Дебютантка

Драко никогда не был фанатом светских мероприятий: его буквально тошнило от пафоса, наигранных улыбок и бессмысленных бесед. Но как оказалось, отношение ко многим вещам меняется, когда ты становишься изгоем. Можно было начать скучать даже по второсортному фуршетному шампанскому, если тебе оно больше не светило. В последние годы Малфоев по известным всем причинам на пушечный выстрел не подпускали к званым раутам в министерстве. Отцу, конечно, приглашения было не дождаться — совы в Азкабан не летали, — а вот мама, которую до войны горячо уважали в местных кругах, теперь сама не спешила открывать конверты и сталкиваться с новой реальностью. Тогда она была статной женщиной с влиятельным мужем; в среде высших магических чинов это означало почти то же, что редкий бриллиант на витрине музея: яркая, недосягаемая и при этом будто созданная специально для того, чтобы на неё смотрели с восхищением и завистью. Сейчас же от бриллианта все массово шарахались, словно тот был заражён радиацией.

Драко не сидел в тюрьме, но и списанным бриллиантом тоже не был. Он был кем-то между. И до предложения о сотрудничестве с мисс Дюэрр даже не надеялся снова прокатиться в золотых министерских лифтах.

Несмотря на их громкую ссору, Гермиона выполнила обещание. Она замолвила за него словечко у министра, и Малфоя пригласили на рождественский раут как почётного гостя. Неизвестно, приведёт ли рекомендация Грейнджер к заветному креслу где-нибудь в палате международного сотрудничества, но то, что слово Гермионы имело в этих стенах вес, стало ещё более очевидно.

Поправив галстук, Драко вышел на последнем этаже, где располагался главный зал для всех пышных торжеств. Когда Малфою исполнилось пять, отец активно начал брать его с собой на подобного рода мероприятия. Драко до сих пор помнил свои впечатления от первого министерского раута. К примеру, вот эта великолепная статуя Афины в середине круглого холла для маленького Драко была сравнима со статуей Свободы на острове в Нью-Йорке. Тогда с высоты его небольшого роста ему казалось, что её руки взмывают к самому потолку купола. Но это всё было лишь плодом детского воображения. Сейчас Малфой мог даже не вставать на цыпочки, если хотел заглянуть древнегреческой богине в глаза.

— Добрый вечер, — прокашлялся кто-то за его спиной, и Драко обернулся.

Кингсли Бруствер надел сегодня нечто похожее на фрак, но феску, конечно же, не забыл. Политические соперники министра любили шутить, что он даже спал в ней. Чего сам Малфой тоже не исключал.

— Добрый вечер. — Драко протянул ему руку, нарочно проверяя границы.

Одно дело — приглашение, которое выбила для него Грейнджер, но совсем другое — открытый контакт публично.

На который Кингсли, к удивлению, пошёл и глазом не моргнув.

Он сжал руку Малфоя в своей и дружелюбно её потряс.

— Рад видеть вас сегодня с нами.

— А я рад вернуться, — произнёс Драко с ухмылкой.

— Что ж. — Бруствер спрятал руки в карманы и качнулся на каблуках. — Банкет начался полчаса назад, но не удивлюсь, если мы пришли первыми.

Малфой кивнул. Обычно никто не спешил приходить на подобные мероприятия вовремя.

Они с Кингсли не торопясь вошли в парадные двери и оглянулись.

Обычно зал украшали ещё более помпезно — в сегодняшнем декоре ощущалась явная нехватка средств у нынешнего правительства. Шоколадный фонтан был, но всего один, а вместо знаменитых разодетых артистов их до стульев проводили скромно одетые хостес. Малфой бывал в этом зале множество раз, и надо сказать, это место само по себе не нуждалось в украшениях. Пространство, построенное на фундаменте респектабельности, а не на дешёвой мишуре, сохранило дух былой эпохи. Стены, облицованные тёмным деревом с тонкой резьбой, отливали в полумраке мягким янтарным блеском. Под самым сводом высокого потолка, словно драгоценные реликвии, висели тяжёлые позолоченные люстры. Это был пик интерьерной величавости начала двадцатого века, но и в двадцать первом они по-прежнему производили неизгладимое впечатление.

