Нас не существует

— Нет, мам, я кушаю... — бормотала Наташа в телефонную трубку.

— Много? — недоверчиво уточнила мама.

— До отвала.

— Ну что ты сразу огрызаешься.

— Ма-а-ам, я не огрызаюсь. Просто ты же сама знаешь, что голодом меня бабушка не морит.

Наташа с третьей попытки перевязала тесемку босоножки, стараясь не выронить прижатый плечом к уху телефон, и облегченно выдохнула. Мама, очевидно, истолковала безвредный звук по-своему.

— Не хочешь со мной разговаривать? — огорчилась она.

— Хочу...

— А чего вздыхаешь?

— Мама! Ты уйму денег потратила!

— Ради дочери я готова понести любые траты, — с энтузиазмом заявила мама, но после добавила менее уверенно: — А во сколько звонок обойдется?

— Твой — рублей в пятьдесят.

Мама замолчала, правда, ненадолго.

— Ну а как список книг на лето? Читаются? — продолжила выпытывать она.

На Наташино счастье в дом вошла бабушка. Раиса Петровна, увидев отчаяние во взгляде внучки, взяла протянутый Наташей телефон. И начала рассказывать в трубку о «полноценном питании ребенка» и о том, чем сегодня завтракали. Всё, Наташа свободна!

Папы в ее семье не имелось. Нет, он, конечно, существовал, даже изредка поздравлял дочь с днем рождения (правда, то в апреле, то в августе, хотя родилась она в мае) и высылал немного денег, но её жизнью не интересовался. С мамой они разругались в восьмую годовщину свадьбы — между прочим, на памяти Наташи это был их первый скандал, — в тот же день папа собрал вещи и уехал к другой женщине. А Наташа, которой тогда было семь лет, почему-то особо не переживала — наверное, не любила папу. Потом, конечно, решила, что во всем виновата она сама. Огорчилась. Попыталась родителей помирить, пообещав маме, что она будет хорошей дочерью. А мама сказала:

- Ты и так замечательная дочь, дело не в тебе.

Но тогда в чем? Неужели в папе? С того дня Наташа пообещала себе обижаться на отца за его предательство.

Вприпрыжку Наташа добралась до магазина. В том невыносимо пахло скисшим молоком, поэтому тетя Люба сидела на крылечке, обмахиваясь газетой и лузгая семечки. Шелуху она сплевывала в стоящую у ног миску. Тетя Люба вообще была удивительной женщиной хотя бы потому, что всю свою жизнь она ждала принца. А тот никак не появлялся. Красилась тетя Люба вызывающе: сегодня, например, ее веки были салатовые, губы золотого цвета, а облупившийся лак на ногтях — алого. Покупательнице она обрадовалась, но отговаривать ту от похода внутрь не стала. Наташа выбежала из пропахшего помещения почти сразу же — от стойкого запаха подташнивало.

— Вот я и говорю, — ворчливо завела тетя Люба, — невозможно там сидеть. Холодильник починить никто не может! Безрукие все! Одна я рукастая, что ль?! Тьфу, надоели хуже горькой редьки. По морде бы им всем настучать... Натусик, чего пришла-то? Явно не потрындеть со старухой.

Тетя Люба кокетливо поправила сбившийся фартук.

— Мне б шампунь купить, — и из женской солидарности добавила: — Какая ж вы старуха?

— Вот я и говорю: молодуха я! А что ж тогда мужчины вслед за мной штабелями не ложатся? Вот у тебя есть мальчик? У моей подружки Ольги дочь с мальчишкой городским встречается, ну он и говорит ей...

Прошло около пяти минут, и Наташа знала все свежие сплетни. Кто, где, как и почему – от зоркого ока тети Любы не укрылось ничего важного.

— Ох! — Тетя Люба постучала пальцем по виску. — Совсем ополоумела. Ты ж за товаром. Шампунь, говоришь? А тебе какой: есть импортные, от них волосы, говорят, шелковистые; или наши — дешево да сердито? Ты поосторожнее бы: тут Ирка одним помылась, так у нее все космы и поотпадали! Вот и доверяй рекламе. Я недавно вычитала, что...

