Преследуемый безумием

АрДжей

Фредерика цеплялась за мои плечи, испуганно дрожа, и ее тельце мелко подрагивало: его знобило и это вызывало у меня дикое желание испепелить весь мир за одну маленькую каплю, выкатившуюся из ее глаз. Она обвила руками плечи, заливая слезами мою футболку, и продолжала всхлипывать, вздрагивая от каждого малейшего шороха, пугающего ее своей неожиданностью. Ее конечности были ледяными, и я прижал ее крепче к себе, обнимая за спину, пытаясь разделить хоть крупицу того тепла, которым было объято в этот самый миг мое собственное тело. Забравшись на меня, Фредерика крепко зафиксировала ноги на моей пояснице, и страх, окутавший ее из-за того аморального ублюдка, все еще окутывал ее с головы до пят.

Рик вбежал следом. Он остановился в дверях, недоуменно и сердито оглядывая все вокруг, пока я был сосредоточен на своей женщине. Я предполагал, что не существовало гребаных слов, чтобы описать всю злобу, которая заполняла мою душу в этот самый момент. Фредерика была чистым, несколько наивным и простым, но, несомненно, добрым и мягким созданием. И эта тварь посмела осквернить чистоту ее тела, коснувшись его своими грязными, мерзкими пальцами.

Теперь его ждала только смерть, но я не был настолько добр и благороден, чтобы даровать ему легкое спасение. Я никому никогда не дарил быструю и легкую смерть. Я дарил лишь мучения.

Тем не менее, в эту самую секунду я был больше занят Фредерикой, всхлипывающей на моем плече. Рикардо переводил взгляд с меня на нее, а потом и на ублюдка священника. Я пристально взглянул ему в глаза и кивнул в сторону двери, молча выходя из этого пропитавшегося запахом мерзости места.

В коридоре столпились монахини. Они смотрели на нас с братом, как на двух вылезших прямо из Ада демонов, всякий раз крестясь и что-то бормоча себе под нос. Я не обратил на них и доли своего внимания, лишь быстрым, чеканным шагом направляясь к выходу. Когда мы выбрались из церкви, то я вдохнул прохладный, свежий ночной воздух. Фредерика вздрогнула, а потом подняла на меня заплаканные глаза.

- Что?...

Я ничего не ответил, молча направившись к машине. Рикардо открыл передо мной дверь, но Фредерика вцепилась в меня еще сильнее. В ее глазах виднелись слезы, но истерика уступила место некой апатичной испуганности, преследующей ее фантомным образом. Я вздохнул, присел на сиденье с ней на руках, и пригладил растрепавшиеся мягкие волосы, пропитанные влагой. Она дрожала, но судорожно вздохнув, попыталась выглядеть менее испуганной, из-за чего на моем лице невольно расцвела вымученная улыбка.

Я знал Фредерику достаточно давно, чтобы понимать определенные аспекты ее характера, и я понимал одну маленькую деталь, которая характеризовала ее, как несколько наивную, простую, трусливую девушку, вечно бегством спасающуюся от своих внутренних демонов, подобно мне: больше всего на свете она страшилась быть для кого-либо обузой, потому что с ранних лет вбила эту глупую мысль в свою голову, но для меня она не была обузой: ни тогда, ни сейчас. И несмотря на выдаваемую ее дрожь, она тяжело дышала, стараясь успокоиться, не вызывать у других чувства жалости, но я положил руку ей на затылок, привлекая и прижимая ее к себе, стараясь успокоить и подарить ей столь желанное ею в этот миг спокойствие. Я рад был стать для нее якорем, за который она цеплялась в надежде выплыть из тех пучин страха, в которых она погрязла.

- Фредерика, - позвал я ее, стараясь заставить голос звучать нежно и заботливо, хотя меня переполняла ярость и желание убить ублюдка, посмевшего сотворить с ней подобное. Она всхлипнула, задышав чаще, а потом ее взгляд нашел меня, и в нем плескались самые различные эмоции: от страха до доверительной благодарности, что крайне меня удивила. Я искренне полагал, что после той единственной ночи, что была моим сладострастным воспоминанием, и, одновременно, проклятием, она утратила всякое доверие, которого я смог добиться за тот долгий год, который был у нас до ее ухода в монастырь.

- Больно? – прошептал я, интересуясь о ее состоянии, когда прикоснулся подушечками пальцев к ее лицу. Красные, опухшие глаза блестели от слез, а на лице был виден след от чужой ладони, и я судорожно вздохнул, прикасаясь кончиками пальцев к отметине, чувствуя, как внутри нарастает самое настоящее пламя ярости и гнева. Я очертил линию губ, подбородок, щеки, нос, глаза и лоб, и Фредерика тяжело дышала, стараясь успокоиться, хоть ее и продолжала бить дрожь. Тем не менее, она не отстранялась от моих прикосновений, что означало только одно – мои руки ее не пугали.

- Мне страшно, - только и ответила она, и по задрожавшим губам я понял, что слова эти дались ей крайне тяжело.

Я вздохнул, поглаживая ее по голове, стараясь пригладить спутавшиеся волосы. Фредерика прикрыла глаза, сжавшись в комок и пугая меня своим состоянием, но спустя несколько мгновений будто осмелела и ее пальчики перестали подрагивать, осторожно ложась мне на грудь.

- Тебе ничего не угрожает, - произнес я тихо. – Я не позволю кому-либо причинить тебе боль, Фредерика. Ни одной живой душе на свете.

Мои слова прозвучали, как приговор для всякого, кто посмел бы позволить себе хоть жалкую мысль о том, что может причинить ей боль, и я намерен был вбить это каждой живой душе, кто думала приблизиться к ней. Она вновь всхлипнула, словно мои слова навеяли не самые лучшие воспоминания, но ее руки сжались сильнее, а тело вжалось в меня намертво, грозясь слиться и врасти в меня.

- Пожалуйста, не оставляй меня!

Я сглотнул вязкую слюну, в последнюю очередь желая в этот миг отпускать ее, но я должен был разобраться с тем мусором, который довел ее до подобной истерики. Когда-то я не смог защитить от подобного свою мать, из-за чего она превратилась в серую, загнанную в пропасть страха тень, и ей понадобились долгие годы, чтобы начать двигаться дальше. Я не мог позволить себе допустить подобное с единственной женщиной, от одной мысли о которой у меня переворачивались все внутренности. Я должен был убедить ее в том, что в этом мире нет и больше никогда не будет кого-то, кто посмеет причинить ей боль, а если и посмеет – то его ждет смерть. Фредерика и так жила в плену своего прошлого, я не мог позволить, чтобы она еще и жила в плену у страха, зациклившись на том, что с ней произошло, и для этого следовало действовать оперативно.

Осторожно и аккуратно оторвав ее от своей груди, я взял ее лицо в ладони, заставляя взглянуть на меня.

- Фредерика, посмотри на меня! Случившееся здесь – гребаный сбой системы, но не позволяй этому захватить тебя. Этого больше не повториться! Я обещаю тебе. Сейчас ты должна взять себя в руки, и просто поверить мне. Тебе больше ничего не будет угрожать. Я уничтожу любую угрозу, которая может причинить тебе боль. Я отправлю тебя домой, а позже я присоединюсь к тебе, но пообещай мне не позволять тому, что с тобой случилось, поглотить тебя. Я прошу тебя. Я и так слишком многое потерял из-за ублюдков, что ломали женщин, которых я любил.

Ее глаза ошарашено распахнулись, и я замер, вдруг поняв, что только что сказал, но она, казалось, не услышала моих слов. Вцепившись руками в мои плечи, сминая ткань футболки, она, лихорадочно мотая головой, вдруг запричитала.

- Нет! – зашептала она панически. – Нет! Папа не должен об этом узнать! Нет! Я прошу тебя! Умоляю!

Я обнял ее, прижимая к себе. Никогда за семь лет нашего знакомства я не видел Фредерику в подобном состоянии, и ее вид заставлял меня чувствовать себя таким слабым и беспомощным. Я знал, каково это чувство на вкус. Я помнил его слишком хорошо, чтобы так просто позволить себе забыть.

- Рикардо отвезет тебя к нам. Не к твоему отцу. Ко мне домой. Там только моя мать, и больше никого. Мы поговорим об этом, когда я приду, хорошо? Я прошу, доверься мне, как бы сложно это не звучало. Я не причиню тебе боли. Я всегда... я всегда на твоей стороне.

Казалось, мои слова ее несколько успокоили. Отстранившись от моей груди, она подозрительно и несколько зажато взглянула на моего брата, вжимаясь в меня обратно. Загнанно дыша, она как будто пыталась стать меньше, подгребая под себя ноги и разорванную ночную рубашку, едва ли прикрывающую ее тело. Рик благоразумно отводил взгляд, не смущая ее и не пугая. Встретившись со мной взглядом, она тихо произнесла:

- Я доверяю.

Я коротко кивнул, прикрывая глаза, и обнимая ее в последний раз, прежде чем встать с места, подхватывая ее на руки.

Рикардо, замерший неподалеку, желая предоставить нам немного пространства и не смущать Фредерику, отмер. Он подошел ближе, но остановился, стоило ему заметить, как Фредерика задрожала, вцепляясь в меня сильнее, но я лишь вздохнул и приказал самому себе заткнуть внутренний голос, нашептывающий мне убивать. Я никогда не позволял себе терять контроль рядом с людьми, которых любил. Темная сторона моей сущности, зеркально отражающаяся от моего истинного «Я», принадлежала моему отцу – не мне. Порой она становилась союзником, в особенно жесткие моменты напоминая всем окружающим, кто перед ними стоит и чего им следует опасаться, но именно эта ипостась пугала мою мать, которая все еще смотрела на меня с легкой грустью в глазах. Эта ипостась напоминала брату о худшем детстве, которое только можно представить, и я искренне не желал обнажать эту сторону своей души перед Фредерикой.

Меня и так многие боялись, и в число этих людей, к моему огромному сожалению, входили и люди, которыми я дорожил, и которым я в последнюю очередь хотел причинять боль, даже столь, казалось бы, глупым образом.

Я не хотел, чтобы Фредерика меня боялась, но был уверен, что демон напугает ее, если я позволю себе забыть о том, что я – не гребанное продолжение Рокко ублюдочного Скудери. Я другой человек, с совершенно иными принципами, и идущий по своему собственному пути. У меня от него лишь имя, но и его я давно отринул.

Именно эти слова стали мантрой, которую я повторял себе всякий раз, когда гнев захватывал меня достаточно сильно, грозясь свести с ума.

От непрошенных и ужасных мыслей меня отвлекла холодная ладонь Фредерики. Она коснулась моего плеча, слабо его сжимая. Ее глаза были полны слез и боли, но она продолжала смотреть на меня, давая понять, что доверяет мне, несмотря ни на что. Я посмотрел на брата, застывшего напротив, а потом, тяжело вздохнув, передал ее ему. Фредерика с огромным трудом разжала пальцы, вцепившиеся в ворот моей футболки, и, казалось, стала еще меньше, когда Рикардо покрепче перехватил ее.

- Рикардо – мой брат, Фредерика, - произнес я тихо, наклонившись к ее лицу. Она с опаской положила руку Рику на плечо, вздохнув и прикрыв глаза. Я вымученно улыбнулся, погладив ее невесомо по гладкой и мягкой щеке, задержав пальцы на коже буквально на пару мгновений дольше, чем того хотел. – Он не причинит тебе боли. Он последний, кого тебе следует бояться.

Рик коротко кивнул, словно в подтверждение моим словам. Я отворил заднюю дверцу машины, позволяя ему обойти меня, и осторожно, словно он держал в руках хрустальную вазу, усадить ее на мягкое кожаное сиденье. Фредерика мгновенно подобрала под себя ноги, сжавшись в позе эмбриона. Я достал с переднего сиденья свою толстовку и накинул на нее, в последний раз бросая взгляд в ее наполненные слезами глаза.

- Спасибо, - прошептала она.

Хмыкнув, я сжал ее руку, ощущая в своей ладони холодные пальцы.

- Все будет хорошо. Пообещай мне не позволять этому захватить тебя, Фредерика.

Она коротко кивнула.

Я закрыл дверь, тяжело вздыхая и разминая затекшие от напряжения плечи. Каждая клеточка моего тела сопротивлялась тому, чтобы я оставлял ее сейчас, но я должен был в первую очередь озаботиться тем, чтобы всякая угроза ее безопасности была уничтожена. Я должен был убедить Фредерику в том, что ей не следует ничего бояться.

Рикардо обошел машину, направляясь к водительскому креслу, но я перехватил его, заставляя удивленно взглянуть на меня.

⁃ Я доверяю ее тебе! - проговорил я тихо, положив руку ему на плечо, и сжав его, заставляя сосредоточить внимание на мне. Выражение моего лица было напряженным, и брат мгновенно кивнул, доказывая, что в экстренных моментах он и правда был обладателем самой холодной головы, которую только можно представить.

⁃ Я не подведу тебя! – сказал он твердо, положив свою руку поверх моей. Я прижал его к себе, чувствуя гребаную благодарность суке-судьбе за то, что несмотря на мое провальное кредо брата, он все равно вырос куда лучше и сильнее меня.

⁃ Позаботься о ней. Рикардо, ты должен позаботиться о ней. Отвези ее домой. Ее побитый вид ... возможно, напугает маму. Это напомнит ей о нашем мерзостном прошлом, но ты должен воззвать к ее разуму. Просто скажи ... просто скажи, что я в нее верю. Я просто знаю, что несмотря ни на что, она сильный человек. Ей столько всего пришло пережить, но все еще твердо стоит на ногах. Она справится. Я верю в нее. И я верю в тебя.

Глаза Рика наполнились болью, и он кивнул с самым серьезным видом. Я знал, что он всегда особенно ответственно относился к моим просьбам. Я читал своего брата, как открытую книгу, и мне все еще больно было видеть потаенный страх в глубине его темных глаз, связанный с тем, что осталось далеко позади. Но тем не менее, нас троих все еще преследовали демоны прошлого, и, возможно, занятый восстановлением авторитета собственной фамилии после смерти ублюдка-отца, я упустил тот момент, когда болезненное, испуганное детское личико сменилось на выражение полного спокойствия, натянутого поверх холодной каменной маски, не выражающей ничего, кроме апатичности и безобидности.

Рикардо, возможно, пострадал больше всех нас троих. Мы с матерью были жертвами побоев и вечных упреков, тогда как наш мерзостный папаша сотворил с Риком худшее, что можно представить - он посеял в его душе хаос, и эта тьма, связанная с гребанными параллелями, до сих пор жила в нем.

Я знал, что брат больше всего на свете боялся потерять меня, а главное - настроить против себя. Отец вбил в его маленькую кудрявую детскую голову, что он - его продолжение, а я - тень еще одного монстра, носившего имя нашей семьи. И Рик боялся, что однажды я и правда могу возненавидеть его за что-либо, не понимая, что для меня он все еще маленький плакса-брат, который приходил в мою спальню посреди ночи со своим плюшевым уродцем в руках, и обнимал меня крепко-крепко. Казалось, в тот самый миг все синяки переставали болеть.

Рикардо был моим любимым младшим братом, и самым дорогим мне человеком, который разделил со мной боль и ужасы прошлого. Кому я мог доверить Фредерику, так это ему.

- Я оставлю Фредерику дома, и приеду к тебе.

Я покачал головой.

- Позаботься о маме и девушке. Я справлюсь тут сам. Ты нужен мне там.

Не вставив и слова против, хоть я и видел, что он хотел возразить, он запрыгнул за руль, заводя машину. Рик никогда не перечил моему слову, как бы не противилась этому его душа. Машина взревела, осторожно отъехав. Брат двигался медленно, боясь ненароком напугать Фредерику еще больше, и я напряженно смотрел ему вслед до того самого момента, пока машина не скрылась за углом, оставляя за собой лишь ненавязчивое воспоминание.

И только теперь я позволил себе вздохнуть полной грудью, хищно улыбнувшись. Следовало выпустить демона на охоту, что я и сделал, вальяжной походкой направившись снова в сторону церкви.

- Доброй ночи, - опасно оскалившись, поприветствовал я столпившихся монахинь, которые расступились, освобождая мне дорогу в сторону маленькой комнатки, которая находилась в самом углу, простенькая и аскетическая. Дверь была наглухо заперта, и я удивленно взглянул в лицо одной из женщин, которая стыдливо пыталась прикрыть свой ночной наряд, натягивая поверх пижамы свою монашескую рясу. Она выглядела среди других самой старшей, и хоть выражение ее лица было полно страха, однако, там была также строгость и некоторая жесткость, в которой я уверился, когда она ткнула в сторону двери:

- Мы заперли его там. Снаружи...снаружи тоже есть люди, которые следили, чтобы он не сбежал.

Я коротко кивнул в знак благодарности, и двинулся к двери, лишь только у самого порога останавливаясь и оборачиваясь:

- Как вас зовут? – поинтересовался я, вытянув шею.

Женщина вздохнула, глядя на меня с опаской.

- Сестра Августина.

Я хмыкнул.

- Ну что же, сестра Августина. Вы проделали хорошую работу несмотря на то, что понимание грядущего прямо противоречит вашей идеалистическим взглядам о всепрощении, не так ли? Принесите мне всю вашу садовую утварь. И советую вам действовать поскорее, если не желаете разделить с этим ублюдком его не самую приятную участь.

Монахиня вздрогнула и побледнела, быстро ретировавшись, как и несколько других женщин, что стояли в этому узком пропахшим запахом смерти коридоре. Я выбил замок, дверь с грохот ударилась о стену, а я вошел внутрь, проходя вглубь маленькой тусклой комнатушки, где о стены скреблось жалкое подобие человека, лицо которого было залито кровью.

Увидев меня, этот ублюдок попытался протолкнуться, пробираясь к двери, но я вцепился в его побитое лицо, заваливая на спину. Он заверещал, пытаясь скинуть с себя мои конечности, но я лишь усмехнулся, заваливая его на ту самую кровать, на которой он хотел изнасиловать Фредерику. От одной этой мысли меня бросило в крышеносную ярость.

- Куда ты убегаешь? – спросил я его тихо, выдергивая из-под оплывшей жирной туши простынь и разрывая ее на части. Распластав его на кровати, подобно свинье, готовой к расчленению, я не увидел никаких различий, хотя даже по отношению к несчастному животному было бы крайне неприлично сравнивать ее с этой тварью. – У нас вся ночь впереди. Как и хотел, ты получишь незабываемые ощущения, будь уверен в этом. Я никогда не бросаю слов на ветер.

Ублюдок принялся вопить, пугая всех в округе своими жалкими криками, но они не действовали на меня ни коим образом, лишь раззадоривая сильнее. Он пытался вырваться из моих рук, умоляя, рыдая и заливая горькими слезами все вокруг, но я только лениво оглядывал его поплывшее и опухшее лицо, глядя сверху вниз, пока привязывал его конечности к спинкам кровати, из-за чего эта падаль стала напоминать распластанную передо мной пятиконечную звезду.

- Умоляю...

Мой кулак угодил ему прямо в челюсть, заставляя его голову дернуться.

- Я запрещаю тебе произносить это слово, - проговорил я тихо, шепча слова ему прямо в ухо. – Еще раз оно вылетит из твоего рта – я вырву твой грязный язык.

С особой яростью вцепившись в лацканы его монашеской рясы, я развел ткань в стороны, разрывая ее. Маленькие пуговицы с глухим звоном покатились на дощатый пол, внося в какофонию звуков что-то новое. Сорвав с него вниз штаны, я заметил его выражение лица полное ужаса и отчаяния. Его крики вновь заполнили комнату, а сам он начал барахтаться на кровати из стороны в сторону подобно рыбе, выброшенной на сушу. С отвращением оглядев его обнаженное тело, я усмехнулся.

- Слушай, - обратился я к нему с громким в ночной тиши треском ломая ему один из похотливых пальцев. – Я понимаю твое мерзостное отчаяние, потому что Фредерика красивая девушка. Воистину, красивая, но как-то по-своему. Я встречал много женщин, которые могли бы с ней посоперничать и по красоте, и по стройности, и по еще какой угодно женской хрени, но есть в ней что-то такое, что сводит мужчин с ума. Меня свело. И тебя. К твоему огромному, огромному сожалению.

Он завопил, когда я сломал ему другой палец, а потом обмочился, заставляя меня с омерзением окинуть взглядом его мерзкую тушу. Жалкий лепет из его рта трудно было разобрать из-за истерики, накатившей на него, но я все же смог различить несколько слов, что заставили меня расхохотаться.

Этот ублюдок молился.

- Почему ты взываешь к Богу? – спросил я, вцепившись пальцами в его подбородок, заставляя взглянуть на меня. Он заверещал, как самая сопливая девчонка, трусливо начиная молить меня о пощаде, но я только дьявольские улыбнулся, продолжая смотреть ему в глаза. – Молитвы не помогут тебе, ублюдок. Бог отвернулся от тебя в тот самый момент, когда отправил меня воздать тебе за все твои грехи. И будь уверен, я не подведу его.

От лица этой жалкой твари меня отвлек чей-то кашель. Я обернулся, глядя на монахиню, застывшую на пороге, бледную и дрожащую. Она протягивала мне коробку с садовыми приборами, и я криво усмехнулся, отходя от кровати и подбираясь ближе к ней.

- Не закрывайте дверь, - велел я, когда она отошла подальше и отвернула голову, чтобы не смотреть на мои окровавленные пальцы. – Я хочу, чтобы вы слышали каждый его грязный крик. Это ждет каждого, кто посмеет причинить ей боль.

С трудом найдя в себе силы кивнуть, сестра Августина, скрылась за поворотом, и я обернулся вновь к священнику, с опасной, хищной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, показывая свои трофеи, которыми собирался заставить его пожалеть о собственном существовании.

В небольшой деревянной коробке оказалось все самое необходимое. Я откинул прочь перчатки и маленькую лопатку, взвешивая в руке тяжесть молотка и садовых щипцов.

- Умоляю, отпусти меня! Это просто недоразумение! Ты не так понял! Эта шлюха соблазняла меня долгое время...

Удар молотком пришелся по носу, который теперь стал напоминать огромное кровавое месиво. Кровь залила все лицо этого ублюдка, заставляя его тело конвульсивно задрожать, но я яростно вцепился в его лысеющую макушку, сверкая дьявольскими глазами.

- Разве я не предупреждал тебя, что вырву твой поганый язык, если ты еще раз посмеешь молить меня о чем-либо? Думаешь, я блефовал? Я не дарую прощение, ублюдок. И смерти я тоже не дарую. Будь готов к мукам. Бесконечным мукам.

