Ежевика Её Светлости

Ежевика наклонилась над ручьем,и зачерпнув воды ладошками, жадноплеснула в разгоряченное долгой дорогойлицо. За спиной ее маячил, как облезлаябереза, мертвый старикан.
- Ну, и чего ты ко мне прицепился, мил человек? - проворчала Инга, и швырнула в князеву тень комочек грязи. Тот только головой покачал и сжал почерневшие, прозрачные губы в ниточку.

Девочка покачала головой в ответ, передразнивая его. Непривычно длинные волосы липли к мокрым щекам, лезли вглаза. Ежевика обшарила полянку взглядом, размышляя, чем бы волосы прибрать. Уж думала было, по старинке, просто обмазать грязью, чтобы склеились и не лезли, да жалко стало новенькой одежки! Чудесные подарки сестрички Катэрина, надо бы приберечь! Рассчетливый умишко нищенки подсказал ей, что до ночи всего ничего, и теплые сухие шмотки ей ой, как пригодятся! Она от души напилась родниковой ледяной воды, пока зубы новехонькие не заломило, и снова подивилась, каково оно, все зубы во рту носить! То и дело язык спотыкается.

«Эх,жалко, нет никакого туеска, кувшинчика... Один только нож небольшой, как раз подтонкую рученку, ей Катэрина в карман положила. А набрать бы с собой водички, когда там новый ручеек встретится? Как знать...»

А того любопытные - куда я вообще иду-то? Что за нужда, что за приказание гонит прочь, прочь через лес, да все окраинами, подлесками? Вот и снова бредет на усталых, дрожащих ногах она, да так упрямо, точно ее дело неотложное ведет!

Старикан еще этот, как репей на собачьем хвосте! Черт его задери! Как ни оглянешься - вот он, маячит, как пень заиндевелый!

- Отстань ты, Сатаны ради, а? - взмолилась Ежевика. - Ну чего ты, твоя паршивая светлость, прицепился-то?

И захохотала, зашлась гоготом,как умалишенная кликуша, которой уж терять нечего. Ух, как же весело, как заполошно хорошо, ядовито-сладостно было говорить с господином, с самим князем таким вот манером! А тот все молчит, глядит на нее осуждающе, холодно. 

- Да сделать-то ты ничерта не можешь, а? Твоя свинячья светлость, Хрюн Высокородие, аха-ха! - вопила Инга, и аж хрипела, заходясь от хохота. Хлопала себя по ляжкам, трясла головой. Это все ее мерзотное детство, вся ее тошнотная жизнь, как блевота их нее выходили.

- Сдох ты, сдох, вонючий лысый черт, сдох!! Сам себе теперь приказы отдавай, сам себе и мягеньку постелю стели, с могильными червяками, ахахахаха!! Пусть-ка они теперь тебя обнимают, вот их и имей под хвост, барсук ты помойный, опарыш, цепень свиной!!..

Инга орала, пока не охрипла, и не лишилась сил окончательно. Солнце совсем уж на спад ушло, повалилось за черные деревья. Повалилась и Ежевика, где была. Умостилась в корнях иссохшего, мертвого дуба, и равнодушно отвернувшись от призрачного своего провожатого, уснула.

Снилась ей еда. Будто снова застолом она у сестры своей, Катэрины, а прислуживают им катэринина мать, да ее, Ежевики, человечая матушка. А пиршество-тобогатое, сладостное!
- Как у настоящих господ положено, а не то жиденькое да завалящее, что ты мне милости ради нашвыряла на стол! - Ежевика сестре выговаривает. А та только усмехается, да свинины куски в мед макает. Инга тянет что пожирней, сало с ладонь толщиной на пушистый хлебушек кладет, кубок подставляет неглядя, и мамашка ее, раболепно скрючившись, горького, наваристого пива своей дочке-госпоже подливает.
Вдруг садится к ним за стол самбрат Адалвалф, добрый наследничек. Рожа топором раскроена пополам, весь в земле и засохшей крови, будто его долго волокли, до самых ворот в Ад.
- Эй, ты! - кричит ему Ежевика. - С какого перепугу еду мою жрешь, кто пустил тебя, драное пугало?
А мертвец только усмехается, да знай в перекошеный, разорваный рот куски пихает.
- Да пускай его, пожрет напоследок! - надменно махнула сестра. - Нескоро-то ему еще жрать придется! Я из-под него трон его уже выбила, только он не знает пока!

