Мой демон

 Алан ушёл только вечером, когда приехала с работы мама, и вернулась Кэр. Сестра сразу спряталась в комнате, даже не поздоровавшись, а вот мама замерла в дверях, смотря, как мы вместе спускаемся с лестницы. Парень спешил впереди меня, а я еле поспевала, но отставала не сильно.

— Миссис Уайт? — спросил он, остановившись около мамы. Та кивнула головой, с лёгким подозрением оглядывая Алана.

— Меня зовут Алан Доновон, и я хочу попросить вас, чтобы вы не отпускали Венди в школу завтра. Сегодня на физкультуре я нечаянно попал ей мячом по голове, она даже потеряла сознание, но не волнуйтесь! — поспешно выпалил он, когда глаза моей мамы испуганно округлились. — С ней всё в порядке, сотрясения нет, но медсестра сказала, что ей лучше посидеть дома, и я не хочу, чтобы Вен промолчала и завтра тихо ускользнула.

— Спасибо, Алан, — мама была в явном шоке от услышанного, но старалась не подавать виду, что получалось просто ужасно. — Я буду иметь ввиду.

— Я очень извиняюсь за произошедшее, — интеллигентно добавил Алан, слегка кланяясь. — Мне очень стыдно.

— Я рада, что она в порядке, — вымолвила мама.

— Я тоже, — парень улыбнулся. — А теперь, извините, мне пора. До завтра, Венди.

После этих слов он обогнул маму, стоящую с сумками в дверях, и скрылся в сумерках.

Моя же родительница удивлённо посмотрела на меня и, с толикой иронии, спросила:

— Алан Донован? Серьёзно?

— Ну...да, — призналась я, пожав плечами. — А что такого?

— Нехило ты отхватила, — продолжала она таким же тоном. — Потомок графа Донована, между прочим.

— Я знаю... Кстати! Что это за граф-то такой? — я вдруг поняла, что ничегошеньки о нём не знаю, даже того факта, что именно он основал наш город. Собственно, до этого момента мне было совершенно всё равно, кто там что создал и когда.

Через минут сорок я оказалась на диване в гостиной. На кресле рядом сидела мама, а по левую от меня руку — Кэрри, не отводящая от меня осуждающего взгляда.

— Я много историй слышала о графе Эдварде Доноване, — начала свой рассказ мама, положив ногу на ногу, а сверху — переплетённые меж собой пальцы, — но все они сходятся в одном — он был совершенным человеком. Абсолютно все описывают его как очень красивого и уверенного в себе мужчину, непомерно умного и способного. Ему не нужно было стараться и прикладывать усилия, чтобы что-либо получить, поэтому и город он основал просто для того, чтобы чувствовать своё влияние над другими людьми. Сначала всё шло хорошо, люди жили спокойно, ходили на многочисленные приёмы и, собственно, все знали, как выглядит Эдвард, да он и не скрывал своего красивого лица. Как и большинство Донованов, он имел чёрные волосы и проколотое левое ухо. Почему-то все мужчины носили серёжку, это словно их традиция.

Так вот, единственный день, когда Эдварда Донована никто не видел — последний день месяца. Сначала никто не обращал на это внимание, но он никогда не отвечал, что делал в этот день, поэтому постепенно возникали подозрения, но никто не смел подбираться к его огромному особняку, так как там по всему периметру были камеры, и граф мог следить за всей своей территорией.

Тогда народ подговорил жену графа — юную Малярию, чтобы та посмотрела в щёлку двери в последний день месяца, и узнала, чем занимается Эдвард. Девушка очень доверяла своему мужу и безмерно любила его, но десятки голосов подорвали её уверенность в нём, и она дала своё согласие.

В последний день мая девушка готовилась исполнить обещание, данное народу, подговорив свою служанку не уходить домой, а побыть в её комнате, чтобы оказать любую помощь, если та понадобится. Служанка согласилась и осталась в спальне графа и Малярии, а сама девушка пошла на верхний этаж особняка, где находился кабинет Эдварда, в котором он проводил всю ночь в последний день месяца.

Она подкралась к приоткрытой двери с ловкостью рыси и заглянула в щёлочку, трясясь, как испуганный кролик. То, что она увидела, так сильно поразило девушку, что она повалилась замертво.

— Что же она увидела? — зачарованно спросили мы с Кэр в один голос.

