Пролог
АрДжей, 14 лет
Мне снилась какая-то странная хрень. Все вокруг было темным, и отовсюду доносился некий довольно раздражающий звук. Я принялся крутить головой из стороны в сторону, желая понять, где я нахожусь, но окружал меня один только мрак, и не смотря на тщетные попытки что-то понять, единственное, что я понимал – это очередной гребанный кошмар.
В моей жизни их было много: как живых, с которыми мне приходилось сталкиваться наяву, так и тех, что преследовали меня во снах. Всегда это был один и тот же ублюдочный человек – темноглазый и жестокий, чернь волос которого постепенно проняла седина. На его лице застыла жестокая, угрожающая улыбка. Он приблизился, заставляя меня испуганно отступить. Я попятился, ощущая, как тяжело вздымается грудь, а потом стремительно повернулся и принялся бежать.
Я не хотел его бояться. Я не боялся. Я знал это. Но каждый чертовый раз, стоило ему появиться, как мое сердце бешено колотилось, застывая в холодном ужасе, а сознание вопило уносить ноги подальше.
Этот человек всегда причинял только боль.
И этот человек был моим отцом.
Демоном, преследующим меня в кошмарах, был мой собственный ублюдочный отец.
Я побежал, сверкая глазами и ощущая хлюпающие звуки под ногами. Вероятно, я был в канализации – пахло здесь так же и было очень сыро. Вода капала мне на обнаженную шею. Запоздало я понял, что обнажен по пояс. Это не было удивительно. Ублюдок Рокко Скудери частенько заставлял меня снимать футболку – ему достаточно было просто взглянуть, и я смиренно выполнял его молчаливый приказ. Моя спина была для него холстом, и я уже и не помнил, как она выглядела до того, как он принялся вымещать на ней всю свою злобу к этому бренному миру.
Он пустился следом. Я бежал, стараясь не думать о том, что он меня преследует, хотя прекрасно знал, что он идет по моим следам. Несмотря на то, что я уже не был восьмилетним ребенком, я все равно не мог сбежать от него. Он всегда меня догонял, шептал на ухо о том, какой я слабый и жалкий, и всегда, абсолютно всегда, сравнивал меня с другим своим сыном – блондинистым и голубоглазым.
Рокко Скудери всегда говорил, что мы – его самая большая ошибка. Единственная надежда у него оставалась на Рикардо, но я скорее выгрыз бы ему глотку собственными зубами, чем позволил бы этому монстру коснуться моего брата. Рик был единственным якорем, удерживающим меня от того, чтобы не сойти с ума. Он был тем, ради кого я жил, ради кого я предпочитал каждую ночь бороться с одним и тем же кошмаром.
Я не мог проиграть в этой битве. Я не мог позволить этому ублюдку отнять у меня еще и брата.
Он и так отнял у меня мать.
Нога неожиданно застряла в некоем проеме. Я судорожно вздохнул, резко оборачиваясь, но сзади никого не было – только оглушающая тишина. Пустота давила со всех сторон. Этот ублюдок имел привычку выпрыгивать неизвестно откуда, а потом мучать меня своими изощренными пытками. От него не было спасения, как я уже понял. Единственным спасением от Рокко Скудери была смерть, но я не хотел доставлять этому подонку такого удовольствия.
Я поклялся себе жить во что бы то ни стало. Моя клятва заключалась еще и в том, чтобы заставить жить всех тех, кто стали его жертвами – своего брата и мать. Он причинил нам столько боли, что временами счастье виделось лишь далекой, несбыточной мечтой, но я пообещал себе, что сделаю эту. Счастье моей семьи было плевком в сторону его памяти. Он был мертв, и больше не мог коснуться нас - ни словом, ни делом.
Так почему мы все еще жутко его боялись?
Я вздохнул, пытаясь успокоиться. Скрежет, ранее заглушаемый звуком воды, становился все громче. Я крутил головой в разные стороны, ощущая, как холодный пот заливает мне шею, и катится вниз по испещренной шрамами спине. Я старался взять себя в руки, и убедить себя в том, что сплю. Я знал, что сплю. Этот ублюдок был мертв, и уже давно гнил в аду, но вырваться из этого кошмара было невозможно. Тишина вокруг пугала меня до усрачки. Она была предвестником чего-то ужасного, что надвигалось ко мне из-за угла.
И это странное, пугающее меня существо, появилось. Оно буквально выплыло из-за угла, расхаживая передо мной расслабленной, вальяжной походкой.
Я застыл в ужасе, глядя на молодого, высокого парня с черными волосами, черными глазами, бледной кожей и хищным оскалом. Ему было четырнадцать лет, и его я тоже знал. Он был так похож на отца, что становилось дурно. На нем не было рубашки, только плотно облегающие его ноги штаны. В его глазах была та же ненависть, что всегда прослеживалась в глазах Рокко Скудери, у него были его черты, его лицо, его жесты, и даже имя он носил то же, что и носил этот ублюдок.
Вторым демоном, преследующим меня в кошмарах, был Рокко Скудери-младший. И этим человеком был я сам.
Он улыбался. Я смотрел в свое собственное лицо, думая о том, как же паршиво я выгляжу со стороны. Это был обладатель холодной, но пугающей, устрашающей улыбки, которая заставляла меня самого трястись от страха. Неудивительно, что многие меня сторонились. Все прекрасно знали и помнили, чья именно кровь текла в моих жилах, и как бы я не пытался доказать, что я – не мой чертов отец, никто не переставал видеть во мне его. Даже после своей смерти он умудрялся превращать мою жизнь в ад. Я уверен, он изрядно потешался над нами, наблюдая за тем, как мы до сих пор бились в этой клетке, не в силах найти успокоение. Никто его не нашел. Ни я, ни Рик, ни мама. Мы все были подобны сломанным игрушкам, которые не подлежали починке.
Я сглотнул вязкую слюну, собравшуюся во рту, и отступил. Рокко Скудери-младший, то есть я, двинулся следом. Мой разум истошно вопил, требуя немедленно уматывать отсюда, но я только мог смотреть в его искаженное оскалом лицо, страшась того, что я вижу перед собой. Я видел перед собой отца, несмотря на то что смотрел на самого себя. Я был его молодой версией, и я ненавидел себя за это всеми фибрами души. Память о нем жила во мне, демонстрируя себя во всех красках, и как бы я ненавидел себя, собственное лицо, тело, голос – все это было частью меня и частью этого подонка, и изменить этого я не мог, как бы не хотел.
- Куда ты уходишь, Рокко? – спросила моя собственная версия у меня. Я отшатнулся, вцепляясь в голову и закрывая глаза.
- Это сон, - прошептал я, стараясь уверить в этом себя самого. – Это сон. Сейчас все закончится.
Не закончилось.
Послышался звонкий, насмешливый смех.
- Ты меня боишься? – спросил Рокко у меня. – Почему ты меня боишься? Я – это ты!
Он мерзостно расхохотался, глядя на меня ехидно.
- Заткнись! – прошипел я.
Тот все продолжал глумиться.
- Тебе уже четырнадцать лет, а ты все еще такой же пугливый, как и в детстве. Я думал, мы с тобой перешагнули эту пропасть, а ты доказываешь мне, что нет. Я – не твоя слабость. Я – твоя сила.
Я покачал головой.
- Закрой рот!
Он усмехнулся, наклоняя голову в бок.
- Почему ты так боишься меня, Рокко? Мы – единое целое!
Я яростно вздохнул, ощущая наливающуюся в груди злобу.
- Я не Рокко, - процедил я сквозь зубы. – Меня зовут АрДжей.
На мгновение между нами воцарилась тишина, а потом этот демон опять расхохотался, выводя меня из себя. Он двинулся ближе ко мне, надвигаясь и придавливая меня к земле своей нечеловеческой аурой. Я пытался сбежать, но я не мог сдвинуться с места. Мне оставалось только молча наблюдать за тем, как он кладет руку мне на подбородок, приподнимая мое лицо.
