Нимфа и фавн

Лаура всё-таки нагнала Фила в коридоре и сумела договориться с ним о принятии в театр — пока что на испытательный срок. По словам директора художественного руководителя, Лауру необходимо было «натаскать по матчасти», что бы это ни значило. Довольная и излишне самоуверенная, Лаура предложила свою кандидатуру на какую-нибудь из ролей в ближайших спектаклях. На это Фил лишь усмехнулся и сказал, что для начала пускай научится убедительно играть стул, а уж потом он подумает о её кандидатуре всерьез.

— Зачем вы тогда меня здесь держать собрались? — в недоумении спросила Лаура.

— Чтобы ты была поблизости. Нельзя отпускать такой ценный экземпляр!

— Неужели я не представляю никакой ценности как актриса?

Фил лишь отмахнулся, словно бы возмущение Лауры не стоило и выеденного яйца:

— Школьные постановки и актерские курсы ещё не делают из тебя первоклассную актрису.

— Но я могу быть просто актрисой! Зачем мне быть первоклассной?

— Дорогая моя Лаура, — вкрадчиво произнёс Фил, ласково коснувшись плеча девушки, — если ты не будешь стремиться к тому, чтобы стать первоклассной, тогда мне и в самом деле незачем держать тебя здесь. Ну, уяснила?

Ей оставалось лишь покорно кивнуть.

Когда они выходили из театра, Пьер оставался задумчив и неразговорчив, однако Лаура с лихвой компенсировала его угрюмость своим полыхающим гневом. Ни секунды она не замолкала, распиная Фила за все его слова и колкости, за его равнодушие к её актерским способностям и пристальное внимание к тому, о чём ей вовсе знать не хотелось. Она готова была рвать и метать, выдирать и раскидывать клочья, если бы у Фила вообще было что выдирать и раскидывать.

— Между прочим, эта мелкая будет играть Розу! Даже она будет кого-то играть, а мне он посоветовал сыграть стул!

— Роза — служанка, в распоряжении которой всего лишь три реплики. Ты бы не смогла с этим смириться.

— Да мне бы уж лучше три реплики, чем ни одной! А что, — вдруг встрепенулась Лаура, поворачивая голову, — у неё и правда всего три реплики?

— Я сам видел сценарий, — скучающе пояснил он. — И читал Кальдерона.

— Я тоже читала! — огрызнулась она.

Пьер лишь устало закатил глаза. Пока эта девчонка пыталась оправдать собственную никчёмность, он уже мысленно набрасывал план их дальнейших действий. Стоило бы, конечно, обговорить это с ней, но... кто знает, как она поведёт себя, когда поймёт окончательно, для чего и зачем Фил держит её в театре?

— Сегодня ночью, — сказал Пьер, внимательно смотря себе под ноги, — мы встретимся в Инферно, чтобы ещё раз посмотреть... что ты там сказала?

— Битву, — вздохнув, ответила Лаура.

— Битву. Мы должны будем посмотреть первый акт и ответить на основной вопрос — найти противоречие, зацепку, в общем, что угодно, что поможет нам пройти дальше. В одиночестве мне приходилось несколько раз смотреть первый акт, чтобы прийти к нужному выводу. Проблема ещё и в том, что...

— Да помню я, помню! Во время постановки что-то неизбежно меняется, и мы никогда не увидим двух абсолютно одинаковых актов. Ты уже говорил об этом.

— Прости. — Пьер неловко пожал плечами. — Я иногда могу повторяться.

— Думаю, ты из тех людей, которые могут ходить по кругу и не замечать этого, — хмыкнула Лаура, но тут же посерьезнела. — Значит, ночью? А почему не сейчас?

— В ночное время суток легче сконцентрироваться. И велик шанс пробыть в Инферно дольше, чем пару минут. Время там течёт несколько иначе — как во всех сновидениях. Тебе кажется, что прошло всего пару минут, а на деле минула целая ночь.

Лаура невольно вспомнила о том сновидении, посещавшем её несколько ночей подряд. В них время наоборот невероятно растягивалось, его становилось так много, что Лаура попросту не помещалась на временной линии — тогда ей казалось, что в ожидании скорой прошла целая вечность. И она так и не дождалась её. Так и не спасла того парня.