— Огромное существо с чёрной сгоревшей кожей, длинными закрученными рогами, острыми когтями, которыми он раздирал уже мёртвую антилопу, и с стелящимся по полу хвостом с жалом на конце. Он услышал, как удивлённая девушка отходила назад, и повернул голову в её сторону. Она увидела кровавую маску на лице мужа, собственно, лицом-то это уже нельзя было назвать, лишь заострённая, жаждущая крови морда с вздёрнутым почерневшим носом и пустыми чёрными глазами. Вот тогда-то и девушка не выдержала.

— А дальше? — я была в шоке от услышанного, но ждало меня кое-что более интересное.

— Служанка заинтересовалась долгим отсутствием хозяйки, и пошла проверить её. Она поднялась по лестнице и дошла до кабинета, и очень испугалась, увидев кровь на полу перед дверью. Та была почти полностью открыта, и служанка, не выдержав любопытства, осторожно заглянула внутрь. Там огромное чудовище разрезало живот мёртвой поседевшей девушки. Служанка сдержала крик, продолжая смотреть за чудовищем, которое было так занято процессом, что не замечало ничего вокруг. Он разрезал живот и достал наружу ребёнка, настолько маленького, что служанка подумала, будто бы он уже мёртв, но тут комнату разрезал детский плач, и девушка решила смыться от греха подальше. Через пол часа в спальню зашёл граф и попросил служанку последить за малышом. Он ничуть не удивился, увидев девушку в своей спальне, а когда та заикнулась о хозяйке, сказал, что та умерла при родах.

— Ты хочешь сказать, что граф Донован был...монстром? — Кэрри так смеялась, что последнее слово далось ей с большим трудом.

— Не монстром, а демоном, — поправила сестру мама. — Спроси у кого угодно, все скажут, что в Эдварде было что-то, отличающее его от остальных людей.

— Да, но это ничего не значит, — заспорила девушка.

— Это всего лишь легенда, милая, — мама сдержанно улыбнулась. — Верить или нет — твой выбор.

— Алан Донован просто придурок, но никак не демон, — Кэрри посмотрела на меня. В её глазах всё ещё кружились смешинки. — Смотри, не суйся к нему в последний день месяца, - и, заливаясь смехом, она удалилась в свою комнату.

— Не обращай на неё внимания, Венди, — мама наградила меня уверенным взглядом. — Она права лишь в одном: успех Донованов во всём вовсе не значит, что они какие-то демоны.

— Я знаю, мам, — ответила я, однако на душе было паршиво.

В следующие два дня я отсутствовала в школе. Врач в больнице сказал мне, что с моей головой всё в порядке, но лучше пока не напрягать её, поэтому мама строго-настрого запретила думать об учёбе в ближайшие несколько дней. Я должна была вернуться только в пятницу, как раз на сдачу плакала, лежащего теперь на столе в моей комнате, сложенный в трубочку и перетянутый резинкой.

С Лэсси, Беверли и Линдси я созванилась по скайпу вечером в первый день отсутствия в школе, а днём меня развлёк Алан, приходящий, чтобы дорисовать плакат. Я уже рьяно помогала ему, и вместе мы закончили за один вечер, но на следующий день он постучался в мою дверь, бесконечно меня удивив. Парень объяснил это тем, что я всё равно скучаю, и ему делать особо нечего, так что он может составить мне компанию по «ничегонеделанию». В этот день мы вместе спустились к пруду, набрав бутербродов с яйцом, долго молчали, а потом разговаривали наперебой. Теперь общих тем у нас было очень много, что не могло не радовать и удивлять. Мне стало казаться, что я знаю о нём всё, однако с каждым разом, как я убеждалась в этом, моя уверенность разбивалась о грань истории графа Донована, и я снова пыталась копать под Алана, стараясь выведать о нём всё. Конечно больше, чем он сам того хотел, я узнать не могла, но сама старалась быть с ним предельно искренней и надеялась, что старался и он сам.

Мне была очень приятна компания Алана, он многое мог рассказать, о многом помолчать, как и я, в принципе. Однако, смотря на него, я каждый раз видела «альтер-эго» того самого парня, плачущего, кричащего, потерявшегося, предупреждающего. Я не могла рассказать о своих видениях Алану, боясь, что он неправильно меня поймёт, поставит на смех, ведь мы не были близкими друзьями, он многого обо мне не знал, пускай и слышал некоторые интересные истории.

