Глава шеснадцатая
Ждала окончания уроков с замиранием сердца. Ценила каждую секунду одиночества в школе. Я не знала, как Мишель будет вести себя, когда мы останемся вдвоём. По-прежнему оставаясь пешкой в его руках, я и не думала, наедятся на милость.
И когда звонок с уроков прозвенел, моё дыхание остановилось. Я встала со своего места, стеклянными глазами смотря на Алексея. Собрав вещи, я выбежала из класса. Махнула ребятам рукой.
Хотелось забиться в угол. Проснуться. Оставалось набраться сил, что бы выдержать дежурство. Мы обязаны томиться в школе до вечера, зато нас освободили от домашней работы.
Выпив чая в столовой, я медленно шла в кабинет Августины Викторовны. Ноги немели. Всё моё существо хотело сжаться, заплакать, убежать.
Августины Викторовны в школе не было. Игорь Викторович дал нам журналы поведения, в которых мы должны были проставить числа, составить отчёты успеваемости учеников, написать график работы. Я догадываюсь, что Игорю Викторовичу тягостно заниматься этой работой. Поэтому он взвалил её на нас.
Открыв дверь, я застала Мишеля, разговаривающего с очередной девушкой.
— Миша, кто это?— спросила она высоким гласом, кладя свою тонкую руку нему на плечо.
— Да, Мишель, кто это?— язвила я, кидая рюкзак на первую парту.
— До вечера,— прощался Миша с навязчивой девой.
Она презрительно осмотрела меня с ног до головы. Стало не по себе, словно я товар. Мишель проводил её взглядом. Я почувствовала свободу, когда она закрыла за собой дверь, оставив нас.
Смотрела в спину Мишеля, не осмеливаясь нарушать тишину. Он стоял, казалось, из последних сил. Словно тоска его была столь тяжка, что даже отражалась на физическом здоровье.
— Где журналы?— спросила я, направляясь в подсобку.
В подсобке, на большом столе из красного дуба я увидала четыре высокие стопки журналов. Я даже всхлипнула от понимания ужаса. Но вздохнув, взяла первую стопку и направилась в класс.
Когда я вышла, Мишель стоял там же. Очередные выходки. Но не став заботится о нём, я села за первую парту среднего ряда. Взяв первый журнал, я медленно листала его. Словно он хрупкий, может рассыпаться в любой момент. Это школьный документ, я должна писать в нём аккуратно. Но почерк мой отвратен. Придётся стараться, выводя разборчивые буквы. На это уйдёт гораздо больше времени.
Понимая, сколько боли испытают мои пальцы, я принялась заполнять первый журнал. Спустя пять минут сладкой тишины, Мишель перестал смотреть в окно и отправился в подсобку.
Сглотнув, я писала, лишь бы не думать о нём. Но он вышел из подсобки и двинулся в мою сторону. Стопка журналов опустилась на мою парту. Когда он сел возле меня, я вскинула брови и резко попыталась встать.
— Пожалуйста, останься,— тихо попросил он, словно не хотел быть услышанным.
Я искоса взглянула на парня, присаживаясь на своё место.
Вновь у него психологические проблемы, которые он выплеснет, а потом оставит сгнивать своего верного слушателя. Мне не стоит жалеть его. Зачем я сижу с ним?
— Ты называешь меня Мишелем. До сих пор,— сказал он, заполняя журнал каллиграфическим почерком.
Я была заворожена тем, как его тонкая, бледная рука искусно пишет слова.
— Мы с Ивановым дерёмся каждый месяц. Пытаемся подавить друг друга. Поэтому прости,— отстранённо говорил он.
Его голос не выдавал его чувств. Мне уже начало казаться, что он бездушный, а не умелый игрок, который сдерживает свои эмоции.
— Ты извинился, потому что тебе на горло наступили, а не потому, что ты этого хочешь,— я вновь принялась заполнять журнал.
— Нет. Я извинился, потому что хочу этого.
Нависла тишина, мы занимались своей работой.
— Расскажешь, почему ненавидишь меня?— я тихо шептала.
Руки сделались каменными, писать стало сложно. Я часто моргала, пытаясь успокоиться.
— Сама подумай,— совершенно спокойно ответил Мишель.
Он говорил эти слова с таким равнодушием, что мне захотелось заплакать. Глаза защипало, а дыхание сделалось нервным и прерывистым.
