Муза

Париж, 1786 год

Пот струйками стекал из-под парика, и я одергивал взъерошенный воротник, направляясь к Бастилии. Майский полдень был не по сезону теплым, а в тюрьме было еще хуже.

У входа я расправил свой прекрасный красный плащ и сказал главному тюремщику, что пришел повидаться с месье Армандом Рето де Виллеттом. Меня провели по каменистым коридорам в набитую соломой камеру, где пахло мочой и дерьмом. Арманд собирал свои скудные пожитки в рюкзак. Его запах был таким же мерзким, но ничего такого, что не смогла бы вылечить ароматизированная ванна в моей квартире.

"Минутку, пожалуйста", - сказал я охранникам.

Они оценили мое благородство и сделали несколько шагов по коридору. По другую сторону решетки Арманд опустился на единственную скамью в камере, спиной ко мне.

"Что тебе нужно, Амбри?" - устало спросил он.

Мои безупречные брови нахмурились от глупого вопроса. Я хотел только одного - его.
"Я знаю, что это предложение трудно принять", - начал я. "Особенно учитывая, что твоя роль в ограблении была настолько тривиальной..."

"Тривиальной? Я подделал письма, написанные рукой королевы. Вряд ли это можно назвать пустяком".

"Конечно, это не так", - быстро поправил я. "Твой талант исключителен. Я просто имел в виду, что ты не сделал ничего плохого! Несколько писем... ну и что? Но считай свое изгнание подарком. Шанс начать все сначала. Ты и я, мы можем построить новую жизнь вместе..."

"Жизнь?" Арманд повернулся ко мне, его голубые глаза пылали недоверием. "Какую жизнь? Мою милую любовь будут пытать и держать в тюрьме, а я должен попрощаться с Парижем".

Я вздрогнул, вспомнив о моей милой любви. Я был его любовью, а не эта блудница Жанна де ла Мотт, вдохновительница нашей маленькой авантюры, в результате которой всех посадили в тюрьму и отдали под суд за подлог, измену и заговор с целью обмана Ее Величества королевы Марии Антуанетты.

Всех, то есть, кроме меня.

Жанна была причиной того, что Арманд был осужден и приговорен к изгнанию; неужели он этого не видит? Последние несколько месяцев заключения, должно быть, были для него более тяжелыми, чем я предполагал.

"Я поеду с вами", - сказал я, слыша, как отчаяние закрадывается в мой голос. "У меня есть все деньги в мире. Ты ни в чем не будешь нуждаться".

Он фыркнул, казалось, не услышав. "Они с таким же успехом могли бы приговорить меня к смерти за все, что они у меня отняли. У меня ничего нет. Ничего."

"У тебя нет ничего". Я сглотнул. "У тебя есть я".

Арманд напряженно смотрел на меня, а потом начал смеяться. Резкий, режущий смех, который резанул меня как нож. Он протиснул свое грязное лицо между грязными прутьями.

"А кто ты, Амбри? Пироженка. Игрушка. Мы повеселились, но давай не будем смеяться".

Я наклонил подбородок, хотя каждое слово было еще одним ударом. "Это было нечто большее. То, что у нас есть..."

"Секс, Амбри. Это все, чем ты когда-либо был для меня. Хорошей лежанкой. Одной из лучших, если это тебя утешит".

Я уставился на него, теряя слова.
Это все, чем ты когда-либо был для меня.
Арманд ухмыльнулся и осмотрел меня. "Не выгляди таким расстроенным. Отчаянный и жалкий вид тебе не идет".

Он жестом подозвал охранников. Они отпихнули меня в сторону, взяли Арманда под стражу и повели его по коридору. Тысяча слов, чтобы позвать его обратно - умолять, просить - прозвучали на моих губах, но все было бесполезно. Вердикт был вынесен. Я избежал обвинения в нашем грандиозном плане, но, тем не менее, был наказан. Изгнан из моей любви. Я смотрел, как он уходит, повернувшись спиной, его сердце было закрыто для меня.

