С любовью, Лиэрин

« Дорогой дневник.

У меня не было времени писать. Я взяла себе кучу дополнительных занятий на пианино, чтобы хоть как-то отвлечься. Приходила домой поздно, плакала и засыпала. 

Совет от Теодора, мальчика, который передал записку, не помог мне. Они все равно издеваются, только еще более изощренно, потому что хотят реакции. Хотят довести. Может быть он на это и рассчитывал, когда давал мне совет... я не знаю. Не хочу знать. 

Я все больше думаю, что мое поступление сюда было ошибкой. Я совершенно не вписываюсь в их круг, я просто посмешище, местная игрушка с клеймом на лице. Каждый раз, чувствуя на себе их взгляды, слыша шепот, я хочу раствориться. Я устала плакать, я устала страдать, я просто хочу спокойно учиться, поступить в университет и жить спокойную жизнь.

Я не понимаю, почему я заслужила все это. И, возможно, где-то в глубине души я хочу, чтобы меня приняли — и это самое страшное. Они не те, с кем стоит дружить. Но, может, хотя бы обыкновенный нейтралитет? Я не знаю, чем я могу быть им полезна, но, честно признаться, все чаще думаю о том, как угодить. 

Неужели я готова пасть так низко? 

Может, я и правда жалкая?

С любовью, Лиэрин. 

09.09.2015»

----

— Лисичка, — мужчина сорока с лишним лет поставил на стол чашку кофе и чуть склонил голову, — я не думаю, что всё настолько плохо.

Он продолжал что-то делать на кухне – движения четкие, без лишней спешки, как будто порядок вещей не должен нарушаться даже из-за чужого плохого настроения. Рыжеволосая ковырялась в тарелке, но еда казалась безвкусной, а ком в горле не давал проглотить и куска. В груди снова начинало жечь так, что хотелось согнуться вдвое.

— Я наелась, спасибо. До вечера. — девушка технично проигнорировала фразу своего отца и отодвинула от себя тарелку, поднимаясь из-за стола.

Люсьен Фролло ничего не ответил, только чуть прищурился, провожая ее взглядом. Лиэрин схватила сумку и почти выбежала за дверь, лишь бы избежать лишних вопросов.

Мужчина прекрасно видел, что с дочерью что-то происходит. Ее смех и сияние, которыми он привык гордиться, исчезали, тускнели, как тяжелое лондонское небо. Но он не спросил, в чем дело. Не потому, что не хотел знать, а потому что боялся услышать ответ, на который не сможет повлиять.

***

Холодный сквозняк скользил по ногам, а коридоры казались слишком широкими, слишком людными, будто специально, чтобы она почувствовала – чужачка. 

Пространство вокруг нее гудело голосами, смехом, хлопали двери, каблуки цокали по плитке. Все куда-то бежали и только она одна стояла, словно выброшенная за борт: кожаная сумка плотно прижата руками к животу, взгляд опущен в пол. Мир мчался мимо, словно река, не замечая маленький камушек на пути.

Лиэрин спряталась в музыкальной комнате после уроков. Из-за того, что она поступила в эту школу по творческому гранту как пианистка, ей позволялось пользоваться этой комнатой в любое время, но она должна была давать отчётные концерты в качестве подтверждения своего развития. Поэтому девушка сидела здесь часами. Она пела, много играла, иногда что-то писала в своём блокноте. Эта комната была для нее отдушиной, местом, где она никому не была нужна и это было самым лучшим чувством за последнее время. Чувством пустоты и одиночества, которые раньше были невыносимы. 

И в этот раз она опустилась на табурет, откинув глянцевую крышку инструмента. Пальцы слегка дрожали, зависнув над клавишами из слоновой кости. Но тишину разрывает медленный, тихий звук: сначала одна нота, затем другая, а после снова первая. Робкая мелодия, словно дыхание на морозном воздухе, дрожала на кончиках пальцев. Каждый звук как погружение в холодную воду: медленный, неторопливый, боязливый. А затем пальцы срываются на резкий аккорд, второй, третий. Гулкий, грубый, пронзительный. Это было не музыкой, а криком, который она не могла выразить голосом. Белые и чёрные клавиши сливались в шторм, в удар сердца, которое рвётся наружу. 

Музыка гнала прочь шепоты и взгляды, вырывала из девичьей груди то, что невозможно было сказать. Аккорды падали на пол и разбивались о стены, но снова возвращались к ней - уже мягкие, утешающие, как усталое объятие. 

 — Ты сбиваешься с ритма. 

Она резко захлопнула крышку, чуть не ударив себе по пальцам. Дыхание сбивается, ком снова подступает к горлу, а щеки начинает колоть. Ее уголок, ее маленькое укрытие нашли, ворвались в него совершенно беспардонно, обнаружив ее за интимным - выражением собственных неприкрытых эмоций через музыку. 