Вдоль стен разместились круглые столы для гостей — всего десять, расставленные по периметру, словно почётный караул вокруг центра зала. Пространство перед ними было

свободно для танцев: гладкий паркет мерцал, как поверхность зеркального озера, подрагивая в отблесках магического освещения. В конце зала, на возвышении, растянулась сцена с алым занавесом, за которым пряталась главная интрига вечера.

Драко терпеливо наблюдал за тем, как зал наполняют гости. Он едва притронулся к шампанскому, пребывая в лёгкой ностальгии и откровенно забавляясь реакцией некоторых персон. Не все из министров ожидали увидеть его здесь: некоторые даже что-то испуганно шептали своим жёнам, когда ловили его наблюдающим за ними. На их лицах читался немой вопрос: какого хрена он тут делает?

Ему, может, и хотелось ответить им колкостью или рассказать правду, но каждый раз, когда он вспоминал о причине нахождения здесь, низ живота скручивало от волнения. Гермиона не заслужила всей той гневной тирады, которую он выплеснул на неё не подумав. Но что ещё ему оставалось? Она не хотела оставлять его; в своей излюбленной манере Грейнджер бросилась его спасать, даже не спросив, нуждается ли он в её помощи. А он не нуждался: единственный, кто должен был уцелеть после их интрижки, так это она. Но разве Гермиона понимала это? Когда речь шла о благородстве, Грейнджер никогда не думала о себе, и это делало её ещё более жалкой мишенью, чем та круглая разукрашенная деревяшка, которую он прибил между двумя туями.

И что теперь? Она, скорее всего, его ненавидела. Конечно. Ведь в её чудной кудрявой голове он теперь предатель, который использовал её и бросил. На что ещё Драко рассчитывал? Остаться с Гермионой в хороших отношениях означало регулярно с ней видеться и не мочь прикоснуться, вдыхать её сладкий запах и не мочь задохнуться, смотреть на её мягкие розовые губы и не мочь их поцеловать. Уж лучше быть врагами, чем соглашаться на дружбу. Нельзя дружить с тем, кого ты хочешь привязать к себе; об этом уже наверняка писали классики, но, если нет, не за что, сегодня его умные мысли доступны совершенно бесплатно.

— Кого я вижу.

Малфой почувствовал острую боль в висках от надменного тона лучшей подруги. В отличие от него, Панси практически не пропускала подобные вечера. Министерство не видело в ней угрозы: для них она являлась всего лишь девушкой без чёрной метки с немаленьким наследством Паркинсонов за спиной.

— Не знал, что мы будем сидеть вместе, — поднял голову Драко, разглядывая сдержанное чёрное платье Панси, подчёркнутое необычным поясом.

— Мы и не будем. Но я не могла не подойти к тебе после сам знаешь чего.

О, так она о слухах, которые породил Пьер? Малфой об этом практически не думал. Он тосковал по Грейнджер так сильно, что не слышал ни шёпота об их уроках за спиной, ни колких вопросов о ней от парней из клуба. Без неё Драко вернулся в свои классические будни, и, если честно, от старого уклада жизни хотелось лезть на стены. Он больше не видел смысла ни в чём, что делал или планировал. Умные люди называли такое состояние депрессией, Малфой же решил, что именно так для него должна выглядеть нормальность.

— Мы с Грейнджер больше не общаемся. Если ты это хотела спросить.

С лица Панси тут же сошла улыбка, и она надавила на спинку стула Малфоя, склоняясь ближе к его уху:

— Ты обещал мне, Драко. Обещал, что она отменит тот пункт, не будет поднимать шум.

