20
20
Ада
Опять этот день... До невозможности печальный, разбивающий сердце вдребезги снова и снова, год за годом. День, когда понимаешь, насколько хрупким бывает человеческое счастье.
Сегодня всё могло быть по-другому. Так, как показывают в фильмах про большие дружные семьи. Я бы проснулась раньше всех, надула самые красивые и большие шарики, воткнула именинную свечку в заранее купленный кекс, и, поцеловав пухлую сонную щечку моего любимого мальчика, тихонько разбудила его и поздравила с новым годом жизни.
Но вместо этого я поеду с подарком на кладбище... Жестокая правда, от которой не скрыться.
Смахиваю навернувшиеся на глаза слезинки и медленно выползаю из своей комнаты. Никого не хочется видеть, слышать и знать. Но к моему величайшему сожалению, я дома не одна.
За дверью ванной шумит вода – отец с утра собирается по своим делам. Мать бледной тенью проскальзывает мимо меня в сторону кухни, и я, недовольно вздохнув, следую за ней.
- Мы в двенадцать поедем. Успеешь с пар вернуться? – не поднимая головы и усиленно пытаясь занять хоть чем-нибудь свои руки, спрашивает мать.
Её затравленный взгляд, насквозь пропитанный чувством вины, вызывает горькую ухмылку.
- Я не с вами.
- Ну... Хорошо, как знаешь... - Она нервно звенит посудой и отворачивается.
А я не понимаю, зачем стою здесь. Зачем в эту самую минуту дышу одним воздухом с убийцей. Жалкий вид матери ещё больше добавляет злости, и аппетит окончательно пропадает.
Оттолкнувшись от стены, выхожу в коридор и почти врезаюсь в выруливающего из-за поворота отца.
- О, с добрым утром, - бодрым голосом произносит он.
Я знаю это его поведение. Оно – защитное, временное.
- Ага.
- Ты уже позавтракала?
- Типа того... - Пытаюсь обойти внушительную фигуру отца, но он преграждает мне путь, уперев ладонь в стену.
- В двенадцать выезжаем. Там отпросись, пропусти... - Отец хмурится, в синих глазах вспыхивают отголоски старой боли, и мне на секунду становится жаль его. Но не настолько, чтобы согласиться присутствовать на этом фальшивом скорбном празднике.
- Не приду. Без меня.
Я подныриваю под родительской рукой, но отец резко хватает меня за локоть и разворачивает к себе.
- Ада! Хоть раз будь взрослой! – шипит он, сощурившись. – Мы не поход в кино обсуждаем.
- Знаю!
- Тогда прекращай свои подростковые бунты, в двенадцать жду, - безапелляционно заявляет отец.
Меня начинает неслабо потряхивать. Они не понимают, что я не хочу видеть их перекошенные страданиями лица там – в месте покоя. Это кино я видела уже ни раз, и ни два: мать на коленях в снегу обнимает и гладит холодный гранит, отец просто смотрит в никуда, плотно сжав губы, не произнося ни звука. Сцена продолжается бесконечно долго, пока губы матери не приобретут багрово-фиолетовый оттенок, а слёзы – окончательно не иссякнут. На обратном пути в машине - гнетущая тишина, способная раздавить своей тяжестью стадо слонов. В этом всём нет места для моего общения с братом, а мне так много хочется ему сказать...
- Не ждите!
- Ада!
- Что «Ада»? Сама съезжу! – Сталкиваюсь с поникшим взором матери, которая тут же виновато отводит взгляд. – Я уже не маленькая, пап! Хочу одна...
В горле застревает болезненный ком, но у меня получается не дать подступившим слезам прорваться наружу. Моя трагедия не для их глаз.
На улице рваными кусками ваты с неба летит снег, устилая тротуары пушистой шалью. Глазам больно от его ослепительной белизны, и я непроизвольно щурюсь. Руки в карманах, наушник – в ухе, громкие басы – в израненном сердце. Пока не плачу, но точно знаю: придёт миг, и я не смогу себя сдержать.
