Ежевика Её Светлости

Она нарочно с дерева не спрыгнула, а рухнула. Боль вышибла из нее дух на пару долгих, звенящих мгновений и она зависла сама над собой, оглушенная и слепая. А когда вернулась в себя, пожалела. Даже закричать невмоготу, лес ходуном ходит, уж такая злючая боль! Хоть не живи! Скрутило ее в одну сторону, скрутило в другую, и вот катается так,червяком алым, бархатным, с белоснежным хвостом, в волосы льдинки и грязное крошево собирает. «И не зовет он меня, не зовееееет!» - воет в ней лютый зверь, и рвется наружу, дерет когтями клетку из ребер.

«А и не позовет, ори- не ори, великая беда-печаль, тьфу!» - ехидно заметил голос. Ежевика послушно замерла. Правду говорит-то. Надо слушаться. Горит ледяным огнем чертово яблоко. Полыхает жаром монетка. Звенит в маленьком тельце каждая косточка. Достать бы их... не спеша, аккуратно каждую вынуть, и пересобрать в мерзлой, колкой палой листве. Сцепить одну на другую все до единой малые и большие кости свои, да в кого-то другого! Обратиться не-Ежевикой, не девочкой, не человеком и Преисподней дочерью, а кем-то... Пусть бы даже нелепое чучело у нее получилось, только бы оставить мясо все тут, сбросить, вместе с плащом, и волосы... а вот волосы все ж-таки жалкенько, непутевой, дурацкой жалостью! Такие уж они хорошие, такие завидные! Самое красивое, что в ней есть! «Отец, я б даже яблоко Твое забрала в костяных рученках, унесла б с собой, если б ты помог мне, подсказал как, дал такое колдовство, чтобы я могла бы сделать так, обратиться костяным чучелком, и учапать отседова куда подальше, а...» Но не слушает Князь Тьмы ерунду такую, пустое это! «Дак понимаю я, Тебе и дела нет, у тебя вон забот-то... каждую вошь земную за шкирку ухватить да в ад... да не своими руками, а все нашими!» - горько скривилась в усмешке девочка, и осторожно, страшась новой боли, принялась подниматься. Ее разворачивало и на ноги ставило новое чувство. Холодное и горячее одновременно. Одна сторона его холодила яблоко, другая жгла монетку в руке. «Не смеет он! Я Темного князя дочь, я Княжна Темная! Не смеет он!» - повторяла Ежевика, и ярость ее ручная, домашняя дергала черной губой и скалила клыки, радостная в предвкушении - вот-вот ее с цепи спустят!

Ежевика встала, крепко упираясь в землю, и подняла голову:
- Слышишь меня, Вороника, сестра неверная? - повелительно сказала она: - Выходи!
Ей не ответили. Не она, не он. Догадался уж, что не к девке- шалашовке его Ежевика обращается.
- А не выйдешь по своей воле - я тебя вытащу, и тогда пеняй на себя! - припечатала Ежевика, и за ошейник ярость свою взяла. Та уже хрипела и роняла тяжелую пену с клыков, готовая рвать, рвать в клочки и трепать по кустам, захлебываясь бешеным счастьем зверья. Ежевика считала мгновения, не зная счету. Точно внутри нее зловещий механизм прокручивался мерно - клац, тац-тац, клац, тац-тац... И чем больше оборотов он совершит, пока упырица подчинится и спустится, тем злее будет ярость Ежевики Княжны. Что она будет делать, она не думала. Ярость ее ручная сама управится, ярости и приказы не нужны.
Наконец, на дереве завозились, и... проклятые монетки звякнули, прямо по сердцу Ежевикиному.«Заткнись, заткнись!!» - закричала Ежевика, но оборотень ее не послушался, и раскрыл глупый рот:
- Ежевика, напрасно ты...
- Сюда подойди! - прошипела Ежевика, и уже не держала лица. Губы ее искривились, глаза сузились, она безобразно оскалилась и дышала, точно голодный волк. Ворон опасливо подчинился. Он легко, точно не был мужчиной выше Княжны Ежевики на две головы, спрыгнул с дерева, только монетки и звякнули. Ежевика дернулась, укушенная звоном серебра, и в один прыжок оказалась подле Ворона... не хотела она в глаза его черные, точно ночь, заглядывать, да уже... Оборотень что-то хотел прошептать, губы тонкие в улыбке дрогнули, Ежевика выдохнула: «Наконец-то!» и спустила на него свою ярость... Что вытворял свирепый зверь, она не видела. Только захлебывалась радостью, лучистой, распахнутой, вырывая из уха его монетку, скорчивая его пополам, раскурочивая все нутро его, горячее, дрожащее, мокрое... а ярость носилась вокруг и гавкала, как злющий щенок, волчий выкормыш, и трепала, и таскала Ворона за волосы зубищами, и полосовала когтями лицо его, остроскулое, заманчивое!