Нет, только не это! Только не снова!

На протяжении всех моих двадцати четырех лет со мной обращались как с чем-то второстепенным. Неважно. Игрушка, которую использовали, а потом бросили... как это сделал мой дядя, когда я был ребенком.

Я зажмурил глаза от воспоминаний, которые нахлынули на меня с приливом стыда и страха. Мой дядя совершил неописуемое, и все же мои родители отбросили меня в сторону. Та же боль отдавалась эхом в шагах Арманда, когда он уходил. Он тоже использовал меня, а потом выбросил, как тряпку.

Я поправил воротничок и вышел из Бастилии с гордо поднятой головой, а внутри у меня все рушилось. Я снова был брошен. Жанна де ла Мотт, по крайней мере, была приговорена к публичному бичеванию и пожизненному заключению. Я подумал о том, чтобы присутствовать на ее порке для поднятия настроения, но вместо этого решил напиться.

Наступила ночь, а я бродил по изменчивым улицам Парижа, спотыкаясь, пьяный, и пытался утопить свою душевную боль в бутылке вина. Протесты, начавшиеся ранее в тот день, переросли в полноценные беспорядки. Новости о приговорах распространились; пасквили уже печатались и циркулировали. Дело об ожерелье королевы - так называли это дело. Они утверждали, что Мария Антуанетта заказала изысканное бриллиантовое ожерелье в то время, когда народ находился на грани голода, и обвинила невиновную Жанну, когда ее уловка была раскрыта. То, что Антуанетта не имела ничего общего с заговором Жанны и дважды отказывалась от ожерелья, не имело особого значения.

Толпы грязных крестьян, как я убедился, не позволяли таким мелочам, как факты, мешать хорошему возмущению.
Я проклинал и злобно протискивался сквозь толпы неотесанных дворняг, воняющих горшком, требующих головы короля и королевы, требующих снижения налогов и еды для своих детей. Кучка хнычущих сопляков... и я, оказавшийся среди них.
Я мрачно вглядывался в улицу в поисках указателя, но видел только кричащие, разъяренные лица. Я пожалел, что не дождался возвращения в свою квартиру, чтобы утопить свои печали. На высоком шесте горело чучело королевы, освещая темную ночь и отбрасывая пляшущие тени, что добавляло хаоса. Руки толкались. Я был форелью, плывущей по течению, толпа отталкивала меня назад и пачкала мой богатый красный плащ своей грязью.

Затем одна группа поймала меня в свою сеть, и я оказался в окружении.

"Среди нас есть повелитель", - сказал один из мужчин своим товарищам, от каждого из которых несло кислым потом, когда они сомкнули вокруг меня кольцо. "Ты один из людей королевы?"

"Отвали", - прошипел я и попытался протиснуться мимо.

"Он из двора, точно", - сказал другой, и круг вокруг меня сомкнулся еще теснее. "А вы, месье Денди, не так ли?"

Он осмелился положить на меня свои грязные пальцы, толкнул меня. Слишком пьяный, чтобы удержаться на ногах, я попятился назад. Грубые руки подхватили меня сзади и толкнули вперед. В течение нескольких ужасающих мгновений меня швыряли среди них, как тряпичную куклу. Бутылку с вином вырвали у меня из рук, взъерошенный воротник сорвали с шеи, парик сорвали с головы.

"Ах, золотой мальчик", - прорычал один из мужчин, схватив в кулак мои светлые волосы и больно дернув меня за голову. "Херувим он и есть".

"Будьте вы все прокляты!" закричал я, страх сжег алкоголь, и паника пронеслась сквозь меня, как огонь. "Убери от меня свои грязные руки. Ты знаешь, кто я?"

Мужчина притянул мое лицо к своему.

"Мы знаем, кто ты", - прорычал он. "Ты один из них".

Его мясистый палец ткнул в горящее чучело, которое теперь дико раскачивалось. Пока я смотрел, оно коснулось крыши винокурни. Раздался удивленный возглас, и огонь быстро вспыхнул на соломе и сухом дереве.