Малфой совсем об этом забыл. До рождественского бала в поместье Дюэрров оставалась всего пара недель, и у Гермионы, должно быть, уже всё было готово. Зная дотошность Бруствера и идейность Грейнджер, Драко не сомневался, что планы о запрете домашнего насилия точно будут оглашены. Гермиона собиралась в корне пересмотреть роль женщины в волшебном мире, и крайне глупо полагать, что она просто возьмёт и откажется от самого громкого пункта в реформах.

— Прости, Панс, но я не смог. Мы поругались, так что... Не хочешь обратиться к ней сама?

Он знал, что повёл себя с Паркинсон как урод. Она надеялась, что Драко поможет сохранить её семейный секрет. Естественно, Панси не представляла возможным выложить все карты на стол и признаться Гермионе в своих страхах. Но сейчас это её единственный путь.

— Если этот кусок дерьма прочтёт обо мне в газетах и явится в Лондон, я лично придушу тебя, Драко. — В её словах не было показательной злобы. Паркинсон имела в виду всё, что говорила. — Ты ещё пожалеешь о том, что повёл себя как эгоист.

— Прости, — кратко ответил он, и Панси тут же скрылась в толпе.

Малфою было искренне жаль, но что он мог поделать? На него свалилось слишком много ответственности, а жизнь раз за разом показывала, что он не был к такому готов.

Потянувшись к шампанскому, Драко так и не донёс бокал до рта. На танцполе уже скопилось немало людей, и некоторые джентльмены даже начали приглашать дам на танец. Малфою должно было быть всё равно, но, когда взгляд зацепился за нежно-розовое платье и знакомый мягкий профиль, он чуть не поперхнулся воздухом.

Грейнджер недостаточно было просто дежурно появиться на мероприятии — конечно же, она решила затмить остальных гостей своей красотой. Обнажённая линия ключиц, приподнятый подбородок, неуловимая полуулыбка — буквально всё в ней вышло за пределы дозволенного. До этого момента Драко ещё мог убеждать себя, что его слова задели её, что он имел хоть какую-то власть над ней, что мог легко разбить ей сердце или поколебать её уверенность в себе. Но теперь... теперь ему стало ясно: побеждённым здесь был только он, а она по-прежнему была сногсшибательна.

Всем известно, что Афина отвечала за ум, Афродита — за красоту, Артемида — за силу в отстранённости, и Грейнджер умудрилась пройти мимо всех этих древних богинь, прикоснувшись к каждой. Теперь он стоял в тени, а она сияла в центре зала, и Драко испытывал от этого зрелища нездоровый восторг. Гермиона была его ученицей: он старался, чтобы у неё всё получилось в новом статусе, но сейчас его сердце наполняла отнюдь не гордость. Чувство в груди было так похоже на счастье, что Малфой на мгновение почти что в него поверил. Почти, потому что он внезапно разглядел её партнёра по танцу.

Эдриан Пьюси. Скользкий, гадкий тип, которому было запрещено подходить к Гермионе ближе чем на километр. Она же знала, что он пытался подсыпать ей что-то в коктейль, зачем тогда соглашаться танцевать с ним? Это была месть? Это была провокация?

Музыка казалась бесконечной, и Драко начал нервно стучать ботинком по полу. Незнакомая парочка за столом неприкрыто на него косилась, но Малфой продолжал распиливать пространство взглядом, будто так он мог разделить Пьюси и Грейнджер навсегда, оставив между ними лишь выжженную землю. Эдриан вёл её по залу с улыбкой, и, когда свет в зале стал гаснуть, Драко увидел лёгкий наклон его головы. Прилизанные тёмные волосы Пьюси сверкнули в темноте, и Малфой тут же подскочил со стула.

Ему нельзя было говорить с Гермионой при свидетелях, нельзя было даже невзначай показывать, что они действительно общались какое-то время. Драко обещал себе, что сделает всё возможное, чтобы слова Пьера остались не более чем слухами. И что теперь?