Садовые ножницы на самом дне деревянной коробки пришлись как нельзя кстати. Скользкий кровавый отросток в моих пальцах вызывал такое отвращение, что я откинул его подальше, вытирая окровавленные руки о грязное тело, распластанное передо мной. Ублюдок едва ли не захлебнулся собственной кровью, но я ударом в живот заставил его захрипеть, выблевывая едва ли не все его внутренности.

- Я знаю Фредерику с четырнадцати лет, - прошипел я ему в лицо, запрокидывая его ватную голову назад, глядя в наполненные ужасом глаза. Стукнув щипцами по зубам, я усмехнулся, примериваясь к его резцам. – Эта девушка понятия не имеет о том, как соблазнять мужчину. У нее в голове только сущая хрень, но там нет места таким ублюдочным мыслям. В своей жизни ее касался только один мужчина, и им был я. Думаешь я позволю тебе жить после того, как ты посмел своими грязными загребущими руками коснуться моей женщины? Я заставлю тебя пройти все семь кругов ада при жизни, прежде чем ты попадешь на тот свет, и сгинешь в неизвестности, потому что дороги Рая перед тобой закрыты, и Ада – тоже.

На столе валялись многочисленные маленькие желтоватые камушки-зубы, прежде чем я кинул в их кучу последний. Смачная оплеуха на мгновение вернула ублюдка в сознание, которое он потерял несколько мгновений назад. Кровь заливала мои руки и пальцы, но я все вспоминал дрожащее тело Фредерики, ее наполненные страхом и слезами глаза, и тогда ярость вспыхивала во мне с новой силой.

- Тебе несказанно повезло, что у меня под рукой нет моих приборов, - фыркнул я, оглядывая его с головы до пят. Вся постель перед ним, ранее заправленная белоснежным постельным бельем, пропиталась кровью, словно один огромный кровавый океан, распростёршийся под его мерзостным телом. Он продолжал хрипеть, больше не способный что-либо говорить, и это было как нельзя кстати, потому что слышать его ублюдочный голос было последним, чего я хотел. Мои руки так и чесались воткнуть щипцы ему прямо в глаза, но я не желал лишать его столь захватывающего зрелища. Он был достоен самой жестокой смерти, на которую я когда-либо был способен.

- Слышишь? – обратился я к нему. – Ты удачливый человек несмотря на то, что полностью состоишь из гребаного дерьма. У меня нет ни времени, ни желания вытряхивать его из тебя, хватит и того, что я выпотрошу твои мозги. В данный момент у меня есть дела поважнее, но я не могу оставить тебя в живых до следующего раза. Так уж сложилась чертова жизнь, но эта девчонка может легко распознавать, когда я лгу, а когда – нет, и я не хочу видеть страх в ее глаза, если отсрочу твой рейс на тот свет.

Он завопил и принялся снова пытаться высвободиться, несмотря на то что создавалось впечатление, что сил у него не оставалось даже на то, чтобы дышать. Тем не менее, я как никто другой знал, что человек, несмотря на то, сколько в нем гнили и срани, до самой последней гребаной секунды будет цепляться за свою жизнь. Такова была жалкая правда мироздания, которую я усвоил слишком рано.

Однако, эта падаль должна была уяснить, что несмотря ни на что, уйти от моего собственного правосудия у него не выйдет.

- Сыграем в считалочку? – поинтересовался я ехидно, нащупывая пальцами одно из ребер. Прицелившись молотком, я улыбнулся ему и сделал первый удар. – Один!

Хруст ребер был самой настоящей усладой для моего слуха. Каждая косточка, ломающаяся с характерным треском, приносила мне невероятное удовлетворение. Ублюдок лишился всех десяти пальцев на руках, но прежде я вырвал ему ногти, и скормил их ему, заставляя запивать ее собственной грязной кровью. Вслед за руками пошли ноги, и обряд повторился. В ведро, благосклонно оставленное у двери, полетели его соски, уши, и когда я вцепился в его член, эта тварь широко распахнула глаза, хотя я искренне полагал, что он уже давно откинулся. Это заставило меня фыркнуть, глядя на него с опасной усмешкой.

- Ты потерял столько своих мерзостных частей, но все еще печешься о своем грязном отростке. Зря ты решил пустить его в ход. Зря ты вообще решил к ней прикоснуться. Может она в церкви и под защитой самого Господа, но ее защищает помимо этого еще и самый кровожадный демон, которого ты можешь себе только представить, и знаешь, что этот демон ненавидит больше всего? – его маленькие глаза забегали в разные стороны. Я наклонился к нему, не будучи уверенным, что он слышит и понимает меня, но я все же произнес:

– Он ненавидит насильников.

И эта была самая жестокая правда в моей жизни, потому что один был моим отцом, а второй, что сейчас лежал передо мной – тварью, посмевшей прикоснуться к женщине, которую я любил.

Каждый из этих ублюдков заслуживал самой жестокой смерти, и даже, если первого я убить не смог, то второй никогда не смог бы от меня скрыться. Потому что, глядя в эту минуту на него, я вспоминал не только испуганное, шокированное лицо Фредерики. Я видел и другую женщину: побитую, измученную, напуганную и потерявшую всякую веру в будущее. Я обязан был убить эту тварь не только ради Фредерики, но и ради мамы, которая долгое время была жертвой насилия со стороны садистского ублюдка, вымещающего на ней всю свою злобу и слабость.

Я не смог когда-то спасти свою мать из его рук. Я был слишком слаб и беспомощен, переполнен ненавистью и решимостью, но запертый в теле восьмилетнего ребенка. Однако, в эту самую секунду, отрезая чертов член этого ублюдка и запихивая его ему в рот, я поклялся себе, что больше ни одна женщине, которую я люблю, не придется сталкиваться с подобным.

Именно поэтому вся ненависть к себе самому, вспыхнувшая в ту самую секунду, когда я увидел это грязное тело на Фредерике, погасла, уверовавшая в то, что следующего раза не будет, а ублюдочный голос в моей голове, нашептывающей, что я не смог – издох также неожиданно, как и зазвучал.

***

Фредерика

Несмотря на то, что Рикардо вел машину максимально медленно и осторожно, я все равно вздрагивала от малейшего качка, из-за которого меня могло подбросить на месте. Мне все еще не верилось в то, что происходило вокруг. В голове раз за разом проносились слова Тины, и я проклинала себя, собственную глупость, наивность и страх, который сейчас заполнял все мое естество. Мирок, построенный мной в моем сознание, дал трещину, причем настолько сильную, из-за чего все, на чем строилась моя жизнь последние шесть лет начала разваливаться подобно карточному домику, сохраняя некие свои мутные очертания. За этой завесой собственной никчемности, за которой я пряталась всю свою жизнь, виднелся другой мир, который пугал своей жестокостью, но реальностью.

Розовые замки, в которых мне так уютно жилось, сегодня рухнули, окончательно и бесповоротно.

Машина неожиданно остановилась. Я судорожно вздохнула, заслышав, как заглох мотор, а потом захлопнулась машина. Дверь с моей стороны стремительно распахнулась, и на меня несколько неуверенно, но решительно уставились такие знакомые глаза. Рикардо был похож на своего брата, но что-то было в них абсолютное разным, и в эту самую секунду, когда голова требовала отвлечься, я внимательно присмотрелась и поняла, что именно: взгляд.

Глаза АрДжея были светящимися и яркими, вне зависимости от того, что их переполняла: радость, грусть, любовь или же ненависть. В них несмотря на его противоречивую и несколько спонтанную, агрессивную натуру читалась вера в будущее, вера в людей, что его окружали. В глазах Рикардо плескалась пустота – огромная и необъятная, которую он скрывал от других за ленивыми и беззаботными улыбками, и даже сейчас пытался держать лицо несмотря на то, что несколько расслабился, считая, что я не в силах этого понять.

Его холодные пальцы коснулись моего плеча, и я вздрогнула, отползая подальше. Повело морозным ветром, который пробрал до самый костей несмотря на то, что шел последний месяц лета. Вскоре до меня дошло, что это не снаружи холод, а скорее, что холод пропитал все мое нутро и рвался изнутри.

Рикардо отошел на шаг, глядя на меня пристально. В его глазах читалась грусть, словно глядя на меня, он видел кого-то другого на моем месте. Он молчал некоторое время, прежде чем заговорить, и его хриплый голос крайне неожиданно расколол вакуум тишины, в котором я была заключена:

- Фредерика, - мягко обратился он ко мне, заставляя робко и неуверенно взглянуть на него. Я удивленно наткнулась на протянутую бледную ладонь. – Тебе ничего здесь не угрожает. Я бы защитил тебя ценой собственной жизни, потому что ты важна для АрДжея, а для меня нет ничего важнее моего брата. Я бы скорее умер, чем подвел его.

Слова Рикардо были полны искренности, и несмотря на то, что мое тело все еще помнило грубые и болезненные прикосновения отца Юстиниана, я протянула руку, придвигаясь ближе, позволяя ему осторожно подхватить себя под колени. Он действовал мягко и аккуратно, стараясь не причинить лишней боли. В моей голове то и дело вспыхивали воспоминания этой ночи, и я съежилась, чувствуя себя такой грязной от того, что меня касались грязные и похотливые пальцы человека, от которого я ожидала такой низости в последнюю очередь.

Когда-то давным-давно папа сказал мне, что не всякий святой человек воистину такой. Святость и чистота души определяются действиями человека, а не глупыми словами, которыми легко разбрасываться. Мне пришлось усвоить очень жестокий урок, чтобы понять всю суровость реального мира, от которого я пряталась за семью замками своего панциря.

Рикардо внес меня на руках в огромный, роскошный дом. Я прятала голову на его груди, скрывая лицо за спутавшимися и липнущими к лицу волосами, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, но от меня не укрылись удивленные и недоуменные взгляды их охранников, однако, никто не посмел даже слова вставить. Рикардо бросил на них хмурый взгляд, входя внутрь богато обставленного особняка. Он двигался быстро и ловко, буквально вспорхнув по лестнице вверх, прежде чем отвести меня в одну из комнат, дверь которой отворил пинком ноги. Внутри был беспорядок, раскиданные в разные стороны вещи, повсюду лежали книги, но единственное, что привлекло мой взгляд – огромный шкаф со стеклянными дверцами с самой настоящей коллекцией железных игрушечных машинок.

Рикардо хмыкнул, заметив мое несколько вытянувшееся лицо.

- А ведь я говорил ему, что однажды этот беспорядок застанет его врасплох.

Я судорожно вздохнула, качая головой. Беспорядок в комнате АрДжея был последним, что меня интересовало. Когда Рикардо осторожно положил меня на мягкую кровать, откидывая в сторону огромное одеяло, я прикрыла глаза, отворачивая голову, чтобы спрятать лицо от него. Слезы выкатились из глаз, теряясь в бесконечности подушки, и Рикардо только открыл рот, пытаясь что-то сказать, хотя выглядел так, словно ему с трудом удавалось подбирать слова, в комнату вошла женщина – та самая, которую я видела у церкви и на свадьбе Капо.

Их мать.

- Рикардо, - позвала она его осторожно. – Что случилось? Кто эта девушка?

Она подошла ближе, и стоило ей увидеть меня, как ее лицо озарилось пониманием чего-то шокирующего. Женщина прикрыла ладошкой рот, стоило ее глазам пробежаться по синякам на моим бедрах, шее и груди, которые не скрывали даже лоскуты ночной сорочки. Она меня узнала, что было понятно по расширившимся глазам.

Ее руки задрожали, и она поспешила вцепиться пальцами в свои штаны, судорожно вздыхая и отходя на шаг назад. Руки Рикардо сжались в кулаки, и он повернулся к матери, скрывая меня за своей спиной. Выражение его лица было отчаянным и тоскливым.

- Мама! – позвал он ее, положив руки на хрупкие, дрожащие плечи. Женщина крупно вздрогнула, отшатываясь назад, прикрывая свое тело руками. В моей голове лихорадочно крутились различные мысли, и осознание того, что меня едва ли не изнасиловал священник только сейчас начинало накрывать меня с головой. Каждый участок тела, которого касался этот мерзавец, отозвалось болью, и я сжалась, больше не в силах сдерживать рыданий, потому что было не только больно, но и стыдно и неловко, так как никого нельзя было винить в случившемся кроме меня самой. Тина не раз предупреждала меня о не самых благородных намерениях отца Юстиниана, да и я сама замечала то, как странно он смотрит на меня.

Моя наивность ввела меня в тупик, где я стала жертвой столь грязного и мерзкого поступка.

Рикардо и его мать не обращали на меня внимание. Женщина уткнулась спиной в дверь и ее трясло, глаза в ужасе распахнулись, и ее постепенно накрывала паника. Рикардо напоминал рыбу, выброшенную на берег, и не найдя другого способа дозваться до матери, он стремительно подошел к ней и заключил в свои объятия. Она выглядела так, словно хотел оттолкнуть его, но потом всхлипнула, и покорно затихла, опустив руки вдоль своего тела.

- Мама! – вновь позвал он ее, отстраняясь и беря в руки ее лицо. Она посмотрела на него испуганно, словно он намеревался ударить ее, и в следующий миг голос Рикардо стал нежным и мягким. – Мама! Мама, не позволяй прошлому вновь встать между тобой и будущим. Ты нужна нам сейчас. Ты очень нужна АрДжею. Он ведь...он столько для нас сделал, мама. Брат наплевал на собственную жизнь, чтобы сделать нас счастливыми: тебя и меня. Мы не можем его подвести, мама. Эта девушка очень важна для него. Она боится меня, потому что я мужчина, и я – не брат. Ее пытались изнасиловать, мама. Помоги ей. Прошу тебя, помоги. Ради нас с братом, помоги ей. Помоги, и ты поможешь тем самым себе.

Женщина всхлипнула, глядя на сына с болью и муками на лице, а потом прижала его к себе, робко оплетая руками его широкие массивные плечи. Он был несколько меньше АрДжея, но ей все же пришлось приподняться на носочки, уткнувшись лицо ему в шею. Он вздохнул, обнимая ее в ответ, словно не мог поверить в то, что она делает это. Она продолжала плакать, но, казалось, паника отступила, и она отпустила его, подходя ближе ко мне.

Я взглянула на нее вымученным, равнодушным, болезненным взглядом, пытаясь прикрыться и чувствуя себя жалкой и никчемной. Она утерла слезы, которые катились из ее глаз, и решительно произнесла, глядя куда-то в сторону, словно говорила сама с собой:

- Я помогу ей, - сказала она тихо, а потом куда громче, неизвестно кого пытаясь в этом убедить: себя, меня или своего сына: - Я помогу ей!

Она шмыгнула носом, наконец находя меня взглядом. Попытавшись изобразить что-то напоминающее успокаивающую улыбку, она откинула одеяло, протягивая мне руку, и едва ли не вздергивая на ноги.

- Давай, дорогая, - прошептала она, судорожно вздыхая. – Тебе надо искупаться.

Я сглотнула вязкую слюну, не чувствуя своих конечностей, но позволила поднять себя на ноги. Женщина придерживала меня под руку, осторожно продвигаясь в сторону двери, что находилась по левую сторону от кровати. Несмотря на то, что я не знала откуда, ее решение искупать меня было самым, что ни на есть правильным и лучшим, потому что я ничего так не хотела в эту самую секунду, как смыть с себя всю эту грязь, клеймом блистающую на моем теле.

У двери она остановилась, обернувшись к сыну, который отвернулся, желая не смущая меня. Она прочистила горло и велела ему твердым голосом принести любую одежду из ее комнаты. У нас в целом была одна комплекция – невысокая, худощавая с несколько широкими бедрами и средней грудью, которой у меня не было. Она осторожно ввела меня в красивую, богато украшенную ванную, помогая забраться в душевую кабинку, и несмотря на мое смущение, помогла мне стянуть с себя разорванную, пропитанную потом ночнушку, глядя на меня мягко и как-то тоскливо.

Я вдруг подумала о том, что жизнь сложилась бы иначе, если бы мама была жива. Если бы только в тот роковой день она не умерла, а все же взяла бы меня на руки, прижав крепко к груди, возможно, я была бы совсем другим человеком в эту самую секунду. Но она умерла далекие двадцать четыре года назад, и я чувствовала себя с тех пор самым одиноким человеком на всем белом свете.

И глядя сейчас в глаза матери АрДжея, карие, в свете ночи кажущиеся почти черными, буквально вырванными у женщины, и вставленными в лицо парня, я отчаянно хотела увидеть ее, свою маму. Вероятно, у нее было бы такое же мягкое выражение лица, и столько же добра в сердце, как и у этой хрупкой, нежной женщины.

- Не бойся ничего! – попросила она отчаянно, положив ладонь вдруг на мою щеку. Ее голос был тихим, грустным, но на ее лице сияла ласковая улыбка, несмотря на слезы, застывшие в глазах и дрожащие пальцы. – Мой сын защитит тебя. Не позволяй этому захватить тебя, милая. В этот капкан легко угодить, но куда сложнее из него выбраться. Не позволяй этому сломать себя.

В эту самую секунду все внутри меня умерло от отчаяния. Я зарыдала, чувствуя себя так паршиво, что ей пришлось подхватить меня под руки, а потом прижать к себе. Я рыдала, чувствуя, как одна часть моей души, со смертью которой я давно смирилась, отчаянно требует высвобождения. Женщина гладила меня по мокрым волосам, как и я, забравшись под воду, и я вцепилась в нее, как в последний маяк, не позволивший мне сойти с ума.

- Мама! – прошептала я горько, захлебываясь собственными слезами, но никто мне так и не ответил.

Моя мать была давно мертва, и она умерла, неожиданно и совершенно спонтанно, оставив после себя слабое, жалкое создание, которое и отняло у нее жизнь. Она бы не ответила, как бы сильно я того не хотела, потому что она была мертва, и я никогда за все двадцать четыре года своей жизни не знала материнской ласки и любви. Никто не смог ее заменить. Никто не смог дать мне того, что дает мать своему ребенку.

Мой зов остался без ответа, как и всегда, сколько я помнила. Однако, крепкие руки обняли меня, и вдруг показалось, что она ответила. Впервые за столько лет она ответила.

Пусть не словами, но это объятие было громче любых слов.

***

Мария, 40 лет

Мне едва исполнилось восемнадцать, когда отец объявил, что выдает меня замуж за Консильери Наряда. Новость сопровождалась пощечиной, болью и слезами, но отец сказал мне быть благодарной и счастливой, потому что лучше партии просто представить было невозможно. В моих глупых женских мечтах мужчина, который однажды должен был стать моим мужем, был высоким, умным и хорошим человеком. И он меня любил.

Но реальность оказалась жестока и беспощадна.

Рокко Скудери был немолод, старше меня на три десятка лет, у него недавно умерла жена, а младшая дочь была моей ровесницей и такой же несчастной невестой, какой была я, отданная на растерзание моему отцу, который никогда не чтил памяти моей умершей матери, которая скончалась, когда мне было четырнадцать. Отец плотоядно оглядывал молодую Лилиану Скудери взглядом, а за ужином в присутствии братьев нисколько не стеснялся рассказывать о том, что будет делать с ней, когда она станет его женой. Как правило, его извращенные фантазии из раза в раз приобретали все более изощренный характер.

Глупость всей моей жизни состояла в том, что я наивно позволила себе поверить, что обрету хоть какое-либо относительное спокойствие в этом браке. Побои от брата и отца были частым явлением: болезненным и ужасающим. Возможность вырваться из отчего дома путем брака виделась мне некой надеждой на сравнительно неплохое будущее. В конце концов, такова была участь каждой женщины, родившейся в нашем мире, и я предполагала, что мне лишь следует быть тихой, покорной девушкой, какой я всегда и была, сколько себя помнила. Возможно, мой перевозбужденный мыслью ухода из родительского дома мозг нафантазировал себе слишком яркую жизнь, но все эти розовые замки рухнули, стоило мне закричать от боли, когда мой новоиспеченный муж заявил свои права на меня в первую брачную ночь.

А после крика последовала оплеуха, окрасившая половину моего лица в фиолетовый цвет.

Эти воспоминания преследовали меня на протяжении последних двадцати с лишним лет, являясь в кошмарах и мучая мне наяву. Я в очередной раз отогнала эти мысли прочь, желая хоть на несколько мгновений успокоиться, но образы из прошлого все равно лезли в голову. Придвинув кресло сына к кровати, на которой забылась беспокойным сном женщина, к которой он был неравнодушен, я тяжело вздохнула, подгребая под себя колени и пряча в них лицо, как обычно делала, желая скрыться от не самых приятных воспоминаний, которые, казалось, будут навечно жить в моем сердце, пытая меня до самого последнего вздоха.

Кресло было обито черной дорогой тканью, и для моего костлявого тела было слишком огромным. Я сидела, подобрав ноги под себя и обхватив их руками, и меня окружала тишина, в которой буквально пахло безопасностью, хотя я, на самом деле, не знала, чем вообще пахнет безопасность, да и пахнет ли вообще. Этот запах витал в доме – в этом самом доме, где под защитой своих сыновей я, наконец, позволила себе не оглядываться на всякую тень. Все еще было страшно, но я боролась с этим. Это было единственным, чем я могла отплатить за все слезы, которые пролили мои мальчики, будучи совсем крохотными и беззащитными.

Девушка-монахиня, которой был увлечен мой старший сын, лежала на его постели, бледная, как полотно, однако, дыхание было размеренным, а грудь вздымалась спокойно и осторожно. Тихий, свистящий шепот вырвался из моей груди, когда я вновь заметила следы синяков на ее лице, руках и шее. Вся грудь постепенно наливалась лиловым оттенком, и это так ужасно выглядело со стороны на теле столь красивой, хрупкой девушки. АрДжею нравились такие женщины? Хрупкие, тихие, набожные? В груди разрослась огромная дыра, и я положила голову на колени, думая о том, что я - самая никудышная мать на всем белом свете.

Я не знала ничего о своих сыновьях. Маленькие и беззащитные, они были оставлены на произвол судьбы, потому что им повезло родиться в семье безжалостного монстра и трусливой дуры. Мои бедные маленькие мальчики были совсем одни – с самого первого дня своего существования, являясь опорой и поддержкой друг другу.

Девушка резко вздохнула, и я вскинула голову, глядя на нее встревожено. Очередной взгляд на ее синяки напомнил мне о прошлом. Я слишком часто видела похожую картину всякий раз, когда смотрелась в зеркало. Рокко заставлял меня тщательно замазывать каждый синяк, хотя в этом не было толку. Все и так знали, что я была предметом, на котором он вымещал злость. Не более, чем вещь, полезная для выпускания пара, особенно после того, его дочь сбежала с солдатом другой семьи, убив при этом моего отца.

