ДУБОВАЯ РУБАХА

Опьяненная созерцанием своего отражения, кружилась Дашенька перед зеркалом в купленном мною по случаю ужина у Катерины Викторовны платье. Совершенно ничего не замечая в этом иступленном танце самолюбования, она с каждой секундой такого кружения все более и более сводила меня с ума. Мыслимо ли чтобы эти ниспадающие на плечи сияющими волнами черные волосы могли быть так мне дороги? Не Клото ли сплела этот парик? Миллионы моих жизней, миллионы нитей моей судьбы волновались шелковистыми локонами, змеились реками и хлестали глаз закрученными кончиками. Сколькими бы тысячами раз не одарило меня провидение возможностью прожить жизнь от начала и до конца, Дашенька бы все равно повстречалась на моем пути. Такая же как и сейчас, пронеслась бы она по комнате вихрем, запечатлев в стенах, в зеркале, в самом времени из которого складывается история рода человеческого, свой образ. В робкой и в то же самое время страстной улыбке обнажив жемчужные ряды зубов, не сводила она глаз с отражения и быть может вместе со мной влюблялась в самое себя. Широко раскрытые от удивления и восторга глаза её источали теплый свет, от которого верно обратились бы в воду все вековые льды, коими на многие километры была скованна земля, на которой стоял город V.

Такой я видел Дашеньку впервые. Не смея оторвать взгляда своего от этого великолепного создания, я невольно понимал, что никогда до этого момента и не встречался с ним. Что же такое происходило со мной, если я не знал этих шелковистых черных волос, этих глаз, заключивших в себе небесную лазурь и даже само ощущение полета и свободы? Откуда взялось это удивление, сопровождающее каждый шаг моего взгляда по чертам её лица, словно выведенным твердой рукой небесного художника? Я скатывался вниз по скату её идеально прямого, чуть вздернутого к вверху носика и летел вниз. Но что-то подбрасывало меня снова и снова, и я приземлялся то на мягкую подушку алых губ, то на гладкую поверхность высокого лба, скрытого наполовину шелком волос. Голова моя шла кругом и совершенно потеряв рассудок я не знал, что происходит, не помнил того, что уже было и думать не думал о том, что могло случиться.

-Что с тобой? Неужели мне настолько плохо в этом платье? – вывела меня из оцепенения Дашенька своим тихим, походящим на нежный шепот голосом.

- А что со мной? – смотрел я в её точенное, с чуть резковатыми очертаниями лицо, совершенно не понимая откуда оно здесь взялось и как я сам тут оказался.

- Ты весь бледный, - проговорила она взволнованно – я вначале не заметила, собой любовалась, а потом почувствовала на себе твой взгляд, и мне от одного этого ощущения не по себе стало. Я обернулась и увидела тебя, и так мне тоскливо и страшно на душе сделалось, будто увидела как ты умираешь.

- Если и умираю, то от восторга, - ответил я и почувствовал, как губы мои растягиваются в довольной улыбке – мне тяжело представить кого-то, кто был бы прекрасней тебя.

Дашенька будто испугалась этих слов. Она никогда не слышала от меня ничего подобного, и казалось даже не ожидала услышать.

- Ты и вправду так думаешь? – спросила она неуверенно, обратив на меня глаза в которых казалось застыли слезы.

Вместо ответа я обнял её и как можно крепче прижал к себе.

И как тут не лишиться рассудка? В одно мгновение ты готов носить человека на руках, веришь даже, что не может быть ничего прекраснее этого самого мгновения, а через секунду все в корне меняется, переворачивается с ног на голову, и один Бог знает, было ли в действительности это очарование и блаженство. Ты уже не смотришь на неё как на венец творения, а лишь презираешь её природу, всю суть её проклинаешь, а то счастье, которым тебя одарили расцениваешь как предательство, как измену, как плевок в лицо. Мыслимо ли, чтобы это было, вот-вот пронизало тебя насквозь, а теперь нет ничего, и кто знает, повториться ли снова. Разве могу я быть уверенным в момент наслаждения, да и в любую другую минуту жизни, что небо не свалится мне на голову? Что оно не раздавит меня как жалкое насекомое, даже не заметив этого. Да что небо, самый обыкновенный пустяк может обратить меня в ничто! Как жить в этом постоянном напряжении перед неизвестным, которое может в любую секунду вторгнуться в твою жизнь? Пускай глупцы возлагают надежды на то, что все как-нибудь приложится и устроится, а я же как кровельщик, зазевавшийся за работой и рухнувший наземь. Да, скажут они, ты сам виноват, не нужно было танцевать на самом краю крыши, но что вы скажете о законе притяжения? Неужели моя осторожность способна отменить его? Так же и моё благочестие вряд ли отсрочит наступление катастрофы. Как обрести веру в солнце, если с неба дождь льет не переставая? И что нужно сделать, чтобы остаться человеком в этой круговерти?

Я ничего не знал об этом, и лишь молчал с самим собой, наслаждаясь и в тоже время страшась этой внутренней тишины. Все чем я истязал себя год назад, казались теперь невинной шалостью. Не переродились ли эти умершие воззвания к Богу, в нынешние вопросы? И если это так, то каков шанс найти ответы, если в предыдущей их жизни они остались неразрешенными?