- Что ты творишь, окаянная! - завизжала Вороника. Ежевика вздрогнула и очнулась. Теперь она ясно разглядела, как любимый ее Воронушка корчится в ледяной грязи и всего его наизнанку выворачивает. Свернувшаяся кровь, острые осколки костей, вперемешку с вином, со слюною Вороники, и клочки непрожеванного мяса, желчь и мутная вода - все, что было в нем, больно, отвратительно обратно выворачивается, толчками, клочьями.
- Ну, и творю, и чего теперь, хвост отгрызть? - ответила Ежевика, лениво пожимая плечами. - Раз уж не начхать тебе, так слезай спасай своего полюбовничка, чего застряла?
Ежевика с удовольствием заметила, что орать-то поганка орет, а спрыгивать и защищать мил-дружка не торопится!
- Ну! - прикрикнула Княгиня Темная, и так на Воронику глянула, что робко вниз поползла. «Как кошатина какая, ей-богу!» - усмехнулась Ежевика. Она нарочито подняла тонкую кисть и принялась ногти свои оглядывать.
- Да что ж это такое, опять поломала! - проворчала она. - Эх, перчатки бы!
Вороника встала перед ней, робкая и притихшая, головенку склонила, глаза поднять не смеет. Ворон тем временем, тоже затих.
- Отдай-ка тем же манером, что нахватала! - кивнула ей Ежевика, и отвернулась. Ей чего-то вдруг не хотелось смотреть, как упырицу подломило в коленях и на земле скрутило в дрожащий, жалкий, скукоженный узелок. Брезгливо сложились губы тонкие у Княжны, и поплотнее укуталась в плащ она. «Докука какая, эти ваши расправы да пыточные!» - надменно подумала она. Дождалась, когда оба затихнут, и с недовольно вздохнув, повернулась. Ярость ее уже вылизывала лица то оборотню, то вампирице.
- О, нет... - простонал Ворон, загораживаясь от близкой к нему Ежевики рукой.
- Да не майся так, миленький, я уж тебя не обижу! - хохотнула Ежевика. - Наобижалась, благодарствуйте!
«А все ли я так говорю, как госпожа, нет?» - засомневалась она, но сейчас же отбросила эту дурь. Госпожа не спрашивает, она творит без оглядки,что вздумается!
- Не мешай мне, - обронила Ежевика, и сбросив плащ, дабы не испачкать, принялась за дело. Она запустила руки в еще чуть теплую кашицу, которой Ворона выворотило, и вытащила оттуда первый кусок. «О, то, что надо!» - довольно хмыкнула она, и бережно отложила этот кусочек в сторону. За ним нашарила еще один, отряхнула и к первому кусочку отправила.
- То-то будет правильно, - бормотала она тихо, - то-то красота!
«Это на тельце пойдет», - думала она деловито, добавляя мелкие осколки костей. «Вот оно и хорошо, что вы оба глотаете, как псы, не прожевывая!» - обтирала она ошметки совятины о штаны и осторожно, ласково даже, присоединяла к первым кусочечкам. "А сама-то, красавица, пожрать напролом горазда, не?» - ехидно влез голос, но Ежевика и бровью не повела. «А голову-то точно собрать получится?» - деловито размышляла она. - «Красивую же хочется...»
- Не надо... - едва слышно, умоляюще прошептал Ворон, когда она бросила на него случайный взгляд. А случайный ли... да нет, каков он, хотелось ухватить. «Миленький, да какой ты жалкий-то...» - мысленно всхлипнула девочка. Так и потянуло на колени с ним рядом упасть, голову его в ладошки взять, волосы спутанные перебрать, все листочки и веточки выпутать. лицо его бледное и острое рукавом рубашечки своей белой вытереть... «Да никакая она не белая. И не будет уже такой никогда!!» - горестно закричало в ней, обиженно. И ярость морду кровавую вскинула - что, Хозяйка, не выдрать ли для тебя еще чего из вероломного?.. «Нет, не надо уж, поспи пока. Нужна будешь, призову!» - велела ярости Ежевика, головой покачав.