Ежевика ей в глаза долгим взглядом поглядела, и кивнула согласно. Чтож, если напоследок — то пускай, она не жадина! Отхлебнула еше пива, и драгоценными камнями закусывает. И такие они сладкие, душистые, что твои райские яблочки! Лопаются с нежным хрустом, как губа на морозе, и течет из них ангельская кровь... вкуснее и желаннее в жизни ничего не придумаешь! Дрожит Инга, глотает скорей, скорей, жадно хлюпает, аж горло сжимается! И сжимается так, что дышать больно!

- Не спеши, Ежевика, не спеши, моя сладенькая, некуда нам с тобой торопиться! - приговаривает Катэрина, а сама так странненько пришепетывает! «Не ее это голос-то», смекает Инга, и силится глаза открыть. И не может! Руки, как чугуном облили, еле-еле ворочаются. Силится поднять, не идет! Напрягась изо всех силенок девочка, вот-вот задохнется! «Отец мой, помоги, умоляю Тебя!!» - закричала без слов, отчаянно. И наконец, руки взметнулись и вцепились в чье-то горячее и гладкое тело! Навалился на нее упырь, губы ей своим жадным рылом накрыл и сосет кровь. Чмокает, хлюпает, погань проклятая! Зарычала Инга, ногами задрыгала, изворачивается. А чудовище ее не пускает! Вдруг вспомнила девчонка про нож! Дотянулась до кармашка, дрожащими пальцами ухватила. Только бы не помереть, только б удержаться! Уже туманом весь мир поплыл, и сквозь удушливый морок слышит она, как призрачный князь лебезит и ахает:

- Ох, красавица, осторожнее, у мерзавки нож!
Тут поганый кровосос от Ежевики отлип и она глаза распахнула. На ней верхом сидела девица. Налитая, тугая, писаная красавица, в два раза здоровее самой Инги! Глазищами в черных ресницах хлопает, жертву свою оглядывает, нож ищет!
- Вот тебе, проклятая гадина!! - заорала Ежевика, вся полная ярости, и воткнула в бок поганке лезвие! Та зашипела, как на собаку кот, вскочила, рану прижимает, и с возмущением глядит на убийцу свою.
- Ага, не нравится тебе, гнилушка ты протухшая! - воинственно вопит Инга, и ножом размахивает. Вскочила на ноги, вся в решимости еще разок в упыриху острие воткнуть! Да закружилась земля, как свинья взбесившаяся, и опрокинула девчонку обратно на себя. «Не уплывать, не уплывать!» - твердила себе девочка. «Обморочусь - дожрет она меня!» Но черно-чернильная тьма уже сошлась над ее головой, как котел смолы. 

- Ах, как сожалею я, что не удалосьвам, милая девушка, падалицу эту гнилуюдокушать! - завывал сквозь мутную, грязнуюпелену князь.

Ежевика трясла головой, волокла наверх дубовые веки. Жажда скребла горло сухим, колючим песком. И не было спасения нигде, нигде! Пальцы едва шевелились, словно ленивая озерная трава, да и все. Остальное тело начисто отказалось от своей владелицы.

А князь знай себе, нудит:
- Вы не думайте, моя красавица, я не по собственному разуму за ней потянулся, нет! Никогда князь Анжей Братумит Доминик Лисицкий, прозванный Разящим за славные военные победы, не опустился бы до такого... позорища! Но понимаете, чудесная госпожа, смерть... удивительное состояние, должен вам сказать...