Подошва его оксфордов подпрыгивала на лакированных досках паркета. Малфой пересёк половину зала за считаные секунды, и, когда свет зажёгся, он увидел, как Грейнджер осторожно отстраняется от пухлых губ Эдриана.

Проклятье.

Они целовались. Они, чёрт его дери, целовались.

У Драко не было плана. Да что там, у него даже не нашлось ни одной мало-мальски адекватной идеи в голове, но он и не думал уходить обратно за стол.

— Привет, — произнёс он, отвлекая сладкую парочку друг от друга.

Брови Пьюси подлетели от шока так высоко, что Малфой уже было решил: они больше не вернутся.

Драко медленно перевёл взгляд на Гермиону, которая тут же прикусила губу. Она всегда так делала, когда нервничала и когда кончала.

Он медленно выпустил воздух через ноздри, выжидая.

— Привет, — первым отозвался Эдриан, покачиваясь на месте. — Ты сегодня тоже тут?

— Меня пригласили, — ответил Малфой, смотря исключительно на Грейнджер.

— Круто. Ты, эм... пришёл с кем-то? — пытался продолжить диалог Пьюси.

Бедолага нервничал, что он вспомнит историю с коктейлем, но Драко сейчас было на это совершенно плевать. Он мечтал слизать всю светло-розовую помаду с губ Гермионы, чтобы навсегда стереть с них след Эдриана. Малфой так сильно хотел её только себе, что зудели ладони.

— Мы можем поговорить наедине? — обратился к ней Драко, напрочь игнорируя вопрос Пьюси.

Грейнджер злилась на него, но старательно не показывала этого на публике. Он научил её всему, что знал сам, и надо же, Гермиона неплохо справлялась. Её подбородок был строго поднят, а в глазах почти читалась скука. Только зубы, без устали терзающие губы, выдавали её истинные эмоции.

— Конечно, — вымученно улыбнулась ему Грейнджер и дежурно извинилась перед Пьюси за свой уход.

Была бы воля Драко, он бы пнул гада в пах на прощание. У него не было права ревновать её, просто... Проклятье, Малфой даже не знал, зачем позвал её на разговор. Чего он хотел добиться? Он оборонял её от последствий их связи при помощи ссоры, а теперь мечтал извиниться и обелиться в её глазах.

В его действиях не осталось ни малейшего, мать его, смысла. Но Малфой всё равно делал то, что делал. Как прикажете это называть?

— Где ты хотел поговорить? — спросила Гермиона, когда они отошли от танцпола.

На них никто пока не обращал внимание, но это только пока. Зал был устроен таким образом, чтобы любой гость на вечере имел отличный обзор на сцену, фуршет и шоколадный фонтан. Им нельзя стоять друг рядом с другом вот так просто, словно они десерт на блюдечке с золотой каёмочкой для всех жаждущих сплетен аристократов.

— Тут есть кабинеты, идём.

Гермиона выглядела уставшей, когда следовала за ним через круглый холл в коридор с офисами. Успокаивало лишь то, что здесь их никто не стал бы искать. В десять часов вечера клерки не работали; тем более, судя по табличкам, на этом этаже сидели всякие безымянные архивариусы, которые и в будние дни являлись сюда нечасто.

Малфой проверил первую попавшуюся дверь, и та поддалась без лишних усилий. Внутри кабинета царил рабочий минимализм. Два окна, подвязанная штора между ними, стёганое кожаное кресло и стол с пером и несколькими бумагами.

Внезапно Драко осознал, что умер бы на такой работе от скуки.

— Итак, — произнесла Гермиона, изучая комнату вместо того, чтобы смотреть ему в глаза.

Драко приблизился к столу, который медленно обходила Грейнджер, и прокашлялся.

— Я хотел извиниться.

— Неужели?

Ну зачем она вела себя с ним как стерва? Да, он заслужил, но он искренне не хотел причинять ей больше зла.

— Грейнджер, ты знаешь, что я говорю правду, — обозначил Малфой, но она лишь скептично приподняла бровь.

— Нет, Драко, я не знаю. Как оказалось, ты умелый лжец.

