Смерть
Тихий шорох.
И — истерика бьющегося у самого горла сердца. Страх. В сущности, беспричинный, страх-изниоткуда, страх-сюрприз.
Шорох — это не повод для страха.
Скука — тоже не повод для того, чтобы проводить ночь в таком месте.
Синэ это знал. Он решил рискнуть и прокатиться до Мьелра без билета, а контролеры были тут как тут.
Его банально ссадили с поезда. На холодной, продуваемой всеми восемью ветрами платформе было слишком опасно коротать ночь, и Синэ отправился на поиски приюта.
Как выяснилось, Мьелр был не так далеко, всего в часе пути.
Видавшая виды гостиница, которую так и хотелось обозвать ностальгически таверной, пожилой, чуть ли не покрытый мхом хозяин и темные углы. И запах старины. И другой аромат, гораздо более редкий во времена Поветрия — аромат приключения. Синэ узнал его.
Потому и остался на ночь.
Комната была кубической, без окон, без щелей — самое то по законам эргономики. Высшая степень удобства — в такой не только можно ночь провести, но и всю жизнь прожить. Белый, словно светящийся в темноте кондиционер, легкий пряный запах... застеленная пестрым пледом кровать. И, собственно, все.
Все для того, чтобы забыть, как сбежал.
Как несся сквозь ночь, чтобы успеть на поезд.
Бег от себя.
Бег от нее.
***
Он встречал ее изредка в серых коридорах их многоквартирного дома, в стеклянной галерее у лифта, в круглосуточном магазине за углом.
Просто как знакомую — поприветствовать и уйти, забывая с каждой встречей то, как воспринимал Рейну раньше. Не думая, почему все изменилось.
Рейна была дочерью служителя маяка.
Высокая, с раскосыми серыми глазами, обветренным, постоянно печальным лицом.
Она уехала от отца в семнадцать лет и стала соседкой Синэ. Это было все, что он узнал о ней. Два факта, начало и конец маленького отрезка чужого жизненного пути.
Рейна брала у него сигареты и соль, потом книги, которые часто забывала вернуть. Сидела на полу в его кухне, водила тонкими, угловатыми пальцами по разноцветным кафельным плиткам. Носила медные браслеты, и когда она мыла посуду, на запястьях оставались зеленые разводы.
Синэ привык к ней. С Рейной хорошо было рядом, не так скучно, и он решил, что любит ее.
Рейна много читала о том, как жили люди до того, как появилось племя Поветрия. Никто никуда не странствовал, все выбирали себе дом и жили там с семьей и поколениями предков всю жизнь. Когда появились эрды, Шедшие за Ветром, как они себя называли, начались кровопролитные войны, которые сместили мир с выбранного, сотнями лет неизменного пути. Эрды давно ушли, а новую эпоху назвали Поветрием. Просто потому, что слово показалось красиво звучащим какому-то политику, другой причины не было. И вот, что поразительно — люди вернулись к старой жизни, ничему не научившись у эрдов.
Рейна их не идеализировала. Но часто говорила, что родись она на два века раньше, она ушла бы с ними, как та небольшая группка людей. И слушала ветер — практически каждую ночь.
Сначала Синэ улыбался, когда она только начала говорить об эрдах. Потом — предпочитал не обращать внимания.
А потом ему просто стало все равно...
Это была середина октября, когда Синэ неожиданно решил зайти к ней. Ведь ничего сложного нет в том, чтобы просто постучать в обитую клеенкой дверь, как давным-давно.
Он плохо помнил, о чем они говорили, как Рейна выглядела и какое выражение было в ее глазах. Она слушала его, кивала, отворачивалась, в ней было внутреннее колебание, как в только что отзвучавшей струне.
«Отвернись», сказала Рейна перед тем, как исчезнуть.
Синэ смотрел на нее, не видя.
Когда они в последний раз разговаривали о чем-то, что бы стоило затраченных на разговор минут?
Рейна взглянула на часы, обернулась к огромному зеркалу, висевшему в коридоре, и шагнула в него.
И исчезла.
Ушла за эрдами, как ушли и другие. Точнее, два века назад путники могли просто собрать вещи и уехать с караванами, но теперь к племени Поветрия можно было присоединиться только так.
Два дня Синэ думал, что сходит с ума. Он курил, пил, лежал на полу и рассматривал идеально белый потолок. Он знал, что пытается справиться с тем, что произошло. Синэ никогда не видел чуда.
И больше не увидит.
Он Рейны осталась полупустая квартира, полная вязаных теплых вещей, раскиданных по старой, купленной в комиссионном магазине мебели, соломенная шляпа и идеально чистые, сверкающие столовые приборы, разложенные на подоконнике кухни.
За эрдами уходили навсегда и не возвращались.
***
Мьелр был ближайшим пригородом столицы, такой же печальный уголок, как и любые маленькие города области. Прогулку по нему, шальную, бессмысленную, в ожидании рассвета Синэ предпочел тревожному сну в таверне.
Бармен картинно протирал стойку. Синэ уселся напротив него. Зеркало за спиной бармена отражало полупустой бар и десяток смутных силуэтов, среди которых так трудно было найти собственный.
— Едешь в Мьелр? — спросил бармен.