Лилиана была смелой девушкой, я – нет. Я всегда была трусливой, жалкой и никчемной дурой, и это были самые правдивые слова, которые когда-либо говорил мне муж, и как бы мне неприятно было их слышать вместо заветного «я люблю тебя» от человека, который был моим мужем, а этот образ в моих мечтах еще задолго до появления Рокко в моей жизни часто повторял мне эти слова, они были абсолютно справедливыми и правдивыми.

Мои глаза принялись блуждать из угла в угол, стараясь тем самым вытеснить из головы образ, что продолжал стоять перед глазами. Совершенно случайно я наткнулась на собственное отражение в огромном зеркале, стоящем в комнате сына. Я ненавидела смотреться в зеркало, но взгляд сам уткнулся в зеркальную гладь, застывшую прямо напротив. Я судорожно и испуганно вздохнула, видя в отражении молодую, восемнадцатилетнюю девушку – не сорокалетнюю женщину, хотя образ мало чем отличался. Из разбитой губы шла кровь, глаз был подбит, а мешковатая одежда прикрывала избитое тело. Сейчас я была в полном порядке – физически. Но не морально.

Эта фантомная боль резко отозвалась по всему моему телу, и я закачалась на месте, вцепившись в свой рот, потому что отчаянный крик страха готов был вырваться изнутри, но я заглушила его собственной ладонью, как и делала прежде. Сначала, чтобы не вызвать гнев мужа, а потом - чтобы не напугать мальчиков.

Вот и сейчас я кричала, только крик превратился в хрипы и глухие завывания, полные отчаяния, а из глаз сыпались слезы.

- Ты умер! – шептала я, видя в зеркале саму себя, и вспоминая всю ту боль, которую мне пришлось пережить из-за Рокко. От вида девушки меня начинало тошнить, так как вспоминались долгие ночи, полные насилия, когда он возвращался и даже без особого приветствия тащил меня в постель, истязая мое тело. Было больно видеть перед собой напоминание того, чем была моя жизнь на протяжении долгих девяти лет.

А после тех ужасных девяти лет были только тьма и мрак.

Жертвой моей слабости стали мои бедные дети - такие же несчастные, как и их глупая, абсолютно бесполезная мать. Я должна была стать опорой, которая поставила бы их на ноги, но все, что мне удалось - плакаться в подушку от очередных кошмаров, пока мой старший сын, маленький восьмилетний мальчик, заботился о младшем брате и о больной, ненормальной матери, хотя все должно было быть наоборот.

Наблюдая за спящей девушкой, я шмыгнула носом, утирая слезы, буквально приказывая себе успокоиться. Причин для страха не было, для слез тоже. Почему-то на душе было спокойно и тихо, и я впервые за несколько лет чувствовала себя полезной для своей маленькой, любимой семьи. Я наконец-то смогла заставить себя перешагнуть через свой собственный образ в голове, побитый и лежащий на земле, что всегда преграждал мне путь к свету.

В этом ли было мое предназначение? Должна ли я была помогать другим людям вставать на ноги, чтобы искупить свой долг и вину перед моими мальчиками, ведь они сделали для меня именно это. Они покорно ждали, когда я смогу открыть им дверь своего мирка, впуская их, моих несчастных мальчиков, внутрь, даря им любовь и заботу, которую я задолжала.

Из-за двери послышались звуки шагов. Я вскинула голову, глядя в том направлении. Вероятно, вернулся мой старший сын. Подорвавшись с места, я кинулась к двери, но у самого порога остановилась, вновь посмотрев на девушку. Накрыв ее плотнее одеялом, я подошла к дубовой массивной двери, берясь за ручку, как вдруг остановилась, внимательно вслушиваясь в их тихие напряженные голоса:

- Как она? – спросил АрДжей.

Рикардо вздохнул.

- Мама с ней.

Мой старший сын сразу спросил следом:

- Как она? – я знала, кого он имел ввиду. Рикардо тоже знал.

- Ей было сложно в самом начале, но она успокоилась.

Арджей хмыкнул.

- Мама – сильная женщина, несмотря на то что она сама этого не понимает.

Непрошенные слезы брызнули из глаз – неожиданные и горькие. Они были вынуждены повзрослеть так рано, и они заботились обо мне, хотя это было моим прямым долгом позаботиться о них и дать им достойное, счастливое, беззаботное детство. Судя по тому, что я знала, первая жена Рокко тоже была жертвой домашнего насилия, но видя ее детей, я знала, что она не бросила их на произвол судьбы. Она не бросила своих детей в тот самый миг, закрывшись в тот момент, когда была нужна им больше всего.

Вытерев руками мокрые щеки, я горько усмехнулась. Мне было стыдно. Чертовски стыдно за то, что я своей слабостью и беспомощностью заставила их пройти через все те испытания, что выпали на их долю.

- Зайдешь внутрь?

АрДжей ответил:

- Нет. Я весь в крови. Это напугает маму. Приму душ и потом уже зайду.

Его слова отозвались болью в моем сердце. Я знала, что она сравнивал себя с отцом – тем монстром, на которого он был очень похож. На протяжении долгих лет именно мой старший сын страдал больше всех от моей слабости, потому что несмотря на все мои усилия, временами его взрослеющий вид пугал меня, потому что напоминал мне о его отце. Он ошибочно и глупо полагал, что я ненавижу его. Мой маленький глупый мальчик.

Я ненавидела не его. Я ненавидела его отца.

Решительно отворив дверь, я заставила его удивленно повернуть головы и уставиться на меня. Выражение лица АрДжея мгновенно стало испуганным – подобное выражение лица было предназначено исключительно для меня. Он не боялся никого, но безумно боялся того, что я вижу, глядя на него.

Я видела его. Больше никого.

- Ты пришел, - проговорила я, судорожно вздыхая и несколько слабо улыбаясь, запахивая полы кардигана. Он был полуобнажен, в руках была футболка, которой он пытался оттереть кровь со своего тела. На мгновение она испугала меня, но я сглотнула, глядя на него с беспокойством: - Ты в порядке? Это ведь... это ведь не твоя кровь?

Он недоуменно заморгал, словно не понимал, с кем я говорю. Рикардо выглядел не менее удивленным. Я в последний раз позволила себе испугаться вида крови, а потом затолкала этот страх подальше и стремительно преодолев расстояние, разделявшее нас, приподнялась на носочки и обняла своего старшего любимого ребенка, пытаясь хоть крупицам, но дать ему все то, чего он был лишен по моей вине на протяжении долгих лет.

Может они и думали иначе, но они были самым драгоценным сокровищем, которое у меня когда-либо было. Они стали моим спасением, хоть и считали себя моим проклятием.

Руки АрДжея робко легли мне на спину. Я прижала сына крепче к себе, вдыхая его запах, пропитанный запахом крови. Мои пальцы на его широкой спине наткнулись на многочисленные рубцы, оставшиеся от побоев Рокко, и всхлипнула, чувствуя эту боль, которую ему пришлось пережить, однако, взяла себя в руки, не желая пугать его. Отстранившись спустя какое-то время, я взяла его лицо в свои дрожащие ладони, с улыбкой глядя на него.

- С тобой ведь все в порядке?

Он коротко кивнул, улыбаясь мне также робко, как и касался меня.

- Да, мама, - ответил он тихо. – Я в порядке.

Я вздохнула, глядя на него снизу вверх, оглаживая руками его массивные плечи, покрытые многочисленными татуировками, словно желая собственными руками ощупать его тело и убедиться в том, что он в порядке. Я была совсем ребенком, когда он родился, но вспыхнувшая во мне любовь к нему, хоть и слабая, была просто огромной, пусть даже он сам в это не верил. В этом тоже была моя вина.

- Она спит, - сказала я сыну, указывая себе за спину. В дверном проеме виделась девушка, закутанная в одеяло, чей болезненно бледный вид пугал меня, но АрДжей взглянул на нее с такой нежностью во взгляде, что на мгновение мне даже стало стыдно, словно я увидела нечто настолько личное, что определенно точно не предназначалось мне.

- Она в порядке? – поинтересовался он тихо.

Я вздохнула, шмыгая носом.

- Ты должен поговорить с ней. Говори с ней. Много говори, хорошо? – он кивнул. Мне вспомнились дни, когда я чувствовала себя разбитой и одинокой. Спасали разговоры с Фабиано. Он был хорошим мальчиком, куда более благородным и светлым, чем тот, чья кровь в нем текла. А потом и он исчез, и остались только мои маленькие лепечущие мальчики, с которыми я делилась всем наболевшим, даже не ожидая ничего в ответ, пока Рокко в очередной раз не избил меня, угрожая мне смерть за какое-либо настраивание сыновей против него. В этом не было надобности. Он и так их настроил против себя, и в этом некого было винить – только его самого. – Обязательно говори, ладно? Это помогает.

АрДжей выглядел серьезным и напряженным.

- Я сделаю все, как ты говоришь, мама.

Я кивнула, слабо улыбаясь, хотя, навряд ли робкое раздвигание уголков губ в разные стороны можно было считать улыбкой, пусть даже и слабой.

- Я дала ей успокоительное и снотворное, сейчас она спит. На столе я оставила мазь. Я уже обработала ее раны, но ты должен будешь сделать это еще раз, через несколько часов. Спраившься?

Он улыбнулся.

- Конечно, мама.

Я улыбнулась, в этот раз широко и ласково. Конечно, справится. Это ведь АрДжей – мой маленький, самостоятельный сын, ставший опорой и защитой еще в столь юном возрасте.

- Я тогда пойду, умоюсь, - сказала я, неловко крутя окровавленными руками. Выражение лица сына на мгновение стало виноватым, но я улыбнулась ему, и в ответ получила такую же улыбку. Он искренне считал, что похож на отца, но он был скорее похож на меня, чем на Рокко.

Его улыбка была похожа на улыбку мамы, а у мамы была моя улыбка.

Я двинулась в сторону своей спальни, чувствуя прилив сил от того, что делала своих сыновей счастливыми. Не успела я сделать и пяти шагов, как голос АрДжей заставил меня остановиться.

- Я горжусь тобой, мама, - проговорил он с улыбкой, глядя на меня благодарно, из-за чего слезы снова подступили к глазам. – Я знаю через что тебе пришлось пройти в своей нелегкой жизни, и ты все равно не испугалась. Ты взяла себя в руки, и помогла ей. Я благодарен, мама, и я люблю тебя. Фредерика очень важна для меня. Она ... особенный человек.

От его слов у меня сперло дыхание, и я неловко усмехнулась, глядя на него сквозь пелену слез. Мальчики нечасто говорили, что любят меня, и я не требовала, прекрасно понимая, что не имею права требовать, но всякий раз это ощущалось столь восхитительно.

Я в очередной раз шмыгнула носом, улыбаясь собственной глупости, и произнесла, твердо и решительно:

- И я люблю тебя, сынок. Вас обоих, - обвела я взглядом его и Рикардо, и их лица, полные странной жадности до этих трех несчастных слов стоили всего мира для меня. – Если эта девушка важна для тебя, то я только рада ей помочь, дорогой. Ты ведь мой сын. Ты не должен благодарить меня за такие вещи. Тем более, если она небезразлична для тебя. Ты ведь влюблен в нее, не так ли?

Сын ошалело уставился на меня, смущенный и застигнутый врасплох, заставляя меня улыбнуться своему несколько неловкому виду. Легко было понять, что он влюбился – я поняла это еще тогда у церкви, когда он смотрел на нее ласковым, нежным взглядом, мягко касаясь ее ног в целях ощупать их на сохранность и невредимость. Свадьба Леонаса только убедила меня в этом. Он, не переставая, глядел на нее, и хоть меня напрягла и несколько удивила тоска и грусть в его глазах, невозможно было не заметить этой щемящей душу влюбленности, плескающейся в глубине его взора.

АрДжей не ответил, и я перевела любопытный взгляд на младшего сына. Заметив мое пристальное внимание к собственной персоне, Рикардо поспешил отвернуться, пытаясь делать вид, как интересны ему узоры на дубовой двери комнаты брата. Они всегда стояли друг за друга стеной, и, казалось бы, даже в такой мелочи предпочитали держаться друг за друга.

Я усмехнулась, решая дать АрДжею время самому принять решение – говорить мне или нет. Вздохнув, я запахнула кардиган, махнув им рукой.

- Я буду в своей комнате, - мальчики синхронно кивнули.

Оставляя их позади, я подумала о том, что всегда считала свою жизнь несправедливой и жестокой. Она и была таковой. Тем не менее, взгляда на мальчиков хватало, чтобы понять – будущее не потеряно, как казалось мне всегда. Может, мне и не достался самый добрый и любящий муж, но мои дети, мои мальчики, несмотря на не самый лучший пример, выросли лучшими мужчинами, которых можно представить.

Следовало теперь лишь стать лучшей матерью, которую они заслуживали. Видит Бог, они были как никто достойны этого.

***

АрДжей

В комнате горел тусклый свет от настольной лампы, которую мама оставила включенной. Она освещала кровать, на которой спала Фредерика, изредка подрагивая от беспокойных снов, что ее, вероятно, в эту самую секунду мучили. Мне хотелось разбудить ее и уверить в том, что ей ничего не угрожает, но ее болезненно бледное лицо только напугало меня. Я плотнее накрыл ее одеялом, прикрывая им ее голые, озябшие, маленькие ступни – белоснежные и гладкие, с миниатюрными красивыми пальчиками. Она вздрогнула, но не проснулась, и я усмехнулся, посчитав это лучшим знаком. Лицезреть вымазанного в крови парня над собой – не самое лучшее пробуждение.

В ванной я скинул пропитавшиеся кровью штаны и откинул их в сторону, как и футболку, которой пытался вернуть себе относительно лицеприятный вид, правда, моя попытка потерпела грандиозный крах. В голове все еще продолжали слышаться крики убитого мной ублюдка, но они были подобны мелодии – приятной и услаждающей слух. Выкинув его из памяти, как и испуганные лица монахинь, которым я криво усмехнулся, покидая церковь, я вошел под холодный поток воды душевой, подставляя голову под стремительные и крупные капли воды, позволяя кровавым разводам стекать вниз по телу. Только тут я позволил себе на мгновение расслабиться, и, разумеется, демон тут же напомнил о своем существовании в самых дальних уголках моего подсознания.

- Ты не смог ее защитить, - прошептал он мерзким голосом отца. – Ни ее, ни свою жалкую, никчёмную мать. И девушка твоя тоже никчемная, - ехидно продолжал ублюдочный голос отца, нашептывая на ухо. – У тебя страсть к никчемным женщинам, сынок. Когда-то я женился на твоей глупой матери, так что, вероятно, это у тебя от меня.

Я фыркнул, вскидывая голову вверх, позволяя струям воды больно биться о мое лицо.

- Исчезни, ублюдок, - устало произнес я, растягивая губы в ленивой усмешке. – Ты помер давным-давно не самой приятной смертью. И да, - фыркнул я. – Ты не прав. Мать не никчёмная. Это, скорее, ты ублюдок, не способный должным образом обращаться с женщиной.

Голос в голове зашипел, но я тяжело вздохнул, отгоняя мысли прочь, и голова прояснилась, как и все мое уставшее за сегодняшний день сознание. Я сжимал в руках крестик Фредерики, чувствуя, как его острые грани впиваются в мою ладонь. Почему судьба всякий раз препятствовала моим планам забыть о ней раз и навсегда, вставляя мне палки в колеса? Сегодняшняя ночь должна была стать концом, а не началом нового конца, но я чувствовал, что все именно так и будет.

Когда-нибудь я отдам ей его, и тогда все это закончится, хотя и никогда ничего не начиналось.

Выйдя из душевой, я взглянул на себя в запотевшее зеркало, отмечая некоторую расслабленность и отрешенность. Мне все еще казалось, что мать обнимает меня – всего окровавленного, пугающего, ужасающего, но она переступила через свой страх. Она обнимала меня, прижимая крепко груди, и видела перед собой не демона, не Рокко Скудери или кого бы там не было еще.

Она видела перед собой своего сына. Меня.

В комнате стояла духота. Подойдя к окну, я настежь распахнул его, позволяя потоку ветра пробраться в комнату. Капли стекали вниз по моим обнаженным плечам, выкатываясь из влажных волос. Я натянул домашние штаны, осторожно откладывая крестик Фредерики в сторону – в маленькую шкатулку, в которой хранил несколько особенно драгоценных вещей. Следовало заняться куда более важными делами, нежели самокопанием. Подобная срань всегда приводила к головным болям.

Мазь, о которой говорила мама, одиноко лежала на прикроватном столике. Я взглянул на часы, понимая, что застрял в ванной довольно надолго. Близился рассвет, и моя голова гудела, намекая об отдыхе. Я тоже не был железным, и сегодня потратил не столько много физических, сколько моральных сил, перепугавшись за свою несчастную первую любовь, грозящуюся впустить в себя ту тьму, в которой мама жила добрую половину своей жизни. Фредерика, лежащая передо мной, выглядела бледной, но выражение ее лица не олицетворяло страха. Скорее, она выглядела изнеможденной и уставшей, но не подавленной или сломленной. Я почему-то чувствовал, что это заслуга мамы.

Маленькая баночка с белесой твердоватой слизью легла в руку. Я осторожно откинул одеяло, действуя максимально осторожно и медленно, чтобы не разбудить Фредерику. Она вздохнула, стоило ей лишиться своего теплого друга, а я недоуменно смотрел на ее распростёртое передо мной тело, и только теперь начинал медленно осознавать суть того, что мне следовало сделать.

Мне необходимо было нанести на ее синяки мазь, а делать это поверх одежды не самая лучшая идея для быстрого восстановления. Я тяжело вздохнул, прикрывая глаза, и думая о том, что я, вероятно, и правда проклят, раз сегодня мне приходится проходить через все эти мучительные испытания.

На ней была простая пижама, принадлежащая маме. Простецкие хлопковые штанишки, и такая же рубашечка. Слегка подрагивающими от волнения пальцами я коснулся маленьких пуговиц, думая о том, что под этим легким куском ткани она совершенно обнажена. Я не видел ее обнаженной с того самого дня, как разделил с ней свой первый сексуальный опыт, но теперь чертово провидение, в которое она искренне верило, решило посмеяться надо мной, уткнув в лицо туда, где я мечтал оказаться так давно.

Медленно расстегивая пуговицы, я на мгновение задержался, прежде чем распахнуть рубашку. Однако, ожидаемого вожделения я не почувствовал, стоило мне лицезреть собственными глазами ее обнаженную грудь. Напротив, я почувствовал еще больше омерзения к ублюдку, которого в эту самую секунду понял, что недостаточно долго пытал, потому что синяки на ее молочной коже, оставленные его грязными пальцами, смотрелись просто отвратительно. Мне стало паршиво от мысли, что я не смог уберечь ее от этого. Фредерика вздрогнула, вырывая меня из лап самобичевания, но я все равно чувствовал тоску в груди и нечеловеческое желание просто прижать ее к себе и больше никогда не отпускать несмотря ни на какие глупые бредни, переполняющие ее светлую, но такую наивную голову.

Я массирующими движениями втирал мазь в ее грудь, оглаживая красивые мягкие холмики. Фредерика из моего прошлого была больше костлявой, нежели жилистой, однако, мне нравилось то, что я видел перед собой. Ее грудь слегка увеличилась, она набрала немного в весе, бедра раздались вширь. Тело все еще было тем самым наркотиком, который лишал меня рассудка. Маленькие розовые соски сводили с ума от желания прикоснуться к ним, но я призвал все силы своего самоконтроля, чтобы сдержаться. Когда-то давным-давно я коснулся ее, когда она была в невменяемом состоянии, и с того самого дня поклялся себе, что больше никогда не прикоснусь к ней без ее собственного разрешения.

Этот этап был сложнейшим испытанием для моего терпения, но я только судорожно вздохнул, и обратно застегнул все маленькие пуговички несмотря на то, что они выскальзывали из пальцев. Грудь Фредерики, все еще маячившая перед глазами, мешала мне трезво мыслить, но я качнул головой, стараясь унять бешеное сердцебиение и заткнуть свой перевозбужденный мозг, так-и нашептывающей мне не отказывать себе в прикосновениях.

Я почти болезненным взглядом посмотрел на пижамные штаны, прикрывавшие ее бедра и ноги. Это было выше моих сил, моего терпения и моей выдержки – увидеть и нижнюю часть ее тела, обнаженную и такую соблазнительную. Я видел женщин фигуристее, видел женщин красивее, чьи формы сводили мужчин с ума, но Фредерика была возведена мной в некий особенный ранг, и с ней не могла сравниться даже самая прекрасная женщина мира, потому что для меня самой прекрасной была она.

Мои пальцы осторожно коснулись резинки штанов, попутно касаясь и мягкой кожи живота. Боксеры стали жутко давить, и я, к собственному стыду, понял, что я тверд, как никогда. Мне хотелось стянуть с нее штаны, намазать синяки мазью, но я знал, что пропаду, если обнажу эту часть ее тела. Я не был готов. Мне хватило нескольких прикосновений к ее бедрам через ткань штанов, чтобы понять, что я просто не выдержу.

Я с глухим стуком поднялся с места, резким движением накидывая на нее одеяло и едва ли не выбегая за дверь. Вцепившись в перила и вслушиваясь в тишину дома, я кинул вымученный взгляд на свою топорщащуюся ширинку, и едва ли не взвыл. Что за проклятье преследовало меня в лице этой девчонки?

- Не спится, братец? – ехидно поинтересовался Рикардо, выходя из своей комнаты. Подобно мне он был обнажен по пояс, вытирая полотенцем свои влажные волосы и шею. Кинув выразительный взгляд на моего возбужденного до предела дружка, брат хмыкнул, глядя на меня почти с жалостью.

⁃ Это будет трудная ночь, - вздохнул я, оборачиваясь и почти болезненно наблюдая за тем, как Фредерика скидывает с себя одеяло. Ткань облепила ее ноги, и я мог видеть всю красоту ее тела невооруженным глазом. Как ранее я заметил, бедра несколько раздались вширь по сравнению с тем, что я помнил из той единственной возможности коснуться ее. Она несколько набрала в весе, но это не портило, а скорее шло ей. Мне не нравились костлявые женщины, при одном прикосновении к которой рука больно ударялась о кость. Фредерика в очередной гребаный раз доказывала, что создана для меня - она была той идеальной девушкой мечты, которая к моему огромному везению, появилась в моей жизни, и будь я проклят, если это было одержимостью. Я не отрицал, что наличие данного чувства во многом определяло наши отношения, но тут было замешано и другое, чего она видеть упорно не желала.

Рик рядом усмехнулся, вырывая меня из мыслей.

