Глава 29 С нами
Балдуин стоял, не двигаясь, как будто каждый её шёпот - это были капли дождя на раскалённую броню, обжигающие, проникающие под кожу. Он слушал и не мог дышать. Сердце билось не просто в груди - оно грохотало, выбивалось наружу, как тогда, когда он был мальчишкой, впервые услышав звон мечей на стенах Иерусалима.
Она дрожала в его руках, и её слова были больнее, чем рана. Он не знал, как держать её, чтобы не причинить боли, не знал, как ответить, чтобы не разорваться самому. Но когда она произнесла:
- ...с нами...
что-то в нём изменилось.
С нами.
Мысль пронеслась остро, будто клинок по горлу. Он сжал губы.
С нами?
Он посмотрел на неё, такую близкую и хрупкую, и в первый миг подумал - она говорит о себе и Тиберии?
Ревность, как призрак, подступила, но тут же рассыпалась. Он знал Тиберия. Знал Эвелину. И тогда мысль прошла цепочкой, мгновенно:
Сначала резкие перемены в её настроении...
Усталость...
Отчуждение...
Плач...
Посещения врачей...
Кабинет, куда его не пустили...
Этот странный лист в её руках...
И теперь - «с нами»...
Он резко вдохнул. Сердце остановилось - и забилось вновь.
Ребёнок.
Он не сказал ни слова, не выдал себя ни жестом, но всё внутри него опрокинулось.
Она носит моего ребёнка.
Моего.
Нашего.
Слишком много чувств сразу - и страх, и счастье, и вина, и надежда. Он хотел кричать, зарыдать, молиться, но просто стоял, обнимая её, прижимая к себе крепче. И только подумал:
Я не имею права... Но если Бог даровал мне шанс... я не откажусь.
Теперь у нас есть «мы». Теперь я должен жить.
Он чувствовал, как её дыхание горячим шепотом скользит по его шее. Её губы дрожали, но не от страха - от желания. Когда она приподнялась на цыпочки, потянулась за поцелуем, его сердце сорвалось с места. Он не мог не ответить - это было бы предательством всему, что чувствовал.
Их губы встретились осторожно, почти боязливо. Но всё внутри рванулось, как вспышка в темноте. Поцелуй стал глубже, жаднее, словно оба боялись потерять этот миг. Он чувствовал, как её руки скользят по его груди, вцепляются в рубашку, будто ищут опору, а она - как кислород, как последний островок в бушующем море.
Её тело прижималось к нему, мягкое, живое, горячее. Она уже не просила - умоляла молчаливой дрожью. Её губы снова нашли его, требовательнее, с примесью боли и надежды. Пальцы пробежались по его щеке, заскользили к затылку, удерживая его близко.
Для него - она была светом, которого он не достоин. Но она прижималась ближе, словно доказывала, что он - её. Что боль прошлого ничего не значит, когда есть этот миг.
Он обнял её крепче, одной рукой притянул к себе за талию, другой провёл по спине, скользнув ниже, через ткань. Она задохнулась, но не отстранилась. Напротив - пальцы её проскользнули под край его рубашки, дрожащие, смелые. Он чувствовал, как с каждым её прикосновением что-то в нём ломается и заново рождается.
Они оба были на грани. Не тела - души.
С каждой секундой, каждым взглядом, каждым поцелуем она говорила ему:
Ты нужен мне.
Ты - дом.
Ты - мой.
А он только сжимал её крепче, повторяя про себя как молитву:
Я жив...
Я люблю...
Я остаюсь.
Её пальцы, робкие вначале, становились смелее, пробегали по его коже, запоминая каждый изгиб, каждый миллиметр. Она будто боялась, что он исчезнет, растворится, если не будет держать крепче. А он дрожал изнутри от одного её прикосновения, как будто не девушка в его объятиях, а само спасение.
Он чувствовал, как её грудь прижимается к нему, мягкая, живая, горячая, как её дыхание сбивается, становясь все более прерывистым. Сквозь тонкую ткань её одежды ощущалась каждая дрожь, каждый изгиб. Его ладони ложились на её талию, сжали, будто хотели раствориться в ней. Она прижалась ближе, бедро к бедру, живот к животу, и их тела, такие разные, словно нашли единую точку касания, один ритм.