— Любой, — не привередничая, перебила Наташа. — Но если есть, то тот... с мятным ароматом. В зеленом флакончике.

— Погоди, так ты ж вроде недавно его брала? — Продавщица сверилась со списком в тетрадке, которую достала из широкого кармана в фартуке. — Ну да, месяц назад.

— Кончился, — почему-то смутилась Наташа.

— Конечно, у тебя-то копна вона какая... Надо ухаживать. Не то, что я — три волосинки, повязанные бантиком. Им уже ничего не страшно. Да я и мою их мылом. А что такого? Всяко дешевле получается. Вот были б твои: длиннющие; как на солнце выйдешь — медные аж, — может, и рыцарь прискакал уже. Как думаешь?

Она тряхнула выбеленными кудрями, а Наташа принялась теребить рыжую прядь. Не привыкла она к вниманию от чужих людей, считала, что хвалить стоит только за дело.

— Наверное, — все-таки ответила она и неожиданно вспомнила: — А можно еще и две расчески? У вас там лежали с камушками.

Они вошли внутрь магазина, и Наташа, стараясь дышать ртом, а не носом, ткнула пальцем в витрину. Под стеклом разлеглись несколько расчесок: от пластмассовых черных до вычурных, посыпанных стразами.

— Две-то зачем? — спросила тетя Люба, пробивая покупки.

— Подружкам.

— Вот я и говорю: дружба — святое. Не подаришь подруге безделицу — обидится на всю жизнь. Потом начнет подлить почем зря, а все из-за ерунды — жвачку не поделили в детстве или парня какого-нибудь. Тьфу! Держи, с тебя сто пятнадцать рублей. — Пересчитав высыпанную Наташей мелочь, тетя Люба сложила горсть монет стопочкой у кассового аппарата. — Бабушке привет передавай.

— Ага. До свидания.

Сегодня был особый помывочный день. Нет, мыться разрешалось ежедневно, но в душевой кабине, а именно по воскресеньям дедушка топил примостившуюся за домом баньку. Из ее трубы валил серый дым, расстилающийся шалью по голубому небу и заметный за много шагов до дома. Наташа баню не любила, больно уж там жарко, но деваться было некуда — ходила.

Она, вздохнув так, будто шла на расстрел, разделась, привычно поежилась в предбаннике и шагнула в душное помещенье. Бабушка заранее приготовила все необходимое: в тазике отмокал березовый веник, на длинной скамье лежали банные принадлежности. В пузатой кирпичной печи улеглись раскаленные добела камни.

Мурлыча прилипчивый мотивчик, Наташа до красноты терла себя мочалкой. Дыхание перехватывало от спертого воздуха, в горле пересохло, зато по телу расплывалось умиротворение. На волосы пришлось вылить практически полфлакончика — кто ж виноват, что длиной те до пояса, — а затем долго и тщательно смывать пену. Баня наполнилась терпким запахом мяты.

Когда от духоты начала кружиться голова, Наташа вернулась в предбанник, едва не замерзнув из-за перепада температуры. Она долго вытирала себя полотенцем и неспешно одевалась, крутясь возле запотевшего зеркала. Торопиться было некуда, дела кончились, не успев начаться. Ожидался очередной день безделья.

Около двери, ведущей в баню, втихаря покуривал дедушка.

— С легким паром! — Он взъерошил внучке мокрую челку.

— Прячешься? — хмыкнула Наташа.

— И не говори, стыд какой-то! Семьдесят лет деду, а вынужден от собственной жены скрывать плохие привычки. Никогда не кури, слышишь? Это не только очень вредно, но ещё и опасно. — Дедушка разочарованно затушил окурок о стену и положил его в карман брюк. — Это, к тебе Дима пришел.

Как пишется в книгах: ничто не предвещало беды. Дима и бабушка сидели в беседке. Раиса Петровна как раз разливала по чашкам чай. Похожие чаепития случались у них частенько — с пряниками, шутками, — и могли продолжаться до вечера. Но, подойдя поближе, Наташа заволновалась. Бабушка не всплескивала руками, как делала при благодушном настроении, а Дима, впялившись взглядом в стол, медленно размешивал ложкой сахар.

— Привет. — Наташа помахала другу. — Долго ждешь?