- Надо, не надо, это я решаю, - проворчала девочка, и продолжила перебирать и складывать. Вот уже скелетик кое-какой обрисовался. Протянула она руку, и ярость, хвостом виляя, подала ей крохотное сердчишко, у Вороники из рта выхваченное. Та чего-то хныкала и утиралась дрожащими ручонками, да Ежевика не слушала. Хотела бы позлорадствовать, поглумиться над проклятой соперницей, да что-то очень уж рукоделие затянуло.

Она обтирала об себя каждый осколок косточки, продувала и отряхивала каждое перышко. О поганцах-друзьях она и думать забыла. Вся, до макушечки снежной ушла в заботу о своем создании. «Точно Отец Дьявол я сейчас, творю существо, будто ребеночка...» Она задохнулась и укусила губу так больно, что аж кровь капнула. Ребеночка, которого не дал ей Ворон. Строптивый ты чурбачок, я б тебя так любила, как она вот, ни вжисть бы не смогла!! - чуть не закричала, бросила на Воронику взгляд, точно льдиной острой резанула ту. А на Ворона поглядела так, что обожгла всей своей любовью, невозможной, невысказанной. Аж яблоко проклятое зазвенело в ней, она зажмурилась, и проглядела, как зашевелилось ее создание. И открыла глаза изумленные, только когда мягкое, теплое, с коготками-царапками ткнулось ей в ладони раскрытые.
- Ой, да кто же... - пролепетала она, нежно-нежно обнимая одними только пальчиками комок, белый, точно ее волосы. То, что воркуя, прильнуло к ней, перетаптываясь колючими лапками, и тычась клювиком, развернуло малюсенькую голову, и Ежевика тихонько рассмеялась.
- Сова, ой, ты ж матушки, гляди-ка ты! - пролепетала она, и почесала макушку своего «дитеночка». - Да до чего же ты хорошенькая...
Совушка, белая, снежная, глядела на нее глазищами огромными и черными, точно лесные озера в полночь на Всех Святых, и сладко прижмуривалась, урча. «Только больно уж ты хороша да безупречна!» - полоснула мыслишка, и Ежевика, бережно отложив кроху в траву, метнулась к Ворону, который уже не корчился, а сидел, покачиваясь и кашляя, и дернула у него перо из-за уха. «Так бы и тяпнула, зубами-то новыми, за самое ушко!» - с нежной злобой подумала она, а любимый замер на мгновенишко, поднял на нее глаза, залитые чернотой, и головой покачал. Ежевика растерялась на едва слышный зазор, но сморгнула прочь, и отвернулась, вернуться к своей малой совушке. Но Ворон схватил ее за запястье, да так прочно, что она ахнула и вся вспыхнула. «Эх, вот какова сладость-то, мужчину послушаться...» С колотящимся сердцем опустила она глаза на Ворона, а он кулаком себя в грудь стукнул, и сплюнул на ладонь крови пятно. Развернул ладонь Ежевики вверх,и перелил тягучее-горячее ей.
- Без этого летать не будет, - сказал он тихо и просто. Совсем без какой-то краски, словно ветер в ветвях.
- Ага... - растерянно кивнула Ежевика. То ли дурой, то ли Госпожой себя чувствуя, не поймешь...
- Дура ты, Госпожа, - каркнул Ворон, и хрипло, громко, жестоко рассмеялся. Все еще хохоча, он медленно скорчился, лег в траву, свернулся в комок, укрыл голову руками. Со страхом и тоскливой, щемящей радостью, глядела Ежевика, как скрючились его пальцы, вытянулись когтями острыми, как укрылся он перьями жесткими весь, и как голос его, грубый, карябающий обратился вороновым крра-крра, и наконец не спеша, отряхнувшись, взлетел ворон. Крутанулся в воздухе, и ввысь бросил себя, растворившись в ночном, сияющем стылостью небе.
- Сука ты, Ежевика! - выкрикнула за ее спиной Вороника, и девочка вздрогнула.
- Ну и что, - ровно ответила она, не оборачиваясь. « Да хоть бы и так», подумала она и шагнула к совушке своей. Как бы не замерзла, маленькая! Да и кровь воронову надо поторопиться донести ей, знать бы еще, зачем?