- Я думал ты перерос свой пубертатный, возбужденный период.

Я усмехнулся, показывая ему средний палец.

- Откуда такому девственнику, как ты, знать, что такое возбужденный член?

Рикардо фыркнул.

- Это не я до пятнадцати лет вел себя подобно евнуху, - напомнил он ехидно, заставляя меня улыбнуться. Однако, в следующую секунду выражение его лица стало серьезным и обеспокоенным. – Как она?

Я вздохнул, кивая в сторону своей комнаты.

- Спит. Это был трудный день.

Рик коротко кивнул.

- Тебе тоже не помешало бы отдохнуть.

Я усмехнулся, глядя на брата.

- Спасибо тебе, - проговорил я, кладя руку ему на плечо. Его тело напряглось под моей ладонью, заставляя меня вздохнуть и привлечь его ближе к себе. Закинув руку его на плечо, я улыбнулся.

Рик покачал головой.

- Я твой брат, - произнес он твердо, заставляя меня с гордостью посмотреть в его столь знакомые, темные глаза. – Тебе не нужно благодарить меня за подобное. Я и бы и не такое сделал ради тебя. Ты знаешь, что я, не колеблясь, отдал бы за тебя жизнь, братик.

Братик. Прозвище из далекого-далекого прошлого, пропитанного горечью, отчаянием, болью, слезами и слабостью. Я уже и забыл, как болезненно отзывалось сердце всякий раз, когда он произносил это слово. Он словно превращался в того самого маленького Рика, который жался к моему боку, пытаясь заснуть после многочисленных кошмаров, мучавших его.

- Я горжусь тобой, - прошептал я, глядя ему прямо в глаза. – Ты ведь знаешь это?

В глазах брата промелькнуло нечто такое, что на мгновение напугало меня своей отчаянностью, но потом оно испарилось, уступая место расслабленности.

- Я люблю тебя, братец.

Я усмехнулся, обнимая его.

- И я люблю тебя.

Он хмыкнул.

- Я могу одолжить тебе свою душевую. Там как раз осталась холодная вода. В самый раз для твоего щепетильного положения!

Я пихнул его в бок, отступая и приваливаясь к перилам. Мой взгляд нашел Фредерику, и только в эту минуту позволил себе наполниться грустью, которой всякий раз переполнялось мое сердце, когда я смотрел на нее и понимал, что она не принадлежит мне. Я больше всего на свете хотел ее, и несмотря на то, что обычно всегда получал то, чего требовало мое сердце, тут я был абсолютно бессилен.

- Все сложилось бы куда легче, если бы не ее упрямство, - произнес я тихо, с мягкой улыбкой наблюдая за тем, как она жадно подгребает одеяло под себя. – Я долго думал об этом. Я хотел ее ненавидеть. Я пытался, Рик. Но я понял, что не могу винить ее. Кому, как не мне знать, каково это - ненавидеть собственную жизнь и саму свою сущность.

Рик фыркнул, глядя на меня с нежной улыбкой.

- Сложись все по-иному, ты бы уже женился на ней, заделал бы детишек, и был бы самым счастливым человеком на свете, превратившись в примерного и любящего мужа. Меня всегда поражало, что окружающие представляли тебя олицетворением тьмы и мрака, хотя на деле ты розовый мечтательный пони-семьянин.

Я прыснул, качая головой.

- Я все еще могу надрать тебе твой тощий зад, братец, несмотря на то что являюсь розовым мечтательным пони-семьянином. Ты мог бы оказать колоссальную услугу, если бы не делал кислое лицо всякий раз, когда речь начинает заходить о женитьбе. Ты такой же Скудери, как и я, Рик. Ты не должен шарахаться от идеи женитьбы только потому, что у нас был ужасный пример того, что из себя представляет брак.

Брат напрягся. Я видел, как сжались его кулаки, но он отвернулся, не показывая мне своих эмоций, хотя я прекрасно их читал.

Он ненавидел саму идею брака. Ничего на свете не было столь противно Рикардо как сама мысль, что однажды ему придется жениться и взять на себя подобную ответственность, как жена и дети.

- Я никогда не женюсь, - твердо произнес он, наблюдая, как прохладный летний ветерок развевает мои легкие шторы, вздувая их подобно воздушному шару. - Я никогда не женюсь. У меня никогда не будет детей. К черту все это дерьмо. Пусть вся гниль, что имеется в нашей крови, вымрет вместе со мной. Я не позволю этому когда-либо выйти наружу.

Я попытался положить руку ему на плечо, но он скинул ее, раздраженно уходя в сторону. Временами он был самым упрямым бараном, которого мне только доводилось встречать. Что он, что Фредерика – оба одного поля ягоды, и, разумеется, кому, как не мне, следовало с этим разбираться.

- Ты - не он, Рик, - сказал я твердо, искренне веря в свои слова. Что бы кто не говорил ему, но в Рике тьмы было куда меньше, чем во мне, даже если он пытался уверить самого себя в обратном.

Брат злобно фыркнул, ероша свои волосы.

- Меня всегда удивляла глупость людей и их полная слепота. Пусть ты и унаследовал от ублюдка внешность, в тебе нет ничего от него. Ты абсолютно другой человек, брат. Ты больше похож на маму характером, чем на то подобие человека, которое называлось нашим отцом. А я...

Я все же ухватила его за плечо, притягивая к себе. Обняв его и прижав к груди, я тяжело вздохнул, чувствуя себя просто отвратительно. Как же я мог упустить тот факт, что мой несчастный младший брат сравнивает себя с этим ублюдком? Когда я это пропустил? Неужели восстановление доброго имени моей семьи стоило мне психической стабильности моего брата, которого я с детства берег, как зеницу ока?

Я вдруг в эту самую минуту понял, что провалился как брат.

- Ты - не он, Рик, - прошептал я, прислоняясь своим лбом к его. Мне хотелось плакать от отчаяния, от ненависти к этому ублюдку Скудери, от того, что он сделал с моей матерью и братом. Рик ничего не ответил, опустив глаза и глядя в сторону. Я предпринял еще одну попытку, пытаясь дозваться до него. - Ты - не он, а я - не его ублюдочный брат-садист. Я - твой брат, Рик. Я всегда буду на твоей стороне, и клал я на всех, кто посмеет это оспорить. Я никогда не отвернусь от тебя что бы не случилось в этом сраном мире. Никогда не откажусь. Мы - одной крови, Рикардо, и это – кровь мамы. А если и есть в нас гниль от отца, то будь уверен, что мы оба прокаженные. Но ты самое дорогое, что у меня когда-либо было, и когда-либо будет, потому что ты – мой брат. И я люблю тебя, даже если ты настолько глуп, что ненавидишь самого себя.

***

Фредерика

Мне снился некий кошмар, полный грязных потных рук, что касались меня. Я пыталась отгородиться, но тщетно – меня ощупывали, мерзостно касаясь в самых разных местах, прежде чем чья-то рука не выдернула меня из миллиона чужих, даря спокойствие и радость. Кто-то бережно и мягко обнял меня, прижимая к себе и делясь всем теплом мира. Мне приходилось всегда в одиночку справляться со своими кошмарами, с самого раннего детства, не желая этим огорчать отца, и впервые в этой битве кто-то подставил мне плечо, позволяя выдохнуть.

Я резко распахнула глаза, чувствуя, как пот градом стекал по телу. Мне было жутко жарко, и дело не только в одеяле, которым я была накрыта с головы до пят, но и в мощном, теплом теле, прижатом к моей спине. Чье-то дыхание щекотало шею, и я вздохнула, пытаясь понять кто я, где я и что вообще происходит.

Сильная мощная рука, испещренная многочисленными выступающими венами, обвивала мою талию. Я вздохнула, высвобождая свои конечности. Несмотря на незнакомую обстановку, я вспомнила кто я, где я и что произошло, отчего на душе стало гладко. Не следовало обладать пророческими навыками, чтобы знать, кто был за моей спиной.

Присутствие АрДжея, его прижатое ко мне тело, и тепло, единственной преградой для которого было пуховое одеяло, не пугали меня. Его руки не причиняли боли и не вызывали отторжения. Он слишком часто меня касался, чтобы прикосновения пугали. Они скорее стали обыденными и привычными. Его руки дарили заботу. Несмотря ни на что, я доверяла этим рукам, как бы странно это не звучало, потому что с этим парнем меня связывала долгая история, и постепенно некое осознание окутывало меня, правда я все еще не могла понять осознание чего. АрДжей был постоянным присутствующим в моем театре абсурда, что звалась жизнью, и он отчаянно требовал себе в ней одну из главных ролей. Я не готова была к столь стремительным изменениям в своей жизнь. Каждый шаг мной всегда обдумывался десять раз кряду, но он с пинком вошел в двери моего сердца и поселился внутри давным-давно, еще будучи четырнадцатилетним мальчиком, только мне до сих пор не оставалось ясным в роли кого.

Это было загадкой, которую отчаянно требовалось решить, если я не хотела сойти с ума в ближайшее время.

Я осторожно коснулась теплой кожи его предплечья, чувствуя себя странно подавленной из-за всего навалившегося на меня в одно мгновение. Подлый и мерзкий поступок священника пошатнул мою веру во все, чем я жила столько лет. Мой внутренний мирок, постепенно наполняющийся относительным спокойствием, рухнул в одночасье, захоронив меня под своими обломками.

В эту самую секунду я убедилась, что АрДжею уготована определенная роль в моей жизни, как бы я этому не противилась, потому что если бы не он, то я уже была бы мертва – прежде морально, а потом – и полностью.

- Еще рано, - прохрипел его сонный голос. Он заворочался, стараясь убрать руку, словно боялся, что это вновь напугает меня или оттолкнет, но я не чувствовала страха перед ним. Мне вдруг вспомнилось солнечное утро шесть лет назад, когда он проснулся в моей постели после тяжелой ночи, полной пьянства по случаю его пятнадцатилетия. Когда-то я без каких-либо сомнения пустила мальчишку в свой дом, а потом спокойно лежала в его постели, не чувствуя страха или чего бы то ни было еще. Крылась ли причина в том, что он был частью нашего опасного мира, где за каждую оплошность приходилось платить крайне дорогую цену, или же дело было в другом?

Чаша весов моего сердца склонялась ко второму варианту.

- Как ты себя чувствуешь? – спросил он следом. Я вздохнула, прислушиваясь к ощущениям внутри. Меня все еще подташнивало от воспоминаний о прошлой ночи, но потом вспомнились мягкие и заботливые руки матери АрДжея, которая убаюкивала меня, напевая некую неизвестную мне песенку. Мне вспомнились руки, вырвавшие меня из пучин кошмара, и подарившие спокойствие.

Свистяще вздохнув, АрДжей оторвал от меня руки и присел, глядя на меня сверху вниз. Я повернула голову, наблюдая за ним, как в первый раз: взъерошенный, сонный, недовольно сверлящий меня твердым и решительным взглядом.

- Я убил его, Фредерика. Тебе нечего бояться.

Я судорожно вздохнула, стыдливо опуская глаза. Мне и правда было стыдно: за свою глупость, за наивность, за упрямство.

- Мне жаль, - произнесла я тихо, чувствуя, как слезы подкатили к горлу.

Он фыркнул.

- За что это, позволь узнать?

Я прикусила губу, чувствуя себя слабой и абсолютно никчемной женщиной, которую когда-либо носила земля.

- Я глупая, - проговорила я, невесело усмехаясь.

АрДжей хмыкнул, глядя на меня скептично и несколько даже ехидно.

- Ты не глупая, Фредерика. Я много людей встречал, и могу судить, уж поверь. Ты, скорее, наивная. Очень наивная.

Я коротко кивнула, соглашаясь с каждым его словом.

АрДжей стремительно поднялся с места, откидывая прочь одеяло. На нем отсутствовала футболка, а домашние штаны обнажали подтянутый живот и темную дорожку волос, скрывающуюся прямо над ширинкой. Я сглотнула отчего-то вязкую слюну, окидывая взглядом его мощный торс, увитый татуировками, а потом наткнулась на его напряженное выражение лица, выбившее весь дух из моей груди.

Отчего-то мне стало так неловко смотреть ему в глаза в эту самую секунду.

- Тебя беспокоит мой обнаженный вид?

Я недоуменно встретилась с ним взглядом.

- Что ты имеешь в виду?

Он криво усмехнулся, разводя руками.

- Глядя на меня, ты боишься чего-либо?

Мое лицо вытянулось от удивления.

- С чего бы мне тебя бояться?

АрДжей фыркнул.

- Никогда не меняются две вещи: чертов цвет костюмчиков Леонаса и твое выражение лица, когда ты смотришь на мое полуобнажённое тело. Это бы льстило, если бы ты видела во мне мужчину, но в данный момент это даже играет нам на руку. Ты не видишь во мне кого-то близкого, а, соответственно, тебя не пугает то, что случилось вчера, а даже если и пугает, то ты затолкала это подальше. И правильно. Ты молодец. Не позволяй этому захватить себя, Фредерика, и не смей сдаваться в этой гребаной битве. Я убил этого подонка, и убью любого, кто кинет на тебя косой взгляд, так что не смей закрываться в себе. Может, ты и наивная, считаешь себя глупой, и прочая бурда, но ты сильная девушка, несмотря ни на что.

Его слова эхом продолжали звучать в моей голове, пока я наблюдала за тем, как он отходил к окну. Судорожный вздох вырвался из моей груди, но к счастью, АрДжей его не заметил. Я вцепилась рукой в своей гулко бьющееся сердце, чувствуя, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Все мое тело было словно в огне. Я наблюдала за тем, как плавно перекатываются мышцы на его спине, демонстрируя мне всю силу, сокрытую в этом теле. Он подошел к окну, подхватывая со стола сигарету и прикуривая, выдыхая в утренний свежий воздух клубок прозрачного дыма.

Мне пришлось ущипнуть себя за руку, чтобы вернуть из той странной туманной фантазии, в которой я лишь бездумно пялилась в его спину. Пожалуй, он вырос невероятно красивым, хотя и в четырнадцать лет выглядел очень даже обаятельным, милым и симпатичным. Детская, невинная красота, хоть и глаза у него были дикими и опасными. Сейчас же передо мной стоял мужчина, зверь, заключенный в тело человека – неистовый, сильный, могучий и безжалостный. Эта трансформация воистину поражала.

Щипок, хоть и был болезненным, но вернул меня в реальность.

Я осторожно села на кровати, сминая пальцы. АрДжей уловил малейший шорох за своей спиной, повел плечом, оборачиваясь и подозрительно глядя в мое неуверенное лицо.

- Папа не должен об этом узнать, - прошептала я то, что волновало меня больше всего в эту самую секунду.

Выражение лица АрДжея стало напряженным. Он жестко усмехнулся, выдыхая клуб дыма в мою сторону.

- Ты ведь все еще думаешь вернуться туда, не так ли? – спросил он, выгибая темную, как ночь, бровь.

Я горько усмехнулась, облизывая сухие губы. Его взгляд задержался на этом жесте, а потом он тряхнул головой, словно пытаясь выгнать этот образ прочь из своих мыслей.

- Я не знаю, - ответила я честно. Это был самый искренний ответ за всю мою жизнь. Это было то, в чем я не признавалась себе самой никогда, и сказала в эту самую секунду ему.

Вся моя жизнь катилась в бездну именно потому, что я не знала, что делать и в чем мое истинное предназначение.

АрДжей ничего не ответил, только подошел ближе. Он взглянул на меня сверху вниз, а потом протянул руку, и неожиданно заправил прядь волос за ухо. Я застыла, застигнутая врасплох его неожиданным прикосновением и ощущением кончиков его пальцев на своем ухе.

- Знаешь, - проговорил он вдруг с мягкой улыбкой на лице. – Я начинаю это понимать.

Что в его словах заставило меня застыть, а потом мои губы задрожали, а в глазах появились слезы. Две крупные слезы скатились вниз по моей щеке, но я не позволяла себе впасть в истерику. Хватило и того, что я была унижена своим собственным состоянием прошлой ночью. У меня тоже имелась гордость и честь, которую не хотелось топтать собственными ногами перед ним.

- Не плачь! – мягко попросил он, вдруг обхватив пальцами мой подбородок, а большой кладя на мои дрожащие губы. Он задрал мою голову к верху, заставляя взглянуть в его напряженное лицо. Пальцы едва ощутимо погладили саднящую щеку. – Я ненавижу женские слезы, Фредерика. Они пугают меня. Особенно, на твоем лице. Они тебе не идут.

Я коротко кивнула. Осторожно протянув обе руки, я обхватила ими его ладонь, сжимая ее изо всех сил.

- Мне стыдно просить тебя о чем-либо после всего того, что ты для меня сделал, - прошептала я отчаянно. – Но ты должен пообещать мне, что ничего не расскажешь моему отцу. Я прошу тебя!

Он откинул мою руку, отходя назад.

- Глупая девчонка! – покачал он головой. – И что подразумевает под собой мое слово? Что ты вернешься в церковь?

Я впилась пальцами в одеяло, сжимая его изо всех сил.

- Папа каждую неделю приходит в церковь, чтобы увидеться со мной, - произнесла я. – Если меня не будет в церкви, он заподозрит что-то неладное. Я и так немало боли причинила своему отцу. Я не могу скатать в разные стороны из-за обстоятельств, с которыми сталкиваюсь по вине собственной глупости, как бы жестоко это не звучало. Это не игра в песочницу, где можно все бросить и уйти. Я живу этим всю свою жизнь.

Он тяжело вздохнул, запрокидывая голову к потолку.

- Неужели на свете нет ничего, что заставило бы тебя пересмотреть свои взгляды на жизнь? – спросил он с горькой усмешкой.

Я посмотрел в его лицо с отчаянной тоской, предвидя то, что мой вопрос нам обоим причинит боль.

- Что ты имеешь в виду?

Он фыркнул.

- Ты знаешь, что я имею в виду.

Конечно, я знала. Он имел в виду себя.

- Дело не тебе, - произнесла я, глядя на него мягко, но тоскливо, все еще продолжая крепко держать его за руку. – Дело во мне.

АрДжей вздохнул, осторожно высвобождая руку из моего плена.

- С тобой одни проблемы, женщина.

Следующие слова вырвались из моего рта совершенно неожиданно.

- Я не понимаю, почему ты все еще возишься со мной. Даже после стольких лет. После всего того, через что я заставила тебя пройти.

Он криво усмехнулся, глядя на меня с горькой улыбкой. Он вдруг резко наклонился, заставляя меня судорожно вздохнуть, и едва ли не завалиться на спину, и произнес следующие слова мне прямо в губы, выдыхая их с нежеланием, но беспомощностью:

- Все ты понимаешь, Фредерика.

Его слова были подобно удару прямо в самое сердце.

- Это невозможно..., - прошептала я неверующе. Мое глупое сердце забилось сильнее, во много раз превышая свой привычный ритм. – Это ведь... ты был ребенком...

Он закатил глаза, подходя к столу и подхватывая свой телефон.

- Скажу в стиле глупых сопливых романов: это не поддается какому-либо объяснению и пониманию. Я до сих пор не врубаюсь, так что даже не пытайся. Я столько раз пытался вытравить тебя из своей души, но ты плотно засела там, вооружившись своими лимонами. Пуляешь ими в меня всякий раз, как я пытаюсь избавиться от тебя. И мне порой кажется, что те твои проклятые слова про одержимость, были, черт подери, пророческими.

Господи Боже, он самым, что ни на есть прямым текстом говорил, что все еще влюблен в меня. Это и правда не поддавалось никакому объяснению. Я не могла понять, как такое вообще возможно с учетом его разбитого мною сердца в пятнадцать лет и всех моих жестоких действий против его чистых чувств.

Я продолжала смотреть в его несколько апатичное, расслабленное лицо. АрДжей набрал чей-то номер, и я недоуменно взглянула на него, не понимая, куда он звонит с утра пораньше.

- Куда ты звонишь?

Он хмыкнул.

- Ты хочешь, чтобы твой отец оставался в неведении?

Я коротко кивнула, на что он развел руками.

АрДжей поставил телефон на громкую связь и после нескольких томительных гудков другая сторона ответила. Послышался заспанный голос Леонаса Кавалларо:

- Какого хрена? Еще даже шести нет, мудила!

АрДжей фыркнул, продолжая курить, как ни в чем не бывало.

- Все еще спишь? Проснись и пой, дружище!

Кто-то рядом с Леонасом чертыхнулся.

- Пошли его к чертовой матери! – прошипел женский голос.

АрДжей усмехнулся.

- И тебе доброе утро, Ваше ненормальное высочество. Хватит дрыхнуть, женатики. Понимаю, секс-марафон и все прочее, но нечего дрыхнуть, когда вокруг вовсю кипит жизнь. Вы так всю жизнь проспите.

Леонас застонал, спрашивая его:

- Что случилось? Это что-то важное?

АрДжей взглянул на меня.

- Скажем так, - ответил он уклончиво. – У меня к тебе дело.

Леонас фыркнул.

- Говори уже, болван.

АрДжей передо мной хмыкнул, выдыхая клуб дыма в сторону окна.

- Отправь Энцо к Сантино. Скажем..., - он взглянул на меня с улыбкой. – На неделю.

Послышалась возня.

- Какого черта тебе сдался Энцо?

Я ожидала с замиранием сердца. Неделя. Я должна буду взять себя в руки за неделю, чтобы не выдать себя перед папой.

- Просто сделай, как говорю, - недовольно прошипел АрДжей, откидывая назад лезущие в глаза волосы. – Если скажешь да, то, так уж и быть, позволю вам вернуться в ваше сонное царство сонных женатиков.

Шарлотта Кавалларо едва ли не завыла.

- Сделай, что он хочет, черт возьми! – прокричала она в трубку, а потом обратилась к АрДже.. – Он все сделает! Я сама проконтролирую. Теперь дай поспать, или же выпну Леонаса на улицу, и можешь дальше с ним разбираться!

Дисплей экрана замигал, и АрДжей улыбнулся мне. Я взглянула на него с ожиданием.

- Дело в шляпе, - сказал он с улыбкой. Тем не менее. Выражение его лица сменилось за одной мгновение, уступив место сосредоточенности и твердости. – Но ты не вернешься в церковь, пока я не найду человека, в котором я буду уверен, - я недоуменно уставилась в его уверенное и жесткое лицо. – Дай мне неделю. Я найду нового священника, и по крайней мере, мое желание сжечь твою обитель поубавиться!

Я кивнула, благодарно улыбаясь ему и пропуская мимо ушей последние его слова.

- Спасибо, - прошептала я, чувствуя щемящую душу благодарность. Слезы подступили к глазам, и я подползла к краю кровати, едва ли не желая обнять его. Моей решительности хватило только на то, чтобы робко обхватить ладонями его холодные длинные пальцы: - Спасибо. За все, что ты сделал для меня.

