Эпилог
3 года спустя
АрДжей
Фредерика хихикнула, стоило мне зарыться лицом в изгиб между ее шеей и плечом, оставляя легкие, невесомые поцелуи где угодно, на любом участке кожи, которого могли коснуться мои губы. Восхитительно мягкая, нежная, ласковая и такая домашняя – в легком ночном халатике, намазывающая ароматный крем на руки – я хотел, чтобы этот миг продолжался вечность.
- Мне щекотно! – хихикнула она, стоило мне что-то забурчать, принявшись гладить ее живот.
Я усмехнулся.
- К черту уже этот крем! – заныл я, отпуская ее и падая на постель. Стянув с себя футболку, я откинул ее к чертовой матери, не желая видеть эту тряпку в ближайшие несколько часов, и самодовольно растянулся на кровати, демонстрируя Фредерике обожаемое ею тело.
В зеркало она больше не смотрела.
Только на меня.
- Ну так что? – спросил я с улыбкой, выгнув бровь. – Ты соизволила закончить со своими делами? Может, уже обратишь внимание на своего мужа? Он оголодал без тебя!
Она закатила глаза, но и правда отошла от трюмо, приблизившись ко мне. Уперевшись коленом мне меж ног, она наклонилась, а после уперлась обеими руками между моей головой. Я затаил дыхание, поражаясь тому, как у меня все еще срывало крышу от одного ее вида. Прошло три года со дня нашей свадьбы, и гребанных шестнадцать лет с тех пор, как я встретил ее, а она из года в год становилась только краше.
Некоторые женщины утрачивали свой шарм со временем, а Фредерика, как самое отличное вино, с годами становилось лишь еще более восхитительной.
Я обещал превратиться в киллера-убийцу всех отморозков, которые смели смотреть на мою жену и желать ее. Но, с другой стороны, мне это льстило. Я чувствовал себя таким довольным, осознавая, что она всегда была и будет принадлежать только мне.
Самая восхитительная женщина на свете – и моя.
Только моя.
Мой взгляд шаловливо юркнул в вырез халата, и я с лукавой улыбкой оглядел ее полные, соблазнительные груди. После беременности она прибавила в весе, и несмотря на все мои попытки отговорить ее, все равно искренне хотела похудеть. Я того не хотел. Фредерика стала еще мягче, еще притягательнее, грудь и бедра увеличились, и это сводило меня с ума.
Не в силах сдерживаться, я обнял ее за талию, переворачивая нас, накрывая ее собой. Она выдохнула, но не успела сделать вдох, прежде чем я накрыл ее губы своими. Едва слышно простонав, она обвила руками мою шею, привлекая меня ближе.
- Я так соскучился по тебе! – прошептал я, вспоминая три последние бессонные ночи, в течении которых я не мог коснуться ее. Марти лежал между нами, не давая возможности в полной мере насладиться друг другом, и хоть я обожал своего сына, в последнее время я был искренне уверен, что он жутко начинал ревность свою мать ко мне.
К своему собственному отцу.
Впрочем, то была Фредерика. Перед ней мало кто мог устоять, а мой обожаемый, любимый сын весь пошел в отца.
- Все претензии к Марти, - шепнула она ехидно. – Тебя может обломать только твой собственный сын!
Я усмехнулся, возводя глаза к небу, пока моя рука поднималась вверх, очерчивая контуры ее прелестной ножки.
- Он пошел в отца! И у него уже прослеживается отличный вкус в женщинах! А мальцу едва исполнилось два, Фредди! Гены – сильная вещь!
Фредди хихикнула, закидывая ногу на мою поясницу.
- Ты долго еще будешь возиться? – хмыкнула она, потянув пояс своего шелкового зеленого халатика, и расстегивая его. Распахнув полы, они откинула их в сторону, покрываясь легким слоем румянца. Ее обнаженная кожа сиял в свете ламп, и она выглядела просто сногсшибательно. Судорожный вздох вырвался из моей груди. Ее благоговейное лицо среди раскиданных вокруг волос, как будто излучало самый настоящий ангельский свет.
Я и правда хотел остаться в этом моменте навечно.
Наклонившись, я запечатлел легкий поцелуй на ее губах, прежде чем очертить собственными контуры ее лица. Фредерика томно дышала, водя руками по моему телу, особенно долго задерживаясь на спине. Оглаживая каждую татуировку, она постепенно опустилась к пояснице, а потом просунула руки под домашние штаны, стиснув мои ягодицы и вырвав вздох из моей груди.
- Я на пределе! – зашипел я, не желая того, чтобы она совращала меня. Ее руки могли довести меня до сумасшествия, но сегодня я хотел растянуть удовольствие на всю ночь, и доводить ее до исступления собственными губами и руками.
Этой ночью я хотел поклоняться ее телу.
Фредерика в ответ на мою реплику только фыркнула.
- Я тоже! – парировала она с улыбкой.
Мои губы исследовали каждый обнаженный участок ее шеи. Венка прямо над ключицей была особенно притягательна, и я уделил особое внимание этой зоне, посасывая и выцеловывая ее кожу. Хотелось никогда не выпускать ее из объятий, и я поразился тому, что даже в тридцать лет я все еще чувствовал себя с ней гребанным озабоченным подростком, который в ее присутствии не может не думать ни о чем, кроме как о поцелуях, сексе и желании побыстрее зарыться лицом в ее восхитительно пахнущие волосы.
Даже в тридцать я был влюблен, как мальчишка. Ничто не изменилось за эти шестнадцать лет. Эта любовь горела во мне так же ярко, как и в тот самый миг, когда вспыхнула в одночасье.
Однако, удовольствие растянуть на всю ночь не удалось. Я только добрался до ее груди, накрыв губами ее грудь, языком касаясь твердого соска и вырывая из ее рта сладкие стоны, как вдруг радио-няня, которую Фредерика держала рядом даже спустя два года после рождения Марти, зашипела, и спустя мгновение послышался заспанный голосок нашего сына.
- Мама! – жалобно протянул он. – Мама! Папа где? Папа не пиршел?
Я оторвался Фредерики, глядя на нее с улыбкой.
- Он определенно точно твой сын! – хмыкнула она, выгибая бровь. – Любит появляться в самое время!
Я рассмеялся, приподнимаясь.
- А мне кажется, что он больше похож на тебя! Что ты, что он – оба любите заставлять меня ждать!
Она фыркнула, но в ее глазах, полных любви, на мгновение мелькнула тоска, навеянная воспоминания о прошлом. Я незамедлительно наклонился, целуя ее в губы.
- Я люблю тебя! – шепнул я, желая ее отвлечь, и также откусить свой гребанный язык. Временами я нес настоящую хрень. – Лежи. Я уложу его и вернусь.
Она коротко кивнула, выпутавшись из шелковой ткани халата и откидывая ее прочь. Я завис, заметив, как она перевернулась на живот, соблазнительно выпячивая ягодицы и выгибая спину. Положив подбородок на скрещенные руки, она подмигнула мне, кивая в сторону двери.
- Ты скоро?
Я сглотнул.
- Не смей засыпать!
Марти нашелся в своей кроватке, обнимая плюшевого зайца, подаренного Шарлоттой. Заметив меня, он сонно улыбнулся, осторожно убирая игрушку в сторону и поднимая руки.