- А вот там и поглядим, - проворчала сама себе Ежевика, только б не слушать, как упырица поливает ее самыми грязнючими словечками, какие только пособрать возможно. И кобылья-то она котомка, и собачий сосок... И чего попоганее еще туда же. «Это что же тебя, королева твоя такому научила? Или дружочек твой сердешный, а?» - ядовито бросила в нее комок мыслишек Ежевика, а та, продолжая сыпать уродливыми и замысловатыми проклятиями, платье отряхнула, волосы прибрала, и размахивая кулаками, поковыляла в лес.
- Ну, на том, стало быть, мы и разойдемся, - с облегчением проговорила Ежевика, и протянула совке ладонь, на которой уже остыл воронов кровавый плевок. Чего делать с этим, она не знала, и вообще, ей хотелось себе этот плевок оставить. «Но сова-то тоже моя, так? Значит, все что ей пойдет - все мое и будет!» - с радостным сердем решила она, и протянула ладонь сове. Сова же... только глазища прижмурила, и кажись, попросту спать улелась!
- Эй, ты чего это? - недоуменно пробормотала Ежевика, и присела рядом с дитем на корточки. - Эй, ну давай, че ты?
«Так перо же!» -подтыкнул ей голос. Ну, и перо, и что? Она не подумав, взялась кровавой рукой за перышко, и сама не зная, зачем, к сове приладила. Перо встрепенулось, сова дрожью подернулась, и черное то перо встало в белую шубку ее, точно так там и быть должно. Ежевика рассмеялась и в ладошки захлопала, как принцесска какая-то глупая! «Дура-Госпожа!» - рассмеялся голос, и Ежевика вместе сним. Так и хохотала, пока сова вдруг невспорхнула, и в грудь ей вошла. Ежевика задохнулась, кашлянула, и замерла, прислушиваясь. Чутко и слаженно бились в ней два сердца - алое и мокрое, да пушистое, белое. «Так вот как оно, погляди-ка ты...» - ахнула она, вдохнула морозного воздуха так глубоко, что страшно сову застудить, и испугавшись, схватилась за грудь. Монетка в ладони звякнула - дзынннь! «Да пропади ты, проклятая!» - вызверилась девчонка, и в бешенстве зашарила по бедру за ножом. Тот будто нарочно, поганец, прям из рук выворачивался, да ярость подхватила, и подала, услужливая! Свирепая от злости, порченной любви, гадливости к Воронике верхом на Вороне, Ежевика впилась острием в ладонь, и рыча от боли и отчанной обиды, выворотила из раны монету. Та не шла вон, цеплялась за плоть, проросла она там, чтоли?! Ежевика зубами скрипела так, что опасалась сломать, но доковыривала плоскую железяку, пока та не выкатилась, с жалобным сожалением звякнув, и скатилась в траву.
- Так-то вот тебе, дура-госпожа! - выкрикнула Ежевика, и в тот же миг руки ее вскинулись, волосы по лицу метнулись, точно кто схватил ее поперек живота и дернул огромной рукой.
Ежевика думала вскрикнуть, но рот сжала так, что челюсти хрустнули. Отчего-то знала - «молчи!» Тугие плети ветра хлестнули по лицу крест-накрест, она зажмурилась, чтоб не выцарапало глаза. Внезапно все стихло. Девочка замерла, опасаясь шевельнуться и обнаружиться себя в очередной тьме, полной мертвецов, или что там еще ее ждет?
- Хорошая зверина, хорошая! - произнес где-то слева скрипучий, неприятный голос. Ежевика несмело, едва приоткрыла один глаз.

Яркий, безумный, кожу сдирающий свет прихлопнул ей веки обратно. «Ну, все, ослепла!» - ахнула девчонка, и вскинула ладони на лицо. Не должно-то не должно, а веки прикрытые помогали, свет не пропускали, точно шторы бархатные, плотные. Как так?!
- Да так, чего бы и нет, я тебя не для того растила! - недовольно проворчал тот, кто говорил до этого с ее яростью. Ежевика слышала, как та носится кругами и урчи, довольная, зараза, что похвалили. «Так я ж тебя разве, не похваливала?» - с укоризной бросила ей Ежевика. «Однако, как бы мне взглянуть на говоряющего... говорящую?»
- Ой, вот скажи теперь, что не знаешь, как, а?! - насмешливо, едко сказала женщина. Голос-то и правда, женский, хоть и противненький, смекнула девочка.