Он вздохнул, коротко кивая.

- Я должен спросить кое о чем.

Я посмотрела в его глаза, пожимая плечами.

- Что-то случилось?

АрДжей отвернулся, глядя в далекие просторы Чикаго, распростёртого по ту сторону его окна.

- Я знаю, что подобные вещи могут беспокоить тебя, и я должен спросить, нежели мучить себя догадками. Убийство этого священника ... оно ведь не будет тебя беспокоить?

Мне вновь вспомнилось мерзкое, поплывшее от грязного наслаждения лицо. Это заставило меня вздрогнуть, но рука АрДжея на моем плече вернула меня в реальность, отгоняя все непрошенные ужасные воспоминания.

- Мой отец всегда говорил, что плохие люди должны быть наказаны, - проговорила я тихо, глядя в пустоту. – Разве правосудие едино не для всех? Этот ... этот человек лишь заслужил свое.

АрДжей кивнул.

- Выброси его из памяти, как самую глупую вещь, что с тобой когда-либо случалась. Будет трудно, Фредерика, но не смей сдаваться. Я бы предложил тебе обратиться к психологу, но не думаю, что ты примешь это предложение, - я закивала, безумно напуганная мыслью, что папа может узнать об этом. – Тогда, ты должна победить это. Если ты и правда благодарна, то лучшей благодарностью будет видеть тебя здоровой и сильной. А если этим двум критериям будет что-то мешать, я просто уничтожу их, вот и все.

Его слова в очередной раз ударили прямо в мишень. Я пообещала себе бороться со страхами, оставленными отцом Юстинианом глубоко в моей груди ради него, чтобы отплатить за все, что он для меня сделал.

- Спасибо!

АрДжей усмехнулся.

- Ложись спать, Фредерика. Ты должна отдыхать.

Я неуверенно и как-то робко взглянула в сторону его ванной.

- Можно мне в туалет? – спросила я, будучи максимально смущенной, неловко краснея и бледнея одновременно. – И принять душ. Я вся потная.

АрДжей кивнул. Я попыталась встать на ноги, но они словно стали ватными, и едва ли не завалилась на бок, как вдруг меня подхватили знакомые сильные руки. Я оперлась на его плечо, прося у него дать мне шанс дойти до ванной самой, и он словно услышал мою тихую мысленную просьбу, лишь служа подстраховкой для моего медленного продвижения к цели.

Он дал мне несколько минут уединения, прежде чем распахнуть дверь и спиной войти внутрь, заставляя меня смущенно прикрыть руками обнаженное тело.

- Я здесь для того, чтобы убедиться, что ты не упадешь и не свернешь себе шею, - кинул он из-за плеча.

Я усмехнулась.

- Я в порядке.

АрДжей фыркнул.

- Ты с трудом стоишь на своих двух. Ополоснись и выходи. Хочешь верь, а хочешь – нет, но твой нынешний вид мало располагает к каким-либо иным мыслям, кроме гребаной жалости.

Несмотря на некоторую холодность и полный скептицизм, его голос дрогнул, а напряженные плечи выдавали, что хотя он и пытался казаться абсолютно спокойным, на самом деле под его кожей бушевало пламя. Я знала, что его это волнует. Отворачиваясь в сторону мыльных принадлежностей, я, к своему собственному стыду, ощущая полыхающее тело, ясно осознавала, что и меня тоже. Я скрылась за дверцами душевой кабины, не желая выдать собственного смущения и красных, горящих румянцем щек. Мое сердце билось настолько быстро, что готово было выпрыгнуть из груди.

Следовало лишь убедить себя в том, что я не вижу в нем мужчину, но это куда легче было сказать, нежели сделать.

Приходилось стискивать зубы, чтобы не зашипеть от боли. Казалось, каждая кость в теле ныла, а малейшее прикосновение к груди отзывалось болью внутри, особенно – соски, которых касались пальцы этого мерзавца. Я натерла себя мылом, и спешно смыла пену, ощущая, что выдохлась. Я все еще чувствовала неимоверную усталость, и меня начинало клонить в сон.

Осторожно отворив дверцы кабинки, запотевшие от пара, я обнаружила полотенце на деревянной резной тумбе на расстоянии вытянутой руки от меня. Мой взгляд моментально вновь уткнулся АрДжею в спину, заставляя еще больше смутиться. Он стоял ко мне спиной, засунув руки в домашние штаны и покачивался на месте, напевая какую-то песенку. Из-за шума воды его сложно было расслышать, но он умолк, стоило ему заметить, как все стихло.

⁃ Ты закончила? – поинтересовался он громко.

Я хмыкнула, оповещая его об этом.

Потянувшись за полотенцем, я едва ли не упала. Моя нога соскользнула с бортика, из-за чего я едва ли не полетела вниз головой. Пришлось ухватиться за дверцу душевой, создавая немало шума, и чувство неловкости вновь затопило меня. Заслышав грохот, АрДжей мгновенно обернулся, и когда его взгляд, тяжелый и оголодавший, коснулся моего обнаженного тела, я хотела лишь одного - провалиться сквозь землю от стыда и смущения.

- Вот дерьмо! - прошептал он тихо спустя минуту, за которую его взгляд коснулся каждого сантиметра обнаженной кожи, пристально наблюдая за всем, что удавалось видеть, и даже руки, прикрывающие грудь, казалось, не создавали никакого эффекта. Глаза задержались на верхушке моих бедер. Грудь тяжело вздымалась, а глаза, некоторое время блуждающие по просторам моего тела, вскоре столкнулись с моими собственными, и что-то внутри меня взорвалось, заставляя меня схватить одной рукой за низ живота. Казалось, там разливалось некое неведанное мне ранее тепло.

Спустя мгновение АрДжей отвернулся, лихо крутанувшись на месте и судорожно вздохнув. Его ладони были сжаты в кулаки, а все тело так и кричало о напряжении, и мне даже показалось, что я заметила капельку пота, что стекла вниз по плавному изгибу его спины, заставляя меня заглядеться на столь красивое действо, но я все списала на игру своего переутомленного и крайне взбудораженного воображения. Прикрыв глаза, я прошептала:

- Прости.

Он повел плечами, разминая шею.

- Не извиняйся, - прошелестел его голос. - За что угодно, но не за это.

Я хмыкнула, и обязательно ответила бы ему что-нибудь, будь я в более трезвом состоянии, но я чувствовала себя опьяненной.

Единственный вопрос, что назревал в голове – чем.

***

Я понятия не имела сколько я проспала, прежде чем меня разбудил едва слышимый, осторожный стук в дверь. Вскинув голову, я огляделась по сторонам. АрДжея не было, и это несколько меня напрягло. Моя рука интуитивно ощупала место рядом, но оно было холодным, а яркое солнце за окном лишь оповещало о том, что проспала я долго.

Стук повторился. Я приподнялась на локтях, смущенно оглядывая рубашку АрДжея, в которую была облачена. Пижама его матери была пропитана мазью, и пахла соответствующе, из-за чего пришлось сменить ее на хлопковую черную рубашку, которая смотрелась на мне подобно платью, но не прикрывала достаточно, чтобы скрыть от его глаз мои ноги. Я чувствовала его взгляд, пока облачалась в нее, и жар, вспыхнувший прежде в комнате, а потом и в ванной, только усилился. Голова шла кругом, и это походило на истинное безумие, но внутренний голос нашептывал мне о том, как именно это называлось. Эстер всегда без умолку трещала о подобных вещах, стоило ей заметить красивого парня, и теперь у меня создавалось такое впечатление, что жизнь решила сыграть со мной по нашим же правилам.

Еще один стук вырвал меня из мыслей. Я прочистила горло, прежде чем произнести:

- Да?

Мой голос прозвучал тихо и хрипло. Я вцепилась в горло рукой, но оно не болело, а потом я прислушалась к своему телу и радостью поняла, что болей тоже нет. Разве что не таких резких, как при моем первом пробуждении. Было ли это хорошим знаком или же плохим, я не знала, но во всяком случае, это пока что радовало больше, нежели заставляло грустить.

Дверь широко распахнулась, и в комнату вошла мама АрДжея. Ее темные волосы – не такие темные, как у ее сыновей – были собраны в низкий хвост. Ее черты лица – мягкие и очень приятные взору, притягивали человеческий взгляд. Я засмотрелась на светлую, несколько бледну. Кожу без какой-либо тени косметики на ней. Прямой маленький нос, в меру пухлые губы и большие глаза, абсолютно точно принадлежащие ее сыну.

У меня сперло дыхание, стоило мне засмотреться в них. Казалось, я тонула в глазах ее сына, которого сейчас хотела увидеть. В его присутствии не чувствовалась столь давящей на меня неловкости. АрДжей, казалось, отодвигал ее на второй план.

- Здравствуй, - проговорила женщина, мягко улыбаясь. Улыбка на ее лице была едва заметной – лишь приподнятые уголки губ, словно она совсем не знала, как это делается. В легкой светлой рубашке и темных штанах, она выглядела крайне просто и так обыденно, чем-то напоминая мне тетю Нэл. Я несколько раз посещала светские рауты, устраиваемые семьей Капо, где имела возможность видеть женщин высшего общества нашего клана. Она была матерью самого Консильери, и в моем понимании должна была выглядеть крайне помпезно, но она выглядела простенькой и доброй.

- Здравствуйте.

В руках она несла поднос. Я с удивлением взглянула на несколько тостов, нарезанные кубиками фрукты и дымящуюся чашку чая.

- Это с лимоном, - заметила она с улыбкой.

Я взглянула на нее удивленно.

- Лимоны?

Она кивнула.

- АрДжей сказал, что ты любишь лимоны.

Ее слова заставили меня зардеться. От женщины не чувствовалась напора или же давления, но ее взгляд, казалось, проникал в саму душу. Я усмехнулась, коротко кивая:

- Да. Все так.

Она хмыкнула, водружая поднос на прикроватный столик. Взглянув на меня с улыбкой, она поднесла руку к моему лбу и прикоснулась к нему. Холодная ладонь отрезвила мою несколько взбудораженную голову, но я застыла от ее прикосновения. Она знала меня всего ничего, но ее доброта, ласка и забота поражали и подкупали меня, заставляя глядеть на нее так, словно ко мне с небес спустился ангел.

Вспомнилась прошлая ночь и ее ласковые, нежные руки, гладящие меня по голове, а также убаюкивающий голос. Я не знала, что с ней случилось в прошлом и почему мой вид вызвал у нее подобную реакцию, но было видно, что она напугана, о чем свидетельствовали ее дрожащие руки и широко распахнутые глаза. Однако, это не остановило ее от того, чтобы помочь мне, и это, в свою очередь, больше всяких слов говорило о ее силе и стойкости.

- Я ... спасибо вам большое, - произнесла я тихо, глядя на нее снизу вверх со всей благодарностью в глазах, на которую была способна. Женщина мягко улыбнулась, махнув рукой.

- Я рада, что тебе уже лучше, - сказала она также тихо. У нее был робкий, неуверенный голос, и говорила она тихо, попеременно сминая свои длинные бледные пальцы. Я с удивлением поняла, что пялюсь на ее руки, и вскоре обнаружила еще одну очень интересную деталь: руки АрДжей тоже унаследовал от матери.

- Это ваша заслуга.

Она улыбнулась мне, в этот раз куда увереннее, чем в предыдущий.

Мой взгляд жадно вцепился в поднос с едой. Нос щекотал запах чая, и слова о лимонах припомнили мне АрДжея и лимонное дерево, что все еще стояло у порога нашего дома, обвивая своими ветками перила и стены. Он все еще помнил такую мелочь, как обожаемые мной лимоны, а мне вспомнилось то, с каким обожанием он всегда смотрел на приготовленную мной еду.

- Могу я присесть? – спросила она, указывая в кресло. Я поспешила кивнуть, а потом смущенно взглянула на поднос, ощущая затапливающий меня голод. Жизнь до прошлой ночи казалась мне целой пропастью, из которой мне едва удалось выбраться живой, и, казалось, теперь мой организм требовал восстановления по всем фронтам. Заметив мой отчаянный взгляд, женщина усмехнулась, вновь очень напоминая при этом своего сына, и водрузила поднос мне на колени.

- Тебе удобно? – поинтересовалась она.

Я улыбнулась, кивая, ощущая странную дрожь в пальцах. Мне было несколько неловко от ее внимательного и пристального взгляда, но вскоре всякая паранойя уступила место голоду. Я осторожно отломила кусочек от горячего ароматного тоста, отправляя его в рот. Ощущалось просто фантастически, особенно для моего голодного желудка. Присластив еще и чаем, я с благодарной улыбкой взглянула на женщину, смущенно проговорив:

- Мне совестно, но, кажется, я не помню вашего имени...

Она хмыкнула.

- Меня зовут Мария. А твое имя?

Прожевав маленький кусочек персика, я представилась:

- Фредерика Бианчи, сеньора.

Она ласково усмехнулась, качая головой.

- Прошу, называй меня Мария. Это... это более привычно.

Я согласна кивнула, не желая перечить ей.

После этих слов Мария замолчала. Некоторое время между нами пребывала лишь тонкая грань тишины, легко нарушаемая звуками передвигаемых столовых приборов. Я взглянула на женщину, пытаясь как-то отвлечься от навязчивых мыслей. В огромном черном кресле ее тело казалось очень маленьким, а поза – крайне напряженной и неловкой, словно она не привыкла сидеть просто на одном месте, опустив руки на колени.

- Как ... как ты себя чувствуешь после... после...

Я опустила голову, осторожно убирая поднос на прикроватную тумбу. Говорить об этом было стыдно и неприятно, но я сглотнула вязкую слюну, скопившуюся во рту, и шмыгнув носом произнесла:

- Я ... пытаюсь не думать. Не помогает, но я вроде ... вроде это помогает не сломаться.

Мария горько усмехнулась, коротко кивая, словно прекрасно понимала, о чем я говорю.

- Ты молодец, - проговорила она тихо, сминая нервно пальцы. Всякий раз, когда ее взгляд касался синяка на моем лице или же других частях тела, она слегка вздрагивала и отводила взгляд, словно ей трудно было смотреть на это. Неудивительно. Не всякому взору приятны эти фиолетовые пятна.

Вздохнув, я смяла в пальцах ткань простыни, глядя прямо в глаза:

- Спасибо вам большое! Я... я правда в долгу перед вами!

Мария подняла свои карие глаза, отрывая их от разглядывания собственных ногтей и посмотрела на меня мягко:

- Я...я была рада помочь. Ты важна моему сыну. Он нечасто приводит женщин домой. Точнее, никогда.

Я зарделась. Легкий ненавязчивый намек в голосе Марии меня несколько смутил, но я предпочла не зацикливаться на нем.

- Мы...мы долгое время знакомы.

Она внимательно взглянула в мои бегающие из угла в угол глаза.

- В каких вы состоите отношениях?

Я возрадовалась тому, что в моем рту ничего не было в эту самую секунду, потому что будь там хоть что-нибудь, я бы выплюнула это с громким криком, проклиная себя и свою дурость. Но это не помешало мне покраснеть с головы до пят, ощущая себя подобно самому спелому помидору.

В моей голове лихорадочно носились самые разные мысли абсолютно разнообразного характера. Что мне следовало ответить женщине, которая со всей внимательностью и заботой отнеслась к абсолютно незнакомой девушке? Интересно было бы взглянуть в ее лицо, если бы я упомянула о том, как разбила сердце ее любимому сыну, прежде втоптав в грязь его какие-либо чувства ко мне.

Мария ждала ответа, заинтересованно глядя на меня. Прочистив горло, я вздохнула и произнесла:

- Мы ... друзья.

Слова комом застряли в горле, но я знала, как еще охарактеризовать то, что между нами происходило. Брови Марии взметнулись вверх, недоуменно глядя на меня:

- Друзья?

Я кивнула.

- Да.

Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но потом также стремительно закрыла его, опустив глаза в пол. Выражение ее лица было задумчивым, я буквально слышала, как шестеренки работают в ее мозгу, и когда она подняла взгляд на меня, то я испуганно застыла, застигнутая врасплох ее столь быстро вернувшемуся ко мне вниманию.

Ожидаемого мной осуждения не последовало. Напротив, Мария смотрела на меня с благодарной улыбкой, сияя своими мягкими глазами.

- Спасибо, - сказала она просто. – Я рада, что у АрДжея есть такой друг. Ты не кажешься плохой девушкой. У моего сына мало друзей. Только Леонас, если я не ошибаюсь. Если он подпустил тебя достаточно близко, то, вероятно, он доверяет тебе.

Несмотря на, казалось бы, очень простые, крайне понятные и добрые слова, у меня было такое ощущение, что за ними скрывается некое второе дно, но Мария ни коим образом не давила и не напирала. Она вновь улыбнулась, опять же легко и просто. Махнув рукой в сторону двери, она проговорила:

- Я пойду. Тебе следует больше отдыхать.

Было что-то такое, что мне хотелось ей сказать перед уходом, но я все не могла понять, что именно. Это странное чувство возникло после некоторой тоски в ее взгляде после моих слов. Я ощутила больной укол вины прямо в сердце, но единственное, на что меня хватило – попросить у нее телефон.

- Могу я воспользоваться вашим телефоном? – мой вопрос нагнал ее у самой двери. Совестно было просить еще о чем-либо после всего того, что она и так для меня сделала, но необходимо было уладить кое-что, прежде чем это грохилось обернуться катастрофой всей моей жизни. Мария удивленно обернулась, выгнув тоненькую темную бровь.

- Телефон?

Я кивнула.

- Я бы хотела позвонить своему отцу, - ответила я честно.

Мгновение Мария еще продолжала смотреть на меня, но она только кивнула, не задавая лишних вопросов. Мне в который раз подумалось, что мать АрДжея была очень странной женщиной в самом лучше значении этого слова. Простая, понимающая и добрая, правда пугающая пропасть в глубине ее красивых глаз настораживала меня.

Она вернулась через некоторое время не только с телефоном, но и с несколькими вещами, включающими в себя две простые белые футболки и легкие домашние штаны. Я с благодарностью взглянула на протягиваемую резинку для волос, нетерпеливо собирая лезущие в лицо локоны. Новенький смартфон уткнулся мне прямо в лицо, и я осторожно взяла его, не забыв еще раз при этом поблагодарить женщину, прежде чем набрать знакомый номер.

Пять гудков стоили мне нескольких пучков нервов и моей несчастной нижней губы, изгрызанной в порыве нервозности. Мое сердце быстро билось от волнения, а стоило мне еще услышать голос отца, как моя душа ушла в пятки. Я не умела лгать, но мне следовало сделать именно это, чтобы скрыть от него правду.

- Папа? – позвала я.

С другой стороны динамика послышался удивленнй голос отца.

- Фредди? Это ты? Чьи это номера?

Я взглянула на Марию, которая смотрела в стену равнодушным, безразличным взглядом, не вслушиваясь в мою болтовню.

- Это телефон одной из монахинь, - кинула я задористо. – Как поживаешь?

Он вздохнул.

- Я как раз намеревался навестить тебя. Леонас отправляет меня в Алабаму к твоему брату, чтобы помочь ему с несколькими делами.

Я хмыкнула.

- Это здорово. Получается, мы уже не встретимся на этой неделе?

Голос папы стал подозрительным.

- Ты не в церкви?

Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки.

- Не..ет, - ответила я тихо. – Мы с Тиной... нас отправили на теологическую конференцию, мы вернемся в конце недели. Помнишь, я рассказывала тебе о ней?

Папа фыркнул.

- Не рассказывала.

Я улыбнулась, качая головой.

- Порой ты забываешь то, что делал несколько минут назад. Конечно, ты забыл. Я не удивлена. Я буду еще звонить тебе. Мне пора идти. Когда ты вернешься в Чикаго?

Папа ответил:

- Если я управлюсь со всем в ближайшее время, то через недельку-две, но не беспокойся. К концу месяца я точно буду дома.

Я улыбнулась.

- Я люблю тебя, папа, - робко сказала я, с замиранием сердца ожидая ответа. Ответа не последовало, что напугало мне до чертиков, но через мгновение папа тяжело вздохнул, словно больше всего на свете он желал в эту минуту видеть меня рядом, и я от этого мое сердце едва ли не перестало биться.

- Береги себя, дорогая, - ответил он мягко. – Я люблю тебя, Фредди.

В уголках глаз скопились слезинки.

- И я тебя, пап. Я очень люблю тебя. Я отключаюсь.

Он хмыкнул, давая мне сигнал к тому, чтобы я ложила трубку. Я оторвала телефон от уха, глядя на Марию, которая жадно вслушивалась в каждое мое слово. Ее столь пристальное внимание удивило. Я недоуменно взглянула на нее, но она ничего не ответила, только зарделась, и испуганно опустила глаза, виновато понурив плечи.

- Спасибо вам большое! – произнесла я, протягивая ей телефон дрожащими пальцами. Она только коротко кивнула, все еще виновато поглядывая на меня.

- У тебя...хороший отец. Ты ведь дочь Энцо?

Я кивнула, улыбаясь ее словам.

- Да, - сказала я легко и просто. – У меня лучший отец на свете.

Что-то промелькнуло в ее глазах, заставив ее тоскливо усмехнуться. Я подумала о том, что у меня лучший отец в мире. Жаль, что у него не самая лучшая в мире дочь. Радовало хотя бы то, что последние несколько лет он стал более терпимым. Мы встречались каждую неделю в церкви, куда он приезжал, прихватив с собой несколько контейнеров еды, чтобы мы могли вместе пообедать. Временами я сама готовила ему. Папа пытался смириться с тем фактом, что меня нельзя будет переубедить в чем-либо. Церковь стала новым домом, и он учился принимать это, как бы трудно ему не давалось это осознание, и я как никогда была рада этому.

Мария была права. Мне достался лучший отец, которого только можно представить.

Неловко потоптавшись на месте, Мария махнула в сторону двери, намекая, что ей пора уходить. Она несколько сконфуженно улыбнулась, словно не привыкла задавать вопросы или вообще разговаривать с людьми. Я улыбнулась ей, еще раз выражая свою благодарность за ее заботу, но стоило ей достичь дверь и взяться за ручку, как вопрос сам вырвался из груди:

- Мария! – позвала я ее, подорвавшись с места. Она удивленно обернулась. Я смутилась, прикусив свой длинный и любопытный язык, но было уже поздно: - Когда он...он вернется?

Она недоуменно выгнула бровь, а потом невесело усмехнулась, пожимая плечами.