С Кэрри же я не общалась вовсе. Это был первый случай, когда мы поссорились не из-за чего и надолго. Хотя я подозреваю, что ею играла обычная ревность, потому что я начала много общаться с Аланом, и это могло быть...многообещающим. Конечно, сама Кэрри уже встречалась с представителями другого пола несколько раз, и я никогда не думала вставать между ними. Она же, попав на моё место, ведёт себя как дикая курица. Это меня так раздражало, но я не хотела заводить разговор первой, всё-таки моей вины в происходящем не было совсем.

Я размышляла об этом, прислонившись спиной к моей любимой ольхе. Алан же занял место на нижней ветке, и мог видеть мой затылок, если смотрел вниз. Мы молчали уже достаточно долго, с тех пор, как я рассказала о своём детстве — чудесной поре, когда родители ещё были счастливы вместе, а мы с Кэрри — маленькими девочками, похожими друг на друга.

— Ты поругалась с сестрой? — вдруг раздался голос Алана над головой. Вздрогнув, я непринуждённо ответила:

— Ну да, — и осторожно добавила: — А откуда ты знаешь?

— Она меня не очень-то любит, — его голос был совершенно спокойным, будто он говорил всем очевидные вещи. Но я не думаю, что все знали об отношении Кэр к Алану. — Я не думаю, что она рада нашему общению.

— Ответь мне, — чуть наклонив голову, начала я, — почему пришёл сегодня? Ведь ты недавно назвал меня мелкой букашкой, а теперь сам же навещаешь. Твои действия нелогичны.

— Ты всё ещё такая же букашка, — послышался его ответ. — Только теперь я разглядел крапинки.

— К-крапинки? — от удивления я начала заикаться.

— Знаешь, ведь банан с наклейкой гораздо вкуснее, чем без неё.

Мы молчали ещё некоторое время. Я старательно обдумывала его слова. Можно ли считать их комплиментом? Или это показатель его самовлюблённости, раз всех людей он ставит под одну планку? Это из-за его происхождения? Проделок графа?

Я покачала головой, отгоняя эти ненужные мысли. Какая мне разница, что сделал тот самый граф, это было несколько столетий назад. Теперь в их семье всё иначе, и вряд ли сам Алана не может присутствовать где-либо в последний день месяца. Впрочем, у меня будет много времени узнать это, возможно, мне скоро представится такой шанс.

— Не волнуйся насчёт этого. Твоя сестра любит тебя, и скоро смирится с нашим общением, — вновь продолжил тему Алан. — И я советую тебе помириться с ней.

Осталось добавить «иначе будет поздно», и предложение станет по-настоящему драматичным. Однако Алан ничего не добавил, вновь замолчав, то ли ожидая от меня ответа, то ли наслаждаясь пребыванием на моём прекрасном дереве.

— Я помирюсь с ней, — сказала я, — только тогда, когда она начнёт считаться с моим мнением, а не пытаться мною командовать.

— Этот кулон тебе очень идёт, — в голосе Алана звучала улыбка. — Она просто завидует.

— Откуда..., — я замолчала, хорошенько обдумывая его возможный ответ, — впрочем знаешь, мне всё равно!

— Это правильно, — согласился парень. — Наплевательское отношение к моей персоне — единственное, что я хочу от тебя видеть.

— Мне не наплевать! — яростно воскликнула я. — Просто ты постоянно всё знаешь, а объяснять вряд ли захочешь, поэтому и спрашивать бесполезно.

— Ты такая логичная, букашечка, что я счастлив разговаривать с тобой.

Я задрала голову, возмущённо воззрившись на улыбающегося Алана. Он был явно доволен собой, чего не сказать обо мне. Я чувствовала себя подавленной, потому что не он хотел делиться со мной своими источниками. Вдруг у него умные родители? Вдруг он читает мысли? Вдруг он знает какой тайный сайт в Интернете, которого не знает никто?

Когда-нибудь я это узнаю.

— Вен, — послышался голос Алана. Он раньше никогда не называл меня так, поэтому я сосредоточилась на его скромной персоне, подняв голову, — что бы ты делала, если бы жить тебе осталось...не знаю...месяца три?

— А ты знал бы об этом?

— Допустим.

— Тогда я бы попросила тебя быть со мной помягче, — он перевёл на меня недоуменный взгляд, встретившийся с моим, спокойным и задумчивым. — Наверное, я бы не говорила об этом своим родителям, хотела, чтобы все исполняли мои желания, жалели и обращались с нежностью.

И к чему эти вопросы?

— А если бы ты должна была умереть не от болезни, а от человеческой руки? — Алан продолжал задавать пугающие и бессмысленные вопросы. — Когда-нибудь, в одном из других миров, ты бы простила этого человека?