- Сама ты противненькая, ишь ты, гордая какая! - прикрикнула Женщина, и Ежевика зашлась от внезапного ужаса. Она схватилась за грудь в знак почтения, и рухнула на колени. «Прости, прости меня, кто попутал, кто меня попутал?!» - хотела бы кричать, но боялась, что хуже сделает, она.
- Да ладно, брось уже, вставай, - бросила ей Женщина, и отвернулась, поглаживая ярость за острым ушком. - Да глаза открой уже, не ошпаришься!
- Госпожа, я... я... - заблеяла Ежевика, и робко, несмело поднялась на дрожащие ноги. «Ох, что я наделала!»
- Да уж наделать ты горазда, Дура-Госпожа моя! - холодно сказала Женщина и поковыляла вглубь... зала - не зала, а чего-то вроде чистейше белой комнаты, всей застеленой атласом и обитой бархатом. По белизне покои спорили с волосами самой девочки. Она замялась, не зная, как быть, как шевелиться или стоять столбом, пока не прикажет ей чего Она?

Но почему - Она?! Женщина, крохотная, точно дитя лет десяти. Хотя, какие уж там дети, в десять-то лет? Я уж давно картошку свиньям ведрами таскала, а захотел бы кто замуж - никто бы слова поперек не сказал! Некому говорить за меня было хоть бы словечко какое, крохотное, с землинку-ноготок!
- Ну, давай, спрашивай, - кивнула ей Женщина, когда неловко взобралась на белый трон. А ярость рядом улеглась, только ушами шевелит слегка, лениво. «Так она же того... хромоногая!» - с радостным облегчением разглядела девочка. Выходит, все верно и правильно! Катэрина хромала, а значит, семья мы!
- А почему ты - Мать?! - выдохнула Ежевика и чуть по лицу себя не ударила. Ну, что за ерунду несешь, голову тебе откусит и выплюнет!
- И чего? - недовольно поморщилась маленьким, в морщинах бороздами и канавками, Она.
- Но ты же ведь - Отец! - не унималась Ежевика, хотя щеки ее жестоко горели уже, и яблоко гулко пульсировало от жара.
- Я и Отец, я и Мать! Кем захочу, тем и буду! - ледяным, до звона, голосом, ответила ей Мать Сатана. - А НЕ НРАВИТСЯ - ТАК ВОТ ТЕБЕ ДОРОГА НА НЕБЕСА И АНГЕЛ В ПРОВОЖАТЫЕ!
Ежевика тревожно вгляделась в карие, обжигающие и льдом и пламенем глаза Матери. Не шутит. Точно отправит. Девочка покорно опустила голову и прикусила язык. Ни на какие небеса, с теми мерзкими ангелами, ей не льстилось.
- Но ты же... не владеешь ангелами... - запинаясь, шепотом, произнесла Ежевика, и чуть не провалилась от своей наглости. И содрогнулась, вообразив на крошечку, что и там, еще ниже, что-то есть, нечто эдакое может быть!
Мать оглядела девчонку медленно, медленно, сползая страшными глазами своими по ней, точно голую намороз выставила. И усмешка, кривая,жуткая, сдирающая кожу, искривила тонкие губы ее:
- Я те покажу, какими-такими ангелами я не владею!
Ежевика уже мечтала сдохнуть, где стояла, но какое-то чутье, неведомая сила, подняла ее голову и заставила в глаза Матери Сатане смотреть, не мигая, прямо, точно своя, которую по ушам шлепнут, да и ладно! А Мать сквозь глаза вошла в нее, не церемонясь, не раскланиваясь. Схватила ее всю, как есть, и встряхнула так, что звон пошел, пронзительный, разрушающий! Ежевики все нутро трещинами поползло, рот льдистыми колючками наполнился, кровь вспенилась... И восторг, невиданный-неслыханный, такой восторг, что и сказать невозможно, и даже весь до капельки охватить нет никакой силушки на свете и под землей! Ежевика кричать хотела, да не умела так, чтобы выразить, выплеснуть, а только и могла, что в Нигде и Никогда на жемчужинки рассыпаться, и...

- Это у тебя еще кто?! - изумленно ахнула вдруг Мать, и девочку отпустила. Та упала на четыре лапки и головой мотая, словно собака какая-то, не находила в себе сил на ответ.