Синэ кивнул.
— Говорят, там недавно эрдов видели. Дай угадаю, — бармен прищурился, — девушка прошла через зеркало и ты отправился на ее поиски.
Бармен молча налил Синэ виски и поставил бокал перед ним.
— У меня за спиной зеркало, если что, — сказал бармен. — Можешь подойти, попытаться...
— В сотый раз, — тихо сказал Синэ. — Мне тошно смотреть на собственное лицо. За последнее время я видел его слишком близко слишком часто.
Бармен усмехнулся.
***
Всю свою жизнь Синэ занимался тем, что уходил от людей. Он был счастлив с ними, они улыбались друг другу, а потом все заканчивалось — каждого ждала своя дорога. Синэ каждый раз уходил по-английски. Он сбегал, захлопывая за собой дверь, исчезал, оказываясь — каждый раз — в совершенно пустом и незнакомом мире.
Уходил ли он от одного-единственного друга, от компании приятелей, от девушки — уходил молча, не объясняя ничего.
Но Рейна была единственной, кто ушел сам.
Наверное, это началось в детстве. Отец Синэ погиб на войне, мать, необыкновенно привлекательная женщина, дышала полной грудью и жила своей жизнью, сотканной из ничего не значащих встреч, серых набросков чувств и вихрей сжигающих, разрушительных эмоций. Бабушка Синэ забрала его к себе. До пятнадцати лет он жил с ней, в прекрасном маленьком городке, в собственном частном доме, сложенном из необработанного камня, с увитыми плющом стенами и прочими многочисленными атрибутами места, которое, повзрослев, будешь вспоминать с необычайной теплотой и сладкой ностальгией.
Но Синэ ушел и оттуда. Его одноклассники вознамерились поступать в столичный колледж, и Синэ, за час все решив, сорвался с ними. Но тогда он, вроде бы, сказал бабушке «до свиданья». Воздух звенел, в жарком воздухе носились шмели и пчелы, и Синэ перестал быть ребенком.
Он шел по раздобанной дороге от Мьелра — крыши уже показались за вершиной холма. Поветрием тянуло, но еле-еле, так тонко, что Синэ не мог понять, правда ли ощущает этот аромат или фантазирует.
Синэ догнала машина. Притормозила, подняв клубы пыли. Из окна высунулась загорелая девушка и, замахав руками, подозвала Синэ ближе.
— Идешь до Мьелра? Давай подвезу.
Синэ сел на пассажирское сидение; неловко посмотрел на девушку. Она широко улыбалась, а затем приставила к его горлу нож.
— Давай сюда сумку, и простимся по-хорошему.
Синэ, обливаясь ледяным потом, отдал ей все.
***
Мьелр был пустынен. На узких улицах — ни души; никто ни бродил, ни шагал, не бегал, только белье на натянутых между домами лесках колыхалось под теплым ветром туда-сюда. Синэ ужасно хотел пить.
Он сел на тротуар у первого попавшегося кафе и вытянул уставшие ноги. И задремал.
Ему снилась Рейна, угрожавшая ножом; снились родители и бабушка, махавшие руками из зеркала. Снились замотанные в белые ткани эрды. Они нестройно пели свои походные песни, и Синэ велел им замолчать, но те лишь усмехались хищными ртами. Снились фиолетовые сумерки, тревожные тени; мягкие воды, над которыми стелились ласково полосы тумана.
Синэ проснулся от влажных прикосновений к лицу. Открыв глаза, Синэ увидел пожилую женщину, которая вытирала его лоб смоченной в воде тканью.
На мгновение ему показалось, что вернулся в старый бабушкин дом, и она ухаживает за ним, как в детстве.
Но эта женщина была эрдкой. Морщины покрывали ее лицо не так, как у людей; ее глаза смотрели иначе.
Эрдка открыла рот и произнесла что-то на своем наречии; Синэ не знал его, а потому не мог ответить. Он не боялся: страх уже ушел. Он лежал в теплой комнате на мягкой, словно пух, постели, а значит, ему, скорее всего, не причинят вреда.
—Рейна, — сказал он. — Вы не знаете Рейну?
Эрдка не поняла. Она качнула своей странной головой, и Синэ вздохнул. Эрдка вышла, и Синэ лежал в постели и ждал, ждал и ждал, то просыпаясь, то засыпая, и смотрел тысячи странных снов, пока свет за окном не потемнел.
Тогда в его комнату вошла Рейна.
Ничуть не изменилось ее сероглазое лицо; она не бросилась к нему с объятьями. Она смотрела на Синэ с вежливым равнодушием, как смотрят на давно забытых знакомых.
— Старейшина сказала мне, что бродяга назвал мое имя, — нараспев, в своей обычной манере, сказала Рейна. — Она принесла тебя к нам. Ты искал меня?.. Зачем?
Синэ сел на кровати, не зная, что ответить. Он провел руками по своей потрепанной одежде, будто пытаясь ощутить собственную материальность. Синэ обвел взглядом уютную эрдскую комнату, увешанную коврами и бамбуковыми плетенками, и вдруг увидел зеркало. Он встал и подошел к нему.
— Отвернись, — сказал Синэ, прежде чем шагнуть сквозь собственное отражение.