Часть 1
В этом городе все казалось уже когда-то бывшим в употреблении. Состарившиеся от времени и длительной эксплуатации дома и заборы, люди в поношенной одежде с печатью неаккуратного пользования самой жизнью. Да и весь город целиком казался принесенным из какого-то огромного комиссионного магазина и оставленным здесь, на самом берегу грустно вздыхающего моря.
Только море сверкало под солнцем как новенькое. И это давало Чонгуку хоть какую-то надежду на то, что еще не все потеряно. Если бы не эта надежда, Чонгук не тащился бы с такими глобальными мерами предосторожности, рискуя нарваться на назойливых фанатов, в эту усталую, доживающую свою бывшую в употреблении жизнь дыру. Но в этом городе был врач, с которым была связана последняя надежда Чонгука, и только он мог сказать, что для Чонгука не все еще потеряно, что в его судьбе все еще можно исправить.
У врача этого на лице была такая же печать усталости от жизни, и он не сказал того, что от него так надеялся услышать Чонгук.
— Я ничем не могу помочь вам, молодой человек, — произнес этот человек честно, снимая очки и протирая салфеткой их стекла. — К сожалению, человечество еще не придумало, как справляться с вашим недугом. По большому счету, будем откровенными, даже причин вашего недуга человечество пока так и не смогло разгадать.
Чонгук не заплакал: он в совершенстве владел умением держать лицо — звезде планетарного масштаба это приходилось делать регулярно. Он справился и в этот раз: только кивнул, поднялся со стула и оставил врачу на столе купюру за консультацию. Врач от денег не отказался: он потратил достаточно своего времени, чтобы изучить историю болезни парня и всю пухлую стопку результатов его анализов.
Но вот сдержать лицо перед самим собой, когда вышел из офиса врача и прислонился к стволу развесистой акации у крыльца, не смог. Это было сложнее.
Он не мог поверить, что его история закончится вот так — внезапно, посреди пропахшего морем унылого городка. Но начало конца наступило именно здесь.
История его болезни началась не сегодня и даже не вчера: сердце, которого и не замечал раньше, вдруг однажды, посреди репетиции, забилось, засуетилось, как будто просило выпустить его из грудной клетки, а потом как-то странно затихло, и в глазах потемнело. Сначала этот странный эпизод списали на усталость, и вскоре репетиции продолжились, но после все повторилось снова.
В жизни Чонгука появились врачи и медицинские приборы, собирались целые консилиумы, но никто ничего сказать не мог: создавалось ощущение, будто сердце просто устало работать. Будто посреди суетливого бега жизни оно вдруг начало периодически давать себе передышку.
Потом состоялся тревожный разговор с мамой по телефону:
— Сынок, у тебя уже было такое однажды, когда ты был маленький. Вы играли на детской площадке с ребятами, а потом кто-то прибежал и сказал, что ты просто упал, потеряв сознание. Врачи зафиксировали остановку сердца, но тебя удалось спасти. Мы долго обследовали тебя, помнишь, даже запретили тебе заниматься спортом...
— Да, — Чонгук мрачно кивнул телефонной трубке, — тогда я еще начал заниматься музыкой...
— Ты мечтал стать блестящим футболистом, но, видишь, из тебя получился блестящий композитор, малыш. После того случая это никогда не повторялось, врачи считали, что ты просто перерос свой странный недуг, но он, вот, вернулся.
Чонгук помнил этот период своей жизни, правда, не помнил тот случай на детской площадке. Но ощущение полного провала и озарения новой надеждой, когда судьба, захлопнув перед его носом тяжелые двери стадиона, открыла другие — в концертный зал, в память врезалось на всю жизнь.
Что ж, теперь, видимо, судьба решила окончательно захлопнуть перед ним вообще любые двери.
Чонгук огляделся.
Старый поношенный город жил своей жизнью: медленно проползали автобусы, со стороны набережной доносились запахи чего-то мясного, жареного, и Чонгук поморщился.