- Какой же ты глупый, малыш-Рокко, - сказал он, ухмыльнувшись. Постепенно его лицо приобретало все более взрослые черты, и это уже был не я, а мой ублюдочный отец. – Думаешь, взял себе эту псиную кличку и избавился от того, кем являешься на самом деле? Ты – это я! Ты – мой сын! Тебе не сбежать от этого! Тебе не сбежать от своей крови и плоти! Тебе не сбежать от меня!
Я яростно закрутил головой из стороны в сторону, но единственное, что я слышал – его мерзкий, отвратительный смех. Он смеялся надо мной, над моей беспомощностью, бессилием, а мне в очередной раз приходилось просто наблюдать за тем, как он выигрывает в этой битве.
Я был чертовым неудачником. Чертовым лузером. Я был никем. Вся моя личность принадлежала отцу. Каждая гребанная тварь, существующая на этом свете, видела во мне моего отца. И даже я сам видел его в себе.
- Нет! – прошептал я, отчаянно. Мой голос прозвучал тихо и хрипло. – Нет! Нет! Я – не ты! Я – не ты!
Мой крик потонул в чьих-то объятиях. Меня резко выкинуло в реальность, и я судорожно задышал, лихорадочно озираясь по сторонам. Я был снова в своей комнате, на своей жесткой кровати, уснувший в той самой одежде, в которой я приволокся домой поздней ночью. Выпитые три бутылки виски прошлой ночью дали о себе знать в ту же секунду, как я открыл глаза, и у меня закружилась голова, а перед взором все стало двоиться.
Это, однако, не помешало мне узнать родные руки, которые прижимали меня к себе.
- Хей, брат, - прошептал Рик, отстраняясь и глядя на меня обеспокоено. – Это был сон. Просто сон, АрДжей. Это я.
Я судорожно вздохнул, с трудом находя в себе силы на то, чтобы кивнуть. Тревожное выражение лица Рикардо никуда не делось. Он нахмурился еще больше.
- Все в порядке? – спросил он встревожено.
Я коротко кивнул, ощущая, как пересохло во рту.
- Да, - шепнул я в ответ, словно со стороны слыша свой хриплый, надломленный голос. Рикардо не поверил мне. Это было видно по его лицу.
- Что тебе снилось?
Я вздохнул, покачав головой.
- Не помню, - соврал я. Рик был слишком чутким и наивным в некотором смысле мальчиком, и я знал, что мои кошмары только заставят его волноваться. – Тебе не о чем беспокоиться, братишка. Иди спать. Тебе завтра в школу. У тебя ведь важный тест по биологии.
Он нахмурился.
- Ты точно в порядке?
Я попытался взять себя в руки, и усмехнулся, хотя на душе было так гадко, что хотелось блевать, а не улыбаться.
- В полном, Рикардо. Ты младше меня. Не строй из себя мамочку!
Брат фыркнул, но некоторая настороженность покинула его тело. Он взглянул на меня с доброй улыбкой.
- Я вообще-то пытаюсь быть хорошим братом!
Я коротко кивнул, ощущая мерзкую, липнущую к телу, мокрую футболку, а также капли пота, что заливали мне спину. Я был ему благодарен. Безумно благодарен. Но это я должен был быть тем, кто защищает его и успокаивает. Я был старшим в семье, и я отвечал за него и маму.
В такие моменты я особенно сильно ощущал себя просто куском дерьма, не способным ни на что, кроме самобичевания и побега от собственных кошмаров.
- Со мной все хорошо, Рик, - повторил я, спустя некоторое время, положив руку брату на плечо и стараясь выглядеть и звучать убедительно. – Иди спать. Тебе завтра надо в школу.
Для Рика еще не было все потеряно. Прилежный и дисциплинированный, он любил учиться, и его не преследовали демоны прошлого, из-за чего относительно простая и обыденная жизнь давалась ему легче. Я хотел подарить брату те крохи детства, что отнял у нас наш ублюдочный отец. Совсем скоро он перестанет быть ребенком, а я, хоть и не был еще посвящен, уже успел выкрасить свою физиономию в красный. Но Рик любил учиться, сетовал на свою математичку, и рассказывал мне про ужасный обед в столовой. Я тоже учиться любил. Мне безумно нравилось читать и познавать что-то новое, но с каждым днем мне все труднее было держать в узде свое беснующееся состояние. Мне все время слышался вкрадчивый голос отца, его угрозы и крики, из-за чего я не мог успокоиться.
В моей голове всегда было слишком шумно, и единственное, чего я хотел – чтобы хоть на мгновение эти проклятые голоса умолкли.
- Иди спать, Рик, - проговорил я тихо, стараясь достучаться до него. – Со мной все в порядке. В конце концов, это просто дурной сон. Один из многих. Тебе не о чем беспокоиться, братишка. Правда.
Он вздохнул, но потом едва заметно кивнул, поднимаясь с края моей кровати. Рикардо был только в пижамных штанах, являлся таким же тощим и длинным, как и я, хоть и был на год младше.
- Ты проверил мой доклад? – спросил он, неуверенно улыбаясь.
Я усмехнулся, коротко кивая.
- Он на столе. Ты проделал отличную работу, братишка. Если эта старуха не оценит твой анализ, по существу, я собственноручно отправлю ее не на пенсию, а на тот свет!
Рикардо закатил глаза, подходя к моему столу, а потом тихо взвыл, глядя на беспорядок, что на нем царил.
- Что тебе мешает убирать за собой? – проворчал он, закидывая в урну металлическую бутылку из-под газировки. – У тебя никогда не было проблем с меткостью.
Я пожал плечами.
- Не хочу зря тратить силы, - ответил я ехидно, откидывая прочь одеяло и поднимаясь с места. Следовало принять душ и освежиться. Я чувствовал себя просто отвратительно, но я не желал, чтобы Рикардо видел этого.
Мои демоны были исключительно моими проблемами. Рику хватало и своих.
- Ты точно в порядке? – спросил он, направляясь к двери с кучей бумажек, на которых был напечатан его доклад.
Я кивнул, направляясь в ванную.
- Хватит вести себя, как курица-наседка! – недовольно пробормотал я уже оттуда. – Я – твой старший брат, а не ты – мой.
Тот фыркнул.
- Сказал тот, кто боится пауков!
Я выглянул из-за двери, ткнув в него пальцем.
- Не смей трепаться об этом! Только ты и Леонас знаете!
Тот прыснул.
- Удивительно, что самый устрашающий человек после Белого Демона боится пауков.
Он вышел за дверь, а я остался за ним и прокручивал в голове его слова. Во-первых, было комично бояться пауков, но не бояться убивать предателей. Во-вторых, самый устрашающий человек в Наряде после Белого демона жутко боялся одного единственного человека.
Самого себя.
***
Я вышел из ванной с закинутым на плечи полотенцем, глядя на время. С волос на шею стекали холодные капли воды. На часах было три утра. В доме стояла мертвенная тишина, как и в моей комнате, но она не была успокаивающей или умиротворяющей. Тишина в этом проклятом доме давила на плечи, напрягала и была настолько звенящей, что начинала пульсировать голова. По ночам было особенно тяжко. Дом напоминал кладбище. Я ненавидел его всей душой, но это был наш дом, и теперь я был его хозяином. Ублюдок по имени Рокко Скудери был мертв, и больше не имел над нами никакой власти.
Я направился к шкафу, выуживая спортивные штаны и натягивая их на себя. С зеркала на меня посмотрел взъерошенный подросток с яростно горящим взором, вся грудь, спина и руки которого были украшены черными, ветвистыми узорами. Татуировки были повсюду, и они были моими доспехами. Несмотря на многочисленные рисунки, рубцы бросались в глаза, стоило мне только посмотреть на свое отражение.