- Сова это.... - пискнула она, голоском надтреснутым и еле слышным.
- Дак вижу я уж, что не розовый марабу! - глянула на нее Мать, как на дурочку-с-переулочка. - Ты на кой ее слепила-то, а?
- Ну так... - мотнула головой девочка, и неуклюже села. А пол какой мягонький, надо же! - подумала она, невпопад.

«Ну так!» - передразнила ее Мать и скривилась, держа совку за лапки и разглядывая ее с недоумением. Та в ответ глядела на Ту, у которой тысяча тысяч имен, и голова ее забавно крутилась, точно ненастоящая. Ежевика, глядя на это, хихикнула. И уже не боялась, что Мать обидится. Шутит она, не сделает ничего плохого ребенку своему!
- Тебе-то не сделаю, ты и сама уж без меня себе напакостила! - цокнула языком Мать Сатана и головой покачала. Тяжелые черные с густой проседью волосы ее уронили заколки и рассыпались.
- Тьфу ты, черт! - выругалась Она и недовольно мотнула головой Ежевике, мол - собирай! Девочка торопливо подскочила и трепетно, осторожно коснулась волос Матери. Под руками ее словно разлилась горячая вода, или даже не вода, а масло. И аромат молока с медом, гретых над печкой трав, и... Любви! Любви, которой у нее никогда не было. Любви отца к матери, а матери к отцу, и их вдвоем к ней, маленькой, неуклюжей... И мужчины любви. И сестер... и братьев. Не таких, как Проклятый, братушечка-умерщвлятельник, а настоящих братьев. Ежевика не удержалась, и заплакала. Слезы ее капали, касаясь волос Сатаны, и обращались чистыми капельками. Чище ничего не бывает, так хороши! «Это любовь моя, никому не нужная, не высказанная!» - подумала Ежевика, и Мать вынула свои волосы из рук ее и к ней повернулась. Стала она вдруг не такая махонька, а росту такого, что прямо в глаза дочери своей глядит, и гладит ее по щекам, и говорит, тихо и ласково:
- Нужная, дура ты госпожа, княжна ты моя, нерадивая!
Ежевика и не знала,что сказать, только горестно вздыхала. А Та, что тысячу тысяч имен носит, прочесала пальцами свои волосы, собрала все капельки в горсть, и протянула сове,что на плече у нее устроилась, как там и домик ей законный сроду был! Совушка встрепенулась, и принялась хватать клювиком каждую капельку, хрустально-чистую,точно небесные звездочки!
- Это вот бриллианты, называется, - сказала Мать, и погладила острым длинным ногтем сову по макушечке. Та заурчала, последнюю капельку доклевывая. - И ты их береги, не простые они! А к чему, и зачем, и чего-куда - надо будет, поймешь! А пока не поняла - так значит, и не надо еще! - проговорила Мать Сатана длинно и загадочно.

Ежевика не стала даже кивать, опасаясь потерять хоть словцо из сказанного. Понимала она, всем нутром своим, что может никогда уже Мать вот так, перед собою, не увидит. А может, и не почувствует. Одному ли на целый столичный город, или на чертову дюжину княжеств доводится увидать Ее вполглазика, или ветер Ее дыхания коснется раз за жизнь - а одно ясно, повезло тебе, Ежевика Княжна-Сатана, как никому не везет! Стоишь ты в самом Аду, и Сатана Мать тебя по белым волосам гладит, и наставления дает!
- Никогда больше без причины размером с чудовище никого не оживляй! Ты и теперь поплатишься так, что рада не будешь. Я тебе помирать не разрешаю пока, так что не умоляй, не пытайся даже, когда расплата за тобой придет! А ярость твою я себе оставлю, не умеешь ты с ней управиться, погубишь зря! Это первое. А на второе, запоминай. Чтоб из головы твоей дурацкой не повывалилось, пока страдать и кукожиться из-за совы своей будешь. И не ной мне больше про яблоко - сама не понимаешь, к чему жалобишься! Не любовь это никакая, оборотень твой перьястый! Нашла себе тоже, восторги неземные! О чем не знаешь, о том молчи, за умную сойдешь! - Мать замолачала, а Ежевика только сопела, и яблоко в животе противно потрескивало, будто кто его поджаривал втихаря.