«И бубнит, и бубнит! Куском свиного навоза так бы и швырнула в него, чтоб завалился!» - раздраженно подумала Ежевика, и вдруг поняла, что сумела открыть глаза. Низкое, серое небо вынашивало дождь. «Приплыли, мать вашу через забор!» - зло осклабилась девочка.«А у меня силенок укрыться совсем нет, так и подохну тут, в мокрой грязи! Если раньше меня этот расписной упырь не сожрет!»

Инга с трудом повернула голову, отыскала глазами вражину. Мерзкая упырица на нее поглядывает, нетерпеливо плечиками подергивает. Прозрачный князишко возле нее увивается, аж трясет его. Бу-бу-бу, бу-бу-бу...  Девка же на него- ни на поломанный грош внимания. «Да она ж его попросту не видит! Он же привидение!» - дотумкала девочка. К несчастью, она-то его отлично видела итого лучше слышала. Хорошо еще, не обоняла. Не откинь надоедливый дедок свое высокородное тело, вонял бы уже, как ходячий скотомогильник.

- Заткнись ты, ваша дохлая светлость! - хрипло каркнула Ежевика. - Уши мне все проел, кочерыжка...

Вампирша ахнула, подскочила и дернулась к ней. Ежевика села, и едва удерживаясь на границе сознания и забытья, выставила перед собой нож:

 - Не подходи, прирежу, тварь! - угрожающе прошипела она. Прозвучало жалко. Но на кровопийцу подействовало. Девка остановилась, глядя на свой обед огромными, наивными глазами. Ни дать, ни взять - прелестная козочка с княжеских выпасов! Встретилась бы ты Проклятому, он быстро бы сам из тебя всю кровь высосал! Уже бы родила ему парочку ублюдков и сковырнулась к чертям! Все согласно судьбе таких вот красоточек.
- Повезло мне, стало быть, что я уродина, - прошептала Инга. По языку расползалось соленое, пряное пятно. Прокушенная губа разошлась.
- Прости меня, сестрица, не признала я! - нежным, певучим голосочком сказала девка, и склонила черноволосую голову.
- Пошла-ка ты! - огрызнулась Ежевика и слабо взмахнула ножом.
- Не признала я тебя за свою, прости меня! - настырно повторила вампирица. - Мне и отроду всего три дня! Для растения много, для человека - сама понимаешь!
- Ты чего несешь, бедовая? - закричала на нее Ежевика: - Заболтать меня хочешь, кривое отродье? Не на ту напала! Я тебе не помоев бадья, не свинья на забой, я Ежевика!!
- Я знаю, знаю, кто ты, потому и прошу прощения! - заторопилась девка. - Мы с тобой одного поля ягоды, я это сразу поняла... ну, не сразу, но как кровь твою пить начала, так и поняла, но чего-то увлеклась, понимаешь, а сама же смекаю - э, говорю себе, да она же дитя Отца, как и я! Но вкусно же, ты уж прости меня, я очень сильно кровь люблю, а Матушка меня не баловала!
- Матушка? Так есть еще и Матушка? - переспросила Ежевика.
- Ну, да, она меня молитвами к Отцу нашему вырастила, а потом...
Девица замолчала, повесила голову и грустно хмыкнула. Ежевика подозрительно ее рассматривала. Рядом охал и маялся призрачный князь. Первая молния разорвала небо. «Вот же пакость, как бы спрятаться?» - с нарастающим отчанияем поглядела в небо Инга.
- Ну, дак чего там с матушкой? - бросила она упырице, стараясь ее заболтать. «Потяну лямочку, глядишь - мысль какая придет!»
- А, так это, убила я ее! - пожала плечами девка. - Она меня сожрать собиралась, ну я нечаянно ее и... как это сказать? Перетянула, в себя. Я выросла в траве лесной, а когда поспела - Матушка плод мой сорвала и хотела юность свою через мой сок вернуть. Но я не хотела, ты не подумай, я не убийца! Я испугалась, и не знаю, как, но всю человечность из матушки вытянула и сама стала человек!
- Понятно, - проскрипела Ежевика. В глазах ее все поплыло, заволоклось, и она упала без сил на спину. Девка дернулась к ней.
- Не смей, паскудина! - прошептала Ежевика. Глаза ее закрывались, не было сил их держать открытыми.
- Я помогу тебе, я отдам тебе твою кровь, не бойся, позволь мне исправить оплошность, пожалуйста! - умоляюще проныла красавица.
- Не подходи... - прошелестела девочка, и потеряла сознание.