Ну уж нет. Не здесь. Точно не в этой дыре он закончит свою жизнь, так блестяще начавшуюся и так скоро грозящуюся завершиться.
Он сел за руль свой новенькой машины, выглядящей немного слишком на фоне обшарпанных стен и грязных тротуаров, и повернул ключи. Автомобиль мягко заурчал, и Чонгук откинул голову на подголовник.
Раз так, то нужно успеть сделать как можно больше, чтобы миру было, что вспомнить о Чонгуке. Он мотнул головой, отгоняя тягостные мысли о болезни, и планы завертелись в голове, один ярче другого.
Надо позвонить Юнги и настоять, чтобы премьеру альбома сдвинули в сетке на сентябрь, у Чонгука может и не быть шанса дожить до Нового года. Кто его знает, это сердце, когда ему вздумается снова вздрогнуть и окончательно уйти на покой?
Чонгук грустно улыбнулся.
Надо же, уметь достучаться своей музыкой до сердец миллионов людей во всем мире и не иметь никакой возможности достучаться до своего собственного...
Автомобиль тронулся, и Чонгук задал навигатору нужно направление. Надо выбираться из этого захолустья, пока не стемнело.
На улицах один за другим зажигались тусклые фонари. Хорошо еще, что прохожих было совсем немного, что довольно странно для курортного городка, но, видимо, даже наличие моря не привлекало в это унылое место туристов.
— Ты где? — раздался в динамике голос менеджера Хосока, пытавшегося уже несколько раз связаться со своим подопечным, пропадающим с самого утра неизвестно где. — У тебя совесть вообще есть?
— У меня будущего нет, — пробормотал Чонгук тихо. — Привет, Хоби. Я скоро буду, я здесь, неподалеку.
— Охренел вообще, — возмущался Хосок. — Я уже две встречи отменил, предупреждать надо!
— Извини, срочные дела, не мог предупредить, — усмехнулся Чонгук. — Не ори, горло болеть будет.
— У кого-то задница болеть будет, — проворчал Хосок. — Сокджинни с утра мне уже все телефоны оборвал. Ты хоть бы парню своему сообщал, он же извелся весь...
— Я позвоню ему, — пообещал Чонгук. — Сейчас, только на трассу вырулю...
— На трассу? Ты что, не в Сеуле?
У Хосока возмущение буквально переливалось через черную сетку динамиков.
— Не, но я недалеко, говорю же, — Чонгук отключился и свернул, как указывал навигатор, на какую-то проселочную дорогу. Странный путь, кажется, он здесь не проезжал...
Однако, навигатор невозмутимо рисовал маршрут, и Чонгук решил довериться компьютеру.
Узкая асфальтированная дорога пролегала через рощу, здесь совсем уже не было домов, и только ряды деревьев по обе стороны от дороги выкладывали тенями своих крон странное мистическое кружево на асфальте.
Чонгук зацепил пальцем кнопку на руле, и из динамиков полилась знакомая, отшлифованная долгими ночами работы за компьютером, мелодия. Его мелодия. Та, которую мир должен был услышать под Новый год. Чонгуку мечталось создать такую музыку, которая навевала бы людям ощущение праздника и сказки, такую, какую создал когда-то великий Чайковский и без которой человечество уже и не представляет себе Рождества. Чонгук изо всех сил надеялся, что у него получилось, но сейчас ему самому собственная музыка казалась неуместно праздничной. Настроение быстро ухудшалось.
Чонгук съехал на обочину и заглушил машину.
Слезы полились неожиданно, сразу, обжигая щеки горячей влагой, и он разрыдался в голос, опустив руки на руль.
Это несправедливо! Неправильно! Так не должно быть, он ведь только-только начинает жить!
Не верилось, что этот мир сумеет существовать дальше без него. Эти деревья будут расти и раскачивать ветер своими ветками, эти пошлые желтенькие цветочки будут так же цвести по обочинам, собирая на себя пыль дороги, на этом автомобиле будет ездить кто-то другой...
