала прочитать её вслух. К тому же стимула читать не было: Вано книги не любил и пытался подшучивать над Наташей, когда та заводила разговор о чтении. И в какой-то момент Наташа подумала: «А зачем мне читать здесь? Ради чего? С кем обсудить? Ваня не переносит книг, значит, и мне незачем их переносить».

Вечерами они смотрели кино на ноутбуке, причем когда фильм выбирал Вано — засыпала Наташа; когда Наташа — Вано. Он обожал боевики с рушащимися зданиями и взрывающимися машинами, Наташа сходила с ума от триллеров, где любой неверный шаг запускает абсолютно непредсказуемую цепочку событий. Как и в жизни: сказал не то, сделал не так — и всё, ком покатился с горы; неизвестно, чем и когда обернется второпях сказанное слово.

Как у бабушки с дедушкой. Недавно души друг в друге не чаяли, а потом бабушка захотела вызвать ревность в муже, и к чему это привело? Хорошо, если за день обмолвятся двумя предложениями, да и то — односложными. Сплошное: «Передай-спасибо-пожалуйста». От поездки в райцентр они пока отказались, но дедушка постоянно повторял, что сегодня-завтра он подаст заявление и разведется.

Мама ежедневно уговаривала девочку простить папу. Как она не понимала, что Наташа и не обижалась на отца? Да, он не помнил дату рождения, не следил за школьными успехами... он забыл о них с мамой. Но она не сердилась. Просто не понимала, зачем чинить окончательно поломанное. Разве разбитая вдребезги ваза станет крепче, если её склеить клеем? Не важно, каким: хоть супер-стойким, хоть специальным; осколки останутся осколками, прилепленными друг к другу. Трещины будут проступать сквозь новый слой краски, а любое неловкое движение вновь разобьет её. И кто потом будет лить слезы в подушку, ходить на работу с красными глазами? Не по вазе, конечно, а из-за любви. Точно не Наташа; она не переживала об уходе восемь лет назад, смирится и сейчас. Хотя, наверное, переживала в глубине души, но не до конца осознавала. Ушел и ушел, не смогла семилетняя Наташа понять, что это насовсем. Это потом она думала: а чем они с мамой провинились, почему он ушел именно от них? Может, где-то есть лучше жены и дети, ведь от них не уходят? Особенно много она думала об уходе папы сейчас. Ведь почему-то он их бросил и почему-то вернулся. Разве так бывает?

Но мама была непреклонна.

— Доченька, — проникновенно говорила она, — папа очень переживает. Он купил тебе новый планшет, представляешь? Дорогущий какой-то, с вставляющейся клавиатурой. Разве бы он потратил кучу денег, если б не раскаивался? Ты рада?

О планшете Наташа мечтала давно, но виду не подала. Её собирались задобрить: получила игрушку и помалкивай да радуйся за родителей. Нетушки, так легко она не сдастся. Пятнадцать лет жила без планшета, переживет ещё.

— Мама, мне ничего не нужно. У меня прекрасный ноут.

Конечно, она покривила душой. Старенький ноутбук практически разваливался, перегревался и тормозил. Но он был роднее и дороже каких-то навороченных игрушек, купленных не от чистого сердца.

Мама лишь посетовала на несговорчивую дочку. А вот папа пошел дальше.

В то субботнее утро солнце наконец-то снизошло до Камелево. Оно с семи утра рвалось в окна и гладило спящую Наташу по носу. Та проснулась с тяжким вздохом, позавтракала мюслями с шоколадным молоком и ушла досыпать на улицу, чтобы не попасть в эпицентр немого скандала между бабушкой и дедушкой. Пускай они и не общались, но так прожигали взглядами — почище любого лазера.

Наташа расстелила покрывало на зеленой, ещё мокрой от росы траве. Растянулась во всю длину, сладко потянулась, закинула руки за голову. На небе медленно, словно нехотя, проплывали облака. Наташа вначале рассматривала их, но быстро задремала, окунулась в полусон-полуявь.