Она не узнает голоса, но не хочет смотреть на названного гостя. Лиэрин понимает, что это не Чарльз - тот самый человек, который старался унизить ее больше всех, тот самый, кто вёл за собой толпу. Но от этого не легче, ведь они все считали ее жалкой. 

Девушка слышит тихий щелчок зажигалки и чувствует резкий запах табачного дыма вперемешку с чужим древесным парфюмом. Пальцы едва заметно дрогнули на коленях, а в груди заныла еще более сильная обида. 

— Не кури здесь... — "потому что это моё убежище, мое укрытие, моя отдушина. Не кури здесь, не приходи сюда, не разговаривай со мной." Но всего остального она не сказала. Лишь тихо добавила, — ...пожалуйста. 

Парень в ответ только хрипло усмехнулся и мягкой поступью подошёл к пианино, зацепившись пальцами за край крышки. Он откинул ее назад и осторожно коснулся клавиш. Взгляд Лиэрин был прикован к собственным рукам на коленях, но боковым зрением она заметила кольцо-печать на чужом пальце, такое же, что и у мальчика, который передал ей записку в первый день. Теодор. 

— Хотя, я едва ли смыслю что-то в музыке. Просто услышал знакомую мелодию. Не мне тебя поучать, — он будто не услышал ее просьбы, одной рукой стряхивая пепел на пол, а второй продолжая хаотично нажимать на клавиши. 

Она не понимала, для чего он здесь. Парень едва ли умел играть, к тому же, он был одним из дружков Грэнтэма. Каждая нота, отлетающая из-под его пальцев, била по вискам, как ржавый гвоздь. Плечи Лиэрин дернулись, будто кто-то ударил по спине невидимой рукой. Ее пальцы слегка дрожали, впиваясь ногтями в ладони, а в груди что-то неровно билось - слишком быстро, слишком громко, будто сердце пыталось вырваться наружу. Горло сжалось, слова застряли комом, тяжёлым и липким, а голова склонилась ниже, скрывая за густыми кудрявыми волосами бледное лицо. 

Теодор растерялся. Он сжал в зубах тлеющую сигарету и уложил пальцы на клавиши, принявшись очень медленно наигрывать простую, совсем детскую мелодию, стараясь не касаться девушки. Он слышит ее всхлип и дыхание спирает. Парень не видел, чтобы она плакала в моменты, когда над ней издевались, а тут заплакала. Его пальцы слегка одеревенели, но он продолжил играть сквозь силу, хоть немного пытаясь разбавить тягучую горечь момента. 

— Эй, ну я же не настолько плохо играю, — он еще сильнее зажимает сигарету между губ. Сам легонько смеется, но слышно, что голос дрогнул от напряжения, которое вот-вот можно было начинать резать ножом. 

— Да причём здесь ты, — Лиэрин ловит воздух ртом, как рыба, еле выдавив из себя слова. Дрожащие длинные пальцы убирают волосы с усыпанного веснушками лица. Она поднимает голову и тыльной стороной ладони вытирает слезы с щек, пытаясь успокоиться. Мысленно девушка молится о том, чтобы парень не рассказал никому, что видел ее слезы. Иначе это будет катастрофа – они поймут, что их слова француженку действительно задевают. — зачем пришёл? Навряд ли ты пианист. 

Она впервые за эту встречу подняла на него взгляд голубых глаз. Тёмные кудри падали на лоб; светлые глаза, серо‑голубые, почти прозрачные, изучали её молча. По лицу и шее рассыпаны родинки, но самая заметная – на левой щеке; в ушах поблёскивали серебряные колечки. Он был в тёмном блейзере и белой рубашке с расстёгнутой верхней пуговицей: просто, без показной роскоши, но слишком аккуратно, чтобы быть случайностью.

— В коридоре услышал, что кто-то играет знакомую мелодию. Но играет так, будто хочет стекла выбить, — он лишь пожал плечами, а лицо юноши вновь приобрело привычное безразличие. Брюнет тушит сигарету о плитку на полу и кидает окурок в урну, прислонившись к пианино. Он перестал играть сразу же, как только она заговорила.

 Лиэрин, наблюдая за его действиями, глубоко нахмурила брови и поджала губы. Она подметила, что каждый из этих ребят вёл себя так, будто им всем должны. Они курили где хотели, говорили, что вздумается, по-хамски вели себя с учителями, не говоря уже о других учениках. Девушка лишь рвано вздыхает от недавно пролитых слез и поднимается со своего места, ничего не сказав. Теодор, заметив, что она начала собираться, слегка выгнулся вперёд, руками держась за пианино. 

— Могу подвез... 

— Не хочу. Сама доберусь. До завтра, — она перебивает моментально, только уловив смысл его предложения. Девушка хватает мамино пальто и, перекинув через плечо ремешок сумки, быстро исчезает за тяжёлой дверью, оставив юношу наедине с инструментом.