Очнулась Ежевика полная сил исвежести. Дождь тяжелыми каплями выстукивал бодрую свою музыку. Кто-то часто дышал девочке в шею, обвивав ее со спины, горячим телом. «Катэрина!» -остро промелькнуло в голове, но это, конечно, была не она. А кто тогда? Ежевика неучтиво чьи-то маленькие руки-ноги с себя скинула, и вскочила. Да так ловко, как в жизни ей это не удавалось! Мимолетно подивившись на незнакомую свою силу, она выхватила нож и уставилась на упырицу. Та лежала изумрудным калачиком, растрепанная и блеклая, будто выжатая. Даже платье полиняло и расползлось, как истлевшее. «Чего это с ней?» - озадаченно подумала Ежевика, и нож не убрала. Девка слабо повернула к ней голову, вороньи глаза ее тускло блеснули.
- А, ты проснулась! Помогло тебе мое лечение...
Голос ее шелестел, как сухая трава.
- Да уж за меня-то не переживай, - хохотнула Инга. - А ты чего разлеглась?
- Я умираю, Ежевика... - снова зашелестела девка. - Ты из меня всю кровь вытянула, я не хотела тебе столько отдавать, а ты жадная оказалась...
- Я? Ты чего порешь, дура? - вытаращилась на нее Ежевика. - Я не упырь, какая, к свиньям, кровь?!
- Я не вру, посмотри на меня, - шептала девка. Ей явно было совсем не до игрушек. Инга потрогала губу. Целая. Идеально ровнехонька! Будто никогда ничего и не трескалось. Посмотрела на упыря. Та еле дышала, и будто стала еще меньше. Кожа ее пошла морщинами, потемнела. Волосы слезали клочьями, платье бледнело и трескалось, как облетевшая листва.

«Точно не врет!» - решила Ежевика, и жалость прошмыгнула юркой мышью ей в грудь. «Кыш ты, дрянь такая!» - шикнула на нее девочка, но проклятое чувство уже угнездилось и с аппетитом принялось грызть ее сердце. Она уже ясно, как день, понимала - поздно спасаться. Теперь чем бы то ей ни грозило, она поможет врагу своему. Как тогда, когда нашла в яме, полной осенней воды и ледяного крошева щенка. Бедняга скулил и отчаянно рвался, а цепкие когти смерти тянули его назад, в самую топь. Четырехлетняя Инга влезла босая в лужищу, схватила щенка, вполовину ее самой, и волоком дотащила до лачуги, где мать ее избила, проклиная, и ушла куда-то, грохнув кривой дырявой дверью. Инга не слезинки не проронила, а щенок попросту потерял сознание. Мать еще на пороге плюнула в их сторону и велела дохлятину эту выбросить. А не то сама «проклятая дрянь» вслед за ним отправится в помойную яму! Инга вцепилась в неживого щенка, и смотрела на родительницу злыми, воспаленными глазами, пока та не исчезла в густой мгле осеннего вечера. Когда мамаша возвратилась под утро, в дымаган пьяная, веселая и растрепанная, ее отчаянная дочь уже выпросила у кухарки молока и хлебушка, а также обьедков каких-то от господского ужина. Неслась во весь опор, стараясь ничего не расплескать и не разбить, мечтала, как щеночек округлится и завалится на бочок, сытенький и довольный! Еды ей дали столько, что она и сама смогла наесться и живот резало во все стороны, но зато вечный голод отпустил, это ли не счастье? Темнота была слишком тихой. Она пыталась найти щенка по дыханию, но ничего не слышала. Наверное, спит! Она шарила и шарила, звала на своем нелепом, лопочущем языке без слов, пока не наткнулась на мягкое, и уже остывающее тельце... нет, нет, он просто спит! Он просто заболели ему надо поспать! Я его разбужу, он поест, пока молоко не простыло, и мы снова будем спать, вместе! Она уговаривала сама себя, и его, и детского доброго бога, и снова его, и опять себя... но горючие слезы, слезы неумолимой уродливой правды уже застилали глазенки. Она трепала и гладила дохлого пса, пока...пока...