Я набил их, едва мне исполнилось двенадцать лет, и смотреть в зеркало стало особенно невыносимо. Они скрывали все шедевры Рокко Скудери, которые он оставил в качестве напоминания о том, что я слабый и никчемный, но все равно глядя на них, я видел шрамы, но татуировки успокаивали меня. Они доказывали, что отец мертв, но с каждым годом я все больше походил на него внешне. Это не могло не злить меня, и моя ненависть к этому гребанному миру с каждой секундой все возрастала.
Я отвел мрачный взгляд, стараясь не думать о том, что зачастую с зеркала на меня взирал отец – не я. Почти всегда он снисходительно улыбался, одним только своим видом намекая мне о том, что он все еще здесь, все еще имеет силы воздействовать на меня. Он мешал мне жить, даже спустя шесть лет после своей смерти. Днем он преследовал меня в виде отражения в зеркале, а по ночам мучил меня в кошмарах.
Вздохнув поглубже, я постарался не думать об этом. В такие моменты я повторял себе, что он мертв. Слова помогали, мозг иногда остывал, а потом тихий навязчивый голос, принадлежащий отцу, начинал опять бомбить мой разум. Демон, поселившийся внутри меня, хохотал, наблюдая за тем, как я тщетно пытаюсь сбежать от него. Иногда мне казалось, что это не ублюдочный Рокко Скудери гнался за мной по пятам, не давая вздохнуть и перекрывая мне кислород.
Демоном, преследующим меня, был я сам. Я боялся, что в один ублюдочный день, я превращусь в того, кого ненавидел больше всего на свете.
В доме, помимо тишины, было темно. Свет был погашен, но я отлично видел, и направился вниз. Хотелось выпить, желательно чего покрепче. В холодильнике всегда было пиво, виски можно было отыскать в баре. Ни одна живая душа в этом доме не пыталась воспрепятствовать тому, чтобы мы с Риком пили, хотя брату все же временами запрещал я. У нас не было строгого отца, как у Леонаса, и нам не приходилось скрываться от матери, если мы накосячили. Большую часть времени она проводила в своей комнате, апатично глядя в телевизор. Я очень сомневался, что она наблюдала за всем происходящим на экране.
Внизу, на кухне, было чисто и прибрано. Синтия, кухарка и уборщица, приходила на определенный период времени днем. Я ненавидел присутствие чужих в доме. Хватало шлюховатой Элоиз – дочери одного из ублюдочных телохранителей моего не менее ублюдочного дядюшки по матери, что являлась ее сиделкой. И она была настолько аморальной, что ее абсолютно не интересовал мой несовершеннолетний возраст, потому что эта сучка строила мне глазки, искренне полагая, что вид ее обнаженной груди как-то меня разжалобит. Я понятия не имел, чего она хотела этим добиться и на кой черт я ей вообще сдался, учитывая, что каждая женщина в Наряде знала, что будет с той, которая достанется своему мужчине грязной, а я был уверен, что Элоиз уже давно распрощалась со всем тем, что делало ее невинной и чистой.
Неожиданно, но стоило мне подумать о ней, как внезапно она вошла следом. Я насмешливо наблюдал за коротким халатиком, что был на ней. Этот жалкий кусок ткани не скрывал абсолютно ничего – я прекрасно видел ее выставленную напоказ грудь, облаченную в красный лифчик и чулки, что выглядывали из-под подола. Леонас все удивлялся, почему я просто не трахну ее. В этом и была загвоздка. Единственное желание, которое вызывали у меня подобные шлюхи – трахать их. Жестко и неистово. Мне не чуждо было и желание причинить боль. Ни одна девушка до сих пор не вызывала у меня желания просто переспать с ней – элементарно сделать приятно, хотя бы поцелуем в шею. Я чувствовал, что умею только мучить, и этим напоминал сам себе своего ублюдочного отца.
Я не хотел быть похожим на него, и даже издевательства Леонаса относительно моей девственности не могли этого изменить. Я просто хотел встретить женщину, неважно на одну ночь или же всю жизнь, которая не вызывала бы у меня отвращения к собственной персоне. Отец трахал всех, кого не лень. Он был насильником, и обожал причинять другим боль, ломать их и слушать их крики. Во мне садизма было не меньше, но я направлял свою темную сторону на различных ублюдках, которых мне доводилось встречать. Я не хотел становится тем, кто удовлетворяет своих внутренних демонов за счет ни в чем не повинных женщин.
Я не был своим отцом, и поклялся себе никогда не походить на него. На примере собственной матери я видел, что делает с людьми вся гниль тех, кто не в силах противостоять сильнейшим, а потом предпочитает вымещать всю свою ненависть на слабых. Возможно, в этом и состояла причина, почему я в четырнадцать лет до сих пор оставался девственником. Я не хотел видеть ужас в глазах женщины, которую трахаю, и хоть Элоиз выглядела так, словно не будет против жесткого секса, я не хотел к ней прикасаться.
- Почему ты не спишь? – спросил я напряженно, направляясь к холодильнику. Она соблазнительно прислонилась к столешнице, посмотрев на меня томным взглядом.
- Не спится.
Я хмыкнул, доставая бутылку пива. Говорить не хотелось, и я решил побыстрее вернуться в комнате, но она преградила мне дорогу, заслонив дверной проем собой. Обладая миниатюрной, хрупкой фигуркой, она была ниже, хотя в четырнадцать я еще не был особенно высоким. Стрельнув в меня лукавым взглядом, она положила руку на мою обнаженную грудь. Я скептично посмотрел на пальцы, что царапающими движениями прикасались ко мне.
- Убери руку, - велел я холодным голосом.
Она закусила губу, опуская голову, но ничего не ответила, только покачала головой. Я вцепился в ее кисть, оттаскивая ее с дороги, но она вцепилась мне в руку, останавливая.
- Разве тебе неинтересно? Ты ведь далеко не так чист и невинен. Что нам мешает развлечься?
Я устало вздохнул, глядя на нее сверху вниз.
- Мне неинтересна ты, Элоиз. Такой ответ тебя устроит?
Она улыбнулась.
- Интерес не особо важен во время секса. Я красива и опытна. Я тебя не разочарую.
Пожалуй, я впервые в жизни видел столь бесстыдную девушку, потому что меня окружали женщины, что всегда помнили о морали и чести, а оттого мое отвращение к этому миру, к женщинам, мужчинам и ко всему, что только можно представить, возросло. Благородные девушки сторонились меня, наслышанные о слухах о моем подонке-отце, а такие шлюхи, как Элоиз не знали абсолютно ничего о том, какой должна быть благовоспитанная девушка. И абсолютно никого из этих двух категорий я не привлекал. Для одних я был потенциальным монстром, другие считали меня не менее аморальным, чем они сами.
- Иди спать, - велел я ей, но она не послушалась.
- Хватит строить из себя недотрогу, Рокко. Не пытайся корчить из себя хорошего и благородного парня. Все мы знаем какой ты на самом деле!
Ее слова абсолютно меня не задели, я привык слышать о собственной тьме на каждом шагу, но это проклятое имя подействовало, как красная ткань на быка. Я вцепился этой суке в горло, оттаскивая ее в сторону и припечатывая спиной к холодильнику. Она дернулась, пытаясь вздохнуть, но я только сжал пальцы сильнее, и словно смотрел на себя со стороны, потому что не хотел этого делать. Рядом со мной появился некий фантомный образ, и я будто отдаленно слышал его заливистый смех, льющийся прямо в ухо. Он больно напоминал отца и меня самого.
- Это – то, кем ты являешься на самом деле, - прошептали мне в ухо, указывая на меня самого, жестко прижимающего Элоиз к холодильнику. – Это – твоя сущность, и как бы ты не пытался сбежать от нее, это бесполезно. Тебе остается лишь принять это, мой мальчик.
Мой мальчик.