Все были уже в сборе, когда мы с Дашенькой пришли к Катерине Викторовне. Во главе стола сидел Семен Александрович, и с видом самым покровительственным поглядывал то на присутствующих, то на разложенную по столу утварь со всевозможными кушаньями. По правую сторону от него расположилась мать, а по левую неизвестная мне девочка, возможно его дочь. Рядом с Катериной Викторовной сидела моя тетушка Агата со своей трехгодовалой дочерью.

Не переставая думать о том, как шатко положение человека в этой жизни, я ни мог не ощущать себя чужим меж этими людьми. Разговаривая о какой-то ерунде, такие веселые и счастливые, они, как казалось мне, никогда не задумывались над тем, что сидело сейчас в моей голове.

- Катя, а помнишь, как Сашка маленьким засыпал на полу, среди своих игрушек? – спросила ни с того, ни с сего Агата Викторовна.

- Такое позабудешь! – отозвалась моя мать, смеясь – Такой тихий ребенок был, играл сам по себе молча, а потом хлоп и на боковую.

- Вот кто бы мог подумать, что из тихони вырастет этакий баламут, не так ли? – будто бы обращаясь ко всем, но не сводя с меня глаз, спросил Семен Александрович, тоном самым непринужденным.

- Сеня! – возмутилась Катерина Викторовна.

- Ничего, мама, пускай Семен Александрович продолжает. Может ему будет легче составить обвинительную речь, если он узнает, как я поджег сарай с сеном? Так вот, меня с самого детства завораживает огонь. Тяжело передать, что испытывал я, наблюдая за грациозным танцем извивающихся волн пламени! Но одно дело небольшой костер, а другое сарай! Какое это было зрелище! Я бы верно сгорел бы вместе с сеном, не вытащи меня на улицу паренек, с которым я в тот день туда заявился. Мама, помнишь ли ты Димку, моего приятеля по школе? Он силой вытащил меня на улицу и полем, мы побежали прочь от полыхающего здания к речке. Нас тогда заметила какая-то старушка, и Димка очень переживал. Пока мы бежали к речке он все плакал и никак не мог успокоиться, а мне было все равно. Я знал, что старушка вряд ли разглядела наши лица, а ошиваться у сарая в тот день мог кто угодно. Димка в тот же день все своим родителям рассказал, а вы узнали об этом только теперь!

- Ты чего это Сашка?! – вспыхнула Агата Викторовна.

- Ой, тетушка, приберегите своё красноречие для этой несчастной девочки, что сидит у вас на руках. Оно вам потребуется, когда вы попытаетесь объяснить кем, был её отец.

- Да как ты смеешь так со мной разговаривать!

- Сынок! – взмолилась Катерина Викторовна, растерянно озираясь по сторонам.

- Тебе лучше уйти! – грозно выкрикнул Семен Александрович, привставая на своем месте.

Я схватил Дашеньку за руку и вывел её из-за стола.

- Что случилось? – спросила моя спутница, как только мы отошли от дома Катерины Викторовны.

- Да вывели они меня! Сидят довольные собой и говорят о том, как я в детстве на полу засыпал, игрушками окруженный. Как будто ничего и не происходит, а я знаю, что это не так.

- Как бы там ни было, но ты все равно был слишком резок с ними, особенно с Агатой Викторовной, она то уж точно ни в чем не виновата.

- Откуда тебе это известно? Есть у меня, что о ней рассказать, да вот только не буду, потому как гнусно это, а то, что она ребенка без отца оставила, это всем известно.

- То есть как это без отца? – испуганно спросила Дашенька, будто бы вспомнив в эту секунду о своем отце.

- Моя тетушка была в близких отношениях с неким мужчиной от которого в скорости забеременела. Кто он таков никто из нас не знает, потому как Агата Викторовна распрощалась с ним после того как выяснилось, что у неё будет дочь.

- Она же мать и только ей решать, как будет воспитываться её ребенок.

- Да так же как и я! Отвезут её к бабушке, а потом явятся лет через десять и привет доченька, поехали в "чудесный" городок V. И раз уж это их право, то моё право отказаться от этих людей. Ни знать их, ни видеть не хочу!

Дашенька промолчала. Казалось она отчаялась образумить меня и боялась, как бы мой гнев не перешел на неё, что было вполне возможно, потому как мне были совершенно ни к чему эти её попытки успокоить меня. Я отчетливо понимал, что бешенство моё вызвано было присутствием Семена Александровича, а в большей степени его замечанием. Я ненавидел его за намерение женится на моей матери, а заодно и презирал всех, кто в этом его поддерживал. С какой это стати он решил, что может обращаться со мной как с провинившимся сыном? Как же так получается, что два человека друг для друга ничего не значащие и даже более того не существующие, должны в силу какого-то парадокса вести совместное существование. Ты мертв для меня, я мертв для тебя, и оба мы – покойники притворяющиеся живыми. Я не знал откуда взять в себе силы терпеть этого человека, который меня на дух не выносил, и не стеснялся этого показывать. Неужели мы, двое мужчин не сможет быть более сдержанными, для того, чтобы осчастливить одну-единственную женщину?