— Зачем ты спрашиваешь? — искренне удивилась я, смотря на его сосредоточенное серьёзное лицо, без какой-либо тени насмешки.

— А почему бы не спросить? — он попытался улыбнуться, но вместо реального изгиба губ дрогнули лишь их уголки.

— Алан..., — я вспомнила обо всех моих тревожных снах, об «альтер-эго» этого сидящего на ветке парнишки, предупреждающего меня об опасности, о маленькой девочке, тянущей ко мне руки, о её кроваво-красном платье, о моём страхе перед ней и волнении Алана, заметном в почти чёрных глазах. — Мне что-то угрожает?

— С чего ты взяла? — уже более легкомысленно сказал он. Ему почти удалось сделать непринуждённый вид, я чуть ли не поверила. Главное в этом предложении слово «чуть».

— Мои сны, твои слова, та девочка...

— Девочка? — перебил меня он возбуждённым голосом. Я, испуганно вздрогнув, кивнула.

Он спрыгнул с ветки, мгновенно сократив расстояние между нами, фактически вжав мою спину в дерево. Его яростный, граничащий с безумием, взгляд, был готов метать молнии. Я видела многие выражение на его зачастую безэмоциональном лице, но такое показалось впервые. Быть может, эта злость представляла собой настоящую сущность Алана — безумное животное, подчиняющее всех на своём пути. Как ни печально было признавать, но ему удалось сломить и меня, и я не чувствовала себя здравомыслящим независимым существом в его присутствии. Я старалась изо всех сил, однако одного его взгляда хватало, чтобы всё внутри меня сжалось и согласилось подчинятся любому приказу, которых и вовсе не было, но почему-то я была готова к ним.

— Что за девочка? — сосредоточенно и тихо спросил он.

— Это...это..., — я не могла подобрать слов, так сильно напугало его близкое присутствие, всплывшие в сознании картины пережитого. Вдруг это ненормально? Вдруг я — ненормальная? — Она совсем маленькая и, мне кажется, она хочет меня убить.

Смешок с коротким выдохом врезается в моё лицо горячим воздухом, и я раздражённо хмурюсь, не понимая этой реакции. Не знаю, стоит ли бояться девочки по-настоящему, но она внушала недоверия и под её взглядом жить было некомфортно.

— Как эта девочка выглядела, букашка?

Я проигнорировала последнее слово, на которое вообще можно было бы обидится, и спокойно ответила на его вопрос. С описанием портрета маленькой десятилетней девочки брови Алана всё больше надвигались на глаза, что под конец готовы были закрыть эти чёрные дыры от внешнего мира, но всё-таки не сделали этого.

— А ещё я видела тебя, Алан, — вдруг сказала я, сама того не ожидая. Эти слова словно кто-то выпихнул из моего сознания. Они давно катались по языку туда-обратно, и тут выпрыгнули наружу, как блохи с шерсти кошки на её дружелюбного приятеля-кота.

Парень не отводил от меня взгляда, ожидая продолжения. При этом он не был сильно удивлён или взволнован, будто заранее зная о моих словах. Это не было для меня большим открытием, я знала, что он хочет, чтобы я говорила дальше, поэтому я решила рассказать всё, что произошло со мной за последние дни.

Не знаю, когда он стал для меня ближе Кэрри.

«Альтер-эго» Алана я видела лишь два раза, но его образ настолько въелся в память, что выудить его не составило огромного труда. Парень, стоящий передо мной, всё также непростительно близко, внимал моему рассказу со стальным раздражающим спокойствием, я всё ждала, когда хоть одна эмоция промелькнёт в его глазах, но они были сосредоточены и черны, как ночь, не дающие шанса разглядеть в себе что-то непозволенное.

— Он называл мне какое-то знакомое имя, но я совершенно его не помню. Он умолял меня простить — ты умолял меня простить, — и просил меня беречь себя. Плакал кровавыми слезами, звал меня по имени, словно я была далеко, а не в двух шагах, качался из стороны в сторону, шептал что-то непонятное. Я боюсь того, что ждёт меня в будущем!

Ну вот. Я сама признала это, так что нечего удивляться, если вдруг Алан ткнёт меня этим в лицо, мол, сама же признала, что боишься, так что пожинай плоды! Впрочем, его лицо не изменилось, лишь уголки губ слегка приподнялись, и он немного отстранился от меня. Теперь его дыхание не было таким горячим, а более тёплым и объёмным.