Ублюдок Рокко Скудери обращался к нам с Риком подобным прозвищем только на людях, глядя на нас нарочито ласково и мягко, пытаясь перед всеми корчить из себя любящего и заботливого отца, каким он никогда не был. Он взрастил во мне ненависть ко всему, о чем он когда-либо упоминал, и глядя на свое перекошенностью яростью лицо от одного только упоминания собственного имени, я вдруг понял, что он прав. Как бы я не пытался избавиться от этой тьмы внутри, она все равно поглощала меня с каждым днем все больше.
Я не слышал хрипов девчонки, что барахталась в моих руках. Она была на четыре года старше, и черт подери, должна была думать мозгами прежде, чем совать палец в рот тигру. На самом деле, я хотел остановиться. Правда хотел. Но глядя на бледнеющее с каждой секундой лицо Элоиз,я испытывал воистину неописуемое наслаждение, глядя в лицо той, кто причинила боль.
Из своеобразного транса меня вырвал крик. Я мгновенно отшатнулся от этой сучки, отпрыгивая прочь и озираясь по сторонам. Некоторое время перед глазами была лишь пустота. Меня словно выбросило в другое измерение, в котором я не знал где я, откуда, и как меня вообще звать. Понадобилось некоторое время для того, чтобы осознать и принять реально, а потом мой лихорадочный взгляд довольно быстро наткнулся на перепуганную маму, замершую в дверном проеме. На ней была свободная пижама, а каштановые волосы спутались, и вид у нее был довольно сонный, но она смотрела на меня, как на выползшего из пучин ада дьявола. Ее нижняя губа задрожала, и она зарыдала. Уставившись на меня в ужасе, она схватилась за раму, и ее судорожные вздохи меня напугали настолько, что я кинулся к ней.
- Нет! – закричала она, забиваясь в угол. – Не подходи! Нет! Не надо! Не причиняй мне боль! Прошу тебя! Прошу! Мне больно! Мне больно! Пожалуйста, не бей меня!
Она кричала, оседая на землю, вцепившись в свое лицо руками и раздирая его ногтями, а я стоял в стороне и ничего не мог сделать. Всепоглощающий ужас охватывал меня с головы до пят, а собственная беспомощность в очередной раз уверили меня в собственной бесполезности. Элоиз, пытающаяся надышаться, испуганно глядела на бьющуюся в истерике маму. Я хотел двинуться, хотел успокоиться, и даже протянул руку, прикасаясь к ней.
- Мама, - прошептал я слабо. – Мама, это я. Это я, АрДжей.
Она не слышала меня. Откинув прочь мою руку, мама оплела руками колени, уткнувшись в них лицом. Элоиз пыталась дозваться до нее, но тщетно. Я прижался обнаженной спиной к холодной стали холодильника, ощущая, как голова начинает трещать, а я начинаю ненависть себя еще больше.
Мгновение спустя на кухню вбежал Рик. Он ошалело переводил взгляд с меня на мать, и на Элоиз, которая выглядела отчаянной, но такой же беспомощной, как и я. Он удивленно осмотрел ее вид, потом взглянул на маму, которую в очередной раз накрыла паническая атака, и в очередной раз это случилось по моей вине. Будучи настолько поглощенный этим болезненным осознанием, я даже не понял, что кто-то тряс меня за плечи.
- АрДжей! Брат!
Лицо Рика передо мной было, взволнованное, встревоженное, близкое к той же панике, что и читалась на лице матери. Я резко вздохнул, отворачиваясь, не в силах смотреть на него. Удивленно обнаружив себя сидящим на коленях, я попытался отползти в сторону, подальше от мамы и ее ненависти, но она давила на меня, пригвождая к земле.
- Позвони в скорую! – закричал брат сиделке. Та побежала за телефоном, сверкая пятками и вздрагивая на ходу. Рик только вздохнул, окидывая раздражённым взглядом ее внешний вид, а я промолчал, охваченный ужасом от вида собственной матери, бьющейся в истерике. Я чувствовал себя отрешенным и каким-то разбитым, а главное - беспомощным. – АрДжей! Приди в себя, брат! Приди в себя!
Я его не слышал. Я смотрел на то, как мама повторяла имя моего ублюдочного отца. Мое имя. Я понятия не имел, кого она видела сейчас перед собой – его или меня. Я был его копией, доказательством того, что он существовал когда-то и продолжает существовать, пусть и в ком-то другом.
Для мамы он продолжал существовать во мне.
Несмотря на крики Рикардо, на его попытки дозваться до меня, я словно пребывал в некоем вакууме. Также отрешенно поднявшись на ноги, я еле нашел в себе силы уйти прочь от этого душераздирающего образа. Мне не хотелось пугать маму еще больше, хватало и того, что я и так был живым напоминанием всего того ада, что ей пришлось пережить по вине отца. Я ненавидел себя, свою внешность и его. Я хотел быть маме достойным сыном. Теперь я был ее защитником, но, если честно, я понятия не имел как это сделать, потому что сам являлся тем, от кого ее следовало защищать, и кто пугал ее больше всего.
В комнате было темно и зловеще тихо. Я вошел внутрь, осторожно передвигая ногами и прикрывая за собой дверь. Сразу в глаза бросилось собственное отражение, застывшее в зеркале. Я подошел ближе, глядя на свое нахмуренное, злобное и тоскливое лицо. Оно пугало маму, оно напоминало ей о нем.
- Я не он, - прошептал я.
Тишина была мне ответом. Никто не отрицал, никто подтверждал моих слов. Мгновение спустя я прикрыл глаза, стараясь успокоиться, но в моей голове, полной всяких навязчивых мыслей вновь прозвучал его голос.
- Ты – это я, как бы ты этого не отрицал. Мы – одной крови. Тебе не сбежать от того, кем ты родился и кем станешь!
Я закричал, сжав руку в кулак и ударив по зеркалу. Его осколки больно впились в мою ладонь, раздирая костяшки в мясо, а остатки посыпались мне в ноги. Я упал на колени, глотая мерзкие слезы, ненавидя отца, себя – всех. У меня был только брат, и мама – последняя ненавидела меня, хоть мастерски это и скрывала, но такие случаи, как сегодняшний, отлично доказывали мне всю правдивость моих суждений. Я бы не удивился, если бы узнал, что она искренне верит в то, что я вырасту таким же, как он. Иногда она смотрела на меня с тем же нечеловеческим страхом, каким смотрела на отца, соглашаясь с каждым моим словом. Ее пугало неповиновение. Слишком свежи были воспоминания о том, что следует за ним.
Я так и сидел на земле, чувствуя себя морально опустошенным и сломанным. Я хотел спуститься вниз и узнать о том, в каком состоянии мама, и как она себя чувствует. Машина скорой помощи, аккуратно припаркованная во дворе, уверяла меня в том, что доктора уже занимались ей, и я и правда хотел спуститься, я правда хотел защитить ее от всех бед этого чертового мира, который обошелся с ней столь жестоко, ворвавшись в ее жизнь в лице ублюдочного Рокко Скудери, но единственным, от кого ей требовалась защита, был я сам, и я понятия не имел, как предоставить ей то, чего она желала.
Мама была причиной, по которой я боялся женщин. Я боялся той тьмы, что жила во мне и пугала тем, что однажды вырвется наружу, и я безумно страшился того, что она будет направлена против ни в чем неповинных созданий – женщин и детей. Я пугал многих, и я знал это. Даже шлюхи смотрели на меня так, словно уже догадывались о том, что их ожидает, и смиренно опускали головы. Я не был уверен, что когда-нибудь встречу женщину, которая будет испытывать ко мне что-то помимо страха и ненависти. Моя слава ублюдка шла впереди меня, и я унаследовал ее от отца, как и грязную кровь, мерзкую внешность и отвратительный нрав.