— А может быть такое, что я не смогу попасть в Инферно? — погрузившись в неприятные воспоминания, осторожно спросила она. — Вдруг мне приснится что-то другое?

Пьер ничего не ответил. Быть может, у него вовсе не было вразумительного ответа на этот вопрос.

Так они шли вдоль проезжей части, взглядами собирая пролетающие мимо машины, смазанные лица прохожих, постепенно загоравшиеся огни фонарей. Свет фар стал больно бить по глазам, и Лаура отвернулась, постаралась отвлечься от вспышек желто-оранжевого света, и обратила внимание на вывеску под названием «Шапито».

— Это что за место такое? — спросила она, ни к кому в особенности не обращаясь.

Пьер проследил за её взглядом и обозначил коротко:

— Магазин игрушек. Тут всякие марионетки есть и деревянные фигурки.

— Никогда раньше не видела ничего подобного.

— Хочешь зайти? — спросил Пьер, хотя в голосе его чувствовалось некое предостережение.

Лаура, секунду поколебавшись, всё же кивнула, и вместе они пошли в сторону магазинчика. Витрину разглядеть было очень тяжело — небольшие окна не показывали всего многообразия товара, да ещё и были завешаны различными гирляндами разной степени яркости, отчего окна светились, точно рождественская елка.

Пьер открыл массивную дверь и пропустил Лауру внутрь. Она прошла в глубь узкого коридора и оказалась в таком же небольшом, продолговатом помещении, сплошь заставленном разными игрушками. Почти сразу же ей в глаза бросился набор деревянных машинок всевозможных расцветок с приделанными к ним ручками — чтобы ребенок мог спокойно везти машинку, не наклоняясь. Подобным образом были сделаны лошадки, зебры и ослики, причем их расцветка заставляла предположить, что у создателя либо закончилась нужная краска, либо оказалась не ограниченная рамками реальности фантазия. Завороженная Лаура прошла дальше, заметив у правой стены огромную, в половину человеческого роста, куклу со смешными рыжими кудрями и ярко-алыми щеками. Кукла смотрела в пол, взгляд её не имел ничего общего с сияющей на лице улыбкой — пустой, отстранённый, печальный. Приблизившись к кукле, Лаура спросила Пьера:

— Покупают ли здесь хоть что-то?

— О, мадемуазель, у нашего бренда множество поклонников во всём мире, — произнёс чей-то голос, отчего Лаура вздрогнула и резко обернулась. — Создатель первой куклы бренда получил мировую известность после того, как выступил с ней. Может, вам что-нибудь подсказать?

На неё смотрела дама среднего возраста с каштановыми волосами до плеч. Пышные кудри обрамляли её и без того круглое лицо. В стеклах больших очков отражались огоньки гирлянды и теплый свет магазина.

Лаура потупилась, страшась своей бестактности. Как она могла забыть, что в магазинах обязательно есть консультант?

На выручку пришёл Пьер, нагло вклинившись в их диалог:

— О, простите, мадам Ош, моя компаньонка просто впервые увидела ваш магазин и решила взглянуть на его ассортимент. Вы можете не переживать, мы сами всё посмотрим и позовём вас, если что.

Лаура так удивилась внезапному обращению по имени, что невольно взглянула на Пьера, ища в его глазах хоть какое-то объяснение тому, что произошло. Как же так? Они знакомы?

— А, Пьер, здравствуй! Не ожидала тебя увидеть здесь после столь долгого перерыва. Как твои успехи на актерском поприще?

— Всё хорошо, мадам Ош, — галантно ответил Пьер, а Лаура почувствовала, как тяжело ему стало говорить. — Я играю Фернандо в «Полете» — это моя первая серьезная роль.

— О, как я за тебя рада! — мадам Ош театрально всплеснула руками, словно бы сама на пару мгновений перенеслась на сцену, где играла восхищённую мать. — А как поживает Берта? В последнее время от неё нет никаких вестей! Я всё жду, когда она образумится и вернётся сюда, в мою скромную обитель!

Привычка говорить высокопарно заставила мадам Ош вновь вскинуть руки, но на сей раз в трагическом жесте.

