chapter nine
Суббота. За окном наконец-то рождалась настоящая весна. Солнце, хоть и робкое, но настойчивое, пробивалось сквозь серые тучи прошлых дней. Его лучи еще не грели по-настоящему, но уже сушили лужи на асфальте, оставляя причудливые узоры испарений.
Я сидела на подоконнике кухни, обхватив руками кружку с остывающим зеленым чаем. Лицо щекотало тепло от стекла. За окном – какофония весны: звонкая перекличка воробьев, где-то далеко стучал дятел, а с крыши соседнего дома капало – размеренно, как метроном. Этот звук всегда успокаивал. И пахло. Пахло сырой землей, талым снегом и чем-то неуловимо новым, чистым. Я обожала такие моменты – обещания обновления.
Но внутри все было иначе. В руке дрожал телефон. Большой палец механически листал инстаграм Кейджа. Вот он – его последний сторис: затуманенный взгляд, сигарета в зубах, подпись «Ночь удалась». Сердце сжалось от знакомой смеси – едкой ненависти и предательской тоски. Нет. Возврата не будет. Я всегда даю один шанс. Второго – никогда. Второй шанс – это слабость. А слабость в нашем мире – смерть.
Телефон вибрировал, вырывая из мрачных мыслей. Уведомление в Direct от Эсми. Я намеренно отложила гаджет, ощутив, как в животе снова зашевелились холодные гадюки обиды и гнева. «Время лечит» – самая большая ложь на свете. Время не лечит. Оно притупляет, засыпает боль пеплом, превращая ее в тупое, ноющее пятно под ребрами, которое просыпается при каждом неосторожном воспоминании.
Я заставила себя отвлечься на душ, а затем и на ритуал – уход за непокорными кудрями. Нанесла маску с ароматом жожоба и какао, аккуратно расчесала влажные пряди специальной расческой с редкими зубьями. Знакомые движения, знакомый запах.
Это действовало как медитация, ненадолго отсекая внешний мир. Только вода с маской, стекающая в раковину, напоминала о слезах, которых я не проронила.
Уже лежа на кровати, с мокрой головой, завернутой в полотенце, я открыла сообщение.
Эсми: Айв, привет. Надо встретиться. Обсудить... все. Хотя бы по делу. Кафе «Cherry Red's» у приюта? 16:00?
Я фыркнула. «Обсудить все»? Какое «всё»? Предательство не обсуждают. Его констатируют. Но встретиться придется. Хотя бы из-за Рейвена. Ответила коротко:
Я: Ок. У нас будет час.
***
Кафе «Cherry Red's» встретило пустотой и запахом свежесмолотого кофе. Эсми уже сидела у окна, лицом к двери, как будто ждала удара. Она нервно теребила край бумажной салфетки, превратив его в жалкий комок. Я шлепнула свою кожаную сумку на соседний стул и плюхнулась напротив.
– Привет, – бросила я, не глядя ей в глаза. – Быстро решаем, что к чему. К пяти нас ждет Рейвен. Опоздание – не вариант.
Эсми подняла на меня глаза. Они были красными, опухшими, с фиолетовыми тенями под ними. Видимо, ночь выдалась неспокойной.
– Айва, я... я хотела извин...
– Заткнись. – Я наклонилась через стол, упираясь локтями в столешницу. Сейчас между нами было меньше полуметра. Я увидела, как задрожали ее ресницы, как напряглись мышцы шеи. – Ты для меня больше не существуешь. Как подруга. Как человек. Ты – пустое место. Воздух. Поэтому давай без соплей и нытья. Обсуждаем только дело. Поняла?
По ее левой щеке скатилась одна-единственная слеза. Она медленно проложила блестящий путь по бледной коже и упала на пластиковую поверхность стола с почти неслышным тук. Раньше я бы кинулась стирать эту слезу, обнимать, шептать утешения. Теперь я просто наблюдала. Холодно. Как за экспериментом.
– Он использовал меня, – прошептала она, голос сорвался на хрип. – И это... это твоя вина. Если бы ты...
Я громко рассмеялась – резко, неприятно, заставив пару за соседним столиком обернуться. Перехватив взгляд официантки, я помахала ей.
– Мне глубоко похуй, – заявила я громко, открывая меню. Официант - молодой парень уже был готов принимать наш заказ. – Я буду салат с тигровыми креветками и авокадо. И мятный лимонад. Очень холодный. Со льдом.
Эсми, сжавшись в комок, заказала просто латте.