— Самый главный минус людей — страх, — сказал он, беря мою руку в свою. — Но тебе не нужно бояться, Венди.

Его рука была тёплой и влажной, что контрастировало с холодом моей ладони. Я чувствовала себя беззащитной и затравленной, как маленький ребёнок, слушающий ежедневные родительские крики за стеной. Страх стал приятным сожителем в его маленькой душонке. Его разнообразием, успокоителем, другом. То же произойдёт вскоре и со мной, если я не смогу убедить себя в том, что маленькая девочка во снах не существует.

Я смотрела в его глубокие глаза, понимая, что я...я верю ему. Человеку, которого я знаю чуть больше месяца, который помог мне однажды, донеся до медпункта, который ходил ко мне рисовать плакат, который навестил просто так, под глупым предлогом. Я видела в нём друга и, если он не был таковым, то я хотела сделать всё, чтобы он им стал.

— Алан, расскажи мне о графе Доноване, — попросила я.

Он отпустил мою руку, отвернулся и подошёл к пруду, смотря на манящую водную гладь. Он долго молчал, я подумала, что он уже забыл, что я обращалась к нему, но тут он медленно начал говорить, будто перехватывая закончившуюся мысль новой, только что появившейся, голой и необдуманной.

— Граф Донован был обычным психом, убившем собственную жену, заподозрив её в измене. Он разорвал её своими руками, — он развёл руки, словно они были крыльями и могли помочь взлететь. Этим движением он будто показывал, что эти руки хранили в себе желание тех больших графских ладоней, и тоже могли совершить что-то ужасное.

«Прекрати, Вен,» — приказала я себе.

«Ты права, Вен,» — тут же раздался чужой голос в моей голове, и я тут же вздёрнула её, думая, что столкнусь со взглядом Алана, виной которого были помутнения моего рассудка, но он всё также стоял спиной, не зная, что я слышала, что сейчас держусь за голову, не веря в реальность происходящего.

Несколько секунд я прислушивалась к своим ощущениям, ожидая второй волны, но всё было тихо и спокойно, поэтому я прислушалась к Алану:

—...на крик пришла служанка, но девушку уже нельзя было спасти. Недоношенного младенца граф извлёк голыми руками. Если бы не вмешались деньги, этого психа точно упекли бы в психиатрическую лечебницу. Но он остался воспитывать сына.

— А что насчёт его необычных способностей? — поинтересовалась я. — Его умению схватывать всё налету, его присутствие дома в последний день любого месяца? Его сила, острый ум?

— Это всё гены, — отмахнулся Алан и загадочно добавил: — Всё это есть и у меня, букашка.

— Ал..., — я хотела выразить своё возмущение, но тут услышала лязг шин за воротами. Кажется, мама вернулась домой.

— Прости, но мне нужно идти, — он подошёл ко мне и по-доброму улыбнулся. — Она тоже не в восторге от нашего общения.

— Я знаю, но...

— До встречи в школе, букашка. Я буду тебя ждать, — его губы легко коснулись моего лба, и в следующую секунду Алан уже перемахивал через забор, как будто преграда была для него вообще несущественной.

Я стояла на месте, не в силах сдвинуться, пока мама не открыла ворота и не увидела на меня. Она махнула рукой, но я не ответила, таращась на её маленькую фигурку на фоне этого огромного мира. Обычный человечек, ничего не сделавший за свою долгую жизнь. Много таких, как она? Я думаю, да.

Наконец, силы вновь вернулись бурным потоком энергии, и я сорвалась с места. Мама не была готова к крепким объятиям, и чуть не повалилась на землю вместе со мной, но устояла. Она рассмеялась, обнимая меня в ответ, и в эту минуту я чуть не расплакалась из-за раздирающих изнутри чувств.

«Мама, — хотелось сказать, — меня поцеловал Алан Донован, — а после добавить: — Предок того самого графа Эдварда Донована, разорвавшим свою жену голыми руками».

А что, если он и сам такой же долбанутый, как и его предок? Если с головой у него не в порядке, но это скрывают благодаря деньгам его родителей? Он же мог с лёгкостью скрыть это, просто наврав мне о своей биографии. На обычного мальчика он похож не был, но и на сумасшедшего — тоже. Как их различить — я не знаю, но думаю, сердце обязательно поможет мне разобраться. Хотя, как известно, сердце — орган вообще предательский.

— Ты почему в такой лёгкой кофточке? — спросила мама, чуть отстранившись от меня.