Если он и лгал, то только самому себе. Малфой давным-давно спрятался ото всех в своей маленькой импровизированной клетке. Он не заводил близких отношений, сторонился старых друзей и раз и навсегда запретил себе в кого-либо влюбляться. Но так вышло, что в последние месяцы порядок вещей изменился до неузнаваемости. Драко полностью сосредоточился на Гермионе и даже не заметил, как она вывела его из его собственной клетки. В два счёта, словно для неё дверца никогда не была заперта.

С ней всё становилось ярче, слаще и вкуснее. Будто она была той дурацкой картошкой в фастфуде с ароматизаторами, от которой просто невозможно оторваться. Да, она вредная, ну и что? Мозг крепко подсаживался на то, что приносило удовольствие. А Гермиона радовала его так много и часто, что Малфой готов был лопнуть от передозировки этой картошкой, главное — счастливым.

— Знаешь, где я провёл то время, что мы не общались?

Грейнджер пыталась сделать вид, что ей всё равно, однако он видел, как быстро она сглотнула.

Песня: Diet Mountain Dew — Lana Del Rey

— В аду, Гермиона. Я был в аду, и мне не понравилось.

Жизнь до неё была сносной, но после того, как он увидел другого себя рядом с Грейнджер, она стала невыносимой. Драко окружал себя не просто серостью — это было самое плохое немое кино без мимов и шуток, где все актеры только плакали.

— Ты сам привёл себя туда, — справедливо и жёстко заметила Гермиона.

Малфой подошёл к ней ближе, но по-прежнему соблюдая формальную дистанцию.

— Ты не скучала?

— Нет. Вот активно ищу себе жениха. Мне кажется, настало то самое время.

Если Пьюси ещё раз хоть пальцем к ней прикоснётся, Драко сломает ему каждый. А потом и всю руку, до самой маленькой косточки — так методично, что ни один Костерост не соберёт ее обратно.

— Эдриан — плохой выбор, — как можно мягче намекнул Малфой.

— Он точно меня хочет, и именно меня. Разве этого мало?

Грейнджер использовала слова вместо дротиков, чтобы продырявить его душу. И была права. Он действительно говорил ей, что она одна из многих, но правда была в том, что Гермиона всегда была для него единственной, даже когда вокруг остались только многие.

— Нет, этого недостаточно.

Она должна знать, каково это — быть любимой. Любимой кем-то, кто, кажется, любит настолько, что сходит по ней с ума.

Драко не мог дать ей лучшую жизнь, которую она заслуживала, но он не хотел больше скрывать то, что лежало на поверхности и давило на него, словно многотонный пресс. Он больше не станет прежним — не после их уроков, не после их поцелуев. Прежнего, держащего всё под контролем Малфоя больше нет.

И новый Малфой, который скидывает с себя пиджак и падает перед ней на колени, нравится ему больше всех предыдущих.

— Что ты делаешь?! — воскликнула она, но Драко уже подполз к ней, чтобы поцеловать её бедра, чтобы приподнять платье, чтобы просто почувствовать её кожу под своими пальцами.

— Я не знаю, не знаю, — бормотал он.

Его губы проложили дорожку от колена по внутренней стороне бедра, пока Гермиона не попятилась назад и не упёрлась в стол.

Он держал глаза закрытыми, пока целовал, целовал и снова целовал её.

— Драко, стой, — совсем тихо запротестовала Грейнджер, но ему было плевать.

Ей нравился эгоист в нём, нравился тот проклятый циник, что только и делал, что портил ей жизнь, поэтому он бесцеремонно заставил её устроиться на столе, а сам удобнее сел на полу, раздвинув ноги. Её острый каблук задел штанину, и Малфой с рыком снова припал к ней губами. Он вылизывал и покусывал её бёдра, только на этот раз Драко не останавливался, и его глаза были открыты, чтобы видеть, как увеличиваются её зрачки.