Привычной дорогой бреду в сторону универа, почти не глядя по сторонам. Любимая песня сменяется новым неизвестным треком, слова которого внезапно совпадают с моим состоянием. На сколько ещё меня хватит?
Поравнявшись с Раечкиным домом зачем-то вспоминаю о недавнем семейном ужине и нервно хихикаю. Спасибо тебе огромное, моя дорогая память, что и в такой день ты не можешь дать мне отдохнуть от влюблённой парочки. Низкий поклон до земли.
В этот момент, как по заказу, в нескольких метрах от меня тормозит большой белый Мерседес, к моему величайшему удивлению из открывшейся подъездной двери выплывает фея в бежевом пальто и уверенно садится на переднее сидение. Автомобиль трогается, оставляя позади себя снежные завихрения, унося мою разлюбезную сестрёнку в неизвестном направлении. Водителя я разглядеть не успеваю, но шок от увиденного на некоторое время затмевает все прежние эмоции. Рая умеет удивить!
Покачав головой и отказываясь верить в реальность картинки, я какое-то время смотрю вслед давно скрывшемуся с глаз автомобилю, вслух описываю происходящее не самым приличным словом, и... решаю, что сегодня не настроена видеть счастливые голубые глаза. Серые – тоже... И пусть кто-то посчитает это слабостью, даже я сама, но в этот день не могу иначе.
Разворачиваюсь и, не спеша, бреду в сторону торгового центра. Яркие витрины книжных магазинов сразу захватывают моё внимание. Когда-нибудь, Павлик, наши с тобой приключения тоже будут стоять на этих стеллажах. Красивые книжки с золотым тиснением и красочными иллюстрациями на законных основаниях займут место среди тысяч других историй. Ты, мой родной, побываешь в разных домах, в разных городах, у тебя появятся новые друзья. Потому что ты – особенный, и ты как никто другой заслужил это.
В соседнем отделе игрушек вижу чёрного дракона из известного мультфильма – мягкого, с очаровательной зубастой улыбкой, невероятными глазизщами, и, не задумываясь, покупаю. Прижимаю подарок к груди, и отчего-то так сильно щемит сердце, что я до боли кусаю губы. Как я оставлю это чудо там – среди холода и снега, на маленьком холмике? Он же промокнет, потеряет вид... Ноги тут же несут меня в упаковочный павильончик, и спустя пять минут в моих руках оказывается завёрнутый в плотный прозрачный целлофан сказочный зверёк.
Поправляю голубой бант на подарке для самого дорогого человека в моей жизни и выхожу на улицу. И пусть он никогда не сможет обнять дракончика и порадоваться новой игрушке, я верю: он слышит меня и чувствует. Правда же, Паш?
Когда подхожу к дому, во дворе на парковке вижу старенький Ниссан отца, понимаю, что родители уже вернулись с кладбища, и желание идти домой моментально пропадает. Теперь моя очередь навестить брата.
Простояв на остановке добрых полчаса, чувствую, как коченеют пальцы на некрепком морозе. Я давно не ношу варежки, но сейчас спрятать руки в карманы нет никакой возможности. Да и не особо хочется... Музыка в ухе заходит на третий круг, ненавязчиво напоминая о себе любимой, и я отключаю её.
Наконец подъезжает полупустой автобус.
Запрыгиваю в салон и забиваюсь в самый дальний угол у окна. Дорога предстоит длинная. И невыносимо печальная. До конечной...
В другой реальности мы бы ехали сейчас с Павликом на этом самом автобусе до крупнейшего в городе торгового центра. Он с искренним восторгом комментировал бы предновогоднее убранство улиц: горящие на окнах разноцветные огоньки, яркие вывески, мишуру и гирлянды на ёлках у администрации, а я бы впитывала его эмоции, бесконечно радуясь, что он рядом. Что-то отвечала бы, чтобы не омрачить образ умной старшей сестры, смеялась бы над его детскими представлениями об окружающем мире и грядущем празднике. А потом мы пошли бы в кино, купив огромные вёдра попкорна с карамельным сиропом и одну большую бутылку сладкой газировки на двоих, уселись в красные мягкие кресла и смотрели мультфильм о приключениях Беззубика. Уверена, Павлику бы понравилось...
