Дневники Наркомана. [16+].

Я не видел неба и солнечного света уже два месяца.

Я даже не знаю какая погода за пределами этого здания.

Мистер Морган узнал, что я сбежал из палаты в тихий час в бот.сад вместе с Леоном. Кевин Морган отчитал меня и заставил сидеть в Белой комнате три часа. После, он вновь отправил меня в крыло и палаты для буйных пациентов, хоть и обещал перевести меня в обычную палату.

Меня каждый день обкалывают лекарствами и препаратами разного рода, и от них я все время сплю. Мыслей в голове убавилось, желания сопротивляться саниатарам - тоже. Меня сломали, пережевали, переварили и выплюнули.

Я стал никаким.

А в этом месте, я потерялся окончательно и стал никем.

Каждое воскресенье нам меняют одежду и моют. Даже в этой процедуре я не сопротивляюсь тем, кто делает это. Здесь не ни ванн, ни душей как дома. В больничных ванных комнатах были ведра с кранами, в ведра наливалась вода, а та в тазы, так нас и мыли. Нас мочалили жёсткими и грубыми  щетками, и мылили жёлтым мылом, которое отдавало ужасным запахом тухлятины и залежей во влажных помещениях.
У меня после этой процедуры кожа чесалась ещё сильнее, а потом, когда я однажды посмотрел в зеркало в душевой, то увидел, что кожа в местах где мыли, покраснела и немного припухла.

Они сдерали с нас кожу.

Это аморально, так издеваться над людьми, которые и без того больны!

Первое время во время процедуры я извивался и кричал, потому что хотел остаться живым, а не сгнить тут.

Позже, это рвение и порывы того, что осталось от меня настоящего и от моего характера: просто закончилось. Я понял, что от сюда не выберусь, и что нужно просто идти по лечению, а не против него.

Сейчас я больше не вижу Леона. Я боюсь, как бы ему не сделалось хуже от того, что мв сбежали в тот сад. И я не хочу чтобы он страдал из-за меня.

Теперь, чувство угнетения, пресной навязчивости и депресии полностью охватили меня.

Все шло по замкнутому кругу.

Утро: подъем, завтрак в палату, умывание по очереди, когда тебя водят санитар под ручку везде, потом прием врача, потом свободное время, которое я могу тратить только на сон, затем прием лекарств и препаратов, от них я сплю до обеда.
Обед:  снова в палату, потом прием врача у него в кабинете в специальной комнате, потом в процедурную, там ставят новую капельницу, а потом, я снова сплю до ужина.
Ужин: опять в палату, затем я жду мед.персонал и они оценивают мое состояние через анализы, и вновь прокалывают мне вены для того, чтобы по трубкам вливать тонны успокоительного или чего-то ещё. И я сплю.

Мне не дают рисовать, так как карандашом я могу выколоть себе глаза или оглушить себя, засунув его в уши; мне не дают читать, я могу использовать книгу как орудие, чтобы вырубить санитаров; мне не дают плеера с наушниками так как я могу повеситься на проводах или же, удушиться в ручную. Даже одежда, мне не дают мои же вещи, потому что я вспомню Прошлое и все лечение коту под хвост.

По звукам из коридора и голосам санитаров я понял, что наступило утро. Электрическая лампа автоматически загорелась, а в дверь вошел Кевин.

— Спишь,— он не смотрел на меня, в то время, как санитары завязывали мне рубашку, — Не хочешь поболтать?

— Человек, который меня боится, не способен на здравомыслящие разговоры, — ответил я, немного дернувшись.

— Ха-ха, — рассмеялся он, и посмотрел мне в глаза, — Я не боюсь тебя, Питер.

— Да что вы! Если же так, то почему я сижу связанный, а около вас аж три санитара-громил!

— Для тебя, а не для меня, — он подмигнул, — Так, если хочешь говорить, то я выполню твои условия. Выйдете.

— Мистер Морган, ему же ещё не вкалывали утренние лекарства.

— Я сказал вам, вон из палаты живо!

Саниатры ушли, и мы остались в комнате одни. Кевин сел на принесённый ему стул, а я сел на кровати, прислонив спину к металлической спинке кровати.

— Мистера Морган, от чего вы меня лечите?— после долгого молчания, решился спросить я

— Пит, много от чего,— неопределенно ответил мужчина, и я удивлённо взглянул на него. Видимо, мой взгляд его напугал и насторожил: мой взгляд стал не только холодным, равнодушным, безчувсвенным и пустым, он стал безумным и сумашедшим. Я взглядывал в самую душу, —У тебя явные признаки психического Расстройства, нервной неустойчивости, что приводит к шизофрении. Так же, я понял, что ты болен биполярным Расстройством. Мы делаем что можем, но первое, что можем мы сделать для твоего выздоровления, так это то, чтобы мотивировать тебя изменится.

Мне осталось все переварить.

— Пит, я говорил что помогу тебе?

— Да, говорили.

— Тогда не падай духом сам!— пытался подбодрить он меня, но я ничего не ответил, — Я помогу и сделаю все что могу. Но только  в нужное время.