Я положила ручку и уткнулась в ладони. Слеза, покатившаяся по щеке, обжигала мою кожу.
— Успокойся,— холодно сказал Мишель, поворачиваясь ко мне.
Вначале он просит прощение, а после желает меня разрушить. Я не понимаю этого человека, не понимаю. Выросли, изменились, стали другими. Но не до такой степени, что бы разрушать друг друга.
И в следующую минуту я замираю. Каменные, холодные, но родные руки Мишеля обнимают меня. Моё дыхание вмиг сделалось глубоким, глаза наполнились ужасом.
— Прошу, отдохни,— Миша уткнулся в мои волосы и не нежно шептал,— я не причиню тебе боли... сейчас.
Мне захотелось уверовать его словам. В его руках я была пластилином.
— Я был горд тобой, когда ты дала отпор Иванову,— убаюкивал меня.
Мишель впервые рассказывал мне свои мысли. Мои веки сомкнулись.
— Ненавидишь меня столь страстно и любишь столь нежно,— Миша прижимал меня к себе.
Жадно вдыхая запах его парфюма, я наслаждалась каждой секундой. Словно всё, что произошло до этого, было страшным сном. И Мишель разбудил меня, а сейчас успокаивает.
Но это не так. Когда мы окажемся среди людей, он вновь причинит мне боль, а я буду язвительно отвечать ему. Взаимная боль. Вновь в душах наших будут тысячи вил.
Для чего я себя обманываю, ютясь в объятиях демона?
Я была в состоянии полусна, и не могу утверждать, но казалось, словно он поцеловал меня в голову. Жар распространился по всему телу. Такой холодный человек, а поцелуи такие горячие.
В объятиях Мишеля я заснула, забыв о времени, гордости, ненависти. Сон был беспокойным, тревожным. Я не помню его содержания, но ощущения были жуткими. Хотелось скорее проснуться, но не могла. Тело окаменело, мысли застыли.
— Какого чёрта? Я должна поверить?— наконец я услышала звуки в этой всеобъемлющей темноте.
Открыв глаза, я долго не понимала, где нахожусь. Вспомнив недавние события, я залилась краской и подскочила. Миша уложил меня спать на дубовый стол в подсобке, благо он был большим. Накрыл меня своим пиджаком, отчего мои глаза округлились. Мне действительно было холодно, поэтому накинув пиджак на плечи, я неохотно поднялась. Тело затекло от сна на твердом столе.
Я стояла пару минут, слушая крики девушки в классе, пытаясь не упасть. Но выпрямившись, я медленно пошла на шум.
Нахмурившись, привыкала к свету. В классе была та навязчивая девушка, которая обещала придти к Мише вечером. Захотелось узнать, сколько времени на часах.
Когда дверь скрипнула и меня заметила девушка, лицо её выразило удивление. Её взгляд я переносила с трудом, закуталась в пиджак Мишеля сильнее и отшатнулась.
— Между вами что-то есть?— высокий голос девушки заставлял меня морщиться.
— Да, ненависть,— ответила сонным, хриплым голосом я.
Я стояла в дверном проёме, а Мишель где то у доски. Поэтому парня я не видела. Мне было комфортнее так. Не смотря в его лицо, я многое могу рассказать. Решив воспользоваться возможностью, ухмыльнулась, начав дерзить:
— Кажется, Мишель ищет любви, а не утех.
Лицо девушки вытянулось, она замерла. И вдруг Миша ответил и я сжалась:
— Возможно, я даже сейчас люблю.
Не придав словам значения, я продолжила:
— Мишель мастерски скрывает эмоции, Мишель носит маску. Ты любишь его за репутацию. Почему я это знаю? Потому что, думаю, истинного лица, истинных мыслей он тебе не показывал.
Девушка металась взглядом от меня к Мишелю. Я лишь забавлялась, впрочем, как и он:
— Я же не глупец открываться инфантильной особе. Обижаешь.
— Просто развлекаешься с такими девушками? Со всеми? И даже той, которая с литературного вечера?— я прикидывала количество разбитых сердец.
Девушка была столь удивленна и раздавлена, словно не знала этих очевидных истин.
— Да,— ответ последовал.
— И я очередная? Ты со мной развлекаешься?— мой голос начал дрожать, когда я произносила последние слова.
И зажмурилась, ожидая ответа.
— Между нами, полагаешь, любовь?— спросил холодно Мишель, словно мой вопрос его оскорбил.