— Не очень, — буркнул тот.

— Оставлю вас, — решилась бабушка. Перед тем, как уйти, она с подозрением посмотрела на внучку, но промолчала.

Наташа всерьез задумалась: а не натворила ли она чего нехорошего? Да только когда успела бы, если ровным счетом ничего не делала?

— Как дела? — издалека начала Наташа, присаживаясь около друга.

— Как сажа бела, — с непривычной раздражительностью рявкнул Дима, так и не подняв взгляда.

— Эй, чего случилось?

— Ничего. — Дима почесал переносицу. — Слушай, ты чем вчера занималась?

— Гуляла, — ничуть не соврала Наташа.

— Одна?

— Ну...

Вопросы ей не нравились. Подтекст был виден за километр, осталось только разобраться — какой именно. В таком тоне Наташу до сегодняшнего дня никто не допрашивал: даже в маминых словах было больше любопытства, чем необоснованной сердитости.

— Ай, плевать! Не придумывай оправданий, — сквозь зубы прошипел Дима. — Я видел тебя сегодняшней ночью.

Наташино сердце ухнуло к пяткам, где затаилось, ожидая худшего. Сама Наташа заерзала и от волнения прикусила губу.

— Я...

— С мальчишкой из заброшенной больницы, — нападал Дима.

— Мы...

— Ты мне не рассказывала, что общаешься с ним.

С одной стороны, Дима вновь перебил ее на полуслове, а с другой — кроме этого «мы», Наташа все равно не придумала, что ответить. Только нахмурилась да обхватила кружку с чаем.

— Дим, понимаешь... — снова замялась и чуть не разлила воду — так сильно тряслись руки. — Мы ходили гулять... Даже видели русалок, представляешь?

Выпалив на едином дыхании столь неожиданное откровение, она замолкла. Дима поджал губы.

— Кого? — переспросил он безо всяких эмоций.

— Русалок.

— Какие такие «русалки»? — хмуро передразнил друг восхищенные интонации.

— Да обыкновенные. Мокрые, с хвостами, — Наташа попыталась улыбнуться, но уголки губ предательски опускались. — Ты мне не веришь.

— Разумеется! Наташ, ты городишь ерунду! Какие русалки?! Где ты встретилась с этим Кириллом?!

— Он Кир... Я... Дим, я ходила тогда на встречу...

Казалось, Дима мог задохнуться от негодования: с его лица отхлынули все краски, а ноздри гневно раздувались. Следующее предложение друг проговорил по слогам:

— Ты меня обманула?!

— Я не успела сказать правду, — поправила Наташа, прекрасно понимая, насколько сильно виновата. — Прости.

— Отлично. Зачем со мной вообще чем-то делиться? — взвился, словно ужаленный, Дима. — Для чего меня слушаться? А если бы тебя убили?! Что за русалки?! Он тебя чем-то опоил?!

— Настоящие... — Голос осип. Наташа почти плакала. Слезы комом застряли в горле. — Они существуют... И духи есть... И домовой... Кир хороший. Дим, ты поверь. Я могу доказать.

— Не вешай лапшу на уши, — Дима показательно потеребил ухо.

— Но я не вру!

— Чем вы занимались? Наташа, скажи правду, — взмолился друг, нервно оттягивая ворот футболки, будто тот мешал ему дышать.

Слезы все-таки покатились по щекам. Какую еще правду она могла сказать, если только что открылась полностью? Спешно соврать? Неужели обман был для друга привлекательнее? Впрочем, Наташа Диму прекрасно понимала. Если б ей предложили такую отговорку, то она повела бы себя точно так же.

— Дим, я докажу! Ну, пожалуйста, не обижайся.

— Я не обижен. — Дима рывком поднялся со скамейки. — Пока.

— Дим... — зарыдала Наташа. — Подожди! Я позову домового! Он все скажет! Дим!..

Глаза застелило пеленой, и уходящая фигура друга смазалась, вскоре превратившись в окончательно неразличимое пятно. Наташа прижала ладони к пылающим щекам и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

Вроде и не обманула, но почему тогда на душе так пакостно?

— Наташенька. — Позади беседки встала бабушка, которая положила ладони на дрожащие внучкины плечи. — Не плачь, милая.