"Пусть горит!" - крикнул кто-то, и крик был подхвачен. "Пусть горит! Пусть горит!"
Грубиян, державший меня, обернулся ко мне, глаза были достаточно широкими, чтобы показать белки. "Да, пусть горит. И ты вместе с ним!"
"Что? Нет!"

Мужчина тащил меня к двери винокурни, в то время как другие толкали ее плечами, чтобы выбить. Все строение уже горело, дым заполнил улицы.

"Нет! Я не принадлежу к этому двору! Я даже не француз!" кричал я, скребя каблуками по булыжникам, пока они тащили меня в ад. "Я королевская особа, вы, животные!"

Плохой выбор слов, если подумать.

Глаза мужчины сверкнули, губы скривились, и тут же был вынесен еще один вердикт - смерть. Он втолкнул меня внутрь горящей винокурни, и дверь захлопнулась за мной.

Кашляя, глаза слезились, я закрыл рот рукой и стал колотить в дверь. Безрезультатно: они заблокировали ее снаружи. Крыша винокурни была охвачена оранжево-красным пламенем, угли падали и поджигали пучки сена, в которых лежали бутылки с вином. Я спотыкался о ящики со спиртным, ища другой выход. Я дошел до угла - тупика - и повернулся, чтобы вернуться назад, когда пылающая балка опустилась, преграждая мне путь.

"Нет", - хныкал я, прижимаясь спиной к стене и сползая на грязный пол. "Не так. Я не заслуживаю этого. Я не сделал ничего плохого!"

"Действительно, ты не сделал", - раздался голос в хаосе. Гладкий, изысканный английский. Как прохладная вода.

Моргая сквозь сгущающийся дым, я оглянулся и увидел человека, непринужденно сидящего на ящике. Он был одет в странный белый костюм, девственно чистый и не тронутый копотью. Его темные волосы струились по плечам из-под белой бархатной шляпы, а на носу сидели странные очки.

"Так несправедливо, как эти крестьяне обошлись с вами", - сказал он. "Ты, сын британского лорда".

"Кто ты?"

"Я - Астарот", - сказал мужчина, хотя даже в этой наполненной дымом комнате, где смерть лизала меня со всех сторон, я знал, что он не совсем человек.
Он был... чем-то другим.
"Эти грязные свиньи посмели прикоснуться к тебе, не так ли?" прорычал Астарот. "Они наложили на тебя свои руки и обрекли тебя на смерть. Тебя, который бесконечно превосходит их во всех отношениях".

"Да. Помоги мне... пожалуйста", - закричал я. Дым душил меня безжалостной хваткой.

"Как они смеют!" - закричал человек-существо, Астарот, его лицо внезапно - невероятно - оказалось в дюйме от моего, от него исходило такое сильное зловоние, что оно проникало в дым, пока мне не захотелось захлебнуться.

Смерть. Он создан из смерти.

"Я давно наблюдаю за тобой, Амброзиус Эдвард Мид-Финч".

"Наблюдал за мной...?"

"За твоими друзьями - преступниками и мошенниками, всеми. Но нам нужен именно ты".

Несмотря на жару, от этих слов у меня по позвоночнику пробежала дрожь. "Мы?"

"Твои плотские аппетиты восхитительны. Вы могущественны. Великолепный. Мы видим это, когда другие предпочитают этого не замечать. Не твои родители, которые отправили тебя вместо твоего злодейского дяди. Не те бродяги, которые осмелились обидеть тебя". Он улыбнулся, показав гнилые зубы. "Не тот жестокий Арман, который разбил твое сердце".
Мое горло сжалось, а слезы в глазах появились не от дыма. "Как они могли так поступить со мной?"

"Действительно", - согласился Астарот. "Скажи слово, и я заберу тебя от всего этого. Я могу сделать так, чтобы все это исчезло".

"Тогда сделай это!" воскликнул я, скребя каблуками, так как огонь лизал все ближе. "Помоги мне!"