Это было моим проклятием, преследовавшим меня с тех самых пор, как я понял, как устроен мир. С самой смерти отца, хоть его омерзительная туша больше и не мелькала перед глазами, но его голос продолжал раздаваться в моей голове. Часто он говорил моим голосом. Моя тьма убеждала меня в том, что я – это он, и как бы я не противился тому, что это не так, с каждым днем эта бездна разворачивалась все шире, однажды грозясь затянуть меня в свои пучины.
В свои четырнадцать лет я хотел только одного – тишины. Увы, но на протяжении всей моей жизни, в голове всегда были одни крики – прежде отца, а после его смерти – мои собственные.
***
Фредерика, 17 лет
Эстер была на два год младше, но разительно от меня отличалась, и, если бы не знание того, что мы родственницы, никто бы никогда не подумал, что мы как-то связаны. В кузине была легкость, кокетство, доброта, а меня можно было описать одним только словом – мрак. Она всегда мило улыбалась, облачалась в светлые наряды и была олицетворением солнца, тогда как я предпочитала носить темную одежду, хмуриться и молчать. Тетя Нел говорила, что мы напоминали солнце и луну. Возможно, и так. Я никогда не думала об этом тщательно.
Сейчас она лежала на моей кровати, закинув ноги на стену и переписывалась с кем-то. Я была уверена, что с очередным тем несчастным, который попался в ее ловушку. На лице Эстер застыла улыбка, и она хихикала, а я только покачала головой, собрала книги и тетради, засовывая их в сумку и взглянула внимательно на Библию, которая лежала на столе.
Мой мозг был полон сомнений, но с каждым часом они все развеивались, и оставалось убеждение в том, что я все делаю правильно. Школьный психолог уверяла меня в том, что следует найти то, что поможет почувствовать, как груз вины падает с плеч. Он нависал надо мной с тех пор, как я начала вникать в саму суть жизнь, и с тех самых пор чувство вины не покидало меня, и это был единственный способ как-то заглушить этот мерзкий голос, что повторял мне о том, что я убийца, воровка. Этот голос, что повторял мне все самые омерзительные вещи на свете смолкал только тогда, когда я читала Библию. Если церковь означала тишину – я была согласна на то, чтобы отказаться от всего того, что предлагала мне жизнь по мнению всей моей семьи.
Что угодно за то, чтобы не ощущать этого мерзкого чувства в груди, которое не давало нормально вздохнуть. Это было грехом – убить кого-то. И я убила. Своим рождением я украла жизнь собственной матери, и не могла найти себе места с тех самых пор, как поняла, что у меня нет мамы и никогда не будет. И, конечно же, в этом была исключительно моя вина, ведь, если бы не я, то папа бы не овдовел, а Сантино не остался бы сиротой.
Я убила собственную мать.
Мое рождение сделало всю нашу семью несчастной.
- О чем думаешь? – отвлекла меня Эстер, отрываясь от своего телефона. Ее светлые волосы, прямо как у тети Нел, раскинулись по одеялу.
Я пожала плечами.
- Да так. Ни о чем.
Осторожно взяв Библию в руки, я прижала ее к груди, стараясь успокоиться. Мысли о маме всегда заставляли меня чувствовать себя паршиво.
Неожиданно на весь дом раздался дверной звонок. Трель заставила меня вздрогнуть, но я положила книгу на стол, и направилась вниз. Мы с Эстер были одни. Скоро должна была прийти тетя Нел, а папа и Сантино были на работе, занятые тем, чтобы обеспечить детям Капо надлежащую защиту. Иногда я ловила себя на постыдной мысли, что была рада их отсутствию в доме. Это позволяло мне хоть на мгновение перестать чувствовать эту угнетающую и душащую меня вину за то, что я отняла у них самого дорогого человека.
Стоило мне открыть, как передо мной возник Кальвино. Он являлся сыном одного из телохранителей Кавалларо, и по совместительству сыном одного из приятелей отца. Я удивленно взглянула на его несколько взволнованное лицо. Он был старше меня на четыре года, и зачастую приходил с отцом, когда папа звал их на ужин.
И что раздражало меня больше всего – не сводил с меня влюбленных глаз.
- Фредерика, - поприветствовал он меня с улыбкой. – Рад тебя видеть.
Я коротко кивнула.
- Папы нет дома. Сантино тоже. Он сейчас живет отдельно.
Кальвино усмехнулся, кивая.
- Знаю, - сказал он, заставляя меня недоуменно хлопнуть глазами. – Я пришел не к ним.
Странное, мерзкое предчувствие заставило меня напрячься, и я молча уставилась на него ожидая ответа.
- Я пришел к тебе.
Я выгнула бровь.
- Чем могу помочь?
Он судорожно вздохнул, улыбаясь. Неожиданно он вытащил из-за спины букет ярких красивых цветов, протягивая мне. Некоторое время я просто стояла на месте, сверля несчастные вырванные растения немигающим взглядом. Всякая мертвая вещь вызывала у меня чувство отторжения. Поняв, что он так просто не отстанет, я протянула руки, принимая его подарок.
- Спасибо. Они очень красивые.
Иногда я ненавидела себя еще и за презрение ко всему окружающему миру, который не желал оставлять меня в покое. Я злилась на папу за его попытки навязать мне свое мнение, на брата за его упрямство, на тетю, что была слишком активной для меня, на Эстер, что бомбила мой несчастный мозг абсолютно ненужной информацией. Теперь еще и Кальвино, что видел во мне женщину. Я не хотела, чтобы он вообще кого-то во мне видел. Я уже четко представляла свое будущее, и в нем не было места мужчине. Ни ему, ни какому-либо другому.
Кальвино мялся, выглядя несколько беспокойным. Папа не раз намекал мне на то, что был бы совсем не против, если бы я обратила на него внимание. Он не переставал пытаться отговорить меня от моего намерения стать монахиней, и от того его попытки злили только сильнее. Он заделался свахой, расхваливая мне этого парня, рассказывая о том, какой он неповторимый и невероятный, из-за чего только настроил меня против несчастного малого.
- Так чем я могу тебе помочь, Кальвино?
Он удивленно посмотрел на меня, словно не ожидал этого вопроса. Недоуменно хлопнув ресницами, он нервно усмехнулся, качая головой.
- Ты свободна сегодня вечером? Я бы хотел пригласить тебя на ужин, если ты не против.
Я мысленно закатила глаза, снаружи оставаясь абсолютно неподвижной и равнодушной.
- Не уверена, что мой отец одобрил бы это решение.
Кальвино воодушевленно покачал головой.
- Я говорил с твоим отцом. Он не против, сказал мне только уговорить тебя.
Я судорожно вздохнула, ощущая нарастающее раздражение. Понятное дело, папа мечтал о внуках, и уже не предполагал получить их от Сантино, потому что брат предпочитал браку общество замужних женщин, хотя я могла с уверенностью сказать, что он точно испытывал что-то к своей подопечной – дочери Капо. Однако, я не питала пустых надежд – мы были детьми простого телохранителя, и мой брат, каким бы восхитительным он не был, не мог быть парой дочери Капо, а я могла стать, разве что, женой Кальвино, только вот перспектива уйти в монастырь прельщала сильнее.
Соответственно, раз папа не мог получить внуков от Сантино, он ждал, что их ему рожу я. Я не хотела рожать. Не хотела становиться женой. Матерью. Не после того, как отняла эту возможность у другой женщины.
- Не уверена, что я смогу, Кальвино. Мне надо готовиться к финальным экзаменам.
Тот вздохнул, выглядя сконфуженным и расстроенным. Мне даже стало его жаль, правда я все еще безумно ждала того момента, когда же он все-таки уйдет, а потому это чувство не было столь сильным. Неловкость и дискомфорт нарастали, и я видела по глазам Кальвино, что он это замечал.
- Прости, - проговорила я еще раз. – Я бы с удовольствием приняла бы твое приглашение, но я и правда занята.