- Может...может вечером? – сказала она неуверенно, и тень вины пролегла через все ее лицо. Она опустила глаза в пол, и тихо произнесла: - Я не знаю.

Больше она ничего не сказала, оставляя меня одну, но что-то в ее голосе заставило меня настороженно глядеть ей вслед вплоть до того самого момента, как за ней закрылась дверь.

А я ждала АрДжея до полуночи, но он так и не вернулся, пуская в моей груди ростки волнения и тревожности.

***

Мой сон был тревожным и беспокойным. Мне вновь снились некие фантомные образы неизвестных мне людей, но в этот раз никто не выдернул меня из лап кошмаров. Я продолжала падать и падать, пытаясь вырваться из цепких рук ночного монстра, но все было бесполезно, и мне оставалось только плакать и хныкать, моля о спасении.

Очень скоро до меня дошло, что этот голос не принадлежал мне.

Чей-то лихорадочный, испуганный шепот вырвал меня из мира сновидений. Я резко открыла глаза, блуждая ими по темному помещению. В комнате было душно из-за плотно затворенного окна, а рядом лежало горячее, плененное кошмаром тело, заставившее меня взволнованно и беспокойно подорваться с места, нависая над ним.

Я не знала, когда он вернулся, потому что в ромашковом чае, который к вечеру мы выпили с Марией, точно было успокоительное, в составе которого имелось снотворное. Я ждала его до глубокой ночи, не желая ложиться спать одна. Я не могула уйти, потому что обещала ему остаться. Мне некуда было податься в эти дни, а плевать на его слова после всего того, что он для меня сделал, было верхом неблагодарности и свинства. Я не отрицала, что чувствовала себя странно в его доме, в его постели, но я доверяла ему. По крайней мере, он не был чужим человеком, каким я пыталась выставить его для себя самой на протяжении всех тех лет, что я знала его, и пусть жизнь в эти несколько дней казалась мне максимально странной, я решила разобраться со всем этим после того, как покину его дом, потому что мыслить трезво в его присутствии у меня не получалось. Не выходило.

АрДжей тяжело дышал, его грудная клетка ходила ходуном, а влажная от пота рубашка облепила все его тело. Я осторожно коснулась его лица, ужаснувшись тому, насколько горячей была его кожа. Это не остановило меня от того, чтобы я обеими руками вцепилась в его лицо, нависая над ним.

- АрДжей! – позвала я решительно. – АрДжей, проснись!

Он не отвечал. Его глаза были плотно зажмурены, руки до боли сжимали простыни, натягивая их. Я попыталась дозваться до него еще раз, но все тщетно. Его била мелкая дрожь, пот градом стекал по лбу. Я смахнула влагу, принявшись трясти его за плечи, вцепившись в его мощную грудь, и даже смущение не могло побороть моей тревоги, потому что он все еще метался в бреду, будучи жертвой своего кошмара.

Неожиданно он довольно ощутимо дернулся, крупно вздрогнув.

- Мне больно! – едва слышно выдохнул он. – Мне больно! Пожалуйста, хватит! Не бей меня! Мне больно!

Одинокая, маленькая слезинка скатилась вниз по его виску. Я затаила дыхание, застигнутая врасплох странным откровением, которому стала свидетелем. Понятия не имела, почему на глаза навернулись слезы, я сильнее вцепилась в его плечи, отчаянно намеренная вырвать его из лап кошмара.

Прошлой ночью он стерег мой сон. Я обязана была сделать тоже самое и для него.

- АрДжей! – позвала я яростно. – АрДжей, проснись! Это сон! Это просто сон! Сон, АрДжей!

Он судорожно вздохнул, резко открывая глаза. Его темные-темные пуговки глаз уставились на меня со страхом и некоторым отчаянием. Моя рука покоилась на его щеке, ласково поглаживая ее. Мои собственные глаза блестели от слез. Я не знала, что ему снилось, но его слова, произнесенные в бреду, отзывались болью в груди. Отчего-то я знала, что за эти скрывается намного больше, чем он когда-либо давал мне о себе знать.

- Фредерика? – хрипло произнес он, и его голос был полон одновременно облегчения и страха.

Я кивнула, склоняясь ближе.

- Это я! – зашептала я. – Это я! Это был просто сон! Сон!

АрДжей тяжело вздохнул на мгновение прикрывая глаза. В следующую секунду он резко распахнул их, и в глубине его черных очей плескалась тьма.

- Уйди! – прошипел он, отталкивая меня в сторону. Я едва ли не завалилась на бок, удивленно и недоуменно наблюдая за тем, как он стремительно подорвался с места, стягивая с себя рубашку. Маленькие пуговицы с глухим стуком посыпались на пол. Он отшвырнул мокрую ткань подальше от себя. Остановившись, он повернул голову. В глазах читалась чистейшая, ничем не прикрытая ярость неизвестно по отношению к кому. Это не напугало меня, потому что одновременно с этим я заметила с какой болью и горечью он посмотрел на меня.

В следующую минуту он с громким хлопком, едва ли не перебудившим весь дом, захлопнул дверь в ванную. Неведанная мне ранее тревога заставила меня подорваться следом. На ватных и негнущихся ногах я встала с места, чувствуя головокружение и легкую тошноту. Это не заставило меня остановиться на моем пути. Преодолев кое-как разделявшее меня с ванной расстояние, я вцепилась в ручку, дыша через раз. Беспокойство и волнение затопили все мое нутро.

Не давая себе времени на раздумья, я отворила дверь, распахивая ее настежь. АрДжея застыл посреди ванной. Штаны болтались на его бедрах, сам он склонился над раковиной, и его мелко трясло, что можно было заметить под его плечами и груди. Он тяжело вздохнул, заметив мое появление и низко прохрипел:

- Выйди!

Прозвучало очень даже устрашающе, но я знала его слишком давно, и несмотря на то, что его нынешнее состояние настораживало меня, это не отталкивало. Я не сдвинулась с места, думая о том, что всегда догадывалась о наличии темной стороны его души, которая мучила его. Порой она выглядела наружу, пока он не подавлял его своей нечеловеческой силой воли, но сегодня она вырвалась вновь, и застигнутый врасплох моим присутствием рядом, он не сумел вовремя возобладать над этой стороной своей сущности.

- АрДжей, - позвала я его, протягивая вперед руку, не зная на что желая наткнуться.

Он с треском вцепился в края раковины.

- Выйди вон, Фредерика!

Я покачала головой, выводя его тем самым еще больше из себя. Мое спертое дыхание и крепко сжатые кулаки свидетельствовали о высшей степени моей напряженности. В эту самую секунду АрДжей напоминал дикое, хищное животное, бессильно бьющееся в ненавистной ему клетке. Я не знала, что именно служит ему клеткой, мешающей ему свободно и сильно вздохнуть, но эта клетка мешала ему жить. Она пугала его. Она вводила его в ужас.

- Уйди! – воскликнул он. Мыльница с громким треском упала на кафельный пол, заставив меня вздрогнуть. Я подняла голову, осторожно ощупывая взглядом его трясущееся в ярости и отчаянии тело. Черная, как сама ночь спина, была забита татуировками. Прямо под линией волос, у самого основания шеи, разворачиваясь практически на всю площадь его плеч и лопаток, был набит ангел с расправленными крыльями. Прямо под ним по всему периметру позвоночника была набита некая фраза китайскими иероглифами. Я понятия не имела, что там написано, но мне вдруг отчаянно захотелось узнать, какой смысл таили в себе эти замысловатые рисунки.

А еще были шрамы. Много, много шрамов. Они не испугали меня, как он того хотел или же боялся. Мой отец был солдатом. Мой брат был солдатом. Мне стало невыносимо больно от мысли, какие муки ему пришлось пережить, чтобы эти рубцы превратились лишь в воспоминания былой боли, но я была воспитана в семье, верой и правдой служащей Наряду. Может, меня могли бы и разжалобить шрамы, но они не пугали меня.

Никогда.

Вскоре наши взгляды встретились в зеркале. АрДжей смотрел на меня через зеркальную гладь, в которой отражалось мой беспокойное, взволнованное лицо. В его глазах плясали черти, а выражение лица было опасным и даже угрожающим. Он сверлил меня взглядом на протяжении нескольких минуты, до боли впиваясь пальцами в края раковины, а потом отвел взгляд и вдруг наткнулся на свое собственное отражение, словно впервые его видел.

Выражение его лица исказилось. Взгляд стал болезненным, горьким и отчаянным. Он тяжело задышал, прикрыв глаза, а потом стиснул зубы и взмахнул рукой, с ненавистью глядя перед собой. Я метнулась вперед, не отдавая отчета своим действиям, напуганная тем, с какой злобой он глядел на самого себя, словно отчаянно и всепоглощающе ненавидел саму свою сущность.

Я оказалась за его спиной за долю секунды, одной рукой перехватывая его запястье, а другой прикрывая ему глаза. Он замер, застигнутый врасплох моими действиями. Мои пальцы намертво вцепилась в его руку, не позволяя причинить себе боль. Он медленно опустил ее и обмяк, позволяя мне контролировать происходящее. Я не видела его лица, чтобы судить о эмоциях, но, казалось, он выгорел, позволяя своему огоньку догорать свои последние блики.

Моя грудь плотно была прижата к его обнаженной спине. Нас разделяла тонкая ткань белоснежной футболки, но даже сквозь эту смехотворную преграду я слышала, как быстро и гулко бьется его сердце. Мои пальцы лежали на его переносице, осторожно касаясь век и ресниц. Он не предпринимал каких-либо попыток оттолкнуть меня или отойти от меня самому. Он просто стоял, позволяя мне угомонить ту бурю, что крушила все, что было внутри у него, и если я была на это способна, то я готова была сделать все, что в моих силах, чтобы подарить ему покой.

Вскоре я опустила его запястье. Эта рука, как и другая, безвольно повисла вдоль тела. Я осторожно коснулась его плеча, надавливая на него, заставляя АрДжея повернуться ко мне лицом. Он двигался медленно и нехотя, до последнего желая оттянуть момент, когда мы встретимся глазами, но стоило ему обернуться, как я подавилась вздохом от всей той боли, что плескалась в глубине его глаз.

Это не стало неожиданностью, но все равно словно лезвием полоснула по сердцу. Судорожный вздох, вырвавшийся из моего рта после долгой минуты молчания, был полон желания прижать его к себе и успокоить. Он выглядел разбитым и сломленным, таким, каким я не видела его никогда за все то время, что знала, а знала я его всяким: злым, обиженным, счастливым, задорным – но сломленным – никогда. Прежде он не позволял этой части своей сущности вырваться наружу. Считал ли он это слабостью?

Я прекрасно понимала, что да.

Вскоре наши взгляды вновь пересеклись. Пытаясь уйти от моих внимательных глаз, АрДжей отвернулся, и вновь наткнулся на свое отражение в зеркале. Взгляд стал почти испуганным, и он дернулся, будто видел перед собой не себя, а кого-то другого, кто ввергал его в самые настоящие пучины отчаяния. Руки задрожали, и я незамедлительно взяла их в своих холодные озябшие ладони, пытаясь согреть теми крохами тепла, которые имелись в моем собственном сердце.

- АрДжей! – позвала я настойчиво. Он продолжал напряженно и испуганно следить за своим отражением в зеркале. – АрДжей!

Одна моя ладонь взметнулась вверх, и осторожна легла на его щеку. Я надавила на нее, поворачивая голову в свою сторону, и еще раз предприняла попытку дозваться до него. АрДжей несколько раз моргнул, тяжело вздохнул, а потом слабо поинтересовался:

- Фредерика?

Словно только сейчас заметил мое присутствие. Я коротко кивнула.

- Это я.

Он шмыгнул носом, опуская голову. Больше не пытаясь найти взглядом свое отражение, пугающее его, казалось, он выдохся, после тяжелого и крайне напряженного дня.

- АрДжей, - позвала я его мягко. Дрожащими от некоторого смущения пальцами я коснулась его мелко подрагивающих плеч, чувствуя странное покалывание в тех самых местах, где моя кожа соприкасалась с его. Обнаженная кожа его плеч и груди была холодной. Он удивленно взглянул на меня, словно не понимал, что я делаю. Я тоже не понимала. – Это я. А это ты. Только ты. Больше никто.

Мои слова сопровождались кивками в сторону злополучного зеркала, в которое АрДжей с опаской взглянул, в этот раз без прежней паники. Его взгляд несколько посветлел. Тяжело вздохнув, он опустил голову, глаза, и закусил губу, пытаясь подобрать слова, чтобы что-то сказать, но выходило у него это не так легко, как всегда ему удавалось. Я видела тень стыда и смущения на его лице.

- Я...мне...

Я улыбнулась ему, качая головой.

- Все хорошо.

Он не хотел об этом говорить, и хоть в моей голове назрела масса вопросов, я предпочла заткнуть свой любопытный рот, не желая еще больше смущать его. Мужчины мира мафии не любили говорить о своих слабостях. Еще больше они не любили, когда кто-то их видел, особенно – женщины, для которых они всегда хотели оставаться сильными и непоколебимыми.

Глупый мальчишка.

Молчание затянулось на долгие, долгие минуты, которым не было счета. АрДжей просто стоял на том же самом месте, застыв в крайне неловкой позе, а мои руки продолжали легко и невесомо касаться его плеч. Вскоре пальцы наткнулись на старый, побелевший шрам, рассекающий плечо вдоль спины. Он дернулся, и мгновенно отошел, отшатываясь от меня, а потом вырвался в комнату, словно ему стало здесь сложно дышать.

В комнате АрДжей открыл окно, настежь распахивая плотные ставни и впуская в помещение поток предрассветного прохладного ветерка. Он вцепился в подоконник, низко опуская голову и все еще мелко трясущиеся плечи, вдыхая свежий, утренний воздух.

- Ложись спать, - велел он голосом, не терпящим возражений. Я проводила долгим взглядом его напряженную до предела спину, не двигаясь с места. Осторожно опустившись на край кровати, я так и застыла, одновременно не желая лезть ему в душу, но и не имея желания оставлять его наедине с теми кошмарами, что мучили его в эту самую секунду.

Он в очередной раз удивил. Почувствовав мое нежелание прислушиваться к его словам, он невесело усмехнулся, даже как-то злобно, преодолел то мизерное расстояние от окна до кровати, и плюхнулся на развороченную кровать, прежде кинув через плечо:

- Ложись спать!

Он отвернулся, и его голос в этот раз не звучал злобно, раздраженно или сердито. Он звучал как-то стыдливо, словно он не хотел показывать мне эту свою сторону. Эта ночь показала мне его уязвимую сторону, и это не было чем-то позорным, как он, возможно, считал. Это не следовало скрывать под покровом ночи, отвернув лицо.

Взобравшись на свою сторону, я легла на бок, подложив ладонь под щеку. Моя дрожащая рука сама взметнулась в воздух и направилась вперед. Кончиками пальцев коснувшись его спины, я ощутила, как его тело напряглось, словно начиная искриться. Он судорожно вздохнул, а потом всякая настороженность покинула его, и он расслабился, как будто выдохся, позволяя мне осторожно водить кончиками пальцев по его испещренной шрамами спина. Они не были чем-то, за что должно становиться стыдно. Они были доказательством того, каким сильным он был.

Прошлой ночью он вырвал меня из лап кошмара. Сегодня это должна была сделать для него я.

Противореча всем романтическим фильмам в истории, я не начала петь ему колыбельные или говорить что-то успокаивающее. Я просто молчала, и эта тишина, образовавшаяся между нами не давила и не напирала. АрДжей молчал, тоже не желая прерывать ее. Постепенно, секунда за секундой, его тело расслаблялось. Мои пальцы чертили замысловатые узоры на его спине, вплетаясь в иероглифы, начерченные на гладкой коже, осторожно, ласково, мягко оглаживая контуры старых, заживших ран. Я не знала, кто их оставил ему, но в эту самую секунду хотелось лишь проклясть этого человека на долгие и бесконечные муки.

***

АрДжей

Мое сердце отплясывало хренову румбу, грозясь свести меня с ума окончательно и бесповоротно. Я судорожно и тяжело дышал, чувствуя невесомые, но, одновременно, настойчивые пальцы Фредерики на своей спине – самой уязвимой части своего тела, как я считал. Он не отрывала руки, продолжая водить по контурам старых шрамов, оставленных ублюдком-отцом давным-давно. Они стали воспоминанием, но все равно причиняли боль. Не физическую, но моральную.

Мне было стыдно поворачиваться лицом к ней, потому что я чувствовал себя тем, кем не чувствовал с того самого дня, как отец отправился в мир иной – слабым, беззащитным ребенком. Очередной гребаный кошмар, который я в эту секунду даже толком не смог вспомнить, выбил из меня весь дух и всякую уверенность. Добило меня еще и то, что свидетелем этой гнусной, жалкой истерики стал никто иной, как Фредерика – девушка, которой я хотел показать все грани своего внутреннего мира, кроме этой. Эта часть была пропитана болью и страхом.

Фредерика молчала, как и я, не предпринимая никаких попыток завязать разговор. За это я всегда и любил ее. Тишина в ее присутствии была такой успокаивающей. Я не думал, что могу сказать что-то в эту самую секунду, и не разреветься. Мне хотелось это сделать, как тогда, в детстве, когда отец запирал меня в комнате после побоев, но я не имел на это права. Я был старшим ребенком, обязанным защищать и оберегать мать и брата.

Я не имел права на слабость.

Закатив глаза от собственной глупости, я кинул раздраженно через плечо:

- Ложись спать, Фредерика!

Она не послушала. Я в очередной раз сердито пропыхтел, думая о том, что эта девчонка всегда делала то, что сама считала нужным. Стыдливо вспомнилось, что это она тут была той, кому необходимо поддержка и забота. Приподнявшись на локте, я повернулся голову, глядя на нее сверху вниз пристальным, прищуренным взглядом. Ее ладонь так и застыла в воздухе, а взгляд, несколько скептичный и любопытный, не удивил и несколько даже позабавил.

Глубоко вздохнув, Фредерика повернулась на спину, сложив руки на животе и уставилась в потолок.

- Кошмары, - сказала она тихо и задумчиво. – Это просто кошмары. Их не нужно стыдиться, или бояться. Это обыденность.

Я хмыкнул. Несмотря на острое желание ввязаться в перепалку, я чувствовал себя гребанным извращенцем, наблюдая за тем, как светлая футболка натянулась на груди, являя моему взору маленькие напряженные соски. Заметив мое молчание, Фредерика проследила за моим взглядом и вспыхнула, медленно, но настойчиво накрываясь одеялом. Кривая усмешка вырвалась из моего рта, и я принял ту же позу, что и она, чувствуя себя выжатым, как лимон, уставшим и раздавленным.

Чертов папашка в очередной хренов раз одержал победу надо мной.

- Это другое, - фыркнул я, отвечая на ее раннюю реплику.

Фредерика невесело усмехнулась.

- По мне, так то же самое, - ответила она тихо. – Мне тоже они снятся. Вчера снились. Ты бы предпочел, чтобы я стыдилась этого и избегала твоего взгляда. Ты ведешь себя, как ребенок. Кошмары – не повод для стыда. И шрамы твои тоже. Это твои медали за силу и стойкость. Странно, что я объясняю тебе это. Ты всегда казался мне гением.

Ее слова выбили весь воздух из груди. Джованни как-то сказал мне что-то подобное, но я все еще не мог смириться с тем фактом, что чувствовал себя хреновым ребенком всякий раз, как провалился в бездну сна.

- Могу я задать вопрос?

Занятый своими размышлениями, я вздрогнул от того, насколько неожиданно и резко раздался ее голос. В следующую секунду я вздрогнул сильнее, натыкаясь на пристальный взгляд ее огромных зеленых глаз. Она вновь повернулась на бок и сверлила меня ими, не давая и шанса на отступление.

Я беспомощно фыркнул, вздыхая и глядя в потолок.

- Я могу не отвечать?

Она хмыкнула.

- Конечно.

Я кивнул.

- Тогда ладно.

Фредерика, получившая шанс задать-таки свой вопросик, а я прекрасно знал, о чем она хочет спросить, обдумывала то, как преподнести его более правильно. Что она хотела узнать? Кто оставил шрамы? Почему я подорвался от кошмара? Почему я умолял ублюдка не бить меня?

Но она в очередной гребаный раз удивила.

- Там, - указала она в сторону ванной. – Почему ты так ненавистно смотрел на собственное отражение? Ты ведь такой красивый.

Я прикрыл глаза, приказывая себе считать до ста. Надо было успокоиться, потому что сердце заходилось внутри, как бешеное.

- Знаешь, - хмыкнул я, ехидно усмехаясь. – Когда-то ты уже говорила мне о том, что я красивый. Это не самым лучшим образом закончилось для нас.

Мои слова ее никак не задели, лишь заставили зардеться и смущенно отвести взгляд, но вскоре она снова настойчиво впилась в меня им.

- Можно мне не отвечать на это? – попросил я, продолжая глядеть в потолок. Я не считал эту красоту даром – она принадлежала ублюдку, и я с радостью обменял был ее на что угодно, чтобы не видеть его ублюдочное лицо всякий раз, как смотрюсь в зеркало.

Фредерика улыбнулась.

- Хорошо, - легко согласилась она.

Я повернулся набок, как и она, встречаясь с ней взглядом. Некоторое время мы просто молчали. Она изучала своими любопытными глазами мое лицо. Я буквально чувствовал, как они медленно сканируют каждый сантиметр моей кожи: лоб, глаза, нос, щеки, рот, подбородок, и так обратно, по кругу. Я знал, что я красив. Мне многие это говорили. Но опять же, эта красота ассоциировалась с ублюдком Рокко Скудери, и она была самой ненавистной мне вещью.

Я был похож на него, как две капли воды. И за это я себя ненавидел.

Из-за гребаных мыслей я в очередной раз упустил момент, когда Фредерика начала действовать. Я все еще помнил теплоту ее рук, обеспокоенное, но решительное лицо там, в ванной, когда она буквально вырвала меня из лап демона, прижимая к себе. Сейчас она делала тоже самое, вырывая меня теперь уже из лап собственного самобичевания, протягивая руку и осторожно касаясь моих щек.

Я замер, застигнутый врасплох ее действиями, завороженный, удивленный и любопытный.

Некоторое время она ничего не говорила, молча изучая мое лицо, а потом сказала то, что убило и воскресило меня в одно мгновение:

- Ты похож на свою маму, - прошептала она, выбивая весь воздух из моей груди. Ее рука взметнулась вверх, и кончиками пальцев она коснулась моих век, а потом и глаз, заставляя меня прикрыть их. Судорожный вздох вырвался из моей груди. - У тебя ее глаза.