«Городское кладбище. Конечная.» - объявляет механический голос в динамике, безжалостно разрушая мою хрупкую фантазию. И мир вокруг снова становится чёрным, пустым и холодным. Как же я скучаю, братик...
Узкая тропинка, припорошенная свежим снегом, уверенно ведёт меня к нужному месту. Туда, куда не должны приходить старшие сёстры.
Синяя оградка вокруг невысокого гранитного памятника несмело прикрывает источник моих многолетних страданий. И я снова чувствую это.
Ну, привет, мой маленький.
Паша смотрит на меня глазками – смородинками и беззубо улыбается, будто ждал свою непутёвую сестрёнку-неудачницу, и внутри меня всё болезненно сжимается. Рука непроизвольно тянется к чёрно-белой фотографии, стряхивая налипшие снежные хлопья, а по щекам, снося все преграды, солёным жгучим потоком текут накопившиеся слёзы.
Больно. Столько времени прошло, а оно, как в первый день... Но сегодня нельзя плакать. Праздник же...
- Поздравляю, мой мальчик! – шепчу я, присаживаясь на корточки и укладывая несопротивляющегося дракона к заснеженным плюшевым мишкам и зайцам. Тот покорно, с какой-то обреченной радостью скалит свою зубастую пасть, словно понимая, кому теперь придётся служить. – Познакомься, это – Беззубик, твой новый друг. Он волшебный, немного строптивый, но с ним не соскучишься. Он будет охранять тебя, когда я не смогу быть рядом. – Я тяжело вздыхаю, вытирая ладонью застилающую глаза влагу. - Скоро был бы твой первый школьный Новый год, Павел Олегович. Представляешь? Я даже знаю, в каком костюме ты пошёл бы на праздник. Уверена, ты затмил бы всех одноклассников. Да что там одноклассников, сам дед Мороз в восхищении хлопал бы в ладоши! Вот так, Павлик! Вот так...
Я смотрю сквозь слёзную пелену в застывшие глаза брата, наивно глядящие на меня с серого гранита, и опускаю голову. Это невыносимо...
Почему всё настолько несправедливо? Почему?! Не должны маленькие мальчики умирать! Это неправильно! Это нечестно! Это обидно до невозможности! До болезненной безысходности! До обезоруживающей хищной пустоты, в которую хочется провалиться с грохотом, ломая сердце, разрывая душу, отдавая ей всю себя на растерзание. А она пережуёт тебя и выплюнет обратно в опостылевший мир, в котором ты будешь отчаянно барахтаться на глазах у всех, только этого никто даже не заметит...
Я долго сижу с восковой маской на лице, совершенно забыв о времени и погоде. Жду, когда Павлик ответит. Хоть что-то. Слово, звук, знак – мне неважно. Но он молчит. Будто уже не здесь. И я снова проваливаюсь в боль.
Слёзы продолжают катиться из глаз сами по себе – им больше не нужны причины. Они живут своей жизнью.
Тяжесть на сердце не даёт говорить, сковывая голосовые связки тугими путами. И я понимаю, что пора уходить. Сколько я вот так просидела? Час? Два? Да какая разница!
Ещё раз провожу пальцами по холодному камню, по шелестящему целлофану, прячущему ни в чём не повинного дракончика от непогоды, по промокшему голубому банту, безвольно повисшему под тяжестью липких снежных хлопьев, по пухлой щёчке на старом фото, глубоко вздыхаю и медленно поднимаюсь.
От холода и голода кружится голова – не удивительно, со вчерашнего дня у меня во рту не было ни крошки. Всё вокруг начинает плыть и качаться, в глазах неожиданно темнеет. Я ошалело хватаюсь озябшими руками за воздух, но теряю равновесие и едва не падаю в сугроб. Чувствую, как вокруг талии уверенно смыкаются чьи-то руки, и окружающая реальность неумолимо гаснет.