— Я обязательно поговорю с ней об этом, когда увижусь, — ответил Пьер, избегая смотреть в глаза кому бы то ни было.

Но мадам Ош, казалось, не заметила разительной перемены, случившейся с Пьером. Она вновь обратила внимание на Лауру и взгляд её стал жёстче — она взглянула на неё как на клиентку, без чувств, с профессиональной бесстрастностью и легким оттенком любезности, подобающей всем угодливым сотрудникам.

— Тогда я оставлю вас с вашей новой пассией, дорогой Пьер, и пойду на склад. Если вам что-нибудь потребуется, дайте мне знать.

— Конечно, мадам Ош, спасибо большое, — тепло улыбнулся Пьер.

Когда женщина скрылась за прилавком, Лаура едва могла перевести дух. Она вновь посмотрела на Пьера в полнейшем недоумении, и ему даже не стоило спрашивать, что её так изумило — ответ был написан у неё на лице.

— Ну, мадам Ош человек старого воспитания, — пожал плечами он, — поэтому и выражается так... витиевато. Я старался соответствовать.

— Я как будто нелепую сценку посмотрела, — произнесла Лаура, всё ещё удивлённо приподняв брови. — А какую Берту она упоминала?

— Она здесь раньше работала. Потом решила, что быть продавцом старой лавки с не менее старыми игрушками — не её работа мечты. Вот и уволилась. А мадам Ош всё никак не может её отпустить. Вот уже два года прошло.

— А ты?.. — Лаура хотела спросить, как Берта связана с ним самим, но внезапно передумала и замолчала.

Не её это дело. Кто она такая, чтобы лезть туда, куда её не приглашали? Если бы Пьер хотел, то рассказал бы сам о Берте. Вероятно, он избегал встречи с мадам Ош, но решил не подавать виду при Лауре, чтобы не навлечь на себя шквал неудобных вопросов. Так зачем ей задавать их сейчас?..

Пьер расценил её невысказанный вопрос по-своему:

— Я здесь тоже работал, но совсем недолго. Мне нужны были деньги, чтобы было чем платить за учебу. Потом я стал работать в театре. Даже роль дали.

— Да, — кисло подтвердила Лаура, витая мыслями где-то в другом месте, — ты уже говорил.

Её уязвило, что мадам Ош охотнее общалась с Пьером, а не с ней, хотя и понимала, что женщине гораздо комфортнее с тем, кого она знает достаточно давно. А ещё Пьер дважды упомянул свою роль. Это выводило из себя даже сильнее, чем бесстрастное лицо мадам Ош.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Лаура принялась расхаживать вдоль стеллажей, поражаясь тому, как нарочито ярко были окрашены игрушки. Вся эта пёстрая ватага горела так амбициозно, что у Лауры заболела голова. Она остановилась взглядом на розовой переливчатой ракушке размером с две ладони и спросила:

— Это вообще что такое?

— Перламутровая шкатулка, — машинально ответил Пьер.

— Шкатулка? В виде раковины? Почему перламутровая?

— Ну, расцевтка у неё такая, нетипичная слегка. Глянцевая, вся блестит и переливается. Что конкретно тебя не устраивает?

— То, что это огромная ракушка. Хорошо, позови мадам Ош, я хочу это купить.

Брови Пьера поползли вверх, и Лаура с удовлетворением отметила, что её поступок приятно его удивил. Пусть знает, с кем связался. А ещё лучше — пусть не узнает этого никогда.

Он двинулся в сторону кассы, а Лаура осмелилась взять эту странную вещь в руки, чтобы на ощупь оценить все изгибы и неровности. Значит, шкатулка. У неё даже замка нормального не было, она свободно открывалась и закрывалась, причем верхняя часть раковины хорошо фиксировалась в любом положении. Ровного плоского днища у шкатулки тоже не было, поэтому вопрос, что в такой вещи можно хранить, оставался открытым. Кажется, кроме пары мелких украшений сюда больше ничего и не поместится.

И красивой её назвать было сложно. Скорее — своеобразная, условная шкатулка, окрашенная в условный перламутр. Будто бы дизайнер изображал макет по памяти, не держа перед глазами фотографию настоящей раковины, да и окрасить решил в этот цвет только из-за смутных ассоциаций с жемчугом и перламутровыми переливами на стенках раковины.