«Я не знаю, Алан и вовсе был в футболке, » — подумала я, а вслух же ответила:

— Я услышала, как ты подъезжаешь, и решила выбежать и встретить.

— Ты очень холодная, — подметила моя родительница. – Иди, выпей чаю с мёдом.
Я скривила крайне говорящую мордашку, но маму это не пробило, и она чуть ли не пинками погнала меня на кухню, где мы почти не разговаривали. Она с тревогой и заботой смотрела на меня искоса, а я думала о семействе Донованов, с представителем которых мне посчастливилось сдружиться.

Впереди меня ждали трудные времена, о которых я пока и подозревать не могла.


***

Алан Донован сидел на кровати в своей большой просторной комнате. Ночь простиралась за раскрытыми настежь окнами, холодный ветер беспощадно трепал занавески, но Алану было всё равно. Такие, как он, не болеют, только изредка и только простудой.

Он думал о рыжеволосой букашке. Такой же, как и остальные, только в крапинку, а значит, более привлекательной, интересной и захватывающей. Он без труда мог читать все её мысли — в этом она была такой, как и большинство представителей её расы, — и в нужное время вставлять правильное слово, чтобы создать подходящий эффект. В отличии от многих, душа букашки представляла собой лёгкий беловатый туман, невероятной мягкости и продолжительности. Такие души были особенно вкусными, и Марте невероятно повезёт, когда она завладеет её телом. Сосуды, в которых помещены ТАКИЕ души, гораздо более выносливы и смогут вынести Перемещение.

Все её мечты были сокрыты тоже, но Алану нужно было лишь чуть-чуть поднажать, чтобы добраться до них. Букашка не особо-то их и прятала, но всё-таки не выставляла на вид. Она разрывалась от разнообразных мыслей, начиная от «Алан такой красивый», «Кэрри вчера ушла в заманчивой блузке» и «Мама приготовила вкусный пирог, надо запомнить рецепт и попробовать самой», заканчивая чем-то вроде «Зачем я живу, если ничего не умею, если не радую родителей так, как Кэрри?», «Новый параграф по физике дался мне особенно легко, по-моему, я заболеваю», «Как Алан может угадывать мои мысли, знать, чего я хочу от него? Возможно, он ТОТ САМЫЙ человек? ..»

Нет, он не был ТЕМ САМЫМ, хотя, смотря, что она подразумевает под этими словами. Если она имеет ввиду вестника смерти, проводника по дрожащему мостику, на другом конце которого ждал человек, навсегда запечатавший её душу, то да, он был ТЕМ САМЫМ. Но она вкладывала в эти слова совсем иной смысл, что-то, что простаки вроде неё называютЛЮБОВЬЮ. Что-то такое, чего не существует в привычном мире Алана, где сходятся лишь для того, чтобы получить плод, обладающей большей силой и умом, чем родители. Если ты родился слабым, если ты родился глупым, то у тебя пятьдесят процентов на то, что тебя кто-нибудь выберет. Если ты и глупый, и слабый, то придётся смириться с одиноким прозябанием до конца своих дней.

Алану повезло, он был плодом отличных родителей, и мог продолжить их линию, если найдёт достойную партнёршу. Для этого ему придётся вернутся в родной мир, где нет понятия «дня», «любви», где букашек, вроде рыженькой, презирают, ненавидят, используют, как еду, сосуды, или рабов.

Алан, конечно, собирался когда-нибудь вернуться, но пока именно в его руках лежала обязанность заботится о своём далёком предке. Его иссушенное тело, исполосованное морщинами, сейчас лежало в подвале особняка Донованов, ожидая новой порции еды — человеческой души, либо очень — просто непростительно — грязной, либо идеально — по-ангельски — чистой. Что-то среднее старика никогда не радовало и, получая возможность ходить вновь, он принимался яростно мстить тому, кто накормил его невкусной едой.

Алан кормил его на протяжении тридцати лет. Процедуру нужно было проделывать в течении одного месяца, чтобы не возникло подозрения среди букашек, и, качество душ влияло на время, которое предок проводил «свежим». Рано или поздно тело опять иссыхало, начинала течь чёрная кровь из носа и ушей, и нужно было снова разыскивать что-то особенно вкусное.