Это было гнусной ложью. Все мои вечера были свободны. Я проводила их дома, в своем кресле, читая Библию и наслаждаясь тишиной и умиротворением. Только вера помогала мне на мгновение забыть о том, какой груз вины лежал на моих плечах. Он сдавливал меня, не давая дышать, и мне с каждой секундой все труднее было сделать вдох.
- Не волнуйся, - подал голос Кальвино. – Я все понимаю. Надеюсь, ты хорошо сдашь экзамены. Ты в этом году заканчиваешь школу. Уже совсем взрослая.
Я знала, что это означало. Это означало, что я должна буду выйти замуж. С восемнадцати лет этот вопрос не будет оставлять меня в покое, и пусть я и была дочерью простого телохранителя, это не отменяло того факта, что я принадлежала Наряду, а в Наряде женщины, как правило, в восемнадцать уже становились потенциальным невестами. Эстер было только пятнадцать, и ей это еще не грозило, хотя я была уверена, что она была бы не против создать семью с кем-то, кто пришелся бы ей по вкусу. Мне же все это было неинтересно. И этот Кальвино, к слову, тоже.
Как бы лицемерно это не звучало, и пусть мои брат и отец были частью всего того, что нас окружало, я не хотела впускать в свою жизнь еще больше крови. Все мужчины Наряда были выкрашены в кровь своих врагов, а я терпеть не могла ее вид. Всякий раз, когда папа и Сантино возвращались с работы, я запиралась в своей комнате, ожидая момента, когда они приведут себя в порядок и спустятся вниз. Я не хотел наткнуться на что-то, что причинило бы боль.
Тем временем, Кальвино ждал. Он не был плохим парнем. Довольно галантный, вежливый, добрый даже, я бы сказала. Внешность у него тоже была довольно симпатичная. Но я не была создана для брака, для семьи. Человек с таким багажом из прошлого, как я, только утянул бы своего партнера в собственную пропасть.
- Рада была тебя видеть, Кальвино. Прости, но мне пора.
Он коротко кивнул, вздыхая, вырываясь из собственных размышлений.
- До скорых встреч, Фредерика. Береги себя.
Я только кивнула, прощаясь и закрыла за ним дверь, ощущая в руках всю тяжесть букета. Я с жалостью взглянула на мертвые розы, аккуратно водружая их на стол, и выуживая один за другим. Я ненавидела цветы, была вегетарианкой, и мне жутко претила сама мысль о том, что я принадлежу миру, полному крови и смерти. Моя душа рвалась прочь, я чувствовала себя виноватой за каждую смерть, но особенно – за смерть мамы. Не будь меня, она была бы жива.
Пожалуй, мое рождение принесло всем много боли. Я надеялась только на то, что мой уход в монастырь не причинит еще большей. Церковь была единственным местом, где я могла успокоиться, где мне не снились кошмары, и я не была Фредерикой, отнявшей жизнь у собственной матери.
Там я просто была человеком, а не Фредерикой, которая совершила самый ужасный грех – убийство. Пусть и не осознанное, косвенное и не умышленное – но от этого осознания не становилось легче.
***
Когда с ужином было покончено, папа удовлетворенно вздохнул, вытирая губы салфеткой и глядя на меня. Я улыбнулась ему, собирая грязную посуду со стола.
- Из тебя выйдет отличная хозяйка, моя девочка, - сказала ласково тетя Нел, протягивая мне свою тарелку. – Вот же повезет тому счастливчику, что на тебе женится.
Я напряглась, судорожно вздыхая, но губы отказывались растягиваться даже в нарочито слабой улыбке. Эти разговоры только расстраивали меня, заставляя сталкиваться с реальностью бытия – семья так просто не отпустит меня в монастырь.
- Твоя еда – просто нечто! Вот бы и Эстер так умела! – тетя ткнула кузину в бок, заставляя ту фыркнуть.
- Никому не переплюнуть еду нашей Фред. Я даже пытаться не буду! Йоу, си, я в твоей команде! Я твоя фанатка!
Она отсалютовала мне стаканом сока, заставляя закатить глаза. Тем временем, папа, подобно коршуну, наблюдал за каждым моим шагом, провожая взглядом, и я чувствовала себя максимально неловко от столь пристального внимания.
- Сегодня со мной говорил Кальвино. Он заинтересован в тебе.
Я даже мысленно поаплодировала папе. Он выглядел донельзя серьезным, но я знала, что он готов был поддержать любого, кто смог бы отговорить меня от того, чтобы я стала монахиней. К его огромному сожалению, такого человека не было. Мое решение было окончательным.
- Он хороший, папа, - произнесла я уклончиво, собирая посуду и наполняя ею раковину. – Но это невозможно.
Папа взглянул на меня несколько сердито.
- Почему?
Я устало вздохнула.
- Мы уже говорили с тобой об этом. Давай не будем ссориться.
Он не сводил с меня напряженного взгляда.
- Я сказал нет. И мое решение окончательно.
Я не хотела перечить или пререкаться с ним, но вопрос моего посвящения всегда приводил к скандалу. Папа запрещал мне выходить из комнаты, велел мне обдумать свое поведение, но я только убеждалась, что поступаю правильно. Своими демонами, что не давали мне покоя, я причиняла другим боль. Монастырь и церковь стали бы моим убежищем от тихого, нашептывающего голоса на ухо, что все твердил, что я убийца и воровка.
- Проведи с Кальвино время, - попросил папа спустя какое-то время почти отчаянно. Тетя пыталась как-то перевести разговор в другое русло, а я молча мыла посуду, передавая ее Эстер, но папа не желал останавливаться. Оставалось только вздохнуть.
- Зачем?
Он нахмурился.
- Кальвино хороший парень, ты и сама это признаешь. Я знаю его с детства. Может, он тебе понравится.
Я пожала плечами, не оборачиваясь.
- Он мне не нравится.
Папа судорожно вздохнул.
- Ты его даже не знаешь.
Я коротко кивнула.
- Ты прав. Я его не знаю. И, если честно, даже узнавать не хочу. Это только все усложнит. Монахиням не предполагается иметь семью.
За столом повисла гробовая тишина, и она прерывалась только некоторым рычанием папы. Тетя и Эстер замерли, а я продолжала вслушиваться в тихое журчание воды, стараясь отвлечься от недовольного, разъяренного отца.
- Тема монастыря была закрыта, Фредерика, - произнес он строго, стараясь совладать со своим гневом.
Я протянула последнюю тарелку Эстер, оборачиваясь к отцу, напряженно пожимая плечами. Эта тема была табу в доме, но от того, что о ней отказывались говорить, это не означало, что я отказывалась от своего решения. Я была настроена серьезно, и как бы папе не претила эта мысль, ему так или иначе придется с ней смириться.
- Пап, давай не будем ссориться, - попросила я его тихо.
Он вскинул голову, глядя на меня горящими от раздражения глазами.
- Не будем ссориться? Ты сама начинаешь ссору!
Я покачала головой.
- Я ничего не говорила.
Он вздохнул.
- Я не желаю слышать в своем доме что-то о монастырях, монахинях и прочем. Ты и дальше можешь читать Библию, ходить в церковь и верить в Бога, но я не позволю тебе стать монахиней. Пока я дышу, ты не уйдешь в монастырь.
Я прикрыла глаза, стараясь успокоиться. Хотелось только зарыться головой в подушки, накрыться одеялом и заснуть. Желательно навсегда.
- Папа, я не понимаю твоего столь яростного и полного отказа. Я ведь не уезжаю жить в другую галактику. Я не покидаю Чикаго, не покидаю тебя. То, что я хочу стать монахиней, не означает, что я бросаю вас.
Лицо отца побагровело. Он вскочил с места, нависая надо мной, но не пугая. Папа любил меня больше всего на свете, я знала это, а оттого чувствовала себя еще более мерзко. Он дарил мне всю свою любовь, но ту, что дарила ему свою собственную – я отняла у него. Он никогда даже не кричал на меня, не ругал. Он холил меня и лелеял, и все проблемы начались год назад, когда я сказала ему, что хочу уйти в монастырь.