- Привет, папа!
Я подошел ближе, поднимая его и прижимая к своей груди. В свои два года он говорил достаточно хорошо, и был очень прилежным, понятливым, спокойным ребенком, которому главное было хорошо поесть, поспать и посмотреть мультики. Расцеловав его в обе щеки, я нарочито строго произнес:
- Малыш, ты прервал нас с мамой на очень важном деле! Неужели ты не хочешь, чтобы у тебя были младшие братья и сестры? – он нахмурился, обхватывая мою шею крепче, и я прыснул. – Понял, дружище! В ближайшие несколько лет делить родительскую любовь с кем бы то ни было, ты не намерен! Я это учту, обещаю!
Присев в кресло-качалку, я принялся раскачиваться, убаюкивая нашего малыша. Марти похлопывал маленькой ладошкой по моей груди в такт некой никому не известной музыке, продолжая молчать и изредка зевая. Я старался уделять ему все свое свободное время, но в последние несколько недель работы было так много, что я возвращался домой, когда он уже крепко спал.
- Ты боше меня не рюбишь? (Ты больше меня не любишь?) – его вопрос вырвал меня из мыслей так яростно и жестоко, что я едва не подавился воздухом. Посмотрев в его зеленые глаза – в глаза Фредерики – я обеспокоенно и тревожно нахмурился.
- Что ты такое говоришь, малыш? – зашептал я, целуя его в маленький лобик. Он сжался, обхватывая меня руками и ногами, словно не желая отпускать. – Почему ты так думаешь? Я очень сильно тебя люблю! Я люблю тебя больше всего на свете, сынок!
Он хмыкнул, и я недовольно подумал, что этим он очень напоминал Рика.
- Ты боше не ситаешь (Ты больше не читаешь), - пробубнил он. Схватив с тумбы одеяло, я накинул его на сына, обхватывая его крепче.
Он имел в виду сказки, и мне стало так стыдно, что из-за гребанной работы я даже не мог уделить время собственному сыну. Я читал ему сказки каждую ночь перед сном, и в его книжном шкафу уже развелось столько книг, что Фредерика задумывала заказать новый. Румянец покрыл мои щеки, и серьезно взглянув в глаза сына, я прошептал:
- Мне жаль, малыш. Папа в последнее время был немного занят, но я очень тебя люблю! Больше всего на свете! И я обещаю, что впредь, даже если случится апокалипсис, то ты все равно получишь свой сеанс чтения!
Марти нахмурился, почесывая кудрявую головку. Он был похож на Фредерику, хотя мама настаивала, что он моя вылитая маленькая копия, однако, мне самому он отчаянно напоминал Рика – такого же маленького взъерошенного вороненка. У того ребенка отняли детство.
Этому я поклялся подарить весь мир.
- А что такое апрактариспис?
Я усмехнулся, целуя его в макушку.
- Кое-что очень плохое, - отмахнулся я, указывая на книжные полки. – Что ты хочешь почитать сегодня, старина?
Его глаза загорелись, и он завертелся в моих руках, лучезарно улыбаясь. Я встал с места, подходя с ним к книжному шкафу. Закусив пальчик, Марти некоторое время молчал, разглядывая варианты, которые я ему предлагал, а потом заулыбался, ткнув указательным пальцем в «Пиноккио».
Я хмыкнул, ухмыльнувшись и глядя в его счастливые глаза.
- Отличный выбор! – дружище, фыркнул я, возвращаясь на насиженное место, накинув на сына одеяльце, которое Фредерика сплела сама, будучи беременной им, а потом откинулся на спину, чувствуя, как сын положил голову мне на грудь. – Но, если вдруг в будущем решишь сепарироваться от нас с мамой, не доверяй таким ребятам, которым доверял этот малый, договорились?
Марти хихикнул.
Он довольно быстро заснул, засопев, вслушиваясь в мой тихий голос. Я раскачивался, убаюкивая его, прижимая к себе и целуя в лобик. Я так боялся стать для него плохим отцом. Я элементарно не знал, каким вообще отец должен быть. Джованни стал для меня этим примером в достаточно сознательном возрасте. Я не помнил ничего из тех времен, когда был совсем крохотным.
Тем не менее, ради Марти я готов был на все. Я готов был стать для него кем угодно, только бы видеть улыбку на его личике. Он был частью меня. Он был частью моей любимой женщины.
Он был нашим с Фредерикой продолжением.
Моим наследием.
Нашим с ней наследием.
Сам не заметив, я провалился в дремоту, проснувшись от того, что Фредерика накрыла нас с Марти одеялом, аккуратно и тихо орудуя руками. Наткнувшись на мой сонный, поплывший взгляд, она улыбнулся, пригладив мои волосы и поцеловав в лоб.
- В такие моменты я хочу еще от тебя еще одного ребенка, - прошептала она с улыбкой.
Я широко распахнул глаза, ехидно изгибая брови.
- Я могу это устроить, - улыбнулся я в ответ.
Она хмыкнула, но пожала плечами.
- Может, через пару лет?
Я кивнул, глядя на него со всей любовью мира в глазах.
- Когда угодно, душа моя. Можем хоть завтра, а можем и через десять лет.
Она усмехнулся, качая головой.
- Точно не завтра, - фыркнула она. – Но и не через десять лет.
Я улыбнулся. Ничего не ответив, я поднялся с места, покрепче перехватывая руками Марти. Он заворочался, вздыхая, и я прижал его к своей груди, целуя в лоб, направляясь в нашу с Фредерикой спальню. Она последовала за мной, и когда я положил малыша в центре развороченной постели, то только очаровательно хмыкнула, ложась рядом.
Я лег слева, накрывая малыша одеяльцем, касаясь кончиками пальцев его сжатой в кулачок ладони. Он стал самым долгожданным явлением в моей жизни. Наблюдая за ним, я заново учился жить. Я позволял себе проживать свое детство со своим сыном, которому поклялся дать лучшую жизнь, которому пообещал стать самым лучшим и любящим отцом.
Марти стал последним доказательством того, что от ублюдка во мне не было ничего. Я и не подозревал, что нуждаюсь в этом доказательстве, однако, оно, наконец, убедило меня в том, что между нами нет ничего общего.
После рождения Мартино я даже не позволял себе задумываться о прошлом.
Погладив его по головке, я поцеловал его смешные кудряшки, а Фредерика коснулась их трепетно, пропуская сквозь пальцы.
- Я люблю тебя! – прошептала она.
Я улыбнулся, приподнявшись. Она приподнялась в ответ, и мы нашли друг друга на полпути к поцелую, выдыхая слова любви из раза в раз. Марти лежал между нами, сладко посапывая, и был самым большим даром, который нам предоставила судьба.
Он был доказательством этой нелегкой, восхитительной любви, которой мы посвятили всю нашу жизнь.
***
Фредерика
Сеньора Мария приезжала каждое утро в девять часов и оставалась с нами вплоть до полудня, после которого отправлялась решать вопросы своего фонда. Все то время, что она проводила в нашем доме, было посвящено ее обожаемому, любимому внуку. Это вошло в традицию с самого первого дня, как я узнала о своей беременности. Свекровь была рядом каждую минуту, поддерживая и помогая, искренне заботясь и любя меня ничуть не меньше собственных сыновей.