Я сжал в кулаки задрожавшие ладони, пытаясь успокоиться, но мое сердце взорвалось тысячами фейерверков, изничтожая меня изнутри. Как же я ненавидел ее! Фредерика всегда раскрепощалась под покровом ночи, позволяя себе оголить истинную натуру тогда, когда считала, что никто не видит и не замечает. Она прятала в ночи саму себя так, как я прятал свои слабости и своих демонов, и всякий раз она говорила что-то такое, после которого я уже не был прежним.

Мне шел гребаный двадцать первый год, и никогда на моей памяти никто, кроме брата и Леонаса, не говорил мне о том, что я похож на свою мать. Я не хотел, что ответить Фредерике на эти ее слова, но не потому, что меня они не устраивали или что-то подобное.

Я просто не знал, что сказать.

- Можно попросить тебя кое о чем? – тихо поинтересовался я, плотно зажмуривая глаза. Я очень хотел обнять ее в эту самую секунду. Она была такой, как в моих самых потаенных мечтах: расслабленная, лежащая в моей постели, глядящая на меня своим мягким, ласковым взглядом. Я хотел ее ненавидеть. Я пытался ее ненавидеть.

Но я не мог. Кого угодно, но не ее.

- Конечно, - ответила она тихо.

Я глубоко вдохнул, набирая в легкие побольше воздуха, и произнес, не позволяя голосу задрожать:

- Пожалуйста, сделай вид, что ты не видела ничего. Я...я не стыжусь или что-то в этом роде. Я принял то, кем я являюсь. Но я не хочу видеть отражение этого человека в твоих глазах. Пусть уж лучше я навсегда останусь в твоих воспоминаниях, как надоедливый флиртующий подросток, нежели то, что ты видела сегодня ночью. Хорошо?

Пристальный взгляд Фредерики говорил о том, что она могла бы поспорить, но она вздознула, коротко кивнув.

- Хорошо, - произнесла она тихо, улыбась одними уголками губ. В эту секунду она чем-то напомнила мне маму. Та тоже улыбалась несколько похоже.

Прикрыв глаза, я сделал вид, что пытаюсь заснуть.

И, что самое удивительно, я и правда заснул, и я был полностью уверен, что в этом заслуга маленькой теплой ладони, которая мягко обхватила мои пальцы.

В этот раз снов я не видел. Было только спокойное, безмятежное наслаждение, и успокоение, которого я не чувствовала очень и очень давно. Я уже и забыл какого это – чувствовать себя отдохнувшим после долгой, бессонной ночи. Это напомнило мне времена, когда я просыпался от мысли, что увижу ее.

В этот раз я тоже заснул без страха, потому что знал, что, проснувшись, первое, что увижу – ее прекрасное, любимое лицо.

***

Фредерика

Первой мыслью после пробуждение было сдержать данное слово. Я постаралась никоим образом не показать того, что помню о лихорадочно испуганном лице и дрожащих пальцах. Если он не хотел об этом пока говорить, то не следовало лезть ему в душу, с упрямым намерением разворошить все пуще прежнего. Кому, как не мне знать, как это ненавистно и мерзостно ощущается, когда-то кто-то пытается вытянуть из тебя то, что ты рассказывать пока не хочешь. Ну или не готов. И, возможно, никогда не будешь.

Мои глаза медленно раскрылись, прищуриваясь от яркого света, бьющего в глаза. Я мгновенно выискала взглядом часы. Время перевалило за семь, что свидетельствовало о трех часах хорошего, бодрящего сна, пусть даже и столь малого. Рука ощупала место рядом, но, как и вчера наткнулась на пустоту. Внутри меня появилось странное раздражение, но оно издохло в ту же самую секунду, как я обернулась, ощущая, как сперло дыхание и пересохло во рту.

АрДжей упражнялся. Закинув руки на трубу, что была прямо над его дверью, он легко подтягивался, скрестив ноги. На нем были только спортивные шорты и больше ничего. От ощущений внутри моя голова шла кругом. Невольно я засмотрелась на то, как блестела его кожа от пота, или как низко держались проклятые шорты на его бедрах, открывая ямочки на пояснице.

Вдруг вспомнился тот едва ли не сорванный поцелуй на свадьбе Леонаса. В эту самую секунду я очень порадовалась, что поцелуя все-таки не случилось, хотя, одновременно с этим, с этот миг в мой мохг закралась мысль о том, каковы его губы на вкус, раз спина, одна только спина, казалась такой соблазнительной на вид, но благо все-таки ничего не случилось, потому что я понятия не имела, как справлялась бы с этими воспоминаниями.

Давняя мысль, как-то абсолютно неожиданно пришедшая в голову, приобрела форму и укоренилась в сознание. Он был живым воплощением греха, ниспосланным с небес на то, чтобы свести меня с ума. Он сказал, что хочет навечно остаться в моей голове надоедливым флиртующим подростком? Как давно этот образ сменился на красивого, статного и невероятно соблазнительного мужчину, на которого невозможно было не смотреть?

Пришлось списать мои дрожащие пальцы, закатывающие глаза, спертое дыхание, воспламенившееся тело и странные ощущения внизу живота на мою сексуальную неопытность и любопытство. Временами это помогало, только в этот раз как-то не особо.

Я осторожно повернула голову, стараясь лишний раз не дышать, чтобы не выдать себя. Лица АрДжея не было видно, но я видела его спину, что с некоторых пор сводила меня с ума: широкую, мускулистую и невероятно красивую, забитую многочисленными татуировками, и с горечью вспомнила побелевшие рубцы, которые прошлой ночью касалась пальцами. Он сделал очередное подтягивание, а потом и еще одно, и еще, и делал это так спокойно, словно ел яблоко. Сколько же сил скрывалось в этом теле?

Все мои внутренности опалило жаром. Я вцепилась в одеяло обеими руками и сжала его до боли в пальцах, крепко зажмурив глаза. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда и смущения. Кем мы были друг другу в эту самую секунду: знакомые, друзья, любовники? Наши странные отношения, которые вылились в это невообразимое нечто исключительно по моей вине, невозможно было отнести ни в одну из этих категорий, и я лишь сильнее зажмурилась до белых пятен перед глазами. Несмотря на это, вскоре образ вновь сменился на АрДжея.

Мое прерывистое дыхание грозилось выдать меня, и я резко прикрыла рот рукой, проклиная себя и странное, глупое, тягучее чувство внизу живота, отчего хотелось еще крепче сжать ноги. Между бедрами наливалось тепло, и захотелось подвигаться, чтобы как-то облегчить это странное напряжение, возникшее в теле. Глупо приоткрыв один глаз, я сглотнула вязкую слюну, заметив, как едва видимая глазу капелька пота скатилась вниз по его спине, скрываясь в резинке шорт. Он был невероятно красиво сложен, словно те самые статуи древнегреческих Богов, которых так любили показывать на всех выставках в музеях.

У меня сперло дыхание, и я пялилась на него во все глаза, чувствуя себя странно и очень-очень необычно. Я выросла в семье с двумя взрослыми мужчинами, и я также видела своего брата и отца без футболки, однако АрДжей не был мне ни братом, ни отцом, и ни кем-либо еще.

Кем он был, черт меня дери?

Я попыталась вспомнить четырнадцатилетнего АрДжея, и моей голове возник тот самый образ мальчика из далекого прошлого, но в эту самую секунду этот образ надкололся и разлетелся на тысячу мелких осколков. АрДжей спрыгнул, ловко встав на ноги и разминая напряженные мышцы, двигая плечами и руками, а я возвела глаза к потолку, моля о том, чтобы это странное соблазнение, если его можно было так назвать, прекратилось.

Это было смущающе и горячо, да настолько, что я хотела провалиться сквозь землю от желания раздвинуть ноги и ощупать все, что скрывалось между бедрами, так яростно пульсируя и требуя своего. Почему именно он вызывал такие эмоции?

Едва заслышав шорох с моей стороны, АрДжей подозрительно дернул плечом. Я резко зажмурилась до адской боли в глазах, видя блики перед собой, когда он двинулся в сторону кровати. Его шаги были медленными и ленивыми, словно у сытого, довольного жизнью кота. Никакого напоминания о том, что случилось несколькими часами ранее. Даже с закрытыми глазами я чувствовала его присутствие рядом, и в кончиках пальцев покалывало от желания коснуться столь заветной блестящей кожи, ощущая всю ее бархатность и силу, сокрытую в этом мощном теле.

Судорожный вздох вырвался из моей груди, когда его дыхание коснулось моих губ. Последний оплот моей защиты грозился вот-вот рухнуть, и окончательно рухнул, когда вкрадчивый, соблазнительный голос раздался прямо рядом с моим ухом.

⁃ Я знаю, что ты не спишь, - прозвучал насмешливо вкрадчивый, соблазнительный голос, полный томных ноток вожделения, и у меня внутри словно все перевернулось в самом лучшем значении этого слова. Ощущалось в сто крат лучше, чем от простого лицезрения его полуобнаженного тела. Во рту пересохло, а пальцы задрожали, но я лишь сильнее вцепилась пальцами в одеяло, зажмурив до предела глаза. - Ты можешь смотреть. Мне нравится, когда ты на меня смотришь. Это возбуждает.

Я резко распахнула глаза, чувствуя себя загнанной в угол мышью, умершей от собственного страха, в моем случае – передозировки собственными эмоциями. АрДжей был прямо надо мной, смотрящий сверху вниз с этой сексуальной улыбочкой, на которую всякий раз вожделенно смотрели все женщины, которые только видели его. Данная мысль уколола где-то глубоко внутри, но я только покачала головой, чувствуя себя нелепо и неловко. Какой же дурой я была.

Больше ничего не сказав, АрДжей только хмыкнул и отошел от кровати, продолжая разминать плечи. Он подхватил полотенце, лежащее в кресле, и направился в ванную, плотно захлопывая за собой дверь. Я откинулась на спину, чувствуя, как быстро и загнанно бьется мое сердце, грозясь пробить мою грудную клетку в своем желании вырваться наружу. Коснувшись левой части груди, я попыталась успокоить его, но тщетно. Бесполезная трата времени.

Решив занять себя чем-нибудь, пока мысли стыдливо тянулись в сторону ванной, откуда раздавался характерный шум воды, я встала с постели, собирая волосы и оглядывая беспорядок в комнате. Вздохнув с мягкой улыбкой на лице, я подобрала разбросанные по полу вещи, принимаясь приводить в порядок маленькую обитель АрДжея, которая стала моим крохотным, уютным мирком спасения после всего того ужаса, что пришлось мне пережить той ночью.

Вскоре шум воды стих. Я с замиранием сердца ждала момента, когда АрДжей выйдет из ванной, отчего-то одновременно безумно ожидая и страшась этого. Когда дверь распахнулась, я поспешила отвернуться, пытаясь сделать вид, что занята чем-то особенно важным. Мои дрожащие пальцы вцепились в некую книгу по астрономии, а глаза удивленно вчитались в название: «Планетариум». Отличное отвлечение, спасшее меня от безумия ровно до того момента, пока в стеклянном отражении шкафа с коллекцией игрушечных детстких машинок я не увидела АрДжея, облаченного в одно полотенце.

Господи Иисусе, это было слишком.

Мне захотелось кинуть ему что-нибудь язвительное, намекая прикрыться, одеться, да что угодно, но я стыдливо закусила собственный язык, вспоминая, что это его дом, его комната, и следует вообще быть благодарной за все то, что он мне сделал. Именно поэтому я раскрыла ту самую книгу, пытаясь сделать вид, что я читаю, пока мысли лихорадочно бегали из угла в угол, неизменно возвращаясь тому – что скрывалось его повзрослевшее мужское тело ниже пояса?

Понятия не имея, сколько я простояла там с этим глупым выражением лица, я не заметила того, как он подкрался сзади. Тень нависла надо мной, а потом насмешливый, вкрадчивый голос прошептал в ухо:

- Переверни книгу, Фредерика, если хочешь понять что-нибудь!

Я вспыхнула, видя, как буквы расплываются перед глазами, и в этот раз проблема была не в том, что перед глазами был один АрДжей, а в том, я неправильно держала в руках книгу. Обернувшись, смущенная и нелепая, я вновь зависла.

Кто вообще так медленно и тягуче застегивает свои манжеты? И почему эти запонки смотрятся так невероятно эстетично, да и весь его образ, облаченный в черное, будоражит рассудок?

- Уходишь? – спросила я, глупо хлопнув глазами.

Он коротко кивнул, отходя к зеркалу, зачесывая назад волосы и поправляя воротник рубашки.

- Собрание Капитанов назначено на десять. Мне надо успеть закончить одно дельце до этого времени.

Я отложила книгу на кофейный столик, и неожиданная мысль пришла в голову. Хотелось порадовать его в благодарность за все, что он сделал для меня, и еще отвлечься. Желательно поживее, чтобы не сойти с ума.

- Могу я что-нибудь сделать для тебя? – поинтересовалась я робко.

Он удивленно обернулся, глядя на меня.

- Прости?

Я пожала плечами.

- Я подумала...может, я могу сделать для тебя что-нибудь? Ну, что-нибудь в пределах моих способностей? Я бы не хотела всю неделю просидеть в четырех стенах этой комнаты. Это...это угнетает.

Это и правда было так. Можно было бы поспать, но невозможно спать вечно. Я не привыкла сидеть без дела, это меня напрягало и начинало раздражать. Потому, меня очень обрадовало, когда задумчивое выражение лица АрДжея сменилось на воодушевленное.

Неловко почесав затылок, он попросил:

- Ты можешь приготовить что-нибудь поесть? Я имею ввиду – домашнюю еду. Я был бы рад вновь попробовать ее.

Я выгнула бровь.

- Что?

Он усмехнулся, пожимая плечами.

- Ну, твою еду. Ты очень вкусно готовишься.

У человека напротив было такое состояние, что он мог по одному щелчку пальцев собрать в своем доме всех знаменитых поваров с мировым именем, дабы насладиться их едой, но он сейчас стоял напротив и просил меня приготовить что-нибудь для него. Поразительно. Это не могло не льстить, заставляя смущенно улыбнуться, сверкая глазами.

- Конечно, - ответила я. – Чего бы ты хотел поесть?

Он покачал головой.

- Это неважно. Я просто...я хочу еще раз вспомнить тот вкус. Вкус твоей еды.

Я усмехнулась. Я знала, что приготовить.

Больше он ничего не сказал. Направившись к двери, АрДжей вдруг остановился у самого порога и взглянул на меня, как-то мягко и нежно, оглядывая с головы до пят. Я покрылась пятнами краски от смущения, а следующие его слова выбили весь воздух из моей груди:

- Знаешь, ты могла бы остаться здесь навсегда. Я был бы только рад.

После он ушел, а я, к своему собственному стыду, вспомнила, что ни разу за прошедшие два дня в моей голове не мелькала мысль о церкви.

***

АрДжей

Я все еще чувствовал себя крайне воодушевленным, бодрым, крайне довольным, несмотря на не самое лучшее утро, которое у меня было после кошмаров. Но второе пробуждение стоило всех пережитых испытаний. Фредерика мирно посапывала на боку, подложив ладошку под щеку, и выглядела такой милой, теплой, родной, одновременно, сексуальной, что в ту самую минуту мне захотелось наплевать на все ее обеты, на все слова, на всю прочую хрень, что стояла между нами. Я просто хотел нависнуть над ней и заняться с ней любовью. Больше ничего.

Еще больше позабавило и улучшило мне настроение то, как она без зазрения совести пялилась на меня, думая, что я этого не замечаю. Наблюдать за ее потугами, пока я устраивал маленькое шоу, было воистину интересно и крайне комично, но я, черт подери, чувствовал себя таким счастливым, потому что я осознавал, что, наконец, смог заставить ее видеть во мне мужчину. Я ее привлекал.

Теперь я знал это точно.

- Я надеюсь, теперь ты объяснишь мне, какого хрена мне пришлось изворачиваться, чтобы отправить Энцо в Алабаму ни с того, ни с сего? – раздраженно прошипел Леонас, с улыбкой обнимая меня и приветствуя.

Я прыснул, хлопнув его по плечу.

- Рад, что ты жив. Правда, я ставил на то, что твоя ненормальная жена заездит тебя до смерти, но ты живой и довольный, хотя..., - я выгнул бровь, получая от него в бок.

- Я все еще жду ответа.

Я хмыкнула, разводя руками.

- Личные дела, знаешь ли.

Леонас выгнул светлую бровь, глядя на меня с ухмылкой.

- С каких пор твои личные дела не касаются меня? Есть только одни, которые ты всегда ...

Я кивнул. Этот идиот присвистнул, глядя на меня с гребаной лисьей усмешкой.

- Фредерика в моем доме, - поведал я ему, зная, что он не оставит меня в покое. Леонас умел быть крайне настойчивым, если дело касалось его любопытства, да и не было у меня от него секретов. Никогда.

- Страшно даже спрашивать, что случилось, раз она оказалась в твоем доме.

Я вздохнул.

- Ублюдочный священник..., - я прикрыл глаза, стараясь успокоиться. – Ее пытался изнасиловать ублюдочный священник.

Выражение лица Леонаса стало изумленным и жестким. Он положил руку мне на плечо и тихо спросил:

- Я надеюсь, ты убил его?

Я криво усмехнулся, коротко кивнув.

- Такие твари не имеют права жить. Я велел монашкам избавиться от его тела. Думаю, они все еще под некоторым впечатлением.

Леонас хмыкнул.

- А Фредерика? Она в порядке?

Я вновь кивнул, лукаво улыбаясь, вспоминая ее красные, смущенные щеки. Леонас усмехнулся, глядя на меня с улыбкой.

- Да, - ответил я. – Ну...утром и вчера...

Не особо хотелось вдаваться в подробности того, что никакого интима между нами не было, но я был рад и тому, что имелось. Безумно рад.

Леонас присвистнул, потом подошел ближе.

- Вы спали?

Я пихнул его в бок, заставляя засмеяться. Мы направились в сторону его кабинета, где и должно было пройти собрание Капитанов.

- Конечно нет, идиот. Как ты себе это представляешь?

Леонас мгновенно поднял руки в качестве капитуляции.

- Я не хочу это представлять, дружище. Твой щуплый член и посиневшие яйца всякий раз вызывают у меня дикое желание пожалеть тебя.

Я рассмеялся, абсолютный не задетый, закидывая руку ему на плечо и портя идеальную прическу. Он зашипел.

- Вот твоя месть, мудила.

Он хрюкнул, пытаясь сдержать смех.

- Твой член еще на месте? Он не отвалился от посинения?

Я показал ему средний палец.

- Судишь по своему?

Он фыркнул.

- Я женат, - сказал он горделиво. – Блондинка позаботится о том, чтобы он не отвалился.

Я хмыкнул.

- Очень в этом сомневаюсь.

Он развел руками.

- Его сохранность – в ее интересах. Она без ума от меня.

Я насмешливо выгнул бровь.

- Да неужели?

Он прыснул, и замолк, входя в кабинет. Выражение его лица стало серьезным и нахмуренным, как и мое. Перед Капитанами мы были Капо и Консильери. Позволять другим видеть ту нашу сторону, которую мы тщательно скрывали, было бы глупо.

***

Я кинул бумаги на стол, поднимаясь с места, когда собрание подошло к концу. Леонас выглядел раздраженным и скучающим, впрочем, как и обычно. Место рядом со мной пустовало. Рикардо уехал вчера утром на поиски ублюдка Алонсо, который скрывался от нашего правосудия после того, как обворовал нас. Я не сомневался в том, что Рикардо вобьет ему в голову простую истину: у Наряда не воруют, а всякий кто ворует – умрет.

Сегодня собрание проводилось в особняке Кавалларо. Леонас отошел в сторону с отцом, наливая себе виски, и о чем-то тихо с ним переговариваясь. Мой взгляд зацепился за Джованни, который сидел неподалеку от них, изучая некие бумаги. Поднявшись с места, я подошел к нему, опускаясь рядом и наливая себе выпить.

- Какие новости от Рикардо? – поинтересовался он, не отрывая взгляда от бумаг. Я опрокинул в себя обжигающую жидкость, с наслаждением ощущая, как горло ободрало свежестью.

- Он вышел на след этого ублюдка. Скоро он найдет его. Вероятно, Алонсо проворачивал какие-то махинации с Братвой. Тем лучше. Скоро и этих ублюдков прижмем, - хмыкнул я. Заинтересованно покосившись в сторону Джованни, я спросил: - Что ты делаешь?

Он взглянул на меня, протягивая несколько бумаг, представляющих собой досье на некоторых наших солдат.

- Нам нужен новый Казначей. Есть идеи?

Я пожал плечами.

- Отправь мне выбранных собой солдат. Я просмотрю их послужной список и предложу Леонасу кандидатуру.

Джованни кивнул.

- Что-то случилось?

Я удивленно посмотрел на него. Все же он был чертовым гением, а его внимательность порой поражала до мозга костей. Я всегда стремился быть похожим на него.

- Ты выглядишь задумчивым. Я могу как-то помочь тебе?

Я обдумал его вопрос, вспоминая то, что не давало мне покоя все эти дни. Часики тикали, Фредерика только с Божьей помощью не вспоминала про свою обожаемую обитель, а я был человеком слова, и не намерен был нарушать его, как бы мне этого не хотелось. Я устал с ней спорить, устал разубеждать. Она была самой упрямой женщиной, которую я только когда-либо встречал в своей жизни, но я не мог находиться вдали от нее, а она не могла жить без своей церкви. Я должен был хотя бы обезопасить ее, чтобы не сойти с ума еще и от волнения за ее жизнь и безопасность.

- Тут такое дело, - обратился я к Джованни. – Ты знаешь какого-нибудь священника, связанного с мафией?

Джованни фыркнул.

- Священника?

Я кивнул.

- У Наряда есть связи в каждой области. Мне нужен священник в одну церковь. Свой человек.

Джованни задумчиво погладил свой подбородок. Некоторое время он молчал, а потом вскинул голову.

- У меня есть одна идея, - ответил он воодушевленно. – Я отправлю тебе его данные. Если я достаточно хорошо тебя знаю, то Алессандро это именно тот человек, который тебе нужен.

Я хмыкнул, коротко кивая. Дело в шляпе. Я достаточно доверял Джованни, чтобы перестать беспокоиться по этому поводу. Он был тем, кто восхищал меня с самого раннего детства. Жаль, что не он был моим отцом, а ублюдочный монстр по имени Рокко Скудери, но, по крайней мере, Джованни стал моим отцом по выбору.

Пусть нас и не связывала одна кровь, но я видел всегда в нем того самого отца, которого у меня никогда не было, и пусть я никогда ему этого не говорил, несколько смущаясь этого, я знал, что однажды я обязательно скажу ему, насколько я благодарен за то, что он стал для двух сломленных сирот тем примером, каким должен быть мужчина.