У Алана был мужчина, которого он собирался скормить. Уже неделю он находился в подвале особняка, в соседней комнате с предком. Он сидел, прикованный кандалами к стене, и требовал освободить его, с каждым днём всё более вяло. Сейчас, стоило Алану войти в его комнату, пленник поднимал на него покрасневшие большие глаза, и опускал голову, будучи готовый ко всему. Иногда Алан питался его кровью, чтобы держать себя в тонусе, но редко, чтобы оставить предку всё самое лучшее. Прогнившая чёрная душонка детоубийцы, такая точно понравится любому загибающемуся демону. А ведь возраст демона настолько преклонный, что силы истрачиваются намного быстрее, чем у молодняка.

«Время пришло,»  — тихий скрежет ворвался в черепную коробку, и Алан поморщился, настолько неприятно было чужое вмешательство, однако с предком всегда было так: он не считался с чьим-либо мнением, призывая родственников быть покровителями его тела, будущим источником силы семьи Донованов. Алан знал, что может лишиться всего, если убьёт предка, но пока не было достойного, кто бы толкнул его на это.

Он поднялся с кровати и отправился к шкафу. Правила говорили о надобности надевать чёрный костюм и белую рубашку — как у спецагентов, — и убирать волосы в хвостик. Именно поэтому все «кормильцы» носили длинные волосы.

Придирчиво осмотрев своё отражение, Алан удовлетворённо кивнул. Ни один он доволен своим внешним видом, об этом говорили назойливые мысли одноклассниц и мимопроходящих девиц, чьи восторженные вздохи можно было услышать и не обладая сверхъестественными способностями. Чёрные непослушные волосы сейчас были аккуратно собраны сзади, а бездонные глубокие глаза не выражали ни единой эмоции.

Алан вышел в коридор, закрыв дверь за собою. Если Марта ещё раз проберётся внутрь без его разрешения — девчонке не поздоровится. Конечно, именно она распоряжалась семьёй — Аланом и его двумя братьями, —, но существовали некие правила, которые Марта не должна была нарушать. Алан был страшен в гневе, а сестру он терпел только потому, что она была необыкновенна сильна для столь маленькой девочки, и могла послужить достойным оружием в нужных руках.

Марта лишь однажды проникла в его комнату, и после этого её запах очень долго летал в воздухе, и никак не хотел уходить, но Алан с ним справился.

Сейчас он спускался по лестнице вниз, очищая голову от надоедливых мыслей. Парень прекрасно осознавал, что предок может пролезть в его черепную коробку и найти нужное в многочисленных ящичках. Конечно, он делал так крайне редко, потому что в семье Донованов к Прародителю было особое отношение, и все тайны становились явными в той большой комнате, в которой он прозябал.

Вскоре Алан оказался перед большой деревянной дверью. Он уже слышал запах своего предка — старая пыльная бумага. «Осталось недолго,» — парень отправил послание и дёрнул дверь на себя.

Внутри простиралась почти полнейшая тьма, её нарушал лишь маленький источник света, стоящий в углу. Прямо перед Аланом, у стены, сидел скрюченный темноволосый мужчина, с исхудалым уродливым телом и выпирающими костями, к чьей лодыжке прикреплялась толстая цепь. Он не поднял головы, услышав шум, и не сделал этого даже в тот момент, когда высокий парень навис над ним, как фонарный столб над влюблённой парочкой.

— Эй, — низкий голос Алана врезался в уши мужчины и, подняв голову, тот хотел было закричать, но не смог, захрипев, как собака, — тебе пора уходить.

Надежда промелькнула в светлых наивных глазах, но тут же боязливо затаилась. Пленник не был глупым, и прекрасно осознавал, что из тёмной комнаты не выбраться живым.

В подтверждении его мыслям Алан вытащил из-за спины нож и вонзил его в плечо мужчины. Тот закричал, попытавшись вырваться, но, будучи прижатым к стене, не смог пошевелиться.

Алан наслаждался его дикими животными криками, нанося новые удары. Дёргаясь, мужчина плевался кровью, которая текла из носа и рта, и из многочисленных ран. Он цеплялся за жизнь с последними истекающими силами, вот-вот готовый проиграть смерти.

Вскоре всё закончились. Алан стоял над трупом мужчины, собирая остатки измученной души в высокий контейнер цилиндрической формы. Голос в его голове поутих, ожидая. Красивое в прошлом лицо парня было испачкано кровью, и теперь представляло собой маску ужасного существа: торчащие из-под верхней губы клычки, полностью почерневшие глаза, без какого-либо намёка на белок, вереницы трещин, как на обгоревшей коже.