Я тоже полюбила ее, как собственную мать, которой у меня никогда и не было, разделив с ней страхи того, что не знаю, каково это вообще быть матерью.
Вот и сегодня, едва Марти успел позавтракать, как в дверь постучали, и я, подняв его на руки, пошла открывать. АрДжей уехал рано утром, поцеловав его напоследок в лоб и велев заверить малыша, что он обязательно успеет к ужину. Он посвящал ему все свое время и то, с каким упоением он занимался им, было достойно восхищения.
Марти радостно заверещал, вертясь и размахивая ручками, стоило мне только открыть дверь.
- Бабуля! – воскликнул он, потянувшись к ней, и я с улыбкой передала малыша в руки женщине, которая расцеловала его в обе щеки, махнув рукой Альберто, чтобы он заносил привезенные ею вещи.
Я лишь покачала головой, улыбаясь.
- Это мне!? – воскликнул Марти, обхватывая ее за шею, восторженно смотря на огромного игрушеного пони.
Сеньора Мария кивнула, проходя внутрь.
- Конечно для тебя, мой мальчик! Все, что у меня есть – все твое! Будем тратить деньги твоего папы на игрушки!
Марти хихикнул, пытаясь соскользнуть с рук женщины. Она легко опустила его на землю, и он помчался в гостиную, куда Альберто понес его подарок.
Поприветствовав свекровь поцелуем в щеку, я улыбнулась ей вымученной улыбкой.
- Вы каждый день дарите ему подарки! Мы специально выделяли одну комнату для его игровой, но она уже переполнена!
Сеньора Мария махнула рукой, хихикнув.
- Он мой единственный и обожаемый внук! Не могу по-иному.
Проводив ее в гостиную, где она сняла верхнюю одежду, приземляясь рядом с Марти на землю, я отправилась на кухню, заваривать чай. Эта утренняя рутина была особенна прекрасна с тех пор, как одной зимней ночью в нашу жизнь с громким криком ворвался Марти. Он был маленьким и сморщенным, но я влюбилась в него с первого взгляда, с первого вздоха, с первого прикосновения, стоило только положить им его мне на грудь. Неописуемый страх повторить судьбу матери преследовал меня все девять месяцев беременности им, и больше всего я боялась умереть, не успев даже взять его на руки.
Но он родился, а я была живее всех живых, прижимая его к себе, рыдая и чувствуя себя самой счастливой женщиной. В эту секунду я чувствовала себя свободной, словно наконец выплатив долг, который висел на мне тридцать один год моей жизни – когда-то давно, рожая меня, мама пожертвовала собственной жизнь. Теперь же я подарила жизнь другому маленькому существу, которое стало для меня самым драгоценным даром, который только можно представить.
Марти меня исцелил. Его рождение вдохнуло в меня новые силы.
Мы с сеньорой Марией умостились на диванах, попивая излюбленный всеми чай с лимонами. Она не сводила трепетного взгляда с Марти, порой несколько тоскливо вздыхая. В такие моменты в ее глазах читалась грусть, но она пропадала, стоило малышу перехватить ее взгляд и улыбнуться.
И в этот раз он словно почувствовал, что она загрустила. Встав с насиженного места, он подбежал к ней, обнимая ее и целуя в щеку, заставляя ее рассмеяться.
- Мой дорогой, любимый внучок! – запричитала она. – Как думаешь, стоит мне купить тебе настоящего пони?
Мои глаза полезли на лоб, широко распахнувшись в то время, как Марти восторженно завопил.
- Вы просто невероятная!
Она только хмыкнула, пожимая плечами. Он может пожить на ранчо, пока Марти не подрастет еще немного, чтобы возиться с ним.
Я усмехнулась.
- Вы избаловали его до невозможности! – сказала я без капли упрека. Сеньора Мария любила Марти настолько сильно, что у меня просто не получалось сердиться за многочисленные подарки, которые уже некуда было девать.
Она вздохнула, посмотрев на меня с невеселой ухмылкой.
- Я ... детство моих сыновей было мрачным. У них совсем не было игрушек, потому что ... потому что он хотел, чтобы они поскорее выросли. Пытался воспитать из них истинных мужчин. Я хочу дать Мартино все, что не смогла дать своим сыновьям!
Ее руки задрожали, и она стыдливо опустила голову. Поспешив успокоить ее, я накрыла ее ладони своими, сжимая их.
- Вы – самая лучшая на свете бабушка, - заверила я ее, встречая очаровательную, смущенную улыбку. – И самая достойная на свете мать! Если бы не вы, нас бы здесь не было. Всего этого бы просто не существовало!
Это и правда было так. Вся существующая ныне реальность была результатом ее смелости, храбрости и силы.
Она хмыкнула, улыбнувшись.
- Я так благодарна тебе! – произнесла она вскоре. – Спасибо за то, что сделала нас всех такими счастливыми! Я не могу представить нашу жизнь без Марти!
Я кивнула, наблюдая за сыном.
- Он стал вознаграждением за всю боль, которую нам в жизни пришлось пережить, - ответила я тихо.
Мария трепетно потрепала его по макушке.
- Он очень похож на АрДжея, - проговорила она с уверенностью, посмотрев на меня.
Я удивленно выгнула бровь.
- Он настаивает на обратном, - сказала я. – Говорит, он похож на меня.
Марти и правда внешне больше походил на меня, нежели на отца. У него были мои каштановые волосы, зеленые глаза, но нос и губы он определенно точно перенял от отца. Мария была единственной, кто всегда повторяла, что Марти – вылитая копия своего отца. Сам АрДжей настаивал, что он адская смесь меня и Рикардо, и что в будущем он обязательно сведет его в могилу своими выкидонами.
- Он очень спокойный, - пояснила сеньора Мария спустя какое-то время, покручивая в руках пустую чашку. – Очень тихий, спокойный, послушный мальчик. АрДжей был таким же. Мало плакал, а даже, если и плакал, то никогда не позволял себе вопить на весь дом. Марти так напоминает мне его. Взяв его на руки, я вспомнила, как впервые взяла на руки АрДжея. Это было так давно, что я уже и начала забывать, каково это было. В то время я не осознавала в полной мере, что от меня требуется. Мне едва исполнилось девятнадцать, когда он родился, и я понятия не имела, что делать с младенцем, который нуждался в заботе и внимании. Я рада, что Мартино появился у вас тогда, когда вы оба уже поняли, чего именно хотите от жизни.
Я и сама была солидарна с ней этом вопросе, и безумно благодарна за то, что все было свое время. Ни раньше, ни позже – вовремя.
- Он стал самой большой радостью для нас, - произнесла я тихо, меланхолично улыбаясь. – Радостью и вечным напоминанием о тех, кто нас покинул.
Идея назвать его в честь покойной Тины принадлежала АрДжею. Держа его тогда на руках, я все смаковала на языке это необычное имя, вспоминая трагичную историю Тины, и думая о том, что хотела бы увековечить ее имя в наших потомках. Уверена, она была бы рада узнать, что мы назвали нашего сына в честь ее ангела-хранителя.
Она была бы благодарна.