Мы сидели в гробовой тишине, пока между нами не выросла стена из столовых приборов, салфеток, стаканов с водой. Она украдкой разглядывала меня – я чувствовала этот взгляд на своей коже, как прикосновение холодного лезвия. Я делала вид, что полностью поглощена видом из окна на подсыхающий тротуар и редких прохожих. Когда еда прибыла, я намеренно медленно пережевывала каждую креветку, каждую дольку авокадо, растягивая время, наслаждаясь (если это можно было назвать наслаждением) ее дискомфортом. Эсми нервно постукивала подушечками пальцев по кружке, не притрагиваясь к кофе.
– Месяц, – наконец сказала я, отодвигая опустевшую тарелку и ковыряя вилкой последний кусочек авокадо. – Месяц работы на Рейвена. Чистый расчет. И мы свободны. Не будем усложнять. Просто делаем, что скажут, и забываем.
Эсми вздрогнула, как от удара током. Ее глаза снова стали огромными, полными того самого знакомого ужаса.
– А если... если это будет что-то незаконное? По-настоящему опасное? – Голос дрожал точь-в-точь как в тот роковой вечер перед «Neon Jungle».
Я закатила глаза так выразительно, что, казалось, они вот-вот останутся в потолке.
– О боже, Эс, опять твои чертовы предчувствия и страхи? – Я с силой поставила стакан с лимонадом. Лед зазвенел. – Может, мы будем просто приносить ему кофе в дорогом офисе? Или возить документы между кабинетами? Судя по машине и костюму, у парня явно есть солидный бизнес. Белый и пушистый.
– Ты всегда так... – Эсми провела рукой по лицу, смазывая остатки туши под глазами. – Убеждаешь. Затягиваешь.
– Эс, – моя интонация стала ледяной, как лимонад. – Я не собираюсь отрабатывать этот долг в одиночку. Ты влипла по уши. Теперь выплывай. Вместе.
– У меня плохое предчувствие, – прошептала она, потирая виски кончиками пальцев. – Опять. Как тогда.
Я пожала плечами, делая вид, что разглядываю счет.
– Совпадение. Оплачиваешь? Или делим пополам, как и все остальное? – Последняя фраза прозвучала особенно ядовито.
Она молча кивнула, доставая кошелек. Мы вышли на улицу. Весенний ветер, уже не такой колючий, игриво трепал мои непослушные кудри и выбившиеся пряди Эсми. Она шла рядом, на полшага сзади, но расстояние между нами было огромным – целая пропасть, вырытая предательством, ложью и невысказанными словами. Воздух звенел от этой немоты.
Мы шли молча. Направлялись к тому самому переулку, где накануне меня ждала черная машина. Солнце, игравшее в кафе, теперь слепило, отражаясь от мокрого асфальта. Я натянула солнцезащитные очки. Эсми шла, уткнувшись взглядом в свои кеды, плечи сгорблены под невидимым грузом. Звуки весны – пение птиц, детский смех из парка – казались издевкой на фоне нашего ледяного молчания.
– Он... он сказал, где именно встреча? – робко спросила Эсми, едва поспевая за моим быстрым шагом.
– Там же. У вон той мусорки, – я кивнула вперед, не замедляя хода. – Где вчера.
– А если он не придет? – В ее голосе прозвучала слабая надежда.
– Придет, – отрезала я. – Такие как он не бросают слов на ветер. Особенно когда чувствуют власть.
Мы свернули в знакомый переулок. Тень от высоких домов поглотила нас, стало прохладнее. Запах весны сменился запахом влажного камня и чего-то затхлого. Я автоматически проверила телефон – без пятнадцати пять. Точно.
– Эсми, – я резко остановилась перед поворотом, за которым был «наш» угол. Она чуть не врезалась в меня. – Заткни свой внутренний паникер. И запомни: мы команда на этот месяц. Только на этот месяц. Ты будешь делать то, что скажу я. Без вопросов. Без своих «предчувствий». Поняла?
Она кивнула, широко раскрыв глаза. В них мелькнул тот самый страх, но теперь он был смешан с покорностью. Хорошо. Хотя бы это.
Я сделала глубокий вдох, расправила плечи, скинула очки и засунула их в сумку. Пора было надевать маску. Маску безразличия, уверенности, легкой дерзости. Маску, за которой можно было спрятать дрожь в коленях и холодок страха, ползущий по спине при мысли о Рейвене и его «серьезном разговоре».
Мы вышли из тени переулка. Черная машина уже стояла там, где и вчера. Как будто не уезжала. Окна тонированы. Не видно, кто внутри. Солнечный блик скользнул по капоту, ослепив на мгновение.
– Поехали, – сказала я Эсми, не глядя на нее, и сделала первый шаг навстречу неизвестности. Месяц. Всего месяц. А потом... потом будет видно. Главное – выжить. И держать Эсми на коротком поводке. Больше ошибок она себе позволить не могла. И я – ей.