— Я, — я замолк, осознавая сказанное, — Могу побыть один?

— Конечно. Тебе нужен отдых.

Врач вышел, и зашли санитары с уколами. Я лишь вздохнул и они поставили мне новую капельницу и вкололи лекарства, и приковали ремнями к кровати.
После того, как я остался в палате один,  Я опустился головой на матрац и вновь обнял себя руками, и уставился в стену. Я не моргал, я рассматривал на стене пятна, трещины и противный блеклый жёлтый цвет. Казалось, что из стены кто-то вылазил. Трещина шла от середины и разветвлялась на множество мелких трещин.

Прошел час.

Второй.

Третий.

Я не прикоснулся к еде, которую мне принесли на обед и полдник. Аппетита не было, как и настроения.

Удивительно, как из здорового человека в кратчайшие сроки можно сделать больного.
Да, мы все не без изъянов, они есть у всех и не бывает идеальных людей, но неужели жажда мести, или настолько сильная любовь ослепили человека, и заставили пойти на гнусный поступок. На ложь и клевету против невинного. Любовь, вот, что делает людей больными и уродами. Если человек не любил, то его сердце чисто, как и душа. А если человек любил, и любил не раз и не одного, то он не только моральный урод, но он ещё и развратник, ненормальный человек и  извращенец.  И если у этого человек среди всей серой массы игрушек, была одна, та самая любимая от потери которой он бы как ребенок впадал в истерику и требовал вернуть ее назад, которой не ценил ее за свои достоинства и заслуги, а знал только физические свойства, функции и особенности применения, то он считал, что она его собственность, то этот человек: монстр.

Я никогда бы не поступил так с Элли.

Никогда.

Но после того, что она совершила, у меня не осталось к ней ни капли жалости, сочувствия и тем более - любви.

Я стал уродом, как только понял что люблю ее. Потому что влюбленный человек способен на многое: вступиться, защитить, помочь, убить и все ради того, чтобы создать отношения. Я стал уродом, потому что зависил от Элли. Она одна понимала меня и не считала психопатом. Я любил её за открытость, креативность, неординарность и неформальность. Она никогда не скрывала от мира себя настоящую. И ее не пугала ситуация того, что она встречается с самым криминальным авторитетом города, что она глава своей Банды и что она каждый день рискует потерять свободу.  Я стал уродом, как только начал все это осмыслять и соображать. И я ненавижу себя за это.

Я связался с Элли и решил помочь ей. А зря. Не лез бы я не в свое дело, не сидел бы здесь.
Видя, как девушка дёргается от звука каждого мотоцикла и выстрела, я сразу заподозрил неладное. То, что она засела дома и не выходила от туда и я ходил к ней. То, что она прочно закрывала окна и двери. И то, что она держала оружие в тумбочке пол столом. Элли шарахалась от темных и узких переулков, спешила домой после занятий в колледже до темноты и не ходила больше не по клубам, не по притонам. Она перестала купить у окна в гостиной и перестала иногда выпивать перед сном, боясь, что заснет и ее уничтожат.  Она дергалась от каждого шороха и вздрагивала от шума.
Только потом, она решилась рассказать мне все как есть. Она плакала и просила не лезть мне в эту паутину. Но ради любимой я не мог так холодно поступить и ничего е делать, смотреть, как она сходит с ума.

Я подарил ей котенка.

Маленького, рыжего сероглазого котенка, который любил нежиться в теплых объятиях и спать на животе или под боком у хозяина.

Девушка была в восторге.

Интересно, а как сейчас живёт это существо? Я о коте. О том маленьком рыжем комочке счастья и верной любви и охраны, другой, моральной и психологической охране. Когда этот котёнкок ложится к тебе на кровать или на ноги, сворачивается в клубок, и, начинает мурлыкать. И ты чувствуешь покой.

Я даже не знаю, живой ли он сейчас. Не знаю, не исхудал ли, а его шерсть стала грязной от погоды на улице в трущебных переулках и от того, что он стал ли бездомным. Может, она выкинула его под влиянием этого Доминика.

От дурных мыслей и ностальгии мне стало дурно.

Захотелось закрыться от всего мира и свернуться в клубок, как тот котёнок. Мои попытки привели к боли в руках из-за игл в венах, а ремни, прижимающие меня к кровати, сковывали меня в движениях принося боль.

Я лег прямо, устремив взгляд верх. В потолок.

Я стал прислушиваться к звукам вокруг меня.

Где-то орут дети и взрослые больные в палатах; где-то слышны звуки избиений дубинками;  по коридорам везут каталки с пациентами, и такие же специальные каталки с подносами еды; я слышу бренчание в душевых комнатах; улавливаю едва доносящиеся до меня звуки из кабинетов врачей, то, как кони клацкают ручками и пишут ими в карточках больных, слышу, как они отпивают кофе или чай из своих кружек белого цвета, я даже слышу, как в регистратуре, говорит милая девушка-ассистент.

Но я не слышу не ветра, не дождя, не сухости погоды за этими стенами.

Я потерялся здесь.

Моя душа устала бродить по этому лабиринту и я застрял тут.

Навсегда.