В гостиной воцарилась тишина, прерываемая лишь хихиканьем Марти, который разложил вокруг себя игрушки, посмеиваясь и радуясь обновкам. Некоторое время мы с сеньорой Марией обсуждали дела фонда, прежде чем она вдруг спросила:
- Когда АрДжей должен уехать в Италию?
Я нахмурилась, пытаясь припомнить.
- Думаю, в конце недели, - ответила я. – На выходных. Это не займет много времени, лишь несколько дней.
Она коротко кивнула.
- Марти будет скучать.
Я хмыкнула, глядя на сына.
- Он очень привязан к нему. Пока его не будет, я хочу поехать к папе. Он давно просил приехать, погостить у него.
Мария улыбнулась.
- Это правильно. Нам, старым людям, ничего для счастья не надо. Только бы видеть внуков.
Я рассмеялась. В свои пятьдесят эта женщина выглядела моложе тридцатилетних девушек, и они с отцом Алессандро все также смотрелись просто бесподобно.
Я вдруг представила себе, как мы будем выглядеть с АрДжеем лет через двадцать, и внутри разлилось тепло. Я хотела прожить с ним всю свою жизнь, все вечность.
С первого дня до самого последнего дня существования этого света.
***
Папа был в восторге, и уже на протяжении нескольких часов никак не мог успокоиться, пребывая в настоящей эйфории. Проводив АрДжея этим утром в Италию, куда он должен был отправиться для решения одной задачи с Леонасом, я поспешила собрать несколько вещичек Марти и поехать к папе. Оставаться одной в доме не хотелось, а папа и без того скучал, постоянно напоминая о том, что я обещала привозить к нему Марти почаще.
К слову, он и без того видел его каждый день, когда мы приезжали с малышом навестить его. АрДжей забирал нас, возвращаясь с работы, но папе все равно было мало этого времени, проведенного с долгожданным внуком.
Вот и сейчас, после сытного ужина, он уселся с ним в кресло, достав старенькую, потрепанную и повидавшую на своем веку немалое, книжку сказок, которую еще читал мне и Санни, когда мы были маленькими. Ее когда-то купила мама, чтобы читать Сантино перед сном, а теперь папа читал ее моему сыну, и стоя в дверях, наблюдая за тем, как они тихо посапывают, я не могла унять дрожи в руках и слез, подкативших к глазам.
В итоге папа, несмотря на все мои доводы, что он будет мешать ему, ворочаясь всю ночь, забрал Марти спать к себе. Проснувшись после недолгой дремы, они еще некоторое время смотрели мультики, прежде чем вновь провалиться в сон. Заботливо накрыв их одеялом, Я выключила лампу, включив ночник, и поцеловав их обоих в лбы, направилась к себе, доставая телефон и набирая знакомый номер.
АрДжей ответил моментально.
- Привет, красавица.
Я усмехнулась, включая видео-опцию. Его довольное лицо засветилось на экране. Он был полуобнажен, а на волосах блестела влага.
- Ты принимал душ? – спросила я.
Он улыбнулся, коротко кивнув.
- Руку натер настолько, что она теперь болит.
Я вспыхнула.
- Дурак!
Он ехидно усмехнулся, выгнув бровь.
- Ты одна?
Я кивнула, тихо прикрывая за собой дверь.
- Марти спит с папой в другой комнате.
Дьявольски соблазнительная улыбка заиграла на лице моего мужа.
- Фредди ...
Я закатила глаза.
- Какая очередная извращенная идея пришла к тебе в голову? – хмыкнула я, интересуясь его помыслами.
С АрДжеем я открыла в себе женщину – страстную, охочую до ласк и секса, прикосновения и наслаждения. Я даже не знала о существовании этой натуры внутри себя.
Развалившись на кровати, я подложила руку под голову, глядя в восхитительно-темные, искушающие глаза АрДжея. Он буквально предлагал мне сорвать запретный плод и вкусить его, не взирая на последствия и на нормы морали. С ним я забывала обо всем на свете, и даже в эту секунду была готова на все, что он предложит, просто потому, что знала это принесет нам обоим неописуемое всеми словами мира удовольствие, даже если мы и находились в эту минуту в разных точках мира.
Время близилось к полуночи, и ему, вероятно, завтра надо было рано вставать, но он только отмахнулся.
- Не такой уж я и старый, чтобы в двенадцать топать в постельку, - фыркнул он.
Я закатила глаза.
- Леонас будет ворчать, если ты заснешь на собрании.
Он хмыкнул.
- Как бы он сам не заснул, - произнес он с улыбкой. – Не хочу прощаться с тобой. Я так соскучился.
Я прыснула, выгнув бровь.
- Ты уехал сегодня утром. Еще даже двадцати четырех часов не прошло.
Он махнул рукой.
- Я скучаю по тебе, даже находясь рядом, - сказал он. – А ты? Скучаешь по мне сейчас?
Я вздохнула, прикрывая глаза. Без него моя душа ныла от тоски.
- Не представляешь, насколько, - шепнула я, уверенная, что он услышит.
Он услышал.
- Ты напряжена сейчас? – его голос так и завлекал в свои сети. Я так и не открыла глаза, держа руку над головой. Только коротко кивнула. – Знаешь, будь я рядом, я бы запустил руку меж твоих бедер. Я бы нашел тебя влажной, не так ли, Фредди?
Он был прав. Внизу за какие-то несколько минут все стало горячим и влажным. Стоило мне лишь вслушаться в его голос, как мое сознание уже махало мне платочком, отказываясь в дальнейшем сотрудничать на благо моей адекватности. Вот и сейчас все было именно так, как он говорил – и никак иначе.
Закусив губу, я нерешительно положила руку на бедро, медленно задирая подол платья вверх. До моего слуха донесся хмык АрДжея, и едва приоткрыв глаза, я уставилась в его голодные, опасные очи.
- Где твоя рука?
Я молчала, тяжело дыша, чувствуя, как постепенно поднимается и опадает моя грудь.
- Фред, - повторил он мягко, но требуя ответа. – Где твоя рука сейчас находится?
Я сглотнула, прежде чем ответить.
- На бедре, - прошептала я, видя, как его губы растягиваются в довольной ухмылке.
- Вот как? – я кивнула. – Ты хочешь к себе прикоснуться?
Сладостное молчание воцарилось между нами, и несмотря на то, что его не было рядом, я словно чувствовала его прикосновения на своей коже. Едва заметно кивнув, я закрыла глаза, не в силах успокоить свое разбушевавшееся тело.
- Я скучаю по тебе, - прошептала я, чувствуя, как дыхание сбивается с привычного ритма.
АрДжей громко выдохнул.
- А по тебе тоже, красавица, - ответил он. – Я бы так хотел сейчас быть рядом. Я так хотел бы к тебе прикоснуться!
Решившись, я поинтересовалась, смачивая слюной сухие губы.
- А что ... что бы ты сделал, если бы был рядом?
Все еще не открывая своих глаз, я вслушивалась в том, как АрДжей размеренно дышит, пытаясь сохранять спокойствие. Рука, тем временем, нашла шнурок на груди, и я развязала его, стараясь выровнять дыхание, и набрать в грудь побольше воздуха.