Он поцеловал её снова - сильнее, глубже, срывая дыхание. Язык скользнул в её рот, осторожно, но с жадностью, и она ответила, отдавшись полностью. Его руки медленно скользнули под её рубашку - кожа под пальцами была тёплая, бархатная, и он чувствовал, как сердце её стучит так близко к поверхности.
Она выгнулась навстречу, грудь едва коснулась его - через ткань, через дыхание - и он сдержал стон. Её тело отзывалось на каждый его жест, будто просило больше. Она тихо прошептала его имя, едва слышно, почти хрипло - и это было самым сладким звуком, который он когда-либо знал.
Они падали - не на постель, не в страсть, а друг в друга. Каждое движение становилось молитвой: поцелуй на плечо, ладонь, сжавшаяся на бедре, пальцы, запутавшиеся в волосах. Он чувствовал её ногти у себя на спине, её губы на своей шее, её бедра, что обвили его, не отпуская.
Она выдохнула его имя - не как слово, а как молитву, и выгнулась навстречу ему. Он вошёл в неё не спеша, будто проверяя, действительно ли они вместе, здесь, сейчас. Её тело раскрывалось, принимало его, будто знало, что он единственный, кто может её заполнить, удержать, заземлить. Он двигался в ней, не теряя взгляда - с каждым толчком глубже, сдерживая напор, пока она сама не начала подстраиваться, требовать, подбадривать его дрожащими стонами.
Он чувствовал её ногти на своей спине, её зубы на его шее, её пальцы, сжимающие его, будто она могла удержать в себе его душу. Он шептал ей - на старом языке, почти забытом, на своём - о том, что она живая, что она его, что он не отпустит, даже если мир развалится на части.
И когда она вздрогнула под ним, разбитая волной наслаждения, он последовал за ней, громко, с хрипом, с дрожью в теле, будто отдал ей всё, что мог, и остался живым только потому, что она его держала.
Они лежали, переплетённые, мокрые от пота, с горящими губами и покалывающими пальцами. Она гладила его плечи, а он держал ладонь на её животе - где билось то, что только начинало жить. И в этом касании было больше, чем секс. Было обещание. Было «с нами».
Он не спал. Лежал, не двигаясь, в темноте, вслушиваясь в дыхание женщины, которую держал в объятиях, будто она могла исчезнуть, если он ослабит хватку. Её волосы касались его щеки. Он чувствовал, как под его ладонью тихо, почти невидимо, поднимается и опускается её живот - тот самый живот, где теперь билось ещё одно сердце.
Не ангел. Не чудище. Не посланница смерти.
А женщина. Его женщина. И - дитя.
Он закрыл глаза. Мир вокруг ещё хранил тишину
Он осторожно поцеловал её в висок - и она шевельнулась, не просыпаясь, только прижалась ближе, положив руку ему на грудь. Как будто тоже держалась за него. Как будто он - её пристань.
С нами...
Он снова прокрутил эти слова в голове. Они резали - и исцеляли. В этих двух словах было всё: страх, любовь, будущее. Ответственность.
Он не мог больше позволить себе быть слабым. Не мог позволить, чтобы она страдала, за болезнь, за проклятие, что веками преследовало его род.
Я - её стена. Я - её меч. Я - отец.
И с этой мыслью он впервые по-настоящему понял: ему больше нечего терять. Только - всё, что он должен защитить.
Когда она проснулась, в комнате уже брезжил рассвет. Её ресницы дрогнули, дыхание стало глубже. Он сразу заметил - по ритму её тела, по лёгкому движению пальцев. Она приподнялась немного, уткнувшись носом в его ключицу, и прошептала:
- Ты не спал.
- Не мог, - он улыбнулся, уткнувшись губами в её волосы. - Я держал тебя. Я... держал жизнь.
Она помолчала, потом шепнула, не поднимая головы:
- Ты понял?
Он не ответил сразу. Только скользнул ладонью по её спине, притянул к себе ближе и произнёс:
- Да. Я понял.
Она чуть напряглась, словно ожидая страха, отторжения, сожаления. Но он только приподнял её лицо, заставляя посмотреть в глаза.
- Ты не одна, Эвелина. Никогда больше. Я с тобой. Мы вместе. И - с нами.