Муза

Я рывком проснулся, сердце колотилось, а на коже выступил холодный пот. Паническая атака? Немного рановато для этого утра, но для меня это вполне нормально.

Затем все вернулось ко мне в порыве черных крыльев.

Я лихорадочно осмотрел свое маленькое жилище. Пусто. Из окна проникал водянистый утренний свет.

"Сон, дурачок", - пробормотал я. "Конечно, это был всего лишь сон".

Необычайно яркий сон, в котором мое воображение, ведомое темными и отчаянными мыслями, превратило красивого мужчину, которого я увидела в парке, в...

Падшего ангела? Демона?

Я вздрогнул от этого образа, а потом понял, что мне тяжело. Снова. Во сне я тоже был твердым - наверное, мое тело реагировало на страх. Я слышал, что такое может случиться. Но сейчас?
Я откинул одеяло и обнаружил, что не просто был твердым прошлой ночью, но и кончил во сне. С моих губ сорвалось проклятие, но я не удивилась. Я годами лишал себя мужского общества, и мое нынешнее психическое состояние не оставляло сил на то, чтобы взять дело в свои руки. Апатия отчаяния осела на мне, как тяжелый плащ. Каким бы страшным он ни был, сон прошлой ночи был самым захватывающим из того, что случалось со мной за последние сто лет.

"Захватывающим". Я насмехался. "Я думал, что умру".

В пустоте и тишине не было никакого ответа. Шепчущие обещания демонического существа заполнили мою голову, и мой пульс снова участился. Что именно пыталось сказать мне мое подсознание?

Меня снова прошиб холодный пот. Я придал своему отчаянию и неудаче физическую форму. Красивую и опасную, и я не мог выбросить ее из головы.

Отпусти...

Я схватил свой блокнот для набросков. Я должен была его вывести. Я рисовал и рисовал: пернатые крылья, тронутые лунным светом, алебастровая кожа, черные глаза с пламенем и смертью в их бесконечной глубине. Я пыталась запечатлеть его всего сразу и по частям: разные углы, разная степень падения света на него, линии его изящных, длинных пальцев, глянцевый блеск жука, изгиб его губ...

Когда руку свело судорогой от срочности наброска, я отложил ручку и понял, что заполнил демоном пять страниц. Память о нем - нет, образ, напомнил я себе, - все еще была со мной, но уже не так сильно; я чувствовал, что мне можно продолжать свой день.

"Что бы это ни влекло за собой".

Я отложил блокнот и взял телефон. От Вона ничего. Ни от кого.

Вставай. Выйти. Сделай что-нибудь.

Эти мысли были предупреждениями. Вспышки, пробивающиеся сквозь уныние тысячи других мыслей, которые задавались вопросом, какой смысл в чем-либо? Оставаться в постели или нет, какая разница?

Пойдем со мной...

"Нет".
Я не настолько далеко зашел, чтобы сидеть в своей постели весь день с собственными выделениями, сохнущими на моих пижамных штанах. Я встал с кровати и направился в ванную, проходя через пространство, где во сне стоял мой ночной гость.

Я почувствовал запах дыма. Нет, это был пепел. Мертвый огонь.

"Твое воображение", - сказал я себе. В конце концов, оно у меня было ярким. Я был художником. Или был им в другой жизни. Но теперь все кончено...

"Прекрати", - пробормотал я и прошел в крошечную ванную комнату.

Я разделся до пижамы, и моя кровь похолодела во всем теле. На моем бедре был синяк размером с четвертак.

Там, где угол художественного альбома ударил меня, когда я уронил его... во сне.

Раннее утро было люто холодным и серым. У меня был выходной в "Маллигане" - мой график работы в пабе становился тоньше с каждой минутой - и я ехал на автобусе в Гайд-парк, жонглируя маленьким табуретом, этюдником и кофе. Мне нужно было тепло, но от кофе меня мутило.

Вы могли получить синяк где угодно. При переносе портретов на новое место. Вы тогда не заметили этого, но сон дал объяснение. Вот и все.

Объяснение имело смысл; оно было гораздо более правдоподобным, чем альтернатива - что прошлой ночью меня посетило настоящее демоническое существо. Но его сверхъестественная реальность возражала больше, чем любой синяк, пока я не рассмеялся над собой.

Может быть, я схожу с ума. Это был самый правдоподобный аргумент из всех.

Я устроил магазин в Гайд-парке, повесил маленькую табличку с надписью, что я буду делать портреты за десять фунтов. Из своего рюкзака я достал кусок картона, на котором приклеил несколько портретов - в том числе моей подруги Люси - в качестве образца моего "таланта".

Чувство тревоги улетучилось под влиянием бессмысленности всего этого. Отчаяние проникало в каждое мое действие, делая мой мир еще более серым, чем небо. Кто будет сидеть на прохладном ветру ради портрета? Глупости. И неважно, что там были другие художники, обустроившие свои мини-студии. Неважно, что дорожки были оживлены пешеходами и туристами.
Меня даже напугало, насколько мало что имело значение. Кошмар начинал обретать смысл.