***

Фредерика

Я сидела на красивом узорчатом стуле, чувствуя себя нелепо и глупо от клокочущего внутри, неведанного мне ранее раздражения. Перед глазами все еще стоял образ АрДжея и незнакомой мне девушки. Она была ниже меня, выглядела хрупкой и очень сексуальной, с полной грудью и соблазнительными бедрами, выгодно подчеркивающими ее фигуру в стиле песочных часов. Запрокинув голову, она с шаловливой улыбкой смотрела снизу вверх в его ехидно усмехающееся лицо, запуская маленькую ладошку с идеально наманикюренными ноготками в вырез его рубашки. Зрелище было настолько странно противоречащим для меня и моих чувств, что я захлопнула дверь спальни, позорно сбегая.

Как бы трудно не было это отрицать, но мне не нравилось то, что я видела, хоть я искренне и желала АрДжею счастья. Почему-то в эту самую секунду эта мысль прямо противостояла некой другой, которая отчаянно билась в моем подсознании.

Вздохнув, я решила не думать об этом. Между нами ничего нет и никогда не будет, а, соответственно, подобные мысли не имели места быть. Я не имела на них никакого права, потому что АрДжей не принадлежал мне. Единственное, что несколько задело – девушка и правда была красивой. Рядом с ней я выглядела настоящей серой мышью со своей посредственной фигурой, тусклыми темными волосами и непримечательным, незапоминающимся лицом.

Откинув подальше все, что мешало мне сосредоточиться, я принялась блуждать взглядом по роскошно обставленной кухне, в дальнем углу которой восседала угрюмая кухарка, сверлящая меня недовольным взглядом. Я нервно улыбнулась ей, заставляя ее фыркнуть. Что-то прошипев себе под нос, она ушла в кладовую, оставляя меня одну.

Встав с места, я кончиками пальцев принялась водить по дорогой поверхности кухонной тумбы. Достав нож и разделочную доску, я подумала о том, что до вечера уйма времени, и я успею сделать все так, как запланировала.

Тем не менее, мои планы касались исключительно мне, и всем остальным было абсолютно все равно на них. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, я обернулась и вздрогнула, встречая с голубыми глазами той самой девушки, которую сегодня утром видела в вестибюле с АрДжеем.

- Привет, - поприветствовала она меня со сладкой улыбочкой. Я так улыбаться не умела.

Коротко кивнув, я поприветствовала ее в ответ.

- Привет.

Она хмыкнула.

- Я Элоиз. Помощница Марии. А ты?

Я вздохнула, отворачиваясь. В душе разворачивалась буря раздражения. Я не хотела с ней разговаривать, но все равно пересилила себя и натянуто улыбнулась.

- Фредерика. Приятно с тобой познакомиться. Я...

Ответ комом застрял в горле. Кем я была в этом доме? Кем я приходилась АрДжею?

Элоиз фыркнула.

- Ну и как он тебе?

Я нахмурилась, глядя на нее из-под опущенных ресниц, мгновенно отвлеченная от назойливых мыслей.

- Что?

Она развела руками.

- Как он тебе? Вы уже успели поразвлечься?

Я вспыхнула.

- Я не...

Она рассмеялась, останавливая меня.

- Недотрога? – поинтересовалась она ехидно. – Неудивительно. АрДжей любит недоступных женщин.

Я опустила голову, не желая зацикливаться на этих мыслях. Я не его женщина, повторила я себе. Я не имею права что-либо требовать, что-либо чувствовать. Вероятнее всего, эта Элоиз была его любовницей. В данном аспекте у нее прав было больше, чем у меня. Может, я и была девушкой, в которую он влюблен, но я не имела права вмешиваться в его отношения с другими женщинами. Хватало и того, что я знатно ему попортила нервы в плане самой себя.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - проговорила я, отворачиваясь, сильнее сжимая в руках нож от раздражения и нежеланных мне эмоций. Почему у меня так яростно билось сердце? Я не чувствовала этого раньше. Я видела его в компании других женщин много, много раз прежде, и это не вызывало у меня диких чувств, полных злобы и гнева, которые я хотела вылить на эту особу.

Хмыкнув, Элоиз подошла ближе.

- Знаешь, ты мне нравишься, - произнесла она с насмешливой улыбкой. – Ты подходишь под его типаж женщин. Темноволосая, на вид вся такая милая, ходячая добродетель. Я надеюсь, ты не успела еще построить розовых замков в своей глупой, наивной голове? Дам тебе совет на будущее, чтобы ты не особо сильно расстраивалась: забудь обо всем, что ты успела себе нафантазировать. Ты – очередная шлюха, с которой он развлекается. Не первая, и не последняя. Я как-то слышала из их разговора с Рикардо, что он помешан на некой монахине. Не видит никого кроме нее. Вот у нее есть шансы. Все шансы. А у тебя – нет.

Ее слова заставили мое сердце гулко, бешено забиться. Пальцы мелко задрожали от волнения, но я сильнее перехватила нож, чувствуя странное, злорадное удовлетворение. Проследив за моим взглядом, Элоиз хмыкнула. Она думала, я нападу на нее? За мной не наблюдалось никогда истерических нападок на кого бы то ни было.

К собственному стыду, вспомнилось утро после дня рождения Эстер шесть лет назад. Все-таки. Одна истерика на моей памяти имелась.

Хмыкнув, я пристально взглянула в ее глаза, в которых легко читалось чувство превосходства.

- Это я, - произнесла я тихо, решительно и твердо глядя на нее. На самом деле, это несколько смутило, но я не понятия не имела почему в эту самую секунду решила рассказать абсолютно чужой и незнакомой мне девушке столь личную для нас с АрДжеем вещь. Странное, не присущее мне ранее злорадство, наполнило грудь.

Глаза девушки равнодушно блеснули:

- Кто?

Я невесело усмехнулась, на одном дыхании проговорив:

- Та самая монахиня, на которой он помешан.

Выражение лица девушки моментально преобразилось. Целая гамма эмоций, начиная от раздражения и заканчивая гневом и презрением, промелькнули за долю секунды. Я смотрела на нее и думала о своем глупом поступке, слишком поздно прикусив свой крайне длинный язык. Она сделала шаг ко мне, только открывая рот, как вдруг сзади нее раздался тихий, недоуменный голос:

- Элоиз? Что ты здесь делаешь? Разве ты уже не должна была уйти?

Элоиз моментально отошла, делая милое, невинное личико. Я вдруг впервые за все это время обратила внимание на цвет ее волос. Он был темным, по оттенку напоминающим мой темный каштан. Было бы это странным совпадением или желанием подстроиться под образ, который имелся у АрДжея в голове?

Меня затопило смущения от резко нахлынувшей мысли: он выбирал себе женщин, похожих на меня. Было ли это правдой, если верить словам этой девушки?

- Фредерика?

Я выплыла из собственных мыслей, мягко улыбаясь Марии.

- Здравствуйте.

Она улыбнулась в ответ.

- Ты можешь идти, - кивнула она Элоиз. Нехотя, но та вышла из кухни, оставляя нас одних. Я смущенно натянула худи АрДжея ниже, пытаясь не выглядеть в ней нелепо. – Как ты себя чувствуешь?

Я указала на разделочную доску.

- Просто великолепно, - усмехнулась я. – Я...я решила сегодня приготовить вам ужин. И лимонный пирог, - выпалила я воодушевленно, указывая на многочисленные пакеты, привезенные охранником Скудери по тому рецепту, что я выдала. Мужчина средних лет с добрым взглядом пререкался с кухаркой, и выглядели они при этом так комично, что хотелось хихикать.

- Лимонный пирог?

Я кивнула.

- Я как-то готовила его вашему сыну. Он ему понравился, - ответила я с улыбкой. – Это было ... давно.

Это было шесть лет назад, в тот самый год, когда я заканчивала школу, и никак не могла справиться с биологией. Было солнечно, на скамейке у дома я чувствовала себя расслабленно, а осенний ветерок трепал мне волосы. АрДжей сидел рядом, что-то выписывая в блокноте, объясняя мне какие-то элементы, витамины и прочее, сводя меня с ума всем этим огромным потоком информации, что он на меня выливал. Тем не менее, его усилия не прошли даром, и я сдала контрольную на отлично. В качестве благодарности я испекла ему тогда лимонный пирог из тем самых лимонов, которые собрала с деревца, подаренного мне им.

Тогда ему понравилось. Он умял все за несколько минут. Интересно, в этот раз понравится или нет?

Мария присела за стол, с интересом наблюдая за мной. Я вооружилась ножом и несколькими лимонами, решив прежде подготовить все для пирога, а уже потом заняться пастой.

- Кто научил тебя готовить? - поинтересовалась тихо Мария спустя какое-то время, отвлекая меня от нарезания лимонов на мелкие дольки. У нее был тихий, осторожный я бы даже сказала, голос, словно она боялась лишний раз издать невольный вздох. Тем не менее, она казалась мне искренне воодушевленной, и все больше и больше напоминала мне этим АрДжея.

Я пожала плечами.

- Мой папа возвращался с работы голодным, и ненавидел заказную еду. Он всегда говорил, что домашняя еда особенная на вкус. Я училась по маминым записям, которые она делала на полях кулинарного журнала.

- А твоя мама?

Я горько усмехнулась, оставляя нож в стороне. Почему-то следующие слова причинили практически физическую боль. Она была такой же сильной, как и в детстве. Несмотря на то, что я всю жизнь жила без матери, эта боль не притуплялась, а становилась лишь сильнее.

- Она умерла.

Всякое упоминание мамы до сих пор болью отзывалось у меня в груди. В детстве эти чувства выливались в зависть к другим детям, у которых была мать. Мамы встречали своих детей после школы, расчесывали им волосы. С мамой можно было делиться всякими разными женскими штучками, о которых мужчин стыдно было спрашивать. Тетя Нел была доброй и всячески старалась заменить мне маму, однако, у нее это не выходило. У нее была своя собственная дочь, и я всегда оставалась для нее племянницей.

Чувство собственной вины сталкивалось с вселенской тоской и превращалась в ненависть. Возможно, жизнь сложилась бы куда легче, если бы и я умерла вместе с мамой. По крайней мере, мне бы не приходилось задаваться вопросом, что бы выбрала мама, знай она о том, что мое рождение отберет у нее все. Она была тем самым человеком, что так яростно любил жить, и один взгляд на скрытый на дне отцовского стола блокнот, в котором были прописаны ее цели на ближайшие десять лет, причинял мне адскую боль.

Вся ее будущее было перечеркнуто моим рождением.

Выражение лица Марии было виноватым и неловким. Она в очередной раз напомнила мне своего сына. Положив одну руку на другую, стараясь скрыть легкую дрожь, она улыбнулась мне как-то печально, опуская низко голову.

Желая перевести тему, которая смущала нас обеих, я спросила:

- А вы любите готовить?

Она неожиданно резко и очень стремительно покраснела, и выражение ее лица стало странно испуганным. Я взволнованно подумала, что переступила некую грань, которой вообще не имела права касаться, но она поправила свои собранные в пучок волосы и невесело усмехнувшись, прямо как АрДжей, проговорила:

- Я не особо люблю готовить. Не умею.

Я улыбнулась.

- Те тосты, что вы мне сделали, были очень вкусными.

Она стыдливо опустила голову вниз.

- Тот завтрак приготовила Кристина.

Вероятно, она говорила о кухарке. Я прыснула, пожимая плечами. Между нами образовалась давящая тишина, и я поспешила вернуться к готовке, чтобы не чувствовать себя так неловко, как вдруг Мария подала голос.

- Я ... много лет назад я готовила. Правда моему ... моему мужу не нравилась моя еда.

Я была абсолютно уверена в том, что отец семейства был самым ужасным человеком, которого можно представить, учитывая то, как резко менялись выражения лиц братьев Скудери, стоило им только заслышать отдаленное упоминание о нем. Что-то мне подсказывало, что утреннее состояние АрДжея тоже было продиктовано чем-то, связанным с его отцом, и кошмар, вероятнее всего, касался именно его. Мария выглядела так, словно переживала сложный процесс прохождения через не самые приятные воспоминания, связанные с ее прошлым. Я отложила нож подальше и встала рядом с ней. Не найдя способа лучше выразить свою поддержку, я смущенно и неуверенно положила ладошку на ее дрожащие, скрепленные руки, холодные и вспотевшие, и этот жест, казалось, вырвал ее из оков прошлого, заставляя вынырнуть из океана боли и вздохнуть. Она широко раскрыла глаза, глядя на мою руку, а потом сжала ее. Глаза женщины наполнились слезами.

- Он ... в силу сложившихся обстоятельств не доверял посторонним людям в доме, поэтому мне приходилось самой заниматься уборкой и готовкой. Мне нравилось быть занятой чем-то, только вот он всегда был недоволен тем, что я делала. Я ... с того момента не готовлю. Это были ... не самые лучшие времена в моей жизни. Я хотела вновь вернуться к кулинарии, но я думаю...я думаю, это не понравится мальчикам. Я давно не готовила, да и тогда не готовила вкусно.

Я опустила низко голову, виновато глядя на нее. Мой взгляд заметил, как она нервно щелкнула по экрану телефона. Дисплей подсветился, и она как-то успокоилась. Я с удивлением заметила на экране фотографию ее сыновей. Расплывчатая и старенькая, сфотографированная с другой фотографии, где мальчики были еще маленькими, она успокаивала ее. В прошлый раз я ее не видела.

- Знаете, - произнесла я с улыбкой, привлекая ее внимание. – Вы могли бы помочь мне. Думаю, АрДжею понравилось бы. Он любит домашнюю еду, и он как-то говорил мне, что вы отлично готовите.

Она взглянула на меня широко распахнутыми глазами, в уголках которых застыли слезы.

- Правда.

Я улыбнулась самой искренне улыбкой, кивая головой.

- Я могу оставить вам рецепт пирога. Хотите научу вас готовить его?

Она вздохнула, с робкой улыбкой глядя на меня снизу вверх.

- Это было бы замечательно!

И позже вечером, видя восторженное лицо АрДжея, уплетающего пирог за обе щеки, я вскользь упомянула, что готовила его не я, а его мама. Они с Рикардо подавились, из-за чего пришлось вскакивать с места и протягивать им воду, но то, как они глядели на свою мать, с какой любовью и нежностью они хвалили ее, стоило всех улыбок мира. Мария благодарно кивнула мне, когда я собирала посуду, а АрДжей весь вечер смотрел так, словно я подарила ему всю вселенную.

Было смущающе, очень смущающе. Но безумно, безумно приятно, отчего где-то в груди разрасталась дыра, незамедлительно наполняясь чем-то горячим и сводящим с ума.

***

АрДжей

По истечении семи гребанных, слишком быстро пролетевших дней, я привез Фредерику обратно к церкви, катя свой Додж по дороге на минимальной скорости, желая всеми силами оттянуть момент прощания. Я слишком привык к этой девушке в своем доме, и в своей постели. За семь проклятых дней Фредерика вновь перевернула мою жизнь вверх дном. Я привык к ее еде, я привык замечать ее в компании мамы, где она, робко притаившись на краю дивана, смотрела с ней бразильские мелодрамы, которые крутили по телеканалам. Они довольно легко нашли общий язык, чем-то напоминая друг друга.

Крылась ли в этом истинная причина того, почему именно е выбрало мое сердце? Фредерика напоминала мне маму, и оттого мое сердце еще больше и больше влюблялось в нее, хотя я уже даже представить не мог, можно ли любить сильнее.

Она была облачена в новенькую монашескую рясу, и мне ненавистно было не видеть ее красивых, мягких волос. Ненавистно было не видеть ее красивых, стройных ног, ее соблазнительной фигуры. Я едва ли с ума не сошел на этой неделе от дрочки, из-за чего у ублюдков Леонаса и Рикардо появилась новая тема для шуток, но мне хватало и самой Фредерики, ее вида, ее образа и ее самой в моей постели, пусть и мирно спящей, и видящей самый невинный на свете сон.

Машина остановилась прямо у церкви. Рядом сновали люди, и несколько монахинь удивленно взглянули на нее. Она им смущенно помахала, получая в ответ тоже самое. Стоило им, однако, заметить меня, как их лица испуганно вытянулись, и они поспешили исчезнуть с моих глаз.

Я фыркнул.

Мы с Фредерикой встали друг напротив друга прямо у машины. Мое сердце обливалось кровью оттого, что я чувствовал, что мне придется отпустить ее. Была бы эта та мера счастья, отведенная мне небесами перед нашим окончательным расставанием. Я держал руки в карманах, а в правой сжимал ее крестик, и знал, что, если сейчас отдам его, то это будет концом всего.

Я ведь хотел окончательно оборвать все между нами, но тот танец на свадьбе, семь чертовых дней – они все испортили. Они снова покорили меня и заарканили, делая жертвой этих сладостранстных чувств.

- Новый священник приедет через неделю, - сказал я ей.

Она улыбнулась, кивая.

- Спасибо, - проговорила она. – Я ... я не могу выразить словами то, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Несмотря ни на что... несмотря на все, что между нами было, все что я когда-либо говорила, делала, ты все равно оказался лучшим человеком, которого я встречала.

Я усмехнулась.

- Не превращай меня в ангела, Фредерика. Я далеко не такой.

Она усмехнулась.

- Уж я-то знаю. Но для ты все равно больше добро, нежели зло, которым вытаешься себя выставить.

Я развел руками.

- Приятно осознавать, что я такой многогранный.

Она прыснула, и я вновь поплыл. Я безумно хотел поцеловать ее сейчас, и очень пожалел, что не сделал этого за все семь дней, пока она была дома. Мне выпал гребанный джек-пот, но я просрал его, абсолютно дезориентированный ее улыбками, ее мягким взглядом и ее руками, которыми она обнимала меня по ночам, словно желая уберечь от кошмаров. Я никогда в своей дизни так хорошо не спал, как на этой неделе.

Готов ли я был ее отпустить?

Не готов.

Должен ли?

Должен.

Это было больно, но я не мог, не имел права так мучить ее. Когда-то она сказала мне, что любовь означает принятие. Я готов был отпустить ее и принять ее выбор. Почему-то в этот раз я ощутил, что я готов к этому.

Хотя, нет. Гребанное «нет», вместо такого желаемого «да».

По крайней мере, у меня прибавилось воспоминаний, что будут греть меня долгими бессонными и холодными ночами. Мне следовало переступить эту черту и оказаться по ту сторону от Фредерики.

Она не хотела быть моей, а я не мог больше причинять ей боль. Я готов был исполнить то, чего она так давно желала.

Я готов был остаться для нее другом.

- Я должен кое-что вернуть тебе, - произнес я хрипло. Голос дрогнул, тело отказывалось подчиняться. Фредерика удивленно выгнула темную бровь, наблюдая за мной. Я полез рукой в карман, и вытащил подвеску – тот самый крестик, который в порыве гнева, обида и своей безответной влюбленности когда-то сорвал с ее шеи.

Фредерика затаила дыхание, глядя на мою раскрытую ладонь, на которую лежала принадлежащая ей вещь. Она как-то говорила, что подвеска ранее принадлежала ее матери, а потом досталась ей. Дрожащими пальцами она коснулась его граней, одновременно и касаясь кожи моей ладони, пуская электрический заряд по всему моему телу, заставляя вздрогнуть.

- Так ты не выбросил его, - прошептала она едва слышно.

Я горько усмехнулся.

- Разве я мог?

Она кивнула, глядя на меня с улыбкой. Я протянул его ей.

- Бери. Он твой, - проговорил я с усмешкой. Неловко почесав затылок, я виновато опустил глаза, сверля взглядом свои начищенные черные кроссовки. – Мне жаль, что я тогда...я не знал, что это принадлежало твоей матери. Я бы никогда...

Она вдруг положила руку на мою ладонь, и сжала ее, скрепляя слова рукопожатием, и улыбаясь мне. Сомкнув мои пальцы вокруг подвески, она прижала мою руку к моей собственной груди, отдавая подвеску мне. Мне хотелось закричать, чтобы она забрала ее, чтобы она освободила меня, но я мог только завороженно наблюдать за ее искрящимся счастьем лицо.

- Пусть он останется у тебя, - произнесла она с улыбкой, обхватывая мою ладонь обеими руками, и крестик так и остался у меня, зажатый меж пальцев, упираясь гранями в мою ладонь. Прикосновение ее нежных рук выбило все мысли из головы. – Я очень надеюсь, что ты будешь в порядке. Я не знаю, с чем связаны твои кошмары. Мы никогда не говорили об этом, и я чувствую, что ты еще не готов говорить о них вслух, но пусть он останется у тебя. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом, если ты когда-нибудь почувствуешь, что можешь довериться мне настолько, чтобы рассказать – я всегда буду готова выслушать тебя. Я надеюсь, он будет напоминать тебе о том, что прошлое - давно в прошлом. Тебе больше нечего бояться, что бы это не было. Я не буду прощаться. Скажу лишь, до скоро встречи!

Я на автомате произнес тоже самое, завороженный, застигнутый врасплох, сбитый с толку и попросту поплывший из-за ее слов. У этой девушки был гребаный пульт управления мной, моим сердцем, разумом и телом. Она была той, кто могла уничтожить меня, но она была также и тем человеком, что мог меня спасти из той тьмы, в которой я был заключен собственным отцом.

Больше ничего не сказав, она улыбнулась мне напоследок, махнув рукой. Я глядел ей в спину, наблюдая, как она настороженно, несколько неуверенно движется к церкви, испуганно оглядываясь по сторонам, но она вдруг обернулась и посмотрела на меня. Я ей улыбнулся, намекая, что ей ничего не угрожает. Улыбнувшись мне в ответ, она пошла дальше, и у самого входа в церковь я ее окликнул.

- Фредерика! – она удивленно обернулась. Несколько монахинь кинулись в ее сторону, приветствуя, на ее шее повисла та самая девушка, с которой я видел ее в прошлый раз. Они все удивленно воззрились на меня, а я с улыбкой произнес, искренне веря в собственные слова: - Я верю, что однажды ты сделаешь правильный выбор. Я буду ждать.

Ее щеки вспыхнули, и я лукаво улыбнулся ей, запрыгивая за руль своего Доджа. Я умел ждать. Я дождался смерти своего ублюдочного отца, хотя считал его бессмертным монстром. Теперь оставалось дождаться, пока Фредерика перестанет забивать свой мозг всякими глупостями, а я верил, что такой день обязательно настанет. Я знал это по то, каким заинтересованным взглядом она на меня смотрела.

Механизм был запущен.

Оставалось только подождать.