- Я бы положил свою руку поверх твоей, - прошептал он сладко. – Переплел бы наши пальцы, а потом поднес бы твою руку к губам, и оставил бы поцелуй на каждом пальцем. Моя рука двинулась бы вверх по твоему бедру – медленно, лаская твою шелковистую кожу. Я бы дошел до верхушки твоих бедер, но обнаружил бы, что ты без белья. Что на тебе нет этих развратных, таких очаровательных белых трусиков. Скажи, они сейчас на тебе?
Повторив движение его фантомной руки своей, я стянула поспешно трусики, отбрасывая их к подножию кровати.
- Нет, - выдохнула я.
Я знала, что он улыбается.
- Знаешь, что бы я сделал, будь я рядом? - я уже запустила пальцы меж ног, чувствуя, как все горит внизу, но он продолжал. – Я бы коснулся тебя пальцами, массируя твои влажные, сладкие складочки, прежде чем приникнуть к ним своим ртом. И довел бы тебя до исступления своим языком. Ты бы хотела этого, Фредди?
Я его не слышала. Пальцы принялись медленно поглаживать, набирая постепенно оборот. Тихие стоны срывались с моих губ, когда я представляла себе своего мужа рядом. Мне хотелось, чтобы он оказался передо мной в эту секунду. Я бы провела рукой по его мощной груди, царапая ее своими ноготками, а потом постепенно перешла бы на спину, оглаживая гладкую кожу, испещренную родинками. Хотелось коснуться каждой из них губами, пройтись по контуру его тела, заставляя его выгибаться на кровати.
Как же я хотела, чтобы он был рядом в этот момент:
А потом он прошептал:
- Кончай, Фред.
Выгнувшись, я вцепилась мертвенной хваткой в простыню, другой стараясь прикрыть рот, чтобы не выдать себя никоим образом. Телефон выпад из руки, хлопнувшись мне на грудь, которая тяжело вздымалась и опадала, а сердце билось так сильно, что мне казалось, АрДжей слышит его, даже находясь в тысячах километрах от мня.
- Дьявол, Фред, - выдохнул он. – Я бы все отдал за то, чтобы сейчас оказаться рядом с тобой.
Что же. Пожалуй, я тоже.
Именно так я ему и сказала.
***
АрДжей
Поездка в Италию была прервана крайне внезапно. Вызвав Рикардо мне на замену, Леонас отправил меня домой. Я и без того был бы рад поскорее оказаться рядом с женой и сыном, по которым соскучился так, словно не видел их целый год, но что-то меня настораживало. Днем ранее звонил Джованни, и голос его был охрипшим и слабым. Он просил меня приехать, как только я окажусь дома, и едва самолет приземлился, а я ступил на землю, как незамедлительно поехал к нему, чувствуя странную тревогу в груди.
В последнее время Джованни часто болел, и мое беспокойство с каждым днем нарастало, все увеличиваясь и увеличиваясь в габаритах. Странное, ужасающее предчувствие подступало ко мне со всех сторон, а догадки настойчиво лезли в голову, но я отгонял все прочь.
Я не хотел, и не мог поверить, что Джованни постепенно увядал.
Ванесса встретила меня тоскливой улыбкой. Тепло поприветствовав, она приобняла меня за плечи, впуская внутрь. В доме пахло ромашковым чаем. Фредерика часто его заваривала для Энцо, когда он приезжал к нам. Проводив меня в сад, Ванесса заботливо поинтересовалась, не голоден ли я, но я только покачал головой, махнув рукой.
Джованни был там. Сидел в одиночестве посреди сада, о чем-то крепко задумавшись.
Он не сразу меня заметил. Обеспокоенно оглядывая его с головы до пят, я подметил бросающуюся в глаза худобу, круги под глазами, бледный, несколько даже посеревший вид. В пальцах он зажимал сигарету, от которой не отказывался ни при каком условии.
Он выглядел болезненно.
Он ... умирал.
- Джованни, - позвал я, приветствуя его. Это вырвало мужчину из раздумий, заставляя вздрогнуть. Он поднял голову, заметив меня, и прищурившись, узнал во мне того самого АрДжея – мальчугана, которого когда-то угощал конфетами.
- Ты приехал, - сказал он тихо, слабо мне улыбнувшись. Я сел на стул напротив него, тревожно подмечая его слабое тело.
- Конечно, приехал, - усмехнулся я, стараясь отогнать подальше подобные мысли. Он не мог умереть так рано. Ему едва перевалило за восемьдесят, и я надеялся, что он будет жить вечно. Он обязан был прожить еще дольше.
Я не мог его потерять.
- Как ты себя чувствуешь, старина? Когда я уезжал, ты выглядел лучше!
Джованни хмыкнул, глядя на меня своими зелеными глазами, заглядывая точно в душу.
- Я ..., - произнес он слабо, потушив сигарету в пепельнице. Он приосанился, вкладывая в это последние силы. Даже в столь болезненном состоянии, Джованни умудрялся оставаться собой – опрятно одетый, причесанный, гордый и величественный. Он внушал мне неимоверное уважение даже спустя столь долгие годы. – Я хотел поговорить с тобой. Я ждал тебя, сынок.
От его слов по спине пробежали мурашки.
- Джованни ...
Он поднял руку, призывая меня молчать. Сейчас говорил он.
Сглотнув, Джованни продолжил, постукивая по деревянной поверхности стола костлявыми, морщинистыми пальцами.
- Я чувствую, что мое время пришло, - от его слова голова пошла кругом. – Я ... мало мне осталось.
Я покачал головой, желая стереть себе память в эту же секунду.
- Не говори так! – взмолился я. – Ты проживешь еще более долгую жизнь, Джованни. Ты не можешь говорить мне такое! Ты не можешь оставить меня!
Он усмехнулся, глядя на меня с доброй улыбкой. Подняв руку, он поднес ее к моему лицу, потрепав меня по голове. Этот жест напомнил мне прошлое. Когда-то давным-давно он также трепал меня по голове, в пол голоса рассказывая обо всех нюансах профессии Консильери. Тогда я ему едва в пупок дышал, а сейчас возвышался над ним на целую голову.
Как быстро и безжалостно летело время. Немощный, слабый мужчина передо мной мало походил на здорового, пышущего силой мужчину, которого я помнил так хорошо, и перед которым я до сих пор благоговел.
- Смерти не стоит бояться, сынок, - произнес он. – Рано или поздно, каждый из нас умирает. Этого невозможно избегать. Это реальность мироздания. Сущность бытия.
В его глазах читалась тоска. Он молчал, подбирая слова, разглядывая дали, что открывались ему с его места, а я не сводил своего взгляда с него. Мне не хотелось верить в его жестокие слова. Я никогда не думал о смерти тех, кто меня окружали. Эта костлявая, мерзкая старуха нагоняла меня на жизненном пути всегда неожиданно и всегда достаточно болезненно. Сначала Майкл, теперь Джованни.
Мне не хотелось в это верить.
Но что еще страшнее – умом я это понимал, разглядывая сидящего передо мной мужчину.
Вскоре, вздохнув, Джованни продолжил.
- Знаешь, я много думал. И ... думаю, я готов. Я достаточно прожил, чтобы достойно встретить свой конец. Да и потом, - сказал он, тоскливо усмехнувшись, опустив голову, разглядывая обручальное кольцо, которое он никогда не снимал. – Я соскучился по своей жене. Я так хочу увидеть ее. Не было и дня, чтобы я не вспоминал ее с тех пор, как предал земле, а ведь она покинула меня так внезапно. Я всегда чувствовал себя виноватым в ее смерти.