Гермиона пискнула что-то невнятное, когда он задел кончиком носа влажный квадрат на её трусиках, и её рука тут же зарылась в его волосы. Она не сопротивлялась — вообще-то, то, как остервенело Грейнджер давила на его голову, сделало член мучительно твёрдым. Другой рукой Гермиона попыталась найти опору, но задела чернильницу: перо с глухим стуком упало, чернила расплескались по столу и закапали на пол.

Никого из них это не волновало. А когда он спустил её трусики и увидел, как из неё буквально сочится возбуждение, его глаза и вовсе закатились под собственный протяжный стон. Вкус проклятого персика был везде, а терпкий запах её возбуждения окончательно задурманил ему рассудок. Она раскинула ноги и несдержанно направила его лицо к себе. Его маленькая послушная аристократка хотела оседлать его язык. Разве Драко мог возражать?

Малфой помучил её совсем немного, выдыхая на опухшую от похоти плоть, прежде чем впиться в неё ртом. Драко пожирал её всю без остатка. Он коснулся клитора языком, и тот моментально затвердел под кончиком языка. Малфою казалось, что его вот-вот разорвёт к чертям от возбуждения. Где-то на фоне он слышал, как Гермиона ёрзает по столу и постанывает, но то, как громко выругался он, вылизывая широкими движениями языка её половые губы, могли услышать даже инопланетяне на чёртовом Марсе.

— Ты такая вкусная, это невозможно, — произнёс он и раздвинул её для себя при помощи пальцев. — Детка, я не могу тобой насытиться.

Малфой выругался, погружаясь в неё языком, трахая её тугие стенки. Он пытался давить сильнее, пытался не кончить от трения члена о ремень, пытался сделать всё, чтобы Грейнджер почувствовала себя особенной. Потому что Драко считал её именно такой.

Совершенной. Великолепной. Идеальной. Его.

— Драко! Боже, да! — закричала она, задыхаясь, и он понял, что её оргазм близко.

Её бёдра почти душили его, а пальцы отчаянно дёргали за волосы, но Малфой и не думал прекращать поглощать её. Его язык вернулся к клитору, и Драко жадно всосал его в рот. Раздался пронзительный высокий стон, и Гермиона начала биться о его рот в долгих судорогах. Малфой слизал каждую волну её оргазма, прежде чем вытереть губы галстуком.

Гермиона опиралась локтями о стол, и он смог внимательно изучить её расслабленную улыбку и подрагивающие веки, но не успел Драко подняться на ноги, чтобы поцеловать её, как раздался тихий щелчок двери.

Ему хотелось проклясть любого, кто войдёт в эту дверь, однако, когда из коридора пробился свет и Малфой увидел силуэт длинноволосой девушки, все слова предательски застряли у него в горле.

— Так и знала! — гордо заявила Астория, скрестив руки на груди.

Услышав её голос, Грейнджер тут же соскочила со стола, но Драко даже не предпринял попытку сделать их позы менее провокационными.

Всё равно было уже слишком поздно притворяться девственником.

— Вот зачем тебе эти реформы? — ядовито выплюнула Гринграсс. — Чтобы заполучить моего жениха?

Очень в духе Астории. Очень в духе безмозглой куклы, голову которой родители с детства забивали сеном.

— Это не то, о чём ты подумала, — с хрипотцой в голосе заявила Грейнджер.

— Откажись от проекта и забудь о моём женихе, — процедила Гринграсс.

Малфой не выдержал и всё же встал с пола, невзирая на внушительный стояк, который выпирал из брюк.

— Заканчивай этот цирк.

Астория лишь усмехнулась на его протест.

— Ты женишься на мне, дружок, иначе я уничтожу тебя и твою шлюху.

Дрянь.

Ему стоило недюжинных усилий, чтобы не кинуться на неё, как свирепый первобытный человек. И Гринграсс, конечно же, воспользовался заминкой, чтобы немедленно скрыться в коридоре.

Это был шантаж. И по всей видимости, он не обсуждался.