Её разбудил веселый бас:

— Добрый день, Раиса Петровна!

Наташа встрепенулась, приподняла голову. Невидимый собеседник стоял за забором и дергал закрытую калитку. К нему неторопливо шла бабушка, вытирая руки о серый передник.

— Вот уж кого не ждала, — сказала она, не спеша отпирать засов.

Бабушка уперла руки в бока, выпрямилась струной. Ей не нравился собеседник, а Наташа, лишь приглядевшись, поняла, что к ним приехал папа. На нем была светлая наглухо застегнутая рубашка с коротким рукавом и темный, почти черный, галстук. Медные, как у дочери, волосы топорщились. На губах — широченная улыбка.

— Открывайте, Раиса Петровна, — громогласно потребовал он. — Что же вы не приглашаете в дом, не поите чаем?

— Ты мне не указывай, чем тебя поить, — сплюнула бабушка. — Ты моей дочери жизнь испортил, а сейчас зачем явился?

— У вас старые сведения. — Папа оперся ладонью о забор. — Мы со Светочкой давно помирились и живем под одной крышей. Странно, что родная дочь не поделилась с вами этой радостью.

— Что?! — бабушка схватилась за сердце. — Она рехнулась?! Боря, сюда!

Дедушка, несмотря на все разлады, прибежал из дома за полминуты с самым воинственным видом. Он, увидев папу Наташи, чуть умерил пыл, приостановился. Но дошел до калитки и встал рядом с бабушкой.

— Что такое, Раечка?

— Этот... этот... — она всхлипнула. — Сколько из-за него Светочка слез пролила. Она же не кушала ничего неделями, на десять килограмм похудела. Ему хоть бы хны было, и не побеспокоился о бывшей жене, а теперь заявляет, что она его простила. Да что же творится!

Бабушка расплакалась. Наташа собиралась обнять её и успокоить, но решила поступить иначе — сбежать. Наверняка папа приехал к ней, чтобы вылить ведро сладких речей, задарить подарками и убедить, что всё будет хорошо. Не будет. Наташа, как никто другой, знала, что хорошо не бывает. Всё хорошее заканчивается, едва ты к нему привыкаешь.

Девочка перелезла через щель в заборе, известную одной ей (потому что гвоздь оттуда вытащила тоже она). Ночью сюда не проберешься из-за грядок, если, конечно, не хочешь получить нагоняй от бабушки; а вот днем – запросто. И ушла. Как же ей хотелось в лес... К Киру... Нигде в деревне или в городе ей не было так уютно, как с ним.

И она сдалась. Всего разок. Она не скажет ни слова, не даст себе (и ему) надежды на возвращение дружбы. Нельзя. Но только бы постоять рядышком. Одну минутку.

Знакомая табличка, тропинка, переплетение ветвей. Всё такое же, но словно другое. Будто двойники деревьев, кустов, травинок и даже пташек. Всё чужое, всё, до последней капли.

Кир знал. Ему не нужно спрашивать, чтобы догадаться, куда она идет. Или это Наташа настолько изучила маршрут, что нашла поляну самостоятельно? Вряд ли, она никогда не отличалась особой географической памятью.

Но перед ней сломанное дерево, увядшие колокольчики и раскидистый дуб, тоже какой-то понурый. Она почти обняла его ствол, прижалась щекой к коре, но передумала. Упала на траву и разревелась. Кажется, она уже так делала: уже приходила, уже плакала, уже молчала. И тогда же она прощалась навсегда, чтобы вскоре вернуться. Как же она, наверное, надоела Киру! Разве он вызывался смотреть за девичьими соплями?

— Извини... — бормотала Наташа. — Прости... Я не имела права возвращаться, не должна была... — она всхлипнула, — надоедать тебе... Извини... Пожалуйста. Я...