Инга ахнула и глаза ее поползлина лоб:
- Батюшки, распробатюшки... а ведь я же его тогда оживила!
И правда! Тогда, десять лет назад ее слезы намочили лысое пузико-барабан, они впитались досуха в тельце дитеныша, и неживое дернулось, по нему прошла дрожь, и щенок заскулил! Заскулил снова, вывернулся, и стал лизать лицо девочки, визжа и подергиваясь. Она ощутила, как молотит его хвост по ее животу, как сучат его лапы. Мокрая псина ударила в нос, и горячие собачьи пи-пи полились ей прямо на ноги. Все, как сейчас, встало перед ней. Ужасная и роскошная правда - она обладает волшебным, еретическим могуществом!
- Я умею оживлять дохлых псов... - облалдело прошептала она.

- Ты и не то умеешь, - прошелестела умирающая упыриха. - Но мне это не поможет, поторопись, умоляю!

- С чего знаешь, что не поможет? Вот помрешь — я еще разок проверю свои умения! - хохотнула Инга.
- Не проверишь, на мне это не сработает! Я — растение...
- Чего ты?
- Растение я...

На Ингу выцветшими, блеклыми глазами смотрела глубокая старуха. Голос ее дребезжал, как разбитых стекол мешок, волосы клочками повылезли.

- Нашел, нашел, моя красави... - закричал было, и осекся привиденчатый князь. - Ох, опоздал я, похоже?
Он уставился на полумертвую с ужасом и отвращением. Костлявая рука его поднялась в крестном знамении.
- Ну-ка замри! - прикрикнула на него Ежевика: - При мне никаких небес поминать не смей, понял, ваш бродь? Хоть раз перекрестишься — Сатане скормлю!

Призрак испуганно отшатнулся, но кивнул.

- А теперь говори, чего ты там нашел?

Старуха уже хрипела в агонии. Князь опасливо покосился на нее:
- Да не уверен я, что это силу имеет, думаю, вышло ее время!

- Не тебе решать, быстро говори! - гаркнула Инга.
- Там волк оленя дерет, крови много, предостаточно для... для ужина!

- Где? Давай, веди, живо! - крикнула Ежевика, и подхватив старуху на руки, рванула за прозрачным стариком через лес. Он плыл над землей, как облако пара над кастрюлей. А Инга поражалась, какая же бывшая красавица невесомая! Та доверчиво прижалась к ней, положила голову на грудь и затихла.
- Сейчас-сейчас, держись, сеструшка! Не зря же ты меня дочерью Отца назвала, а раз уж обе мы - его отродьюшко, то так тому и быть! Меня сестра Катэрина не бросила, и я тебя не брошу! - утешительно бормотала девочка, ловко перескакивая поваленные березки, и лавируя между скользкими лужами.

«Только что же я буду делать с едва живой старухой на руках, и одним коротеньким ножичком против волка, что оленя задрал?» - продрала хребет ледяная, когтистая птица ужаса. «А ничего, Отец защитит! Если уж Проклятый наследничек меня не достал, то и тут отведет Преисподняя!» - решила она, и теплая, косматая сила, как медвежья шкура, окутала ее.