— Вижу, вы ценитель прекрасного, мадемуазель, — с улыбкой обратилась мадам Ош.

Лаура лишь кивнула, не решившись отрицать. Она не могла с уверенностью сказать, что эта вещь ей нравится, но определённый интерес она вызывала точно — Лауре так и не удалось понять, что было в голове у создателя этой шкатулки, раз он решил придать ей такие форму и цвет.

Словно угадав ход её мыслей, мадам Ош бережно взяла шкатулку в руки и, открыв её, произнесла вкрадчивым, мелодичным тоном:

— Каждая жемчужина внутри раковины — это плод сильной боли, но вместе с тем это акт величайшей любви. Когда песчинка попадает внутрь, моллюск начинает одевать её в слои перламутра, чтобы обезопасить свою нежную кожицу от механического воздействия песчинки. Вряд ли кто-то ещё смог бы с таким тщанием и заботой ютить у себя внутри то, что причиняет такую страшную боль и дискомфорт. Поэтому в этой шкатулке может храниться либо что-то очень ценное, либо...

— Травмирующее, — пробормотал Пьер, стоя позади Лауры.

— Да, — продолжила мадам Ош, пробивая шкатулку на кассе, — но важно учитывать, что то, что ты в неё положишь, станет гораздо краше подобно тому, как становится прекрасна жемчужина, образованная из простой песчинки. Это настоящая магия.

— С-спасибо, — запинаясь, сказала Лаура, принимая шкатулку обратно в руки.

Теперь, когда женщина рассказала ей о том, как появляются жемчужины, ей хотелось найти шкатулке достойное применение, хотя она понятия не имела, что такого могла бы ей «скормить», чтобы получить нечто прекрасное. Даже если это всё неправда, маркетинг своё дело сделал — шкатулка стала восприниматься гораздо цельнее, чем на первый взгляд. Даже ценнее как будто бы стала.

— Спасибо, мадам Ош! Надеюсь, ещё увидимся! — сказал Пьер, когда они покидали магазин.

— Не забудь сказать Берте обо мне! Всего доброго! — крикнула женщина им вслед.

Улица встретила их вечерней прохладой. Лаура зябко поежилась, прижимая к груди приобретенную вещицу так, словно та могла её согреть. Ей не нравилось, что погода испортилась так стремительно — ведь ещё час назад было довольно тепло, и Лаура даже сетовала, что не может раздеться.

Пьер молча вышагивал рядом, вновь утопая в бесконечности своих мыслей, но на этот раз Лаура не стала ему мешать или как-то выражать своё мнение. Ей не хотелось сейчас разговаривать. Как будто бы все слова уже были сказаны, и любое новое могло только ухудшить ситуацию, сделать её непоправимой, опасной. Слова — остывшие камни, оставшиеся в тени заходящего солнца. Никому они не сделают лучше, быть может, только сильнее запутают и без того сложную ситуацию, а разве им это нужно?

Лауре хотелось только покоя. Она бы с радостью сейчас упала лицом в кровать, пахнущую парфюмом, зарылась бы с головой под одеяло, чтобы наконец-то согреть продрогшие кости, и стала бы смотреть сериалы, сразу все серии, чтобы ни на секунду не возвращаться в реальность.

Чтобы не ложиться спать.

Ей было тяжело — до сих пор! — принять тот факт, что она нужна только как помощница, потому что её дар способен склонить чашу весов в правильную сторону. Тяжело было также и то, что Лауре придётся учиться актерскому мастерству заново, вновь и вновь оттачивать мастерство, которое у неё уже есть, только для того, чтобы получить какую-нибудь никчёмную роль второго плана. И, самое ужасное, самое пугающее во всём этом — попадание в Инферно.

Да у неё до сих пор волосы дыбом становились, когда она вспоминала, как гарпия вцепилась в её тело и подняла в воздух! Разве можно к такому привыкнуть? Почему Пьер так буднично относится к каждой вылазке в это проклятое место? Особенно сильно Лауру угнетал тот факт, что она не сможет выбраться в другое сновидение. Она так или иначе попадёт в Инферно.

Потому что так надо.