Она хотела закончить «...так по тебе скучаю», но стиснула зубы. Лишь бы не сорвалось с губ запретное, что сделает хуже всем.

— Я пойду, мне пора, — она спешно засобиралась.

Полчаса дороги туда, полчаса обратно, а ради чего? Трех секунд истерики? Что же она творит! Что происходит с ней такого, что ломает всю разумность?

Она уходила быстрым шагом, отбрасывая ветви, спотыкаясь о корни. В какой-то момент почудилось за спиной слабое «Таш, подожди!», но чего только не померещится в чаще, тем более заложены уши и болит в висках от слез. Кир не вернулся, не стал самим собой, не позвал её — желание неисполнимо.

А дома ждал папа. Его впустили на порог, даже усадили за стол и заварили кружку дешевого чая (судя по ярлыку, торчащему из чашки, это был один из тех пакетиков, которые бабушка называла «травой» и поила ими нежеланных гостей). Папа расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил узел галстука и из строгого офисного служащего превратился в обычного мужчину с лучиками морщин у глаз и небольшой щетиной на подбородке.

Почему он ушел от них с мамой? Наташа, разумеется, задумывалась и раньше, но теперь, когда папа решил вернуться — вопрос встал особо остро. Она села напротив отца и, не дав ему поздороваться, спросила:

— Зачем ты так поступил?

Раиса Петровна, мраморной статуей застывшая за спиной отца (видимо, чтобы гость не расслаблялся ни на секунду), одобрительно ухмыльнулась. Она поняла, о чем речь.

— Как? — папа тоже понял, но изобразил недоумение. — Приехал? Я сто лет тебя не видел.

— Именно! — Наташа поморщилась. — Ты меня не видел сто лет, значит, и не хотел видеть!

— Хотел, глупенькая.

Папа потянулся, чтобы взлохматить дочери волосы, но та отдернулась.

— Тогда бы мы встречались чаще. Не раз в полгода. Тогда бы ты не уходил от нас с мамой.

— Дочь, не лезь во взрослые дела. Тебе пока не понять всего, что происходило между мной и мамой. Но я когда-то любил её и полюбил опять, люблю тебя. Дай мне шанс.

Раиса Петровна дернулась, будто пес на привязи.

— Шанс?! Чтобы ты сломал им жизнь заново? Тебе мало боли, которую ты им причинил? Ты бросил семилетнего ребенка, оставил его мать. В твои лживые речи нельзя верить, ты — предатель. Уходи отсюда!

— Раиса Петровна, ну зачем вы так? Не судите людей по их прошлым ошибкам. А ты, Натусик, — папа схватил Наташу за ладонь и крепко сжал, — не дуйся на меня. Я был настоящим негодяем, когда поступил так, как поступил. Мне понадобилось десять лет, чтобы одуматься.

— Восемь, — Наташа отвернулась к окну, чтобы не смотреть в честные глаза отца. — Ты даже не помнишь, сколько прошло времени. Ты сумел охмурить маму, но не меня. Я на стороне бабушки. Уходи.

— Глупенькая ты. Но я уйду, раз ты просишь. До встречи, Наташенька.

Папа поднялся из-за стола и, шутливо поблагодарив за теплый прием, вышел из кухни. Наташа осталась наедине с разгневанной бабушкой. У той покраснели щеки, растрепались заплетенные в косу волосы.

— Не вздумай общаться с этим человеком! — рявкнула Раиса Петровна, схватив чашку, из которой пил папа. — Иначе ты смертельно оскорбишь меня и маму. Усекла?!

Она вынула пакетик, но вместо того, чтобы выбросить его одного, выкинула следом и кружку тоже.

— Бабуль, ты нечаянно выбросила...

Бабушка окинула мусорное ведро злым взглядом.

— Не вздумай с ним общаться, — повторила она.