Я тяжело вздохнул, придвигаясь к нему ближе.
- Она болела, Джованни. В том не было твоей вины.
Он невесело усмехнулся.
- Она зачахла после того, как наш сын сбежал. Порой мне казалось, что она винила меня в его побеге. Я чувствовал себя так ужасно от того, что подверг свою несчастную жену таким испытаниям, заставил ее страдать всю оставшуюся жизнь. Я ведь так ее любил. Я и не думал, что когда-либо способен буду любить кого-либо так, как я любил Ливию. Я любил наших детей. Я был счастлив, пока в один период времени мне и этого стало недостаточно. Жадный, алчный дурак! Я хотел вырастить из Орацио достойного мужчину, достойную замену в себе, и сам того не понимая, пытался лепить из него второго себя. Что бы он не делал, это всегда вызывало у меня недовольство, потому что он позволял своим эмоциям возобладать над разумом. В мафии подобное не прощается. В Наряде подобное не прощается. Возможно, будь я с ним мягче, все бы сложилось по-иному. Он бы не видел бы в собственном отце самого заклятого врага. Если бы я только мог изменить прошлое, я бы позволил жениться ему на той китаянке. Но я сделал ошибку, выбрав свою честь, свою гордость и имя, и эта ошибка стоила мне всего – сына, жены, покоя. Каким же глупцом я был!
Я вздохнул.
- Джованни ...
Он невесело усмехнулся, доставая еще одну сигарету, но из-за дрожащих пальцев не мог зажечь ее. Перехватив его руку, я заботливо вырвал из его дрожащих рук зажигалку, и позволил ему прикурить. Тяжело вздохнув, Джованни выпустил изо рта клуб дыма, дыша глубоко, смотря при этом на меня.
- Ты стал для меня сыном, которого я потерял, - ком застрял где-то в горле, а я сжал руки в кулаки, стараясь держать себя в руках. – Сыном, которого я всегда хотел иметь. Стал именно таким, каким я всегда хотел видеть Орацио. И, возможно, именно поэтому, я прожил чуть дольше, чем сам предполагал. Я хотел увидеть, каким ты однажды вырастешь, и я горд назвать тебя своим сыном, мальчик мой. Пусть даже нас не связывает одна кровь, но я вижу в тебе родного себе человека, и я благодарен тебе за то, что ты видишь то же и во мне.
Неожиданно Джованни полез рукой в карман своего домашнего халата из дорогой, плотной ткани. Мне нечего было сказать. Ком застрял в горле, не позволяя мне вздохнуть.
Он не мог говорить такие слова, и ожидать, что я достойно с ними справлюсь. В конце концов, он сам сказал, что видит во мне сына. Так какому сыну было бы легко слышать подобное от своего отца.
На стол, прямо передо мной, легло старое, фамильное кольцо. Я видел его сотни, тысячи, а может даже и больше раз. Оно мелькало на руках Джованни, и он никогда не снимал его.
- Вопреки тому, что ты думаешь, это не то кольцо, которое я всегда носил на пальце, - заметил он слабым голосом. – То я передал Леонасу, потому что всегда хранил его для сына Вэл. Когда-то давно я заказал два кольца, надеясь передать их своим потомкам. Хотел, чтобы память обо мне осталась хоть в какой-либо вещице, которая напоминала бы обо мне даже спустя много лет после моей смерти. Это я хотел передать Орацио, но, оказывается, оно предназначалось тебе.
Я опустил взгляд на кольцо, находя его достаточно привлекательным. Коснувшись холодного камня кончиками пальцев, я, однако, покачал головой.
- Оно предназначалось твоему сыну, - сказал я. – Ты мог бы отправить его Орацио, Джованни. Это можно устроить. Ты мог бы увидеть своего сына. Хотя бы в последний раз.
Он тоскливо усмехнулся, затягиваясь сигаретой.
- Я не хочу его видеть, - проговорил он неожиданно, чем немало меня удивил. – Я сожалею о том, что все сложилось подобным образом. В случившемся нет ничьей вины, кроме моей, и я это признаю. Моя гордость и мое упрямство сделали нас врагами, и я всегда сожалел об этом. Это мой грех, и я унесу его с собой в могилу. Но я так и не смог простить ему предательства. И навряд ли я когда-либо вообще смогу это сделать.
Я хмыкнул, придвигаясь ближе.
- Каким бы ни был твой грех, Джованни, ты искупил его, - заверил я старика, взяв его за руку, и вжимая ее в своей. – Ты искупил ее полностью, заменив отца мальчику, который не знал отцовской любви. Ты стал для меня отцом, которого у меня никогда не было, Джованни.
Он улыбнулся, коротко кивая.
- Ты правильно подметил, сказав, что кольцо предназначалось моему сыну. Ты должен забрать его, сынок, потому что оно твое. Носи его с гордостью, и помни обо мне, а потом передай Мартино. Пусть у тебя останется хоть что-то, что будет напоминать о тебе.
Я покачал головой.
- Я сам, - сказал я ему. – Живое напоминание о тебе. Все, что во мне есть, Джованни – это все я перенял у тебя. Я всегда хотел быть похожим на тебя. Ты всегда был для меня примером для подражания. Кумиром, на которого я равнялся, и на которого хотел быть похож.
Джованни вздохнул.
- Я горжусь тобой! – проговорил он твердо, положив руку на мое плечо.
Воцарилась тишина. Мы молчали, наслаждаясь тишиной, а может еще и потому, что не хотелось в эту минуту разговаривать. Я не хотел верить, что Джованни умрет.
Я не мог в это поверить.
- Есть еще кое-что, о чем я хотел поговорить с тобой, - неожиданно произнес Джованни, вырывая меня из водоворота унылых мыслей.
Я настороженно прислушался.
- И о чем же?
Он вздохнул, вновь затягиваясь.
- Я отдал твоему брату свой пистолет, - сказал он твердо и непоколебимо, заставляя меня широко распахнуть глаза от недоумения и шока. – Я хочу, чтобы после моей смерти пост Младшего Босса Чикаго занял Рикардо. Я уже говорил об этом с Леонасом, но зная твоего брата, он воспротивится этому. Единственный, кто имеет достаточно влияния на Рикардо, это ты. Я хочу, чтобы ты дал мне слово, что обязательно решишь этот вопрос. Твой брат может сколько угодно наслаждаться криками наших врагов и купаться в их крови, но работа Головореза – грязная работа. Он способен на куда большие свершения. Он – Скудери, в конце концов, и он элита клана. Он не может всю свою жизнь провести, отплясывая румбу перед жертвой, зажав нож меж пальцев. Это не его судьба. И не то, для чего он был рожден. Я верю, что твой брат – не менее великий человек, чем ты. Он просто не видит этого. Он искренне считает, что не заслуживает, но если кто и заслуживает всех лавров за свою упорную работу, то только он. Клан должен процветать, сынок. Пообещай мне это, как Консильери и как солдат. Я всю жизнь посвятил этому делу. Я жертвовал своим счастьем и счастьем близких мне людей. Клан обязан стать еще более могущественным. Ради этого мы работали столько лет. Ради этого мы проливали кровь. Поклянись мне! Дай мне слово!