- Монету обратно заберешь, - кивнула ей Мать Сатана. - И не шмыгай мне тут носишкой-то! Ворон-то как раз знал, что делает! Дареное не возвращают, неправильно это! Поняла меня, ну? Слышишь хоть, что говорю тебе, дочь-Сатана?
Ежевика вспыхнула от такого обращения, польщенная до кончиков ушей, и улыбка расползлась по ее лицу.
- Вот и молодец, че уж тут сказать, - проворчала Мать, как старушка простая, и погладила по голове девочку. Та ощутила, как рука Матери дрогнула, и с изумлением подняла на нее глаза. Мать отвернулась, и не глядя на дочь, сунула ей сову. Теплый комок урурукнул, и цепляясь коготками за плащ, взобрался хозяюшке на плечо. В клювике кривом держала совка монету... «О, нет, вот чего не надо - того не надо!» - огрызнулась про себя Ежевика, но испугалась Матери и осеклась. Покорно подняла руку и сова вложила ей ключ от адских дверей между двух пальцев. И куда его теперь? Обратно в рану запихивать... А может, не надо уже боли?.. Сколько ж ее, проклятую, терпеть? Она умоляюще поглядела на Сатану, но Та на нее на глядела, а глядела куда-то сквозь свое дитя. Ежевика тихонечко опустила монетку в ножны на поясе, другого места ей на ум так сразу не попалось.
- Ключ больше не выбрасывай, кто б тебе сердечко не перегрыз, он придет да уйдет, сердце зарастет швами прочными, а ключ - он тебе сослужит добротно. Потом поймешь. Мышь ты еще глупая, не научилася ценить, что дают! И дары никогда, нипочем не отдавай назад - это закон, нарушать его не след! - строго сказала мать, и нетерпеливо махнула:
- Иди-ка давай уже, надоела стоять, как пенек белобрысый! Терпи там, хоть живьем гори, а терпи! Не жалобься, не люблю я этого! Расплату отдашь, за живую сову, и живи, как знаешь! Я тебя за ручонки водить не буду. Вы у меня сами свои, я вам не указ! А влюбишься - пеняй на себя. Меня вот люби, да сову свою. Все, проваливай. Устала я с тобой! Дура Госпожа, - хохотнула Мать Сатана, и звонко поцеловал ладонь, приложила ее ко лбу дочери своей Ежевики.
Лоб вспыхнул, точно ледышкой огрели, да так, что у девчонки свет в глазах погас. Только слышала она в темноте, как постукивает по хрустальному полу хромая нога Сатаны и шуршит ее платье, удаляясь, удаляясь... Ежевика вытянула руки, незрячая, и двинулась наугад. «А сова-то? Сова?! Совка моя где?» - забеспокоилась она, и тут же почуяла, как ширкнули кончики перьев по щеке и теплая дорожка, точно едва дрожащий след в воздухе потянул ее за собой. Она заторопилась за своей питомицей вслед, и вдруг ощутила, как нога утонула в мягком чем-то, непонятно в чем. Она ойкнула, и остановилась. Глаза помаленьку разморгались, темень рассеялась, словно размешалась, растворяясь в белом, матовом... Ежевика пригляделась, и различила длинный узкий коридор. Стены его будто из лошади королевской сделаны- такие мохнатенькие, приятные. Она осторожно, боясь испачкать безупречную белизну, дотронулась. Как хорошо ощущается!
«Это бархат!» - подсказа лголос, ставший вдруг мурлыкающе-обволакивающим,тихим, усыпляющим. Ежевика чуть там же не прилегла, так захотелось остаться! Ничего-то тут нет, и никого! Никто тебе кровь пить не норовит, никто яблоки хрустальные не пихает на разрыв. Не косит глазом черным, колдовским, и сердце не норовит выклевать... Вот тут в самый раз всю жизнь свою прожить! Без ветра и мороза, без трескучих веток и плесневелого мха, без трескучих от боли костей мертвяков неприкаянных... Только стала Ежевика по стеночке вниз сползать,тяжелые веки не удерживая, как тревожно прокричала вдалеке сова, точно призывая: «Очнись! Очнись, моя добрая хозяюшка,беда!» И тем же моментом кто-то ткнул Ежевику в бок. Она вздрогнула, и сразу же кто-то погладил по щеке, бархатно, и вроде мягонько, да с угрозой! «Беги!» - пронеслось во всклокоченной голове. И подхватив рукою полы плаща, чтоб не запутаться, девочка двинула вперед, на голос совы.