Алан по привычке провёл пальцами по горячей металлической цепочке, испачканной кровью, как и часть волос, и поднёс контейнер к свету. Внутри едва виднелись белеющие сгустки, похожие на облачка. На самом же деле они представляли собой душу умершего мужчины.

Алан вдруг понял, что чувствует себя гораздо лучше, чем до убийства. Так было всегда, ритуальный нож словно давал ему силы жить дальше. Однако оставаться в тюремной камере надолго не стоило, она могла пропитаться его запахом, а пахнуть в ней должно было только кровью и экскрементами.

Парень закрыл за собой дверь. Теперь комната могла отдохнуть от криков и бесконечных слёз. Меньше чем через месяц в ней снова поселится какой-нибудь бедняга, чья жизнь закончится точно так же, как и жизнь мужчины, душу которого Алан держал в контейнере.

«Я жду».

«Хватит!»

Алан пошёл вперёд по коридору, к высокой арке из красного дерева. Парень уже видел выстланный тёмным кафелем пол, шаги по которому отдаются загадочным многозначным эхо. Видел, как появляется высокий мраморный алтарь с многочисленными выбитыми узорами дрожащей рукой мастера, который жил так давно, что уж точный год и не вспомнишь. Видел исхудалое тело, лежащее не нём, его трепещущуюся грудь, испускающую последние вздохи. Видел седые разметавшиеся волосы, худые руки с обвисшей кожей и заострёнными когтями, мешковатый костюм, валяющиеся на полу ботинки, слетевшие с иссохших ног, под морщинистой кожей которых проглядывали вены.

Чёрные радужки глаз метнулись к подходящему высокому парню, чьё лицо было ужасающе уродливо, Прародитель попытался улыбнуться, но был столь слаб, что не смог сделать над собой столь сложное усилие. Он внимательно следил за тем, как Алан бросает на пол нож, с звоном хрусталя ударяющийся об пол, как берётся за контейнер обеими руками и нарочито медленно откручивает крышку. Предок открывает рот, ранки на потрескавшихся губах тут же начинают кровоточить, и делает жадный глоток воздуха, словно собираясь умирать.

Алан не ждёт, что его начнут молить, и открывает крышку. Наружу устремляются беловатые облачка. Они собираются над головой Алана, распространяясь во все стороны, и медленно начинают оседать. Предок дышит чаще и глубже. На глазах его кости покрываются упругой кожей, одежда вновь наполняется плотью, глаза наливаются той же чернотой, что и у Алана, вырастают клыки, а седые волосы приобретают угольный цвет.

Парень поставил контейнер рядом с собой, а когда вновь разогнулся, на мраморном алтаре сидел привлекательный мужчина. На вид ему было лет сорок, и от человека его отличали только чёрные глаза.

— Ты долго мешкал, Алан, — прохрипел он.

— Знаю, — спокойно ответил парень, ничуть не дрогнув от уверенного озлобленного тона. — У меня были причины.

— Ты неуважительно относишься к тому, кто дал тебе силы, — мужчина покачал головой, растянув губы в улыбке. — Это мне в тебе и нравится.

— Спасибо, — Алан старался быть предельно кроток в разговоре с Прародителем.

— Марта сказал мне, что собирается сменить тело.

— Да.

— Кто та девчонка?

— Венди Уайт, моя одноклассница.

— Уайт? — переспросил Прародитель. В его голосе звучали нотки удивления, что передалось и к Алану. Он повторил имя рыжеволосой букашки. — Та мертворождённая девчонка?

— Нет, — Алан уставился на кровь на своих пальцах, уже утерявшей былой острый запах. — Мёртвой родилась её старшая сестра, Кэрри.

— Память ни к чёрту, — прохрипел Прародитель, нахмурившись. — Помнится, я обещал забрать душу Венди за то, что её родители сломали моё проклятие.

Алан кивнул.

— Эта Венди...рыжая?

Парень повторил движение вновь, косясь на небольшую фотографию, стоящую на алтаре, рядом с тем местом, на которой раньше покоилась голова Прародителя.

— Она похожа на Малярию? — прочитав мысли своего потомка, спросил мужчина.

— Кэрри похожа, — тихо ответил Алан. — Венди другая. Она с крапинками.

— С крапинками? — переспросил Прародитель.

— Удивительное создание, — парень развернулся на сто восемьдесят градусов и поспешно удалился из комнаты своего предка.

А тот ещё долго смотрел на фотографию красивой смуглой девушки с копной рыжих волос, а с губ ежесекундно слетало имя из четырёх слогов.