Сейчас папа выглядел злым. Он сверлил меня сердитым, почти обиженным взглядом, заставляя чувство вины еще больше разгораться внутри. Я сглотнула, отходя на шаг и отпуская голову.
- Разве я не ясно выразился? Я не желаю слышать ничего о твоих глупых намерениях, Фредерика! Это мое последнее слово! Ты больше не будешь думать об этом!
Я судорожно вздохнула, сминая пальцами тряпку в руках.
- Пап, послушай, - попыталась я дозваться до него. – Став монахиней, я не перестану быть твоей дочерью. Пойми, мне это нужно.
Мои слова подействовали как масло, что было подлито в самое раскаленное пламя. Ладонь папы ударила о стол, заставляя его заскрипеть, а тетю и Эстер вскрикнуть.
- Нужно? – закричал он отчаянно. – Тебе это нужно? У тебя не будет семьи. Не будет мужчины, который мог бы о тебе позаботиться в наше с братом отсутствие. Я не вечен, Фредерика! У тебя не будет детей. Ты готова променять благословение статью матерью и взять на руки своего малыша только ради неких твоих пресловутых мыслей!? Ты готова остаться одна в старости? Готова наблюдать за тем, как другие счастливы, а ты – нет?
Я сердито вскинула голову.
- Я тоже буду счастлива! – проговорила я упрямо.
Папа покачал головой.
- Я не хочу этого для своего ребенка. Я не хочу, чтобы ты прожила свою жизнь в одиночестве. Не хочу, чтобы ты умирала одна, будучи никому не нужной!
Я напряженно смотрела в его полыхающие гневом глаза.
- Я этого хочу! – закричала я в ответ. – Почему ты отказываешься уважать мое решение? Я никогда не перечила твоему слову, никогда не смела как-то возразить твоему мнению, так почему один-единственный раз, когда я попросила тебя о понимании, ты отказываешь мне в нем? Мне это нужно, папа! В монастыре я найду счастье, о котором ты говоришь!
- Нет, не найдешь! – оборвал меня папа на полуслове. Он выглядел таким разъяренным что, если бы я не знала своего отца, могла бы предположить, что он готов был даже ударить меня. Но папа был самым мягким, самым добрым человеком по отношению ко мне, и я чувствовала себя так гадко от того, что причиняла ему боль, но у меня не было другого выхода.
- Папа, пожалуйста! – взмолилась я, вцепляясь в его руку. Он незамедлительно вырвал ее из плена моих пальцев, нервно проводя по волосам.
- Это из-за мамы? – спросил он напряженно, так и не поворачиваясь. Я застыла. – У тебя такие мысли из-за твоих глупых соображений? Мы ведь говорили, дорогая. Ты не виновата в случившемся. Это несчастный случай. Такое случается в жизни, и будет случаться. Никто от такого не застрахован.
Я невесело усмехнулась.
- Это не меняет того факта, что она мертва. И она умерла из-за меня. У нее случилась остановка сердца из-за того, что она пыталась дать мне жизнь. В итоге меня вырезали из нее. Я не только отняла жизнь, но и изувечила ее тело. Это моя вина. Было бы лучше, если бы вы не хотели второго ребенка!
Тетя вскрикнула, и я запоздало поняла всю суть сказанных мною слов, и закусила виновато губу, опуская низко голову и ощущая себя паршиво. Папа глядел на меня немигающим взглядом, словно не мог поверить, что я произнесла эти слова, но она вертелись на языке уже очень долго.
- Ты не можешь так говорить, - процедил он сквозь зубы. – Ты не убивала свою мать. Она отдала жизнь, чтобы ты жила!
Я сглотнула, ощущая вылезающих из недр моей тьмы демонов. В такие моменты они были особенно активны.
- Она не выбирала между мной и смертью, папа. Возможно, будь у нее этот выбор, она предпочла бы жизнь. Ты не можешь знать этого наверняка. Но я отняла этот выбор у нее. Я даже не дала ей права решить. Мое рождение отняло у нее все.
Папа покачал головой, приблизившись ко мне. Его теплые, большие и родные руки опустились мне на плечи, но я не нашла в себе сил поднять голову и взглянуть на нее. Мне было стыдно. Я чувствовала себя виноватой за свой чрезмерно эмоциональный монолог, но я настолько привыкла к ощущению вины в груди, что было почти обыденно. Я жила с этим чувством всю свою сознательную жизнь.
- Донателла хотела бы, чтобы ты жила. Она выбрала бы тебя. Я уверен в этом. Она безумно тебя любила. Не вини себя в том, чего ты не делала.
Я тоскливо усмехнулась, коротко кивая.
- Это не так-то легко сделать, папа. Именно поэтому мне нужен монастырь. Я чувствую себя в церкви умиротворенно и спокойно. Мне там тихо. Прошу тебя, не отталкивай меня. Пойми мои мотивы. Я не бросаю тебя, и никогда не брошу. Я люблю тебя больше всего на свете! Но мне нужен монастырь. Я хочу стать монахиней, и это не прихоть и не забава. Я серьезна, как никогда.
Папа отпрянул, глядя на меня так, словно я его предавала. От его вида больно кольнуло в груди. Я дернулась следом, но он остановил меня, не давая мне приблизиться.
- У тебя не будет семьи, Рики! Ты будешь совсем одна! Одна! Этого ты хочешь? Смерти в одиночестве? – закричал папа, заставляя меня напрячься, и отойти от стола.
После того, как отняла жизнь у другой?
Да.
Я тяжело вздохнула, мрачнея. Мы никогда не придем к консенсусу в данном вопросе.
- Пап, - обратилась я к нему тихо, но он махнул рукой, затыкая меня.
- Я не хочу ничего слышать, - сказал он устало. – Иди в свою комнату.
Я только судорожно вздохнула, ощущая как груз вины все тяжелеет. Не посмев перечить ему, я кивнула головой, направляясь к двери. Там я остановилась, впиваясь короткими ногтями в ладонь по побеления костяшек, но потом нашла в себе силы обернуться и тихо произнести:
- Прости.
Папа мне не ответил. Я сделала, как он велел, направившись в свою комнату. Упав на кровать лицо вверх и глядя на белоснежный потолок я подумала о том, была бы жизнь папы проще, если бы я не родилась.
Вероятно, да.
***
АрДжей
Машина Сантино размеренно двигалась по дороге в неизвестном мне направлении. Леонас с ехидной ухмылкой строчил кому-то сообщения. Я был уверен, что он пытался закадрить очередную шлюху. Рикардо сидел на переднем сидении. Он был единственным из нашей троицы, которого Сантино переносил более спокойно. Я же скучно пялился в окно, наблюдая за тем, как перед взором проносятся многочисленные дома и лужайки. Этот район отличался от того, в котором мы жили. Тут было как-то слишком светло, а оттого даже побаливали глаза.
- Куда мы едем? – недовольно спросил я у телохранителя Леонаса, пытаясь понять, что он хочет сделать. Белобрысый ублюдок наконец оторвался от своего телефона, удосуживая нас своим вниманием.
- Да, куда мы едем?
Я прыснул.
- Ты только заметил, что мы не едем к ублюдку Абэле? Кому ты там строчил? Дай посмотреть!
Леонас кинул в меня телефон, с интересом вглядываясь в окружающую его местность. Я лениво полистал сообщения, натыкаясь на его ехидный взгляд.
- Мотай на ус, дружище. Когда-нибудь тебе придется активировать стручок! – хохотнул он. Я показал ему средний палец, кидая в него обратно телефоном. Леонас ловко перехватил его пальцами.
- Это ты о своем?
Он ухмыльнулся.
- Мой давно активирован.