Я сидел, погрузившись в собственную апатию, и почти не заметил молодую пару, стоявшую передо мной, закутанную в тяжелые пальто и шарфы от холода, их руки были связаны. Американцы, судя по их акценту или его отсутствию.

"О, он хорош. Я хочу такой же", - сказала женщина.

"Давай", - сказал парень, слегка подтолкнув ее. "У нас есть время".

Она взволнованно повернулась ко мне. "Можно мне?"

"Да, конечно", - сказал я. "Вот."

Я отдала ей табурет и опустился на колени на твердый камень в нескольких футах от нее. Я положил этюдник на бедро, пролистал мимо бешеных рисунков демона - демона снов, настаивал я; думать иначе было монументально глупо - и начал делать наброски.

Когда я приступал к портретной съемке, точное сходство с объектом было не менее важно, чем уловить в них какое-то врожденное качество, которым обладали только они. Что бы ни делало их ими.

Я дул на руки и пытался передать глаза этой молодой женщины такими, какими я их видел - красивыми, с длинными ресницами, но с внутренним светом, который не был приглушен унылым лондонским утром. Но какой бы внутренний свет ни был у меня, который направлял мое искусство, он казался далеким. Завуалированным. Как будто я чувствовал, что он все еще есть, но притуплен. Я нарисовал женщину по заученным навыкам и не более того. Пара была в восторге от точности, когда я закончил, и хвалила меня снова и снова, но я знал правду.

Это было дерьмо.

"Это потрясающе! Спасибо!" - ворковала женщина.

Мужчина заглянул ей в глаза. "Я собираюсь взять его в офис, чтобы я мог пялиться на тебя, когда буду на работе".

Молодожены.

Парень достал десятифунтовую купюру и протянул ее мне. "Спасибо, парень. Отличная работа".
Я жонглировал своим этюдником и собирался закрыть его, когда порыв ветра сорвал страницы. Парень наклонил голову, мельком взглянув на набросок моего посетителя-демона.

"Святое дерьмо, что это?"

Холодными пальцами я пытался закрыть книгу. "А, это. Ничего. Мне приснился странный сон".

"Это удивительно", - сказал он, выглядя разочарованным, когда мне наконец удалось закрыть книгу. "Как... вау".

"Что это было?" Женщина заглянула ему через плечо.

"Это как... как вы это называете? Падший ангел? Он может видеть?"

"Конечно", - пробормотал я и снова открыл книгу. Я развернул ее, чтобы они могли просмотреть. С американской наглостью они без спросу перелистывали страницы, охали и ахали над рисунками.

"Это эпично, чувак", - сказал парень. "Сколько?"

Я моргнул. "Сколько...?"

"За большого. С крыльями и прочим".

"О, он не продается".

Это было смешно. Мне так же отчаянно не хватало денег, как и этому парню, чтобы заполучить мой эскиз. Необъяснимо, но я не был готов с ним расстаться.

"Может, это и к лучшему. Это немного пугает". Женщина вздрогнула. "Эти черные глаза..."

"Да, представьте себе это в полном цвете". Парень выпустил мой этюдник. "Спасибо, еще раз".

Они ушли, держась за руки. Я сгорбился на табурете, положив этюдник на колени, и ледяными пальцами обводил моего демона. Чтобы изобразить его в цвете, нужны были масла. Много черного, белого и насыщенного кроваво-красного цвета его шерсти. Жаркое золото его волос...
Мгновенная искра вдохновения погасла с очередным порывом холодного ветра. Масла были дорогими, а мое сомнение в себе, которое становилось все более свирепым с каждой неудачей, говорило мне, что все равно не удастся запечатлеть образ так, как он должен быть запечатлен.

"Господи, ну сколько можно себя жалеть?".

Но и эти слова унесло ветром. В этом и заключалась проблема депрессии - логика мало на что влияла. Прошлые победы и хорошие времена стали казаться все более далекими, как будто они произошли с кем-то другим. Серая унылость всего вокруг оседала все глубже, высасывая ту самую энергию, которая была мне нужна, чтобы вытащить себя из этого состояния и двигаться дальше. Замкнутый круг оцепенелого отчаяния, который подпитывал сам себя, пока я не почувствовал себя полым и пустым.

Я сделал еще несколько портретов, получил еще несколько фунтов и закончил работу. К последнему клиенту я уже почти не чувствовал своих пальцев. Я вернулся на автобусе в свой район, купил немного супа, еще один горячий кофе и направился обратно в свою квартиру, размышляя, стоит ли мне с кем-то поговорить.

С кем-то профессиональным.

"И что им сказать?" коварный голос шептал. "Ты грустишь, потому что мир не падает к твоим ногам за твое искусство? Бу-бу-бум.

В своей маленькой квартирке, с телевизором мисс Томас, гудящим надо мной, слышимым сквозь тонкие стены, я открыл свой ноутбук, намереваясь поискать еще открытые объявления. Комиссионные. Кто-то хочет портрет своего кота. Что угодно.

Ничего.

Попробую завтра, подумал я, забираясь в постель, хотя было уже почти семь часов вечера. Завтра будет новый день. Шанс начать все сначала.

Но я заснул под шепот другого голоса, который с ужасной уверенностью говорил, что завтра будет то же самое. И послезавтра. И послезавтра...