"Я дам тебе новое существование", - невозмутимо продолжал Астарот. "Существование без сожалений. Без отказа. Ты будешь командовать. Люди будут танцевать на концах твоих струн. Ты будешь вечно молодым и красивым, и смерть никогда не коснется тебя".

Я кивнул, слезы текли по моим щекам. "Больше не надо... хотеть".

"Больше никаких желаний", - согласился он. "Это они будут хотеть тебя. Ты будешь питаться их желанием. Тебя невозможно будет отрицать, тебя невозможно будет стереть, как и тех, кто должен был любить тебя".

Во мне бушевал гнев на несправедливость всего этого. Несправедливость. Мои родители изгнали меня из нашего дома, притворившись, что меня больше не существует, потому что это было легче, чем нести позор за действия моего дяди. Мой официальный портрет отсутствовал в семейной галерее. Никогда не нарисованный. Как будто я перестал существовать.

Я был обречен на жизнь в поисках принадлежности и любви в постели сотни незнакомцев и так и не нашел их. Насколько проще было бы ненавидеть их вместо этого?

"Сдашься ли ты, Амбри?" В словах Астарота сквозило нетерпение. "Сдашься ли ты мне?"

Я едва мог разглядеть его в дыму и пламени. Но его рука, украшенная драгоценными камнями и манящая, была спасательным кругом. Мне нужно было только сказать слово. Тоненький голосок говорил мне, что не стоит сдаваться, что я заключаю нечестивую сделку за свою душу с одним из порождений Ада.

Потому что он демон. А я...

Я стану таким же, как он. Могущественным. Неприкасаемым. Бессмертным.

"Я сдаюсь", - прошептал я. "Я твой".

"Превосходно".

Он улыбнулся в триумфе, затем отступил в дым, оставив мою руку сжатой.

"Подожди! Не уходи! Ты сказал, что спасешь меня!"

"Так я и сделаю", - произнес он. "Но сначала, мой милый мальчик... ты должен сгореть".

Я задыхался, а затем корчился, когда меня настигла первая настоящая агония. Мои ноги горели внутри туфель. Затем пламя нашло мои чулки, прогрызая шелк и кожу зубами пламени. Огонь поднимался все выше и выше, в нос ударила вонь моей собственной паленой плоти. Я поднял руки вверх и смотрел, как они чернеют и скручиваются. Агония становилась настолько сильной и полной, что стала отдельной от меня. Каким-то образом я смог закричать, когда огонь поглотил меня...

...и я рассеялся, как пепел на ветру. Я разлетелся на осколки, дезориентированный ощущением, что меня разорвало на части и в то же время на целое. Вокруг меня роились черные жуки размером с человеческую руку - гладкие и блестящие.

Но это было неправильно.

Жуки были не вокруг меня, они были... мной.

Я был роем. Я был сотней порхающих насекомых.

Боже милосердный!

Но я отвернулся от всего милосердного и святого. В этом я был уверен.

Жуки слились вместе и стали телом. Мое новое тело. Из моей спины выросли огромные крылья из черных перьев, и потусторонняя сила, которую я только начал ощущать, затопила меня. Меня тошнило и бодрило одновременно.

Что я наделал?

В мгновение ока я больше не находился в горящем здании, я был... в другом месте, целый и невредимый, наблюдая, как распадается последняя часть моего человеческого тела. Мое изысканное лицо обуглилось и почернело до костей. Астарот стоял рядом со мной, улыбаясь, и боли не было. Не здесь, по ту сторону Завесы. Ни огненной агонии, ни ноющего голода по любви, которой я никогда не знал.

Я упал на колени у ног демона, исполненный непоколебимой преданности. Астарот избавил меня от мук жизни и вместо этого наполнил меня прекрасной местью.

Я почувствовал его руку на своей голове, он гладил меня. Успокаивает меня.

"Мой милый, милый Амбри", - прошептал он, когда мое тело сгорело в пепел. "Добро пожаловать в ад".