Мыслей скопилось так много, а поделиться ими было не с кем. Лютый не отзывался, хоть Наташа и попросила, и потребовала, и взмолилась. Да, домовой — не тот слушатель, который поддержит, но он мог бы вернуть ей спокойствие. Всё смешалось в голове Наташи, превратилось в липкий ком. Она так замучилась тревожиться и грустить... Она перегорела.

А под подушкой лежал новенький планшет, перевязанный алый бантом. Наташа без сожаления убрала его в ящик стола. Не нужны ей дешевые подачки от этого человека.

Хорошая погода больше не приносила удовольствия. Как и Вано, который подкараулил Наташу, когда она сидела, подставив лицо лучам солнца, и старалась ни о чем не думать.

— Угадай, кто? — промурлыкал он, прикрывая ей глаза ладонями.

— Ваня, — ответила Наташа.

— Моя умничка, — и чмокнул в макушку.

Наташа закусила губу, чтобы не заплакать. Он неплохой, и от того особенно гадко. Она будто обижает своим безразличием наивного ребенка. Он безумно нравился ей когда-то давно, но вновь заставить себя испытывать симпатию к Вано она так и не смогла.

— У меня для тебя есть предложение. Пойдем на пикник с ночевкой? — Вано плюхнулся рядом, взял прядку волос Наташи, пропустил сквозь пальцы. — Костерок, шашлык, страшилки. Все наши будут. Тебе понравится.

«Сомнительное утверждение», — чуть не ляпнула Наташа. С Димкой они общались мало, со Смеловой — особенно. Кто остается? Близнецы? Тех Наташа не раздражала, но и дружить с ней они не спешили. Но Наташа решила, что согласиться легче, чем объяснить, почему нет.

— Отличная идея. А в чем заключается сюрприз?

— Все детали вечером, — он по-шпионски подмигнул. — Ты какая-то грустная. Дела ок?

— Дела ок, — подтвердила Наташа. — Я с утра... в огороде копаюсь. Вот и запарилась.

Вано посетовал на то, «как изматывают его Наточку», и, перекинувшись тремя предложениями, убежал по делам.

Вечером он забрал Наташу, закинул рюкзак с её вещами за спину и повел в лес. На выходе из деревни их уже ждали остальные: Димка в обнимку с Ирой, Сема с Игорем.

— Гляди-ка, Сем, наши голубки всего на десять минут опоздали. Ты мне проспорил сникерс, — толкнул локтем в бок близнец в оранжевой футболке близнеца в синей. — Так куда вы нас поведете?

Оказалось, никто не подозревал, куда идти. Место выбрал Вано и всю дорогу намекал, что Наташе оно придется по духу. Та заволновалась, но ничего не предвещало опасности. Зашли они далеко от таблички, тропки выбирали другие. Ни к русалкам, ни к Киру они не приблизились (по крайней мере, Наташе так казалось).

Поэтому когда перед глазами предстала полянка с окончательно погибшими колокольчиками, Наташа едва удержалась от вскрика. Она прикрыла рот руками, а Вано, ласково приобняв за плечи, похвастался:

— Сюрприз! Еле выведал, где тебе нравится отдыхать. Пришлось ходить за тобой по пятам. Потом поставил точку в навигаторе, чтоб не заблудиться. Опля! Местечко-то шикарное, отдохнем на славу. Тут и речка недалеко протекает. А то постоянно располагаемся, где удобно нам, а не тебе. Натка, почему ты нам о таком сокровище не говорила?

— Давайте уйдем, — простонала Наташа. — Откуда ты... ты не... давайте уйдем...

Ей было стыдно смотреть на дуб, будто бы тот осуждал её. Ветки его опустились точно у плакучей ивы, листва не шумела. А трава словно пожухла, потемнела от жары.

Мальчишки похвалили Вано, пожурили Наташу. Та дрожала точно на дворе морозил январь, а она — в одной рубашке. Это был крах. Полный провал. Как же стыдно... Бедный Кир... Это ведь его место, их, а не общественное.

Но ребята начали собирать палатки, и Наташины просьбы остались забыты.