И я, не раздумывая, протянул ему руку, которую он сжал в крепком рукопожатии.
Я бы сделал ради него что угодно, не говоря уже о том, что и без того стало нашим кредом. Теперь я разделял с Джованни не только эту клятву.
Теперь я разделял с ним его судьбу.
***
Спустя неделю Джованни совсем ослаб. Я не мог нормально есть и спать, в любой момент ожидая горестных вестей. Фредерика заботилась обо всей, стараясь окружить нежностью и лаской, и лишь с ее помощью и в компании своего малыша, я мог хоть ненадолго отвлечься от пугающих меня мыслей, беспокоящих мою кровоточащую душу.
А еще через четыре дня посреди ночи раздался телефонный звонок. Я подскочил с места, потому что и без того не мог нормально заснуть вот уже вторую неделю подряд, и стоило мне услышать хриплый голос Леонаса, как я помчался одеваться.
Фредерика оделась за считанные секунды, также собрав заспанного, хнычущего Мартино, который сонно потирал свои маленькие глаза. Я пытался ехать медленнее, не желая подвергать свою семью опасности, но выходило это у меня из рук вон плохо. Оставив Марти с мамой, мы помчались в особняк Джованни, захватив с собой и Рикардо, который молчаливо уставился в окно, выглядя бледным и помятым.
На улице было тихо. Выскочив из машины, я помчался прямо к огромным дубовым дверям, залетая внутрь. В коридоре на втором этаже, где находилась спальня Джованни, скопилось немало народа – я поприветствовал мужчин кивком головы, заходя внутрь, и едва ли не падая на колени от бессилия и беспомощности.
Хотелось кричать.
Джованни лежал на кровати мертвенно бледный. Заметив меня, он едва заметно улыбнулся. Валентина сидела у него в ногах, тихо плача, пытаясь подавить рыдания, а рядом с ней стоял Данте, положив руку ей на плечо. Леонас сидел от него по левую руку, выглядя подавленным и разбитым, Анна плакала, прижимаясь к Сантино, а Беа – бледная, словно полотно, стояла в углу, выглядя испуганной и сломленной – такой, какой я не видел ее никогда.
Фредерика подошла к Шарлотте, которая стояла чуть поодаль. Рикардо прикрыл собой Беа, что-то шепнув ей, а потом притянул к себе, прижимая к груди, и малютка Беа разрыдалась, обвивая его спину своими руками. На негнущихся ногах подойдя к кровати, я опустился на колени, беря руку Джованни в свои ладони.
- Джованни, - позвал я его.
Он слабо пошевелил губами, пытаясь улыбнуться.
- АрДжей, - вырвалось из его рта. – Сынок ...
Слезы все же вырвались из плена моих глаз. Я всхлипнул, яростно утирая их.
- Джованни, не смей умирать! – потребовал я, взмолившись. – Я прошу тебя, Джованни.
Но он меня уже не слышал. Его глаза закатились, а рука ослабла, и в самый последний раз сухими, болезненно бледными губами он проговорила, вкладывая в свой голос все силы, всю любовь, которая все еще ярко горела в груди:
- Ливия ...
А потом его глаза закрылись.
Он заснул.
Но больше так и не проснулся.
***
Я знал Леонаса с самого детства, и временами понимал его даже лучше, чем себя. Когда выражение его лица стало каменным после очередного гребанного упоминания одного из Младших Боссов того, что Джованни умер, так и не повидав его детей, я понял, что если не выведу его отсюда, то он размозжит ублюдку голову. И что-то подсказывало мне, он не будет последним, кого настигнет подобная участь.
Даже похороны собственного деда не остановили бы его от этого, если бы он все же решился действовать.
Мы ехали молча, каждый оплакивая одно и то же горе. Леонас пытался открыть бутылку виски, которую унес из отцовского кабинета, пока я выруливал в сторону старой стройки, на которой мы всегда проводили время, будучи зелеными подростками. Стоило машине остановиться, как Леонас выскочил из нее, едва ли не расплескав содержимое бутылки сначала по себе, а потом и по всему салону.
Я вышел следом.
Все его тело было переполнено гневом и злобой. Яростно сорвав с себя черный траурный пиджак – впрочем, для него это была повседневная одежда – он отшвырнул его прочь, даже не посмотрев куда улетела несчастная ткань. Уперевшись в одну из колонн, он съехал по ней вниз, взъерошив волосы и прикладываясь губами к горлышку.
Я присел рядом, спиной упираясь в холодный камень, чувствую его приятную прохладу. Леонас протянул мне бутылку, и я отхлебнул немного, чувствуя, как блаженно обжигает горло алкоголь.
- К его счастью, там не было Шарлотты, - процедил яростно Леонас сквозь зубы, сжимая кулаки. – Я бы пустил ему пулю в лоб в ту же секунду, как эти мерзостные слова вырвались из его рта, если бы она услышала его.
- Не волнуйся, - заверил я его, хлопнув по плечу. – Это сделаю я.
Леонас невесело усмехнулся, опуская голову низко, едва ли не пряча ее в коленях. Он напомнил мне того самого подростка, каким был много лет назад, беспокоясь о том, что не сможет достойно нести это бремя. Я тогда поклялся ему, что всегда буду рядом, несмотря ни на что.
В последнее время, еще даже до смерти Джованни, Леонас выглядел подавленным. Каждая дворняга интересовалась тем, когда же у клана появится наследник, и зная Леонаса, ему было бы наплевать на этой с высокой колокольни. Только вот Шарлотта не воспринимала это так безразлично, как он, и это давило на него. Она все больше и больше переставала походить на прежнюю версию себя. Она винила себя в том, что не может дать ему того единственного, ради чего она и была предназначена ему, как жена Капо.
Только вот она забывала, что он прежде всего видел в ней свою жену, а уже потом ее статус в клане. Для него она была просто Шарлоттой – любимой женщиной, ради которой он был готов на все.
Просто Шарлоттой, а не женой Капо.
Следовало разобраться с ублюдками, которые не умели держать язык за зубами, и искренне считали своим священным долгом засунуть свои противные длинные носы в чужие дела.
- Я устал, - вдруг произнес Леонас, тяжело вздыхая. – Я так устал, дружище.
Я хлопнул его по плечу, прижав к себе.
- Все будет хорошо, - заверил я его, хотя в этот миг мне и самому в это мало верилось.
Он невесело усмехнулся.
- Знаешь, я почему-то даже никогда и подумать не мог, однажды дедушка умрет. Он казался мне бессмертным, - сказал он тоскливо. – А сегодня я смотрел в его бледное, мертвое лицо и понимал, что отдал бы все на свете, чтобы еще хоть раз услышать его ворчания.
Я шмыгнул носом, отпивая обжигающего виски. Горло садануло нечеловечески, но я только хмыкнул.
- Перед смертью он сказал мне, что бессмысленно боятся смерти. Рано или поздно мы все умрем.
Леонас фыркнул.
- А знаешь, что он сказал мне? – я посмотрел в его зеленые глаза, находя в них ничем неописуемую тоску. – Он сказал мне, несмотря ни на что держаться за свою жену.