Спереди послышалось недовольное шипение Сантино.
- Если вы сейчас же не заткнетесь, я выкину вас из машины!
Я хмыкнул.
- Может ты везешь нас на органы продать, - фыркнул я. – Ты ведь до сих пор не ответил, куда мы едем.
Тот устало вздохнул, качая головой, словно у него больше не оставалось никаких сил с нами спорить. Временами он неимоверно раздражал своим занудством, но он был приставлен Капо к Анне и Леонасу, а мы с Риком шли в придачу к нашему белобрысому дружку. Это даже радовало меня. Я чувствовал себя нужным в их компании. Пусть Сантино и было наплевать на нас с братом, но он защищал Леонаса, а Леонас защищал нас. Хоть кому-то мы были нужны в этом мире. Нашу собственную мать мало волновало, где мы ошиваемся днями напролет.
- Так куда мы едем, Сантино? – повторил Леонас свой вопрос, раскинувшись на сиденье. Тот вырулил на широкую дорогу, проехал еще несколько метров и остановился у маленького двухэтажного дома.
Я удивленно взглянул на него. Светлый и красивый, он даже отдаленно не походил на ту темную крепость, в которой жила моя семья. От этого дом веяло счастьем, от него пахло спокойствием. Я даже спустил окно, завороженно оглядывая аккуратную, ухоженную аллейку, кусты и деревья. Я впервые видел этот дом.
- Сидите здесь. Я только передам отцу кое-что и вернусь, - произнес Сантино, выбираясь из машины.
Я удивленно распахнул глаза, вытаскивая голову из окна и крича Сантино вслед:
- Так это твой дом?
Он только кивнул, прежде чем скрыться за белой дубовой дверью.
Любопытство снедало меня изнутри. Я никогда не интересовался жизнью Сантино. Я только знал его отца, Энцо, и больше ничего. Внезапно мне стало интересно, кто же поддерживает этот дом в таком благоговейном состоянии. Эта мысль отвлекла меня от других, куда более угнетающих и тоскливых. Мама уже который день не выходила из своей комнаты, предпочитая давиться снотворными, а я только мог стоять за дверьми ее спальни и молча ждать. Она не хотела никого видеть. Даже Рика.
- Интересненько, - протянул Леонас, тоже выглядывая. – Никогда бы не подумал, что Сантино живет в доме этакой Крестной феи из мультфильмов.
Я усмехнулся, выбираясь из машины.
- Ты куда? – озадачено поинтересовался Рик.
Я пожал плечами, кивая и ему выходить. Леонас уже вытаскивал свои длинные конечности из машины, потягиваясь и лениво оглядывая все вокруг.
- Недурно, - вынес он вердикт. – Интересно, кто поддерживает всю эту идиллию?
Мне тоже было интересно. Сантино не походил на человека, увлекающегося цветами и кустами, да и Энцо тоже. У них элементарно не хватило бы на это времени, потому что большую часть времени они были заняты работой. Я вдруг подумал о матери Сантино, желая взглянуть на эту женщину. Как бы больно мне не было, я всегда проводил эту параллель между своей матерью и чужой, и всегда было мучительно осознавать, что наш дом скорее напоминает склеп. В отличии от этого светлого и уютного места, оно напоминало кладбище.
- Я есть хочу, - вдруг выдал Рикардо смущенно. – Может, мать Сантино пригласит нас к столу?
Я пожал плечами, направившись к дому. Мне было жутко любопытно узнать, что же скрывается за этими белыми стенами. Тихонько отворив дверь, я шагнул внутрь, воровато оглядываясь. В нос сразу ударил восхитительный аромат еды, и мой живот болезненно заурчал. Было тихо и безлюдно. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Леонас и Рикардо осторожно пробирались следом, с интересом подмечая определенные детали.
В этом доме так было спокойно. Тишина, витающая в пространстве, не давила.
Я направился в ту сторону, откуда предположительно доносился запах еды. Словно привязанный, следуя за этим шлейфом, я забрел в очень странное место. Вероятно, это была кладовая. Леонаса и Рика за спиной не оказалось, а я стыдливо понял, что заблудился. Хоть дом и казался снаружи маленьким, тут оказалось довольно много маленьких комнаток, а когда перед моим взволнованным лицом появилась лестницам, я сам не понял, зачем пошел наверх.
Я впервые сталкивался с таким огромным количеством света в своей жизни. Обычно меня окружала одна тьма. Цветы, запахи – все вокруг олицетворяло счастье и спокойствие. Я двигался в неизвестном мне направлении, натыкаясь на многочисленные картины, фотографии, рисунки – всего было много и так невероятно, что я только с разинутым ртом мог наблюдать за всем, что меня окружает.
Я свернул за угол, как внезапно остановился. В одной из комнат была девушка. Внизу я никого не заметил, да и наверху считал никого нет, но я только пригляделся, завороженно следя за каждым движением странного, светящегося создания, со страхом вслушиваясь в бешеный стук своего сердца. Когда я подошел ближе, вставая в дверном проеме и вытягивая шею, чтобы взглянуть на странную девушку, то у меня перехватило дыхание, и я даже застыл, не в силах двинуться с места.
Девушка, казалось, светилась. Она сидела в кресле, подобрав под себя ноги. На ней было легкое цветастое летнее платьице, едва ли прикрывающее ее красивые, длинные ноги. Волосы, каштановые, скорее даже орехового цвета, были собраны в низкий хвост, а некоторые пряди мило лезли в глаза. Лицо ее, грустное и несколько отстраненное, было обращено к окну, и мягкие лучи солнца ласкали его, заставляя меня ревностно следить за каждым его сантиметром. От этой девушки пахло уютом и спокойствием.
Она была очень красива. Я в жизни не встречал таких красивых, прекрасных женщин, и стыдливо опустил глаза вниз, ощущая, как наливается кровью член.
Господи Боже, я впервые возбуждался от одного только взгляда на женщину, и это не могло не пугать, но также и завораживать одновременно.
У нее были невероятно гармоничные черты лица. Большие глаза, высокий лоб, милые щеки, маленький носик и несколько тонкие губы. Глядя на ее лицо, на зажатую в руках книгу, на умиротворенную позу, я ощутил тишину внутри, и судорожно вздохнул, стараясь успокоиться. Это случалось впервые на моей памяти. Даже демон, который не умолкая сводил меня с ума, потерял дар речи от столь невероятного образа.
Ангел, подумал я. Она светилась и выглядела такой чистой, такой прекрасной, что я только уверился в том, что она ненастоящая. Таких женщин не существовало в мир. Мой больной и перевозбужденный мозг в очередной раз решил потешиться надо мной.
Однако, неожиданно, она повернула голову. Я, как самый последний дурак и тупица, не мог двинуться с места, только таращась на нее с восхищением. Удивленно поднявшись, она встала во весь рост, и с восторгом понял, что мы почти одного с ней роста. Она смешно нахмурилась, оглядывая меня с головы до пят, а только дышал через рот, ощущая клокочущее сердце внутри.
Когда-то очень давно я прочитал абсолютно абсурднейшую статью про любовь с первого взгляда в каком-то очередном научном журнале, которые любил листать по вечерам. Я тогда откинул его прочь, поражаясь человеческой глупости, но в этот самый момент, впервые ощущая единения с той частью себя, темной и опасной, которая не давала покоя и которую я ненавидел всеми фибрами души, я ощутил, что нашел то, что так долго пытался найти.
Рядом с ней было так ... тихо.
Я вспомнил ту статью про любовь с первого взгляда и пропал.
В эту самую минуту я осознал одну вещь: я влюбился. Окончательно и бесповоротно. Как бы глупо это не звучало, и как бы это не отличалось от всего того нормально, что обычно возникало со временем.
Мне хватило секунды, чтобы понять – это она.
Мое второе ублюдочное «я» согласно заурчало. Даже моя темная ипостась была согласна, что она невероятна.