Сердце сжималось. Оно давило изнутри тяжелым камнем, и от этого становилось трудно дышать.
Чонгук вытер слезы.
Так, надо привести себя в порядок. Его не должны видеть таким, ни в коем случае. Для всего мира он должен оставаться тем же самым улыбчивым и красивым, а еще невероятно талантливым Чонгуком, знаменитым композитором, мечтой миллионов девушек со всего мира. Он не позволит кому-то видеть себя жалким и растоптанным собственной судьбой.
Рука протянулась к ключу зажигания.
Но кончики пальцев задрожали, когда Чонгук почувствовал, как сердце дернулось и снова затрепетало, забилось пойманной птицей.
Началось.
Неужели опять? Неужели здесь? Неужели сейчас?
Чонгук потянулся за коробочкой с таблетками. Они мало помогали, они только давали возможность немного потянуть время, отсрочить приступ, чтобы успеть добраться до больницы. Но потом...
Чонгуку срочно нужна была чья-то помощь.
Черт его дернул остановиться здесь, посреди нигде, без малейших признаков человеческого жилья.
Впрочем, словно возражая его мыслям, справа, за деревьями, в стороне от поворота, который он только что проехал, мелькнул свет. Возможно, там есть какое-то жилье? Или лесничество? Или база отдыха для охотников — сейчас это модно.
Чонгук проглотил таблетку и завел машину. Надо развернуться и свернуть туда, попросить вызвать службу спасения.
За поворотом дорога превращалась в грунтовую, но была настолько заросшей травой, что по ней вряд ли ездили слишком часто.
Чонгук всматривался в очертания здания, но не видел сквозь пелену страха ничего определенного: какой-то высокий забор, крыша, покрытая серой черепицей, кажется, яблоня...
Сердце еще раз дернулось и замерло. И Чонгук успел только надавить на тормоза и дернуть рычаг на нейтралку.
И наступила темнота.
***
— Я сначала подумал, что он пьяный, — голос доносился откуда-то издалека, словно через накинутое на голову толстое одеяло. — Или что-то типа того. Потом понял, что с ним что-то не то, и поэтому позвонил вам, доктор.
Чонгук осторожно приоткрыл глаза и различил в сумраке комнаты очертания двух человек.
— Да мы знакомы с этим пареньком, — проговорил другой голос, немного знакомый. — Он был у меня сегодня на приеме.
Чонгук узнал голос доктора.
— И что мне теперь с ним делать? — произнес первый голос.
— Я сделал ему укол, дай ему отлежаться, — проговорил доктор, и, судя по шагам, пошел к выходу из комнаты. — Хотя бы до завтра. А завтра постарайся связаться с его родными, нужно перевезти его в клинику. Но только на реанимобиле и под присмотром специалистов. Все понял, Тэ?
Обладатель второго голоса, видимо, кивнул.
— Ты сам-то как?
— Нормально, — второй голос тоже удалялся. — Мне же через неделю к вам, правильно?
Чонгук открыл глаза и осмотрелся.
Сердце молчало. Стучало себе ровненько, как ни в чем не бывало. Вот подлое!
Он лежал в небольшой комнате, обитой деревянными панелями, и стены в ней были увешаны множеством странных рисунков на бумажных листах. Словно кто-то устроил здесь выставку детского творчества.
Рядом с кроватью громоздилось огромное расхлябанное кресло, накрытое разноцветным пледом. А еще в комнате был камин. Большой, настоящий, выложенный белыми камнями, и в глубине его дотлевали оранжевыми всполохами толстые поленья.
Хотелось есть.
Чонгук усмехнулся. Его аппетит никогда ему не изменял: в любой ситуации, даже такой экстремальной, он напоминал о том, что жить нужно на сытый желудок.
— Привет, — раздалось от двери. — Ты проснулся? Меня зовут Ким Тэхен.