Я удивленно выгнул бровь.
- Джованни? ...
О его неприязни к Шарлотте знали все, хотя со временем он стал более терпимым.
- Да, - коротко кивнув, ответил Леонас, протягивая руку и забирая у меня бутылку. Отхлебнув, он продолжил: - Он сказал мне не сдаваться, и ни в коем случае не отпускать ее руку. Что бы не случилось. Дедушка сказал, что я пропаду без Шарлотты. По его словам, ему знаком взгляд, которым я смотрю на свою жену. Оказывается, он смотрел на бабушку точно также. И, на самом деле, он умер много лет назад, вместе с ней. Он сказал - и я умру, если отпущу ее. Удивительно, что в итоге мне это сказал человек, который когда-то рьяно выступал против нашего брака.
Джованни умел удивлять. Этим он славился всегда.
- Я думаю, он хотел видеть тебя счастливым, несмотря ни на что, - сказал я.
Леонас фыркнул.
- Боюсь, сейчас я чувствую себя, как угодно, но не счастливо. Я потерял сына, а теперь я потерял еще одного члена своей семьи. А еще мое сердце покрывается слоем льда, потому что я чувствую, что скоро грянет буря. Мы сидим с Шарлоттой на пороховой бочке, не зная, когда она взорвется, а в ее руках – спичка. Мы на грани, дружище. Все катится в бездну. Я просто устал. Хочу исчезнуть, чтобы не чувствовать этой боли, не видеть остекленевших глаз своей жены, не думать о прошлом, настоящем и будущем. Я просто хочу жить. Разве я многого прошу?
Я не знал, как его утешить, и за неимением какого-либо эффективного способа, просто прижал его к себе. Леонас хмыкнул, хлопнув меня по спине в ответ, но тяжело вздохнул, позволяя себе показаться передо мной слабым.
То было в крови у всех Кавалларо – они терпеть не могли выставлять свои слабости напоказ, даже перед теми, кого ценили больше всего.
Сейчас, в эту трудную минуту, нам следовало с ним сплотиться, как мы всегда и делали. Он был сильным. Я знал это.
Я верил в него даже больше, чем верил в себя. Мне лишь следовало быть ближе, чтобы вовремя подставить ему плечо. И хоть сам я сейчас мало, чем отличался от трупа после трех бессонных ночей, я готов был быть здесь ради него столько, сколько понадобится.
Клан был Леонасом. Никого и ничего не существовала без него. Он был центром всего, ради чего мы жили, ради чего мы трудились.
Он был тем самым сердцем Наряда, без которого нас всех просто не существовало.
Я знал: не будет Леонаса – не будет ничего.
***
После смерти Джованни жизнь на некоторое время утратила все краски. Кусок не лез в горло, несмотря на отчаянное желание есть. Апатия захватила меня в свой плен почти моментально, и я чувствовал себя забитым в угол без шанса даже на размышления о выходе. Фредди была рядом, постоянно шепча мне слова любви и поддержки, но даже ее я словно слышал сквозь пелену тумана.
Единственной отрадой был Марти, на которого я часами мог просто смотреть, сидя в кресле. Я думал о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы Джованни воспитывал меня с самого детства. Вырос бы я тем, кем являлся сейчас? Стал бы я ему так близок, как был?
Много загадок, что крутились в голове, обещали так и остаться неразгаданными.
Возможно, там, в небытие, им и самое место.
Я как раз возвращался домой после очередного длинного рабочего дня, как вдруг решил остановиться прямо посреди дороги, решив осташийся путь дойти пешком. Моя голова была забита различными мыслями, которые не давали мне покоя. Я все чаще и чаще вспоминал Джованни, и думал о его словах, о том смогу ли я стать достойным отцом для своего сына.
Даже Джованни, которого я боготворил для себя, который стал для меня отцом, о котором я всегда мечтал, не смог стать таковым для своего родного сына, с которым их развела судьба по разные стороны баррикад. Он так и умер, унеся эту обиду, это нежелание прощать, с собой в могилу.
Я задумался – а смог бы я простить предательство Марти?
Ответ отчего-то нашелся довольно быстро. Я даже представить себе не мог перспективу отвернуться от собственного ребенка.
Несмотря ни на что, Мартино оставался бы моим сыном, моим первенцем, в котором была сосредоточена вся моя надежда на будущее, вся моя любовь, и вся моя вера.
Я хотел стать для него таким отцом, которым бы он гордился. Я хотел бы воспитать его так, чтобы он знал, что ему всегда будут рады в моем доме.
Я хотел воспитать его таким образом, чтобы он всегда знал – любую поддержку, на которую он рассчитывает, он мог бы получить у меня.
Ноги сами, интуитивно, привели меня в дому. Я прошел в сторону сада, приветствуя на пути охранников. Из сада доносился заливистый детский смех. Почему-то в этот миг мир вокруг показался мне таким ярким. Я улыбнулся, направившись в ту сторону. Фредерика и Марти поливали лимонное дерево, когда-то посаженное нами. Оно уже давно давало щедрые плоды, которые манили своей красотой.
Мартино вытянул руки, прося Фредерику поднять его. Она нежно обхватила его поперек талии, легко поднимая, целуя в лоб и приглаживая кудрявые каштановые волосики на его голове. Он хихикнул, прося поднять его повыше, и Фредерика вняла его просьбе, позволяя ему самому сорвать лимон с ветки.
Мартино восторженно запыхтел, прижимая свое сокровище в груди, а потом поднял голову и вдруг увидела меня. Лучезарная, счастливая улыбка озарила его лицо.
- Папа! – закричал он. – Папа, у меня есть апресин! (апельсин).
Я подошел к ним, целуя жену в губы, а сына в лоб, погладив его по щеке.
- Это не апельсины, сынок, - поведал я ему. – Это лимоны.
Его глаза широко распахнулись.
- Те самые, из котолых мама делает тот сладкий пилог? – его глазки счастливо заблестели, и Фредерика, хихикнув, кивнула.
- Да, сладкий мой, - она смачно поцеловала его в щеке, прижимая к себе. – И если кое-кто не будет вредничать, мы могли бы приготовить его прямо сейчас!
Мартино в эту секунду выглядел самым счастливым человеком на свете.
- Плавда-плавда?
Она коротко кивнула, поднимая корзинку, в которую собрала несколько лимонов. Чуть отойдя, она вдруг обернулась, глядя на меня с улыбкой.
- Ну ты идешь?
Они стояли там, впереди, моя любимая женщина и мой ребенок, ожидая меня. И в этот самый миг, когда мир заиграл куда более яркими красками, чем было то прежде, я вдруг понял, что именно о таком будущем я всегда мечтал – о жене, встречающей меня после работы с ребенком на руках и улыбкой на лице. Сидя долгими ночами, запертый в собственной комнате, маленький мальчик, которого я давно похоронил, мечтал о том, чтобы его любили. Чтобы у него было места, куда ему хотелось бы возвращаться.
Его собственный дом, где не будет боли, криков, страха и отчаяния.
Где будут царить лишь любовь и счастье.
Это было его самой заветной мечтой.
Она исполнилась.
Сегодня мальчик, превратившийся в мужчину, мог с уверенностью сказать, что она исполнилась.
КОНЕЦ