На телефон девушки позвонили.
— Полагаю, что любовь,— грустно ухмыльнулась я.
— Разбирайтесь сами в своих проблемах,— крикнула девушка, выходя из класса,— только время зря потратила!
Дверь захлопнулась. И я засмеялась, выходя из подсобки. Мой смех подхватил Мишель. Но я была не в силах поднять взгляд. Вдохнув, успокоившись, я вспомнила о журналах.
— А что с дежурством, журналы?— я уставилась на Мишу.
За окном уже темнело. Сколько же я спала?
— А... Журналы? Ну, разберись с ними. Я ничего не трогал. Мне пора.
Мишель взял рюкзак, когда я непонимающе уставилась на него. Вновь чувствую ярость.
— Ты ничего не заполнил? Что ты делал всё это время?!
— До встречи, Алёна,— Мишель быстро вышел из кабинета, даже не потребовав вернуть пиджак.
Я ударила кулаком по столу. Должна была предсказать такую ситуацию, это же Мишель.
Посмотрев на пыльные часы, висевшие на стене, я ужаснулась. Было десять часов вечера.
Но в душе я ликовала, что смогу побыть наедине с собой. Однако домой вернусь поздно.
Надев пиджак Мишеля, я закатала рукава.
Я вернулась в подсобку, нашла чай, кружку и сахар. Вскипятив в старом чайнике Августины Викторовны воду, заварила чай. Мне хотелось пить, поэтому половину кружки я осушила залпом.
Взяв чай, я пошла в класс и села за парту. Готовясь к долгой и кропотливой работе, я открыла журнал из второй стопки. Удивилась, когда обнаружила его заполненным. Я открывала каждый журнал, и все они были заполнены.
Миша заполнил их, пока я спала. Зачем же он солгал? Побагровев, я вышла из класса и направилась домой.
Ночь была беспокойной. Я ворочалась, запутываясь в одеяле. Безуспешно пыталась уснуть. Темнота в комнате была густой. Казалось, она тянулась из глубин моей души. Словно мои мрачные мысли и чувства наполняли комнату. Потеряв счёт времени, я находилась в раздумьях.
Я сделалась иным человеком. Моя личность изменяется под прессом проблем и боли.
И Мишель... Если Миша не говорит о чувствах, это не значит, что он не имеет их. Я занимаю не последнее место в его жизни, он проявляет заботу ко мне. Зачем же ему бессмысленная игра? Я, честно, смутно понимала, для чего Мишель планирует уничтожить во мне личность.
И следующая мысль была столь громкой, что оглушила меня. Всегда, когда он был рядом, моё сердце билось быстрее.
Глаза распахнулись, лицо наполнилось ужасом. Каждая часть моего тела напряглась. Я испугалась себя. Тело пронзила боль.
Любовь к Мишелю. Эта мысль, словно навязчивая песня, крутилась в моей голове. Хотелось забыться, я пыталась отвлечься. Но Мишель заполнил мои думы окончательно.
Меня воротило от чувств. Любовь к Кириллу была без страсти. Я была обязана его любить, быть с ним. Мы поддерживали друг друга, потому что были обязаны это делать.
Но любовь к Мишелю не была обязанностью. Меня не заставляют думать о нем. Меня не заставляют радоваться, когда он добр ко мне. Я чувствую любовь к Мишелю не потому, что меня заставляют.
Нахмурившись, я сжала челюсть и вцепилась руками в простынь. Любовь, словно яд, распространилась в моих мыслях.
Любовное признание, от которого меня воротит. Но признание и выявление болезни, есть первый шаг к излечению. Я считаю любовь мою к Мишелю болезнью, которая требует немедленного вмешательства и устранения. Пока не стало поздно. Пока Мишель не догадался о моих чувствах и пока не разрушил меня окончательно.
«Подави чувства»— вспоминала я слова его.
Перестав метаться в постели, я укрылась одеялом и замерла. Глубоко вдохнув, пыталась успокоить и унять свой пыл. Все мои попытки были тщетны. Меня бросало то в жар, то в холод. И тогда голос Мишеля вновь нарушил тишину в моих мыслях:
«Прошу, отдохни».
Вмиг успокоившись, моё дыхание стало размеренным. Слова Мишеля, пускай в моих фантазиях, действовали успокаивающе. Глас его отныне успокаивал меня лучше, чем таблетки. Веки налились свинцом. И я заснула, непринуждённо думая.