— Он ушел... Бабуль, я не врала... Я... А он не верит...

— Наташенька, не волнуйся. Все мы ошибаемся. Уже завтра ты поймешь, что плакала зря.

— Знаю-знаю, — шмыгнула носом Наташа, — тебе мои проблемы кажутся мелочью.

— Заметь, я даже не спрашиваю, из-за чего вы поссорились, — с легким укором ответила Раиса Петровна. — И ничего не мелочь. Они важны, но только сегодня. Завтра будешь смеяться над тем, что сейчас кажется трудностью.

— Не бу-у-ду...

Бабушка рукавом вытерла слезы с лица внучки.

— Давай, я заварю чая с малиновым вареньем? А ты успокоишься. Дима хороший, он простит.

— О чем вы говорили? — вздрагивая от всхлипов, спросила Наташа. — Когда я только подошла?

— О твоем друге. И извини, милая, но мне он тоже не нравится. Теперь — особенно. Познакомилась с ним и сразу какие-то секреты начались, поздние возвращения. Почему ты не сказала Диме, с кем гуляешь? Я думала, он знал.

— Но я не обязана отчитываться перед ним! — Наташа, стыдливость в которой уступила место обиде, ударила кулачком по столу. Ложки в чашках печально звякнули. — Он — друг, а не сиделка! Почему я должна рассказывать ему обо всем?!

— Прежде всего, — вздохнула бабушка и загадочно добавила: — он — молодой человек, а те не терпят соперников. И скоро ты это поймешь. А пока прекрати плакать. Сама же понимаешь, что он подуется и вернется. А не вернется — значит, плохой друг.

И Раиса Петровна, задумавшись о чем-то своем, ушла за вареньем.

Весь день Наташа прождала Кира, который смог бы порадовать её, но тот, как назло, не появлялся. Теперь бы она пошла хоть на кладбище, хоть в центр земли — главное, чтобы с кем-то.

Вечер прошел в одиночестве. Часа два Наташа подвывала нудной песне, поставленной в плеере на повтор. Пела она плохо, танцевала и того хуже, но сейчас хотелось приплясывать, всхлипывать и клятвенно обещать себе больше никогда не прощать Диму.

Накатила, как любят говорить старшеклассники, депрессия. Истинного значения слова Наташа не знала, но предполагала, что именно такая она и есть: нудная, липкая, зябкая. Казалось, весь мир настроен против.

Слезы кончились ближе к десяти вечера. Урчание в животе напомнило, что днем Наташа устроила голодовку. Она уже даже продумала, как через пару деньков ее найдут в постельке, всю такую исхудавшую, грустную, с безмерной печалью в глазах. И гадкий Дима не только разом помирится с ней, но и станет дружить с Киром. Но голодовка подождет до завтра. Наташа проскользнула на кухню, и, словно воришка, принялась накладывать в тарелку пюре.

— Хлеб не забудь, — посоветовала внезапно появившаяся в дверном проеме бабушка.

— Ой! — попятилась Наташа. — Ты меня напугала.

— Надеюсь, аппетит не отбила? Кушай, кушай. Настрадалась?

— Еще как... — с набитыми щеками ответила Наташа.

— На Диму больше не обижаешься?

— Да ну его! Знать не хочу.

Она насупилась. Бабушка потрепала строптивую внучку по макушке.

— Наточка, ты пойми. Он — твой друг, который за много лет ни разу не обманул и не предал. А тот Кирилл...

— Кир, — перебила Наташа.

Раиса Петровна махнула рукой.

— Он — неизвестно кто. Я бы, на твоем месте, больше верила проверенному годами человеку.

— Бабушка...

В голосе Наташи появилась мольба. Вновь заводить надоевшую пластинку она не желала. Кир — и не предатель и не злодей, и не обманщик. А то, что упрямый Дима отказался смириться с правдой и попросту оклеветал человека, чести ему не делало.

— Знаю, ты взрослая и можешь сама решать. Но я за тебя беспокоюсь.

— Не бойся, баб, я справлюсь.

И все-таки Наташа решила простить Диму. Действительно, он же друг. На них не обижаются. Таковы законы.